Онлайн чтение книги Письма из Лондона Goodnight from London
– 5 –

Только к утру пятницы погода улучшилась достаточно, чтобы Руби и Мэри отправились в Брайтон. Серые небеса в этот день стали сапфирово-голубыми, на них остались лишь тонкие, как паутинка, перышки облаков, и Руби с одобрения Кача собрала необходимые вещи и на метро доехала до вокзала Виктория. Мистер Данливи дал ей историю Брайтона, почитать в дороге, а поскольку скорых поездов в это время дня не было, почти два часа в пути дали ей возможность познакомиться с городом и его историей.

Она купила билет, до отправления оставалось еще десять минут, а Мэри все не было, и Руби начала беспокоиться. Фотограф утром в офисе не появилась, но Ивлин сказала, что она сама или Кач позвонят ей домой. Руби прошла в самую середину билетного зала – огромного помещения размером с бейсбольную площадку, оглядела толпу в поисках коллеги и почти сразу ее увидела.

Мэри была женщиной невысокой и особой красотой не отличалась, если сравнивать с голливудской актрисой или светской дамой. Но в ее манере держаться присутствовало что-то, заставлявшее людей оглядываться на нее, что-то привлекающее внимание в уверенной посадке плеч, или, может быть, в спокойной, почти неколебимо бескомпромиссной манере, с какой она разглядывала идущих мимо людей. Словно каждый проходящий был потенциальным объектом ее съемки, а она, художник, стояла в стороне.

Руби знала, что в Нью-Йорке фотографы всегда носят с собой сумку, набитую всякой всячиной, но у Мэри была только камера в футляре, небрежно висевшем на плече. Может быть, она обзавелась какой-то новейшей камерой, которая не требовала ни дополнительных объективов, ни чего-нибудь другого.

– Привет, Мэри, – окликнула ее Руби, напоминая себе, что нервничать нечего. – Вы билет купили?

– Да, купила. Готовы?

– Готова, – ответила Руби.

Она подготовилась к давке в вагоне, к тому, что, может быть, придется стоять, пока они не проедут несколько первых пригородных станций, потому что Найджел наотрез отказался компенсировать их расходы на билеты стоимостью выше третьего класса. К ее удивлению, вагон, в который они сели, был практически пуст. Она уступила Мэри место по ходу поезда, а сама села напротив.

– Когда, вы говорите, мы прибываем? – спросила Мэри.

– Без четверти два.

– Ну, тогда я посплю. Устала сегодня немного.

За южные пригороды они выбирались, казалось, целую вечность. Сельская местность здесь, насколько она могла видеть со своего места, значительно отличалась от того, что она видела из окна поезда, добираясь до Лондона из Ливерпуля. Здесь как-то помягче, решила она, глядя на манящие холмы и спокойные долины, пронизанные серебристыми речушками. Особенно живописными казались ей деревни с их коттеджами и невысокими древними церквями; деревни были связаны между собой дорогами, огороженными зарослями кустарника, и эти извилистые дороги с их плавными поворотами не собирались оправдывать современных представлений о том, каким должно быть перемещение с места на место.

Мэри открыла глаза в то мгновение, когда поезд остановился в Брайтоне, и у Руби осталось чувство, что фотограф лишь имитировала сон, чтобы не разговаривать с ней. Они вместе направились в главный зал вокзала.

Нетрудно было догадаться, кто из десятка людей, ожидавших внутри, будет сегодня их проводником. Человек средних лет с аккуратно подстриженными усами, в комбинезоне, в каком нередко видели премьера, с нарукавной повязкой, на которой виднелась нашивка – крупные буквы ОМО. «Не хватает только защитного шлема и рупора», – подумала Руби.

– Вы – дамы из «Пикчер Уикли»? Меня зовут Берт Ренфру, я из Отряда местной обороны. Это формальность, но я должен увидеть ваши пресс-карты и удостоверения личности.

Он внимательно просмотрел их документы, хотя Руби из собственного опыта знала, что лишь немногие могут отличить хорошую подделку от настоящих. Он вернул им документы, ухмыльнувшись едва ли не сочувственно.

– В наши дни осторожность не помешает. Кстати, мисс Бьюканен, вам следовало иметь при себе противогаз.

За несколько дней в Лондоне Руби заметила, что почти никто не носит с собой противогазов, но она, будучи иностранкой, не хотела привлекать к себе излишнего внимания. Каждый раз, выходя из своего жилища, она заставляла себя вешать сумку с противогазом на плечо. Мэри, очевидно, не испытывала на этот счет подобных опасений. Она не стала отвечать на слова мистера Ренфру, а просто уставилась на него прямым немигающим взглядом, пока он, покраснев, не сделал шаг назад.

– Я… я прошу прощения, что у меня нет для вас машины. Просьба пришла в последнюю минуту, а мы… мы тут были сильно заняты.

Настал черед Руби выступить в роли миротворца.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, и мы ничуть не возражаем.

– До берега тут недалеко, – добавил он. – Всего с полмили или около того.

Она шла в ногу с мистером Ренфру, терпеливо отвечая на его вопросы о причинах ее приезда из Америки и о ее мнении об англичанах, английской еде и английской деревне. Вскоре они дошли до последнего квартала домов и оказались на берегу. Перед ними лежали просторы Английского канала, громадного и безграничного, тянущегося непрерывно до горизонта.

– Мне сказали, вы хотите посмотреть, как город защищает себя от высадки, – сказал мистер Ренфру. – Решение закрыть берега было нелегким, но необходимым. Отсюда до французского побережья, как вы видите, семьдесят миль к югу. Враг всего в семидесяти пяти милях.

Руби вынула блокнот и карандаш, начала делать стенографические записи.

– Сколько времени нужно, чтобы добраться до Франции через канал? Я имею в виду мирное время.

– Немного. Шесть часов, иногда меньше, если условия хорошие.

Они пересекли дорогу, остановились у ограждений перед крутым спуском к воде внизу, и мистер Ренфру обратил их внимание на предпринятые оборонительные меры.

– Мадейра-драйв – дорога внизу – закрыта, перегорожена колючей проволокой. Весь берег, конечно, заминирован, а с пристаней снята обрешетка – вы видите там пустоты. Даже это ограждение будет на следующей неделе усилено колючей проволокой.

– А эти бетонные сооружения? Похожие на детские кубики, только гораздо больше?

– Ааа, эти. Мы бы не хотели, чтобы вы описывали их в подробностях. Там в одних оборудованы пулеметные гнезда, другие – просто препятствия. Со временем они будут надлежащим образом закамуфлированы.

– Понятно, – сказала Руби, делая записи. – В любом случае текст и фотографии нужно утверждать в Министерстве информации, так что можете не беспокоиться на этот счет.

– Странно это видеть, – сказал мистер Ренфру. – Обычно в такой летний день на пляже полно людей. На Троицу тут и камушка на берегу не увидеть – столько там народа. А теперь… теперь спуск туда может стоить вам жизни.

– Это как-то влияет на город? Ведь здесь всегда было любимое место отдыха туристов, так, да?

– Это в прошлом. Пока большинство отелей закрыто. Никто не хочет оставаться здесь, так близко к берегу. Да еще когда сам берег выглядит как поле боя. Но мы должны сжать зубы и пережить это. Такая же ситуация и во всех других городах на Канале.

– Люди боятся вторжения?

Он пожал плечами, устремив взгляд на море:

– Думаю, не больше, чем все остальные. Я сплю спокойнее теперь, когда здесь стоят защитные сооружения.

– А чем вы занимались до ОМО? – спросила она.

– Работал клерком в муниципалитете. И сейчас продолжаю там работать – за местную оборону денег не платят. Вношу свой вклад, как и все остальные.

Пока они разговаривали, Мэри работала с камерой – ходила туда-сюда, то наводила камеру на пристань, то на изящные фасады приморских отелей. Хотя ее работа и спровоцировала несколько подозрительных взглядов прохожих, присутствие мистера Ренфру придавало их действиям официальный характер и снимало все возможные обвинения в шпионаже.

Они прошли вдоль берега еще несколько минут, поравнялись с молодой женщиной с тремя детьми, один из них еще сидел в коляске.

– Приветствую, миссис Гудселл, – сказал мистер Ренфру. – Рад, что вы решили прогуляться и подышать свежим воздухом.

– Приветствую, мистер Ренфру. Все при деле, да?

– Верно. Эти дамы из журнала «Пикчер Уикли» в Лондоне. Будут писать статью о городе и его защитных сооружениях. Мисс Саттон, мисс Бьюканен, это моя соседка, живем на одной улице. Миссис Гудселл и ее детишки. Джонни, Стенли, и совсем малютка Кэрол.

– Рада с вами познакомиться, миссис Гудселл. Вы не будете возражать, если мы сфотографируем ваших детишек для статьи? – спросила Руби.

– Да нет. Если вы не будете писать, где мы живем и всякое такое.

– Нет, мы такого никогда не делаем.

Они спокойно наблюдали за детьми, которые безуспешно пытались взобраться на ограждение, отделявшее их от соблазнительных препятствий внизу, а камера Мэри все время щелкала, но так ненавязчиво, что дети, вероятно, даже понятия не имели, что их фотографируют.

– Вам, наверно, достается, – отважилась Руби, заметив темные круги под глазами миссис Гудселл. – Трое детишек – у вас, должно быть, много работы.

– Это да. Мальчики в младенчестве хорошо себя вели, а Кэрол по ночам такая капризная. Засыпает сразу, а потом через несколько часов просыпается, будто по будильнику. Ни одной ночи не спала спокойно. Я уже почти оставила надежду.

– Хорошенькая у вас девочка.

Миссис Гудселл просияла.

– Да, правда? Днем она вообще шелковая. Зато по ночам не дает мне покоя.

Остальная часть интервью далась ей легко. Руби узнала, что миссис Гудселл и ее муж выросли на одной улице в Брайтоне, поженились, когда ему было восемнадцать, а ей – семнадцать, как только им удалось уговорить своих родителей. Он служил в морском флоте и почти не бывал дома, и миссис Гудселл переживала, что дети его забывают.

– А что насчет опасности вторжения? Вас это тоже беспокоит?

– Не настолько, чтобы я не спала по ночам, – ответила миссис Гудселл, не спуская глаз с Джонни и Стенли. – Сирены во время налетов беспокоят – это да. Только я уложу Кэрол, как они начинают.

Старший из мальчиков, Джонни, устав от попыток преодолеть преграду, пришел послушать, о чем говорят взрослые.

– Но, мама, ты же сама говорила: береженого бог бережет.

– Да, говорила, – признала его мать. – И в самом деле, лучше поберечься и слышать сирены. – Она нежно потрепала его волосы. – Пожалуй, вам троим пора домой – чай пить.

– Спасибо, что поговорили со мной, – сказала Руби. – Статья будет, вероятно, в следующем выпуске журнала, если захотите найти.

– Захочу. Спасибо. Надеюсь, вы безопасно доберетесь до дома.

На вокзал они возвращались другим путем, потому что мистер Ренфру настоял на том, чтобы показать Руби Королевский павильон. В книге, которую выдал ей мистер Данливи, целая глава была посвящена этой необычной архитектуре и непростой истории увлечения принца-регента, но сухая проза не шла ни в какое сравнение с реальностью, которая предстала глазам Руби.

Павильон был… павильон был… как должна она была реагировать на такое сооружение? Луковицы его куполов, мавританские арки, изящные минареты – все это придавало павильону вид сказочного дворца из «Тысячи и одной ночи», и она никак не ожидала увидеть подобное сооружение в Англии[4]«Королевский павильон» в Брайтоне (Великобритания) – бывшая приморская резиденция королей Великобритании, памятник архитектуры «индо-сарацинского стиля» 1810-х годов. Принц-регент, будущий король Георг IV, построил этот павильон в частности ради встреч со своей любовницей, Мэри-Энн Фитцгерберт..

– Я и представить себе не могла, – сказала она, пытаясь подобрать подходящие слова.

– Именно так и реагируют большинство людей, когда видят его. Мы, конечно, очень гордимся этим павильоном, он ведь и в самом деле необыкновенный.

Хотя роскошь и величие архитектуры никуда не делось, дворец имел затрапезный вид: краска в некоторых местах облупилась, большинство окон было забито досками, оставшиеся стекла обклеены полосками бумаги.

– Королевская семья все еще его навещает?

Этот вопрос вызвал громкий смех у Мэри, которая не произнесла ни слова с того момента, когда они покинули набережную.

– Они к нему и на милю близко не подходят. Только посмотрите, как он выглядит.

Услышав это, мистер Ренфру тяжело вздохнул.

– Мисс Бьюканен права. Королева Виктория продала его городу много десятилетий назад. Его не так давно начали было реставрировать, но теперь с этим придется подождать до конца войны.

Они попрощались, и Руби вздохнула с облегчением, когда Мэри очень вежливо поблагодарила мистера Ренфру за помощь. Она не возражала против молчания ее коллег, но предпочитала, чтобы они не оскорбляли людей, которым собираются задавать вопросы. Неужели они не знают, что даже муху, прежде чем поймать, нужно заманить?

Как только их поезд тронулся, Руби вытащила блокнот, собираясь сделать побольше записей, пока все это свежо в памяти. К тому же это поспособствовало бы тому, чтобы путешествие прошло быстрее.

– Вы там хорошо поработали, – сказала Мэри в тишине. – С человеком из ОМО и миссис Гудселл. Знаете, вы умеете найти подход к людям. Большинство людей просто трещат о себе.

– Какой в этом смысл? Никогда ведь ничего не узнаешь, если сама не закрываешь рта.

– Согласна. Но вы, казалось, были искренне заинтересованы в ее ответах.

– Конечно, была. И потом, люди обычно чувствуют, если ты задаешь вопросы просто для того, чтобы их размягчить. Ты должна интересоваться их ответами. Должна слушать.

Мэри согласно кивнула.

– У некоторых уходят годы, чтобы додуматься до этого. Даже Кач, когда был помоложе…

– Вы его давно знаете?

– Да, тыщу лет. В Лондоне нет ни одного редактора лучше него. Да и изысканнее.

На губах Мэри играла улыбка, она повернула голову к окну.

Хотя Руби и разбирало любопытство, она была уверена: ее спутница не желает слышать никаких вопросов об ее отношениях с Качем, и поэтому она задала другой вопрос:

– Вам удалось сделать снимки, какие вы хотели?

– Думаю, да. – Она вытащила пачку сигарет из нагрудного кармана, вытряхнула одну в руку, закурила, выпустила тоненькую струйку дыма в направлении полуоткрытого окна. – Я бы вам предложила, но видела: вы не курите.

– Не курю, но вам тем не менее спасибо.

Монахини нещадно пороли любую девчонку, от которой по возвращении в монастырь несло табаком. А потом, когда она уже работала, казалось глупым тратить деньги на такую дорогую привычку, от которой к тому же развивается кашель и дурно пахнет изо рта.

– Я вот подумала… хотела спросить, вы давно работаете фотографом?

Она затаила дыхание, надеясь, что Мэри не решит закрыть глаза и притвориться спящей, а то и того хуже – уставится на нее, как на беднягу мистера Ренфру.

– Пятнадцать лет? Да, приблизительно так. Я начинала в качестве корреспондента, как вы, только у меня не слишком хорошо получалось. – Она замолчала, чтобы снять пепел с верхней губы. – У меня гораздо лучше выходило управляться с камерой. Некоторое время я работала в женском журнале. Я его возненавидела. Потом в ежедневной газете – и ее тоже возненавидела. Мужчины там были гнусные. Не то чтобы мужчины в «ПУ» не могут быть идиотами, но Кач их быстро выстраивает. Там не нужно беспокоиться, что тебя ущипнут за задницу или начнут тискать в углу проявочной.

Руби кивнула, думая про себя, что мужчину, который попытался бы потискать Мэри, можно было признавать сумасшедшим.

– В Нью-Йорке было немного похоже. Не щипали за задницу, слава богу, но некоторые мужчины были отвратительны. У них такие шутки… и они еще честно ждали, что я буду смеяться с ними.

– И вы смеялись?

– Нет, я всегда находила предлог, чтобы уйти.

Некоторое время они молчали, а потом Руби отважилась задать еще один вопрос. По крайней мере, это был хороший опыт интервью с неразговорчивым объектом.

– Вы, кажется, из Шотландии, – сказала она, молясь про себя, чтобы ее догадка об акценте Мэри оказалась правильной.

– Да, из Шотландии. Из Думбартона, это возле Глазго, – ответила Мэри, усиливая свой акцент, а, закончив говорить, подмигнула Руби. – Там было так красиво, но я не могла дождаться, когда уеду. Как только окончила школу, я тут же уехала в Глазго. Поступила на курсы машинисток – конечно, возненавидела эту работу, потом приехала в Лондон искать удачу.

– Вы скучаете по Шотландии?

– Не то чтобы скучаю. Я не большой любитель природы. Я, наверно, сердцем городская девчонка. Теперь мой дом – Лондон.

Мэри смотрела в окно, но теперь повернулась и взглянула Руби в глаза.

– Я хотела вас предупредить. Питер и Франк – порядочные ребята, но постарайтесь не наступить им на пальцы. Как и все мужчины, они дерутся не по правилам, и я вам говорю: если вы перейдете им дорогу, они непременно перейдут дорогу вам. Вы понимаете?

– Да.

– Но более всего опасайтесь Найджела Вернона. Он неплохой редактор, но был против того, чтобы вы к нам приезжали. Сейчас он, может быть, и будет помалкивать, но все равно опасайтесь его. Я ни секунды ему не верю. А я его много лет знаю.

– А почему он был против? Потому что я американка?

– Может быть. Может быть, он не хотел брать еще одну женщину в штат. А может, ему вожжа под хвост попала, и это не имеет к вам никакого отношения. Я бы на вашем месте не стала тратить время на размышления об этом. И Кач всегда вас прикроет, невзирая ни на что. Он не похож на Найджела, как мел не похож на сыр.

Руби была расстроена и обескуражена, узнав, что заместитель главного редактора возражал против нее задолго до того, как ее нога ступила на землю Англии. Ее ждут нелегкие времена, если она собирается хорошо себя зарекомендовать. Но по крайней мере, если дела пойдут плохо, это не застанет ее врасплох. И еще она порадовалась тому, что может рассчитывать на Кача – он ее защитит.

– Спасибо, Мэри, я вам благодарна за совет.

– Не за что. А теперь я еще прикорну. Разбудите меня, когда приедем.