Онлайн чтение книги На другой день
43

Владимир Ильич и еще поработал пером на квартире-вышке, передал наведывавшемуся ежедневно Кобе статью «Три кризиса». Вновь и неизменно он, большелобый неукротимый вождь большевиков, выступал как человек науки, восприемник строгого Марксова метода. Нелепо думать, что революционные кризисы могут быть вызваны искусственно. Революцию не породят самые горячие, архиблагие желания, если действительность, история не чреваты ею. Это ключ к совершающемуся, ключ к грядущему. «Неужели трудно догадаться, вопрошал он, что никакие большевики в мире не в силах были бы «вызвать» не только трех, но даже и одного «народного движения», если бы глубочайшие экономические и политические причины не приводили в движение пролетариата?» И дал формулировку новому парадоксу борьбы, который выказал себя в июльские кризисные дни (в схватывании таких парадоксов он был покоряюще силен): «Это — взрыв революции и контрреволюции вместе».

Тем временем для обоих потаенных обитателей квартиры Аллилуевых было найдено более глухое, в стороне от питерского сыска, укрытие на станции Разлив. Решили перебираться туда воскресным ночным поездом, что отходил с маленького, расположенного на городской околице (издавна так и звавшейся Новой Деревней) Приморского вокзала.

Еще накануне Ленин попросил Сергея Яковлевича принести карту Петрограда, чтобы определить, по каким улицам безопаснее пройти на вокзал. Аллилуев сказал:

— Не беспокойтесь, Владимир Ильич. Этот путь знаком мне как свои пять пальцев. Каждый проулочек насквозь известен.

— Живали там?

— На моем попечении был районный пункт кабельной сети. И жил с семьей тут же на пункте. Излазил, исходил по всем фидерам десятки раз.

— Фидерам? Что за штукенция?

— Если выразиться попросту, фидер — это провод к потребителю. Три фазы — три провода.

— Почему же три? — с интересом спросил Ленин. Но тотчас себя оборвал: — Впрочем, пока это оставим… Карта, Сергей Яковлевич, мне все-таки нужна.

— Да я сейчас могу нарисовать путь.

— Не сомневаюсь. Но тем не менее я сам должен знать и видеть наш маршрут на карте. Мало ли что может произойти! Вдруг в пути вынуждены будем расстаться… Словом, план Петрограда нужен мне безоговорочно.

Проглянувшая ленинская непреклонность завершила спор. Сергей Яковлевич в тот же день принес. Владимиру Ильичу план.

С утра в воскресенье оба скрывавшихся стали готовиться к походу-переезду. Следовало по возможности изменить внешность. Ольга Евгеньевна, которая по должности медицинской сестры приобрела парикмахерские навыки, быстро срезала ножницами под гребенку мелко вьющуюся шевелюру Зиновьева, потом принялась за Ленина. Несколько закосматившиеся его волосы падали рыжими острижками. Ножницы расправились и с его усами, оставив встопорщенный ворс. Бородку предстояло вовсе снять. Ловкие, в коротких рукавчиках женские мягкие руки быстро побелили мыльной пеной подбородок Ильича, вооружились бритвой и… И вдруг новоявленная парикмахерша произнесла:

— Ой, Владимир Ильич, боюсь порезать!

— Ерунда… Смелей, Ольга Евгеньевна.

Сталин, доселе безмолвно наблюдавший за происходящим, вмешался:

— Боишься, не замахивайся. Дай сюда бритву. Дело незамысловатое. Приходилось на тифлисском рынке для хлеба насущного бривать желающих. Останетесь довольны, Владимир Ильич.

Сталин попробовал на толстом ногте своего большого пальца, достаточно ли навострено лезвие. Сказал:

— Тупым ножом порежешься.

Не спеша подправил бритву на ремне. Заново намылил челюсть Ильича. И уверенными, точными движениями начал сбривать шуршащий под острием волос.

— Разделаем, Владимир Ильич, в наилучшем виде. Не узнаете сами себя.

Начисто удалив бороду, Сталин подсек бритвой краешки коротко ощетиненных усов и, закончив, глядя с улыбкой в трюмо, отражавшее измененного Ленина, отпустил шутку:

— Стрижем и бреем и кровь отворяем. С почтением — Цирюльник — Верная Рука.

Когда-то вскользь отрекомендовавшийся Хирургом Железная Рука, отдавал ли он себе отчет в некотором самоповторении, для него, пожалуй, характерном?

Сергей Яковлевич заранее припас две косоворотки и две кепки. Его бурой окраски пальто пришлось Ленину в плечах как раз, лишь длина была несколько излишней.

— Ничего! — определил Коба. — Сразу видать хозяйственного мужичка, финна. Приобрел пальто с запасцем.

Действительно, в черной косоворотке, в серой выцветшей кепке, упрятавшей выпуклости лба, в вытертом длинном пальто, широкоскулый, с увесистым крутым подбородком, с рыжей щеточкой стриженых усов, с узкими, чуть вкось прорезями глаз, вокруг которых пролегли обильные уже штрихи гусиных лапок, Ленин сейчас походил на финского крепкого крестьянина.

Еще раз его оглядев, Коба неожиданно высказался иначе:

— Нет, русский. Себе на уме дядя.

— Гм… Не выгляжу оригиналом?

Зиновьев, уже тоже обряженный в чье-то пальто и в клетчатую пеструю кепку, ответил:

— Нисколько! Копия с копии, Владимир Ильич. — Он обозрел себя в зеркале. — А я вроде бы смахиваю на коммивояжера.

— Что и удостоверяется, лаконично скрепил Стадии.