... не перед всеми, кого зовешь другом во дни благополучия, хочется предстать в час нужды.
Мы, зоологи, обычно говорим: самый опасный зверь в зоопарке – Человек.
Недостатки, - по крайней мере, то, что мы называем этим именем, часто бывают естественным, необходимым, неизбежным условием достоинств.
Прихожу я на буддистскую лекцию, а там все пьют сакэ из чайных чашек! Всэе эти сумасшедшие японские святые!
Три подставки согласия - это желание, данные и сомнение. Желание сближает партнеров. Данные ограничивают рамки диалога. Сомнения очерчивают вопросы.
Война! <...> Мы убиваем друг друга без всякой цели. Человечество воюет против себя, и это кончится только тогда, когда воевать станет некому.
Мы обязаны говорить правду. Но быть честными нас никто не заставляет.
Бывает и так, что доброе тоже потом обращается в беду.
Говорят, глухой не слышит, но сочиняет.
Символичные жесты несомненно приносят моральное удовлетворение, но как ни крути, другого человека они не накормят.
— А я добрая,— неожиданно вставила генеральша, — и если хотите, я всегда добрая, и это моё единственный недостаток, потому что не надо быть всегда доброю.
Школьная столовая - это гигантский киносьемочный павильон, где ежедневно снимают сцены ритуальных унижений подростков.
...чтение книг, посвященных исключительно знакомому, неизбежно учит тебя том, что ты и так знаешь, а чтение книг, посвященных исключительно чужеродному, учит тебя тому, что тебе и не нужно знать...
Потом люди разбегаются — колледж, работа, женитьба. В скором времени оказывается, что и компания у тебя нынче совсем другая. Но прежней легкости и бесшабашности не будет больше никогда.
У меня нет любимых петербургских мест. Как нет «любимых мест» в себе самом. Город - это я, и это то, что меня очаровало и обмануло.
Смерть насылает на замерзающего в снегу неудержимую сонливость; жизнь прописывает стремящемуся к ней тот же рецепт. Воля к жизни заставляет человека как бы лишиться собственной воли.
- До Нового года еще шесть часов, - отметил замполит, - а вы уже пьяные, как свиньи. - Жизнь, товарищ лейтенант, обгоняет мечту, - сказал Фидель.
Кэнсукэ и его жена, как всякие скучные люди, вовсю пытались заботиться о других — по своим правилам.
— Смирись, Сфинкс. Это ничья в чисто виде. Надо смотреть фактам в лицо. Уметь, не роняя достоинства, склоняться перед обстоятельствами.
— Когда мне понадобится твой совет, я предупрежу заранее.
Необходимо пояснить, что передвижение по Германии сопряжено с некоторыми трудностями. На вокзале вы покупаете билет до места назначения. Вам может показаться, что этого достаточно, но не тут-то было! Прибывает поезд, вы пытаетесь сесть в него, но кондуктор останавливает вас величественным жестом: «Ваши проездные документы?» Вы показываете билет. Он объясняет, что сам по себе билет — простая бумажка: приобретя его, вы делаете лишь первый шаг к цели; нужно вернуться в кассу и «доплатить за скорость». Доплатив и получив еще один билет, вы полагаете, что мытарства окончены. В вагон вас, конечно, пропустят, но не более того: сидеть вам нельзя, стоять не положено, ходить запрещено. Необходим еще один билет, который называется «плацкартой» и гарантирует вам место до определенной станции.
Я частенько задумывался над тем, что остается делать человеку, купившему лишь один билет. Разрешат ли ему бежать за поездом по шпалам? Сможет ли он, наклеив на себя ярлык, сдать себя в багаж? Опять же, что станет с человеком, который, доплатив за скорость, не пожелает или не сможет, за отсутствием денег, купить плацкарту: разрешат ли ему влезть на багажную полку или позволят висеть за окном?
Я не могу переносить несчастья других, если они не оборачиваются безумием.
Думаю, у меня какое-то эмоциональное нарушение, при котором человек в большинстве ситуаций чувствует что-то неуместное. Я бы назвал это синдромом эмоционального идиота.
Произносить настоящую обвинительную речь и при этом расточать шутовские хвалы, лживо соболезновать, вероломно превозносить и снисходительно презирать — вещи не то чтобы несовместимые, но столь различные, что никому до сего времени не удавалось сочетать их.
Бывшая слава – плохое воспоминание.
Знание не монета, которой нисколько не вредны любые хождения, даже самые беззаконные; оно скорее напоминает драгоценнейшее платье, которое треплется и от носки, и от показа.
Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
Нет смысла оставлять незащищенной спину из простого упрямства.
– По-настоящему неординарные люди, – говорит она, – по-настоящему счастливы только тогда, когда полностью посвящают себя своему занятию.
Для того чтобы искренне верить в вечность, надо было, чтобы эту веру разделяли другие, – потому что вера, которую не разделяет никто, называется шизофренией.
Есть огромная разница между 25-летней девушкой и замужней женщиной того же возраста.
Гордые люди сами выкармливают свои злые печали.
Надо состариться, чтобы понять, что это [влюбленность], быть может, и есть самое чистое, самое прекрасное из всего, что дарит жизнь, что это святое право молодости.
Настоящему террору нужны две вещи: готовность общества и тот, кто встанет во главе. Готовность общества уже есть. Дело за малым.
- Разве на родительском горе можно быть счастливой?
"Всю жизнь он жил с головой на плахе. Противовесом разрешения на уийство было только право умереть.
Все же лучше знать, что ты дурак, чем быть дураком и не знать этого.
– У Ночного лотоса есть крылья?
– Конечно есть! Ночной Аустериус дарит бессмертие, конечно у него должны быть крылья!
Жизнь не сводится к простому выживанию.
С самого начала мы были — и остаемся расой убийц.
Невозможно дважды повстречать одного и того же человека. Порой хватит и нескольких ударов сердца, чтобы кого-то полностью изменить.
Для компромисса требуется согласие обеих сторон.
В иных делах мы не больше чем страницы книги, исписанные мудростью предков, книги, которую храним, даже если она уже утратила смысл.
— О нет! Я не могу! Вы не должны меня приглашать. Моя репутация погибнет.
— От неё и так уже остались одни лохмотья...
Быть не собою, а видимостью кого-то другого; конечно, не скажешь, что его толкнула на это алчность или что он отрекся от самого себя по убеждению – у него не было выбора, ибо должность пожизненного притворщика с окладом в пятьдесят песо в месяц, возможность жить королем, не будучи таковым, были дарованы ему взамен смертной казни, – чего уж тут крутить носом?
Ничто в целом свете не может нас подкосить, а вот сами мы себя подкашиваем — вздыхаем по тому, чего у нас больше нет, и слишком часто думаем о прошлом.
Вырваться во внешний мир... Где взять на это смелость?
Идти к нему на обед было все равно что запросто выпивать с Собором Парижской Богоматери.
Что говорят при расставании люди, прожившие шестнадцать лет в прочной нелюбви друг к другу?
Бывают минуты, когда святая простота кажется настолько чудовищной, что становится ненавистной.
1..114..143Недурно, если дружба начинается смехом, и лучше всего, если она им же кончается.