Онлайн чтение книги Лукиан Самосатский. Сочинения
ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. С этого времени пребывание в ките стало мне казаться невыносимым; все здесь мне до того надоело, что я стал придумывать какое-нибудь средство, с помощью которого мы могли бы освободиться. Сначала мы решили бежать, прокопав правый бок кита, и тотчас же принялись за дело. Прокопав около пяти стадий и убедившись, что конца нашему делу не предвидится, мы прекратили эту работу и порешили зажечь лес. От пожара внутри кит должен был умереть, и освобождение тогда не представило бы никакого затруднения. Мы приступили к делу и зажгли лес, начиная с хвоста. Прошло семь дней и столько же ночей, а кит как будто не замечал пожара, но на восьмой и на девятый день он, видимо, заболел, так как стал медленно разевать свою пасть, а когда открывал ее, то очень скоро захлопывал снова. На десятый и одиннадцатый день можно было заметить, что конец его приближается, так как он стал уже распространять дурной запах. На двенадцатый день мы, к счастью, догадались, что если мы не воткнем при разевании пасти подпорок, то нам угрожает опасность остаться заключенными в мертвом теле кита и таким образом погибнуть. Итак, мы сунули ему в пасть огромные бревна, приготовили наше судно и снабдили его водой и всем необходимым в возможно большем количестве. Скинфар согласился быть нашим кормчим.

2. На следующее утро кит умер. Мы втащили тогда наш корабль наверх, провели его через все отверстия, прикрепили к зубам кита и медленно опустили на море. Затем мы взобрались на спину кита и принесли жертву Посейдону и провели три дня около трофея, — было затишье, — на четвертый же пустились в путь. Мы наткнулись на многочисленные мертвые тела погибших во время морского сражения, подпылыли к ним и, измерив их величину, пришли в большое удивление. Несколько дней мы плыли, сопутствуемые самым благоприятным ветром, но потом вдруг подул ветер с севера, и настал мороз; все море замерзло, и не только на поверхности, но и в глубине на шесть саженей, так что, сойдя с корабля, можно было бегать по льду. Так как ветер все еще продолжался и становился совсем невыносимым, мы решили, — эта мысль была высказана Скинфаром, — выкопать во льду огромную пещеру. Мысль эта была приведена нами в исполнение, и мы провели в пещере тридцать дней, разводя огонь и питаясь рыбой, которую мы нашли, выкапывая яму. Когда же у нас все запасы вышли, мы поднялись наверх, вытащили наш примерзший корабль, распустили паруса, и наша лодка стала ровно и спокойно скользить по ледяной поверхности, точно по воде. На пятый день наступила теплая погода, лед растаял, и всюду опять появилась вода.

3. Проплыв около трехсот стадий, мы приблизились к маленькому и пустынному острову, где мы запаслись водой, так как ее у нас уже не было, застрелили из лука двух диких быков и поплыли дальше. У быков этих рога находились не на голове, а под глазами, как этого желал Мом. Вскоре мы въехали в море, которое состояло не из воды, а из молока, и в нем мы увидели белый остров, поросший виноградом. Остров этот состоял из огромного сыра, как мы узнали об этом впоследствии, отведав его; в окружности он имел двадцать пять стадий. Виноградные лозы были покрыты гроздьями, из которых, выжимая, мы пили не вино, а молоко. Посреди острова был построен храм, посвященный Нереиде Галатее-молочнице, как об этом гласила надпись. Покуда мы оставались на этом острове, пищу и хлеб нам давала земля, питьем же служило молоко из гроздьев. Мы узнали, что на этом острове царит Тиро-сырница, дочь Саломонея, которой эту честь оказал Посейдон после ее ухода из жизни.

4. На этом острове мы пробыли пять дней, на шестой же пустились в дальнейшее плавание, так как ветер был попутный, а море совсем гладкое. На восьмой день, когда мы плыли уже не по молочному морю, а по соленому и синему, мы увидели большое количество людей, бегающих по морю. Телом и величиной они совсем походили на нас, только ноги у них были особенные, из пробки, отчего они, по-моему, и получили название «Пробконогих». Мы были удивлены, когда увидели, что они не тонут, но держатся на волнах и шагают по ним безбоязненно. Они приблизились к нам, приветствовали нас на греческом языке и сказали, что они спешат на Пробку, свою родину. Некоторое время они бежали рядом с нами, сопутствуя нам, но потом свернули в сторону, пожелав доброго плавания.

Вскоре мы увидели целый ряд островов, из них первый налево и был Фелло-Пробка, куда они спешили. Самый город их расположен на огромной и круглой пробке. Вдали же и значительно правее виднелись пять огромных и высоких островов, на которых горели многочисленные огни.

5. Остров, лежавший как раз впереди, был широк и низок и находился от нас на расстоянии не менее пятисот стадий. Когда мы приблизились к нему, на нас подул удивительный ветер, сладкий и благоухающий, какой, по словам историка Геродота, веет в счастливой Аравии. Он был настолько сладок, что казался нам насыщенным запахом роз, нарциссов, гиацинтов, лилий и фиалок, а кроме того мирта, лавра и цветущего винограда. Мы вдыхали это благоухание и, исполненные надеждой на то, что здесь ждет награда за великие наши труды, поравнялись с островом. Мы увидели, что он со всех сторон окружен большими и спокойными гаванями. Прозрачные реки бесшумно вливались в море. Всюду виднелись луга и леса; птицы распевали на берегу и в ветвях. Нежный и благоуханный воздух был разлит по всей стране. Ласковые ветерки тихо раскачивали лес, а с колеблющихся веток струилась чудная и беспрерывная песнь, точно звуки флейт в пустынном месте, слышался смешанный и сливающийся из многих голосов гул, не беспокойный, но такой, как бывает во время пира, когда одни играют на флейте, другие восхищаются, третьи одобряют рукоплесканиями игру на флейте или лире.6. Очарованные всем этим, мы причалили к берегу, привязали наш корабль и, оставив на нем Скинфара и еще двух товарищей, отправились вперед. Идя по покрытому цветами лугу, мы встретили прислужников и стражников; они схватили нас, связали венками из роз, которые считаются у них самыми крепкими узами, и повели к своему властителю. От них мы по дороге узнали, что остров этот назвается Островом Блаженных и на нем владычествует критянин Радамант. Когда нас привели к нему, мы заняли в числе подсудимых четвертое место.

7. Первое дело касалось Аянта, Теламонова сына; разбирался вопрос, возможно ли принять его в число героев или нет. Обвинялся он в том, что лишился рассудка и кончил жизнь самоубийством. После многих речей Радамант постановил следующее: передать его теперь врачу Гиппократу с Коса с тем, чтобы тот дал ему выпить чемерицы, а когда к нему впоследствии вернется разум, сделать его соучастником пиров.

8. Второй случай был любовного свойства. Дело в том, что между Менелаем и Тезеем поднялся спор по поводу обладания Еленой. Радамант присудил ее Менелаю ввиду тех трудов и опасностей, которые он перенес из-за нее. Что касается Тезея, то у него и без того имелись другие жены, как, например, амазонка и дочери Миноса.

9. Третье дело касалось Александра, сына Филиппа, и карфагенянина Ганнибала, поспоривших из-за первенства, которое в конце концов было присуждено Александру, и кресло его было поставлено рядом с местом Кира старшего, царя персидского.

10. Четвертыми приблизились мы. Радамант спросил нас, каким чудом еще при жизни явились мы в эту священную область. Мы рассказали ему все по порядку. Выслушав нас, Радамант велел нам отойти и, собрав своих советников, стал обсуждать, как ему поступить с нами. Среди многочисленных советников его находился и афинянин Аристид Справедливый. Наконец ими по совету Аристида было вынесено следующее решение: за любопытство наше и за странствия призвать нас к ответу после смерти, теперь же позволить нам пробыть известное время на острове в обществе героев, после чего мы обязаны были удалиться. Срок нашего пребывания здесь был определен ими не более семи месяцев.

11. Венки из роз, связывавшие нас, спали тут сами собой, и мы отправились в город на пир блаженных. Весь город был построен из золота, окружающие его стены из изумруда, каждые из семи ворот сделаны из цельного коричного дерева; земля, на которой стоит город, и лежащая в пределах стен, состоит из слоновой кости. Храмы всех богов воздвигнуты из драгоценного камня берилла, а жертвенники в них представляют собой каждый огромный аметист, на котором они и сжигают гекатомбы. Вокруг города течет из прекраснейшего мирра река шириной в сто царских локтей, глубиной в пять, так что в ней можно очень хорошо плавать. Бани их состоят из огромных стеклянных домов, которые отапливаются коричными дровами; ванны в них наполнены вместо воды теплой росой.

12. Одеждой служит тончайшая пурпуровая паутина. У них нет тела, они совсем прозрачны и являют собой только облик и идею человека. Несмотря на бесплотность свою они двигаются, встречаются, мыслят и говорят, и в общем напоминают собой обнаженную душу, которая бродит, набросив на себя подобие тела. Только прикоснувшись к ним, можно убедиться, что они бестелесны и не что иное, как выпрямившиеся тени; вся разница только в том, что они не черны. Никто из них не старится, но пребывает в том возрасте, в котором явился сюда. У них не бывает ни ночи, ни сияющего дня, а страна их наполнена светом, какой бывает в предрассветные сумерки, перед восходом солнца. Они знают одно только время года, так как у них вечно царит весна, и только один ветер дует у них — зефир.

13. Вся земля их пестрит цветами и покрыта тенистыми садовыми деревьями. Виноград приносит плоды двенадцать раз в год, то есть каждый месяц; гранаты, яблони и другие фруктовые деревья даже тринадцать раз в год, так как в один из месяцев, названный по имени Миноса, они дважды дают урожай. Вместо зерен на верхушках колосьев растут хлеба, как грибы. Вокруг города текут триста шестьдесят пять источников воды и столько же рек меду, пятьдесят речек поменьше текут мирром, семь рек молоком и восемь вином.

14. Пиршества их происходят вне города на так называемых Елисейских полях. Там находится прекраснейший луг, со всех сторон окруженный густым лесом; он осеняет пирующих, ложе которых составляют охапки цветов. Им прислуживают ветры, которые приносят все, чего бы они ни пожелали, за исключением только вина, в котором они не нуждаются: около места пиршества находятся большие деревья из прозрачнейшего стекла, а на них вместо плодов растут кубки всевозможных форм и размеров; отправляясь на пир, они срывают один или два из этих кубков, ставят их перед собою, и они тотчас же наполняются вином. Так они утоляют жажду. На головах у них нет венков; вместо того соловьи и другие певчие птицы с ближайших лугов приносят в клювах цветы и осыпают, как снегом, пирующих, кружась с песнями над ними. Умащаются они следующим образом: густые облака насыщаются мирром из рек и источников и останавливаются над местом пира, где ветры понемногу выжимают облака, и они проливают тогда мирро нежной росой.

15. Во время обеда они развлекаются музыкой и песнями; у них поются главным образом поэмы Гомера, который находится тут же и пирует с ними, возлежа выше Одиссея. У них имеется хор из юношей и девушек, а запевалами выступают Эвном из Локриды, Арион с Лесбоса, Анакреонт и Стесихор, которого я тоже увидел среди блаженных, так как Елена уже помирилась с ним. После этого хора появляется второй, состоящий из лебедей, ласточек и соловьев. Когда же и эти птицы отпоют, то весь лес, колеблемый ветерками, оглашается звуками флейт.

16. Главной причиной их веселья являются два ключа, которые бьют около их места пиршества: один из них — источник радости, другой смеха. Отправляясь на пир, все пьют из каждого из ключей, поэтому-то и царят у них радость и смех.

17. Теперь я хочу рассказать, кого из знаменитых людей я видел у них: там находятся все полубоги и герои, сражавшиеся под Илионом, за исключением Аянта-локрийца, который один из всех, как говорят, несет наказание в стране нечестивых.

Из варваров там находятся оба Кира, скиф Анахарсис, фракиец Замолксис и италиец Нума, а кроме них еще лакедемонянин Ликург, из афинян Фокион и Телл и все мудрецы за исключением Периандра. Видел я там и Сократа, сына Софрониска; он болтал с Нестором и Паламедом, его окружали Гиакинф-лакедемонянин, феспиец Нарцисс, Гилас и другие многие и прекрасные юноши. Мне показалось, что он влюблен в первого из них, по крайней мере он все время выспрашивал его и опровергал его ответы. Я слышал, что Радамант был недоволен Сократом и не раз грозил ему тем, что прогонит с острова, если он не перестанет болтать глупости и не захочет перестать иронизировать во время пиршества. Только Платона не было среди блаженных; о нем говорилось, что он живет в вымышленном им же городе, подчиняясь государственному устройству и законам, которые он сам для него сочинил.

18. Самым большим почетом у них пользовались Аристипп и Эпикур, люди милые и веселые и наилучшие сотрапезники. И фрагиец Эзоп находился среди них, разыгрывая роль скомороха. Что касается синопца Диогена, то он настолько изменил свой образ жизни, что женился на гетере Лаиде, нередко навеселе пускался в пляс и, подвыпивши, вел себя очень нескромно. Из числа стоиков здесь никто не присутствовал; про них рассказывали, что они все еще поднимаются на крутой холм добродетели. Про Хризиппа мы слышали, что ему не позволено явиться на остров прежде, чем он не подвергнется в четвертый раз лечению чемерицей. Что касается академиков, то они собирались прийти, но пока еще медлили и размышляли, так как все еще не могли решить вопроса, существует ли вообще подобный остров. Мне думается, впрочем, что они побаивались приговора Радаманта, так как сами ведь подорвали значение суда. Поговаривали также и о том, что многие последователи тех, кто явился уже сюда, из-за лености своей стали отставать и, не будучи в силах догнать их, с полдороги вернулись обратно.

19. Вот все те замечательные люди, которые находились на этом острове. Самым большим почетом у них пользовался Ахиллес, а после него Тезей. Что же касается любовных наслаждений, то женщины и мужчины предаются им здесь совсем открыто на виду у всех и не находят в этом ничего предосудительного. Сократ только клялся в том, что его отношение к юношам носит непорочный характер, все же однако знали, что он клянется ложно. Гиакинф и Нарцисс, по крайней мере, иногда сознавались в этом, он же продолжал отрекаться. Женщины у них все общие, и никто не ревнует; в этом отношении они в полном смысле слова последователи Платона. Что же касается юношей, то они предоставляют себя каждому желающему без всякого сопротивления.

20. Не прошло еще двух или трех дней, как я направился к поэту Гомеру, и, так как нам обоим нечего было делать, я стал расспрашивать его обо всем и о том, откуда он родом, говоря, что вопрос этот и ныне все еще подвергается у нас подробному исследованию. Он мне ответил на это, что он и сам хорошо знает, что одни считают его хиосцем, другие уроженцем Смирны, а многие колофонцем, однако он родом из Вавилона, граждане которого называют его не Гомером, а Тиграном, и что только впоследствии, находясь в качестве заложника в Элладе, он получил свое имя. Затем я спросил его относительно сомнительных стихов, им ли они написаны, и получил в ответ, что все написано им. Из этого я мог заключить, что грамматики, идущие по стопам Зенодота и Аристарха, многое болтают попусту. Получив на этот вопрос подробный ответ, я снова спросил его, почему он начал свое произведение именно со слова «гнев». Оказывается, что это произошло совершенно случайно и без всякой предвзятой мысли. Затем мне хотелось узнать, правда ли то, что он написал «Одиссею» до «Илиады», как это утверждают многие; на это Гомер ответил отрицательно. Я сразу же заметил, что он вовсе не слеп, как это рассказывается о нем, и это было настолько очевидно, что не надо было даже спрашивать. От поры до времени, видя, что он ничем не занят, — а это бывает довольно часто, — я приближался к нему и расспрашивал. Он очень охотно отвечал на все мои вопросы, особенно же после того, как он выиграл тяжбу: дело в том, что на него возведена была жалоба в оскорблении со стороны Терсита, над которым он издевался в своих произведениях. Гомера защищал Одиссей, и он выиграл это дело.

21. Около этого времени явился и Пифагор с Самоса, душа которого, семь раз менявшая свой облик и в образе разных животных снова возвращавшаяся к жизни, наконец закончила свои странствования. Вся правая сторона его состояла из золота. Было решено принять его в число блаженных; оставалось только некоторое сомнение относительно того, как называть его, Пифагором или Эвфорбом. Вскоре появился и Эмпедокл, все тело которого было обварено и изжарено. Его, однако, не приняли, хотя он очень просил об этом.

22. По истечении некоторого времени на острове состоялись состязания, носящие здесь название «смертные» — Танатусии. Судьями при состязаниях были Ахиллес в пятый и Тезей в седьмой раз. Было бы слишком долго рассказывать обо всем подробно, — я ограничусь поэтому самым главным из происшедшего. Победный венок за борьбу получил Каран, потомок Геракла, осиливший Одиссея. Кулачный бой, происшедший между египтянином Ареем, похороненным в Коринфе, и Эпеем, окончился вничью. Что касается панкратия, то за него у них не присуждаются награды. Не могу сейчас припомнить, кто остался победителем в беге. Среди поэтов первое место бесспорно занимал Гомер, но тем не менее победил Гесиод. Наградой победителям служил венок, сплетенный из павлиньих перьев.

23. Только что успели закончиться игры, как пришла весть о том, что преступники, отбывающие свое наказание в стране нечестивых, порвали свои узы, осилили своих стражей и двинулись на Остров Блаженных под предводительством акрагантийца Фаларида, египтянина Бусирида, фракийца Диомеда, Скирона и Питиокампта. Узнав об этом, Радамант отправил героев на берег, причем во главе их стали Тезей, Ахиллес и Аянт, сын Теламона, к которому тем временем вернулся разум. Встретившись с врагами, они вступили с ними в битву, и герои одержали верх, благодаря главным образом заслугам Ахиллеса. Сократ, бившийся на правом крыле, отличился на этот раз, так как сражался куда лучше, чем при жизни под Делием. При виде наступающих четырех врагов он не побежал, и лицо его не дрогнуло. За храбрость ему потом присудили прекрасную загородную рощу, где он впоследствии собирал своих друзей и беседовал с ними, назвав это место Академией Мертвецов — Некракадемией.

24. Побежденные враги были схвачены, связаны и отосланы обратно, где их ожидало еще большее наказание. Гомер описал это сражение и на прощание подарил мне свои сочинения с тем, чтобы я снес их людям на землю; но я потом потерял их, как и многое другое. Поэма эта начиналась словами:

Затем они стали варить бобы, как этого требует обычай после благополучного окончания войны, и ими угощались во время большого празднества, устроенного в честь победы. Только Пифагор не принимал в нем участия, так как не мог выносить бобов, и, голодный, уселся подальше.

25. Прошло уже шесть месяцев, и около середины седьмого случилось неожиданное происшествие. Кинир, сын Скинфара, рослый и красивый юноша, с некоторого времени полюбил Елену, и было небезызвестно, что и она страстно влюблена в него. Во время пиршеств они, например, часто кивали друг другу, пили за здоровье друг друга и, встав из-за стола, вдвоем уходили бродить по лесу. Влекомый любовью и не видя другого исхода, Кинир, наконец, решил похитить Елену, на что она и согласилась, и бежать с нею на один из соседних островов, либо на Пробку, либо на Сырник. Заблаговременно они подговорили трех моих товарищей, самых отважных, помочь им в этом деле. Отцу своему Кинир ни слова об этом не сказал, так как знал, что тот постарается удержать его от этого предприятия. Когда, по их мнению, настало удобное время, они решили привести в исполнение задуманное. С наступлением ночи — меня при этом не было, так как я заснул во время пира — они, никем не замеченные, захватили Елену и поспешно отплыли.

26. Около полуночи Менелай проснулся и, найдя ложе своей супруги пустым, поднял крик и вместе с братом своим отправился к царю Радаманту. Когда забрезжил день, соглядатаи сообщили, что заметили судно, но уже на очень большом расстоянии. Тогда Радамант отправил пятьдесят героев на корабле, сделанном из цельного асфодела, и приказал им преследовать беглецов. Они принялись грести с таким рвением, что около полудня нагнали их как раз в то время, когда они въезжали в молочную часть океана около Сырника. Немного только не хватало, чтобы они скрылись совсем. Герои привязали их судно к своему цепями из роз и поплыли обратно. Елена плакала от стыда и прятала лицо в покрывало. Радамант сначала обратился к Киниру и его двум товарищам с вопросом, были ли у них и другие сообщники, но получил в ответ, что кроме них никто больше об этом не знал. После этого он связал их за срамные части и, выстегав предварительно мальвой, отправил в страну нечестивых.

27. Постановлено было и нас выслать досрочно с острова, и был назначен предельный срок нашему пребыванию на острове до вечера следующего дня.

Услышав о том, что я должен уже покинуть эту прекрасную страну и пуститься в дальнейшие скитания, я стал горевать и плакать. Герои утешали меня тем, что я вскоре опять вернусь к ним, и показали мне теперь уже мои будущие кресло и ложе, которые будут находиться вблизи от лучших. Потом я отправился к Радаманту и очень просил его предсказать мне мою будущность и дать советы относительно дальнейшего плавания. Он мне на это сказал, что я буду еще много странствовать и подвергаться разным опасностям, прежде чем вернусь на родину, но определить точно время моего возвращения он ни за что не захотел. Затем он указал мне на соседние острова, прибавив, что отсюда кажется, как будто их всего только пять, но дальше находится еще шестой, и предупредил меня, что ближайшие, "на которых, — сказал он, — ты видишь множество горящих огней, не что иное, как острова нечестивых. Шестой остров — это город Снов. За ним находится остров Каллипсо, которого отсюда не видно. Миновав все эти острова, ты доедешь до огромного материка, лежащего в противоположной стороне от того, на котором вы живете. Там ты перенесешь много страданий, будешь странствовать среди всевозможных народов и, проживя некоторое время среди диких людей, попадешь наконец на другой материк".

28. Затем он вырвал из земли корень мальвы, подал его мне и посоветовал в минуту величайшей опасности обратиться к нему с мольбой. Он посоветовал мне еще в том случае, если я когда-нибудь попаду в вышеупомянутую страну, никогда не сгребать жара мечом, не есть волчьих бобов и не общаться с юношей старше восемнадцати лет. Соблюдая все это, я могу надеяться, что возвращусь когда-нибудь на Остров Блаженных.

После этого я приготовился к дальнейшему плаванию и в обычное время пировал с героями в последний раз. На следующее утро я отправился к поэту Гомеру и попросил его написать для меня эпиграмму из двух стихов. После того, как он сочинил ее, я воздвиг поминальную доску из берилла, поставил ее лицом к гавани и написал на ней эпиграмму. Она гласила так:

29. Пробыв этот день еще на острове, я на следующее утро пустился в дальнейший путь. Все герои вышли на берег, чтобы проводить нас. Одиссей отвел меня в сторону и тайно от Пенелопы дал мне письмо, которое я на острове Огигии должен был передать Каллипсо. Радамант дал нам на дорогу кормчего Навплия на тот случай, если бы мы попали на соседние острова и нам угрожала опасность быть схваченными, — он мог бы засвидетельствовать, что мы путешествуем по своим делам.

Как только мы отъехали настолько, что благовонный запах острова перестал к нам доноситься, нас охватил ужасный запах сжигаемых одновременно асфальта, серы и дегтя и еще более отвратительный и совсем невыносимый чад, точно от поджариваемых людей. Воздух наполнился мраком и чадом, и на нас закапала дегтярная роса. Мы услышали также удары плетью и крики множества людей.

30. Ко всем островам мы не стали приставать, а высадились только на одном из них. Весь этот остров был окружен отвесной и обветрившейся стеной камней и голых скал, на которых не видно было ни деревца, ни ручья. Мы вскарабкались, однако, по отвесному берегу, прошли по тропинке, поросшей терновником и колючими кустарниками, и прошли в еще более неприглядную область. Но когда мы дошли до места тюрем и пыток, то тогда только стали удивляться природе этой местности. Вместо цветов почва здесь производила мечи и острые колья. Кругом текли реки: одна грязью, другая, — кровью, а третья, огромная река посередине, переправа через которую была делом немыслимым, текла огнем, который переливался в ней, точно вода, и перекатывался волнами, словно море. В реке этой плавало очень много рыб; одни из них были похожи на головни, другие, поменьше, на горящие уголья и назывались "светильниками".

31. Через все эти места вел один только узкий проход, перед которым в качестве привратника стоял афинянин Тимон. Под предводительством Навплия мы решились пойти еще дальше и увидели многочисленных царей, несущих наказание, и простых смертных, среди которых находились и некоторые из наших знакомых, как, например, Кинир, который был повешен за чресла и подвергался медленному копчению. Проводники наши рассказывали нам про жизнь каждого из несчастных и про прегрешения, за которые они несли наказание. Самые ужасные из всех наказаний претерпевали те, которые при жизни лгали и писали неправду; среди этих преступников находились книдиец Ктесий, Геродот и многие другие. Глядя на них, я преисполнился доброй надеждой, так как не знал за собой ни одной произнесенной лжи.

32. Вскоре мы вернулись, однако, на наш корабль, потому что мы не в состоянии были дольше вынести это зрелище, распрощались с Навплием и поплыли дальше.

Через некоторое время вблизи показался Остров Снов, но очень неясно и в полумраке. У этого острова было одно общее со снами свойство, а именно: он удалялся от нас по мере того, как мы приближались к нему, убегая все дальше и дальше. Наконец мы его все-таки достигли, въехали в гавань, называемую Сон, и высадились вблизи от ворот из слоновой кости, где находится храм Петуха. Вечерние сумерки стали в это время уже сгущаться. Войдя в город, мы увидели множество самых разнообразных снов. Но прежде всего я хочу рассказать о самом городе, так как о нем никто еще не писал, а Гомер, единственный из писателей, упоминающий о нем, описал его вовсе не тщательно.

33. Город этот кругом обставлен лесом, деревья которого являются не чем иным, как маками необычайной высоты и мандрагорами, в чаще которых живет несметное количество летучих мышей — единственные крылатые этого острова. Вблизи от города протекает река, которую обитатели этого острова называют Ночником, а около ворот бьют два ключа, из которых один называется Непробудным, другой — Всенощным. Город окружен высокой и пестрой стеной, окраска которой очень напоминает цвета радуги. В этой стене находятся не двое ворот, как сообщает Гомер, а целых четверо. Двое из них выходят на равнину Глупости, причем одни из них сделаны из железа, другие из кирпичей; из этих ворот выходят все страшные, кровавые и мучительные сны. Двое других ворот обращены к гавани и к морю; одни сделаны из рога, другие, через которые прошли мы, — из слоновой кости. Как войдешь в город, сразу направо находится храм Ночи; из всех богов здесь больше всего чтят ее и Петуха, которому обитатели воздвигли храм около гавани. По левую руку находятся чертоги Сна, который правит этим городом с помощью двух сатрапов и наместников: Страшителя, сына Напраснорожденного, и Богатея, сына Фантасиона. Посреди площади находится источник по имени Сонник, а поблизости от него — два храма, посвященных Истине и Обману. Тут же находится и главное святилище их и прорицалище, во главе которого стоит вещатель и толкователь снов — Возвеститель; ему эту почетную должность поручил Сон.

34. Что касается самих снов, то все они различаются своим видом и свойством: некоторые из них большого роста и прекрасны собой, другие же малы и невзрачны; одни кажутся совсем золотыми, а другие — обыденны и ничего не стоят. Есть среди них и крылатые сны, и совсем сказочные, и такие, которые, как бы приготовившись к празднеству, нарядились царями, богами и тому подобным образом. Многие из них были нам знакомы, так как мы уже сами видели их. Сны подошли к нам и приветствовали как старых знакомых, затем усыпили и повели к себе, где устроили блестящий и роскошный прием, изготовили великолепное угощение и обещали сделать из нас царей и сатрапов. Некоторые из них отвели нас на родину, где показали нам наших домашних, и в тот же день привели обратно.35. Тридцать дней и столько же ночей пробыли мы у них, проводя все время во сне за пирами, пока нас внезапно не разбудил оглушительный удар грома; мы тотчас же вскочили и, забрав съестных припасов, отправились в дальнейшее плавание.

Через три дня мы приблизились к острову Огигии и высадились на нем. Тут я первоначально вскрыл письмо и познакомился с его содержанием. Оно гласило так: "Одиссей шлет Каллипсо привет. Сообщаю тебе, что вскоре после того, как я отплыл от тебя на сколоченном мною плоте, я потерпел крушение и только с помощью Лейкотеи едва спасся на землю Феаков, которые и отправили меня домой. Здесь я нашел множество женихов моей жены, которые пировали в моем доме. Я их всех убил, но впоследствии погиб от руки Телегона, моего сына от Кирки. Ныне я нахожусь на Острове Блаженных и очень раскаиваюсь в том, что покинул тебя и отказался от предложенного тобой бессмертия. Как только мне представится удобный случай, я убегу отсюда и явлюсь к тебе". Так гласило письмо, в конце которого была прибавлена просьба ласково принять нас.

36. Отойдя немного от берега, я нашел пещеру — совсем такую, как она описана у Гомера, — а в ней Каллипсо за пряжей шерсти. Взяв от меня письмо и прочитав его, она сначала долго плакала, но потом пригласила нас на роскошный обед, во время которого расспрашивала про Одиссея и про Пенелопу, какая она с виду и правда ли, что она отличается большой добродетелью, за которую ее когда-то так восхвалял Одиссей. На эти вопросы мы ей давали такие ответы, которые, по нашему мнению, могли быть ей приятными. Затем мы вернулись на наш корабль и провели ночь недалеко от берега.

37. На следующее утро, когда мы опять выехали в море, дул довольно сильный ветер. Вскоре поднялась буря, которая продолжалась целых два дня. На третий день мы столкнулись с Тыквопиратами — дикими людьми с соседних островов, которые грабят проезжающих. Корабли их состоят из огромных тыкв, длиною в шестьдесят локтей, которые они предварительно высушивают и выдалбливают, удаляя все содержимое; вместо мачт они употребляют тростники, а вместо парусов — листья тыквы. Они напали на нас с двух сторон, и завязалась битва, в продолжение которой они, вместо камней, бросали тыквенные семена и ими ранили многих из наших. Мы сражались довольно долго с одинаковым успехом. Около полудня мы вдруг позади Тыквопиратов увидели суда Орехокорабелыциков. Как выяснилось, они были враждебны друг другу, так как Тыквопираты, заметив их приближение, тотчас же оставили нас, набросились на них и вступили с ними в бой.

38. Увидев это, мы поставили паруса и пустились в бегство. Они же продолжали сражение, но было очевидно, что победа останется на стороне Орехокорабелыциков, так как своей численностью они превосходили Тыквопиратов — у них было целых пять отрядов, — а кроме того они сражались на более прочных судах: корабли их состояли из пустых половин ореховой скорлупы, из которых каждая была длиной в пятьдесят саженей.

Скрывшись от врагов, мы принялись лечить наших раненых и решили вообще не снимать впредь оружия, чтобы быть готовыми в случае какого бы то ни было нападения, и не напрасно.

39. Не успело еще зайти солнце, как с одного пустынного острова на нас накинулось около двадцати человек верхом на дельфинах; это тоже были разбойники. Дельфины несли их на себе очень уверенно и иногда вздымались даже на дыбы и ржали точно кони. Приблизившись к нам, они набросились на нас с двух сторон и стали метать в нас высушенных каракатиц и рачьи глаза. Мы в свою очередь закидали их стрелами и дротиками, так что враги не смогли устоять перед нами и обратились в бегство в сторону острова, причем многие из них были ранены.

40. Около полуночи, когда наступило морское затишье, мы нечаянно натолкнулись на огромное гнездо зимородка, имевшее около шестидесяти стадий в окружности. Сам зимородок был не меньше своего гнезда; он сидел как раз на яйцах, а при нашем приближении взлетел, подняв взмахом своих крыльев такой ветер, что наш корабль чуть не пошел ко дну, и, улетая от нас, издавал жалобный крик. Когда наступил следующий день, мы высадились, чтобы осмотреть гнездо, которое очень напоминало большой плот, так как было сооружено из огромных деревьев. В нем лежало около пятисот яиц, из которых каждое было гораздо больше хиосской бочки; внутри них уже были видны и птенцы. С помощью топора мы раскололи одно из этих яиц, и из него вылупился не оперившийся еще птенчик, силой свой превосходивший двадцать грифов.

41. Не успели мы отплыть и двухсот стадий от гнезда, как с нами стали твориться совсем невероятные чудеса: корма наша, имевшая форму гуся, вдруг покрылась перьями и стала гоготать; у кормчего Скинфара, бывшего до сих пор лысым, вдруг выросли волосы, и — что еще более удивительно — на мачте корабля появились почки, выросли ветви, а на верхушке показались даже плоды смоквы и черный виноград, но не совсем еще зрелые. При виде всех этих сверхъестественных явлений нас охватил ужас, и мы стали молиться богам.

42. Не успели мы проплыть пятисот стадий, как увидели огромный и густой лес, состоящий из сосен и кипарисов. Мы сначала решили, что это материк, но потом оказалось, что перед нами находится бездонное море, поросшее деревьями без корней, которые, несмотря на это, стояли неподвижно и прямо и казались плывущими нам навстречу. Приблизившись к этому лесу, мы осмотрели его со всех сторон и были приведены в полное недоумение, потому что не знали, как нам теперь поступить. Проплыть между деревьями не было никакой возможности, так как они были слишком густы, а кроме того переплетались между собой ветвями; возвращаться же назад не имело никакого смысла. Тогда я взобрался на самое высокое дерево и стал обозревать окрестности. Оказалось, что лес этот простирается на протяжении пятидесяти стадий или даже немного больше, и что сразу за ним находится другой океан. Мы порешили тогда втащить наше судно на верхушки деревьев, которые отличались своей густотой, и переправиться по ним до следующего моря, если только это будет возможным. Так мы и сделали: привязали к нашему кораблю толстый канат и втащили его на деревья, — что стоило нам больших усилий, — опустили его на ветви, распустили паруса и, подгоняемые попутным ветром, поплыли точно по морю. При этом мне вспомнились слова поэта Антимаха, гласящие так:

43. С трудом мы перебрались этим путем через лес, спустили потом тем же образом корабль на море и поплыли по чистой и прозрачной воде, пока нам не пришлось внезапно остановиться перед огромным ущельем, образовавшимся от расступившейся воды и напоминавшим собой те расщелины, которые часто образуются в почве после землетрясений. Если бы мы не успели вовремя убрать паруса, то наше судно, наверное, провалилось бы в эту пропасть. Высунувшись за борт, мы заглянули в этот провал, глубиной по крайней мере в тысячу стадий, и ужаснулись его необычайному виду, так как вода, разделившись, стояла совсем неподвижно. Затем мы стали озираться по сторонам и увидели направо не очень далеко водяной мост, перекинутый от одной водной поверхности к другой, так как он вытекал из одного моря и втекал в другое. Принявшись усиленно грести, мы вскоре приблизились к этому мосту и с большим трудом переправились по нему через пропасть, хотя сначала и не думали, что это будет возможно.

44. Отсюда нас приняло очень спокойное море, и мы увидели перед собой остров, небольшой, по виду обитаемый, легко доступный. На этом острове жили быкоголовые дикие люди, по имени Букефалы, с головой и рогами быка, как у нас изображают Минотавра. Пристав к берегу, мы пошли искать воды и съестных припасов, которых у нас больше не было. Воду мы отыскали тут же поблизости, но больше ничего уже найти не могли. Судя по громкому мычанию, раздававшемуся невдалеке, мы решили, что здесь должно находиться стадо быков, и двинулись поэтому дальше, но вскоре натолкнулись на людей, которые тут же набросились на нас и захватили трех из наших товарищей, я же со всеми остальными бросился бежать к морю. Ввиду того что нам совсем не хотелось оставлять у них безнаказанно наших друзей, мы все вооружились и напали в свою очередь на Букефалов, которые только что собрались поделить между собой мясо убитых наших спутников. Устрашенные нашим нападением, они бросились бежать, мы же преследовали их и убили при этом около пятидесяти человек, двух захватили в плен и вместе с ними тотчас же вернулись обратно. Съестных припасов мы так и не нашли. Хотя мне все и советовали убить наших пленников, но я не соглашался на это, а вместо того решил связать их и стеречь до тех пор, пока не явятся послы от Букефалов и не предложат нам за них выкупа. Вскоре они действительно появились, стали кивать нам головой и жалобно мычать, точно умоляя нас о чем-то. Предложенный ими выкуп состоял из большого количества сыра, сушеной рыбы, лука и четырех оленей о трех ногах: две ноги у них были позади, а две передние срослись в одну. Мы приняли этот выкуп, выдали их пленников и, пробыв здесь еще один день, пустились в дальнейший путь.

45. Через некоторое время в воде показалась рыба, вокруг нас стали летать птицы — все признаки, свидетельствующие о близости земли, были налицо. Вскоре мы увидели и людей, которые занимались совсем новым способом мореплавания. Они были одновременно и кораблями, и корабельщиками и достигали этого следующим образом: ложась в воду на спину, они поднимали срамные части, которые отличаются у них своими размерами, затем растягивали их как парус и, держа концы в руках, плыли таким образом по ветру. За этими людьми показались другие, сидя на пробках, запряженных двумя дельфинами, которых они подгоняли или сдерживали, смотря по надобности. Подвигаясь вперед, дельфины везли за собой пробки. Эти люди не причинили нам никакого вреда, и сами нас не испугались, а безбоязненно и самым мирным образом приблизились к нам, стали осматривать наше судно со всех сторон и удивляться его виду.

46. К вечеру мы приблизились к небольшому острову, заселенному женщинами, которые, как нам показалось, говорили на эллинском языке; они подошли к нам, взяли нас за руки и ласково приветствовали. Все они были молоды, красивы и разряжены наподобие гетер: длинные хитоны их тянулись за ними по земле. Остров их назывался Кобалусой, а город — Гидамаргией. Каждая из этих женщин взяла по жребию одного из нас к себе как своего гостя. Я же отстал немного, так как чувствовал, что тут творится нечто неладное, стал тщательно осматриваться по всем сторонам и увидел множество человеческих костей и черепов, лежащих на земле. Поднять теперь крик, созвать товарищей и взяться за оружие показалось мне неуместным. Я взял в руки мальву и обратился к ней с горячей мольбой о том, чтобы она отвратила от нас грозящие нам бедствия. Когда моя хозяйка стала мне через некоторое время прислуживать, я заметил, что у нее вместо женских ног были ослиные копыта. Тут я бросился на нее с обнаженным мечом, связал ее и заставил отвечать на все мои вопросы. Она сообщила мне, хотя и очень неохотно, что они — морские женщины, именуемые Ослоногими, питаются заезжающими на их остров чужестранцами. "Мы их сначала опьяняем, — сказала она, — а потом, усыпив их в наших объятиях, нападаем на них". После того, как я услышал все это, я оставил ее связанной, сам же поднялся на крышу дома и криком созвал своих товарищей. Когда они все сбежались, я сообщил им о том, что узнал, показал им кости и повел их внутрь дома к моей пленнице, которая тут же превратилась в воду и исчезла. Я все-таки сунул меч в эту воду, и она превратилась в кровь.

47. Затем мы изо всех сил бросились бежать на наш корабль и сразу же отплыли. Когда забрезжил следующий день, мы увидели какую-то землю и решили, что это и есть материк, лежащий в противоположной стороне от нашего. При виде его мы пали ниц и стали молиться и обсуждать предстоящее. Некоторые из нас думали, что лучше всего будет, если мы после непродолжительной высадки сразу же отправимся в обратный путь; другим же захотелось покинуть наше судно, пробраться вглубь страны и ознакомиться с нравами туземцев. Пока мы обсуждали этот вопрос, налетела отчаянная буря, разбила вдребезги наше судно о берег. С большим трудом добрались мы вплавь до берега, причем каждый из нас успел еще захватить свое оружие и кое-какие вещи.

Вот все то, что случилось со мной — до прибытия на другой материк — на море, во время плавания среди островов, в воздухе, затем в ките, а после нашего освобождения из него — в стране героев и снов и, наконец, у Быкоголовых и Ослоногих. Что же касается моих приключений на материке, то о них я поведаю в следующих книгах.