Онлайн чтение книги У ночи тысяча глаз Night Has a Thousand Eyes
Глава 12. Полицейская операция: Моллой

— Инспектор? Это Моллой, инспектор.

(Стаккато): — Что у вас? Что-нибудь узнали? Что именно?

— Как вам известно, я занимаюсь львами. Задали же вы мне шараду…

(Раздраженно): — Я знаю, что вам задал. И когда? Два дня назад! Теперь хочу слышать, что вы даете мне.

— Да, сэр. Ну, прежде всего я ознакомился со всем, что нам известно об обычных львах. Затем вышел вот на что. По штату не спеша разъезжает небольшой странствующий цирк, нечто вроде грошового карнавала. Когда я об этом узнал, он находился в Хэмптоне. То было вчера примерно в три часа дня. Я сразу же отправился туда, но опоздал, поскольку у меня сломался двигатель и спустили два колеса…

Подметки туфель шерифа образовывали букву «v» на его столе. Она сразу же сломалась, когда вошел Моллой. Шериф вопрошающе посмотрел на него. Казалось, его только что ободрали — уж такой у него был израненный вид.

— Чем могу служить? — кратко бросил он, как человек, которому нужно поддерживать свою репутацию.

Эта резкость моментально исчезла, как только он увидел вверительные грамоты Моллоя. Ее сменило нечто похожее на дружелюбие, хотя в нем в равной степени проглядывали и элементы летаргии.

— Не так уж часто вы, ребята, заглядываете к нам, — с некоторой леностью сказал он. — Присаживайтесь. Сбросьте груз со своих…

Вопрос Моллоя разорвал ткань неспешной общительности, которую шериф намеревался раскрутить. Сначала его несколько обидела подобная спешка, ведь они как-никак коллеги, затем он на него ответил:

— Да, вчера вечером у нас давал представление разъездной цирк. Я сводил на него своих двоих ребятишек и хозяйку. Мы разрешили им поставить шатер на участке рядом с методистской церковью. Разумеется, они внесли за это обычный взнос. — Одной стороной рта он пожевал что-то, возможно нечто несуществующее. — Авансом, — добавил он.

— То большое открытое место?.. Оно уже пустое, я только что там проезжал.

— Да, разумеется. Они собрали свои манатки сразу же после того, как ушел последний посетитель, примерно в полночь. А к часу ночи уже умотали. Понимаете, мы им сказали, у нас, мол, так заведено, что начиная с полуночи, если они все еще будут находиться на нашей земле, им придется платить за вторые сутки.

Этот весьма негостеприимный местный статут Моллой комментировать не стал.

— Мне сказали, у них с собой какие-то дикие звери.

— Да, несколько штук. Не такие уж и шикарные. — Шериф презрительно скривил губы, как человек, который в свое время видел кое-что и получше. — Вот запашок от них шел, это да. Запахом они возмещали то, чего недоставало у них во внешности…

Моллой провел костяшками пальцев по столешнице.

— У них есть львы? Вот что я хочу знать.

— Да, два. Пара. Оба в одной клетке. Самец и самка, я полагаю. У одного из них эта самая грива, у другого — нет. Не знаю, какой от них прок, — выступать они не выступали. Их просто показывали в клетке. На протяжении всего представления львы спали, положив морды на пол. У них еще небольшая дрессированная зебра, вот та заработала на свое содержание. Дети катались на ней, по двое сразу…

Моллой поерзал на стуле и развернулся, так что весь уже был устремлен в сторону двери, только его голова оставалась повернутой к информатору.

— И где же у них следующая остановка?

— Право, даже не помню, говорили ли они кому-нибудь. Собрались себе тихонько и умотали.

Как человек, который понимает, что единственная возможность закончить разговор — это уйти, Моллой уже находился у двери и ждал того момента, когда голос собеседника уже не сможет догнать его.

— Так в какую сторону они подались, по какой дороге?

— Ну, дорога тут всего одна, — констатировал шериф. — Со стороны Фэйрфилда. А из городка выходит в направлении Хэновирии. Мимо моего дома они не проезжали, потому что мы не спали: у одного из малышей разболелся живот, переел…

— Назад, где уже побывали, они бы не поехали, — рассудил Моллой. — Откуда они приехали?

— Из Фэйрфилда, — ответил шериф.

— А в другом направлении? Где они скорее всего остановятся?

— Хэновирия, как я вам уже сказал.

Несмотря на всю эту болтологию, Моллой снова вернулся к столу:

— Вы позволите воспользоваться вашим телефоном?

И снял трубку, не дожидаясь разрешения. Шериф, казалось, встревожился. Он даже два раза моргнул, подсчитывая в уме, сколько будет стоить этот разговор.

Вскоре Моллой положил трубку:

— В Хэновирии говорят, что на заре они проехали мимо, не останавливаясь. Передвигались довольно медленно. Какой следующий населенный пункт?..

На этот раз шериф явно обеспокоился. Он даже поправил телефон на столе, отодвинув его чуть подальше — подальше от Моллоя.

— Может, вам лучше… Вы приехали на машине?

— Она стоит на улице. Да, пожалуй, мне лучше отправиться вслед за ними самому, — согласился Моллой и направился к двери.

Шериф, исполненный мучительной тревоги, прочистил горло с таким звуком, услышав который просто нельзя было не остановиться.

— Не хочу напоминать, но… вы же знаете, как бывает… возможно, вы будете проезжать обратно, а возможно, и нет…

— О-о, — произнес Моллой, когда наконец до него дошло. — Сколько стоил мой разговор? — Он до того был ошарашен, что даже не разозлился.

— Ну, за первые три минуты отсюда до Хэновирии семьдесят пять центов…

Моллой порылся в кармане брюк, швырнул купюру в направлении стола, но она не долетела.

— Сдачу оставьте себе. Славненько же здесь у вас поставлено дело.

Дверь за ним закрылась.

Шериф, возможно, говорил медленно, зато двигался быстро. Не успела еще рука Моллоя оторваться от ручки двери с внешней стороны, как он уже полез на карачках в проем между тумбами стола.

Моллой сел в машину. Он так быстро разделался с этим шерифом, что двигатель не успел еще остыть. Отжав сцепление, он медленно выехал на дорогу на Хэновирию. Переключил скорость, прибавил газ, и Хэмптон уже остался у него за спиной — до того мал был городишко.

В пятнах полуденного солнечного света асфальт дороги напоминал пестрый ковер. Спокойный пейзаж, разворачивающийся за окном, вполне мог попасть на цветную вклейку в журнал с рекламой тракторов или молочных продуктов. По синему-пресинему небу плыли взбитые как сливки облака, стоявшие у заборов коровы поднимали головы и смотрели на него, когда он проезжал мимо. Путешествуя по такой местности, было как-то стыдно думать об опасности, пусть о ваших мыслях никто и не догадывался.

Хэновирия, когда он до нее добрался, оказалась ничуть не большим поселением, чем местечко до нее. Там и сям стояли под разными углами с полдюжины домов — вот, собственно, и все. Он проскочил деревушку, даже не притормозив. Какой смысл останавливаться и что-то спрашивать, если и цирк Не посчитал нужным в ней задерживаться: здесь и смотреть-то его представление некому.

Уже за деревушкой он углядел как раз вовремя странную картинку, смысл которой, проезжая мимо, не совсем понял. Вернее, он ухватил что-то такое, но не мог уразуметь, чем все вызвано.

На некотором расстоянии от дороги стояли постройки одинокой фермы. Вдоль дороги тянулась изгородь из жердей, высотой едва ли до колен — ничего особенного. На одной из перекладин сидела, раскачиваясь, маленькая девочка. Вдруг откуда-то выбежала женщина, схватил девочку и, крепко прижимая к себе, потащила под мышкой к дому. Так могла сделать только страшно перепуганная мать. Причем, как он понял, девочка ни в чем не провинилась и никакое наказание ей не уготовано, поскольку гнева лицо матери вообще не выражало.

Чего он не мог понять, так это причины ее страха. Она не имела никакого отношения к высоте изгороди, ибо даже если бы малышка сорвалась и упала, то не ушиблась бы. Не имела она отношения и к нему с его машиной: мать летела к ребенку задолго до того, как он показался на дороге. Да и сама изгородь отстояла довольно далеко от проезжей части, и бояться, что девочка попадет под машину, вряд ли стоило. А сама женщина плотно сжала губы и молчала, видно не имея возможности поделиться с ребенком своими страхами — уж слишком они серьезны. И, самое главное, на машину женщина даже не взглянула, ни вслед, ни в оба конца дороги. Она смотрела в сторону темневшего на заднем плане леса.

Страх? — подивился Моллой. Но перед чем? И не стал разбираться — всего лишь моментальный «снимок», который он сделал, проезжая мимо. Сделать-то сделал, но не проявил.

Показался еще один поселок. Там Моллой тоже не остановился, даже названия его не узнал. Он лежал как на ладони, открытый во всех направлениях, и было очевидно, что никакого бродячего цирка там нет.

Однако что-то и в этом поселке показалось Моллою странным. Что именно, он никак не мог понять, потому что знай катил себе дальше. И все же чувствовалось там какое-то подводное течение… ну, повышенная напряженность, что ли, какая-то особая атмосфера. На улице стояли люди по двое, по трое, разговаривали. Завидев его машину, они бросали на него равнодушные взгляды через плечо, их занимало что-то совсем другое, его появление лишь на мгновение отвлекло их. Из верхних окон чуть ли не каждого дома выглядывала хотя бы одна женщина. Причем смотрели они не вниз, в переулки, а куда-то вдаль. В сторону деревьев на окраине. «Если видишь, как женщина в одном доме или в двух разглядывает дали, — сказал себе Моллой, — это всего лишь самое обыкновенное любопытство. Но когда таким делом занимаются все сразу, тут уже что-то совсем другое».

И каждый раз, стоило ему только увидеть где-нибудь малыша, как моментально откуда-то появлялась мамаша, дула к нему напрямки и немедленно тащила домой. Моллою хотелось знать, откуда взялся страх за жизнь детей, который, казалось, молниеносно распространялся по сельской округе.

Он прибавил скорости, хотя ехал и так достаточно быстро, причем даже сам мне заметил этого, пока не взглянул на стрелку спидометра.

К тому времени, как он добрался до следующего населенного пункта, уже пали сумерки. Живописная деревушка вся купалась в пурпурном сиянии неба, однако и здесь незримые швы, связующие людей, были прошиты черным крепом. Такие же небольшие кучки мужчин. У одного оказался дробовик. Они передавали его из рук в руки, рассудительно рассматривая. Возле другой группы стояла собака на поводке. Дети исчезли совершенно. Моллой не заметил ни одного. Там, где в верхних окнах горел свет, сами окна плотно прикрывали ставни, и свет боязливо пробивался сквозь щели.

Он поехал дальше и вскоре ощутил, что уже не один в машине. На сиденье рядом с ним поселилось беспокойство, и ему показалось, что воздух для этого времени года слишком холодный и влажный.

Немного погодя вдали слева показались какие-то огни, тусклые в полусвете сумерек. Он решил, что добрался до Тэкери, следующего местечка по пути. Его удивило, что дорога почему-то проходит так далеко от деревни, а огни движутся как-то необычно. И тут до него дошло, что перед ним не огни домов. Светлые пятна пульсировали, подскакивали вверх и опускались вниз, подскакивали и опускались. То были огни ярко горевших факелов, люди ходили по лесу среди деревьев и что-то искали, за чем-то охотились.

Что же они ищут, за чем охотятся? В лесной тьме? Они напоминали искры возгорания опасности, эти огни, и когда уже пала ночь, он на полной скорости ворвался в Тэкери с включенными фарами. Они ярко высветили главную улицу с ее двумя поворотами. Машина остановилась.

В Тэкери вокруг него творилось нечто невообразимое. Посреди деревушки стоял шатер — Моллой таки догнал бродячий цирк. Однако казалось, что тут пронесся ураган. Несколько палаток лежали на земле. Прилавки были перевернуты, а громадные полосатые тенты, которые создавали тень, висели клочьями. У одного из фургонов отлетело колесо, и он осел набок. Кругом валялись жареные кукурузные хлопья, высыпавшиеся из мешков и втоптанные в землю бесчисленным количеством ног, а также лопнувшие воздушные шарики. Один из них, все еще надутый, зацепился за конек крыши ближайшего дома и покачивался там на своей крепкой ниточке. Валялась даже мужская шляпа, втоптанная в рассыпавшуюся пшеницу.

Моллой вышел из машины и походил немного в этом беспорядке. Площадь, улицы были странно пусты. Все попрятались по домам. Наконец он увидел какого-то человека, тоже болтавшегося там, как и он сам, подошел к нему и дернул его за рукав:

— Что здесь произошло, приятель?

Мужчина не отрывал блуждающего взгляда от земли. Он вел себя так, будто ему задали совершенно нелепый вопрос.

— А вы-то где были? — только и ответил он, причем с иронической интонацией.

— Не здесь. Не спрашивал бы, будь я здесь.

Взгляд мужчины по-прежнему выискивал что-то на земле.

— Да парочка этих чертей вырвалась на свободу, причем посреди толпы.

— Каких еще чертей?

Мужчина сменил тему разговора:

— И ведь только что их отремонтировал. На семнадцати камнях. Представьте себе. Сорвали прямо с запястья. А заодно оторвали и рукав у пиджака. — Он что-то поднял. — Вот он, рукав. А часов нет.

Моллою нужно было точное слово. Ему хотелось, чтобы его произнесли вслух, ведь оно не давало ему покоя в течение последних нескольких часов. Он спросил медленным скрипучим голосом:

— Так что за черти вырвались на свободу?

— Львы, — ответил человек. — А иначе бы отчего такой переполох и страх?

Моллой отпустил его рукав, чуть ли не отбросил его от себя.

— Львы, — энергично произнес он, — это уже по моей части.

Мужчина пошел дальше, все еще продолжая поиски.

— Кто-нибудь пострадал?

— Да многие понахватали синяков и шишек…

— Я имею в виду от них.

— Только один парень, тот, что присматривал за ними. Он был единственный, кто пошел навстречу им. У всех остальных хватило ума броситься в другую сторону, причем очень быстро.

— А кто знает, как все случилось?

Человек неопределенно пожал плечами:

— Вот именно — кто знает?

— Ну а где же этот укротитель или как его там?

— Лежит в доме священника. Его отнесли туда вскоре после того, как все произошло. Больницы у нас здесь нет. За ним пришлют сегодня вечером карету «Скорой помощи», чтобы отвезти его в…

— Покажите мне, где дом священника.

— Пусть вам покажет кто-нибудь другой, — нелюбезно отказался мужчина. — Мне нужно найти часы.

— Ну, получше ищите, — съязвил Моллой и оставил мужчину, усевшегося на землю с широко расставленными ногами.

У Моллоя создалось впечатление, что хранитель не так уж и пострадал, просто был весь в бинтах и испытывал безутешное горе. Он лежал на койке в передней гостиной преподобного отца, за ним присматривали женщины трех поколений, перебраниваясь по поводу того, как следует оказывать первую помощь:

— Беда с твоими повязками, ма. Ты просто не знаешь, когда остановиться. Рана у него около плеча, а ты забинтовала руку до самых кончиков пальцев. Всему же есть предел, не обязательно накручивать бинт, пока он не кончится.

Моллой ненавязчиво сумел выпроводить спорящих в коридор и остался один на один со своим будущим свидетелем. Окружающая обстановка сломила бы художника по интерьеру. Керосиновая лампа в форме песочных часов освещала комнату молочно-белым светом. Фиалки — а может, незабудки? — набросанные по всему стеклу, как оспинами испещряли лица обоих — и задававшего вопросы, и отвечавшего на них. Эти крапинки создавали также впечатление, будто по стенам, следуя особому образцу, ползают пурпурные мошки.

Хранитель явно тревожился, лихорадочно ерзал на диване, но причиной его беспокойства, несомненно, была не комната ужасов, в которой он оказался.

— Они застрелили Эмму, — захныкал раненый, и подбородок у него задрожал, будто он вот-вот заплачет. — Они ее застрелили. Это было не нужно. Ее всегда можно загнать назад в клетку.

— А чего же вы от них ожидали? Чтобы ей подали молока на блюдечке? Эти же звери — убийцы.

— Зачем стрелять, — настаивал мужчина. — Она бы никого не тронула.

— Нет? — сухо спросил Моллой. — А кто же тогда поцарапал вас? Вы споткнулись о грабли?

— Она испугалась. Шум, крик, разбегающиеся в разные стороны люди. Она больше испугалась, чем они сами. Только и всего.

— Любое животное чаще всего набрасывается на человека от страха, — сказал Моллой. — Отчего опасность, которую оно представляет, нисколько не уменьшается. Но я пришел поговорить с вами о другом. Как все произошло?

— Не знаю, мистер, не знаю, — ответил хранитель, стирая тыльной стороной забинтованной лапы незабудки с глаз.

— Вы обязаны знать, вы же несли за них ответственность. Во время вашего предыдущего представления они все время спали, не поднимая морд от пола клетки. Я беседовал с человеком, который их там видел. С чего бы вдруг им так разбушеваться? Что произошло здесь такого, чего не было там? В котором часу это случилось?

— Не знаю, мистер. Послеполуденное представление подходило к концу. Не каждую же минуту я нахожусь у клетки. Отошел от нее поболтать с парнем. Находился не далее чем в шести ярдах. Слышал, как хлопнула шутиха, но не обратил на это внимания. Ими стреляли многие дети вокруг. К тому же у нас есть тир, откуда тоже постоянно доносилась пальба. Затем услышал женский крик, а когда обернулся и посмотрел, оба зверя уже вышли из клетки. Они вышли из боковой двери, той, которой пользуюсь я, и сбежали друг за другом по лесенке, всего три или четыре ступеньки. Один побежал в одну сторону, другой — в другую. Я попытался остановить Эмму, а она стукнула меня пару раз, сбила с ног и унеслась стрелой.

— Когда вы в последний раз заходили в клетку?

— Когда мы только прибыли, я дал им воды. Перед представлениями их не кормят. Иначе их размаривает и клонит в сон, публика бывает недовольна. Кормлю я их потом.

— Вы заперли ее за собой, эту боковую дверь?

— Я вхожу и выхожу из клетки уже семь лет, мистер. И еще сроду не оставлял ее открытой. Вон мои ключи, висят на ремне, видите, вон там на диванчике.

— Как закрывается клетка?

— Цепь, а на ней подвесной замок. Все годы, что разъезжал с ними, никогда не пользовался ничем иным. Просто не возникало необходимости.

— До сих пор, — мягко поправил его Моллой, как бы обращаясь к себе. — Вы не заметили, никто не ошивался около клетки без дела перед тем, как все случилось?

— Да они все толпятся вокруг нее, такой уж у нас бизнес, на том мы зарабатываем деньги.

— Я не имею в виду тех, кто глазел вместе с другими. Я имею в виду того, кто болтался там больше обычного.

— Да, был один парень, который им немного докучал, — признал хранитель. — Но это ничего не значит. У нас почти на каждой остановке попадаются такие недоумки. Дразнят животных, суют им в клетку палку или…

— Именно это он и делал?

— Нет. Сначала я заметил, что он стоит там, точно к месту прирос. Но не придал никакого значения, решил, парень наблюдает, увлекся вроде как. Обратил внимание, когда львы почему-то заволновались, что ли. Подошел поближе и увидел, что бездельник дразнит их куском материи, какой-то грязной тряпкой, оторванной от женского платья. Он просовывал ее в клетку между прутьями, а потом, когда они тянулись к тряпке лапой или опускали к ней морды, быстро ее убирал. Если такое проделывать перед любым животным, вы знаете, что получится. Это все равно что размахивать красным флагом перед быком.

— И что же вы сделали?

— Да ничего особенного. Как я уже говорил, с такими умниками нам приходится сталкиваться чуть ли не на каждом представлении. Я крепко схватил его, оттолкнул и сказал: «Проваливай, дружок». Его и след простыл.

— Как он выглядел?

— Всего лишь очередной деревенский придурок. Добавить нечего. Ведь я на него даже не глянул.

— А после его ухода вы проверили, как закрыта клетка?

— Не-а, да и с какой стати? Он к запорам не подходил, все время находился перед клеткой.

Моллой саркастически скривил губы:

— А вы не очень осторожны, хранитель, нет?

— Но кто бы стал возиться с запором львиной клетки, — печально спросил человек, — чтобы специально выпустить зверей на свободу?

— То, что вы не знаете, как ответить на вопрос или что-то объяснить, вовсе не означает, что оно не может иметь места. — Моллой уже стоял у двери. — Пожалуй, это все, что я хотел узнать от вас.

Отвернув корчащееся лицо, мужчина снова принялся плакаться, как человек, понесший личную потерю.

— Они застрелили мою Эмму, — донеслось до Моллоя, вышедшего в коридор. — Это было вовсе не обязательно. Они могли вернуть ее в клетку…

— …Сам вошел в клетку, осмотрел ее и вот что обнаружил, лейтенант. Последнее звено цепи, на которое набрасывали дужку замка, кто-то подпилил напильником. Затем два зубца открытого звена разогнул в стороны, очевидно, щипцами, так что образовался достаточно широкий зазор, чтобы звено соскользнуло с дужки замка. Да и звенья цепи не такие уж толстые и крепкие. Цепь окислилась и потускнела от времени, но там, где пилили звено напильником, на металле остались яркие блестящие следы. С земли я собрал в бумажку немножко металлических опилок.

— Продолжайте.

— С внутренней стороны на деревянной двери клетки имеются свежие отметины от когтей, словно один из зверей от испуга встал на дыбы и стал царапаться, как обычная кошка, когда она хочет выйти.

— Продолжайте, продолжайте.

— Чем-то напуганные, понимаете? На полу клетки я обнаружил небольшие опаленные кусочки красной бумаги. Их тоже собрал для вас.

— Чем они вам кажутся?

— Да тем, чем покажутся и для любого другого. Остатки от шутихи, которую, должно быть, зажгли и швырнули в клетку, когда никто за ней не смотрел.

(Макманус присвистнул на другом конце провода.)

— Их продавали всю вторую половину дня в лавочке, которую цирк возит с собой. Правда, не такие уж большие, в основном для детей. Я навел справки и узнал, что их продали всего две. Одну малышу лет семи-восьми, а другую взрослому, который утверждал, что покупает ее якобы для своего мальчишки, но никакого мальчишки рядом с ним не было.

— Вы ничего не узнали об этом взрослом?

— Всего лишь в общих чертах. Зато из двух источников — от продавца и от хранителя. И хотя ни оно из описаний ничего особенного собой не представляет и не многого стоит, они не противоречат друг другу ни в одном пункте. Так что наверняка речь идет об одном и том же человеке.

— Значит, бегство львов не случайно.

(Подчеркнуто): — Бегство не случайно, тут никакой ошибки быть не может.

— И одного застрелили.

— Одного застрелили.

— Но один все еще на свободе.

— Один, больший из двух, все еще на свободе.

(После тревожной паузы): — Не нравится мне, как все оборачивается. Теперь у нас настоящий лев, а также аллегорический, и с ними обоими придется бороться одновременно. Вы оставайтесь там, Моллой, следите за развитием событий и информируйте меня. Я немедленно свяжусь с Шоном и дам ему знать, что, возможно, ему в любую минуту придется иметь дело с самым настоящим львом, а уже больше не метафорическим.