Онлайн чтение книги Марьяна Пинеда
Второй эстамп

Довольно сказок.

Расскажи еще

о чем-нибудь.

Ты разорвешь мне платье.

Оно плохое.

Мне его купила

твоя же мать.

Клавела!

Дети!

Сказку

ты расскажи нам о цыганском принце.

Цыганы сроду принцев не имели.

А почему?

Терпеть их не могу!

От ведьмы родились они.

Лгунишка!

Чего ты разозлилась?

Да вчера

я видела, как двое их молились…

У них большие ножницы… и тут же

стояла пара осликов лохматых.

Ослы в глаза мне ласково глядели

и двигали хвостом наперебой.

Вот мне б такого…

Ну, они, наверно,

украли их.

Вот это ты напрасно.

Почем ты знаешь?

Стыдно, дети, так!

Ты романсильо обещала нам!

О герцоге Лусенском. Как начало?

Средь олив, олив зеленых…

Ну, хорошо! Но лишь с одним условьем:

как кончу – спать!

Ну ладно.

Мы согласны.

Будь на земле благословенна

святая троица всегда!

Храни прохожих в дикой Сьерре

и в море бурном – моряка…

Средь олив, олив зеленых

друга девушка ждала.

Что, девица, вышиваешь?

Мать, скажи, что шьет она?

Шьет серебряной иглою,

пяльцы тонкие – хрусталь…

Вышивает шелком знамя

и поет, поет она

средь олив, олив зеленых.

О, как песнь ее звучна!

К ней подходит андалузец.

Он и статен и румян…

«Что ты шьешь, душа-девица?

Шить ты больше не должна!

Знай, что спит Лусенский герцог,

спит – и вечно будет спать!»

А девица отвечает:

«Ты неправду мне сказал,

мне велел Лусенский герцог

это знамя вышивать:

он хотел, чтоб алым было —

с ним пойдет он на врага».

Вот по Кордове печальной

гроб проносят на плечах.

Он в гробу одет монахом,

гроб его – морской коралл.

И лаванда и гвоздика

на гробу его лежат,

и щегол над ним унылый

распевает: «Пио-па».

Герцог, герцог мой далекий,

не увижу я тебя!

Знамя то, что вышиваю,

больше мне не вышивать…

Здесь, в пустынной этой роще,

я останусь навсегда:

буду я глядеть, как ветер

кружит листья вкруг меня!

О, прощай, краса-девица!

Хоть с тобой расстаться жаль,

я пойду к себе в Севилью —

я в Севилье капитан!

Средь олив, олив зеленых

как безмолвна, как бледна

чернокудрая девица —

вся в тоске и вся в слезах!

Пора вам спать.

Вы слышали?

Ты, мама,

сама сегодня уложи нас.

Дочка,

я не могу – хочу я сшить тебе

сегодня шапочку.

А мне?

Сошьет!

Тебе – сомбреро с лентою зеленой,

к ней две серебряных пришью я кисти.

Ну, дети, спать!

Хочу я – как у взрослых:

высокую-высокую, ты знаешь!

Да, мальчик мой!

И приходи потом,

так сладко быть с тобою. Нынче ночью

ни зги не видно, ветер страшно воет!

Как только кончишь, так спускайся к двери.

Управлюсь скоро; дети спать хотят.

И за молитвой не смеяться!

Знаем!

Спокойно спите, милые мои!

А я меж тем в безумии глубоком.

Я чувствую, как собственным огнем,

живым огнем пылает роза сердца.

Мечтать о празднике, мечтать о роще

прохладной, свежей в дальней Картахене,

мечтать о пестрой птице, что, качаясь,

поет на ветви сочного лимона…

О дети милые! Я тоже сплю,

и я несусь в своем тяжелом сне,

как нити те, что гонит быстрый ветер;

куда, зачем… увы, они не знают!

О старый, честный дом! Что за безумье!

К тебе пришли…

Кто мог прийти?

Дон Педро.

Спокойней, дочка, он тебе не муж.

Да, ты всегда права, но я не в силах…

Благодарю тебя, моя Марьяна!

Я долг исполнила.

И вам спасибо,

сеньора!

Не за что. Спокойной ночи!

Пойду я к детям. Бедная моя

ты, Марьянита! Бедная моя!

О, чем бы мог я заплатить тебе!

Как будто в жилах стало больше крови, —

ты мне дала ее, когда подвергла

опасностям сердечко ты свое.

Как за него боялся я, Марьяна!

К чему мне кровь, когда б ты умер, Педро?

Без воздуха летать не может птица.

Вот так и я… Я только не умею

сказать тебе, как я тебя люблю!

С тобой я все слова позабываю.

Как ты себя бесстрашно подвергаешь

опасностям, окружена людьми

коварными, одна!

Вот так. Пускай

мне лоб обвеет чистое дыханье.

Тоску прогонишь ты и горький вкус —

тоску пути, неведомого мне,

и вкус любви, сжигающей мне губы.

А за тобой не гонятся? Скажи,

никто не видел, как сюда вошел ты?

Никто.

Живешь на улице ты тихой,

здесь ночью черт себе сломает ногу.

А мне все страшно.

Подойди ко мне.

Мне очень страшно, что тебя узнают.

И вдруг тебя негодный роялист убьет…

О нет, не бойся, Марьянита,

моя жена, вся жизнь моя! Храним

мы в тайне заговор. Итак, не бойся.

То знамя, что сейчас ты вышиваешь,

уверен я, уж затрепещет скоро

в сердцах восторженных при громких криках

на улицах; желанная Свобода

благодаря тебе поставит скоро

могучие серебряные ноги

на грудь земли суровой и жестокой.

Когда ж не так… когда Педроса…

Лучше

не продолжай!

…настигнет наш отряд

и нам придется умереть…

Молчи!

Марьяна! Что такое человек,

когда лишен желанной он свободы?

Без света этой музыки сердечной,

не чувствуя в себе ее, – скажи,

как мог бы я любить тебя и сердце

отдать тебе, когда б свободным не был

или его не чувствовал своим?

Не бойся же, Марьяна, жизнь моя!

Сумел Педросу обмануть в горах я

и верю: мне удастся победить

с тобою вместе, и тогда ты мне

отдашь любовь, и дом, и эти пальцы…

Марьяна

И то, что выразить я не умею,

но что вот здесь… Как хорошо с тобой!

Но и счастливую меня гнетет,

меня тревожит странная тоска.

За занавесками повсюду лица

мне чудятся, как будто ясно слышны

на улице слова мои.

Да, правда,

что за тоска, какая в сердце горечь,

какой вопрос всегда к минуте дальней!

Как бесконечно в Сьерре я страдал

всю эту осень! Ты себе не можешь

представить!

Так ты рисковал?

Почти

в руках полиции я был, меня

спас конь и паспорт тот, что мне прислала

ты с юношей, не проронившим слова.

Постой…

Дон Педро

Дрожишь ты?

Нет. Потом?

Потом блуждал я в Альпухаре,

а тут узнал, что карантин

введен властями в Гибралтаре

от желтой лихорадки. Значит,

въезд запрещен туда, и стал

я ждать минуты подходящей,

в горах скрываясь. И она

теперь настала… Победим

с твоей мы помощью. О, верь, Марьяна,

Марьяна, жизнь моя: стучится в двери

кровавая, но милая Свобода!

Моя победа в том, чтобы всегда

ты был со мной, смотреть в твои глаза

в тот миг, когда ты на меня не смотришь.

Когда ты рядом, я позабываю

все, что я чувствую, люблю весь мир,

и короля, и самого Педросу,

и злых, и добрых. Педро, если любишь,

то время словно над тобой не властно,

нет дня и ночи, только я и ты!

Марьяна, словно два потока белых,

безмолвных и стыдливых, эти руки

мне обвивают утомленный стан.

Мне страшно потерять тебя! Невестой

безумного я стала моряка:

все плаваешь на корабле ты ветхом,

а я вослед блуждаю в темном море,

без дна, без волн высоких, ожидая,

что принесут утопленника мне.

Не время думать о химерах; время

открыть нам сердце близким и прекрасным

грядущим дням Испании, покрытой

колосьями и тучными стадами,

где человеку сладок будет хлеб

в потоке нашей вечности широком,

в безмолвье страстном наших горизонтов.

Пришла пора: Испания хоронит

и попирает древнее свое

израненное сердце. Полуостров

бродячий! Мы спасти тебя должны,

спасти скорей – руками и зубами!

И первая об этом я молю.

Хочу открыть я свой балкон навстречу

лучам горячим солнца, чтоб цвели

здесь на полу цветами золотыми,

хочу любить тебя и твердо верить

в твою любовь, и так, чтобы никто

нас не выслеживал, как здесь, вот в эту

минуту роковую.

Я готова,

на все готова!

И такой тебя

рад видеть я, прелестная Марьяна!

Друзья придут к нам: веру ты вдохни

в лицо свое и пламенные очи.

На шее, озаренной лунным светом…

Сеньора…

Мне послышалось, стучат.

Дон Педро!..

Бог храни тебя.

Ты знаешь,

кто к нам придет?

О да, сеньора, знаю!

Пароль ты помнишь?

Помню, не забыла.

Не отворяй, пока не поглядишь

в дверную щель.

Я так и поступлю,

сеньора.

Свет не зажигай пока,

но в патьо приготовь ночник

и в сад окно закрой.

Сейчас.

А сколько их придет?

Немного.

Лишь главари.

С вестями?

Мы должны

их получить с минуты на минуту.

И если наконец восстать

пришла пора, тогда сейчас же

мы обо всем условимся.

Молчи!

Вот и они!

Точны, как подобает

всем верным патриотам. Вот увидишь:

решительные люди!

Помоги

нам всем, господь!

Поможет!

Если только

к нам обратит свой взор.

Прошу, сеньоры!

Рука у вас холодная!

Да, холод

такой, что режет. Я забыл перчатки.

У вас здесь хорошо, тепло!

А дождь

как из ведра.

Наверно, Сакатин [2]Сакатин – улица в Гранаде.

совсем непроходим.

Роняет дождь

хрустальной ивой на дома Гранады

свои прозрачные живые ветви.

И Дарро катит мутную волну.

Вас видели?

О нет, сюда пришли мы

поодиночке! Мы сошлись в начале

безмолвной этой улицы.

Ну как:

известья есть, чтоб нам принять решенье?

Даст бог, придут они сегодня ночью.

Потише говорите.

Почему,

донья Марьяна? Все кругом спокойно

спит в этот час.

Мне кажется, что здесь

мы в безопасности.

Не говори:

Педроса все не прекращает слежку

за мной; хоть я провел его искусно,

он все же начеку и, видно, что-то

подозревает.

Здесь он был вчера.

В приеме я ему не отказала.

И он повел учтивый разговор:

хвалил наш город, дружбу предлагал мне,

но на меня смотрел таким он взглядом…

таким пронзительным… как будто все

ему давно уже известно стало.

И так весь вечер вел борьбу глухую

с моими он глазами. О, я знаю,

что он на все способен… да, на все.

Не может быть, чтоб он подозревал…

Я неспокойна. Говорю все это

я для того, чтоб с большею опаской

вы здесь вели себя, друзья мои.

Когда я ночью закрываю окна,

мне кажется, что он стоит и смотрит.

Двенадцатый в начале. Эмиссар

теперь, наверное, уж близко.

Да,

недолго ждать осталось.

Дай-то бог!

Мне целым веком кажется мгновенье.

Друзей, конечно, всех предупредили?

Ну да, конечно. Соберутся все.

И все зависит от того, что скажут

нам нынче.

Положенье создалось

серьезное, но все ж его прекрасно

использовать мы можем…

Надо все

нам до мельчайших изучить деталей.

Народ откликнется, не сомневаюсь:

в Андалузии даже самый ветер

сейчас свободой дышит; это слово

благоухает в сердце городов,

от старых желтых башен до стволов

масличных рощ… А в Малаге весь берег

людьми усеян, что решили твердо

поднять восстанье: рыбаки из Пало,

матросы и дворянство родовое.

Примкнут такие города, как Нерха

и Белее, где, дрожа от нетерпенья,

все ждут вестей. Примкнет к нам люд скалистых

утесов и морей открытых – вольный,

как ветер. Альхесирас ждет давно

лишь случая, в Гранаде много знатных

дворян, как вы, готовых жизнь отдать

за счастье родины и за свободу.

Ах, я горю от нетерпенья!

Так же

горят все истинные либералы.

И к вам примкнут другие?

Целый мир!

А страх не помешает им?

О нет!

На Аламеде дель Салон

сейчас не встретишь никого,

кафе Звезды давно пустует…

Марьяна! Знамени тому,

что ты нам вышила, король

Фернандо сам почет окажет,

как ни беснуйся Каломарде. [3]Каломарде – министр юстиции в правительстве Фердинанда VII, главный организатор реакционного террора.

Исчерпав средства все, конечно, сдастся

войскам он либералов. Хоть и любит

он притворяться, будто слаб и хил,

а все решает сам…

Но камарилья

в стране всем правит, говорят…

Куда же

пропал гонец?

И я не понимаю.

Его, быть может, задержали?

Нет, мало вероятья. Дождь и тьма

ему защитой служат, да к тому же

он малый ловкий.

К счастью, вот и он!

И наконец мы что-нибудь узнаем.

Третий заговорщик

Добро пожаловать, коли приносишь

ты вести добрые.

О, хоть немного

подумай, Педро, обо мне! Прошу,

будь крайне осторожен. Видишь,

я говорить не в силах от волненья.

Привет вам, кабальеро. Вам привет,

донья Марьяна!

Говори скорее,

какие новости?

Такие ж

дурные, как погода.

Что случилось?

Я, кажется, догадываюсь.

Педро,

скажи, ты очень опечален?

А где ж отряд из Кадиса?

Не ждите.

Нам нужно начеку быть: власти

повсюду ищут нас, придется

теперь нам отложить восстанье

или в бою кровавом пасть.

Не знаю, что и думать; рана

открылась у меня в груди,

и ждать не в силах я, сеньоры.

Дон Педро, победим мы, выжидая.

Без пользы умирать никто не хочет.

Мне это стоит тяжкого страданья.

Прошу вас, тише!

Вся теперь Испанья

молчит, и что ж? Взгляни: она жива.

Храни, как прежде, наше знамя.

Я

решилась отослать его к старинной

подруге, что живет в Альбайсине, [4]Алъбайсин – предместье Гранады.

и вот дрожу: пожалуй, здесь оно

сохранней было б.

В Мáлаге что слышно?

Ах, в Малаге – там просто ужас!

Позор Гонсалесу Морено! [5]Гонсалес Морено – губернатор Малаги, заманивший в ловушку Торрихоса

Не описать всего, что там случилось…

Торрихос [6]Хосе Мариа Торрихос – один из вождей революционных эмигрантов. Получив обманное известие о восстании в Испании, высадился с отрядом близ Малаги 3 декабря 1831 г. Отряд был окружен королевскими войсками, Торрихос и его товарищи – взяты в плен и по приговору военно-полевого суда расстреляны 11 декабря. В интересах драматизация действия автор идет здесь на сознательный анахронизм: эпизод с высадкой и гибелью отряда Торрихоса произошел через полгода после казни Марианы Пинеды. – храбрый генерал

с челом возвышенным и чистым,

где мог, как в зеркале, себя

узреть народ Андалузии,

отважнейший, чистейший рыцарь,

с душой из серебра – убит

в полночный час на берегу

близ Малаги глухой и дикой.

Его обманом завлекли:

он, на беду свою, явился

туда, поверив обещаньям,

и корабли привел свои.

О, горе доблестным сердцам,

готовым верить злобе низкой!

Едва на берег он ступил,

его схватили роялисты.

Виконт презренный де ла Барт,

ты был над ними командиром,

зачем ты не отрезал руку

себе, зачем так вероломно

ты у героя отнял шпагу?

(Такой не сыщешь в целом мире:

из хрусталя ее эфес,

две ленты вкруг него обвиты.)

В тот миг на небе встали тучи

и шумным пролились дождем.

На море ветер поднял бурю,

и вдаль уплыли корабли,

спеша волну веслом разрезать

и паруса поднять свои.

Как глухо залпы прозвучали

средь воя волн, седых, сердитых!

И мертвым он на землю пал…

О, храбрый рыцарь! Вместе с ним

вся полегла его дружина!

И даже смерть, как ни сильна,

его улыбку не убила.

На кораблях в тот час рыдали,

на вантах стоя, моряки,

и много женщин в траур черный

красу печально облекли.

И в горы рощею лимонной,

рыдая, горе понесли.

Опасность эта силу придает мне.

Сеньоры, будем продолжать борьбу!

Торрихос мертв, но смерть его

зовет меня к борьбе…

И мне

так кажется.

Но только надо

немного выждать. Знаю я,

придет другое время…

Ах,

как далеко оно!

Уверен

в одном я: не иссякнут силы

во мне…

Клянусь тебе я, Педро,

пока жива я…

А теперь идем?

Нам спорить больше не о чем. Ты прав.

Я только это должен был сказать вам

и больше ничего.

Нельзя никак

нам падать духом.

Может быть, хотите

бокал вина?

Вот это очень кстати.

Охотно принимаем предложенье.

Ужасный дождь!

Дон Педро так печален!

Как все мы здесь.

Да, правда, и, признаться,

есть от чего!

И все же, несмотря

на тяжкие гоненья и на то,

что есть причины для такой печали, —

«По лунной дороге – на вахту, моряк!» —

такая существует поговорка

у моряков на Средиземном море, —

теперь на вахту станем также мы.

«По лунной дороге – на вахту, моряк!..»

Дома пусть наши станут кораблями.

Окно захлопнул ветер.

Нет, Марьяна,

ты слышишь?

Что за поздний гость?

Создатель!

Не бойся. Вот увидишь – пустяки!

Сеньора, у дверей Педроса, с ним

еще каких-то двое, все – в плащах…

Спасайся, Педро… и вы все! О дева

пречистая! Скорей!

Идем?

Нам стыдно

ее оставить!

Уходи.

Но как?…

Да – как?!

Опять стучат.

Сюда! Сюда!

Через окно ты на площадку эту

свободно спрыгнешь. Рядом кровля:

по ней ты спустишься.

Нельзя

ее одну оставить нам.

Так надо!

Что скажем мы, когда нас здесь найдут?

Да, да, ступай скорей, спасайся!

Прощай, Марьяна!

Бог храни вас всех,

друзья мои!

Ты, Педро, и вы все:

смотрите, будьте осторожны!

Открой, Клавела! К конскому хвосту

меня теперь на муку привязали!

Создатель мой! Ты вспомни путь свой крестный

и кровь, что капала из ран твоих!

Я веселый контрабандист,

избалованный вечной удачей.

Вызываю на бой я весь мир,

и никто мне не страшен на свете.

Притомился ретивый мой копь,

но вдали я слышу погоню, —

уноси ж меня, верный мой друг,

облекаться мне в саван не время.

А погоня все ближе, и вот —

завязалась в ночи перестрелка.

Что с тобою, любимый мой конь,

конь мой быстрый, лихой и верный?

Войдите!

Я прошу мою сеньору

не прерывать из-за меня веселой

той песенки, что слышал я, входя.

Мне показалась ночь такой печальной…

Я стала петь…

А я заметил свет

в окне балконном и решил зайти.

Простите, если вам я помешал…

Сеньор, напротив, я вам очень рада!

Ужасный дождь!

Наверно, очень поздно?

Да, очень поздно. Только что часы

одиннадцать пробили.

Не слыхала.

Их бой донесся до меня, когда

я улицы ночные обходил.

Промок я до костей; бороться трудно

с холодным ветром, веющим с Альгамбры.

Да, ветер ледяной вонзает иглы

нам в легкие, а иногда и в сердце.

Вот именно. Я должен был исполнить

обязанность тяжелую свою…

А вы меж тем, прелестная Марьяна,

вы у себя, укрытая от ветра,

плетете кружево… иль вышиваньем

вы заняты?…

Мне говорили, вы…

прекрасно вышиваете.

А разве

большой в том грех?

О нет! Король, сеньор наш, —

храни господь его! – так развлекался

в те дни, когда в плену жил в Валансé [7]Валансе – замок Талейрана во Франции, где с 1808 по 1814 г. жил Фердинанд на положении «почетного пленника» Наполеона.

он с дядюшкой, инфантом дон Антоньо.

Занятье превосходное.

Создатель!

Вас удивляет мой визит?

О нет!

Марьяна!

Женщине такой прекрасной,

как вы, ужель не страшно жить одной?

Не страшно, нет!

Так много либералов

и анархистов здесь у нас в Гранаде,

что людям честным трудно стало жить.

Уж вы-то знаете!

Сеньор Педроса,

я мать семейства – больше ничего.

А я – судья. Вот почему тревожит

меня все это. И меня, Марьяна,

должны простить вы. Месяца уж три,

как голову я потерял совсем:

все не могу поймать я вожака

одной из групп…

Его зовут дон Педро…

Сотомайор.

Уехал, вероятно,

давно он из Испании.

О нет!

Но я его схватить надеюсь скоро.

Мое кольцо!

Упало?

Осторожней!

Да, обручальное мое кольцо.

Не двигайтесь, не то его ногою

раздавите.

Оно прекрасно!

Незримая рука его как будто

сняла и на пол бросила.

Глядите…

Вот где оно!

Педроса!

Успокойтесь,

моя сеньора Мариана!

Что

подумали вы обо мне, скажите?

Я? Многое.

Разубедить мне вас

легко. Зачем вы шли сюда, скажите?

О, знайте, никого я не боюсь

и, как вода, чиста я от рожденья.

Могу я загрязниться, если только

ко мне вы прикоснетесь. Защититься

сумею я. Ступайте прочь отсюда!

Молчите.

Я хочу быть вашим другом,

за посещенье это вы должны

меня благодарить.

Могу ли

позволить, чтоб меня вы оскорбляли,

чтоб в дом ко мне врывались поздно ночью?

И для чего ж? Вы негодяй!.. Не знаю…

Меня хотите погубить вы?

Нет.

Узнайте все. Я жизнь пришел спасти вам.

Я не нуждаюсь в вас.

Марьяна, слушай!

А знамя?

Знамя?…

То, что ты сама

рукою белою своею вышивала,

нарушив верность королю, законам…

Какой наглец налгал вам так?

Прекрасно

так вышито! Вдоль по тафте лиловой

из букв зеленых надпись. А нашли

его в одном дому мы в Альбайсине.

Оно теперь в моих руках, а с ним

и жизнь твоя. Но не страшись и знай;

тебе я друг.

О, это ложь! Налгали,

налгали вам.

Хочу, чтоб ты моею

была… Моей! Ты слышишь?… Или мертвой.

Меня всегда ты отвергала. Вспомни.

Теперь могу твою сдавить я шею

рукою сильной – хрупкой туберозе

она подобна… но я знаю, ты

меня полюбишь – жизнь тебе дарю я.

О, сжальтесь надо мной! Когда б вы знали…

И дайте мне бежать… Я сохраню

в глазах моих о вас живую память…

Иль вам детей моих не жаль?

Ты знамя

не вышивала, милая Марьяна,

и ты свободна, да, я так хочу.

Нет. Никогда! По каплям кровь возьмите,

пусть лучше боль, но я останусь честной.

Подите прочь!

Марьяна!

Прочь отсюда!

Ну, хорошо! Так делу дам я ход.

Себя вы сами губите.

Что нужды!

Своими вышивала я руками

то знамя – вот, Педроса, эти руки.

Я знаю многих смелых кабальеро,

его поднять сбиравшихся в Гранаде,

но я не выдам имена их.

Силой

заставят вас. О, причиняют боль

недаром цепи тяжкие! К тому же

вы – женщина, а женщины всегда

себе верны. Когда сочтете нужным,

меня вы известите.

Подлый трус!

Хотя бы в сердце мне стекло вонзили,

ни слова не скажу.

Вот мой ответ,

Педроса.

Это мы еще посмотрим!

Клавела, канделябр!

Сеньора, я

вас арестую именем закона.

Да, именем закона, но какого?

Покойной ночи.

Ах, сеньора! Детка,

цветочек мой, сокровище мое!

Я, Исабель, должна уйти сейчас же.

Подай мне шаль.

Скорей бежать вам надо.

Мне дон Луис поможет. Береги

моих детей…

Они стоят у двери,

через нее – нельзя вам.

Да, все ясно.

Сюда, сюда скорей!

Нельзя!

Марьяна!

Куда ты? Девочка твоя рыдает!

Она боится ветра и дождя.

Мне не уйти, мне не уйти, Клавела!

Ах, Марьянита!

Вот когда, глядите,

ко мне подходит смерть. Глядите.

И плачьте. Плачьте – умираю я.