Онлайн чтение книги Прятки со смертью Rage Against The Dying
Глава 8

Я отвезла Зака к «Шератону» на углу Кэмпбелл и Спидвей, помогла разместиться в номере 174, заказала в номер стейк «Сэлсберри» с пюре и заняла разговорами, пока не принесли еду. Я сидела на стуле у стола, а он – на краешке ближайшей ко мне кровати. Хотела незаметно подбросить ему таблеточку валиума, который держу в своей сумке, но передумала: увидела, как он заинтересовался алкогольными напитками в меню обслуживания номера. Зак, похоже, не горел желанием рассказывать о своей работе в лаборатории судмедэкспертизы и заверил меня, что ничего с ним не случится. Просто хочет побыть один. Я ему не поверила, но что оставалось? Он взрослый человек.

– И все же не стоило тебе ходить туда, – вновь повторила я, желая одновременно и потянуть время, и уйти, как последний друг на поминках.

– Нет, я должен был. Это как… дойти до самого дна.

Ему не было нужды пояснять насчет дна. Я поняла и знала, что не могла последовать туда за ним.

– Я сама позабочусь о приготовлениях для тела Джессики. Ты будешь забирать ее в Мичиган?

– Нет, Мичиган никогда не был ее домом. Наверное, она привыкла к этим местам. Пусть остается.

Я могла бы упомянуть, что мой муж – бывший священник и может помочь в поминальной службе, но ни Зак, ни я уже давно не верили в Бога.

– Когда планируешь лететь?

– Обратный билет пока не брал. – В костлявых плечах Зака сохранялась та же сутулость, что я заметила при встрече в аэропорту. Однако в глазах почудилось подобие тревожного блеска. – Бриджид, просто оставь сейчас меня одного, хорошо?

– Но ты же не сделаешь какой-нибудь глупости?

– Ты о самоубийстве? Самое опасное в этом номере – нож для масла, что принесли с заказанной едой. – Он почти улыбнулся. – Мы вместе пуд соли съели, верно? Ты знаешь меня лучше всех на этом свете.

Верно. Я знала Зака достаточно долго, чтобы не пытаться говорить банальности вроде «Господь никогда не шлет испытаний, которые будут нам не по плечу». Вместо этого я сказала почти такую же глупость:

– Поспишь?

– Нет. – Захария улыбнулся абсурдности вопроса. Оттолкнулся от кровати, встал и пошел к окну. Мужчина отдернул штору, посмотрел на парковку и, не поворачиваясь, заговорил: – Бриджид?

– Да, Зак.

– Линч выпросил сделку?

Это было единственным, о чем я ему не сообщила, и мне следовало знать, что он заметит упущение. Я не ответила.

– Его я тоже хочу видеть, – бросил он.

– Нет, Зак. – На этот раз тон мой был безапелляционен. – Я обещаю позвонить тебе, когда мы получим дату вынесения приговора, ты сможешь зачитать свое заявление в суде.

Зак мог ответить, что будет держаться стойко. Но, когда отвернулся от окна, смотрел на меня так, будто в этот момент увидел перед собой свою дочь.

– Столько лет утекло, а ты отлично выглядишь. Грусть по-прежнему живет в твоей душе, но влюбленность осветила тебя. И климат пустыни к тебе милостив.

– Может, и так, зато стоимость увлажняющего крема меня просто убивает, – отшутилась я. Частенько шучу, когда испытываю неловкость.

– Тебе, наверное, пора, – заметил он.

– Вообще-то, нет. – Я подошла к столу, на котором оставили поднос. – Давай налью тебе кофе. Ты пьешь черный с заменителем сахара?

Зак покачал головой, не в силах скрыть легкого раздражения моей заботливостью.

– Раз уж ты не уходишь, я тебе кое-что покажу.

Он заковылял – бог ты мой, заковылял, а ведь ему только пятьдесят три! – назад к кровати, на которую бросил свою черную сумку. Дернув молнию бокового кармана, вытащил фотографию Джессики и протянул мне.

Девушка была запечатлена рядом с пестрой штукой неясной формы, занимавшей две трети снимка, оставляя треть ее фигурке с краю.

– Это последний ее снимок, сделанный на фестивале воздушных шаров в Альбукерке. Не лучшая, конечно, фотография, но самая ее последняя.

Я внимательно рассматривала портрет шестнадцать на двадцать сантиметров, аккуратно ламинированный, не забирая из его рук, не зная, что сказать. Говорят, женщины всегда находят нужные слова в такие моменты, но я к подобному типу особ, наверное, не принадлежу. Спустя несколько секунд он, кажется, осознал, что больше ничего не будет сделано или сказано, и прислонил ее к лампе у изголовья кровати.

Показалось, что это все, но Зак залез в тот же карман и вытащил десяток открыток. На этот раз я все поняла еще до того, как он начал говорить. С момента исчезновения Джессики Зак все эти месяцы и годы периодически получал открытки. Четыре из них я помнила очень хорошо: фотография улыбающегося аллигатора из Флориды, одинокий трубач в Новом Орлеане, «Привет» из Карлсбадских пещер и макроснимок скорпиона. И каждая из них хранила одно и то же послание: «Замечательно провожу время с моим новым другом. Жаль, тебя нет рядом. С любовью, Джессика».

Я помнила те часы, что мы потеряли на лабораторные анализы и исследование документов. Поиски отпечатков пальцев, надежды на ДНК на почтовых марках открыток, всякий раз тонких и на совесть приклеенных. Мы вычисляли почтовые отделения, опрашивали их персонал, бросались сломя голову в места отправления, указанные на открытках. Текст и адрес были распечатаны с компьютера и прилеплены к открытке прозрачным скотчем. Да, мы проверяли обе стороны скотча на предмет отпечатков.

По роду службы мне приходилось сталкиваться с законченными ублюдками, но тот, кто слал эти открытки после смерти Джессики Робертсон, худший, кого я знала. Мало ему было замучить, изнасиловать и убить ее. Этот выродок, может оттого, что жертва была агентом ФБР, продлевал ужас, издеваясь и мучая еще и родных.

Я вспомнила о мужчине, с которым познакомилась вчера, – с тем, что сознался в двух преступлениях. Попробовала представить его за подобным занятием и возненавидела его еще сильнее.

– Ты по-прежнему получаешь их? – глупо спросила я, держа открытки в руке и не пытаясь рассмотреть каждую в отдельности.

– Наверное, мне следовало переправлять вам их сразу же по получении. Но толку от них было мало, ведь так?

– Так. Ничего у нас не вышло.

– А когда Елена ушла от меня и некому стало плакать, я начал ловить себя на том, что жду их. – Зак смотрел на меня, словно спрашивая, понимаю ли я, что он чувствует. Я сказала, что понимаю, ответ как будто подбодрил его. – Так я и пристрастился думать, что они на самом деле от Джессики.

– Когда пришла последняя?

Он потасовал открытки и вытянул одну, показав мне почтовую марку:

– Пару месяцев назад – вот эта.

– Они… – Я замолчала, высчитывая хронологию передвижений Флойда Линча: отправлена более чем за месяц до того, как его взяли.

Зак мягко шикнул на меня.

– Бриджид, я тебя люблю, – произнес он.

– И я тебя, Зак, – отозвалась я.

Это был один из тех рефлекторных моментов, когда тебе говорят эти слова, и ты говоришь такие же в ответ, и никто не знает, что сказанное на самом деле значит. Но оно не вредит никому.

– А теперь проваливай к чертям и оставь меня одного, – скомандовал он тоном крутого парня, протягивая руку за открытками.

Заметив, что пюре на подносе выглядит очень аппетитно, я пообещала ему позвонить утром, а еще – позаботиться о документах, которые потребуются, чтобы забрать Джессику у судебного патологоанатома. И спросила, не будет ли он против, если я заберу открытки.

Наверное, после увиденного тела дочери они потеряли для него свою ценность, и он отдал их. Я убрала открытки в боковой карман сумки с таким почтением, будто они и в самом деле от Джессики.

Я не люблю одиночества, но предстать перед Карло прямо сейчас не могла, не было сил притворяться. По пути из отеля позвонила Зигмунду на мобильный, чтобы сходил со мной выпить. Я поведаю ему, каково это – встретиться с Заком и Джессикой спустя столько лет, а сама послушаю о том, как идут тесты на невменяемость.

– Никак они не идут, – ответил Зигмунд, когда я поинтересовалась. – Моррисон сказал, в этом нет необходимости, невменяемость даже не обсуждается, и если все-таки оценки понадобятся, он пригласит кого-нибудь из местных. Извинился за недопонимание.

– Тебя отфутболили?

– Он позвонил, был очень вежлив и заметно взволнован. Я не знал, что агент Коулмен не согласовала с ним этот вопрос. По правде говоря, по неосторожности я упомянул, что ты ездила с нами вчера, и Моррисону это тоже не понравилось. По-видимому, он против того, чтобы держать тебя в курсе событий, так что Коулмен и в этом плане нарушила протокол. У нее могут быть неприятности.

– Ненавижу Моррисона.

– Ты частенько повторяешь это.

– Тебе, кстати, тоже может перепасть.

– Это всегда было одной из твоих проблем: ты никогда не играла на своей позиции, всегда тебя тянуло на левое поле. – Зигмунд не смотрит спортивные трансляции, но терминами пользуется только так.

– Значит, встретиться не хочешь?

– Прости, Стингер, надо было сразу тебе сказать, я не здесь. Примерно час назад вернулся домой. У нас плюс двадцать три. Но ты дай мне знать, если надо будет тебя выручить.

– Рада была повидаться, Зиг.

Мы попрощались друг с другом без пустых обещаний созвониться.

Более неохотно я набрала номер приемной Бюро и попросила позвать Коулмен. Я удивилась ее пылу и готовности встретиться со мной.

– Агент Куинн. О господи, конечно. Сейчас?

– Только что высадила Захарию Робертсона у его отеля, так что я еще в городе, – сказала я. – Хотите, встретимся в том греческом ресторане у вашего офиса?

– Не могу. Мое последнее дело о мошенничестве связано с ними, и я собираюсь арестовать их за отмывание денег.

– Я кое-что слышала об этом, но у них такая вкусная шаурма… – мечтательно протянула я, но она не слушала.

– Ларри? – Ее голос чуть отдалился от телефона, и я услышала, как она спрашивает кого-то о месте поблизости от Кэмпбелла и Спидвея. Донесся мужской голос: «Уверен на все сто, они сейчас открыты». Затем Лаура подсказала, как доехать до полицейского бара у «Шератона», и добавила, снова выслушав чьи-то наставления: – Это «Кантина Эмери». Выезжаю из офиса прямо сейчас.