Онлайн чтение книги Московская плоть
11

Персонал клуба, прекрасно осведомленный о привычках своих завсегдатаев, приводил клиента в чувство самыми высокотехнологичными методами. На то был врач, коего клуб содержал во избежание скандалов: клиент не должен был отдать концы вследствие каких бы то ни было излишеств прямо в клубе. Кабинет врача представлял собой настоящую реанимационную с самым современным оборудованием, которого не то что в стране, в Москве еще не было. Этот «уголок здоровья» появился в клубе благодаря известному меценату, озабоченному состоянием здоровья и характером времяпрепровождения своих отпрысков, которых ему никак не удавалось сбагрить в Лондон, чтобы они поучились там чему-нибудь полезному. Юнцы прилетали, зависали в Fabric или The End, а потом, протрезвев в участке и поняв, что дальше придется шевелиться самим, ехали в Хитроу и ближайшим бортом возвращались домой.

Полдень застал Внука в «уголке здоровья» под системой, через трубки которой в его организм капала бурая жидкость из флакона. В специальной камере при температуре минус восемнадцать градусов хранилась еще и «голубая кровь» – знаменитый перфторан, стоивший жизни его изобретателю. Бедняга повесился, затравленный руководством, а дальнейшие клинические испытания препарата были запрещены, несмотря на положительные результаты. Тем не менее каждые две недели – срок хранения препарата – запас возобновлялся. Дело в том, что чистая публика, поднятая на ноги и возвращенная к жизни перфтораном, не годилась больше к употреблению членами комьюнити. И именно комьюнити приложило тогда руку к его запрещению. Но для некоторых все же были сделаны поблажки.

Доктор смотрел на руку Уара с тонометром-напульсником и с тревогой фиксировал бесконечный «Error» на дисплее. Клиент между тем дышал ровно. Спал, иногда причмокивая во сне.

– Ничего не понимаю… – бормотал доктор, воровато поглядывая на лицо пациента. Смирившись наконец с безрезультатностью своих усилий, он перестал давить на кнопку электронного прибора. Намотав манжетку тонометра на собственное запястье, проверил – прибор выдавал достоверный результат.

Наконец пациент открыл глаза, стал отчетливо различать рубиновый крест с полумесяцем над дверью, платиновую оправу очков доктора и спросил, который теперь час.

– Полдень, – констатировал доктор.

Внук наморщил лоб, пытаясь припомнить сегодняшний расклад.

– Вас повезут или желаете сами сесть за руль? – поинтересовался доктор.

– Кучера с форейтором найму… Ну что за допрос, любезный? – поморщился Внук.

– Тогда извольте еще часок полежать ровненько, – огласил приговор доктор.

– Належался, – коротко ответил Внук, вынул иглу из вены, лизнул внутренний сгиб локтя, отказавшись от пластыря. Доктор нажал кнопку звонка. Девушка в униформе внесла вешалку с отглаженной сорочкой Van Laak. Уар полагал, что правильный клуб должен быть осведомлен о предпочтениях своих клиентов. Он сел на реанимационном столе, свесил ноги и откинул простыню, обнажив на левой стороне груди тату в форме летучей мыши. Доктор с беспокойством смотрел на синеватый оттенок кожи пациента и его набухшие вены.

– Э-э-э… а давайте-ка я давленьице вам измерю?

Рука доктора потянулась к тонометру, в глазах читался исследовательский зуд.

– А давайте-ка не давайте, – жестко осек доктора Внук.

– Как вам будет угодно, – огорченно вздохнул и послушно сложил лапки на груди доктор, хорошо помнивший, за какие таланты и на какое жалованье его пристроили работать в это заведение.

Осмотрев себя, Внук обратился к девушке:

– А исподнее?

– Непременно, – ответила та, наскоро изобразив книксен, и подала клиенту упаковку белья «Альберто Мазотти» и пару носков от Falke.

Приняв душ, Уар изволил одеваться, размышляя о предстоящем бранче: «Савой» или «Vаниль»?

Проходя через атриум клуба, бросил метрдотелю:

– Челядь дерзит… Давлением моим интересуется…

– Не губите, барин!.. Больше не повторится! – кинулся ему в ноги метрдотель.

Внук погрузился в подогнанный охраной Bugatti, бросив на ходу слово «Ваниль», двинулся на Остоженку. Охранник, разогнувшись, набрал номер и коротко уведомил абонента:

– К вам.

Всю охрану Первопрестольной на первом же занятии учили: увидев черную карту с высеченной звездой, падать ниц или, на крайняк, сгибаться пополам. Никаких пояснений не прилагалось. Звучало только: «во избежание» и «номер ноль».

Ресторан «Vаниль» располагался в топовом месте на углу Остоженки и Соймоновского проезда. Строение представляло собой в плане букву «V», которую какой-то находчивый хедлайнер и всадил в название, не подозревая, что тем самым кодирует заведение. Внутреннее пространство ресторана было, по уверениям дизайнера, решено в стиле фьюжн. Точнее, полное отсутствие стиля остроумно выдавалось за «так и задумано» в строгом соответствии с вложенными инвестициями. Очевидно, главной инвестицией в проект стали медийность лиц хозяев и вид из окон. Залы располагались в разных уровнях, и если сесть повыше, то из окон открывался вид на офис холдинга ЗАО МОСКВА, в просторечии – храм Христа Спасителя. С целью умножения отдачи от инвестиций в вид напротив окон располагались зеркала, удваивающие храм. Кроме того, зеркала множили и лики хозяев при их появлении в зале, создавая впечатление наплыва богемы. Все остальное, состоящее из симметрично выстроенной ресторанной мебели и приглушенного освещения, выдавалось за элементы восточного минимализма и строгую современную лаконичность. Внук ценил остроумные решения и всегда чувствовал себя в этом заведении комфортно после ночных излишеств.

Меню ресторана казалось выбранным капризами хозяев. Хотя авторская кухня впечатляла диковинками, которые постоянно обновлялись фантазией главного кухаря. Специально для Внука шеф-повар ресторана готовил мусс из голубиной слюны, жаркое из мозгов колибри и прочие подобные деликатесы. Делал он это исключительно для того, чтобы Внуку было в чем ковыряться столовыми приборами. Но до бранча сегодня дело не дошло: Уар, занятый аперитивом, бросил скучающий взгляд в окно и обнаружил неожиданную картину – купола храма были облеплены черными птицами. Это его обеспокоило.

Уара, как правило, обслуживали хозяева ресторации. И теперь один из них возник перед его столиком в виде халдея с полотенцем на локте и с полупоклоном сообщил, что сегодня у них «филиппинская кухня». Это противоречило всяким правилам безопасности. Но Внук точно знал, что подаваемые филиппинки рождены уже в Москве от внебрачной связи их матерей с московскими работодателями. Хозяева ресторации не посмели бы предложить ему неадаптированный продукт. Уар рассеяно кивнул и стал от скуки прислушиваться к разговору за соседним столиком. В собеседниках, сидевших к нему спиной, он тем не менее без труда узнал завсегдатаев заведения – двух менеджеров московского представительства аукционного дома «Лотбис», изрядно принявших на грудь. Они увлеченно спорили, не замечая никого вокруг.

– Надо срочно лететь в Лондон! Резидент врать не будет… Знает, что себе дороже выйдет, – настаивал один, загребая вилкой зелень.

– Ты с ума сошел? – кипятился лощеный визави-альбинос, – или у тебя Интернет кончился?

– Какой Интернет?! Все жестко контролируется. Если мы слушаем телефон Бомелия, то вполне может статься, что он читает нашу электронку. Лететь надо!

Серый пиджак от Hugo Boss вспучивался на его животе некрасивыми складками. Узел не очень чистого галстука от Roberto Angelico подпирал сальный второй подбородок.

– Ну, тогда разве что мухой. Или ты в камерах видеонаблюдения не отображаешься? – усмехнулся лощеный.

– Не кричи, меня от громких звуков мутит.

– Это тебя со страху мутит.

– И то правда, – неожиданно согласился серопиджачный и вздохнул по-бабьи.

Внука диалог зацепил, но в этот момент к приват-руму провели двух молоденьких филиппинок в изысканных терно с рукавами-бабочками на смуглых миниатюрных телах. И мысль его улетела в другую сторону. Изабель Прейслер, известная больше как экс-супруга Хулио Иглесиаса, по происхождению филиппинка, внесла терно в обязательный список нарядов модниц всего мира. И Внук находил это правильным. Его очень тяготила невозможность выезда за пределы Москвы и отсутствие вследствие этого новых впечатлений и новых стилистических решений в окружающем его пространстве. Но такова была плата. Хотя мегаполис в его нынешнем виде предоставлял практически все, что раньше можно было получить только за его пределами.

Подоспевший культовый московский ресторатор лично уведомил Внука, что кушать подано, и сопроводил в приват-рум, откуда тот вернулся через короткое время, прикладывая ко рту безупречной белизны платок тончайшего мадаполама. После чего оттуда вытолкали и увели в недра заведения трясущихся полуобморочных филиппинок.

Дальнейший Внуков расклад на этот день, а также на всю его дальнейшую жизнь определил раздавшийся в кармане звонок айфона. Он выслушал сообщение стоя. С его лица разом слетела мина сноба и пофигиста, он побелел, как сугроб за окном, и обессиленно опустился в кресло. Его трясло, как в детстве, когда он узнал о собственной смерти. Не понимал, что ему следует предпринять. Не мог сдвинуться с места. Действительность навалилась тяжелой погребальной плитой и придавила его, как мышонка.