Онлайн чтение книги Опасности путешествий во времени Hazards of Time Travel
3 - 1

Девушка была какой-то чуднόй. Поначалу мы ее невзлюбили.

Она никогда не улыбалась. Всегда с каменным выражением лица. Молилась на коленях – сами видели! По ночам рыдала до полного изнеможения, прямо как мы, только хуже.

Первый семестр в университете Вайнскотии мы страшно тосковали по дому. Скучали по родителям, по семьям. Однако эта девочка страдала так, словно разом похоронила всю родню. И не желала успокаиваться – вдвойне странно.

Все мы были ревностными христианками, воспитанными преимущественно в протестантских традициях, и на полном серьезе верили в силу молитвы. По воскресеньям ходили в церковь, она – никогда.

А еще мы верили во взаимовыручку. И в улыбку сквозь слезы. Сперва ты плачешь, потом смеешься – открываешь коробку печенья, присланную мамой, и делишься с соседками, с гостями.

Ты плачешь, вытираешь слезы – и снова становишься собой.

Эта гордячка категорически отказывалась от угощения и от совместных прогулок по крутым тропинкам, ведущим в кампус, редко обедала с нами за одним столом. Она в одиночестве отправилась на день открытых дверей и ускользнула раньше всех, никем не замеченная. Единственная из обитательниц Экради-Коттедж не посещала вечерню.

Наверное, лишь она умудрилась «потерять» зеленую с пурпурным шапочку-бини – обязательный атрибут первокурсника. И только она не обращала ни малейшего внимания на презрительные окрики старшекурсников «Посторонись, салага!», смотрела сквозь них, точно не видела, и, сгорбившись, продолжала идти своей дорогой, словно лунатик, которого жалко будить.

Безымянная – прозвали мы ее между собой. Дружелюбное «Привет, Мэри-Эллен!» она неизменно пропускала мимо ушей, как будто не о ней речь, и торопилась убраться восвояси.

Мы знали только, что она тоже получает стипендию – вот, собственно, и все.

В Экради-Коттедж селили исключительно стипендиаток с намеком, что не видать нам учебы в университете Вайнскотии, если бы не государственные дотации и подработка при кампусе.

Безымянная трудилась на полставке в библиотеке геологического факультета.

Стипендиантки – девушки экономные. Наши учебники оставляли желать лучшего, некоторые рассыпались прямо в руках.

Мы одалживали друг у друга наряды, носили вещи, сшитые мамами и бабушками, а иногда своими руками.

Многие девочки состояли в молодежной организации «4-H», трое триумфально выиграли первый приз на ярмарке штата в Висконсине.

Экради совсем не походил на классическое общежитие, вроде увитых плющом особняков, разбросанных на территории кампуса. Нет, пристанищем для бедных первокурсниц служил обычный деревянный дом с облупившейся краской и поблекшей от непогоды черепицей.

Зато у нас была потрясающая атмосфера!

На вечерних песнопениях мы затмевали всех соседей, хотя сильно уступали им в количестве – всего-то двадцать две студентки.

Двадцать две девушки, включая пресловутую Мэри-Эллен, которая сторонилась людей, как прокаженная.

Первую неделю мы очень скучали по дому. Но старались не унывать, держаться «приветливо».

Все, кроме Мэри-Эллен Энрайт.

Будь ее воля, она бы избегала даже нас, своих соседок! Вот только условия не позволяли. Мы вчетвером ютились в комнате на третьем этаже. Тесно, два маленьких окна.

Мэри-Эллен выбрала кровать в самом дальнем, глухом углу, отгороженном письменным столом.

Она шарахалась от нас. Силилась улыбаться. Улыбка получалась, разумеется, искусственной, не затрагивавшей глаз. По ночам, думая, что мы спим, она опускалась на колени и исступленно молилась, а после рыдала, пока не проваливалась в сон.

* * *

Девушка походила на человека, который проделал долгий путь и толком не отдохнул с дороги.

«Может, она вообще из другой страны?» – гадали мы.

Но тогда из какой?

Разговаривала она тоже чудно. Если ее прижимали к стенке с вопросом «как дела?», она отвечала вполне – хотя и не в полной мере – внятно. В ее фразах слышались ритмы и гласные, характерные для английского языка, поэтому нам всегда удавалось если не разобрать, то, по крайней мере, догадаться, о чем речь.

А еще никто из нас не тараторил с такой скоростью.

Разумеется, все мы родились на Среднем Западе. Преимущественно в Висконсине. Как выяснилось, Мэри-Эллен приехала откуда-то с востока страны. Очевидно, там принято тараторить.

Наши края называют не иначе как райский уголок. Средний Запад! А университет Вайнскотии – уникальное заведение в самом сердце рая.

Насчет Мэри-Эллен ходило множество споров: христианка ли она?

Или иудейка?

Вплоть до приезда в Вайнскотию мы никогда не встречали иудеев. Однако здесь они попадались как среди преподавателей, так и среди студентов. Редко, но попадались.

У них даже имелось собственное братство и общежитие, где они мирно сосуществовали в среде себе подобных. С ума сойти!

В крупных городах штата, вроде Милуоки и Мэдисона, евреи безусловно присутствовали. Однако мы приехали в основном с северных окраин и из захолустий – потомки немцев, скандинавов, шотландцев, ирландцев и, разумеется, англичан.

Вдобавок Мэри-Эллен разительно отличалась от нас внешне. Сложно объяснить, но мы все это подметили. Ее светло-русые пряди топорщились в разные стороны – лохматые, непричесанные. Она не завивала локоны, не делала кудри и частенько не мыла голову. Кончики не мешало подстричь и подровнять. Кроме того, новенькая не забирала на ночь волосы, не накручивала бигуди. Никогда.

Вообще не ухаживала за волосами. А бигуди, похоже, увидела впервые в жизни!

Еще она не знала, как пользоваться телефоном – не умела набирать номер указательным пальцем. Из всех обитательниц Экради-Коттедж Мэри-Эллен единственная не реагировала, если рядом раздавался звонок; помню, мы долго спорили, а телефонизирован ли ее дом?

Еще она не курила! И постоянно кашляла от нашего дыма – кашляла взахлеб, до слез, – но при этом никогда не жаловалась, хотя именно так поступил бы любой некурящий. На ее лице было написано страдание. Можно сказать, оно въелось в ее лицо навсегда.

Крась она губы – была бы весьма симпатичной, а так серая мышь, парень пройдет мимо и не заметит. Мы, например, щеголяли ярко-красной, даже алой помадой! Мэри-Эллен не удосуживалась элементарно выщипать брови – первоочередная вещь в погоне за красотой.

Она сильно напоминала вчерашнюю пациентку госпиталя. Словно изнурительная болезнь иссушила ее тело до костей, сделала кожу пепельно-бледной и какой-то зернистой, – казалось, на ощупь она шершавая, как наждак. Завораживающие темно-карие, шоколадного цвета глаза портила привычка постоянно щуриться, точно от яркого света. Вдобавок Мэри-Эллен упорно прятала взгляд, будто провинилась в чем-то.

В придачу к курению она не разделяла нашу страсть к картофельным чипсам, глазированным пончикам, сырным палочкам, M & M’s и соленому арахису, который мы уплетали пачками, пока корпели над уроками, и пальцы потом покрывались солью. Брезговала Мэри-Эллен и вяленым мясом, не ела ни говядину, ни свинину, ни курицу, а питалась исключительно рыбной запеканкой. Видимо, поэтому была невероятно худой. Плоскогрудой, со щуплыми мальчишескими бедрами, ей, в отличие от нас, не приходилось пыхтеть и потеть, втискиваясь в грацию.

Она даже не знала, что это. Просто однажды увидела, как Триши одевается на вечеринку, и чуть не умерла от страха!

Стипендиатки из Экради-Коттедж учились как проклятые. Мы штудировали учебники, не разгибая спины, боролись за успеваемость, дабы не лишиться стипендии. Однако Мэри-Эллен трудилась вдвое, если не втрое усердней. По-моему, ее не интересовало вообще ничего, кроме учебы и работы в библиотеке!

Устроившись за столом, спиной к соседкам, она углублялась в книги и неестественно замирала, как манекен, только шея и плечи выдавали крайнее напряжение.

Словно силилась сдержать рвущийся наружу плач или крик. Сидела возле согнутой дугой лампы, отбрасывавшей яркий ореол света на столешницу, занимаясь до полного изнеможения, – если никто из соседок не возражал против света.

На первых порах мы легко засыпали даже при включенной лампе. Но со временем, устав от причуд соседки, мы начали роптать, и Мэри-Эллен перебралась вниз, в общий учебный зал, где сама не мешала никому и никто не мешал ей. Иногда она ночевала прямо там, на кушетке, и нам не приходилось полночи слушать ее нытье!

С Мэри-Эллен явно творилось что-то неладное. Хотя, судя по затравленному взгляду, по тому, как она шарахалась от нас, как от прокаженных, складывалось впечатление, что неладное творилось с нами.

«Может, ее отчислят?» – надеялись мы в глубине души. Или переведут в другое место. Согласна, не самые благородные и совсем не христианские мысли. Но чего ожидать от вчерашних школьниц? Вероятно, Мэри-Эллен – несчастная, доведенная до отчаяния – внушала нам страх, поскольку все мы были на грани нервного и физического срывов, впервые очутившись вдали от дома в университете Вайнскотии одновременно с девятью тысячами и четырьмя сотнями студентов.

Спустя буквально пару недель наши ряды значительно сократились. Отсеивались преимущественно девочки, но и парни тоже – они ломались, не смыкали глаз, безостановочно плакали и чувствовали себя потерянными.

Надо отдать должное, Мэри-Эллен из кожи вон лезла, лишь бы не попасть в их число. Она жутко страдала, и казалось (по крайней мере, нам), вот-вот сорвется, но в ней ощущалось недюжинное упрямство – так калека не осознает собственную неполноценность или заика отрицает проблемы с заиканием.

И вот еще какая странность: из всех обитательниц Экради-Коттедж Мэри-Эллен Энрайт единственная не получала писем.

Самое же странное – она их и не ждала, иначе не проходила бы так равнодушно мимо почтового ящика.

Мы спрашивали коменданта общежития, мисс Стедман, как помочь девушке, как скрасить ее одиночество. Та посоветовала оставить Мэри-Эллен в покое, хотя бы на время, поскольку приехала она издалека – откуда-то из восточных штатов вроде Нью-Йорка, Нью-Джерси или Массачусетса – и тосковала по дому куда больше нас, чьи семьи жили в пределах штата, и мы могли навещать их каждые выходные на автобусе.

– А она, часом, не еврейка? – допытывались мы.

Вряд ли, протянула мисс Стедман, ведь Энрайт не еврейская фамилия.

Просто впечатление, что она не местная. В смысле не американка, упорствовали мы.

Мисс Стедман нахмурилась – последняя ремарка пришлась ей явно не по вкусу.

А еще нам удалось вытянуть, что Мэри-Эллен единственная, с чьим досье комендантша ознакомилась не в полном объеме. В папке, переданной куратором женского потока, содержались весьма скудные сведения, а некоторые строки были вымараны черной краской.

* * *

Хильда Макинтош взахлеб рассказывала, как в первую неделю занятий поднялась к себе на третий этаж и застала у своего стола Мэри-Эллен – та недоуменно таращилась на ее печатную машинку – портативный ремингтон, гордость Хильды. Машинки были далеко не у всех, и обделенные студентки отчаянно завидовали товарке!

Однако, по словам Хильды, Мэри-Эллен разглядывала агрегат «без тени зависти». Более того, она смотрела на ремингтон с искренним изумлением! Как на восьмое чудо света.

Тогда Хильда мягко, чтобы не пугать соседку (впрочем, та все равно испугалась, вздрогнула и заморгала), предложила: если хочешь, пользуйся. Бумага вот.

Хильда заправила в машинку листок и для наглядности быстро застучала по клавишам.

Мэри-Эллен не пошевелилась.

– Поняла, как печатать? Надо только запомнить расположение клавиш. С опытом приспособишься. Я выучилась еще в средней школе – ничего сложного.

Новенькая легонько коснулась кнопки, словно ей не хватало сил прожать до конца, и пролепетала «не работает».

– Конечно, работает, – засмеялась Хильда.

А Энрайт лишь пялилась на заднюю стенку машинки, точно искала недостающую деталь, и бормотала что-то вроде «но ведь она не подключена к… к…».

Хильда снова расхохоталась. Действительно, забавно! Как будто объясняешь родственнику из глухой провинции устройство унитаза.

– Гляди. – Макинтош уселась за стол и с бешеной скоростью застрочила по клавиатуре.

ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ СЕНТЯБРЯ 1959 ГОДА

ЭКРАДИ-КОТТЕДЖ

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ВАЙНСКОТИИ

ВАЙНСКОТИЯ-ФОЛЗ, ВИСКОНСИН

США

ВСЕЛЕННАЯ

От увиденного Энрайт лишилась дара речи: стрекот клавиш, отпечатанные буквы, складывающиеся в слова и предложения. У нее будто перехватило дыхание. Гул ремингтона пугал ее до дрожи. Будто она не могла вынести – вынести чего? Хильда терялась в догадках.

Хильда снова попробовала приобщить Мэри-Эллен к чуду техники, но та испуганно отпрянула. Внезапно она побелела как мел и, закатив глаза, рухнула на пол.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть