Онлайн чтение книги Разрыв в результате расстройства Decoration Disorder Disconnection
2 - 2

S.vs.S-2

Синхростеп, тэйкбэк. Мув, топ, импакт.

В этот миг все тело становится пружиной.

Какой бы финт ни летел навстречу, разнесу одним ударом.

Следующее промыслу телесному, горизонтальное вращение бедер и вертикальное — плеч.

Свинг с минимальной нагрузкой разгоняется за мгновение.

На скорости в в секунду кончик биты подхватывает белый 7-сантиметровый мяч.

Прошедшая сотня однообразных дней сгорает за один бэттинг.

Развившееся лишь в направлении удара тело, трепеща, заявляет о себе.

Это — современное поле боя.

Жаркий Колизей, где не лишают ни крови, ни плоти.

Здесь ставят только на страсть к спорту. Рай середины лета, что упивается голосами множества болельщиков.

Чтобы защитить это, сам осквернил все.

Пропустил отбой.

Бессильно-жалкий взмах.

Словно застывшее время — дедлайнер к третьему периоду.

Пораженно ощущаю, как наношу удар, к которому готовился.

И тогда…

Я впервые узнал, как звучит перелом кости.

6/Slugger. (bottom)

«Круто. Может, пусть он у меня поживет?»

Так сказал дед Кирису Яитиро, сам бейсболист до войны, глядя на шестилетнего мальчика.

Можно с уверенностью сказать, что здесь и проявился шанс. Невзирая на безрадостный семейный бюджет, родители купили Яитиро биту и погладили его по голове, приговаривая, что если он всерьез полюбил бейсбол, то пусть всерьез и займется.

Мама и папа были неторопливые, без особых выдающихся талантов, но ими можно было гордиться.

Видимо, его никогда не хвалили, и потому он не стал слушать советчиков со стороны и не окунулся в бейсбол с головой.

Детские годы. Огорчая деда, он жил в свое удовольствие, не соприкасаясь с бейсболом.

Хотя и поигрывая в начальной школе в любительский бейсбол с одноклассниками, он не готовился к этим встречам. Купленная бита казалась ему сокровищем, и он расхаживал с ней, но не как с игровым снаряжением, а просто чтобы потешить детскую тягу к приключениям.

Кирису Яитиро столкнулся с настоящим бейсболом через два года. Будучи во втором классе, осенью он всерьез взял в руки биту и махал ею каждый день после того, как встретил одного из своих будущих друзей. Однажды он направлялся в Нодзу с целью найти новое место для игр и вдруг увидел мальчика на год младше, который бросал мяч в стенку.

Мелкий, щуплый мальчик долго-долго бросал и бросал свой мяч.

Начал, когда небо еще не покраснело, и продолжал до тех пор, пока солнце почти не зашло.

Мальчик был сосредоточен, но не увлечен.

Бросок, еще бросок, каждый с силой, но без интереса. Ему было противно. Никем не стесняемый, он продолжал бросать мяч, под конец вздыхал: «Лучше бы не начинал», — и шел домой. Яитиро наблюдал это несколько дней, а затем отвлеченно заговорил с ним.

«Можно с тобой? Ну, если я буду бьющим, получится бейсбол».

Почему он заговорил с парнем? Что-то его подтолкнуло, но в памяти не осталось, что именно… Впрочем, теперь он и не вспомнит. Причина была достаточно незначительным умозаключением, но таким, от которого не отмахнешься.

«Ты еще кто?»

Мальчик с сомнением смотрел на старшего с битой, но от усталости даже не мог его прогнать и согласился.

С этого дня для Кирису Яитиро начался бейсбол.

Мальчика звали Игурума Казуми. Первоклассник из другой школы, известный в Нодзу, безотцовщина.

«Что, Яити? Занялся бейсболом, хоть самому и не нравилось?»

Выдержанный отец, радуясь рвению сына, мягко поддержал его решение, чтобы не стеснять.

К этому времени дед уже расстался с мыслью усыновить Яитиро, но вот мать была захвачена привлекательностью этой идеи и питала некоторые надежды на его талант. Она предложила ему пойти в Малую лигу, «раз уж занялся бейсболом», но он не захотел — неинтересно. Дети там незнакомые, зато рожи у взрослых больно нахальные. Ведь для него бейсбол стал игрой особенной, где соревнуются закадычные приятели.

«Хай, Игурума. У меня новый мячик есть».

Они сошлись в индустриальном районе Нодзу, в парке-дворе безлюдного строения.

Их игра в игру в бейсбол, что началась с мелочи, меньше чем за неделю превратилась в ежедневное занятие. Были ли неординарными подачи Казуми? Был ли неординарным бэттинг Кирису? Не зная даже мелких правил бейсбола, они просто играли в «брось мячик — отбей мячик», день за днем оттачивая технику и соответственно поднимая сложность.

Будь у них зритель, он был не поверил, что это ученики начальных классов. Не только из-за их техники: недетской была их сосредоточенность. Это были два предельно серьезных, бескомпромиссных дуэлянта.

«Тут деда говорит, что без кэтчера не бейсбол. И что бэттер — это когда против питчера и кэтчера. И что питчера оставлять одного вообще бохснаетшто».

Их сверхнапряженная игра стала казаться почти смешной. Для более правильной игры нужен был кэтчер. Кирису внутренне не хотел этого, но, вопреки его ожиданиям, Казуми обрадовался третьему другу.

«Ладно. Если ты его привел, Кирису, я ему верю. И вообще я часто лажаю. Надо освободить голову, а то так и не выиграю у тебя».

Питчер нуждается в умном кэтчере.

Радуясь уже тому, что его друг с тяжелым характером ему доверяет, Кирису отбросил мелочную настороженность и стал искать в товарищи кэтчера. Вызвался друг по бейсболу «на траве». Он любил бейсбол, но родители не могли пустить его в Младшую лигу, и ему была интересна игра Кирису и Игурумы.

«Ну да, и все, кто любит бейсбол, дунули в Младшую. Ты ведь будешь отбивать? А то я уж забыл, когда последний раз мяч не долетал до меня. Если да, буду рад с вами».

Третий мальчик был как бы точно посередине между Кирису и Казуми. И по умению, и по характеру, и по семейным обстоятельствам. Говорят, что трое естественно балансируются. И вот они — только питчер, кэтчер и бэттер — играли в непритязательную игру, которую звали бейсболом, пока Кирису не пошел в пятый класс.

Когда при командной игре один игрок выделяется, суммарная мощь команды резко подтягивается вверх.

На движения выдающегося спортсмена смотрят вплотную. С ним могут невзначай соревноваться; а может, отдают ему беспрекословное доверие и могут надеяться, что в будущем, пока он с командой, никаких неприятностей не будет.

Рост команды, у которой есть явственная надежда, поразителен. Скорее всего, потому что, не колеблясь и не волнуясь, все участники душой и телом сливаются в единый организм.

Это и называют «тянуться за талантом».

Каждый из трех мальчиков в парке полного укромных уголков района был по-своему выдающимся спортсменом. Данное от рождения телесное преимущество. Воспитанная средой сила психики. Чисто детская чистота веры в гений остальных.

У них был необходимый минимум, чтобы превзойти техническую часть, и в закрытом мирке без доступа взрослых они трудились изо всех сил. Собирая свою неэрудицию по крупицам, изучали насколько могли игровые техники и проверяли их друг на друге.

«Для бейсболиста важен тазо-бед-рен-ный сустав. С сильной базы бросаешь хороший вброс и делаешь хороший свинг… Но как этот самый сустав тренировать?»

В бедную на тренеров эпоху дед Кирису Яитиро добился больших спортивных успехов, и тщательно выхватываемые у него поучения были даже не фактами, а чем-то близким к «нюху». По счастью, маленьким детям больше логики и хитрых медицинских теорий подходили вот такие уроки с личного опыта.

«Надо тренировать не видимое тело, а внутреннюю… м-м, ось. Деда сказал, что питчер, что бьющий — вроде витка пружины, и когда поворотная опора не держится, то и поворот кривой. И, э-э, надо развивать какие-то нутримыщцы…»

Они узнали от деда только то, как развивать туловище, ось тела.

К этому времени, как говорят, если не научиться под тренерским началом формам подачи и бэттинга, потом не исправить. Но их тренировку направляли не тренеры, а лишь свобода движения, естественно присущая телу.

При одном выходе ноги вперед и пружинном вращении бросаешь мяч, разгоняющийся до ста километров в час.

Меньше чем за секунду машешь конечностью — рукой и битой, разгоняющимися до ста километров в час.

Все это — движения, естественные для живых существ, совершавших их с эпохи охотников, «чтобы выжить». Ничего особенного. Если ты человек, твои движения может повторить еще миллион.

Бэттинг и питчинг, грубо говоря, стремятся направить движения на естественный сгиб руки согласно поворотам плеча и бедер. Дальше заставляешь свое тело запомнить формы, естественные, как их видно со стороны, после чего сбрасываешь лишнее мясо, о котором и сам не догадывался, и взращиваешь индивидуально наиболее подходящие движения — вот как тренируют технику… В то время они еще в таком не нуждались.

Базовая форма исследуется индивидуально. Даже не прививая телу рожденные из былых уроков «общеприменимые способы подачи и отбоя», хватает психики и глаз, стремящихся к более подходящей форме, чтобы в этот период без каких-либо тренеров поднимать навыки бросания-отбивания мяча.

Они изучали такие индивидуальные техники, и все. Все-таки это был бейсбол только для троих. «Стратегии», направленные на победу всей команды, запоминать нужды не было.

«Я попробую кинуть боковой. Пусть скорость плавает от размера тела, но крученые зависят только от тренировок».

Игурума Казуми ощутил пределы верхнего броска, и ему требовалось перейти к боковому.

Если в бейсболе, где оттачиваются только индивидуальные навыки, кто-то будет отличаться по силе, игры не получится.

Питчер, больше не соответствующий бэттеру, тренировался именно в эту сторону. Так, чтобы не оставлять позади выручивших его друзей. Он не только освоил боковой, но даже взялся за козырь, нижний бросок.

Кирису Яитиро до самого конца не понял, что это было не только одержимостью чарами мяча, но и страхом потерять друзей.

…Увы.

Беспокойство и скрежет зубов его друзей затмевались радостью, что он мог отбивать ранее невозможные скрюболы.

***

У Кирису Яитиро было много приятелей, знакомых, но всего двое, кого он мог называть друзьями.

В его случае можно сказать только «совпадение». Ему было весело в атмосфере своих одноклассников, но бейсбол в парке был так чрезмерно интересен, что он опомнился, только когда смог назвать друзьями лишь двоих.

С другой стороны, Игурума Казуми был одинок потому, что ему подложило свинью окружение.

Это тоже давало повод затаить злобу. Но эти гады были не кем-то конкретным, это было все общество, и с этой проблемой не могли сладить ни Казуми, ни Кирису… да и вообще, наверное, никто не смог бы.

У Игурумы Казуми не было отца. Родители развелись, не успел Казуми появился на свет. Его мать была заурядной женщиной, без академического профиля, работу найти не могла — а то и вовсе не была к ней привычна. Условия жизни были стесненными с рождения, и Казуми даже не мог подумать, что здесь что-то не так.

И все же он не хотел мести обществу, ведь его мать отчаянно, по-своему отважно растила сына. Она не смогла работать, как нормальные люди, но отдавалась целиком любой, даже самой неприглядной работе. Стремясь защитить сына от невзгод, она уставала в разы быстрее, не знала радости, и Казуми при виде ее, торопливо стареющей, не имел права завидовать миру.

Да только вокруг были одни враги.

Общество не протянет руку слабому. Не то что не протянет — не постесняется напасть на тех, кто нарушает их правила. Мать и сына считали не только слабыми, недостойными сочувствия, но вовсе «жалкими уродцами», а значит — годными для атаки.

Казуми презирали взрослые соседи, а дети смеялись, подражая родителям. Даже если ему доводилось сдружиться с детьми, которым не было дела, рано или поздно их родители не давали им видеться с Казуми. Даже обязательное образование, что так воспевает равенство, с постоянными неплатежами за столовую и учебу просто махнуло рукой и перестало считаться с парнем как с учеником. Ведь учительскому составу тоже не было надобности вставать на защиту ребенка родительницы, не живущей по правилам, и ни один взрослый не был за него.

Классрук Казуми, чистюля, не терпела в своем классе грязного пятна, и решила, что раз нельзя устранить загрязнение, надо хотя бы эффективно его использовать.

Такая удобная жертва. Классрук официально сделала одного слабого козлом отпущения, мишенью для раздраженности.

Не было утренней переклички без нападок на Казуми в виде мелких наказаний за вчерашнее поведение по возвращении домой.

«Учительница, Казуми-кун опять играл за пределами школы!»

То, что он помогал матери с работой, знали не только ученики, но и классрук, однако…

«Игурума, выйди вперед. Что ты скажешь? Не стыдно?»

В тот момент, когда он почти высказал настоящую причину, ему влепили пощечину.

Чуть слышный приглушенный смех. Для детей — шоу, чтобы развеять скуку урока. Классрук смотрела на руку, явно желая немедленно ее вымыть, и сквозь зубы послала его на место.

«Учительница, Казуми не стыдно, вы с ним слишком добренькая!»

«Кто не слушает, тот ничего не услышит. ***-сан, оставьте его, ему хватит».

Эхом по классу — до глубины души веселое хихиканье. Люди, осуждающие притеснение, стремятся притеснять. Классрук Казуми, как женщина с сильным чувством справедливости, не думала ничего плохого. Для нее и прочих взрослых слабый уже выглядит не иначе как преступник. Начальная школа была для Игурумы Казуми великим чистилищем.

Сколько для Игурумы Казуки значили те, кого он обрел, — они не осознавали и сами.

…Кирису Яитиро сумел заметить это, когда их игра в игру в бейсбол подходила к концу. В событиях пустых и почти пустых дней он осознал свое недомыслие и проблемы друзей.

В конце недели, после игры, Кирису приглашал Казуми к себе домой и разделил с ним немало ужинов. Ужин с другом был Кирису в радость, да и Казуми было приятно, что мать Кирису старательно устраивает им небольшие пиршества.

В школе Казуми вообще не мог нормально поесть, и ужины у Кирису он принимал с неловкостью, но в то же время радостно.

Вот только здесь крылось небольшое недопонимание.

Для Игурумы Казуми это было чем-то вроде очередного мероприятия — «хорошенько накормить чужого ребенка»… С осторожностью, выработанной выживанием, он понимал, как нужно «стараться хорошо выглядеть». Казуми считал особенным угощением тот ужин, что на исходе каждой недели готовился для него, гостя. Он радовался, но в то же время ощущал свою вину за это гостеприимство.

Потому он сдерживался за этим пышным столом.

Именно из-за особенности происходящего Казуми сдерживался перед особенным.

И в этот день — не под конец недели, а в случайный рабочий день — Кирису пригласил Казуми к себе. Мать изумилась неожиданному гостю, улыбнулась ему, мол, прости, у нас из еды только постное. Через несколько мгновений… посмотрев на пустой стол, Игурума Казуми наконец понял.

Этот ужин, подобный вечеринке. Обычная семейная еда, которая, он думал, без гостей будет попроще.

И с этим он осознал то, что обычному ребенку достается именно такое.

«А-а… Ясно. Так это нормально».

Без удивления, без грусти. Он просто тихо принял эту реальность. Просто впервые за годы бедность его дома, о которой он старался не думать, накрыла его глаза влагой.

Кирису увидел это.

Лицо, как маска «Но». Лицо ребенка, увидевшего теплое счастье и познавшего отчаяние, Кирису запомнил навек. Его дом тоже был небогат, но никогда больше он не мог сказать, что его дом был беден.

Это бы запятнало одного главного героя, которого он уважал.

Кирису Яитиро, каким бы он ни казался окружающим, сам себя считал обычным человеком.

Он верил, что не станет главным героем «истории». Родился в обычной семье, ведет обычную жизнь, и в таком духе и проживет ее всю. Он никак не станет героем.

В нем нет истинной силы. Урожденное телосложение — это не собственная сила. Он не находил в себе, человеке, нечеловеческой силы, достаточной, чтобы сражаться с напастью.

Кирису Яитиро смутно понимал это и видел в Игуруме Казуми силу нереальную, видел в нем главного героя и почитал его.

До боли.

***

«Здоров! Как сам, Синкер?»

С тех пор, как Игурума Казуми перешел на боковые броски, Кирису стал называть его Синкером. Со всем уважением и дружественностью к герою и другу, идущему путем, какого не выбрал бы сам.

Бейсбол втроем становился, как говорят в шахматах, патовым.

Они уже тысячи раз сходились в дуэли. Неловкость шагов на холм, неудобство в правом плече при стойке в квадрате. По одним таким мелочам было видно, каков в этот день их настрой. Боевой счет идет один к одному. Нет, по природному дарованию у Кирису Яитиро был перевес, но питчер с кэтчером соединили усилия, чтобы противостоять ему, и весы победы сбалансировались.

Однако решающий мяч Казуми — другое дело.

Нижний бросок, и демонический мяч устремляется почти к нижней границе мертвой зоны.

Вылетевший из чуть не царапающей землю правой руки мяч тянется кверху, где, повинуясь приданному вращению, прямо перед зоной бэттера «тонет» в нижней части мертвой зоны.

Потом, от бокса бьющего, мяч как будто сворачивает под прямым углом и падает; таков победоносный мяч Казуми, «синкер». Когда мяч достиг верхней точки своей траектории, даже Кирису замешкался с граундером.

Их счеты не сведены. По конечным очкам победил Кирису, но все-таки хитрость этого мяча так и не была разгадана,.

«Слышь, а нам можно с вами? А то какой втроем бейсбол, а?»

Играй в бейсбол больше трех лет подряд — поползут слухи.

Об их игре втроем как-то услышали любители бейсбола, и товарищи начали понемногу прибавляться.

И Кирису, и Казуми набирали друзей. Под предлогом бейсбола, но все же радость для Казуми. Никто его не шпыняет. Мальчик, которого до сих пор тыркали только за то, что он есть, впервые в жизни получил право влиться в большую компанию.

«А вы, парни, в какой Младшей состоите?»

Напоследок появился менеджер из Младшей лиги. Обходительный человек, узнав, что трое нигде не состоят, горячо порекомендовал им присоединиться.

…Как и многие виды спорта, бейсбол — ставочная игра. Поэтому же он не распространен в бедных странах.

Вступительные взносы, ежемесячная плата за обучение, униформа и дизайн. Совершенно не под силу ребенку, и у родителей не выпросишь… Кирису мог бы, но для остальных двоих это было неисполнимой мечтой.

«Ладно. Если вы с нами, денег у нас предостаточно. Может, еще что-то нужно?»

Блистающая мечта вдруг надвинулась, поманила.

Весь следующий год был для Кирису золотым временем.

Больше, чем активности в Младшей лиге, больше, чем прогрессу от новых знаний, он радовался тому, что все трое могут играть в бейсбол толпой.

«Кирису, ты в будущем году идешь в среднюю, да? Так мы, наверное, окажемся в разных командах».

Настоящий бейсбол с новыми товарищами. Шикарность схваток под взглядами зрителей и выходящее на первое место чувство нервозности наравне с питчером.

Все с трудом сглатывали, когда бьющий в последнем, девятом иннинге переворачивал счет с ног на голову.

На холме питчера и в боксе бэттера сходятся самые разные взгляды. Это чувство единодушия. Враги и друзья, хоть и разбитые на «лагерь их» и «лагерь своих», синхронизировались на движении единственного мячика; он обожал этот миг.

Казуми — тоже. И потому сказал:

«Слушай, только не ржи, ага? Я буду таким питчером, что никто, кроме тебя, не отобьет. И ты тоже стань таким бьющим, чтобы ничей мяч, кроме моего, не пропустил.

И давай мы в один прекрасный день…»

«В один прекрасный день сведем счеты на большой сцене», — сказал он.

Словно говоря о несбыточной мечте, почесывая щеку.

Эту же наивную детскую мечту всегда вынашивал и Кирису. С тех пор, как они вдвоем начали играть, будто играют в бейсбол, он хотел показать уйме народу, как бросает мяч Игурума Казуми. Младшая лига — неплохая опора. Каждый раз, когда Казуми признавали годным питчером, он радовался за него, как за себя.

…Поэтому слава и овации — в третью очередь. Кирису Яитиро даже случайно не хотел быть оцененным как какой-нибудь гений.

«Спасибо, Кирису. Все спасибо тебе».

В Младшей лиге прошло полгода.

Казуми чистосердечно благодарил Кирису.

Лицо измождено, плечи и локти еле поднимаются после постоянных тренировок, а выражение лица по сравнению с играми в парке совершенно не заинтересованное, но он с признательностью склонил голову.

«Знаешь, последнее время мама улыбается. Рада, что меня все хвалят…»

Видимо, она винила и себя в том, что он долго жил так тяжело.

Мать Игурумы Казуми тихо радовалась занятиям сына.

Друг Кирису Яитиро, самый подходящий ему противник, оставил его позади и решил считать бейсбол своим единственным маяком.

Не в радость от соревнования. Он отдал все бейсболу, как средству спасения.

«Именно с этим он герой», — кисло улыбнулся Кирису и благословил друга в путь.

Но и задумался краешком сознания.

Что было бы, если бы тогда… в тот день, когда Казуми раскрыл свое сердце от недоужина, он хоть чуть больше побеспокоился о себе? Что было бы, если бы получилось не загонять в угол дорогого друга?

***

Пути неразлучной троицы понемногу разошлись.

А может быть, это Кирису неординарно подходил к бейсбольным матчам.

Спортсмен с большим, чем у всех, талантом меньше всех чувствует очарование победы. Этот стиль жизни был слишком ярок для тех, у кого нет природного таланта. Он давал ощутить, что есть черта, которую не переступить одним только старанием.

Поэтому — вот так.

«Веселитесь, детки?»

Поддались соблазну от такого подозрительного взрослого с мягкой улыбкой.

Мужчины, что вдруг соткался из закатных сумерек.

Они попали в Младшую лигу, обрели большую команду, но и после этого их ежедневное занятие продолжалось. Они уже не могли отдавать ему столько времени, как раньше, но проводили матчи, проверяя форму, указывая на узкие места, с хохотом хлопали друг друга по плечам. Кирису перешел в шестой класс, а на следующий год он перейдет в среднюю школу, и у него не останется времени приходить сюда.

Эдем с видом на изгнание.

Нет — уже пережиток рая, почти утративший сияние.

В их раю стоял улыбающийся взрослый незнакомец.

«Дяденька тут играет в дьявола… Что думаете? Вы вроде хорошие мальчики, дяденька исполнит вам по одному желанию. Но — в обмен на что-то важное для вас».

Речь его говорила об одном: в голове разболтался винтик.

Кирису нацелился было выгнать «дяденьку», но его младшие друзья, похоже, не ощутили в этих словах ничего опасного.

«А ты любишь бейсбол?»

«Люблю, конечно. В моем возрасте нет таких, кто не любит. Что ни говори, развлечений нашему поколению не хватало».

Тембр голоса был мужественным, но мягким. В отличие от Кирису, с Казуми никогда не заговаривали взрослые, и одно то, что «дяденька» говорил с ним на равных, уже радовало. Возможно, немалую роль сыграло и то, что он рос без отца.

В конечном счете, они согласились на предложение «дяденьки».

Дьявол улыбнулся и спросил, чего они изволят.

«Я хочу отбивать хоумраны во всех иннингах!»

«Тогда я — быть неотбиваемым питчером!»

Кирису не ответил ничего.

Он не был настолько ребенком, чтобы подыгрывать этому бреду; в то время у него не было таких желаний, чтобы ради них расставаться с тем важным, что у него было.

Но остальные ответили тут же.

Их ревность к талантливым друзьям, их нервозность оттого, что проигрыш им стал непозволителен, невинно вырвались из их уст.

«Хорошие желания. Что ж, как и договаривались…»

Мягко улыбаясь, «дяденька» взял их за руки.

Сухие большие руки, через прикосновение передается пульс.

«Дяденька» медленно отпустил их. Изменений совершенно никаких, и дети недовольно упрекли его, а Кирису вздохнул с облегчением — все как он думал…

«Нет, вы изменились. Теперь, если его мяч хоть раз отобьют, он умрет. И если он хоть раз не пробьет хоумран, то тоже не выживет».

Дьявол засмеялся — рот ехидно изогнут, как молодой месяц.

Сумерки сгущаются.

Красный воздух липнет, как кровь. Это отнюдь не смешное, вздорное проклятие пустило корни в их сердцах.

«Ну, дяденька же дьявол. Дяденька не может исполнять желания как-то иначе. Но вот что, дети: мечта и жизнь у человека должна быть одна. Если идти на компромисс, если думать о них независимо, радость станет пустой».

Дьявол улыбнулся: «Останьтесь живы!..» Жизнь. Вот самый простой и необходимый кайф.

«Отобьют — будешь убит. Не отобьешь — будешь убит. Как удачно — то, что вы, ребята, любите больше всего, стало самой вашей жизнью.

То есть — проигравшему не стоит жить».

Вместе с заходом солнца исчез и незнакомец.

Словно его вовсе не было — исчез, выйдя из поля зрения Кирису и его друзей. Чокнутый бродяга. Они посмеялись — обдурил неправильный взрослый! — и разошлись.

Все хотели как можно быстрее забыть это улыбчивое лицо.

Проклятье проявилось в двоих друзьях на следующий день.

***

Следующий день. Занятия кончились, и в бейсболе «на траве» их третий товарищ не смог пробить хоумран. Разумеется, ничего ненормального. Позабывшие вчерашнюю встречу друзья отыграли, вернулись в привычный парк, попрактиковались втроем и распрощались.

«Ребята, послушайте. Случилось несчастье».

На другой же день. Голос менеджера утонул в шуме бегущей вдоль реки электрички.

Кэтчера нигде не видно. Того, кто любил бейсбол так же, как они сами, друга, который не отдыхал ни дня, не было… Прошлой ночью он скончался у себя дома. Да что он — всей семье не повезло. Вроде, побывал взломщик-убийца, но преступник неизвестен. Соседи слышали перебранку, пошел слушок — уж не домашнее ли насилие?

«Это потому, что он нарушил договор…»

Казуми не то чтобы купился, он и после исчезновения друга не поверил.

Просто в нем назрело смутное беспокойство.

Если отобьют — умрет. Лишь беспочвенное внушение, но на самом деле это было и личным решением Игурумы Казуми.

Если его самосознание, сущность бытия — в том, что он превосходный питчер, то именно тогда, когда он станет третьесортным питчером, он вернется в прах, из которого вышел… Сама эта мысль, он понимал, ведет к разрушению. Казуми был не чужды сомнения в своем пути как питчера, но пути назад у него уже не было.

Он не мог предать ожиданий матери и окружения. Его признали полноправным членом общества именно с тем условием, что он — питчер. Перестав быть питчером, он станет прежним, слабым, которому остается только терпеть.

«Если отобьют, умру… Моя жизнь — в этом мяче. То есть, отбитый мяч значит…»

Неотбиваемых вбросов не существует.

Не было взрослого, который бы научил Казуми этой основе основ; да и для него, изначально одиночки, питчер был тем, кто может играть в бейсбол один. В результате он стал еще более одиноким, спортсменом-затворником, и…

«Ты, значит, хочешь меня убить?»

Его фальшивое проклятие обернулось реальностью.

Жажда убить, порожденная самозащитой. Стоящий на холме Игурума Казуми по-настоящему готов убивать. Вброс для него означает не что иное, как смертная дуэль в каждой подаче.

Казуми, упорный и талантливый, стимулированный страхом и мстительностью, оттачивает свою правую руку.

Он делал выдающиеся скрюболы своей базовой техникой, и его питчинг был ближе к рилифу, а не к стартеру. Игурума Казуми теперь стал питчером, который выходил на холм с седьмого иннинга и далее не отдавал ни одного хита, который мог похвастать поистине дьявольским, рекордным счетом очков.

А компенсация за это была такой, что он и в команде был одиночкой. Человеку, который и в командной тренировке готов убивать, никто не открывается.

«Ну и ладно. Все равно мой бейсбол был именно таким. Пусть бесталанное быдло кучкуется. Мне никто не нужен».

Даже предупреждения лучшего друга не достигали цели.

Гора трупов все росла.

Игурума Казуми стал королем в пустыне.

Кирису не знал, как остановить это извращение. Что мог сказать он, не замечавший многолетней нервозности друга? Не заметивший, как за спиной Кирису в команде у друга создавался отвратительный имидж...

Если подумать спокойно, им с Кирису в команде радоваться не могли. Тепло принятые менеджером новички. Менее чем за полгода его выбрали стартером — младшеклассничка, что нахально и словно бы хихикая обошел старших питчеров.

Казуми изначально выделялся из команды.

Просто Кирису не замечал.

«Слышь, Кирису, ты помнишь, как я тогда ляпнул ту дурь?.. Если помнишь, давай забудем о ней…»

Самый распропервый, кто угодно перед таким забудет, как дышать. Это уже не так интересно и весело, как было раньше.

Казуми должен ненавидеть бьющего так, что хочется пристрелить, а Кирису, думая о нем, не может беспечно взяться за биту. Это не было их личной, тысячи раз повторенной, дуэлью.

Стало заметно, как естественно они не ладили.

Изначально потерянный и удовлетворенный не поймут друг друга.

С течением месяцев, лет их дорожки расходились все дальше.

Они никогда в жизни не пересекутся в понимании.

Любимый Кирису бейсбол — не то, что

необходимый Игуруме Казуми бейсбол.

Вот и вся история.

Юный Кирису огорчался, считал, что именно такому человеку следовало бы родиться с уймой гениальности, и один раз побурчал вслух о так несправедливо устроенном мире.

Так закончилось детство Кирису Яитиро.

Со средней школы он шел, куда велит сердце, свободно наслаждаясь бейсболом.

Игурума Казуми обрел имя Мастера синкера, добился больших успехов как первый в префектуре скрюболер.

Через шесть лет им двоим представился шанс еще раз свидеться. На третьем году старшей школы Кирису Яитиро принял последний и решительный бой лета…

***

Кирису Яитиро обрел имя как первый в префектуре слагер, начиная с первого года старшей школы.

В общей старшей школе г. Сикуры №1, куда он поступил, имелся бейсбольный клуб с потенциалом выше среднего, там был неформальный, но гениальный бьющий, и менеджер клуба тоже жаждал побед своей команды. Случайность за случайностью, и застрявший на уровне развлечения бейсбол для него стал вновь полноценным.

В первом классе все кончилось построением базы команды. Битвы — со следующего года. Кирису Яитиро стал второклассником, команда стала сотрудничать с возведением четвертого бьющего, и наконец не за горами стали региональные отборочные матчи.

Команда развивалась под флагом гениального бьющего Кирису Яитиро.

Но — в тот самый второй год он внезапно обзавелся сомнительной привычкой.

По неизвестным причинам его тошнило, когда он пробивал хоумран. Причем серьезно: его тошнило по три раза за матч, нередко он терял сознание.

Товарищи по команде и менеджер спрашивали, нет ли у него хотя бы догадок, но он не отвечал, и даже директор школы беспокоился о его психической проблеме. Учителя просили о внимании лучшего ученика, которому странно доверяют, но тот…

«Против его воли лечить? Не знаю… Если он сам хочет, чтоб его рвало, — да пусть его рвет».

…ответил весьма холодно.

И вот Кирису Яитиро страдает, но его способности бьющего ничуть не увядают, и по префектуре гремит слава гениального слагера.

Впрочем, бейсбол не так прост, чтобы можно было выехать на одном слагере, и Сикурская №1 проигрывает первую игру на весенних отборочных и в летней региональной «лучшей четверке».

Следующий, две тысячи второй год.

Последнее для Кирису Яитиро лето.

Именно в этом году им, возмущенным, путь загородила соперничающая школа Коалагаока. Обе школы по очереди победили в двух играх, а перенесенная на несколько дней позже третья была воспета в народе как битва с судьбой. Да. Сикурская №1 выставляет супер-бьющего — что ж, в Коалагаоке есть свой гений. Не только ас-питчер с третьего года поддерживает Коалагаоку. Питчер на рилифе аса, второклассник Игурума Казуми, вновь вышел на спортивную арену города Сикуры.

За день до их состязания. В доме Кирису, намеренно избегавшего встречи, раздался телефонный звонок от его бывшего друга.

«…Пожалуйста, отбей, во что бы то ни стало».

Сразу сказал в трубку самую суть.

Жутко усталый голос, ничего не осталось от его давешнего.

«Для меня бейсбол — пытка. Но бывало и весело. Правда, я уже не помню».

Поэтому он хочет избавления?

На этом он положил трубку, и эгоистичное желание было передано.

В день соревнования Кирису Яитиро взял у стартера целых два хоумрана, быстро стащил аса с вершины, за что поплатился потерей сознания. Он открыл глаза только после поражения Сикурской №1.

***

Шанс снять проклятие был навеки упущен.

После этого Кирису Яитиро отказал массе лестных предложений работы и ушел из бейсбола. Отрезав, что он-де не такой герой, чтобы идти в профессионалы. Какая в глубине его души шла война, никому не узнать.

Между тем — еще через год.

Ас-третьеклассник выпустился, и Коалагаока с новым асом Игурумой Казуми проигрывает летнюю региональную квалификационную игру. В решающий день ас Игурума Казуми сослался на травму и ушел с холма. Молодой капитан-второклассник, Сэкура Юмия, выступил на замене, но, увы, проиграл.

Четыре месяца спустя. Игурума Казуми исключен из высшей школы Коалагаоки по причине ухода по собственному желанию. Никто не искал беглого гения, не жалел о его уходе, и никто не знает, какую он впоследствии вел жизнь.

7/S.VS.S-3 (15.08)

Закончив длинную повесть о былых временах, Слагер тихонько ругнулся: дурацкий вышел рассказ.

Комната с брошенными деталями переезда. Сидя в квартире Арики между набитыми вещами картонками, Кирису Яитиро сравнительно нормальным тоном дорассказал о своих юных годах.

— То есть вы были знакомы.

— Только в детстве. Потом ваще не виделись. С друзьями детства всегда так, ага?

— Так-то оно так. Но ты, дружок, представь себе эту историю в старшей школе. Репортеры бы совсем озверели.

Два гения одной эпохи. «Гений» — не более чем любительская оценка, удобное словцо для похвалы.

Но существуют и монстры, которых практически искренне признают миллионы. В мире спорта они особенно заметны. Ведь рекорды ставятся в строго определенной правилами игре. «Чутье», «яркие движения» и прочие метафизические оценки — все это пустое. Только выдающиеся рекорды — истинная мера; математика не приемлет субъективного наблюдателя и подчиняет его.

С этой стороны, Кирису и Игурума Казуми были игроками, без ложной скромности коронованными именем «гений».

Эти двое — друзья, что соперничали с детства. Их история настолько последовательна, что для нас, простых людей, на уровне не поучительной байки, а уже чего-то такого, что берет за душу.

— Потому то я никому не рассказывал. Больно кому-то нужны старые сказки. Взять тебя — начни я копаться в твоем прошлом, ты бы велел мне заткнуться.

— Гм… Ну, да, если подумать. Но что-то не так. Обычно же всплывает именно это. Что насчет рекордов в Младшей лиге? Старая команда не рекламировалась, что ли? Ну, какой-нибудь спецобзор про тебя сляпали. Через какие-нибудь интервью старые.

— Это да. В этом самом… в расцвете-то каждый говорил, что со мной играет.

— А-а… Честно преклонялись перед заведомо недосягаемым, а к такому гению, что почти в пределах досягаемости, питали откровенные черные чувства?.. Наверно, это стандартная реакция.

Даже это — один из путей причинения неудобств Кирису… Много чего рисуется в воображении, но лучше не буду думать, в каком одиночестве приходилось Игуруме стоять на вершине. И Кирису вряд ли для того мне это рассказал.

— Однако «отобьют — умрешь» — это же… как если бы каждой подачей играть в русскую рулетку! Шесть лет подряд. Без послаблений. Это уже какая-то страшная сказка.

Игурума Казуми. Даже для чистого рилиф-питчера ноль защит — дар свыше. Видимо, он вставал на холм где-то на седьмом иннинге, но понятно, почему Коалагаока при участии Игурумы не давала противнику ни одного очка во второй половине. Я и тогда думал, что они круты, но не настолько, чтобы не то что проигрышного счета, а вообще хитов не было… Если бы он выходил сразу, была бы перфект гейм.

Стаж, внешность, биография — ничего неизвестно. Несмотря на это — серийного маньяка-убийцу называют просто «Синкером», и все.

Понятно. Для Игурумы Казуми более подходящей клички просто не найти.

— Но на третьем году старшей школы повредил локоть и ушел. Переработал?

— Кто его знает… В любом случае, его стиль вбрасывания не заглядывал вперед. Кто что ни делай, травму невооруженным глазом можно было проследить. Все-таки мы с ним учились в одиночку. Тренер инструктирует на эффект, но прежде всего учит, как подольше продержаться. Но Игурума не любил тренеров. Говорил, что эта медлительная учеба пусть достается тем, у кого бывает резерв. Что ему это не нужно.

Наверное, это было бессознательное сопротивление родившегося социально слабым. Жизнь без уверенности даже в завтрашнем дне. Нечего терять — именно поэтому с таким напором идти к разрушению. Бейсбол не нуждающегося в учителях Игурумы Казуми был опасен для него самого.

А в конце пути

его правая рука проиграла всему.

— Получается, он берет реванш через синдром А… став одержимым? Я на 99% уверен, но как бы убедиться?

— Убедиться? Ты серьез… а-а, ну да, это же днем было. Ерунда, забудь.

— Что?

Кирису машет рукой, будто отгоняя комара.

Гм… Не хочется думать о таком, но я что, лично встречался с нашим маньяком? А вдруг — только вдруг — я то и дело почти натыкаюсь на разных психов? Ужас.

— Ладно, это я потом в блокноте найду. Слышь, Кирису. Что ты хочешь сделать с Синкером? Понятно, что одержимого не вылечить. Значит, хочешь либо поймать и отволочь в участок, либо просто сделать его городской легендой?

— Да не. Если полиция его сцапает, пусть. Он мне весь SVS портит, но уже так разубивался, что полиция должна приложить реальные усилия. Плевать, что будет с таким фриком, который для удовольствия и без толку кладет подряд всех бьющих.

— Ага. Ладно, как ценитель неповторяющихся событий, думаю, это к лучшему. Но мне не кажется, что он убивает «для удовольствия».

— А ты думай. Это он сам себе в голову вбил, что если отобьют, он умрет. Но нельзя же свое правило навешивать на бьющего.

— Ну, это да, но «если я умру, когда отобьешь, то и ты умри, когда не отобьешь» — это что, логичная причина убивать бьющих? Действия Синкера во многом бездумные, но нечто кредообразное есть. Захватить цель; не забрать ничего, кроме жизни. Кошельки — и те на месте, и с трупами он не забавляется, так? То есть у Синкера есть какая-то цель, помимо убийства. Может, месть или душевная тоска — или сильная привязанность, не знаю, но тем не менее.

По велению Мато-сан я не просто так завожу контакты с носителями синдрома А. Они, что называется, в руинах, но развалились не без причины. У них есть какой-то корень, причина делать так, а не иначе.

— Месть или привязанность, говоришь…

Кирису нахмурился, видимо, найдя в моих словах отклик того, что знал сам. Я понял так, что он еще не все выложил.

— Слушай. Мне вообще-то не хочется говорить… — а то и вовсе не хочется связываться. — А может, хотя бы предупредишь его по-дружески?

— Нет. Я ж сказал, нас ничего не связывает.

«Тогда на фига ты впутал меня?» — съязвить бы, но не стану. Кирису старается остановить Синкера, но лично встречаться не хочет. Потому что при встрече скорее всего начнется дуэль.

— Вы не связаны, и ты не будешь с ним биться. А-а, точно, ты у нас вообще-то не можешь быть бьющим, да?

— Ага. Я ушел из бейсбола, и жизнью раскидываться неохота, спасибо. И вообще, этот мяч человеку не отбить.

— Угу. В этом, значит, основная проблема…

Смертельная игра, где проигравший умирает.

Демонический мяч Синкера явно настоящий, а следовательно, незачем идти подставляться… Нет. Кирису до смерти страшится того, что это может оказаться даже не дуэлью.

Не отобьет — не спасет. Найди он противодействие — отбой все равно будет смертельным.

Жестокое правило. Эта игра к Кирису изначально несправедлива.

— Ладно, будем ли участвовать в играх Синкера — другой вопрос. Вот просто для примера: вот ты оказался бьющим, как ты будешь действовать?

— Да никак, как… Против синкера второй ступени я не совмещу… Ну, если по логике, то любой скрюбол, попадающий в страйк-зону, можно отловить. Но свинг — это мир в секунду. Просек вид скрюбола, выполнил поправку — и если потом, после броска, будет еще смена траектории, уже не среагируешь.

Страшные вещи говорит, да спокойно так.

Вот поэтому другие бьющие говорили про Кирису Яитиро, что так просто нечестно.

Главное, чтобы мяч попал в страйк-зону — зону, куда может попасть свинг, — и этот парень точно попадет в любой скрюбол. Экстраординарные статический глазомер и скорость реакции, взрывная сила белых мышечных волокон и точечная концентрация уходят в технику… Тип скрюбола понятен, но тягостное отвлечение нормально мыслящего бьющего о том, что бита не попадет по мячу, Кирису Яитиро не испытывал ни разу.

Если удалось определить тип скрюбола, то мяч отбивается, как в воображении. Вот нормальное мышление этого гениального слагера.

— Это уже не бейсбол, если второй раз меняется. Первое изменение можно отследить, но второе… не среагируешь. Второе изменение — когда я уже оценил тип и траекторию. Скрюболы, изменяющиеся, когда уже среагировал, не подходят прежнему бэттингу — отбою в ответ.

— Все так. То есть либо надо сбить второе изменение, либо вообще не выходить на бой. Но мячи Синкера правда поворачивают под углом, знаешь? Даже если бы всего раз поворачивали, все равно ведь не усмотришь?

— Нет, если питчера впервые видишь… Чувак. Сколько раз мы с Игурумой играли, как думаешь? Против него — хоть он под прямыми углами крутит, хоть что — шансы поровну. После одного вброса я уже смогу подстроиться с отбоем.

Вот как… Не только бейсбол, любой спорт оттачивает интуицию в схватке.

Питчер и бэттер — предельные примеры тому; бэттер, потеряв синхру, ни отбиться, ни даже просто попасть по мячу не сможет. Питчер и бэттер — самая синхродоступная связка. И эти двое с детства проделали это тысячи раз, состязаясь.

Кирису знает все привычки Игурумы.

Хоть из-за одержимости Синкера к нему не могут подойти многие бьющие, для Кирису Яитиро он — самый легкий противник в мире.

Вывод: проблема все-таки во втором изменении. Это и то, из-за чего Кирису Яитиро вроде как бросил бейсбол.

— Однако же тут мы подошли к неприятной теме. Ну и дела, правда как параллельные прямые.

Сдаюсь, говорю и поднимаюсь с коробки.

Спрашивать, почему ушел, постороннему совершенно не стоит.

Парень, не знающий слова «крах», без каких-то указаний сам сломал биту. Словно птица в небе взяла и самовольно сбросила свои уникальные крылья. Мне не понять этой горечи, и грешно пытаться узнать ее.

Впрочем, да.

— Но ты выручил Сэкуру Юмию. Зачем?

Как приятель, я обязан спросить.

— Это по работе. Взял деньги и спрятал его. У меня сейчас служба такая.

— Понятно. Ишь, поумнел за полтора года. Как все хорошо запоминаешь!

Хотя прилипло то, как жить взрослому. Кирису досадливо щелкнул языком, заметив иронию, и встал.

— Хватит об этом. Забудь про SVS, ладно? Просто отдай Синкера полиции.

«Ну, пока!» — сказала его спина, и Кирису по прямой двинулся в соседнюю комнату. Там он брякнулся на единственную кровать.

— Ась?..

Что, разве не все шло к тому, что он задолбался и сваливает?

— Ну, понимаешь… Караоке, где я ночевал, прижали копы, теперь жить негде. А у тебя еще родной дом есть, одолжи мне эту квартиру, а?

Нахлебник. Не дожидаясь ответа, прямиком дунул в страну снов.

— Ну, я не против… Что ж ты толстый такой.

Гм. Наверно, я перемудрил, когда думал, что он по душевной травме все бросил.

(sink)

Болит правая рука. Вчера ночью без жалости прибил седьмого игрока.

◇

Было холодно. Словно посреди вьюги, это тряслось под летним солнцем.

Пробуждение всегда одинаково. Толстые, как стрелы, мурашки и першащее горло выдергивают из сна.

Едва проснувшись, это мало похоже на человека. Смерзлись сам рассудок, само сознание. Бредет по грязной стройке, покачиваясь, как привидение, обливается с головы из водопровода на моечной площадке, наконец приходит в себя.

В замызганном зеркале отражается маньяк-убийца в капюшоне.

Это ощупывает свое лицо, перечисляет сбитые мишени.

Первый — вроде разминки. Убрал, чтобы проверить свои возможности.

Второй — из закрепленных целей. Приоритетность низкая, но раз попался на глаза, последовательность можно перестроить. Этим летом холодно, что ли? После расправы показалось, что стало значительно холоднее.

Третий — не по существу. Просто чуть-чуть заигрался. Перерасходовал кровь, перенапряг локоть. После матча тот весь день оставался сломанным.

Четвертый уже привычно был найден и быстро убран. Чтобы вернуться домой хоть на день раньше, разнес его, забавляясь. Только вот почему это делает — иногда загадочно переставал понимать.

Был пятый,

был шестой — вдруг пропали разные звуки. Локоть лечился долго. Раньше он если и болел, то только после матча. Сейчас больно с каждым мячом, открывается старая рана. Не проблема. Сломался, но пока подает, стыкуется. Да. До сих пор стыковался.

Седьмой. Заметил, что дело сделано, когда увидел разлетевшиеся мозги. Важный матч окончен, посчитал мячи — осталось четыре — и наконец вспомнил тот день.

— А… А-а…

Глубоко вдыхает, выдыхает.

Да что за фигня с этим летом? Кислорода так мало, что дышать невозможно. Заморозки такие, что кожу корчит. Город тих, словно вымер, на чайном столике — длинноволосая, с перехваченной шеей куколка, что накликает дождь, если повесить в окне.

Мотает головой, сдерживая тошноту. Холодное лето — ладно. Уже давно лето для этого — холодное время. Трудно дышать — тоже ладно. Лето — оно раз в год. Не будь оно таким жарким, какая в нем прелесть?

Но безмолвие невыносимо. Это любило, когда шумно. Когда бессмысленная суета, какофония. Больше всего обожало яростный шум трибун: волнами накрывает все тело.

Сейчас ничего не слышно. С началом матча становится холоднее. И больней. Но, странное дело, чем больше матчей, тем глуше звуки внешнего мира.

— А-а…

От всего одни страдания, не может вспомнить, зачем все это. Правая рука задвигалась, гнев привел ее в движение. Кажется, когда нашелся первый, череп, как крематорий, заполонила ярость. Плавящему даже кости жару отдаться было легко. Вернулась былая горячность. Но — уже даже бросать невесело. Слух ничего не ловит. «Где то беспощадное лето, когда хотелось закрыть эти глаза?» — фигура в зеркале протягивает руку и насмехается.

А нигде нет.

Может, никогда и не было!

— А…

Нет веселых воспоминаний. Их не стало заранее. Бейс-боль одна. Только боль была наградой. Упрямо держась на этом шесть лет, это — он — стоит здесь и сейчас.

С этим умозаключением сознание наконец пробудилось.

От холода мозг застыл. Да, да, ничего невесело. Весело только на матче. Весело только на деле, вздергиваются губы под капюшоном. Но — а как же пятый? Было ли весело?

Пятый…

Пятый — непредсказуемый противник. Не собирался навязывать ему матч. Ведь тот бьющий ничего не знал. Но ему было скучно, а попавшийся бьющий был великолепным противником. Откровенно не хотелось биться. Но в результате пришлось убить. Сейчас его бейсбол даже без желания стал таким, что раз начал, то в конце убей.

— То... чно… Быстрее… следу… ющий…

…Что-то сломано, разрушено. И ментально, и телесно.

Но что разрушено — он не знает.

Почему? Потому что рассудок возвращается к нему только в бою. И даже он уже на точке замерзания с этим холодным летом.

Мяньяк — Синкер — тянется к серебряному сотовому телефону. Светящаяся точка выбирает восьмую жертву. Встроенный только для асов игры GPS показывает место.

(16.08)

Согласно отчету, жертв маньяка насчитывалось семеро.

Штаб расследований изолировал Сэкуру Юмию как подозреваемого, однако на другой день шестая и седьмая жертвы получили травмы, несовместимые с жизнью, и вектор расследования стал широким сектором.

Помощник инспектора Тома Мато стала начальником штаба расследования, и было решено считать дело специфическим случаем, имеющим отношение к синдрому А.

Полиция еще не установила личности уличного серийного маньяка-убийцы Синкера, но с созданием следственного штаба это было лишь вопросом времени. Полиция обязательно придет к Игуруме Казуми.

Конкретно — еще через день личность установлена, еще день на подготовку облавы. Наконец, еще день — начало дьявольски неотступной и форсированной проработки сценария захвата.

С немалой долей субъективности, но это дело поручено Мато-сан, и успех через три дня стал фактом, подтвержденным ее прежними победами.

***

— И тут до меня дошло. Только четвертый не был официальным бьющим в SVS! Меня осияло. Это было откровенно подозрительно. Так что я поискала и обнаружила вполне себе крепкую связь. Честное слово, неправильно, когда клюет так хорошо.

Под блистающими солнечными лучами, с материалом для рапорта, обстоятельно вещает Цурануи Михая.

— Э, Арика, надо ведь не «осияло», а «озарило»?..

Возможно, не желая травмировать вознесшуюся до небес девушку, Карё Кайэ перешел на шепот.

— Если каждый раз поправлять, солнце зайдет, так что не ведемся. С этой только так и надо, чтобы гладко.

Ну а я, из-за оккупации софы, вытащил трубчатый стул и, заняв позицию у изголовья, слушал сообщение Цурануи.

— Четвертого, к слову, звали Синохарой. Он в старшей школе был членом бейсбольного клуба «Коал». Так вот, я поискала, оказалось — больше половины прочих жертв из «Коал». И можно сказать, у всех SVS-ников есть бейсбольный опыт, но не многовато ли вас, дорогие коалы на лоне природы?

— Да уж. И вообще, само по себе попахивает уже то, что текущий бейсбольный ас, Сэкура, подписался на SVS. Узнали бы Коя и иже с ним, в Коалагаоке бы всем второклассникам участие запретили.

— Именно так! Хоть и говорят, в этом году одна мелочь, но когда из клуба даже капитан играет в азартные игры — бред. Так что я слегка пообщалась с бывшими «Коалами»… Говорят, Сэкурочка уже остыл к бейсбольчику. Всерьез бейсболят одни дураки, летом можно спустя рукава, как-то так. А-ха-ха… Этот блудный сын случайно не скукожился от проклятия?

— Его и так небеса вполне наказали, оставь его в покое, пожалуйста. Опять же, в случае Сэкуры Юмии это все шуточки. Без какой-нибудь такой позы он бы не продержался.

— О? Откуда ты такие вещи знаешь, семпай?

— Потому что стал одержимым. Если бейсбол ему до лампочки, его не загонят в угол так, чтоб аж рука изменилась.

Скорее всего, Сэкура Юмия в своем духе был верен бейсболу. Просто его потенциал не дотянул до идеала.

Все-таки предыдущий ас, Комагири, пришел после страйкаутера «Доктора К» Игурумы. Груз направленных со всех сторон ожиданий — тяжесть не средней руки. Выкованный Младшей и Старшей талант перед невообразимым гением — очередной обычный человек. Сэкура Юмия бежал от этого и спрятал голову в SVS.

Мир бейсбола старших школ, как и другие состязания, был весьма суров. В команде все игроки тренировались столько же или больше, чем ты. Приложенный пыл, доступные таланты и прочее, как само собой разумеющееся, наготове и у соперника. В результате в одной префектуре состязаются тысячи человек по клубам, проигрывают, отсеиваются.

Среди них побеждают лишь сложившие воедино талант, старания и помощь небес — избранные люди. Сэкура Юмия верил, что он из таких. Но он сообразительно понял, что это было самодурством, и старательно искал путь к бегству.

В мире бейсбола старших школ он не пробьется. Не сможет воцариться асом. А раз так — где бы он все же смог быть в эпицентре, как раньше?

— Тю. То есть блудный сын Сэкура не мог победить в бейсболе старших школ и перешел на SVS?

— А что, разве не так выходит? Ведь он блудный сын? Денег у него было много, зачем ему ввязываться в ставки всерьез?

— А-а.

Деньги ему еще с детства приелись. Больше всего Сэкуре радовало душу не что иное, как зависть окружающих.

— У-у… Тем более не хочется его понимать… Может, он-таки как-нибудь проклят? Например, лысеет…

— Как ты строга к Сэкуре-кун, Цурануи. Это имеет отношение к тому, что большинство жертв — игроки из Коалагаоки?

— Имеет. Хм, можно я кое-что неприятное скажу?

Она замешкалась, выбирает слова. Скорее всего, для соответствия Кайэ.

— Пожалуйста. Я привычный, не стесняйся. Ты так добра, Михая-сан.

А Кайэ, тихий, как вороватая кошка, и галантный, как принцесса, улыбался ей.

Цурануи с непривычки к похвале покраснела и застыла.

— С-спасибо большое!.. А-а-ау, янененетохотеласказать, с-с-семпай, какой же Карё-сан хороший! О нет, этот блеск! Он слишком ярок для меня! Черт, до чего хорош, я истаю!

Ах ты, пережиток языческого мира.

— Стоп, если от вида Кайэ таять, значит, он вообще святой?.. Ладно, неважно, давай дальше, Цурануи.

— О! А-ах да, сейчас. Карё-сан, нехорошо так мутить воду!.. Имейте в виду, это не точно, но… В прошлом году в бейсбольном клубе Коалагаоги был случай агрессии. Со стороны школы все замяли, похоже, но в клубном помещении произошло подобие суда Линча, и ответственность была возложена на капитана Игуруму Казуми. Его исключили.

Помните, что в финале отборочных прошлым летом ас Игурума Казуми сошел с холма? Вот тогда это и случилось.

— А я слышал, он локоть травмировал. Возложена ответственность, говоришь? Звучит так будто линчевал Игурума.

— А, ай, семпай, у тебя страшный взгляд! У-у, вот поэтому я не хотела говорить, но пусть теперь… Э, да, все как ты и сказал. Говорят, линчеван был сам Игурума-сан, а линчевали мальчики в клубе со вторых, третьих классов, с Сэкурой Юмией во главе. Сказали, не подходит бейсбольному клубу, навалились и локоть, того… Но школа сочла Игуруму-сан зачинщиком… или нет, но через какое-то время, в декабре, Игурума-сан пришел в класс Сэкуры Юмии посреди урока и набросился на того с кулаками, да учитель удержал… И — по форме ухода по собственному желанию…

Рассказ Цурануи был местами неполным. Она замазала некоторые события, о которых было бы неприятно слышать нам с Кайэ.

— Вот такая история… Что мыслишь, семпай?

— Чего тут мыслить. Цурануи, просто дай сюда отчет.

— Ай?! Н-не-ет, семпай, то-только без ру-ук!

Девушка защищает невинность бумаг от меня, я изымаю.

— А, я тоже посмотрел бы. Арика, давай сюда.

Демон, учуявший запах котенка, тянет лапы.

Я присаживаюсь на кровать и листаю материалы.

М-м, какие круглые милые буковки с примесью утонченности.

***

Коллективная агрессия к Игуруме Казуми предположительно имела место за день до прошлогодних квалификационных матчей.

Материалы не были формально пригодными, но так как считается, что такого дела нет, мелкие подробности не выйдут за заданные рамки.

В изложении этого дела Игурума Казуми повредил локоть и пальцы правой руки.

Причина кары — личные чувства.

Что Игурума Казуми один играет в бейсбол.

Что совершенно не полагается на команду.

И… эта причина считается более всего оттянувшей их злые действия… что семья Игурумы Казуми была несчастлива. Со стороны уровень жизни выглядел откровенно низким, а его одежда и родная мать — грязными, что и послужило поводом.

Фактически, семейная обстановка у Игурумы была напряженной. Счета за учебу ему, как подающему особенные надежды бейсболисту, простили, но до среднего уровня жизни старшеклассника он не дотягивал.

Кроме того, его мать не имела постоянного места работы, день за днем собирала пустые банки и бутылки, сдавала на переработку и так кое-что зарабатывала.

Площадь ее активности в переработке была крайне широка. Центр — станция, оттуда два жилых квартала, а то и три, где она продолжала ходить, собирая посуду, иначе не набирала достаточно денег. Сбивала за день ноги, подбирая банки с плещущейся жидкостью, топча, складывая в пакеты, относя на пункты приема. Кому угодно доступная, однако трудная и болезненная работа. Только этим и занималась, в день получая одну-две бумажные купюры.

…Мать Игурумы Казуми тихо совершала этот труд, что со стороны может выглядеть сбором мусора.

Юной выйдя замуж и разведшись, она не имела образования, на ее внешности отпечатались мытарства, да и сущность ее хорошей назвать было трудно. Она не могла устроиться на работу, даже если бы хотела, и для нее такой труд был тяжким, но необходимым.

Однако окружение в подробности не вникало.

Соседи и ученики, должно быть, считали вид ее, собирающей банки и бутылки, смешным. Ученик второго класса старшей, из бейсбольного клуба, второй ас сразу за Игурумой Казуми — как он воспринимал то, что старшеклассник с такой мамочкой стоит выше него?

«Нищета же, так почему он там же, где я?»

Будучи второклассником старшей школы — а это предпоследний класс из двенадцати, — Сэкура Юмия все еще был натуральным ребенком. Такие не ведают жалости к тем, кто слабее. Они обращаются к насилию не от житейской ревности, а по приглядности и справедливости, поэтому им было невыносимо, что старшеклассник ниже них самих — ас.

Происхождение, талант, поддержка школы. У Сэкуры Юмии все это было, и Игурума Казуми для него был не более чем что-то, что «можно и удалить».

И вот — день перед финалом региональных отборочных. Игурума Казуми подвергается агрессии восьмерых товарищей по клубу, среди которых учащиеся первого, второго и третьего классов, и выбывает с соревнований с травмой. Сэкура Юмия на целый год раньше получил столь желанный трон аса… Это желание выльется в разгром на матче, но не стоит и уточнять, стало ли Игуруме с этого легче.

Через четыре месяца после того, как школьный персонал замял дело, в декабрьские заморозки, в класс зачинщика самосуда Сэкуры Юмии ввалился Игурума Казуми, но попытка была подавлена ощутившими неладное учителями, и трагедии удалось с трудом, но избежать. Прижатому Игуруме — строгий выговор. Учителя не видели в нем, потерянном как питчер, такой ценности, чтобы оправдывать, и «его ушли».

С той поры никто его не видел. Часть учеников шептались, что его замечали среди придорожных бомжей, но никто за это не ручался.

***

Отчет был подогнан весьма доступно.

Слухи тех лет, рассказанные выпускниками. Безответственность работников школы, имевшая место в декабре внутришкольная агрессия к Игуруме Казуми. Только с этим уже нетрудно представить себе, что тогда произошло.

Если и есть неясный и неестественный момент, то это пустота между августом и декабрем… Почему надо было ждать четыре месяца — материалы этого отчета не говорят даже между строк.

— Понятно. Люди, устроившие этот вот самосуд над Игурумой-сан, — это те, кого убивает Синкер…

Имена жертв Синкера и имена бывших тогда в бейсбольном клубе сходятся.

Осталось, включая задержанного полицией Сэкуру Юмию, — двое. Значит, Гондо-кун, пятый, не имевший к Коалагаоке никакого отношения, попал под раздачу и даже подачу… Поневоле задумаешься, относить ли это к бездумному кровопролитию. Как притесненный человеком может благоволить человеку? Выходит, для Игурумы Казуми становится не так уж критично, стоят ли против него те, кто испортили ему жизнь, или вообще непричастные.

— Слышь, Цурануи. А Кирису знает об этом?

— Мне показалось, знает. Ведь он и рассказал мне, где жил Игурума-сан.

— Тьфу, — я прищелкнул языком.

Так вот зачем он так кружил вокруг да около. Он из вторых рук знал и кто такой Синкер, и что им движет. Он втянул меня в SVS, желая, чтобы я сбил Синкера. Кирису в курсе, на что способен Игурума Казуми. Видимо, он думает, что Исидзуэ Арика сможет его сбить! Вот спасибо, что ценишь меня… хотя и немного льстит, но здесь появилась непредвиденная проблема.

Да. Маньяк — не Игурума Казуми, он уже обратился в Синкера, в одержимого.

Мяч, посланный Синкером, поразил Кирису, смотревшего запись камеры. Дважды сворачивающий демонический мяч. «Даже я, видевший многое, не смогу ничего противопоставить», — хладнокровно оценил он.

— И вот теперь умываем руки?.. Так получается потому, что этот дурень пользуется мозгами для разнообразия.

«Молодец!» — возвращаю Цурануи отчет.

Я был занят другим вопросом и попросил ее исследовать Игуруму, и девочка превзошла мои ожидания.

— Сэнкс, полезное дело. Извини, что пришлось день напролет бродить, ничего не делая.

— Н-ничего подобного-о, просто скажи спасибо! Ибо я… женщина, которой можно довериться.

Цурануи ухмыльнулась и прогнулась в пояснице, как секретарша из кино. Ей в чем-то даже идет, но, увы, недостает очков и объема груди.

— Ты понял, Арика? Этот человек немного не похож на одержимого.

Смотревший через плечо в отчет, Кайэ сказал свое непонятное слово.

— Чем это? У него же починился сломанный локоть? Двухуровневый синкер же? Скрюбол на ста пятидесяти кэ эм че же? Натуральный монстрик же?

— Да я не о том. Не в смысле того, как он изменился, а в смысле почему. Я про стартовую точку. У него слишком очевидные мотивы, а главное — он не так слаб, чтобы стать одержимым. Он ведь еще до того, как сломаться, сам приходил мстить.

— Гм…

А ведь правда, тут что-то неладное.

Большинство причин одержимости — боязнь «неконкретного врага». Давление со стороны, которую не можешь воспринять. Некие общие представления, с которыми признаешь, что не справишься.

У человека, которому такое сломало душу и который крутит в голове идею изменить положение, рождается то, что называют одержимостью.

Но это не про Игуруму Казуми. В том числе и со слов Кирису — его душу не так легко сломать. Даже с учетом шока от перелома локтя, потом он пусть неудачно, но по своей воле мстит Сэкуре Юмии. Психика у этого парня крепкая. Его голова устроена не так, чтобы там все порушилось от перелома локтя.

— Ну да. Наверное, странно считать стимулом месть. Он либо убивает потому, что вызов брошен, либо бросает вызов, чтобы убить. Если месть — то второе, но тогда нет причины играть. Просто бросил бы эти экивоки и всех перебил. А Игурума Казуми обязательно играет. Должна быть причина, о которой мы даже не подумаем… Понимаешь, Арика? Пока эта причина не устранится, он не остановится.

Кайэ хочет сказать, что даже убив по списку мести, Игурума Казуми продолжит бросать мяч.

Но почему?

Слишком ясно. Если не месть, то увлечение. У одержимого по имени Синкер есть причина куда важнее мести тем, кто лишил его бейсбола, и ради этого он упрямо остается питчером.

— Вряд ли потому, что ему в радость. Игуруме Казуми бейсбол очень давно не в радость.

Он сказал: «Пожалуйста, отбей, во что бы то ни стало». И еще признался: «Бывало и весело, правда, я уже не помню».

Значит, осталась всего одна причина. Игурума Казуми все еще застрял в том красном парке. Играя в бейсбол в одиночку, ждет того, с кем надо биться до поражения.

— Казуми-сан ждет Кирису-сан, — не стесняясь, мягко шепчет Цурануи. Вот в такие моменты птички в голове поют в лад. — Этот дурак-переросток. Пошел бы отбил уже.

Увы, Цурануи как всегда права.

Как питчер, он хочет биться с лучшим слагером префектуры. Если это и есть мотив Синкера, ночным смертельным играм не будет конца, и, как всегда с такими делами, через трое суток его ждут арест и ад в лице Мато-сан.

— Что?.. Арика, ты на стороне Игурумы Казуми, одержимого?

Демон на кровати странно улыбается.

— Ха-ха. Честно — меня эта история бесит. Умрет он или выживет — мне с того ни холодно, ни жарко.

Я не шучу, не лгу. Никакого сочувствия и быть не может.

Существо, которое не для самосохранения, а по ментальной причине «должно убивать, чтобы жить», не заслуживает ни капли жалости.

Не будь некоторых причин, я бы даже в заметки не записывал этого Игуруму и забыл вообще, но…

— Вот и славно. Кстати, Арика. Ты знаешь, что твоя работа не закончена?

Да-да, в этом-то и проблема.

Суть задачи отражена в блокноте. Каким путем я согласился — в памяти нет, но очевидно и то, что ничего не закончилось, и чувствую, что надо за следующие три дня сделать все, что в моих силах.

Вообще-то и денег хочется, и никто меня не убьет, если не добьюсь успеха. Я думаю стараться поме-е-едленнее, однако…

— Мне все не дает покоя вот что, Цурануи. Почему ты здесь?

Цурануи и Кайэ обменялись озадаченными взглядами.

— Ну, семпай. Я пошла отдать тебе отчет, и тут как раз ты вроде идешь на работу. И, ну, поддалась соблазну и как-то само так вышло, что немножко села тебе на хвост.

Новоиспеченная маньячка явно думает, что телега прокатит. В полицию ее, что ли…

— М-гм. Ты ничего не сказал, и я так понял, что она тоже, как Кирису-сан, пришла по своей воле. И Михая-сан не дергается при виде меня. А-а, вообще я подумал, ты ей уже рассказал…

«Не рассказал, что ли?» — взглядом спрашивает мой наниматель.

Ну, если Кайэ все устраивает, то меня тоже. Цурануи слишком задумывалась про моего начальника, и рано или поздно они все равно бы встретились. Тому, что здесь начались такие беспокойные времена, радоваться надо.

— И? Как впечатление?

— М-м. С одной стороны, легче оттого, что это мужчина, но с другой стороны, если хорошенько подумать, какое-то неоднозначное ощущение не то чтобы не складывалось… Так сразу и не скажешь, но, м-м, этот бандерлог стремает, босс?

Сколько в тебе шизоидов, а?

***

«Иди отрабатывай», — сказал с улыбкой Кайэ и вытурил меня из подземелья.

Отдал мне левую руку: «Арика у нас на работе горит! Так что возьми на всякий пожарный». С неоднозначными чувствами, но подумав, что ждет меня дальше, я решил ее позаимствовать. Мне же идти расследовать, и если заранее предупредят, что, мол, какой-то левый однорукий шныряет, то мне конец. Уж на этот раз Мато-сан осуществит свой давно лелеемый план казнить меня через помещение в боксерский мешок, так что лучше я по возможности прикинусь ветошью.

Цурануи все мало, она увязалась за мной; но перед станцией Сикура я снял ее с хвоста и сел в муниципальный автобус.

Конечный пункт — недалеко от промышленного района Нодзу. Это такое местечко, что даже в Сикуре выделяется, как островок на материке, к которому приближаются только местные.

Нодзу состоит из промзоны, что раскинулась на три километров от края и до края, а также спальных кварталов — жилого района ее рабочих; ничего такого, к чему могло бы тянуть чужаков.

В жилом районе организован рынок продуктов и быта, и мало какие семьи отовариваются где-то еще. Нас, живущих вне Нодзу, это тоже касается, и, не являясь работягами, мы ничего там не забыли. Что-то вроде еще одного города внутри города Сикуры. Имеется открытое коммунальное хозяйство из трех тысяч квартир, в которых целые восемь тысяч человек живут как в пятом измерении; впрочем, конечно, в бытийном плане они от мира не отделены. И автобусом за полчаса доберешься, как вот я, и недавно открылась станция метро «Индустриальный район Нодзу». Эта зона зовется островком на материке ввиду того, что в ней не было даже полустанка.

По моему личному мнению, показательнее «островка на материке» был бы термин «крепость на холме». Ведь промзона Нодзу находится на возвышенности, окрестные пейзажи хорошо просматриваются, а сама она похожа на выброшенный на сушу и оставленный на милость ржавчины военный кораблище.

Я еду в пустом автобусе, как барон, и схожу у остановки «Запад промзоны».

На меня вмиг обрушивается безжалостный летне-солнечный свет.

— У-у. О, о-о, мозги-и, — бездумно завыл я.

Больше чем тридцатиградусная жара выбивает из тела желание что-либо делать.

Дорога тянется неспешно и неуклонно. Или уклонно, в гору. По обочинам — похожие на огромные костяшки домино многоэтажки коммунального хозяйства. Небо высокое и синее, а рассаженные во имя расточения ментальной гигиены зеленые деревья объединенным натиском уже вгрызаются в кварталы.

На первый взгляд — дивный курортный городок. Но трезвому взгляду заметно отсутствие люда, легкий привкус руинистости из ужастика, а на закуску — будто надзирая из окон за чужаком, порой очень любопытно и подозрительно смотрят местные кумушки.

— Да, такое и пишут в городские байки… Вон дом, где линчевали патрульного… а, ура, там местная сударушка.

Согласно установленному у дороги плану местности, этот западный вход — если в терминах горных троп, — где-то второй этап подъема.

Дело о линчевании патрульного — в некотором роде городская легенда, что имела место в июле. Жители соседнего квартала пожаловались дежурному патрульному, что «в том здании люди странные», и офицер — туда, с рвением свежеприписанного новичка и боевым кличем. На другой день он пропал без вести, а через неделю водитель мусоровоза нашел его выброшенным в мусорный бак, как неудобь сказуемые отбросы. Полиция начала следствие с престижем на кону, однако крепких зацепок — ни одной. За жителями грешков не замечено, и дело как бы зашло в тупик.

Это здание — オ-13*. То ли карта старая, то ли что, но по ней зданий в категории オ значится не более двенадцати… Нашей благотворительной обители присвоен столь же откровенно несчастливый номер, но это и неплохо, легко запоминается.

— Так. Ходить по кварталам не стану.

К счастью, дело у меня не в жилом районе, а в соседнем с ним заводе. Я хотел посмотреть, что это за парк, к которому Кирису и компания питали столь нежные чувства, но взглянул на карту и сходу плюнул.

Иду вниз по дороге шириной в три полосы. Ни одной легковушки не видно, только раз в десять минут пронесется грохот большого грузовика. Наблюдая за ними краем глаза, прохожу из иномирья иллюзорных многоэтажек Нодзу в страну нормальных людей.

Если выйти со всхолмья в город, обнаружится вполне здоровый промышленный пояс. Когда невзначай поднимаешь глаза к небу, то, не будь этих многоэтажек, и Нодзу выглядит приличным городом.

Начинаю то, зачем и пришел, — поиск объектов.

Замороженные производства, простые для проникновения территории, строящиеся здания… вот бы магазин найти… в общем, осматриваюсь. По предварительной ориентировке, отвечающих требованиям объектов — четыре штуки. Обойдя все, я заодно забежал к дому Игурумы Казуми.

Дом Игурумы Казуми — на отшибе Нодзу.

Перед каналом, прорытым как резервуар промышленных вод, особняком стоял одноэтажный доходный дом во всей красе стиля двадцатых.

— Простите-е, есть кто-о?

Открываю раздвижную дверь без звонка… ну, нечем позвонить. Сразу не из дома, а из сада ответил женский голос:

— Ах, гости? Как редко молодые заходят!

Живой, радостный голос спутывает мне карты.

— Добрый день. Я бы хотел побеседовать с вами о Казуми-кун.

— Ох. Ну, давайте побеседуем… Ах, это у вас бита? Вы, юноша, тоже изволите играть в бейсбол?

Она с готовностью подхватывает разговор.

Похоже, правильно я разгуливал с битой в чехле. Потенциально неуютные вопросы проскочили гладко, и мои заготовки оказывались на удивление тщетными.

Как бы то ни было, после почти двухчасового диалога события четырехмесячной пустоты прояснились. Записав в блокнот только факты, я распрощался и ушел.

— Надо же. Еще так рано, — я сверился с часами в золотом телефоне и приуныл.

Еще час до заката. Мне лично хотелось, чтобы солнце зашло прямо сейчас.

***

Солнце зашло, температура упала с тридцати четырех до тридцати градусов. Жить стало куда легче. К тому же я напрочь забыл все плохое и в хорошем настроении иду искать объект. Когда наконец нашлась соответствующая площадка, уже перевалило за десять вечера.

Как обычно, возвращаюсь пешком. Сочетаю экономию мелочи и легкую тренировку. Человеческое тело — капитал, если однорукую тушку не развивать соответственно, в нужный момент уподобишься воздуху, что присутствует, и все.

Назад, из Нодзу, нехожеными тропами.

Мимо проплывают непривычные городские виды; но и здесь виднеются молодые бейсболисты. Около двадцати, стоит деловитый, но забавный гвалт. Корректно огородив жердями безлюдную дорогу, так, чтобы не мешать соседям, весело и натянуто проводят ставочные бои. То ли приличные ребята, то ли сомнительные, очень трудно сказать.

— А хотя… в этом и смысл игры.

Неуместная сентиментальность, но, каюсь, даже заулыбался.

Для заинтересованных лиц это развлечение, достаточное для времяпрепровождения, а для наблюдателей — не более чем смехотворный фарс. И вот с ним — человек, что изначально хотел всегда быть участником, сейчас связан только как с фарсом.

Выпускники выкладываются так, словно опьяненные последними днями лета, а тот, кто сам все затеял, отворачивается, чтобы не видеть.

Прошлое двоих гениальных спортсменов.

Кирису Яитиро отбросил его от себя, а у Игурумы Казуми его отняли те, что вокруг. Разными путями, но их лето прошло, финал, занавес.

Отбросивший человек полностью сошел со сцены, потерявший спортсмен — превратился в фантома, сейчас убивающего бэттеров на дорогах.

— Блин, ниче не изменилось.

А если бы летом два года назад Кирису играл против Игурумы Казуми… нет, если бы он хотя бы не бросил бейсбол — до такой истории бы не дошло.

Я не могу винить его. Птому что мы не настолько ловкачи. Что выгорело — не собрать, не найти новой страсти: слишком тошно.

Да к тому же почти невозможно поверить, смириться, что то, что ты настолько любил, на самом деле так легко примет тебе замену.

— Ах да… Замены не найти. Можно только подобрать похоже. Ну так и все нормально же! Нечего ломать хребет в поисках совершенно одинакового.

Человек, которого называли гением, напрочь отбросив чувство любви к бейсболу, тем самым защищает чувство любви к этой игре. Незаменимо-невозвратимое он тщательно оставил корректно невозвратимым.

Он не хочет в слезах цепляться за потерянное, принижая цену того. Если постоянно держаться, то и сам бейсбол, и сам он, когда-то ведомый духом бейсбола, обесценятся. Поэтому — напрочь, со словами «да, и так бывает», он только обернулся. Лишенной сожалений фразой он отдает почести сиянию утерянному к сиянию теряемому.

— Игурума — противоположность. Конечно, у них и не клеилось никогда.

Этот момент наложился по какой-то ошибке.

Спортсмены, не ставящие победу во главу угла.

Гениальный бьющий, сказавший: «Бейсболу можно быть просто интересным».

Именно от этого все решили, что у него недостаточно таланта для профессионала. Кирису машет битой не ради себя, а ради бейсбола. Эта искренность, должно быть, показалась страданием тем, кто ее лишен.

Оторвав взгляд от захватывающей игры, снова двигаю ногами.

На пути к Сикуре электричек нет. Как назло, нет и параллельной трассе дороги, что дала бы ночную безопасность.

Я шел по четырехполосной дороге государственного значения, и передо мной оказался разъезд, расходившийся вниз и вверх.

Пешком, понятно, понизу, мимо опоры перекрестного моста.

Под разъездом было мрачно, безлюдно. Единственный длинный путь, сделанный под мостом. Над головой с эхом грохотали двигатели и колеса, но внизу было одиноко, словно в ином мире.

Вытянутая и незанятая автостоянка.

Голубоватый свет и узковатая, но прямая, просматривающаяся полоса асфальта.

И вдруг — эхо вскрика электрического звонка.

Левую руку пронизывает импульс резкой боли.

Вынимая золотой телефон, я впериваю взгляд вперед.

Как раз за восемнадцать метров под фонарем — фигура монстра в худи. Рывком открываю телефон и принимаю звонок.

— Это ты, бьющий?

Хриплый голос через динамик.

Недоумевая от собственной расслабленности, я понятливо запомнил, что так и происходит подбор противника.

— Синкер…

Останавливаюсь, кладу чехол наземь.

Выдыхая клубы пара, перед девятым появился незнакомый юноша под капюшоном.

***

Так Исидзуэ Арика попался маньяку-убийце.

В золотой трубке у уха слышится нечеловеческое дыхание.

Лето — пора страшилок. Отнюдь не призрак под сакурой у ворот, но фантом под синеватым фонарем — стоит так, что чуть не падает, смеривая меня сосредоточенными глазами. Его вид перешел ту грань, где начинается жалость.

— Ну так что… будешь бьющим?

Голос, близкий к белому шуму.

Мольба на грани гибели с примесью терминальной стадии ненависти.

Порешивший уже восьмерых спортсменов, «безжалостный маньяк» совсем не таков, каким я его представлял.

Это Синкер?

Конечности дрожат от холода.

Это мне бы надо бояться.

Его глаза жалко наблюдают за мной.

Когда-то бьющие ощущали себя его мишенью и хотели удрать.

Сейчас все до боли наоборот. Он не тот, кого молят о жизни, а тот, кто жаждет помощи. Голосом не повергателя, но госпитализируемого убийца Синкер повторяет:

— Пожалуйста… Ты же бьющий?..

«Сразись со мной».

Как наркоман, зацикленный, ничего другого не надо.

На миг промелькнуло — если я сейчас рвану на полной, то смогу удрать, — но через две секунды — нет уж. Закрытая длинным рукавом правая рука Синкера уже давно держит мяч.

…Не обманись этим ноющим от жары голосом. Его нельзя жалеть. С давних времен фантомы с мольбой о помощи утаскивают живых в ад. Это просто мертвяк и ищет своих. Бежать нельзя. Увидел привидение — все, отбивайся, иначе не спастись.

Сжимаю биту. Как там моя левая? И проверять незачем. Черный протез с момента появления Синкера просто пылает.

— Черт… Вот это ни фига себе совпадение.

А ведь я не все успел узнать о том, как Игурума Казуми дошел до такого, да и отнюдь не горел желанием, если бы не протез. Сейчас моя кровь бурлит, сам не ожидал. Черный протез руки придает Исидзуэ Арике отваги. Ага, хочешь смертоубийств — что ж, изволь. С чего эта левая рука вообще активизируется?..

— А может, и ни фига себе фиговый момент.

Взяв биту в обе руки, широко вздымаю ее строго вверх.

Двигаю над плечом назад, расслабляя плечевой пояс.

Тело готово. Психика малость подрагивает, но как еще играть насмерть?

— Ладно, смертоубийство так смертоубийство. Поехали, одержимый.

Красивым жестом отвечаю на белый шум фантома.

Синкер изогнул рот под капюшоном в улыбке, закрыл телефон и поднял правую руку — рукав затрепыхался, как крыло.

Нет сигналов на старт.

Очень грубый, но гладкий питчерский мах.

Боковой шутбол, грозящий вгрызться в грудь бьющему мне. Невыполнимый для среднего спортсмена крученый на ста тридцати километрах в час.

…Доносится отрывистый звук. Отбитый мяч отлетает совсем не туда, куда я думал. Зацепившись о биту, он не попал на игровую территорию, а слетел с дороги и исчез под разъездом. Фолбол, что называется. До двух страйков считается страйком, а потом — не учитывающимся недобитым хитом.

— Ч… что?

Лицо питчера за восемнадцать метров от меня явственно исказилось в изумлении.

Первая подача кончилась ничьей с потерями. Счет — один страйк. Очевидно, мой промах. Чуть протормозил в приведении себя в нужное для бэттинга состояние. Здесь не квадрат, а жесткий асфальт. При чуть лучшем упоре для задней стопы можно сопоставить скорость мячу.

Все с тем же одурелым взглядом маньяк-убийца бросает второй мяч. Опять шутбол. И вновь сочувствие нерешительно посещает меня. Два раза подряд одинаково… Как бессмысленно. Что, до этого его противники были такого уровня, что исполнялись самодовольства от таких наигранных бросков?

Слабый отрывистый звон.

Чуть более заметный, чем в первый раз, фолбол отскакивает на асфальт.

— Блин. Не зелени меня, а то щас в рожу отобью.

Счет — два страйка. Но да, я уже подобрал тайминг. Если опять зафигачит шутбол, игра окончена.

— Чего ты удивляешься? Ты не знаешь, что на Сикурском холме есть два гения?.. Впрочем, про меня только зря болтали. Пока Кирису, паршивец, не показался во всей красе, гениальным Сикурским бэттером звали меня, ага?

Я крутанул битой и расслабил плечи.

Требую от ошеломленного двукратным задеванием питчера третьего броска.

— Хей, питчер. Если следующий не бросишь всерьез, умрешь, ведь так?

— Х… х-х!..

В глаза Синкера возвращается свет.

Третий мяч — слайдер, не попал в страйк-зону. Разумеется, пропускаю. Четвертый. Прикинулся, что будет шутбол во внешний угол, а послал во внутренний. Курс — по краешку страйк-зоны. Беспомощный фолбол. Пятый. Этот тоже фол. Шестой был напряженным, но фол. Седьмой, и этот фол.

— Тьфу…

Так это я был самодовольным. Уже начинаю замечать — с каждым броском Синкера его скорость и качество крученых растет. Давление не только в этом. Неестественный мороз заставляет забыть о летнем жаре. В пронзительном взгляде — ярость, сконцентрированная на убийстве цели. Тошнота… Словно армада кузнечиков, брызги отвратительного ощущения.

Счет — два страйка, два бола.

Уже седьмой мяч.

На лбу выступает пот. Противник поднимает передачи, следом накаляются нервы.

Бэттинг — совместная работа с питчером. Концентрируешься на его малейшем движении, с каждым началом движения синхронно делаешь свое.

Бэттинг — не бой с питчером. Это равнение на него. Единство с его мыслью, дыханием, движениями. После этого совмещаешь биту и мяч. Неизбежно. Сейчас Исидзуэ Арика уловил состояние бросающего, как свое, и…

— А… ха, ха!.. Хорошо, наконец-то проснулся!.. Ты способный, когда возьмешься!..

…ощутил жажду убийства Синкера, который от возбуждения пробудился.

Образы совпали.

Уже нет той ослабленности.

Живые глаза. Властная поза. На губах — улыбка победителя, уничтожившего многих бьющих.

Карё Кайэ спрашивал, почему Синкер так ухватился за бейсбол. Дело ясное. Для него питчинг — как дыхание. Как он умер бы, перестав дышать, так для этого убийцы бейсбол — не что иное, как незаменимый для выживания символ жизни.

Извращенная навязчивая идея носителя синдрома А. Этот демон — воплощение глубинного заблуждения, что он не может просто жить. Это не то, что у Сэкуры Юмии, а настоящая одержимость.

— А, кстати…

Я говорю намеренно спокойно, но сейчас и я попал в колею прежних его жертв.

Не видно и пара дыхания из-под капюшона. Чем больше накаляется матч, тем больше к нему возвращается рассудок?.. Стоящий передо мной в отдалении маньяк уже перестал быть питчером, с каким Исидзуэ Арика мог бы скрестить мечи.

Все верно. Я еще могу попадать битой по мячу. Следующий мяч я, кажется, предскажу, но вряд ли смогу взять второй. Однако это только при условии его привычных скрюболов.

Легендарный двойной синкер. На демонический мяч с двумя ступенями кручености я и отреагировать-то не успею.

— Ага… То-то я думаю, знакомое лицо, так ты же Исидзуэ-семпай!

Убийца, не знавший даже, с кем играет, наконец-то сообразил.

— Мы что, знакомы?..

Особо растрепываться ресурса недостаточно, но я на автомате среагировал.

— А? Ты чего это? Даже я тебя помню, хоть и давно дело бы… а-а, все, я понял. Ты говорил же… Черт, хреново как. Тебе, похоже, тоже нелегко пришлось.

Синкер сердито сплевывает. Похоже, он не может терпеть вида моего увечья.

— Но, вишь, ты в конце концов каким стал? Тогда-то и речи не шло, а сейчас речь идет… Рад за тебя, Исидзуэ-семпай. Сокровище Сикуры оказалось не подделкой. Да, будь у тебя обе руки живые, мы бы на втором мяче закончили. Ты что, не станешь оправдываться и объясняться, что ли?

Факт. Если бы обе моих руки были как раньше, я бы не опоздал за мячом.

Но если бы я такое и сказал, положение не изменилось бы.

— Ишь. Ну ладно, к следующему броску желательно бы собраться, да?.. Хорошо смотришь! Мне уже неловко, семпай. Ты же мне во всех смыслах семпай и пример для подражания, и я бы мог начать тобой восхищаться, если бы вдруг что… Но, если честно, это выглядело бы не как уважение, а как черт-те что.

Берет восьмой мяч.

…С правой руки стекает кровь.

То ли поранился, а то ли у него с самого начала была рана, которая теперь открылась. В общем, правая рука Синкера, словно протестуя против постоянно жестокого обращения, издает трескучий звук.

— Но и этому конец. Ты отмучаешься… Правда, хорошо, что ты участвуешь, семпай. А то все не было и не было… У меня что-то уже голова кругом идет и туманится как бы. Но один раз, пока чего не вышло, я бы хотел с таким бэттером, как ты, побиться всерьез.

Маньяк-убийца готовится бросать.

Через две секунды предчувствие краха смягчает исходящее из левой руки чувство.

Ощущения опасности у меня и так потеряно.

Страх стирается протезом.

Я спокоен.

Поэтому даже перед его лицом, перед смертным приговором его броска…

— Разве?.. Ты же с другим хочешь сразиться, Игурума Казуми.

…я холодно бросил разительную фразу.

Движение останавливается. Жажда убийства, что была как стрела, прерывается.

Естественно. Игурума Казуми не может проигнорировать мой полувопрос. Несколько секунд молчания. Синкер открыл было рот, но помотал головой — «нет», избавляясь от сожалений о былом. «Это никак». Словно убеждая себя — «нет уже другого».

— Вот как. Ну да, да. Верно. И речи быть не может о тех, кто бегает от дуэли с соперником так, что бросает бейсбол. Все верно, Синкер. Он уже давным-давно спекся.

— Не спекся…

Жажда убийства возвращается, как огонь.

Это уже не та грязная ярость. Это гнев, рожденный при виде того, как поносят тех, кому веришь, праведный гнев живет в правой руке мастера демонического мяча.

— Он и сейчас лучший бьющий.

Да я что, не знаю?

В настроении ли он, нет — без связи с этим в нем живет богатырь. Может, он и покрылся паутиной, но ударь разок — и благородное золото его лат блеснет вновь. Это тот, кем ты, да и я тоже, восторгаемся так, что даже не завидуем, гениальный игрок.

— Вот каков Слагер… — отрезает маньяк-убийца.

Питчер и сейчас ждет бэттера.

Отрицает, что тот предатель, и верит в него.

Как это смехотворно. Я так еще до мячика от ржаки двину копыта, хоть и не конь. Что-то меня повело с этой левой рукой. Я же с самого начала понимал. Не я должен отбить его мяч.

— Прости, что отвлек, Синкер. Но раз уж разговорились, еще один вопрос. Когда все кончится, что ты будешь делать? Продолжишь, как всегда?

Если так дальше пойдет, за лето он прикончит всех бьющих. Пусть он перебьет всех, кто отнял у Игурумы Казуми бейсбол, а дальше что? Просто продолжит свой бейсбол смерти так же естественно, как дышит?

Он что, вообще не задумывался?.. Синкер опустил взгляд на окровавленный мяч в руке.

— Нет. Я. Я, когда закончу, то вернусь домой… Да. Там мама одна. Надо наконец вернуться и успокоить. Ради этого… я всем им заткну рты и вернусь к бейсболу.

— Игурума…

Слова, что мне не следовало слышать.

Это не моя роль. Эту одержимость должен остановить другой человек. Понимая это, я впервые всерьез подумал о своей работе экзорциста.

— Вернешься к бейсболу — то есть сейчас это не он?

— Каким местом это бейсбол? Я вернусь на холм. Ради этого я убью всех, кто в курсе дела. Заткну рты тем, кто поломал мой локоть, кто знает, что я уже не оправлюсь. Тех, кто понял, что я одержимый, я всех без исключения убью.

Хреновое кредо.

Ну да, те, кто бил Игуруму Казуми, знают, что он уже не может быть питчером. Что они подумают, увидев, что он вернулся?.. Странно. С таким локтем невозможно оправиться. Должен быть какой-то нечестный трюк. То ли допинг, то ли еще что-то. Полученные от синдрома А новообразование и новая жизнь как питчера.

Поэтому — убивать. Не чтобы мстить, а чтобы после продолжать игру в бейсбол за кулисами, он и будет убивать всех, кто знал, что он не мог вылечиться. И это…

— Кто знает, как все на самом деле… и ты, который знает, что я — Игурума Казуми… то же самое, что и они.

Мастер демонического мяча заносит кровавый восьмой мяч.

Форма — нижний бросок.

Запущенный мяч показал, что говорить больше не о чем, и, взрывая воздух, исчез из поля зрения бэттера.

Мячи не делают второй поворот.

Скрюбол, крученый, падая, изменяет траекторию. Какой неподражаемой рукой, какими силами бы он его ни бросил, мяч не полетит по прямой. Он всегда падает. При этом мяч может свернуть влево, вправо, может уйти еще ниже — это и есть скрюбол.

Свернув влево, повернет вправо?

Упав, подскочит вверх?

Так не бывает. Нижний бросок дает такой крученый, что дуга машущей понизу руки придает мячу движение вверх, а потом заданным поворотом сворачивает при падении. Изначально мяч взлетает не поворотом, а от взмаха руки.

Но мяч на моих глазах оказался таким вот сюрпризом.

Вообще пропал из вида. Ушел от моего левого плеча и дальше влево, разбрасывая кровавые цветы, свернул направо, а в момент попадания в страйк-зону подскочил прямо вверх, целя в челюсть бьющего.

Полусекундное мгновение.

Не махая битой, еле отдернув голову, я спасаю себе жизнь.

Вот он как… Гарь в носу и то, что случилось прямо перед ним, ошеломило и просветило меня.

— Думаю, ты понял, но я нарочно, семпай. Я уважаю тебя и сейчас специально промахнулся. Теперь — два страйка, три бола. Что будем делать, Исидзуэ-семпай? Дальше пути нет, счет полный!

Что будем, то и будем.

Я примерно, но понял, как работает его скрюбол.

«Вон оно что, вот какая хитрость!» — нахваливая себя и сердясь на себя же, не могу придумать противодействия.

И вообще, по условиям этой дуэли 99% не отбиваются. Можно закрыть глаза, махнуть битой от балды, и если по случайности мяч окажется там же, где по такой же случайности окажется бита… это уровень чуда. Носители синдрома А — кто их знает, но нормальный человек такое не победит.

— Последний. Дальше не отобьешь — умрешь, ага?

Синкер хватает девятый мяч.

По условиям уже все кончилось. Сейчас побегу на Синкера — не успею, побегу от него — по затылку влепит.

— Х-х!..

Похоже, жаркий яд от левой руки поступать перестал, потому что мир дергается и пропадает от ужаса перед смертью. Чувства опасности у меня нет, но ужас есть. В условиях неизбежного убийства Исидзуэ Арика наконец возвращает себе обычный человеческий страх.

Слишком запоздалое сожаление.

Ага, корю себя, все-таки схватился за что не надо, а правая рука Синкера подносит мяч к груди. Входит в сетап-моушн, движение начала броска.

И в этот момент, за секунду до гибели…

— Э-э, запасной, запасно-ой! На замену Унылому Малому приходит Огненная Рука Успеха, бьющий Хиномори Сюсэй. Поприветствуем!

…гордо, как стена какая-нибудь, появился мужик в черном плаще. Защищая меня, застывшего перед лицом фигуры в капюшоне с косой, то есть мячом. Этак всхлопнул плащом, словно расправив крылья. Плачевная, но милая сердцу сцена появления героя.

— Ты…

— Йо, парень. Это называется пинч-хиттер, да?

Лицом вполоборота ко мне, Хиномори Сюсэй медленно ухмыляется. Мастер демонического мяча смотрит на внезапную помеху одурелыми глазами.

…Хотя это неважно. Причины причинами, но это — боук, дорогой Синкер.

***

— Йо, братишка, хочешь поиграть? Ну так вперед, дяденька с тобой поиграет! Тебе отнюдь не будет скучно. Определенно веселей, чем затыркивать приличных, здоровых, из хорошей семьи, а посему можешь разок расслабиться, улыбнуться и сдохнуть!

Мужчина в зеркальных солнечных очках и плаще.

Он, ранее назвавшийся Исидзуэ Арике как Хиномори Сюсэй, дружески заговаривает с маньяком-убийцей.

В его руке — палкообразный сверток. Тоньше и длиннее, чем бита. Видимо, длинный меч, замотанный в тряпку, тренировочный. Кажется, он считает его битой. Он вытолкал Исидзуэ Арику в запас.

— Э, ты чего…

— Да ладно, ладно. Арика-сенсей, где-нибудь в уголке сиди дрожи, обхватывая дланями чело. А, только по возможности болей за меня, мне будет приятно… Поддержка зала меня странным образом восхищает. Угу, вот так хорошо, как бы, ну, когда этак тщеславно и вы-надоели-молчать так и прет, то разве это болельщик, но раз уж делать нефиг, лучше дома сидеть пазлы выкладывать. Время терять лучше веселей, как-то так, ну, когда все прижимает и разгорается упоение в бою и бездны мрачной на краю, скажи!

Хиномори Сюсэй, сухо хохоча, горизонтально взрезал воздух длинным мечом. Исидзуэ Арика округлил глаза, зрачки в точку, и ретировался… Может, от вида страшного клинка, а может, не желая больше слушать такую околесицу.

— Пинч-хиттер… ты вообще понимаешь, что он такое?

— Еще бы. Маньяк-убийца, про которого слухи, да?.. Ну. На вид малость не подходит, но где-то наполовину не могу пройти мимо, так что… немного слямзю софитов у героя. Я не тебя спасаю, так что можно не чувствовать себя обязанным. А если уж о-очень охота считаться, то думай, что это сдача за джанк-фуд.

Взметываются длинные волосы и плащ; Хиномори Сюсэй встает — меч в обеих руках — против Синкера как бэттер.

— Не знаю, что ты затеял, но… — Синкер перевел взгляд с Исидзуэ Арики на новоявленного монстра, отступил на шаг. — Раз встал на изготовку, то теперь ты моя добыча.

В глазах маньяка-убийцы светится гнев.

Синкер раздражен тем, что прервали его выигрышный мяч, который решил бы дуэль, и вызывающей беспечностью этого мужчины. Для него эта игра — серьезный бой до смерти. Естественно, неинтересно, когда кто-то ржет и все портит, но более всего его решительно злит поведение мужчины.

Мужик без слов говорит: это, может, и смертельная игра, но все равно бейсбол. Такие детские забавы нечего принимать всерьез.

— Три мяча… Что ж, если повезет, не умрешь, Черный плащ.

Грозящий убийством взгляд мастера демонического мяча уперся в молча ухмыляющегося Хиномори Сюсэя.

Противостояние маньяка-убийцы в капюшоне и монстра в плаще.

Зловещая, гибельная атмосфера, не подходящая летней ночи — да что там, не имеющая права на существование в мирном городе.

От разъезда вверху доносится рокот машин, но ощущение отдаленности куда большей, чем на самом деле. В стороне от дороги, перед автоматом с напитками, Исидзуэ Арика следит за развитием событий, и в его душе что-то скребется.

— Ого. Уф, тут автомат по сто иен.

Попивает баночный кофе.

Однако — вопреки уверенным ожиданиям, Хиномори Сюсэй не поднял ни руки, ни даже ноги навстречу Синкеру.

Первый мяч, второй мяч, оба пропустил мимо. Всего за две минуты набрав два страйка, он и сам озадаченно — такое не отбить — насупился.

— Ты че, новенький, только языком чесать здоров? — подтрунивает Синкер. — Ты бы хоть рукой махнул, а то все впустую.

Мужик в плаще, напротив, ничуть не напряжен. Хоть и встал на место бьющего, но не двинул своей импровизированной битой… Нет, он даже надобности двигать мечом не чувствовал.

— Ну, блин. Мне казалось, реально стоять на квадрате клево…

Позевывает… И гадать уже нечего. Скрюбол на ста сорока километрах в час. В обстоятельствах грядущего страйк-аута и расставания с жизнью он очень скучал.

— Гм-м. Вообще-то темновато, плохо видно. Честно сказать, так драйва ваще нет. Слышь, браток. Как одержимый одержимому — может, добавим скорости?

Реет черный плащ.

Бывалое ли дело? Хиномори Сюсэй чуть присел на месте и высоко подскочил.

— Кха?!

Брызги баночного кофе Исидзуэ Арики.

Высота — полных шесть метров. Лунное сальто, которому судьи могли бы дать 10-10-10-10, слишком безупречное — мужчина описал баллистическую кривую высоко в небе.

— Так, так. Дальше нужен супермощный спотлайт-прожектор, да!

Черный плащ исчезает.

Смотрящий снизу, с дороги Исидзуэ Арика не видит, что происходит потом. Только воображение подсказывает, что что-то случилось.

Жалобно вскрикивает звук тормозов. Водитель перепугался, наверное: на скорости под семьдесят в свете фар внезапно появляется нечеловек. Дал по ручнику или не успел? За эхом пронзительного визга шум продолжился, как в анекдоте.

…На разъезде над головой разверзся ад.

Одно за другим — вторичные столкновения. Мост запылал. Постоянные вскрики тормозных колодок. Скрежет и вой металла. Вопли людей. Хаотический оркестр. И опять высовывается причина всех бед.

— Для импровизации отлично, а? Ладно, поднимайся, юноша. Тут хоть чуть-чуть повеселее, поиграем с тобой.

Мужчина улыбается, на фоне мечется пожар.

Более двадцати тяжелораненных, каким-то чудом нет смертельных исходов — так записано в этом деле о бильярдном столкновении на трассе Сикуры, которое до его вторичного появления будут считать несчастным случаем.

Его имя — Хиномори Сюсэй.

Два года назад разыскиваемый с крупномасштабной облавой по всей южной границе префектуры C, установленный виновник серии убийств с особой жестокостью. Бежал по дороге в клинику имени Ольги и с тех пор затерявшийся, прозываемый в слухах Вампиром одержимый.

Что увидел Синкер в этом мужчине на фоне пожара?

Он, как макака, взобрался на столб освещения и спрыгнул на полосу. Как Хиномори Сюсэй, одним прыжком взобраться он не смог, но все равно продемонстрировал весьма поразительные для обывателя физические качества.

Поднявшийся на сцену Синкер встал напротив одержимого на фоне пожара с волей убивать и еще большей враждебностью.

— А ты мальчик, вон как пришел. В награду оставайся на своей стороне. А мне и на этой весело.

За пару минут разъезд превратился в ад, но разбитые автомобили пылали на левой стороне дороги, а правая не претерпела изменений. По ней проехала машина, любуясь на горящие следы происшествия в зеркало.

…Посредине этой правой стороны стоял черный плащ. Среди не летящих пуль, но надвигающихся на скорости в семьдесят километров в час груд железа, он улыбался, держа длинный меч наизготовку.

— Хей, юный бейсболист, это последний мяч. Я тут кое-как уворачиваюсь, так что можешь кидать в страйк-зону. Не парься, это все-таки просто игра в мячик. Нужно же зрителя побаловать зрелищем, а то обидится!

Хиномори Сюсэй не в своем уме.

Но и Игурума Казуми тоже давным-давно выжег свой здравый смысл.

— Игра в мячик, говоришь…

Не победить. Этого мужчину никак не победить, кричит одержимая правая рука. Не победить — значит, вывод ясен. Брошу — отобьют. Отобьют — умру. Стоит третьему мячу подняться в воздух, его жизни конец. Но Синкер не остановится. Он не успокоится, пока не уничтожит этого человека, поносящего бейсбол своим «игра в мячик», этой же самой игрой.

— Ха-а!..

Подавляя агонию сухожилий, взмахивает правой рукой.

Скорость и траектория молниеносны.

Демонический мяч, который не отбить человеку, пляшет зигзагом над трассой, направляясь к цели.

Цель — не тело, но страйк-зона.

Маньяк-убийца Синкер — тот, кто сбивает спесь с бьющих. Сначала — страйк-аут, иначе жизнь бьющего не забрать. Пусть даже его охватило предчувствие, что отобьют, это правило неизменно… А в итоге:

— Уть… н-ха-а?!

Хиномори Сюсэй просто, изящно промазал по демоническому мячу Синкера. Свинг был устрашающим и пустым. Необсуждаемый промах. Элегантный, как фанера над Парижем, такой не стыдно и людям показать.

Так закончилась дуэль, и Синкер без колебаний сжимает наказующий мяч. Цель — затылок Черного плаща. Демонический мяч, уносящий жизнь добычи, пропустившей страйк-аут. Атас, человек-черный-плащ. Беги, человек-черный-плащ. Если бы рядом был Исидзуэ Арика, он бы наверняка со всей мочи орал Хиномори Сюсэю: «Ну ты ламер!»

— Ох е... М-да, такое поди отбей. Это ж не какой-то двухступенчатый крученый. Он не только направление, а еще и скорость меняет! Ясно, ясно, вот как можно управлять еще, ишь…

Нет желания слушать отмазки Хиномори Сюсэя. Синкер, словно равняясь с проезжающей машиной, выпустил демонический мяч вбок от цели.

— О?

Демонический мяч промчался мимо Хиномори Сюсэя, пропал во тьме, а потом, искрясь, налетел на беззащитную цель.

Все как обычно, траектория, впрямую, ни сантиметра ошибки — атака, пробивающая затылок. Но…

— Не, так не пойдет.

Как и при предыдущем страйк-ауте, Хиномори Сюсэй просто увернулся от пущенного из мертвой зоны демонического мяча.

— Угу. Отбить тяжело, но уж увернуться-то кое-как можно.

Фигура в плаще выходит из стойки бьющего.

Перехватив длинный меч в одну руку, подносит палец свободной левой ко рту. Из щели между нечеловечески кривыми зубами к пальцу высовывается длинный язык.

— Хорошо, хорошо, ты победил, юноша.

Черный плащ колышется.

Свесив руку с длинным мечом, вампир наконец сбросил свою личину живчика…

— Но сам понимаешь… Удача выжить с этим не связана.

…и жестоко ухмыльнулся, как играющий с добычей волк.

Вьется по ветру черный плащ.

Ненавязчиво сделаннай первый шаг.

Почему-то Синкеру это не показалось даже началом наскока на добычу.

— Кх!..

В два счета сожрет. Такое интуитивное заключение заставляет Синкера взять первый мяч. Он на полной скорости отталкивается ногами и отпрыгивает назад. Вынув левой рукой из-под парки мяч, он пасует его в правую, одновременно быстро сжимаясь, скручиваясь. Скаля неправильные зубы, Вампир одновременно с шагом подвергается атаке безотказным демоническим мячом.

Достойно восхищения.

Отпрыгнув назад и закончив прыжок на крыше одного из потерпевших аварию автомобилей, он одновременно на одной опорной ноге поворачивает тело вбок. Если смотреть сверху, его боковой похож на красивый правильный круг, как по циркулю. Выдав мяч на ста тридцати километрах в час, он не прекратил поворот.

За какие-то две секунды три оборота, как юла. С машинной правильностью выпускает целых три демонических мяча. С разрывом в полсекунды они устремились к цели.

С точки зрения цели — слева, справа, и практически точно сверху. Мячи, призванные поймать Черного плаща, через секунду свернули под прямым углом, каждый в свою сторону, и метнулись под невероятными углами к цели.

Вмиг перекрывшие три стороны, незримые снайперские удары. В щели между этими необратимыми ударами Вампир захохотал.

Если серийная атака Синкера — филигрань от руки человеческой, то Вампир — на уровне стихийного бедствия.

Окруженный с трех сторон, Черный плащ побежал к Синкеру. На скорости, когда остается размытый силуэт, вертясь и приплясывая, превращаясь в воронку смерча, оставляя ямы на асфальте. Если Синкер — машина вращения для испускания демонических снарядов, то и этот мужчина — бешено крутящася юла. Балетными движениями он усиленно избегает мечущихся пуль.

Как это понимать?.. Это не были случайные уклонения от обстрела. В миг поворота демонического мяча траектория замечалась и минимальным движением избегалась, что и привело к такому итогу.

У Синкера — три мяча. Каждый из них свернет дважды — получим диффузные, неоднозначные отражения суммарно шести атак. Черный плащ бешено пляшет, без труда избегая их.

Ни один не попадает. Синкер больше, чем бешенством, что его демонические мячи бессильны, ошеломлен пронзительным страхом. Не то… В скорости этого мужчины что-то не то. Критериями «быстрее того-то», «медленнее того-то», «круче того-то», «резче того-то» — такими… счетными критериями — его скорость неизмерима. Со всей определенностью явствует — его скорость качественно отличается от нас. Даже если мяч быстрее по скорости, в этом нет смысла. Не достанет, даже если будет двигаться быстрее этого. Что-то неправильное для живого существа. «Пока это непонятно, такого врага не повергнуть, от него не убежать!» — кричит все тело…

— А…

Подавляющий запах смерти. Подгоняемый ужасом, что через секунду придет это, он лишится головы с одного маха, Синкер вспомнил по ассоциации о чем-то очень похожем.

Фактически — дурная история, но Черный клубок, что надвигается на него сейчас, был неотличим от выпускаемого огнем боевой машины вьющегося по земле фейерверка.

— Ну и!..

Стряхнув воображение, он бросает четвертый мяч.

Расстояние между ними — уже менее четырех метров. Занимающим менее секунды питчерским движением, не имея возможности достаточно раскрутиться, он не может многого ожидать и от скорости, и от контроля.

— …что с того-о!..

Он бросает обычный быстрый мяч. Прямой, в лицо, он был избегнут. Однако этот мяч обладает доступной только для Синкера особенностью. Истинная суть двухступенчатого синкера: пятнистый демон, заставляющий мяч свернуть под прямым углом, уж на этот раз снесет голову цели!..

— Ну блин, я что, не вижу?

И Вампир легко разгадал трюк.

Как адская птица, Черный плащ взлетает. Опускается на капот, держа страшный меч в левой руке на уровне пояса, и демонический мяч, летящий из явной мертвой зоны, возвращающийся, сыпля искрами, сзади, пролетает мимо из-за легкого движения шеи.

— А… А…

— Однако ты, юноша, головастый… За долю секунды зажигаешь налипшую кровь, пользуешься ей как реактивным движком. Сзади, опять же по приказу, скрюбол меняет направление и ускорение. У тебя, юноша, новообразование — не какой-то там локоть. Сама кровь, горящая с искрами, — истинная способность Синкера… Ну и ну. Надо же, есть и кроме меня сорвиголова, который жжет эту штуку как горючее.

Без дружелюбности. Несмотря на содержание слов, голос Вампира крайне холоден.

Синкер не может двинуться. Меч в руке черного плаща. Нет, даже не меч, а копье. С силой сжатое в руке страшное оружие сейчас почти бросается на него. От такого страха, какой дает угроза быть пробитым крупнокалиберным снарядом, не работают ни ноги, ни голова.

— Ну что вы, не удивляйтесь, коллега. Такой фокус один раз увидишь, и вся соль пропадает. Даже тот малый, что внизу, заметил!.. А-а… Но да, это правда только твое, уникальное. Такое не повторить, если изначально не крутиться, как бог питчеров. При размерах бейсбольного мяча два поворота — предел, я полагаю? А то будешь делать больше, и все прогорит! Но эффективность ни к черту. Если так вот выкладываться, то и недели не протянешь, ну?.. Ладно. Бережешься ты или нет, все равно здесь тебе ■■■■■■.

Лицо вампира приближается.

Подходит вплотную, словно чтобы впиться в шею.

— А…

«Не хочу умирать. Спасите».

Глаза Синкера вопят об ужасе.

И в этом ничего удивительного. Они стоят лицом к лицу. Под зеркальной поверхностью очков он увидел глаза Вампира.

Глаза без зрачков. Словно у демона безумного гнева. Глаза льда, выдавливающего жизнь из всего, что видит их.

— А…

Левая рука Вампира взмывает вперед.

Длинное оружие врубается в шею Синкера.

Пропавшие перед лицом смерти мысли бесполезно приходят к умозаключению. Что за извращенный сюжет. Оружие этого мужчины — не меч, не копье. Это же старинное средство уничтожать вампиров — огромный осиновый кол…

***

Цвет красящего ночное небо пламени сулит беду.

Почти четыре минуты я смотрел вверх от автомата с кофе на разворачивающуюся трагедию. Все, впрочем, происходило на шестиметровой высоте надо мной, и только и были слышны смачные звуки катастрофы, но и это буйство перегорело.

Звуки сирены издалека. Если остаться здесь, допросят из-за подозрительного поведения, и в нашем с Мато-сан романсе наконец может подняться флажок трепетной беседы в КПЗ. Собравшись удалиться, я опускаю банку из-под кофе в мусорную корзину, и тут…

— Э-эх, незадача, незадача. Ну не сходится с такого стиля «настоящим» обмениваться тычками, пинками и огоньками… О, вы еще здесь, юноша? Ваше стремление воспитанно досмотреть представление до конца зело радует.

С разъезда спрыгнул бредящий Черный плащ.

Деревянный меч в руке… или даже железную трубу… а то и вовсе нечто, как железная труба с косым концом… в общем, он это вновь оборачивает в тряпку и с потрескиванием поводит плечами. Его движения как бы говорят: «Сделал дело — гуляй смело».

— Гм?.. Чего, мотай быстрее, а то слопаю! А, если будут мурыжить, про меня ни гу-гу, ага? А то время потеряешь на разное, опоздаешь вернуться домой. Если придется, то рекомендую восхвалять. Но да, как человеку было бы желательно к часу двадцати быть дома!

— Пардон, но даже если попросите, я ничего не расскажу. Так что с ним, отбили?

— Ты в меня верь, достойный страйк-аут.

Черный плащ смеется без причины. Верный признак.

— Не понял… Такое там устроить — и страйк-аут?

— Ну, гм, это ж представление, так? Все равно под конец драчка насмерть, да? Вот, так что надо было в первой половине красиво проиграть умельцу. Согласись, бросить в конце цветы — минимум приличий для взрослого.

Мужчина снова изгибает губы. На сей раз к его улыбке примешаны настоящие мысли, она гармонирует с его грозной внешностью, жестокая, беспокоящая.

— Цветы в конце — то есть Синкер, того?..

«Убит?» — не сумел выговорить я.

Пламя происшествия где-то над головой, левый протез болит больше, чем когда играл с Синкером, звук сирены совсем близко. Все эти разные компоненты сдвинули сознание куда-то к неповседневности, но я заколебался сказать безвозвратное слово.

— Не, не убит. Потому что нет нужды. Когда прижало, у него на лице написано было желание удрать, и я дал ему удрать. Это зазывальный бизнес? А, тьфу, строго наоборот. Э-э, зазывально-отпускальный? Тоже как-то не так…

Ну и что это? Разнес все к чертям, а в результате ранил и отпустил?..

— Ну-ну, не делай такое лицо, юноша. Говорят тебе, пусть бегает. Это уже — в ауте. Он хочет сам себя уничтожать, ну и отпустим. Опять же, он только кажется, что жив, но у него правая половина тела уже отмерла.

Правая половина тела уже отмерла. Нюанс, что не от его руки, а так и было… Разрушение Синкера явно не только ментальное.

— Вот как… И сколько, думаешь, ему до самоуничтожения?

— Сколько ему осталось? Не скромничаем, юноша! Даже если он почти мертвец, думаешь, я прозеваю, если в нем останется жизнь?

Он радостно смеется. Мужчина в черном плаще приятельски положил мне руку на плечо и выгнул рот легкой улыбкой.

— Послушай. Тот одержимый уже самоуничтожен. В нем не осталось жизни. Он давно мертв. Он как механизм, в котором еще осталось топливо, и он не желает останавливаться. Жаль его, но когда огонь в нем выгорит, его судьба окажется на свалке.

Опускает руку. Хиномори Сюсэй легким шагом удаляется.

— Стой. Заодно можно еще вопрос? Ты здесь случайно пробегал?

— М-м? Смеешься, так удобно никогда не бывает. И я до этого кое-кого искал в Сикуре. А сюда пришел потому, что почуял атмосферу боя, подумал — о, весело! — и вклинился вот.

— Ага… Атмосфера боя — это ли не самый удобный сюжет, Хиномори-сан?

Как бы, блин, у нас тут не комиксы.

— Угу. Понимаю. Да, понимаю твою реакцию. Я тоже хоть и обожаю героику, но этот момент сомнителен. Но знаешь, существуют те, кто на самом деле ее чувствует, куда деваться. Вообще, столько трудов, но в этот раз наполовину попало, а наполовину нет.

«Ну ладно», — говорит Черный плащ и уж на этот раз удаляется.

Сирены наконец заполонили воздух, полицейские машины одна за другой вставали вокруг места происшествия.

— А. Точно, я тоже хотел спросить.

Хиномори Сюсэй останавливается, не оборачиваясь.

Человек, способный вмиг убить, несмотря на то, что между нами больше пяти метров и что он стоит спиной, задал…

— Скажи, а где такой протез купить? Ногу я видел, но руку — впервые!

…безразличным голосом вопрос, который нельзя пропустить мимо ушей.

***

После расставания с ни в каком месте не строгим «братцем» Хиномори Сюсэем.

Вокруг закишевшего зеваками места происшествия все фактически устаканилось, и полиция даже не стала расспрашивать присутствующих, а я сумел спокойно вернуться.

Между прочим, я молча проигнорировал последний вопрос. Если смотреть шире, Хиномори Сюсэй стал моим спасителем, и я хотел бы, чувствую благодарность или нет, ради приличия ответить, но ответа просто нет.

Я пришел в свою комнату в благотворительной многоэтажке, где Кирису с хозяйской мордой пялился в телек.

Никто не говорил о всего час назад имевшем место ДТП. В местном телевидении префектуры C, наверно, разгильдяи, а может, трассу перекрыли… Наверно, второе.

«Трупов не было, юноша. Хоть без кошмаров посплю. А? Проблема не в жизнях? Починка? Возмещение ущерба? Дуралей, в наше время без автостраховки ездят только те, кто еще и без прав, док Арика. Спокойно, на камеры все записано, так что всем все застрахуют. Небось еще новые машины канючить станут!»

Вот что натрепал мистер Хиномори. В полиции, может, уже увидели в записях камер наблюдения подозрительного мужика и сейчас ломают над ним головы.

— А, вернулся? Поздно ты, вроде собирался к семи назад?

— Сегодня было что расследовать, где только не побывал. А, и еще по пути домой Синкер напал, так что…

Особенной реакции не последовало.

Прохожу перед Кирису и к ванной. Умываюсь теплой водой из холодного крана, смываю пот. Наверное, нервы успокоились — отклик от левой руки крайне слабый. Полдня с протезом ходить устал, поэтому снимаю.

Обратно в комнату, там как раз Кирису скучающе протикивал каналы.

— Слышишь, на меня Синкер нападал.

— Два раза сказал… Че пристал, я же сказал, меня не касается.

Отбалтывается. Реакция в категории предсказуемых. Я тоже не от большого счастья пытаюсь спустить его на грешную. Просто выполняю долг информатора.

— Да, ага. Действительно не касается. Все равно он сам помрет. И полиция создала следштаб, не сегодня-завтра поймают.

Завтра — это, конечно, я загнул, но да, речь о Мато-сан, ей самоуничтожающийся одержимый — дело безотлагательной важности. По ощущениям столько и получается.

— Э… Погодь, в смысле — сам помрет?

Заглотил наживку.

— Да так. Просто он на грани развала. Больной синдромом А в тяжелой стадии… то есть одержимый, который не лечится, а просто живет как овощ — таких случаев много. Новообразования — правда средство исполнения желаний, но одновременно слишком большая нагрузка на обычные ткани. Если им слишком часто пользоваться не «чтобы выжить», внутренности отмирают и приводят к смерти… А Синкер совсем чуть превысил скорость своей маниакальной деятельности.

Что ни говори, это по человеку за два дня. Если он для всех их пользовался той правой рукой, то, как и сказал мистер Хиномори…

— Впрочем, с моей точки зрения, у него это не столько соматика, сколько психика. У многих пациентов с синдромом А психические осложнения… Одержимые — в основном те, у кого началось с психики, но много и таких, кто уже обзавелся новообразованием и только тогда заболел психически. Синкер из таких. Впадение в детство, частичная утеря воспоминаний. Короче, незаметное даже самому человеку нарушение памяти.

Синкер до начала игры даже не понимал, кто перед ним. Нет, в том состоянии он, наверное, не знал и кто он сам.

Он начал матч, схватил мяч, бросил несколько, и только тогда наконец проявил сознание «Игурумы Казуми». Вопрос в том, сколько потребовалось мячей, чтобы это сознание проявить. Недавно, видимо, сразу с начала игры возвращавший себе сознание молодой человек перешел в состояние, когда одного-двух мячей «не хватает». Это конец. Как зависимый наркоман, он так и после матча… даже после соответствующего правилам убийства бьющего, не получая удовлетворения, останется потерявшим самого себя убийцей-фантомом, пустой оболочкой.

— Очевидно, после этого — финиш. Игурума Казуми становится верным имени маниакальным серийным убийцей и продолжает убивать, пока его не отобьют до смерти.

Впрочем, убийца он неподдельный. Преступление по любой причине, при любых воздержаниях — преступление. Наверняка то, насколько убийца в Синкере истинный или временный, самому Синкеру безразлично. Каким он был в конечном счете?.. Это заключение может как-то поддержать не его и не жертв, а только нас, наблюдателей.

Все равно нет реакции. Кирису явно твердо решил.

— Ладно, тогда проехали. Больше не буду сыпать соль на раны. Лучше вот что скажи, Кирису. Говорят, ты ради денег на все готов?

«Вроде того», — следует бездумный ответ.

Это радует, что он не возражает.

— Тогда мне надо кое-что подготовить по мелочи, что скажешь?

Кирису есть Кирису, я есть я. Нельзя до бесконечности лезть не в свое дело. Я должен работать, чтобы жить своей жизнью.

— Че-е?.. Что-что, диаметром три метра?..

Кирису скорчился от странного заказа.

— Сделаешь? Если да, затаскивай сюда. Разумеется, оплата, как положено, по получении.

***

Так.

В этом деле моя возможная роль исчерпана.

Мастер демонического мяча Синкер. Беспричинно бросивший бейсбол гениальный бьющий. Старое обещание не выполнено — разминулись. Цепь событий, что никак не может быть историей Исидзуэ Арики.

Спуск занавеса — роль аса команды Западного блока.

Третье лицо, что просто стояло рядом, только и может, что безответственно распалять игроков, дергаться и смотреть на историческую схватку.

Совершенно очевидно, что решимость и исход — дело участников. Как спортсмена ни поддерживай, ты, в конечном счете, за москитной сеткой; такая наша жизнь.

8/Sinker. (bottom)

Исидзуэ Арика сказал, что Синкер и сам не замечал регресса памяти. Это факт, но неточный. Ведь его память сама по себе уже развалилась больше полугода назад.

Год две тысячи третий, лето.

Как раз закончилась районная квалификация, и деятельность бейсбольных клубов подошла к небольшому перерыву. Игурума Казуми, как всегда, стоял на «холме» и в одиночестве тренировался в бросках.

Нет и следа недавних крученых мячей. До кэтчера мячи вообще не долетали, но он раз за разом пытался.

С тех пор как он по причине травмы локтя ушел с финала отборочных, прошло несколько недель. Не знавшие о внутриклубных трениях одноклассники думали, что он на реабилитации, но в глазах знавших факты одноклубников его действия были не иначе как соринкой в глазу.

Возможно, под «крышей» родителей Сэкуры Юмии дело рук членов клуба замяли. Школа озвучила это так: с точки зрения воспитания не дело для молодых людей с хорошим будущим иметь темные пятна в досье.

Эту историю не разгласят. Жертву побоев, Игуруму Казуми, умаслили тем, что доучат бесплатно.

Члены клуба, отделавшиеся чрезмерно легко, сами чувствовали, насколько велика справедливость всего этого, но сам Игурума не был заинтересован туманным грядущим. Важным для него было только одно — станет ли его собственная правая рука прежней.

Неизлечимое раздробление кости. Какой там камбэк в питчеры, с таким переломом трудно просто жить. Отмахиваясь от этого факта, он окунулся в тренировки с головой.

Члены клуба смеялись над неприятием Игурумы Казуми его проигрыша;

Игурума Казуми день за днем вставал на «холм» и день за днем продолжал бросать мяч, который теперь не летел дальше нескольких метров.

Вид старшеклассника, играющего сломанной рукой, у членов клуба вызывал только смех. Дурак, что ли, не знает понятия «сдаться»! — они продолжали издеваться над его жалкими бросками.

Что бы ни случилось, с любой точки зрения — восстановление Игурумы Казуми невозможно. Сам Казуми знал это лучше всех. От Синкера, что заставлял многих бьющих трепетать, не осталось и следа. Он понимал, что теперь проиграет и младшекласснику, но все равно бесконечно повторял тренировки.

Игурума Казуми был в психическом смысле одержим.

Причина заходить так далеко? У него была мечта, перед которой он никак не мог сдаться.

Зима, декабрь того же года.

Игурума Казуми, как всегда, закончил тренировку и уборку, которую младшие спихнули на него, и вернулся домой.

На следующий день он ворвался в класс, где занимался второклассник, капитан бейсбольного клуба Сэкура Юмия, и попытался учинить над ним расправу, но учитель его переубедил и отвел в так называемую комнату направления учеников.

Школа оценила психическое состояние Игурумы Казуми как «слегка» возбужденное, с чем направила его в полицейский участок Сикуры, где попросила помощи отдела юношеского воспитания. В тогдашнем протоколе отмечена крайняя степень психического расстройства парня.

Три дня спустя.

Выйдя из камеры предварительного заключения, Игурума Казуми выслушал решение об исключении из школы, под чем подписался. Домой он не возвращался, а был замечен примкнувшим к лицам неопределенного места жительства. В отделе юношеского воспитания же его записали в беглецы из дома и в этом качестве объявили в розыск, но ни один офицер не обнаружил и не задержал его.

Полгода спустя, июль две тысячи четвертого года.

Прошло целых шесть месяцев, и летняя жара как раз вступила в свои права, когда среди лиц без определенного места жительства обнаружился юноша, похожий на Игуруму Казуми.

Однако это всего лишь гипотеза. Неподтвержденная. Сознание этого юноши было нестабильным, и он был в таком состоянии, что не мог назвать собственного имени.

Бродяги в возрасте беспокоились за него и поддерживали его существование. Спрашивали, где его дом, а он отвечал, что не хочет вспоминать. Порой юноша с умоляющим видом неуверенно бормотал: «Простите, я бы хотел стать питчером».

И каждый раз бродяги отводили взгляды. Ведь правая рука юноши — даже им не хотелось смотреть — была выломана под неестественным углом.

Поводом послужил очень жалевший его бомж.

«Если так уж любишь бейсбол, тебе надо это видеть», — сказал он и отвел его к молодым людям, игравшим в недавно начавшую набирать обороты игру.

Разумеется, они не могут участвовать. Дозволено только просто стоять поодаль и смотреть.

Но, кажется, он все равно почувствовал что-то.

С тех пор юноша стал лениво смотреть на SVS, и понемногу к нему вернулась минимальная ментальная активность. В этой игре противостояли питчеры и бэттеры, группы которых собирались каждая в своем месте.

Питчеры избрали вотчиной промышленную полосу посреди холма Сикура и Нодзу. Многие здания из долгостроя внутри просторны, как супермаркеты, и не сильно загажены. По разным причинам — то ли строительство в них заморожено, то ли просто в какие-то дни там никого нет — они пустовали и неплохо подходили для тренировок питчеров.

Он проскальзывал на стройплощадки мимо взглядов всего собрания и мутно смотрел на их практику.

В его сердце гнездились восхищение и ностальгия. А еще — огненная боль.

Эмоции — электрические пульсации. Неизвестно, что именно вновь пробудило его когда-то разбитую психику, какой напор чувств позвал его помраченное сознание обратно.

Он сжимает уже недвижимой правой рукой мяч и все смотрит расслабленно, щурясь на летнем солнце, на питчеров-погодков. Словно спросонья смотрит кино в отрешенности — «к ним» мне не попасть. И вот однажды…

…Фух. Внезапно вернулась его старая память.

Такой же, как сейчас, летний полдень.

Он, совсем маленький, сжимая мяч, бежал долгой дорогой в гору.

Перед глазами — старенькая тележка с грузом, которую везет одна женщина.

Тонкая женщина. На тележке — арматура и брусья, подкинутые от щедрот городскими заводиками. Такое никак не может и не должна тащить одна женщина.

Мало-помалу женщина уставала. Уклон дороги был почти что горным. Асфальт, где не ездят машины. Со стороны подъема — пышная зелень. С другой стороны — вид сверху на рощами торчащие дома.

…Женщина упорно волочит тележку. Она отвезет этот груз на другой завод, что за холмом, и продаст там за не самые маленькие деньги.

Все так неприглядно и смешно. Эта женщина не имела возможности зарабатывать иначе, чем таким старомодным путем.

Кажется, маленьким он помогал ей. Только и думая поиграть, он недовольно становится позади тележки. Ему хотелось выкинуть это все и пойти играть, но женщина одна не может тащить тележку. Он подавляет недовольство и толкает. Мяч в его руке — минимальное волеизъявление.

Но в конечном счете их сил не хватило.

Тележка остановилась посреди холма, как вкопанная, и они ничего не могли больше сделать. Как нищенство застряло на обочине. Автомобилей нет. Сдвинуть не получается. Да и если бы кто-то проехал, вряд ли бы протянулась рука помощи. Захотелось взять и сбежать, но тележка заемная, и ее даже бросить нельзя.

Слишком тяжелое, жестокое лето.

Среди мира, сияющего под солнцем, они распластались грязным черным пятном. Таким ничтожным ему себя еще никогда не приходилось чувствовать.

Синее-синее небо над головой холодно.

Летние лучи солнца палят макушку.

Уже не зная, как дальше быть, он почти заплакал.

Он понимает, его дом беден. Он понимает, женщине в работе необходимо помогать.

И все же это было уже слишком. В заношенной одежде, таскают всякую дрянь, прохожие ржут. Так жалко и уныло, он почти сорвался в злобе на невезение.

Но до этого он видел нечто по-настоящему тяжелое.

— А…

Точно!.. — вернулось ускользавшее сознание.

Он был беден. Он был обижен.

Та ерунда, о которой он в тот момент думал, бессчетное количество раз поднимала его дух; вот и теперь она дала ему силы воспрять снова.

— Ух. Ты — тот самый малец?

— Ага…

И вот он вспомнил, каким был.

Перед ним — мужчина средних лет, в шляпе. За окном веселятся питчеры. Совсем не похожий на прошлого, вообще незнакомый, дьявол заговорил:

— Ты хочешь к ним?.. Так давай. Прошлый раз получилось не очень. Не то чтобы я в возмещение ущерба, конечно…

О том, что взамен на нечто важное для него он исполнит его желание.

— Но, может, не стоит? Это не то, что тогда, на этот раз все по правде. Если отобьют — ты на самом деле умрешь. Ставка меняется. И если отобьют — конец, и прервать поединок ты не сможешь. Коли устраивает…

С доброй улыбкой дьявол говорит.

«За эту мечту стоит разменять жизнь?» — спрашивает он.

В давно усохшей правой руке собирается сила.

Снова. Он сможет бросать мяч снова — а если так, то какая разница, что это за тип? И Игурума Казуми кивнул.

Стоит ли поставить на кон все?.. А то. С того дня его мечтой было посвятить этому жизнь.

Начало игры.

Мужчина в шляпе сделал его одержимым демоном.

Для него, и так имевшего пораженный орган, оказалось не так долго сформировать как его, так и новообразование.

…С другой же стороны — может, в расплату за то, что так долго не тренировался, — его правая рука и половина прилегающего тела жестоко выгорела. Можно сказать, осложнения от воскрешения конечности. В результате он надел худи, укрывая тело и правую руку, и стал инкогнито.

— Дальше только уладить подготовку. Ну да. Ты хотел к этим вот…

Мужчина заговорил с группой питчеров, собравшихся на стройке. А он смотрит на происходящее издалека.

— Ну что… Если возьмете в компанию его, я исполню ваши…

Театральный голос.

Несколько помрачневших молодых людей, а также взглянувший на него, сидящего на развалине, и затаивший дыхание Сэкура Юмия.

Может, в голосе мужчины было что-то гипнотическое? Собравшиеся там питчеры в конце концов закивали… Он вдруг попытался вспомнить. Семь лет назад. Два мальчика, кивнувших в ответ на слова мужчины, — смотрел ли на них их друг таким же холодным взглядом?

Питчеры — с легкостью, подыгрывая шутке, а Сэкура Юмия — с неприятием смотрящего издали юноши в худи заключили с мужчиной контракт.

Странность появилась, не прошло и часа.

Наверное, он был особенным. Как сказал мужчина, поначалу все, не зараженные синдромом А, ведут себя неадекватно. Игурума Казуми не был зараженным, но уже был чем-то одержим. Поэтому он преобразился в сравнительно адекватной форме.

Когда молодежь стала жаловаться на сильную боль от изменений в теле, внезапно один из них укусил соседнего питчера. Как в фильме про зомби.

Тут же двое питчеров упали, все еще цапаясь, кусая, убивая друг друга. Безумие передалось остальным, которые стали устраивать такие же сцены с индивидуальными отличиями.

Может, было бы легче быть вместе с ними, но Сэкура Юмия остался не у дел. Как первый очнувшийся от кошмара. Здесь здравый ум — грех. Среди безумия самый простой и легкий путь выжить — облечься в еще большее безумие.

Если одержимость иллюзией — причина выживания, то Сэкура Юмия в целом был слишком усталым. Давай дружить! — брызгая кровью, его атаковали тени былых друзей, но Сэкура дал им отпор со слезами на глазах. Вылетающими из левой руки мячами он дал четверым питчерам по головам, сходил с ума, а когда очнулся, то уже бил товарищей битой как попало.

Аплодисменты с эхом. Весь покрытый кровью, в себя приходит ас-питчер.

— Превосходно. Я думал помочь ему, проредить ряды. А ведь и ты достаточно предрасположен. Совсем не то, что раньше, когда одни промахи… Вот наконец-то и последние дни этого города.

Мужчина нахваливает Сэкуру Юмию, Игурума Казуми же слышит повтор такой привычной подтасовки призов.

Отобьют — смерть. Отойдешь от схватки — смерть. Теперь, одержимый демоном, он не знает другого пути выжить, кроме победы. Сэкура Юмия взвыл, мол, ты не так нам говорил, и бросился на мужчину в шляпе. Прекращая это безобразие, из руки Игурумы Казуми вылетает крученый на скорости в сто сорок километров в час.

— Ч-что ты…

Голос Сэкуры Юмии дрожит, он оборачивается. Перед ним — глаза питчера, обдающие холодом из-под капюшона.

— Ты достал… Если не будешь бросать, дай мне номерной и вали.

Сэкура Юмия знает, кто этот питчер в худи. Знает и то, что скрюбол, вылетевший сейчас из его правой руки, говорит о возвращении его былой силы. «Убьет. Останусь здесь, он точно меня убьет», — говорила интуиция, и Сэкура Юмия, прикрывая странно искаженную левую руку, сбежал.

Брошенный, словно с желанием разнести, серебряный сотовый телефон. На нем номер аса, он — держава величайшего питчера. В этом городе нет никого, кто больше него подошел бы на это звание.

— Я тут сам приберусь. Чего уж там, достаточно отнести на соседний завод, и можно спрятать их так, что никто не найдет. Ты можешь пользоваться всем этим бейсбольным инвентарем. Теперь он тебе пригодится для мести, а?

Мести? Он недоуменно наклоняет голову.

Он не до конца восстановился. Свое имя он вспомнил лишь тогда, когда взялся за мяч в роли питчера.

— Запомни: твой выключатель — гнев.

Он уходит из долгостроя. В спину несется обычнейший, невыразительный голос мужчины:

— Даже если сейчас это неявно, когда проявится — не подавишь… Ты вспомнишь однажды, малец. Твой гнев направлен не на кого-то конкретно. Это — злоба на невнятное, лишенное формы общество.

Напоследок он спросил имя мужчины.

Долетевшее в ответ слово было еще более распространенным, чем черты его лица, самым обычнейшим именем.

Он — Игурума Казуми — начал сезон мести еще через несколько дней. Все еще не вспомнив своего имени, слонялся по городу, а как только заметил юношу, что когда-то ломал ему локоть, — родился Синкер.

***

В дикой тридцативосьмиградусной жаре.

В этот день он снова проснулся от пронизывающего мороза.

Убийство за убийством. Один к одному собранные телефоны — в беспорядочном парке среди деревьев. Сжигающее тело солнце середины лета и бесцеремонно вопящий, создавая эхо, раздражающий телефонный звонок.

…Поблизости звонит телефон. Двинул рукой — заткнуть, понял, что не то что рукой двинуть, а даже дышать нормально не может.

— А… а…

Сосредоточил возможности всего тела, стараясь просто дышать.

Еле-еле, придал телу слабое тепло.

…Половина кожи на его теле из-за искажения синдромом А выгорела. В результате потерялась львиная доля функции дыхания кожи. Снижение температуры тела — бьющий его ненормальный озноб — происходил от отторжения атмосферы.

С огромным трудом восстановив дыхание, проверяет нервы правой руки… Пока не двигается. Она стонет от жестокого обращения. Так и первого иннинга не выдержит.

Такая ирония… Она должна была без проблем восстановиться всего за недельку отдыха, но он не может столько отдыхать. Не «не хочет», а «не может».

Занудный вой сотового в роли будильника прочно захватил блекнущее сознание.

Он видел какой-то сон…

Казалось бы, это было час назад, но на самом деле — память примерно двадцатидневной давности. Самая свежая память хранит что-то другое, злое. Девятый бьющий. Вклинившийся мужчина в черном плаще. За шажок от убиения отпущенный, пришел сюда и тут же вырубился.

— Х-х…

Неважно. Это неважно. Он выравнивает дыхание.

Сейчас важнее его собственное тело. Оно в страшном состоянии. Настолько, что отклик, который, как он думал вчера, хуже не бывает, сейчас кажется здоровой нормой. Кончики пальцев словно отморожены. Холодно. Просто холодно. Солнце так близко. Снаружи тела так жарко. Но голоса с трибун далеки. От жестокости бренного мира мутит. Совсем немножко поспал, а теперь куда ушло то былое лето?

«Естественно. Если ты не будешь планово играть, ты исчезнешь».

…В тот день мужчина в шляпе рассказывал Сэкуре Юмии, как все устроено, его слова мечутся в голове. Что жизнь в них, одержимых, поддерживают демоны. Что если демона не кормить, то, естественно, погибнут оба.

А посему — храни упорство, мстительность. Находи силы жить. Повторяй, как дозу кайфа, смертоносную игру…

«Отобьют — умрешь. Именно об этом речь. Как только проиграешь, твой жар, твоя мечта остынет».

Да… Телом его движет уже только упорство, только злоба.

Как только он потеряет этот жар, он перестанет функционировать.

— Х… а, а-а!..

Нервы правой руки стыкуются. Безрассудная злая жажда продолжать броски стартует его двигатель.

Остался один. Все нормально, еще есть кому давать подачи. Еще остаются заданные цели, предметы мести, убеждает он себя.

— Еще, только, один…

Но что делать, когда мстить будет некому? Мерзкий рингтон сбивает его с рассуждений. Сможет ли он бросать и дальше? А ведь как только бросит, узнают, что он одержим, и придется убивать, затыкая рты. Ведь ясно из самого поединка, что он убьет противника. Даже пусть сегодня он выживет, как быть с этой рукой, что завтра, может, вовсе откажет? Есть ли при всем этом смысл бросать?.. Естественно. Если никак иначе, остается только продолжать убивать бьющих. Лето не кончится. Пока есть место и есть спортсмены — не кончится. Он не может сам закончить на этом.

— Да… Я буду…

Пусть тяжело, но должен бросать всегда.

Но ради чего, вообще-то?

Он сломался. Давно оступился.

Ни собственного имени, ни этой вот причины не вспомнить. Ясно одно — броски. Покуда хватит жизни, он просто будет убивать вот этой рукой.

…Протягивает руку к упорно орущему телефону.

На дисплейчике число — восемнадцатое августа.

Звонящий — бьющий, золотой четвертый.

Ему почудилось, что он услышал последний гудок к началу игры.

(18.08)

В деле о маньяке имя Игурумы Казуми подняли в качестве подозреваемого утром.

Кирису Яитиро по заказу Исидзуэ Арики раздобыл товар, договорился, чтобы доставили в указанное место, и теперь шел по полям на окраине Сикуры.

Бессмысленное время. Тупо топая по полевым межам, скучающий Кирису опустил взгляд:

— Все, теперь это вопрос времени.

Арест Синкера.

Разрыв кармической связи с Игурумой Казуми.

Возможно, запоздалый, однако все еще не опущенный финальный занавес.

Каким местом это вопрос времени?

Не в состоянии уверенно ответить, крутя мысли вхолостую, Кирису направляется к лесу на окраине.

Туда, куда однажды приводил его Исидзуэ Арика. По лесу непонятно, но остановка послужит ориентиром. Он находит в лесу куб, открывает дверь. Тьма, пролегающая до подвала, навевает иллюзию, что если присмотреться, увидишь гору трупов. Насильно подавив инстинкт, что взывал об опасности для жизни, вступает во тьму. Закрывает дверь, теперь совсем темно. Как другое измерение, отрезанное от внешнего мира. Исидзуэ Арика, который может ходить сюда каждый день, как нефиг делать, ненормален, думает Кирису. Его друг давненько позиционировал себя толстокожим, но от такого низкоуровневого беспокойства, казалось бы, нельзя спастись.

Но и этот путь, вызывающий такое неизъяснимое беспокойство, в разы терпимее, чем то, что за ним, думает Кирису и затаивает дыхание. Озноб по-настоящему пробирает именно от комнаты. Колыхающаяся в рассеянном солнечном свете подземная комната и красивое человекообразное на кровати. Кирису не может выразить словами, какие чувства в нем пробуждает эта картина, но сия красота ему настолько поперек горла, что и сравнить не с чем.

— Прошу прощения…

Стучится. Ответа нет. Делай что хочешь, но голос оттуда не ответит, вспомнились слова Исидзуэ Арики.

Собравшись, открывает дверь.

Из темноты предстает сад света.

В затмевающих глаза контрастах, на кровати с балдахином лежит и отдыхает это прекрасное нечто.

Протезы только на руках. В океане потолка маячит что-то рыбоподобное. Упоминавшейся собаки нет.

— О? В чем дело, Кирису-сан?

Хозяин подземной комнаты встречает Кирису с улыбкой.

— Да к тебе-то дела нет… Арика сказал ждать здесь. Вроде по работе было.

— Гм-м… А-а, вот оно что… Вот дурачок. Почему он только о чужих делах думает всерьез?

Красивая улыбка — захотелось отвернуться.

Вот таким хозяину подземной комнаты кажется ход мыслей Исидзуэ Арики, который позвал сюда Кирису Яитиро:

— «Я умываю руки» — это прямо про него. С таким грязным нутром как можно ухаживать за красивым… а-а-а, нет сил терпеть! Такое… чрезмерное сострадание, хочется взять и смять, да?

Кирису не понимает, о чем говорит хозяин.

Но ему смутно показалось, что этот силуэт похож на Исидзуэ Арику. Они смотрят на разное, считают хорошим разное, но их глубинные чувства вроде похожи.

Кирису отогнал от себя странную фантазию и сел на софу. Не подумав, как это прилично. Потому что для Кирису силуэт на кровати — жуть, которую не стоит видеть.

— Чел. А что с твоей левой рукой?

Не выдерживает тишины и задает несущественный вопрос.

Прошлым вечером Исидзуэ Арика носил протез. Потом он вроде не приходил в это подземелье. «А если так, что за протез сейчас у хозяина?» — смутно подумал он.

— Это простая заглушка, Горе (правая нога) поделилось. Это просто формы рук и ног. Действительно полезные конечности носят другие люди.

Кирису не понимает слова Карё Кайэ. Словно тот читает по книжке с картинками. Язык вроде человеческий, но близко к тому шуму, что мозг пропускает мимо себя.

В разговоре здесь нет смысла.

Он не может терпеть молчания, но обмениваться словами еще противней… Наверно, все-таки не стоило приходить, решает Кирису и поднимается с софы.

Он не собирается полагаться на это нечто, но ведь если силуэту стукнет в голову, он может спасти одержимого! Становится стыдно за себя, что такой нетерпеливый. И вообще, он уже с этим никак не связан! Кирису поворачивается, чтобы уйти…

— А Кирису-сан, оказывается, гениальный Слагер?

…Но не успевает сбежать, как в шею впивается аркан.

— Надо же… Это Арика рассказал?

— Нет. Я еще тогда знал, что есть такой человек. Арика только имя назвал. Вот этот бандит, мол, который тут только что стоял. С его обычным неодобрительным взглядом, да с такой гордостью, что даже мне стало неловко.

Прекрасная тень задорно улыбается.

Наверное, Кирису подтолкнуло то, что это не обычная улыбка нечеловека, а такая, что всем людям хорошо знакома.

— Ах он гад… Зазнался, теперь я у него бандит?

Постоянный озноб притих, Кирису ответил легко, понося друга за спиной.

— А что сейчас? Вы уже не слагер?

— Не-а. Это было давно. Я уже в бэттер-боксе не стою. А что? Тебя вряд ли касается, каким я был бьющим.

— Разумеется. не касается. Но кое-что просто не дает покоя, и я решил спросить вас кое о чем, когда увижу; можно?

Уже который раз задаваемый вопрос… Пред ликом когда-то богоданного Слагера его хором задают все подряд. Почему он бросил бейсбол? Кирису приуныл, что и здесь его услышит.

— Скажи. Почему тебя тошнит от хоумрана?

Вопрос не в бровь, а в глаз, он даже вскинулся.

На Кирису смотрят чистые перламутровые глаза. Тот теряет чувство равновесия и плюхается обратно на софу. …Нет, его сознание пошатнулось не из-за взора Карё Кайэ. Сам его вопрос был грехом Кирису Яитиро, от которого тот не мог отвернуться.

— Причины, по которым вы с ним продолжали и бросили, скорее всего, слабо связаны, но от них кое-что прояснится. Так что? Возможно, посредством истории Кирису-сан мне придет в голову, как спасти Игуруму Казуми… А может, разнеся головы десяткам человек, кое-кому не хватает мужества на простое чистосердечное признание?

Рассудок прерывается. От одного слова мысли человека, бывшего Кирису Яитиро, истираются.

«Убил десятки человек». Этот бред, о котором знал только сам Кирису, явно радует вот этот силуэт.

— Вы же с этой мыслью пришли? Иначе не подошли бы и близко к такому подземелью. Да, эту наглость я прощаю. Скольких людей ранила твоя бесчувственность, ты наверняка первым ощущаешь… Ну же. Лучше расскажи интересную историю!

Почему Игурума Казуми продолжает бросать мяч.

Почему Кирису Яитиро бросил бейсбол.

— Эти две причины абсолютно непохожи, но родились из одного и того же. Это все, что я хочу знать. Ни твои грехи, ни правосудие мне неинтересны.

Я просто хочу услышать твою историю, говорит демон.

…Слишком долго скрываемое давление, а может, он подумал, что этому демону не грех рассказать что угодно.

Завороженный мужчина тихонько, как на исповеди, начал повесть о финале своей юности.

***

Кирису Яитиро познакомился с Нисино Харусуми осенью, когда учился в первом классе старшей школы.

Кирису уже всерьез увлекся бейсболом, но в другом месте окружение возлагало на него большие надежды.

В средней школе он, без горячности к бейсболу, жил жизнью трудного подростка, и по поступлении в старшую не оборвал приятельских связей с той стороны. Для него бейсбол — главная линия, но это не значило, что он легко смотрел на заигрывания с этими ребятами.

А «старшим братом» одного старшеклассника Кирису Яитиро и был Нисино Харусуми. Старшеклассник его просто представил Кирису как «старшего старшего», но с этого дня Нисино положил глаз на парня, как на «полезного младшего братика». Видимо, почувствовал выдающийся талант, прирожденную звездность. Ему не нравился этот пацан, но он точно пригодится. Школьный набор кадров по форме якудза.

Кирису, член бейсбольного клуба, играл с городскими друзьями, но никогда не переступал черту. Сколько раз Нисино и команда его зазывали, столько раз он складывал ладошки, как монах: не трогайте, пока я в бейсболе! — и избегал необратимых шагов.

Этот баланс нарушился, когда Кирису только-только стал второклассником.

Когда он узнал о тогдашнем старшом Нисино Харусуми, Аояги Масаси.

Ветвь семьи Седа, группировка Нанасэ. Силовая группировка широкого профиля, главенствующая в Сикуре.

Все, кроме главы группировки, приняли бокалы верности молодому боссу… практически директору компании, но молодой босс, его присные и все их младшие в сумме составляли организацию из около четырехсот человек.

Нисино Харусуми выделялся из младших боссов. Он еще десять лет назад лично контролировал наркотики — странный тип. Это потому, что в начале девяностых группировка получала с наркотиков недостаточную прибыль, и это дело называли низами из низов. Какая-то даже не халява, а работа, когда много суеты, а денег чуть. Даже для них, хулиганов, кто был вынужден помимо наркотиков возиться с продажей подпольных видеозаписей, это была третьесортная работа. Речь идет о тех временах, когда денежный оборот и недвижимость еще приносили легкую прибыль.

И вот над этим тогдашним парией, Нисино Харусуми, шефствовал Аояги, исстари снабжал группировку деньгами с финоборота и был «вором по учебнику».

Отношения этих двоих были явственно натянутыми, понятно почему. Аояги считал, что Нисино — низкосортный тип, которого надо только ругать, а Нисино Харусуми считал Аояги несправедливым старшим.

Впридачу, что для Нисино было неудачной обстановкой, группировка Нанасэ, клятвы которой он держал, являлась силовым формированием старого образца. В ней придавалось значение, разумеется, наживе, но еще больше — жизни «по понятиям». Ее кредо — силовой подход превыше барыша, и олицетворял это кредо Аояги Масаси.

Но с их развитием эти «понятия» приходили в упадок. Эпоха обязывала для продвижения группировки больше думать о современном стиле жизни, чем о преданности былому. И вот Нисино Харусуми набрал мощь, и его выход на равный уровень с его старшим, Аояги, стал лишь вопросом времени.

Если Нисино был соответствующим эпохе вором, то Аояги был вором, оставленным позади. Эпоха, когда они грудью встречали ветра, бросая насмешливый вызов обществу, закончилась. Даже в самих «понятиях» силовых формирований наметился сдвиг на общегосударственном уровне, а они удерживали позу старых лет. Даже не чувствовали необходимости что-то менять.

…Прямо скажем, Аояги Масаси был из того сорта людей, что одержимы силой. Для него приоритетным был не барыш предприятия, но грубая сила от его избыточности.

Этот человек, ведший счета незаконного финансового предприятия, промышлял ростовщичеством не ради денег, а чтобы загонять в угол заемщиков. Он намеренно раздавал деньги людям, очевидно неспособным к отдаче, и последовательно издевался над ними. Под его рукой разрушались жизни; немало заемщиков с ними расстались.

Нисино Харусуми — тоже дуб дубом, но по сравнению с Аояги Масаси еще как-то по-человечески разумен.

Он понимал, что через несколько лет организация группировки изменится, понимал, как, скидывая цены на наркотики по мере роста сети распространения, надежно и уверенно извлекать прибыль, и специально впрягся в синекуру, которую все в группировке недооценивали.

Рожденного с душой задиры Аояги все это неимоверно раздражало. С тех пор по-хитровански собиравшему мелочь Нисино много раз доставались пинки и унижения. С тех пор как их позиции начали меняться местами, все неуклонно шло к худшему. Нисино не раз и не два был на грани смерти. Еще через год смена позиций стала очевидной. Но этот год он мог и не протянуть; в то время это было, можно сказать, величайшим беспокойством Нисино Харусуми.

Однако одновременно с ухудшением отношений с Нисино Аояги души не чаял в его младшем, Кирису Яитиро. Возможно, человек, рожденный для грубой силы, видел своего в сложении и мышцах рук Кирису.

Аояги многажды зазывал Кирису в подопечные, но тот упрямо отказывался. Аояги хоть и был откровенно, незамутненно отвратительным типом, но, видимо, мог быть внимательным к тем, кого признавал. Он кивал, как будущий старшой, на слова «вот закончу школу», водил Кирису по ночному городу, много раз приводил к себе на работу. Таким было его расположение, наверное. В этом, с точки зрения Аояги, стоящем рабочем месте для любого вора Кирису вдруг увидел знакомую женщину.

Женщину с тонкими чертами и глазами крайне уставшего от жизни человека. «Это жертва, чисто для веселухи», — весело сообщил будущий старшой.

Если существует такая штука, как водораздел жизни человека, для Кирису Яитиро этот момент стал им.

Аояги был пропащим человеком.

Этот мужик бил слабых, пинал лежачих, все в нем постоянно рычало — «спасения нет», никакой жизненной ценности не выказывал.

Женщина была должна финансовому предприятию под влиянием Нанасэ, и каждый месяц возвращала опасный минимум. Кирису тогда был во втором классе старшей школы. Видимо, она, не полагаясь ни на чью помощь, никому не будучи обязанной, в одиночку выплачивала долг. У нее был сын. Чтобы не отвлекать его, которого в кои-то веки начало принимать общество, она отчаянно трудилась — это было ясно.

На самом деле, при опасной невеликости ее ежемесячных выплат, в таком темпе она бы полностью расплатилась еще через полгода. Группировка предполагала через пять лет выжать расплату, но выплаты были, придраться не к чему. Просто доход обещал полную расплату за год.

Но Аояги это не нравилось. Не то что процент был ниже задуманного. Просто слабое существо, которому бы всю жизнь мучиться, нагло собиралось спастись, и это выводило его из себя.

Можно сказать, сводило с ума.

«Чего-о?! Ты че мелешь, я не понял! Ты же сор, пыль, хер ты станешь как все! — он пнул принесшую выплату женщину, ударил в голову, схватил за шею. — Да у тебя прав нет заикаться про будущее! Какой нахер сын? У тя че, щенок зазнался, а? Он че, лучше меня, а? Он же сор и из соряхи вылез, он че лучше меня, а ну отвечай!»

Ее кровь и пот, казалось, подстегивали безумную психику Аояги.

И вот он, по единственной причине — «не в духе», — сказал, что обрекает не ее жизнь, а жизнь ее сына.

…Невозможно выразить, в каком состоянии тогда пребывал Кирису Яитиро.

Его мысли в тот миг совершенно застыли. Мозг как будто осыпался с темени вниз, и зримый мир подернулся белой искрящейся завесой.

«Твой щенок уже не сможет мячик держать!..»

Голос распаленного собственным криком, взбесившегося Аояги эхом раскатывается по опустевшему черепу Кирису Яитиро.

Был уговор.

Был уговор, о котором он с детства не забывал.

Был друг, по личному недосмотру сваливший свою жизнь под откос. Тот говорил, что не стоит больше помнить, но он все равно хотел выполнить этот уговор.

Кирису поспешил с выводом.

Два дня спустя. Готовый на многое, Кирису Яитиро вломился в офис Аояги Масаси, где старшой находился один.

Потеряно все-все. Предано любимое. Но есть то, ради чего и это не жаль, то, что необходимо удержать, повторял он себе.

Если говорить о просчетах, их было два.

Один — когда все было сделано, появился Нисино Харусуми.

Еще один — у Кирису Яитиро была слишком хорошая память.

Что стало с Аояги Масаси, как все утрясалось — Кирису не знает. Он вроде еще дышал, но Нисино Харусуми принял дальнейшее на себя.

Аояги — и для Нисино ненужный человек. А вдруг он спасется, нехорошо, хохотнул Нисино, и далее он и Кирису стали хранить общую на двоих тайну.

Почему в ту ночь в офисе Аояги Масаси, который должен был находиться там один, появился Нисино, почему он прикрыл Кирису?.. При любых совпадающих интересах, Нисино, на чьего старшого напали, не мог там же стать сообщником Кирису. А если мог, то не потому ли, что с самого начала их цель была одна? Еще бы день… еще бы часом позже решись на это Кирису, а может…

В любом случае, все кончено. По указанию Нисино Кирису с тех пор и до окончания лета третьего класса школы сосредоточился на бейсболе.

Но через сколько-то дней он сам осознал странность.

Обычнейший тренировочный матч. Как и всегда, он встал в квадрат бьющего, сделал обычный встречный мах — и тут же не поверил своим глазам.

То, что было мячом, стало ненавидящего вида живой головой, и при ударе по мячу ухо ясно уловило тот звук.

Хрясь.

Ощущение разбивания человеческой головы.

Мерзко расплескавшиеся брызги мозгов на скуле.

Вдруг Кирису понимает, что его стошнило в бэттер-боксе.

Мяч по красивой дуге вылетает за поле. Возгласы с мест болельщиков. В бэттер-боксе — разбитая голова Аояги. Голоса со скамьи орут про хоумран. Под чистым, без пятнышка, синим небом, с окровавленной битой — он сам.

От чрезмерной греховности этого деяния Кирису Яитиро потерял сознание.

…И вот так этот образ каждый раз привязывается к нему при хоумране и не отпускает. Растущая гора трупов. Каждый хоумран повторяющий воображаемое убийство маньяк… Для него игра под названием бейсбол навсегда перестала быть гордостью и интересом.

Вот такое спасение, запятнавшее бейсбол. Кирису принял это как естественный результат и обрек свою спортивную жизнь после третьего класса школы.

По идее, следовало бы бросить сразу же, но у него — драгоценный уговор. Выполнение этого обещания уже греховно для самого Кирису, но есть партнер, и он ждет. Ради него, друга, он будет продолжать до конца лета пятнать бейсбол — вот финальные титры Кирису Яитиро.

Такова история одного гениального слагера, что украдкой опустил занавес.

***

Признание торжественно завершилось.

Со стороны никому не познать состояния души Кирису Яитиро. Тем более лишенному нормальных эмоций Карё Кайэ. Есть только непоправимый результат.

Этот спортсмен не бежал из бейсбола, а опустил занавес. Положил конец всяческим сожалениям и радостям, и одаренный таким блистательным талантом мастер — не потому, что его кто-то пожурил, — сам закончился.

— Понимаешь, для меня бейсбол — просто приятная штука, без доводов.

Убежденность, что покажется заносчивостью тому, в ком ее нет.

— А с того дня стало не так.

Но слишком простая вера, которую вовсе не поймет тот, в ком ее нет.

Тихий финал человека, что не ставит победу и поражение во главу угла.

Кирису Яитиро начал бейсбол для развлечения, защищал уговор ради себя и бросил бейсбол ради себя же. Вот и вся история. Он сказал достаточно.

— Да. А что по этому поводу думает Игурума Казуми?

— Про Аояги знаем только я и братец Нисино. Придется вдвоем унести это с собой в могилу… Хотя я тебе выболтал, но ты разве нормальный человек. Всяко лучше, чем как с этим, принцем с ослиными ушами, да?

— Грубиян, да еще и ловкач!.. Ну вот. После такой метафоры меня хоть режь, не смогу рассказать.

Владелец подземной комнаты мягко улыбается. Похоже, ему понравилось вымученное сравнение Кирису.

— Ну, что теперь?.. Появились мыслишки?

Прошлое-травма Кирису Яитиро. Владелец подземной комнаты сказал, что если Кирису расскажет ему причину, по которой бросил бейсбол, то можно будет предложить средство спасения Игурумы Казуми.

— Да. Благодарю за значимый рассказ. Не в качестве решающей меры, но у меня теперь зародился новый вопрос. Прошу не путать. Я просто интересуюсь, что между вами, но не интересуюсь, спасать или не спасать. Я примитивно озвучу свое мнение об услышанном, а вы просто примете это к сведению.

Да, Карё Кайэ говорил, что не собирался заниматься отпущением грехов Кирису Яитиро. Владелец подземной комнаты — та дивная птица, что слушает речь и повторяет.

— Ну да, да. Ладно, все равно говори.

— Тогда приступим… Скажите, Кирису-сан. Я уж было решил, что он знает причину вашего отказа от бейсбола. Но, думаю, этого не может быть. А значит — ему с вами нет нужды осторожничать, так?

— Это ты к чему?

— Я же говорю, к тому, почему Игурума Казуми все еще продолжает. Вы примирились с завершением мечты, так почему он не может, не задумывались?

— Ну…

Это потому, что Игурума Казуми оставляет место для дуэли с Кирису Яитиро. Их до сих поручение связывает старый уговор.

— Да. Я тоже уже об этом думал, когда слушал вашу с ним историю. Но тогда почему он к вам не заявится? Не зная обстоятельств, Игурума Казуми не чувствует к вам никакой неловкости, Кирису-сан. Сейчас он снова питчер, и раз понимает, что уже не сможет решить дело на подпольной арене, то должен бы прийти бросить вызов, пока не перегорел, так?

— Ну… потому что я не в участниках.

— Казуистика. Он бродячий маньяк! Это неестественно — не нападать на не-спортсменов. А раз так, то он не одумается… у него есть какая-то другая причина продолжать матчи. Действительно, может быть, он хочет матча с вами, но это так, смутная надежда, нечто похожее на грезы. Детское обещание? Едва ли. Тут не все так хорошо. Синкера породило что-то более грязное. Вообще-то вы должны знать, что.

И говорить нечего; он знает настоящую причину Игурумы Казуми. Нет, но незачем затягивать уже, решает Кирису и отворачивается.

— Да. Синкер родился потому, что кое от чего еще никак не может отказаться. Но это уже не сбудется… После того, что я слышал, преступления Синкера выглядят так — он их совершает, чтобы закрыть глаза на это. Потеря причины, подмена повода. Может, увиливание от ответственности. Вообще, Арика много знает о таком. У одержимых самая главная причина куда-то девается, а сами они отчаянно называют какую-нибудь другую. Делают вид, что все у них в порядке, и строят самозащиту на основе шатких оправданий.

Это общее для многих людей. Просто в их случае такая подмена стремится к грани забвения.

— Все в порядке…

Кирису слышал похожую фразу.

Что там говорил Исидзуэ Арика, который непринужденно объявил, что на него напал Синкер? Частичная потеря памяти. Нарушение памяти, удобное для больного.

— Да ну…

Так не может быть, защищается Кирису, но не в силах отмахнуться от этой идеи. Нет, даже если так, то…

Это невероятно, но что, если Игурума Казуми не понимает, что случилось зимой, в декабре?

— Что за бред!..

Лицо Кирису застывает. Он поражен результатом своего предположения. Тогда выхода нет. И спасения нет. Синкер продолжит убивать, пока не умрет, будет маньяком-убийцей, что бросает мяч — и только.

— Это бессмысленно. В том, что он делает, нет никакого смысла … Он не может это бросить? Если ему объяснить…

— Одержимому нельзя объяснить, Кирису-сан. Если хотите остановить Синкера, нужно это сделать по его правилам. Страйк-аут — и бьющий умрет. Но отобьют — и умрет питчер. Разве не на этом условились?

Укоризненный голос словно поет.

Звук ощущается чрезмерно близко. Кирису почти перестает замечать, сидит ли на софе нет ли.

— В который раз повторюсь: я не собираюсь спасать никаких одержимых. Сам управляйся. Но если скажешь, что не для себя, а ради него хочешь моей помощи…

«Спасения нет». Столько раз так отрубавший демон шепчет прямо в душу.

— Все просто. Достаточно сменить видение ситуации. Что ты сможешь сейчас, Кирису-сан? Если в любом случае умирать, какую смерть ты подаришь, как он сможет беззаботно исчезнуть? Ты ведь хотел дать ему такое, человечное, спасение, Кирису-сан?

— Я… ну…

Неподвижен, словно душу вынули.

Это и было делом, над которым он последние несколько дней ломал голову…

— Просто отбей.

Если бы он мог, бросил бы бесполезные убеждения и встал в бокс, как было бы легко…

— Тогда он погибнет. Так или иначе, ему осталось несколько дней. Опять же, ты не ударишь его. Просто отобьешь. Этого достаточно. Так не добраться до причины Игурумы Казуми, но это прекрасный финал для убийцы-Синкера.

Но…

Если он это самое простоотобьешь не сможет.

Если не сможет даже коснуться мяча, как он падет духом…

— Не выйдет… Я не смогу отбить. И вообще, что за бейсбол такой, до смерти…

Кирису Яитиро не отдаст жизнь за бейсбол.

Не «не сможет», а «не будет». Бейсбол, в который играют на жизнь и смерть, — не тот бейсбол, что он любил. Предательство. Но если говорить о предательстве…

— Именно, Кирису-сан. Ты изводил себя такой простой задачей.

Демон хихикает ему в лицо.

Красота не от мира сего застит глаза.

«Отбей без жалости».

Зрение сошлось в туннель, в точку; он снова слышит голос, как в тот день.

Верно. Если бы он послушал просьбу Игурумы Казуми, до такого бы не дошло, да и, главное, он сам ***, чтобы это повторилось.

— Если считаешь, что не отобьешь, могу предложить свою помощь. Если отдашь мне свои локоть и глаз…

Слишком соблазнительный голос.

«Над его мечтой нужно опустить занавес».

Верно. Для этого можно еще раз предать то, что любил. Может быть, второго спасения и нет, но если так придем к развязке…

— Верно. Я… бы…

Горло Кирису Яитиро дрожит.

Он сжимает веки и почти соглашается с так естественно брошенными демоном словами…

— Не говори ерунды. Это на тебя не похоже, бездельник. И вообще, смысл такую хрень отбивать?

…и приходит в себя от звуков голоса наконец добравшегося до подземной комнаты Исидзуэ Арики.

***

— А ну-ка, в сторонку. Он тебе не фейковый демон-самозванец, а настоящий. Поверишь — с костьми сожрет.

Тяжело топая, Исидзуэ Арика входит в комнату. От его слов Кирису вдруг снова обретает дыхание, а силуэт на кровати недовольно дуется.

— Что ты так не вовремя… Ты в такие решающие моменты спасаешь и спасаешься, Арика! Люди стараются, хотят, чтобы давняя мечта Кирису-сан сбылась, а ты…

Карё Кайэ говорил донельзя обиженно. Солнце с потолка пряталось за тучкой, но до недавних пор заполнявшая подземелье атмосфера огражденности рассеялась, как дым.

— Чего? Мечта? Какая еще?

— Речь о моей расстановке точек над «i». Тебя не касается.

Возможно, желая отвлечь внимание от своего безобразного поведения, Кирису грубо и резко отрезает в адрес Исидзуэ Арики.

— Хе. Ох и унылость вы тут обсуждали… Но да, мечты там, точки и прочую сладкую вату отложим на потом; не желаете ли приятных известий?

Исидзуэ Арика — все еще на службе в полномочиях посредника. Изолировать Сэкуру Юмию, в случае одержимости оного — провести экзорцизм. А также привлечь к ответственности послужившее тому причиной третье лицо. С настойчивым пожеланием не препоручать эти два пункта закону, но прооперировать его средствами Карё Кайэ.

В блокноте Исидзуэ Арики записано: третье лицо, прооперировать. Экзорцизм убийцы Синкера было необходим для выполнения работы.

— Ты хочешь, чтоб я помог тебе с этим, с экзорцизмом?

— Ага. Игра до смерти, не отобьешь — будешь убит. Тут ты бы очень выручил, если выступил бы приманкой.

Кирису получает объяснения внезапным обстоятельствам и задумывается, как быть, как отреагировать. То ли разозлиться, то ли лицом об руку… Если бы не вот этот парень выдал ему такое, он бы тому уже врезал, но поди ж ты.

— Недавно я попросил Мато-сан дать мне переговорить с клиентом. Тот сказал: если отдадите дело полиции, то вот столько. Если экзорцизм — вот столько. Что мыслите, Кирису-сан? Лично я думаю, такая сумма со скрипом, но оправдывает риск для жизни!

Исидзуэ Арика сначала выставил один палец, а потом растопырил все пальцы и руки, и левого протеза. Для Кирису деньги не были проблемой, но все-таки такая сумма заставила его расширить глаза.

— Десять пальцев… Это каждый по сотне?

— Есессно. Делим пополам. А-а, и тебе не обязательно отбивать. Синкер с головой увлечется дуэлью, а я подойду сзади, а псина потом как-нибудь сама, — и похлопал ладонью по черному протезу.

Голос Исидзуэ Арики такой беспечный… впрочем, поздно. В этот момент Кирису наконец уяснил суть слов друга.

Можно не отбивать.

Можно не отбивать.

Да. Этот парень с самого начала и до самого конца не произнес: «Отбей».

То есть — если не сведет счеты, то тоже хорошо.

То есть мечта — такая штука, что кончается, не исполнившись. Нормальные люди готовы к этому, и нечего стыдиться сожалений, что мечта кончилась бесплодно.

Таково заключение Исидзуэ Арики. Именно поэтому Кирису страдает. Ведь он — счастливчик, которому выпал шанс разобраться; как его доля должна быть завидна для друга?

— Слышь, Исидзуэ-семпай.

— Кончай меня семпаить, говорю. Я не собираюсь тебя заваливать всеми этими прошлыми разборками и обещаньями. Гм, мне вообще-то сомнительна такая помощь. Работу делают, чтобы жить. Это просто бизнес, Кирису. Ты ради денег укрыл Сэкуру Юмию. Ты знал, что он пустил жизнь Игурумы Казуми под откос, но взял заказ. А этот ты, типа, отклоняешь?

Чтобы жить — это значит движение вперед.

Не чтобы избавиться от сожалений о прошлом. Избавься просто от того, что тебе сейчас мешает, говорит он.

«В конце-то концов — тебе что важнее, что было раньше или что сейчас?» — добавляет он разочарованным тоном.

На ум приходит фраза, брошенная перед уходом Нисино Харусуми.

Дежурная фраза, которую практически не могущий жить по мафиозным понятиям мафиозо говорил со всей драматичностью.

И — разочарованный, мол, ты же был проще, самый запутанный и чудной друг в жизни Кирису, в этом мире.

— Пф… Я на тебя положился потому, что совсем зашился. Мне это дело не осилить. Рукой махнул, типа, да пусть идет как идет, и так-то впутал тебя. В итоге-то под конец всегда как-то в эту сторону устаканивается.

— Кирису, не пополам, а семь и три. Знаешь, такие честные мысли думать — думай, но держи при себе… Итак? Берешься? Нет?

Молча улыбается.

Кирису Яитиро от души смирившимся, словно рукой махнувшим, тоном, наконец пробормотал:

— Ага, сделаю правильно. Все так и есть, Арика. Если кто портит твою малину, надо его без разговоров уложить.

Кивнул в знак начала игры.

***

Нижеследующее здесь как собаке пятая нога, но раз уж выросла…

— Может, достаточно, господа?.. Хоть и неудобно прерывать вашу жаркую дискуссию. Или не неудобно. Или нужно рассердиться, потому что задело… Хм, как это, такое, кажется, впервые, я не очень понимаю…

Крутя головой на своей кровати, Карё Кайэ прервал беседу.

— Слушайте. Какое там «отбить — не отбить». Вы собираетесь Кирису-сан, живого человека, ставить против него? Это и так уже Синкер, гандикап, а тут у бьющий годами не играл — он же будет убит самое худшее после трех мячей.

— Ну, он сам виноват, придется тебя просить вернуть ему чутье. Хотя достаточно продержаться три мяча. Ну, а я просто ради собственной безопасности хочу тихонько подползти сзади.

— Все испортил.

— Вот-вот! Такое можно думать, но лучше держать при себе, Исидзуэ-сан.

В противоположность смотрящему из-под тяжелых век Кирису Яитиро, Карё Кайэ неожиданно повеселел.

— Да вы спелись… Но, собственно, бэттинг не заржавел, может, все будет хорошо, а, Кирису?

— Кирису-сан вроде бросил бейсбол.

— Бейсбол — да. Он каждый день битой машет до одури, по нему видно. И вообще, кто сказал, что не стоя на боксе, битой не машут?.. Раз он взялся, то не бросит дуэль. Такой уж забавный характер.

— Хе. Чья бы корова мычала. Ты говоришь, что будет страйк-аут, и отбиваешь лайнер; говоришь, что тебя не касается, и лезешь очертя голову в бой.

— Мели-мели. Раз решили, то ловим момент. Начнем сейчас, Кирису. Нечего ждать ночи. Закончим, пока страшная тетенька не скрутила Синкера.

— Ну да, но… ты-то как его позовешь? Придется ждать ночи…

— На, забирай взад, Кирису. На меня Синкер нападал, но его прервали, так что страйк-аута не было. Остается еще одно право участника.

Исидзуэ Арика протянул золотой сотовый телефон.

Все устроено безукоризненно.

Кирису Яитиро, проклиная действия друга, который замечает все и вся, кроме того, что будет с ним самим, признательно искривил губы.

— Ладно… Взамен у меня условие. Я буду махать битой всерьез, а ты, пока результат не будет ясен, держись подальше.

— Лады. Если Синкер пробивает страйк-аут, я его жахаю сзади.

— И еще одно. Не стану уж говорить, чтоб ты жизнь спасал, но после матча, если Синкер будет жив, дай ему явиться с повинной. Если ты согласен на оба, я устрою этот придурочный бейсбол за жизнь и смерть.

— Ну хорошо. Но первое понятно, а вот второе… Поймет ли Синкер?

— Я-то нормальный, так что хоть это упомяни. Я и так иду против двухступенчатого синкера. Такая фора фигня по сравнению.

Исидзуэ Арика кивнул на предложение Кирису: ладно, черт с тобой.

С его точки зрения и то условие нелегко будет скормить, но, как и сказал Кирису, это матч нормального и одержимого. При переговорах этим козырнуть — может и сойти.

— Черт. Чтобы навыки общения с одержимыми даже здесь пригождались… Никогда не знаешь, какие в человеке зарыты забавные таланты.

Исидзуэ Арика, с благодарностью к отсутствующей здесь Томе Мато… каковой благодарности, конечно, ни капли не чувствует, так что просто на словах, поворачивается к Кирису Яитиро.

— О’кей, Слагер, я подготовлю тебе насколько возможно честную площадку. Эх, правда, как славно, что не вышло все зря.

— Подготовишь? Чем?

«Ниче не понял», — говорили расширившиеся глаза Кирису и Кайэ.

Исидзуэ Арика взглянул на них…

— Ну я же сказал, спецплощадку, устроенную против двойных синкеров. Ой, или не сказал?

…с еще больше ошарашенным видом.

9/Sinker VS Slugger.

Это лето было жарким.

Только что миновал полдень. Температура воздуха превысила 36С, город стал натуральной сауной, появились даже миражи над асфальтом.

В противоположность этой сковородке из земной поверхности небо — бездонно-синее, вытянувшиеся всюду колонны кучевых облаков трубят триумф лета в выси.

Восемнадцатое августа, ясно.

Крайне жаркая, предельно пригодная для бейсбола погода. На размеченном под стройку участке на окраине промзоны Нодзу было их последнее игровое поле.

«Нельзя одолеть двухступенчатый синкер. А если и можно, то как остановить изменение траектории после одного раза?»

Таков вывод Исидзуэ Арики о противостоянии Синкеру.

Это уже понимал и Кирису. Дело в том, что заблокировать второе изменение невозможно.

«Ага, защититься от второго изменения никак. Поэтому накроем первое».

После этого, обговорив за пять минут условия, Исидзуэ Арика проводил Кирису Яитиро. Не рядом со стройкой — внутрь. В смежный с открытым участком, метров в тридцать в поперечнике, длинный-длинный окружный коридор.

— Ты… это серьезно?

Понятно и то, что Кирису лишился слов.

Загнутый буквой L коридор. На углу установлено большое трехметровое зеркало. В нем, поставленном так, чтобы было видно часть коридора за углом, виднеется питчерский холм. Вот такое место Исидзуэ Арика заготовил для игры. Бэттер и питчер — за углом друг от друга, бейсбол «ход конем».

— Как видишь, правого коридора, от питчерской пластины до угла, — примерно шесть метров. От угла и дальше по левому коридору — вот, мы. До бэттер-бокса где-то десять метров. Поворот под прямым углом, да, но вполне приличное поле. Так мы автоматически отменяем первое изменение траектории, согласен?

Если не блокируется второе изменение, блокировать первое.

Это значит — практически ограничить скрюбол.

При матче на таком вот поле Синкер с обязательным условием должен будет бросать крученый так, чтобы первый поворот был направо.

Здесь речь не о страйке, боле или бинболе, а о необходимости «шута» с правым поворотом в соответствии с пространством, чтобы мяч просто долетел до бэттер-бокса.

Разумеется, так получается не бейсбол. Бьющий должен видеть питчера и состязаться с ним — вот бейсбол. Этот недостаток Исидзуэ Арика превзошел зеркалом. «Лево» и «право» не просто перевернулись, само расстояние нормально не оценить, но, видимо, считается, что к такому минусу игроки за мяч-другой приноровятся.

Бьющий, питчер — оба странно связаны через зеркало с тем, чтобы видеть друг друга, чтобы сражаться из-за стены.

Бредовый «ромб», позволенный только Синкеру, чье оружие — второй поворот, использующий кровь для вторичного ускорения.

Вот поле для решающего сражения обычного человека и одержимого, что приготовил Исидзуэ Арика…

— Не, надо выбирать слова. Ты не то что «серьезно», ты не в себе.

Но это интересно! Кирису Яитиро взмахивает битой.

Надев перчатку, выпрямившись — концентрирует внимание, чтобы сделать этот неказистый коридор своей территорией.

Проход достаточно широк. Во внешней стене — большие окна, и света вполне хватает, чтобы видеть мяч. Это неописуемое игровое поле, но условия — по минимуму, на грани — соблюдены.

Стройка безлюдна, поблизости совершенно никого нет.

Город далеко, и нет шумов, сбивающих с концентрации.

Блям-м-м! — доносится только иногда с окрестной стройки эхо металлических ударов, сообщая о положении дел снаружи.

***

«Я сведу тебя с самым сильным Четвертым».

Такими словами голос из трубки телефона «докричался» до этого.

Не бежит, не прячется. Сам предлагает матч. Взамен согласись на пару условий, — что за бредовая дипломатия. Если это может бросать, оно согласится на любые условия. Ему вообще недостает рассудка, чтобы оценить их.

Это, изгибаясь всем телом, точно призрак, отправилось к указанному месту.

Безлюдная стройплощадка.

Залитое белым-белым солнечным светом прямоугольное недостроенное здание.

Пейзаж, имеющий все шансы появиться в кино про конец света, вылепленный лишь из высоких стен и солнца.

Это вошло в него; и даже это, увидев назначенное место игры, ошарашенно застыло на месте.

«Ты на месте. Пластину видишь ведь? Там твой холм, Синкер».

Голос, раздающийся из сотового телефона.

Зеркало, стоящее в углу L-образного коридора, отражает невидимое иным путем пространство дальше, за углом.

Там — спортсмен с телефоном в руке.

Расстояние, хоть и не по прямой, действительно шестнадцать с лишним метров. Это, похоже, и есть «специфическая форма игрового поля», упомянутая спортсменом на телефоне.

«Ты-то ведь вполне дотянешься, да? Неудобно? Так и мне неудобно. Потому что придется подстраиваться под летящий по коридору мяч».

Питчер не сможет послать мяч за угол — тот не долетит до домашней базы.

Бьющий обязан среагировать за те 0,3 секунды, пока внезапно появившийся из-за угла мяч долетит до него. С точки зрения реализма невозможно играть питчеру. С точки зрения пусть реального, но невозможного — бьющему.

При виде такой бредовой игры это улыбнулось: интересно!

В безрассудочном состоянии это ощутило, что такие вбрасывания близки к игре со ставкой величиной в жизнь.

«Разогрев тебе нужен?»

Крутит головой: нет.

Сторона пластины наканифолена, чтобы не скользить, и — чего же ждут от этого матча? — заготовлено больше двадцати мячей.

— Ха…

Он выдохнул, все еще в затуманенном сознании, улыбнулся. Понадобится ли в этом матче столько? — похихикал в сторону оппонента, и…

…туман в сознании начисто вымело.

— Ну так начнем, Синкер. Как договаривались, против тебя — самый сильный четвертый номер.

Только это и объявил человек с телефоном и покинул коридор.

Был ли второй за пределами обзора зеркала? — он, недаром прозванный Слагером, входит на бэттер-бокс.

Подняв биту, словно упираясь в небо, он этим медленным движением опускает ее до уровня левого плеча.

Ощущения, как от скалы, давления и незыблемости этой высокой фигуры.

Эта на первый взгляд неподвижная поза, но чуть покачивается, считает дыхание питчера, все только чтобы отбить.

Он хорошо знал эту фигуру.

Ни имени оппонента, ни какой он бьющий — не знает, но хорошо знает его самого. Память теряется, но его правая рука помнит.

В отличие от предыдущего, болтливого, человека, бьющий держал рот на замке. «Говорить не о чем». Через зеркало смотрит орлиный взор, видит питчера насквозь.

Взгляд, что красноречивей всяких слов.

Ощущение подъема, что разогревает смерзшуюся атмосферу.

— Ха…

Вырывается смешок.

Головная боль — как белый шум.

Этот противник — особенный, дрожат разлетевшиеся клочки опознавания.

Восторг и страх.

Радость стоять перед выдающимся бьющим и опасность стоять перед богатырем, несущим крах, возбуждают мозг Синкера.

— Годится… Я сыграю с тобой, Слагер!..

Правая рука взмывает.

В кровавой косметике по белому выпущен первый мяч.

***

Бьющий рассчитывает тип мяча по «форме» питчера.

Верно и обратное. Питчер читает образ мышления бьющего и пускает мяч в самое трудноотбиваемое место, выбивающимся из категории предугадывания курсом. Оба они, видящие друг друга через зеркало, были вынуждены уже с этого этапа вести не укладывающуюся в обыденном сознании битву.

Их фигуры сменили «право» и «лево». Их оппонент — за углом коридора. Кому труднее? Можно сказать, питчеру.

Выделить страйк-зону чересчур сложно, да и вообще — попадет ли хоть в середину? Полагаясь лишь на образ в зеркале, повернуть мяч за угол — а затем пробиться через страйк-зону.

В обычном смысле — полная ерунда. Просто удачно обогнуть угол и направить на бьющего мяч — уже на уровне чуда. Но имя питчера — Синкер. И первый, разогревочный мяч угрожал груди бьющего.

«Х-х!..»

Мяч, на скорости за сто тридцать километров в час, влетающий в верхнюю часть внутреннего угла. Мяч появился, обогнув угол по дуге, и за ничтожное время пролетел перед носом Кирису.

Ни отвернуться, ни двинуть битой. Можно сказать — питчер стоял за десяток метров. Сражение через зеркало оставляет бьющему мало шансов.

Но.

«Ага. Этот вымах рукой — самым краешком бол…»

Осознает ли Синкер, что бьющий не то что не смог среагировать на безумный первый мяч, но просто не ощутил в этом нужды?

Счет — ван-бол.

Словно выработав после первого мяча Синкера контрмеры для такого правила, Слагер с первого мяча всецело отдавался планировке победоносной комбинации.

***

— Что это… было…

Он что, сознательно пропустил?

Синкер выбросил бредовую мысль из головы.

Сейчас он и бросал мимо. Проверить физическую дистанцию и способности бьющего. В воображении Синкера бьющий бы как-то среагировал и задергался от неблагоприятности постановки этой дуэли.

— Да ладно. Он знает мою форму?..

Эта форма была для броска в четыре пятых силы. Подготовительный мяч, чтобы прочитать бьющего рефери, текущую влажность воздуха. И все это… тот бьющий просек на ступени формы, что ли?

Тот, что в зеркале, легко крутнул плечами и сильно изменил стойку. Поза без сгибания рук, дающая локтям свободно играть. Форма бэттинга, откровенно целящая во внешний угол.

— Ах ты гад…

На каком-то втором мяче ему сделан вызов. Нет, он вовлечен во взаимочтение. Эта стойка. Словно самурай, готовый к рубке. Кто с мячом к нам придет… Нередко и питчеру, и бэттеру ясен исход событий через две секунды. Все тренировки и опыт результируют в симуляции явственной разницы в силах бойцов. Пусть не точное предзнание, но с большой вероятностью готовое сбыться предсказание смерти.

…Это и ощущалось от второго мяча. Обычный питчер с достоинством самоустранился бы или не имел бы выбора, как бить во внутренний угол. Поза, даже ему дающая предощутить, что если он сделает как положено, мяч будет отбит. В воображении всплывает, как он теряет контроль, промахивается и прямо во внешний угол, где одним махом его шею… нет, голову разбивает.

— Возомнил о себе…

До сих пор молчавшее раздражение. Синкер подавляет смутную нервозность и берет второй мяч.

Коридор без посторонних шумов. Молчаливое пространство. Рассчитанный на концентрацию, холодный для него холм.

Никаких потерь контроля.

Для него нет никакой причины быть скованным каким-то «придется повернуть под прямым углом».

Первый мяч он остановил на одной ступени.

Но второй… Нет жалости к бьющему, что учинил ему сеанс чтения мыслей.

И потом, этот взгляд его жутко раздражает.

Смотрящие прямо сквозь него глаза, читая питчерские способности, казалось, одновременно видят и что-то другое. Казалось, они говорят о чем-то другом.

Что: «В (…)».

Этот взгляд примешивает Синкеру белый шум в жажду убийства. «Эти глаза!..»

Что «прекрати».

Белый мяч становится крапчатым.

Делая правую руку багряной, с желанием уж на сей раз встряхнуть цель, мастер демонического мяча воздел ногу.

***

После того как он пропустил первый бол, бьющий молча принял достоинства и недостатки данного игрового поля.

«Ну и дела. Даже притом, что второй поворот вроде блокирован, все равно…»

Де-факто — он потерял вариант читать мяч по форме питчера. Все, что можно по ней понять, — мяч до поворота за угол. С момента поворота по коридору мяч становится иного типа, нежели тот, что задала форма.

Ощущение, близкое к тому, как если бы на первом этапе изменения питчера подменял второй, «невидимый».

Бьющий начинает бэттиниг, подстроившись под движения питчера, а никак не с момента, когда мяч уже выпущен. Движения подстраиваются в миг, когда питчер поднимает ногу. На этом этапе чтение типа мяча надо заканчивать, но в этом бою такое чтение ограничивается духовной плоскостью. Остается читать тип мяча не по форме, но из тактики в голове у питчера. Из формы можно понять разве что скорость.

То есть время на просчет типа мяча со второй ступени изменения траектории, начиная в момент первой ступени, сократилось с обычных 0,5 секунды на принятие решения до 0,3 секунды.

Это уже мир утиной охоты.

Придется изменить бэттинг с удара по прочтении на удар по взгляду. Да еще в сжатом континууме 0,3 секунды. Нельзя объять необъятное. Это из той серии, что зовут Провидением. Кирису так не может.

А значит…

«Теперь только самому навязывать курс».

Если остается лишь полагаться на чутье, то долг бьющего — спланировать все так, чтобы чутье угадало.

Кирису бросает внутренний угол и меняет хват биты на направленный на внешний. Предельный перескок на внешний угол. Осторожный питчер бросит во внутренний, а чувствующий победу — примет вызов внешнего угла.

Синкер… все-таки последний. Из столько лет не виденной формы вброса устремляется второй мяч.

Демонический мяч сворачивает под прямым углом и налетает на бьющего на ста сорока километрах в час. Кирису без стеснения направляет биту навстречу. Чтение верно, и скорость свинга подобрана. Но не попадает. Потому что проскользнувший и упавший в нижнюю часть внешнего угла страйк-зоны мяч подлетел вверх прямо перед бэттером.

«Вот ты какая, вторая ступень… Надо же, какое расстояние, когда следишь взглядом».

Ван-страйк, ван-бол.

Кирису прикладывает руки с битой ко лбу. Словно ломающий жест. Слишком тихая концентрация. Все еще промах на шесть сантиметров?

***

— Слышь, бьющий…

Второй мяч был его полной победой.

Возможно, ему хотели навязать внутренний угол, и курс был как-то ограничен, но психологические трюки — не про Синкера.

Обычно двухступенчатый синкер меняет направление на десяти и четырнадцати метрах, но коридор обусловил поворот направо на семи метрах, и дальше остается в какой-то момент подлета к бьющему поджечь на мяче кровь.

Таким образом, в запасе всего одно изменение, и все же нет бьющих, кто бы мог среагировать на вторую ступень на таком расстоянии.

Только что сделанный бросок это продемонстрировал.

И тем не менее.

— Что, опять заманиваешь во внешний угол?..

Головная боль.

Взгляд по ту сторону зеркала не боится Синкера ни вот на столечко. Глаза бьющего смотрят насквозь, вызывают жуткое головокружение. Это все, наверное, холод. Это просто озноб вызывает мигрень.

Сдерживая раздражение, протягивает руку к третьему мячу. Белый пар дыхания. Не обращая внимания на вновь возникшую боль в правом локте, Синкер делает замах, словно бросая «блинчик» галькой по воде.

Забавно, эта самоуверенность — натуральная? С таким легким предвкушением он еще раз отправляет демонический мяч во внешний угол.

Только на этот раз — слайдер. Бьющему-левше он влетит от внешнего угла во внутренний; адский бросок, который трудно отбить с такой стойки.

***

«Считаем, что внешний».

Нет смысла предвидеть форму мяча.

Кирису Яитиро внимательно смотрит только на одно — на единственную особенность, оставшуюся у Синкера.

С таким коридором в любом случае нет никаких форм мячей. Только в какую часть страйк-зоны этот питчер постарается пробить. Только на этом он фокусирует интуицию и прозревание сути.

Форма мяча по ту сторону зеркала.

Сильное, гладкое без нареканий движение всем телом. Но не до былой красоты. Это происходящее в пределах секунды от тэйкбэка движение записывается на подкорку в раскадровке на десятки, и траектория поворачивающего за угол мяча анализируется в реальном времени.

По вращению мяча похоже на «шут» вскользь внешнего угла.

Но воля-форма питчера отрицает это.

Отбивающая за 0,3 секунды тугая воля-бита.

Мяч зацепился за верх биты, отскочил назад от бьющего и пропал.

Поправка суммарно на . Естественный эффект ранее проведенного свинга. И, после броска, на который обычный человек и среагировать бы не успел…

— Как-то странно не просматривается… Изменения снаружи внутрь мне пока не отбить нормально…

Выдохнув так, чтобы не выпускать телесного жара, Кирису Яитиро снова повернулся к питчеру.

В старшей школе он говорил, что бьющий сжигает сотню дней тренировок в один миг. Да, так и есть. Этот Слагер вкладывает всю душу в каждый мяч.

Словно подражая питчеру с его проклятием: отобьют — умрешь. Потому что концентрацию, выжигающую целую жизнь за один мяч, он вызывал в себе три года, словно это обычное дело.

***

— Коснул… ся…

Синкер видел это через зеркало.

Дрожь по позвоночнику.

Не от мороза, терзающего тело. Его трясло от неистового, огненного исступления.

— Эй ты… Это всего лишь третий мяч, ага?

Уголки рта кривятся вверх.

Смеется. Ни с чем не сравнимое раздражение и помутнение, взгляд, пронизывающий его с другой стороны зеркала, и отвратительные приступы тошноты. Что это? Что с этим типом? Разве допустимо такое жульничество? В таких условиях — и попал? Всего лишь третий мяч. Нет, всего лишь второй «двухступенчатый синкер». И с этим одним он уже среагировал? Такой бред разве бывает? Как нелогично. Как гениально. Раздражающе нереальное, на уровне животного «чувство отбоя».

— Ах ты…

Чудовище. Такого монстра и за две жизни не встретишь!..

— Ха… Х-х-ха-а-а! А! А!

Встряхивает от бури эмоций.

Температура тела поднимается.

Мигрень на порядок усиливается.

Странно. Слыша в этом затихшем мире некий смутный шум, Синкер тянется за четвертым мячом.

Счет — два страйка, один бол. Подавляющее преимущество на стороне питчера. Но этот мяч не станет решающим. Это он сам недооценивал противника. Этот монстр анализировал третий мяч, и остальные мячи в счете выдадут монстру его с потрохами.

— Х… ха-а…

Глубоко вдыхает. На краю зрения маячит ящик, в котором аж двадцать мячей.

Действительно, дуэль будет долгой.

Локоть не выдержит и одного матча, как он раньше решил, но без разницы.

Он не может проиграть, он должен бросать и бросать, во что бы то ни стало. Демон сказал, что энергетика дуэли и есть его жизненная сила. Это так. Тело жалуется, но его температура понемногу растет.

…Сжимает четвертый мяч. Режущая боль из правого локтя опять крушит нейроны в мозгу.

Храня в правом локте ни капли приятного, а только страдания, Синкер повернулся к отражающемуся в зеркале бьющему.

…Дуэль повторяется.

Шум нарастает, торит дорожку.

Шестой мяч. Седьмой мяч. Восьмой мяч… Уже десятый.

«Чипуя» каждый мяч, пролетающий на самом пределе внешнего угла, стоит до сих пор не сломленный, незыблемый четвертый номер.

Взгляд из зеркала все спрашивает одно и то же.

Мое дыхание все ближе возвращается к норме.

Я вытираю пот залитой кровью правой рукой.

Я замечаю, что ступни давно залиты кровью.

Красный цвет освежает замутненный разум.

…Парк на закате.

…Бейсбольное поле под огненным небом.

…Место тренировок на исходе зимы.

…Свисающее с потолка…

Вдруг я увидела череду образов, которых в памяти не было.

Мне кажется, во мне всегда был гнев.

Мне удавалось продолжать бейсбол, бывший мне только пыткой, только потому, что оставалось немного.

Но чем больше злишься, тем меньше удовольствия; и мне стало страшно, что я от души возненавижу эту игру.

— Дос…

Вдыхаю всем телом.

Он тоже вкладывает всю душу в каждый мяч. Всего десять мячей, но чуть отвлечешься — уже, кажется, сбился со счета.

Негодующий взгляд в зеркало — хреново то, что и противник такой же!

Бьющий слегка сбился с дыхания. В пальцах, охвативших биту, заметна усталость. У меня получится… Этот мяч заставит биту махнуть совершенно впустую. Но тот не умер. Глаза бьющего совершенно не изменились с самого первого мяча.

Безотрывный взгляд спрашивает красноречивее слов.

Ради чего.

Ради чего ты продолжаешь бросать мячи?

— …та-а-ал!

Уже полный счет. Траектория мяча не прощает ошибки.

Бьющий с каждым ударом едва-едва касается битой поворачивающего снизу в верх внешнего угла демонического мяча.

— Ты опять попал!..

Ощущение, будто бьющий мелко издевается, распаляет гнев.

Видимо, осознав, что чистый отбой невозможен, бьющий ограничивается простыми попаданиями.

Он изначально не хочет отбить. Касается битой, копит счет фаул-чипами, ждет усталости и промашки питчера. Это стратегия.

Серьезно, достал. Вот так вот просто попадать — этого не позволяли демонические мячи, а он не пропускает ни одного, продолжает «резать»!..

— Убью…

Пылающая жажда убийства словно сжигает все тело.

Болит голова. Болит локоть. Где-то после шестого мяча локоть перестал успевать восстанавливаться. То есть осталось несколько мячей. Нет, следующий бросок может перейти черту. Да. Хватит уже, надо просто завязать на этом. Прямой поворот и «шут» мимо внешнего угла бьющего. Снова чип. Определенно. Всего два миллиметра ошибки, но он ближе к точному отбою, чем раньше. Я скрежещу зубами. Если бы не этот коридор, а нормальное место битвы, он давно бы уже срезался…

— Нет. Просто одинаково. И этот, и я — в одинаковых условиях…

Опасно отдать ему еще больше мячей. Опасно зацикливаться на внешнем углу. Значит, внутренний. Если при этих предельных играх на внешнем влепить мяч во внутренний, исход решен. Но хватит ли этого? По идее, ко внутреннему его глаз еще не привык. Получится. Нельзя. Для внутреннего отбоя этот бьющий просто сгибает руки и поворачивает бедра. Даже из текущей стойки со свингом он успеет.

Знаю. Ведь это его банальный метод. Разбито сердце бьющих, с самого начала победный бросок закрепляющих за внутренним углом и не любящих внешний. Поэтому нельзя. Во внутренний я не могу бросить. Потому что я чувствую, что его он отобьет. А-а, впрочем… откуда я это знаю?

— Кто он?..

Раздражение застилает глаза. Дешевенькое зеркало. Лицо бьющего словно в тумане, не видно. Когда не видно лица, не выходит реально передать готовность убить.

Но — как давно такого не было! Больше, чем гнев, больше жажды убить в сердце колет напряженность. Мне хочется орать в голос, насколько же будет легче, но я терплю, скрываю. Победно вскидывать кулак еще рано, пока не срежу этого восхитительного бьющего — м-да. С каких это пор из моей памяти пропало это ощущение?

— Ладно же. Если так хочешь отбить «шут» во внешний…

Тринадцатый, чертова дюжина.

Синкер еще сильнее сгибает ноги. Сменяя стойку с бокового на нижний, ощущает неопределенную резкую боль.

— Уй… Х-ха.

Опять чего-то недостает под темечком. От одного лишь, давно родного, мелкого смещения центра тяжести по всему телу словно расходятся трещины.

— Гх… уф, хре, ново.

Пошедшие вразнос сухожилия и мышцы доставляют смертельную боль.

И пусть. К чертям проблемы локтя. Откладывание подачи расценивается как затягивание. Ничего, немного отдышусь и начну. Покажу ему, почему «sinker» значит «отправляющий на дно».

Словно оценив решительность, дыхание бьющего затрепыхалось сильнее. Пронизывающий взгляд уплотнился. Странное дело: я же не вижу его лица, так почему я чувствую этот взгляд?

Похоже, он из тех, что на убийственный настрой отвечает им же. Как же он мне по душе. Цель все еще выражает волю отбить из внешнего угла и бросает мне тот же вопрос.

Ради чего.

Ради чего ты.

Продолжаешь эту бейс-боль?

…Две стрелы глаз уверяют.

Что все кончилось не по моей вине.

Но все кончилось. Занавес той мечты намертво опущен. Не лезь под занавес, на экране все равно ничего не показывают.

— Х-х-х-а-а-а, гр-р-р-р!..

Я не хочу это слышать.

Было же так тихо, почему я слышу этот раздражающий звук.

…Когда-то в кинотеатре подняли опущенный занавес.

Стена, на которой ничего нет. Титры, которые прошли. Разочарованное и в то же время сожалеющее лицо старого друга, и это был…

— Да что ты…

Локоть болит. Словно следом за ним, поднимается жар. Я слышу белый шум. Разнесенная в клочья память, которую мне и не больно хотелось иметь, возвращает меня к себе.

— …понимаешь!..

Поднимается левая нога. Делаю шаг прямо к бэттеру в зеркале, изгибаю правую половину тела веером.

Миг — и…

Меня окутала разрушительная, выжигающая нейроны боль.

/

…Фух! — и сознание внезапно возвращается.

Я поднимаюсь по длинной дороге на холм.

Тяжелая тележка с грузом. Тащит одинокая женщина. Воспоминание о слишком злом лете.

…Мне уже столько раз приходилось на это смотреть. Тележка остановится на половине пути, встанет на месте, и никто не поможет.

Только стрекотание цикад — цепочка, связующая нас и мир людей. Только это — больше ничего нам не позволили разделять с обществом.

В нашем бедном доме не было гнева. Только жалкое существование, печаль, и все. Ребенком мне хотелось просто дать волю чувствам, плакать, что я не хочу, чтоб так было.

Однако до этого моим глазам предстало нечто слишком уж грустное.

Женщина еще до меня, тихо, без голоса, плакала.

Бесполезный сын. Никчемный я. Невыполнимое нежелание давать восьмилетнему ребенку ощутить несчастность той жизни. Бессилие ничего не могущей матери. Все это угнетало женщину, и она даже не выронила и слова проклятия.

Не проклиная свою несчастье, не срывая зло на разницу с окружающим миром.

Просто думая, почему ее жизнь стала такой…

На себе ощутившая, что ей никто не поможет, женщина отбросила надежду опереться на несуществующего «кого-то» и, словно ища спасения, тихо сломалась одна.

Честно говоря, я подумал — ну вот, она успела первой. Раз уж случилось так, что я ее такой вижу, мне поплакать не остается времени.

Ну да. Поэтому пусть я… пусть.

Ради чего я продолжаю бейсбол, а? И говорить нечего. Я не думаю, что кто-то поймет. Я не «позаимствую» чью-либо поддержку, я никому не доставлю хлопот. Так что оставь меня в покое, ладно? Как задолбали мешать жить только потому, что человек слаб. Как задолбали деклассирующие только по кошельку. Если я не протяну руки, вы же тоже не протянете, а? Вот и прекрасно. Сломали локоть — сочту за славный урок. Не таю зла. Мне вообще некогда этим страдать. Кто нашел время ныть, тот лучше пусть его на лечение локтя потратит…

«Нет же, нет! Ты не понял, что уже не можешь быть питчером?»

Смех мне привычен. За труды праведные да воздастся. Я знаю друга, который вытащил себя таким образом в питчеры первого звена.

«Да чо там, у него мать вообще…»

Достали. Достали. Достали. Почему кого-то так волнует то, что никак не касается; почему те, кому повезло настолько, чтобы совать нос не в свое дело, могут завидовать другим? Не складывается. Сытый алкает. Да у вас головы жиром заплыли, и -

«У семпая же нет друзей? Поэтому мы с семпаем повеселимся».

…Вот так. С того дня я так давно не возвращался домой.

Да, я каждый день уставал, но перед коридором от входа менял настрой. Я умолчал, что мой локоть сломан. Сейчас надежды нет, но когда-нибудь я точно заставлю его работать. Поэтому пока промолчу. С этими мыслями я не мог даже на эти несколько месяцев ее опечалить, открыл входную дверь и крикнул «привет».

Над чайным столиком было непривычное украшение.

Словно крутящийся ветряной колокольчик.

Поутру, глядя на меня, машущего рукой, женщина -

с извиняющимся передо мной лицом — оборот — оборот — оборот.

Закрываю дверь. Заговариваю с соседкой. Это добродушная женщина с не подходящим обманчиво-беззаботным голосом.

«Ой, а ребята ушли? Как редко заходят к вам друзья. Все с бейсбольными штуками! Это твои товарищи по клубу?»

Это было не из-за младшеклассников. Те вправду просто приходили повеселиться. Они только посмеялись над жизнью женщины, пошпыняли, напоследок рассказали по доброте душевной, в каком состоянии сейчас ее сын, и все.

Все ясно как день. Она и так была на пределе. Поэтому, устав от жизни, с ощущением вины перед сыном ушла на покой. Мол, прости, что даже мечте твоей конец.

Кажется, это было в декабре.

Теперешний я не очень понимаю, что почем.

Видимо, все это меня никак не касается.

/

— Кх, хах-х…

В этот миг.

От разрушительной боли, выжигающей нейроны, воля Синкера вернулась.

— Кх, гр-р-а-а-а!

Беспричинный гнев приютил демона в правой руке.

Насильственно поддерживает тело, трескавшееся от жажды убивать.

Гнев. Гнев. Гнев. Бесформенный гнев. Не направленная на кого-то конкретно ярость — его стимул.

Крученый на скорости в сто сорок километров в час на этот раз уж точно пролетит мимо биты.

По внешнему углу, снизу вверх, ныряет «синкер». Не сравнимая с ранее задевающими внешний угол понизу мячами разница высот.

Тихий звук «чипа».

Действительно самым краешком, но — этот бэттер все же коснулся мяча.

— ЭЙ!.. Ты вообще уже, Слагер!

Мутнящие сознание гнев и радость!

Две эмоции взорвались и разлетелись.

Эпичен. Этот бьющий эпичен. Неоспоримый слагер. Он из другого теста, нежели куча уже убитой мелкоты. Раздражает. Как же раздражает. Как такой до сих пор не вылезал из норы? Не делал милости? Черт. Черт. Черт. Теперь еще больше раздражает, хочется материться. Ар-р, ну правда, почему… не мог раньше появиться, пока я не стал таким позорным питчером? Непонятно. Неважно. Сейчас есть только гнев и радость. Враждебность к бэттеру, коснувшегося лучшего мяча, и заразительный восторг к его таланту.

С другой стороны — я уже живой труп. То, что я сейчас не сделал страйк, смерти подобно.

Но тем более — эта дуэль за ним…

— Готов…

Своими глазами видел. Этим свингом бьющий повредил правый локоть. Теперь тупик. Следующий демонический мяч — страйк-аут. Услышим звук ломающегося черепа восхитительного Слагера.

— Х-х, а-а…

Кровавая правая рука тянется к теперь уже последнему мячу.

— Э… ой? Черт, ты чего?

Мяч не взять. Нет, не то что не берется, а что-то ящик с мячами в тумане, не видно.

Еще один мяч. Еще один мяч все решит, но почему ничего не видно? А, солнце в глаза. Надо было кепку надеть. Капюшон от света не защищает. Хотя в жизни никаких кепок себе не мог позволить.

— Уф-ф-ф… во.

Чуть не падая сам в ящик, берет мяч.

Перерасход крови. Спад кровяного давления, сопровождающийся утратой зрения, проходит мимо внимания. Он вообще сейчас не может даже дышать, не напрягаясь всем телом. Разные функции организма в отключке.

Теперь тупик — понял он.

И это чистая правда. Его разваленный рассудок уже не осознает, кто именно перешагнул предел.

Головная боль с примесью белого шума.

Порванное тут и там мясо руки. Уже бесформенное правое плечо… Потрескалась и уже следующим броском развалится кость локтя.

— Да знаю я… Но получится.

Тело горит.

Высокий звук удара по металлу пробуждает мертвеющее сознание.

Хреново? Да всегда хреново. Всю жизнь терпел ради мечты, которой надо сбыться.

Но ради чего сейчас?

Непонятно. Потеряв зрение и смысл, Синкер начал сетап для последнего мяча.

***

Это были кричащие спидболы.

Пятый мяч. Шестой мяч. Седьмой мяч.

С каждым разом мячи Синкера набирают резкости и одновременно ранят самого питчера.

«Кх, ха-ах…»

На взгляд питчера — неколебимый четвертый номер.

Но сам Кирису шел по тонкому льду.

Поворачивающие в десятке метров от него, на ста сорока километрах в час едва касающиеся страйк-зоны демонические мячи.

Просто реагировать на такое уже стоит не года жизни, но десяти.

Сорок процентов внимания — на внешний угол, сорок — на приманку-внутренний. Остальные двадцать — на ловлю мячей, опасных потерей контроля.

Этот питчер не задействует убийственного мяча до страйк-аута. Это понятно, но дикие подачи от потери контроля неизбежны. Однажды рука сорвется, и прилетит дикий.

«Тьфу… Хрень в голову лезет».

Там уж — удерешь или нет.

Если прилетит в голову, точно смерть на месте. Увернуться на расстоянии в десять метров от поворачивающего спидбола не выйдет. Неважно, как там бита, уже входящая в мах, но тело на приказы движения с такой скоростью не среагирует.

Это — бэттер-бокс по соседству со смертью.

Если страйк-аут, Синкер пустит последний мяч на убой.

Если дикий мяч — не увернуться и насмерть.

Синкер с каждым мячом шагает к могиле, но и Кирису с каждым мячом теряет шансы.

Остановись. Быстрее остановись, безумие.

Остановить бы. Срочно остановить бы эти вбрасывания.

Страх на подкорке сбавляет глубокое дыхание.

…Все сознание нужно направлять не только на зрение, но и сосредоточивать на других чувствах, иначе за такими мячами не успеть.

Слух особенно близок к зрению, и с мозгом эти два чувства взаимодополняющи. Данные от слуха и от зрения не раздельны, они поступают в связке. Пространственное ощущение, логическое мышление повышены. Мозг сочетает сознание с левым ухом, и в заведующее образами правое полушарие информация вбивается напрямую.

Кирису не планирует измотать Синкера, срезая мячи. Все свинги направлены на отбой. Он всего лишь не попадает. Человек, ни разу еще не пропускавший бол, если только его видно, уже седьмой мяч ловит и не успевает.

…Если Синкер и суетится, то суетливость Кирису еще больше.

Двое, которым не позволены ни страйк-аут, ни хит. У обоих еще не было противников, кого нельзя было бы победить так, как диктует воображение.

«Ага, это, ну…»

Страшно. Слагер запоздало ощущает, насколько напряжная штука бэттер-бокс.

Завершить бы. Завершить бы за наименьшее число мячей.

Уже нет настроя отбить и покончить с этим. Пусть форбол. Дикий мяч или бол срезать не станет. Пропустит как есть, а дальше пускай Исидзуэ Арика что-то делает.

Восьмой мяч. Резковат. «Шут» во внешний угол, судья бы засчитал страйк. Осознав это, начинает махать битой на полной скорости.

Бэттинг задействует тело от щиколоток до запястий, являясь самым длинным для тела последовательным движением. Спираль, где каждое звено вращается по очереди. Но поворот для всего не начинается с первичным «пинком». Все движения целиком прибавляют к скорости. От ноги к бедру, от бедра к спине, от спины к плечам. И каждый раз скорость растет, и бита, на самом конце спирали, вмиг разгоняется до ста сорока километров в час.

«Кх, ах ты!..»

Упускает попадание. Видит эти считанные сантиметры, но не успевает. Это предел человеческой реакции… Если будет опасный или внутренний, сознание располовинится, и если зажать одни внешние траектории, он едва-едва успеет.

Но не может этого. Такая резкая смена стойки изначально была для заманивания мяча во внутренний угол. Если прилетит туда, касание, может, и будет неполным, но все равно приходится оставлять выбор для внутренних.

Бэттинг начинается с ограничения мышления питчера. Если сейчас сделать нейтральную стойку, смысла в подготовочной части не будет. Легким увеличением свободы выбора противника матч проваливается.

Питчер держит следующий мяч.

Думать некогда. Сконцентрировав сознание, он прикидывает форму броска.

И каждый раз…

«Игурума…»

…гнев этого питчера доходит до него через зеркало.

Почему все так обернулось? Мы же просто хотели играть в бейсбол. Я не виноват. А виновато общество, не давшее даже свободно поиграть с мячом. Тот, кто был слаб, выбился вверх, вы обиделись и для развлечения в свободную минутку подставили ему подножку…

Так кричит правое плечо питчера.

С каждым мячом расползающаяся форма. Но живость растет, и мячи чудесным образом набирают резкости.

Среди этого: презирая бьющего как предателя, навек изменившиеся глаза ребенка.

«Я попробую кинуть боковой. Пусть скорость плавает от размера тела, но крученые зависят только от тренировок…»

…Хоть и нет времени на сантименты.

Эта необратимо искаженная фигура упрямо накладывается на образ старого друга.

Детство, когда все-все было иначе.

Единственное общее — любовь к бейсболу.

Нет… Изменилось и это.

Они просто смотрели в одну сторону, а видели такие разные вещи.

Именно Кирису, не замечая этого различия, и загнал в угол друга более жестоко, чем кто-либо иной.

Девятый мяч.

Разбрасывающий искры мяч влетает под таким острым углом, словно ругает Кирису — «предатель».

Страдающая правая рука Синкера. Кто угодно посмотри — это предел. Человек бросает мяч, подавляя боль, превосходящую воображение. Это Игурума Казуми делает шесть лет подряд. Радости в бейсболе он не увидел ни на миг, этот король в пустыне.

Его вид был слишком ярок для Кирису.

Питчер вопит.

Ты легко бросивший бейсбол предатель.

Ты незаурядно талантлив, но не отдал бейсболу все, недопырок.

Так и есть. Естественно, что Синкер зол на Кирису Яитиро. Но если задаться вопросом, кто из них прав, Кирису и сейчас ответит с гордостью:

«Ага. Дык я молодость бейсболу посвятил.

Но я же не ты, я не разменял на него жизнь».

Поэтому и не дошел до ручки.

Он в любом случае не смог стать таким нездоровым героем, что разбрасывается жизнью за то, что любит.

«Знаешь, последнее время матушка улыбается. Рада, что меня все хвалят…»

Десятый мяч.

Фастбол, каттер, пущенный из формы, что словно дышит огнем.

Чей страх смерти больше?

Бэттера от холостого маха или от смерти за доли секунды от дикого мяча?

Питчера, свалившегося после вбрасывания на пределе нечеловеческого знания?

Страх Кирису больше…

Неимоверный гнев этого питчера подавляет страх.

…То, что уже закончилось. То что уже не сбудется, движет уже мертвым телом.

Питчер не осознает. Он даже не замечает, что уже давно харкает кровью, что покрыл весь «холм» кровью.

«Гх…»

Невыносимое зрелище. Но отводить глаза нельзя.

Что можно сделать сейчас — так это положить конец.

Быстро и неважно с каким результатом положить конец этой игре. Готовый и к этому, Кирису не может нанести удар.

Тайминг уже совпадает. Этот питчер не любит мячи во внутренний угол. Теперь остался только один мяч, нужно привязать сознание питчера ко внешнему углу в момент выпускания мяча, и исход решен, это понятно, но Слагер все продолжает дуэль.

…От страха плохо соображаешь. И вот Кирису отвел глаза от собственных мыслей, и — тринадцатый мяч.

Синкер первый привел дуэль к исходу.

Взамен бокового — дающий еще большую нагрузку нижний. Жалкое, напоминающее раненного и бьющегося в агонии лебедя, но завораживающее и свежее движение броска.

Если прежние прямые были плюющимися огнем скрюболами, то сейчас налетает синкер, который рассыпает молнии.

«Кх, о-о!..»

Взлетают все девятьсот граммов тяжелого, как жизнь, товарища-биты. Атмосферу взрывает звук «чипа».

«Дх-р-х-х!..»

Тупая боль в награду. Он только потому успел за этой разницей высот, что не шла в сравнение с прежними мячами, что уже несколько раз видел такой мяч и принял в дар опыт, что кончился простым граундером. Слишком дикая поправка по вертикали. Кое-как попав по мячу, правый локоть Кирису все же начинает щипать нехорошая боль.

«Потянул, что ли?.. Хреново…»

Порвал что внутри?

Как бэттинг, так и питчинг — филигранная работа, и легкая нестыковка запросто портит тело. Это гонка мяча на скорости в сто сорок километров в час и отбоя за 0,3 секунды. Плечи, локти, кончики пальцев получают мгновенную нагрузку в сотни килограмм.

«Смазал. Значит, тронул, и остался один мах…»

Причем ситуация с внутренним углом отчаянная. Судя по локтевой боли, отбой на согнутых руках обречен на провал. Но что-то не верится, что отобьет такой бросок во внешний угол еще раз.

То есть — поражение.

Следующий мяч убьет Кирису Яитиро.

«На этом конец?.. Офигеть, эта дуэль не так кончится…»

Слагер поворачивается к питчеру, чтобы закончить дуэль иначе… Но питчеру в зеркале было хуже, чем Кирису.

Ощупью находит мяч.

Даже не отдышавшись, делает сетап.

«Балда, ты же так…»

Влепишь дедбол.

Весы поражения вмиг качнулись обратно.

Откровенный дикий мяч. Даже повернув под прямым углом за угол, без вторичных изысков влетит бьющему прямиком под ноги. И это победа. По состоянию питчера видно, от мяча можно увернуться.

Кирису достаточно отпрянуть и пропустить.

Счет — четыре бола. По правилу взятия базы победа за бьющим.

И этот вот описывающий некрасивую траекторию мяч бьющий отбил специально.

Мяч отлетает в стену. Ненужный фаул-бол.

Видя это, в потрясении он наконец осознал. Свое сожаление о несбывшемся. То, чьей же мечтой был этот матч.

«Слышь, Кирису, ты помнишь, как я тогда ляпнул ту дурь?.. Если помнишь, давай забудем о ней…»

«А-а… точно».

…Он даже в страхе смерти продолжил матч — оно это и значит.

Если подумать, как же тогда было весело!

Мечта о потерянном лете. Уговор, что нарушил сам.

Гремящая по Сикуре, дающая смущающее звание гения, его дуэль один на один с Игурумой Казуми.

Это свершилось прямо сейчас. Еще бы не было весело. Как можно легко закончить ее. «Хочу еще!» — не мог не думать он.

«Однако да. Раз осознал, надо уже кончать…»

В то же время ему было грустно как раз потому, что было весело. Этот сказочный сон, что так долго беспокоил, сейчас некому смотреть.

Издалека — звук удара по металлу.

Бам-м, бам-м. Практически безлюдная стройка. Куда там до воплей болельщиков этому высокому металлическому шуму. А потом — бездумный и наивный комментарий.

«Бейсбол — он в том, хорошая была дуэль или нет, верно? Победы, поражения я бы не стал…»

…Гнусно. До чего же это жестокая отмазка.

Жестокая мечта эгоистичного гения.

Искренняя мечта того, кому не дано.

Жил опустившись, бросил бейсбол и даже на дне простак — как раз Кирису.

Мечта Игурумы Казуми не была простецкой, но человек может ею гордиться.

Вот и вся история. Больше всего одержимым бейсболом был не Синкер, а он сам.

«…Я буду таким питчером, что никто кроме тебя не отобьет. И ты тоже стань таким бьющим, чтоб ничей мяч, кроме моего, не пропустил. И давай тогда мы в один прекрасный день…»

Такой жестокой истории больше не будет.

Он все это понимал. Изначально обездоленному и одаренному не понять друг друга. Параллельные прямые не пересекаются.

Но… они видели одно и то же. Хотели прийти к одному и тому же. Просто когда выбирали цели, это не сбылось, вот и все. В самом истоке — когда они невинно играли в мячик, Кирису Яитиро почему-то не смог принять, что его мечта давно сбылась. Почему?

«…Ага. Ты, наверно, думал быть со мной номерами один. Но я-то, честно сказать, мечтал о большем».

Но Кирису предал. Кирису предал раньше. Первым забуксовал он сам. Не на втором году старшей школы. В тот самый момент, когда он пожалел чувства друга, разные факторы хаоса потрясали его битой, заставляли друга опускаться. Кто знает, насколько это ранило того самого друга.

…Может, хоть сейчас он успеет?

Пьеса без зрителей.

На серебряном занавесе, где не проецируется фильм, что-то осталось.

Перехватив биту обеими руками, вытягивает руки.

После такого глубокого вдоха и выхода, что выпустил весь воздух из легких, Слагер возвращается в бокс бьющего.

За шестнадцать метров от него на холме — маньяк-убийца. Но не так, а по старому прозвищу к нему обращается Кирису.

— Йо… Прости, что так долго, Синкер.

Ностальгия. Знак начала матча, что не выходил из его уст десяток лет.

За внутренний угол не волнуется.

Дуэль решит один мяч. Точно во внешний угол — нацелясь на козырь Игурумы Казуми, синкер, Слагер поставил жизнь на последний бэттер-бокс.

***

Очнулся от набегающей на уши волны звуков.

В сознании и глазах — белый туман.

Кто он, что он делает? Ради чего бросает? Не вспомнить.

Словно привидение. То, что зовут Синкером, стало простой машиной, которая довольно неловко тянется к мячу.

Дуэль еще не решилась.

Бэттер стоит в стойке. Ясно, что не убив этого бьющего, домой не вернуться — сказала навязчивая идея, и она одна запустила дыхание. И тут…

— Прости, что так долго, Синкер.

Первыми в беззвучном мире он услышал слова друга, которым в детстве восхищался больше всех.

/

…Он вспомнил причину.

Высокие горы облаков. Гоняющий мурашки по коже стрекот цикад. Бессильно рыдающая женщина.

В то лето он увидел нечто слишком невыносимое.

Он увидел неизбывную, тихо рвущую сердце грусть.

Поэтому он поклялся, что станет ей спасением.

Плевать, что он беден. Плевать на свое веселье. Он нашел то, что куда важнее, он понял, что надо делать.

— Точно, я же…

Ради этого вытерпел все.

Продолжал неприглядно оттачивать питчерскую траекторию.

Причина желания стать профессиональным бейсболистом. Потому что любит. Потому что хотел бежать от нищенских проблем. Потому что хотел смотреть людям в глаза… Нет. Не поэтому он взял в руку бейсбольный мяч. А просто ради того, что увидел в тот день. Просто ради женщины, чья жизнь была горькой, лишенной всякого смысла. Он хотел дать ей гордость тем, что она родилась на свет…

…Он наконец вспомнил. Эта мечта — мечта не Игурумы Казуми. Мечта о матери, судьбу которой он хотел изменить.

А матери больше нет.

Единственной причины, по которой он поклялся продолжать бросать мяч.

Детская решимость защищать, даже будучи изгнанником из Эдема.

Однако…

— Точно… эта мечта уже кончилась.

Его лишенная спасения жизнь, над которой опустился занавес восемь месяцев назад, в декабре.

/

Сознание возвращается.

Зрение очищается от дымки.

В уши впивается металлический звук.

…Даже дышащее с трудом, полностью измотанное — его собственное тело.

— Ну да… Полный счет.

Без жалости отбей.

Когда-то давно он был готов сломаться и заговорил со старым знакомым. Потому что все плохо. Он попытался всего раз сбежать от своей клятвы.

Но были и веселые времена.

Точно. Он, наверное, не бросил как раз потому, что бывало и веселое. С мальчишкой, чье имя никак не припомнит, он столько раз играл до самого захода солнца.

Чье это воспоминание?

— А-а…

Слышен звук.

Здесь очень плохо.

Как на горячей сковородке.

В аду цвета воды я и сейчас стою одна.

…Воспоминания нахлынули.

Я слышу звенящие металлические удары.

Я слышу далекие, мелкие, эхоподобные крики болельщиков.

Значит — надо бросать мяч.

Получится?

Конечно, получится. Зима уже кончилась. Лето такое жаркое, что трудно дышать. Выжигает легкие. Туманится бейсбольное поле… Колотится сердце. Это сводящее с ума лето еще раз вернулось в мою правую руку.

В зеркале бьющий стоит один.

Кто этот бьющий?

Не вспоминается. Но надо бросать. Для кого-то по имени Синкер, чтобы исполнить давнее обещание, я брошу соответствующий мяч.

Вытираю мешающую кровь, правой рукой об одежду.

Почти сломанная рука простирается по ветру.

Самый лучший в жизни скрюбол.

И вот… Напоследок он услышал звук, извещающий о финале.

***

Летит белый мяч.

Не давая заляпаться кровью, я бросаю его бьющему, который отражается в зеркале.

Поджидает стена для демона. По сворачивающему под прямым углом коридору отскочит какой угодно мяч.

Мяч, что не должен бы свернуть. Последний выстрел, что не должен долететь… Это прекрасно. Описав кривую, словно взлетающий лебедь, величайший скрюбол осиливает поворот.

Больше под углом он не свернет.

И он не так быстр, чтобы вмиг долететь.

Именно поэтому глаза так застилает пелена.

Это не то, что мучает одержимых демоном. У демона есть семя и есть финт. А это — просто гений человеческий. Делать чудеса, до которых знакомым далеко, — с давних пор роль богов.

Следовательно, этот мяч вовсе никакой не демонический.

Только здесь, на поле без зрителей, палит жар этого лета, где исполняется уговор.

Два страйка, три бола.

Протянулся и падает во внешний угол последний мяч; бьющий чуть приподнимает правую ногу, делает свинг в такт дыханию…

Х/Наше время (2004-й, лето)

Вот так планы на лето вернулись к tabula rasa.

Они и так-то были на эту самую tabula похожи, а когда дело о грозе перекрестков, серийном убийце подошло к финалу в последний миг, вернулась скучная обыденность, какой она и должна быть.

Слухи о серийном маньяке-убийце Синкере остались слухами и пропали. Изоляцию Игурумы Казуми полиция осуществила без огласки; и в итоге все свели к преступлениям на почве наркотической зависимости от имевшего хождение в июле препарата.

Поэтому дело о гротескных деяниях носителя синдрома А, одержимого, развернули и разгласили в чуть более поздних событиях.

— Эх, перескок прям на заглядение. Когда настолько досконально делаешь, оно уже не столько освежает, сколько мороз по коже, как считаете?

Спрашиваю вполоборота парочку за спиной, ноль реакции.

Вторая половина августа, пережаренным дням конца не видно, мы — на спортивной площадке Сикурской общей старшей школы №1. Когда я переехал и разбирал коробки, вдруг обнаружил ключ от задних ворот и решил заодно, раз все равно назад нести, вытащить Кирису с Цурануи проветриться. Время заполдень.

Кирису даже не уполз в тень дерева, расселся, скрестив ноги, прямо под солнечной шкуросжигательной микроволновкой;

Цурануи развлекается, плескаясь водой на пустынной истоптанной площадке.

— Хм… Насколько после нашего выпуска тут все пасторально, надо же. Я надеюсь, бейсбольный клуб они в том году не закроют, не?

— Э, кто их знает. А я слышал, хотят разбить состав. Ну, времена вообще меняются. Похоже, бейсбол уже стал продуктом вкуспрома.

— А-а, как страшно жить…

Унылые вести, хочется взять и плюхнуться на землю. Но я как бы вырос из этого, и кататься по земле не стал. Вот такая вот жизнь после двадцатника.

— Так что, Кирису, ты правда собираешься у меня вписаться?

— Хм? Не, если в напряг, я поищу. Но че тебе, пустующей комнаты жалко? И недорого. И сподручно, если что-то такое опять случится.

«Что-то такое» — это про Синкера.

Я вроде сделал работу гладко, но другая сторона соглашения изволила быть недовольна выручением и передачей клиента полиции, и потому моя зарплата была ограничена минимальной суммой.

Конечно, это все равно была немаленькая сумма, но Кайэ-то уговорил половину, и…

— Чего? Синкера утихомирил Кирису-сан, не так ли? А ты, Арика, нич-чего не делал, так что я нич-чего тебе не дам. А, и вот это специальный бонус за настольный бейсбол. Не следует ли тебе на будущее купить хотя бы биту? А то нападет неизвестный киллер, и что тогда?

Вот так надо мной бессовестно издевался мой демонический наниматель. Вот бы он завязал так скряжничать при своих деньгах. «Я богат потому, что скряга» — это про уровень мелких богачей. В его случае уровень совсем другой, так что от моря мог бы и уделить бухточку.

— Ты чего такой унылый? Ты разве не забываешь, что днем было?

— Содержимое кошелька не ресетится. Я даже первоначального оклада еще не получил, между прочим.

— Мало денег — напросись еще поработать. Тот малец же говорил, для тебя работы завались, если нужно.

— Да брось… Хренушки я еще полезу возиться с одержимыми.

Именно так. Величайшей моралью прошедшего дня стало: не связывайся с экзорцизмом.

…К счастью, экзорцизм Синкера имел место днем и в памяти не сохранился. Но вот что было вечером… Заглянул к нему домой, и соседка Игурумы Казуми мне про его семейку такое рассказала, поди забудь. Даже краткие записи в блокнотике не то чтобы особенно приятны.

Да… Видеть такое тяжело. Особенно не хочется связываться с такими ребятами, как Игурума. У них с головой что-то неладно, если сливают смысл и средство жизни воедино.

— Пф… Арика, ты глянь. Цурануи надоело играть с водой, так она теперь дверь клуба пинает, дура. Я считаю, три минуты до пробоя по центру.

— Эх, молодость! Поделилась бы секретом своего вечного двигателя, серьезно. Сегодня плюс тридцать восемь, если что! В такой температуре земляне не могут функционировать.

Бормочу под нос с надеждой: собственно, не она ли сильнейший персонаж Сикуры?

Мы умолкаем. Я думал, он похихикает.

Вопреки пророчеству Кирису, Цурануи где-то через минуту успешно открыла дверь бейсбольного клуба. Видимо, заметила, что не заперто.

— Кстати… Это же ты заставил того шатенчика три раза кряду бросить мяч по одной траектории, да?

— Гм, так ты просек?

— Когда мы уже закончили. Так нормальные люди не делают. Очевидно ведь, балбес ты перекачанный.

— Злой ты. Я все-таки научился строить козни, хоть по мне и не скажешь.

Еще больше неожиданно. Когда человек сам себя считает злодеем, он пожизненный добряк. Мир просто разделен на истинных злодеев, злых добряков и добрых добряков.

— О, вышла… бли-ин, вот дура девка. Сплетни любит, а?

Цурануи позаимствовала из клуба мяч и стала играть в мячик со стенкой. Похоже на питчера.

Причем специально что-то типа боковых, ну не сыпь соль на рану, а?

Несколько минут мы смотрим на девушку.

— А-а, вон как. Вбросы-то может один человек, — внезапно каким-то бессильным голосом пробормотал Кирису.

— Угу… А что?

— Да не, ниче. Когда был мальчишкой мелким, ага. Я и забыл, почему предложил играть вместе. Ну да. Одиночных игр других и не было.

Отвлеченный тон голоса.

На этом диалог прервался, и мы любуемся умилительными питчерскими формами Цурануи.

Беру свои слова обратно. Она никакую не соль сыпала, а вовсе молодец.

— Однако делать не фига.

— Угу…

Чем-то знакомый летний полдень.

Кирису сидит скрестив ноги, я все стою, и мы смотрим на горы облаков…

— Значит, так. Давайте устроим бейсбол!

Не получается ответить на эту внезапную идею.

Кирису лениво, театрально вытягивает руки.

— Ты чего, Арика? Почему нет, делать же нечего? И вон той дурочке не терпится.

Ну да. Вот так. Вот к чему все шло. Я криво улыбаюсь.

— Раз решили, сразу и начнем. Э-эй, начинаем бейсбол, Цурануи-и! — ору.

Цурануи подхватывается: дождалась! — и прямиком в клуб. Кирису медленно поднимается.

…В этот момент краем глаза я увидел на его лице выражение не в тему.

С таким смотрят вдаль, провожают навеки уходящий поезд, в общем, не в тему.

— Пошли, Кирису.

Сделаю вид, что не заметил. Он как всегда заносчиво кивнул своей немолодой физиономией.

Здорово, что сейчас день. Я смогу и эту грусть к ночи забыть. И похожее на преждевременную радость ощущение счастья, и неуместная печаль для меня не имеют смысла… И то, что вообще-то обязательно надо бы запомнить, становится воспоминанием, что только на сейчас.

— Семпа-ай! Быстрее же, сегодня мы уж разделаем эту гориллу под орех! А ты вообще с какого счастья у него живешь? Назло? Ведь назло, да, семпай? Так, ты мне не по нраву, если еще придешь ко мне, можешь файт май бразерз, которых что-то маловато!

Цурануи взмахивает битой и рукавицами и отправляет в полет до Кирису.

На этом завязываю бередить раны. Треп о воспоминаниях цвета воды окончен. Бейсбол только втроем начинается — весело, без какой бы то ни было боли.

Разумеется — и говорить нечего, кто встал в бэттер-бокс.

／S.VS.S.end ■■■

Игра Sinker vs. Slugger закончилась.

По безлюдной стройплощадке проносилось отдаленное эхо звуков стройки.

Брошенное в коридоре зеркало разбито.

Бьющий, то ли от последствий тщательного удара, а то ли выйдя из крайней степени нервного напряжения, потерял сознание. Просто сознание, угрозы жизни нет.

Питчер как стоял, так и повалился в коридоре. В его случае сознание на месте, но жизненные силы теряются с высокой скоростью, и гарантировать выживание нельзя. Можно выразить и иначе — не теряется; это то, что вселилось в его правую руку, крадет у него силы. Видимо, оно старается придать своему существованию приоритет выше, чем у жизнедеятельности организма-носителя. Этот паразит — родителеубийца как он есть, но я смиряюсь — дык, демон и есть демон.

Итак. С момента моего поворота на питчерскую сторону и ожидания исхода матча за пределами здания прошло двадцать минут.

Вроде бы мало, но долго, и терпеть это время было сопряжено с жуткой усталостью.

Звучно шагаю по коридору. Зеркало разбито, я сам себя не вижу. Совершенно естественно. Постоянно видеть себя — утомляет. Особенно я рад сейчас.

— Это ты…

Он среагировал на звук шагов, лежа на полу. Гаснущее зрение направил в коридор.

Может, вечер, а может, закрыли окна. Проход позади него был страшно темный.

— Ну-ну, не теряйся, Игурума. Заснешь — не проснешься, как в ужастике. Надо собраться, надо пойти в полицию и галантно сдаться властям.

Не отвечает. У него уже нет на это ни сил, ни причин. Полностью измотанное тело уже считает смерть легким путем.

— Мы так не договаривались. Если проиграл — сдаешься. Такое правило.

— Не стоит. Я…

— Стоит-стоит. Я тоже не хочу, чтоб ты так просто и легко улетучился. Поступим… ну, Арисима Сего* был моим приятелем, младшеклассником. Нужно, чтобы ты за него по возможности ответил.

Темнота перемещается.

Звук шагов приближается.

Он мутно смотрит на присутствие рядом нечто ужасного.

— И у тех, кому ты мстил, тоже были свои истории. Знать их нет нужды, но надо хотя бы задумываться, что они есть.

Потому что ты не вечный ребенок.

Овеществленная ненависть раззявила гротескно кривую огромную пасть.

Отчего рождается ненависть?

Здесь те двое, один напротив другого, кому давно ясно.

По коридору бурлят волны эмоций. Слишком далеко для его брызг.

Это направлено не на него, лежащего посреди коридора. Это то чувство, когда так много всего чувствуешь, что не описать, что именно.

Радость и гнев.

Грусть и злоба.

Это то, что изначально — маленький человек, неопределенный, несущественный, подающий ни с чем не совместимые электросигналы. Он смотрел на это — мутно, нарушенным зрением.

— Так и думал… Это, наверное, тяжело.

— Что?..

Шаги останавливаются. Досадно… Вообще, совершенно, ни на вот столько непонятное бормотание.

— Что именно так и думал?

— Я боюсь тебя видеть.

— Почему боишься?

— Потому что… ты — самый чокнутый.

Я вслух обижаюсь и сбрасываю протез. Словно открыли ставни — коридор окрашивается под белыми лучами солнца.

— Ну налетай, псина. Все не жрать, а то будут проблемы. Вот по сих, твое любимое. Счас выну, погоди.

Отсутствующая левая рука. Фантомные ощущения выделяют из его правой руки фруктообразную опухоль. Черный пес шумно нюхает и увлеченно кушает.

Отсечение — не тогда, когда демон внутри тела, а после извлечения его наружу. Это не тот обряд экзорцизма, что одолевает и изгоняет демоническую сущность — этот ее взимает силой, «эксторцизм»*. Ничего-ничего не разрешилось. Моя противная роль.

И это — первый эксторцизм.

Наконец-то доведенное до конца, уже не оставшееся в памяти, первое поручение.

／S.VS.S.cut

 

1. Адреса в Японии назначаются не по системе улица — дом, а квартал — группа домов — дом.

2. Друг Арики с прозвищем Поступим (в оригинале Симасе — АрисимаСего).

3. От слова extort — вымогать.