Онлайн чтение книги Ричард Длинные Руки - гроссфюрст
Глава 4

На лице Кри отчетливо проступило мучительное размышление, она повела глазами вправо-влево, наконец предупредила дрожащим голоском:

– Только на минутку!

– Отлично, – воскликнул я. – Докажи, что ты чего-то стоишь, ты же не рабыня Геда!

В ее взгляде проступило колебание. Она даже посмотрела вниз, будто измеряла расстояние до пола, чуть-чуть зябко поежилась.

Я торопливо ухватил стул и, придвинув к стене, подал ей руку. Она повернула голову и долго смотрела на меня, я постарался выглядеть чистым и открытым, искренним таким любителем бесхитростных веселий, застолий и легкого флирта.

За ее спиной снова задвигались ветви деревьев, застыли, опять дрогнули и замерли прямо в движении.

– Ну давай же, – сказал я. – Съедим по пирожному, и снова вернешься обратно!

Она кивнула и подала руку. Я напрягся, до жути захотелось отдернуться, отпрыгнуть, но стыд перед женщиной пересилил, а она легко оперлась о мою ладонь, ощущение жуткое, словно в самом деле живая, придвинулась вплотную к незримой преграде и перекинула через нижний край рамы ногу, словно вылезает через окно.

Я придержал ее, напрягая мускулы, она перекинула вторую ногу, мгновение посидела на раме, затем встала на стул одной ногой, другой, я помог сойти на пол.

Она улыбалась несколько нерешительно, но лицо разрумянилось, глазки заблестели, мне даже почудилось, что в них появилось нечто хитренькое.

– Садись, – сказал я вежливо и провел ее к креслу.

Она опустилась тихо, но без церемоний, во взгляде разгорается любопытство. Уже без колебаний взяла пирожное, надкусила, прислушалась к ощущениям. Я быстро создал вазочку с мороженым, придвинул к ней.

– Тебе понравится.

Она кивнула, быстро и без церемоний разделалась с пирожным, чего я никак не ожидал, все-таки даже тактильное и до предела интерактивное не должно было вот так… с другой стороны, энергия, похоже, была на исходе…

Мороженое она смаковала, прислушивалась к ощущениям, потом улыбнулась, голос ее прозвучал чарующе, с новыми нотками:

– Спасибо. Мне нужно вернуться.

Я снова протянул руку и помог ей подняться на стул, а оттуда перелезть через раму, снова жутко похожую на окно в некий мир. Я не отрывал от нее взгляда, а она снова застыла в той же позе, в какой вижу ее с первого же дня здесь.

Сэр Вайтхолд вошел с докладом, споткнулся на пороге, едва увидел мое лицо.

– Что-то случилось, – спросил он встревоженно, – ваша светлость?

– Если бы, – ответил я, стараясь войти в прежний образ все понимающего и все видящего отца народа и великого воителя. – А то сиди вот и жди… когда что-то случится. Что у вас?

– Все получили приказ, – сообщил он, – карать любое неповиновение, как вы говорите, по законам военного времени.

– Наконец-то, – сказал я и, наткнувшись на его непонимающий взгляд, объяснил: – Наконец-то я недоперестарался с гуманностью. Людей надо перевоспитывать, но сейчас некогда, потому проще их убивать, а перевоспитывают пусть в аду. Там специально обученная команда, помещения, приспособления, учебные пособия и опытные педагоги. А мы должны заниматься насущными задачами.

– Это как? – спросил он.

– Первое, – объяснил я, – удержаться.

– А второе?

– Удержаться, – повторил я. – Это же и третье. Иначе все рухнет.

Он поклонился и вышел, а я все вспоминал то странное ощущение, когда касался ее руки, в самом деле тактильные ощущения переданы превосходно, сам бы поклялся, что трогал живое, если бы проделал такое с закрытыми глазами.

Сейчас она в той же позе на портрете, но теперь рассматриваю ее иначе, в черепе всякие мысли, в том числе и вовсе не связанные с сексом, абсолютно не связанные, разве что в самой общей мере…

Как теперь вижу, она по каким-то причинам не может обратиться ко мне, что вообще-то недоработка, но, с другой стороны, почему недоработка, как раз очень все правильно и мудро, женщина всего лишь приятная штука, ей лучше помолчать, пока не спросят… Во всяком случае, так могли думать те, кто создавал эти великолепные портреты… вернее, кто заказывал их.

Я, конечно, не такой, я гуманист и демократ, женщины – тоже люди, и все права у них, как и у людей, просто я, как человек с широкими взглядами, прекрасно понимаю тех древних сатрапов и тиранов, еще как понимаю…

В следующий раз, когда я сумел пробудить ее от оцепенения, она улыбалась и строила глазки, невинный флирт, я уговорил ее сойти в комнату, а сам быстро сдвинул изображение в сторону, появились суровые заснеженные горы.

Кри вздрогнула.

– Ой…

– Знакомые места? – спросил я быстро.

Она кивнула.

– Да… Но мне там не нравится…

– Почему?

– Горы мертвые, – произнесла она, – мы пробыли там совсем недолго. Там пусто и холодно, я чуть не умерла…

Я смерил взглядом заснеженные пики, что-то вроде Гималаев, если не сами Гималаи, никогда их не видел, но знаю, что гималаистее на планете вроде бы ничего нет.

– Высокие, – согласился я. – И что, туда можно войти и сейчас?

На ее кукольном личике проступило удивление пополам с отвращением.

– Конечно… но там плохо. Не знаю, зачем там бывают…

– Я тоже, – сказал я. – Видишь, сколько у нас общего?

Она слабо улыбнулась. Вряд ли чуть не умерла, обычное женское преувеличение, блондинки есть везде, они вечны, но пейзаж в самом деле жутковат. Я бы в эти горы точно не полез, у меня с головой в порядке.

Обратно она запросилась сразу же, я моментально и с готовностью помог ей взобраться в картину, она сразу успокоилась и смотрела на меня с прежней дразнящей улыбкой, что хороша, очень хороша, и совсем это никакое не оцепенение, а на радость ценителям удачно схваченный момент.

Раз уж там ей намного уютнее, уговаривать слезть и пообщаться в реале больше не стал, успею, начало есть, а дальше пойдет по проторенной, а пока подкатывался то зайчиком, то хомячком, старался побольше узнать о ней самой и ее мире.

Увы, она и в реале наверняка была хорошенькой пустышкой, с такими особенно удобно, весело и необременительно. Они всегда довольны жизнью, собой, окружением, беспечно чирикают, сложными вопросами головы не забивают, от этого морщины, а спутникам передается их хорошее настроение.

В тот раз она была в путешествии, если это путешествие, с неким Гедом, он запоминал ее, так это она называла, на фоне красивых пейзажей, холодных гор и на берегу безбрежного океана, хотя я предпочел бы, чтобы хоть раз запомнил в городской обстановке.

В памяти Кри сохранились только эта поездка, ночи страсти на берегу моря и на зеленой траве, холодная и суровая природа, которая ей так не нравилась, но Гед от нее был без ума.

Она сообщила мне, что за весь долгий период между Гедом и мною она только трижды просыпалась, когда заросшие грязью и плесенью рамы начинали очищать, но у нее недоставало сил, чтобы даже рассмотреть этих людей, только показались они ей очень странными.

– Какими именно?

– Странными, – повторила она. – Не такими.

– Какими не такими?

Она капризно оттопырила губу.

– Непривычными. Очень грубыми и грязными. И еще в них было нечто…

Она задумалась, затем тряхнула головой и засмеялась.

– Да какая разница? Ты совсем не такой. Ты даже похож на Геда.

– Я? Ну, спасибо…

Иногда она замирала, я тревожно всматривался, что-то пытается вспомнить, лицо озадаченное, не понимает, почему такие провалы в памяти.

Когда я осторожно пытался натолкнуть на рассказы о чем-то помимо их путешествия с Гедом, она даже не понимала, о чем речь, ее существование началось с их путешествия и закончилось, когда он сказал, что возвращаются.

Возможно, у него в доме в рамках более расширенные версии, а то и вовсе там другие… хотя, вполне вероятно, что Кри и была именно той отдушиной от трудной и тяжелой жизни дома, и потому Кри помнит только солнце, море, красивую природу, горы, а сама всегда на пике хорошего настроения.

– Ох, – сказала она как-то, – ну ты и хитрый…

– Разве? – удивился я. – Мне казалось, что я сама простота…

– В чем-то да, – согласилась она. – Ты очень прост, что удивительно, учитывая, что тебе здесь кланяются многие… но ты и хитер! Я смотрю на тебя и думаю то, что ты хочешь, чтобы я думала.

– Правда? – спросил я. – Ну тогда иди ко мне. Иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук!

Она засмеялась.

– Разве неуклюжих? Мне кажется, они у тебя очень уклюжие…

– А ты проверь, – предложил я дразняще.

Она посмотрела хитро, подумала и вдруг ответила с вызовом:

– А что? И проверю.

Я выскочил из-за стола и подбежал к стене с ее портретом.

– Прыгай, я поймаю.

Она покачала головой:

– Не сейчас.

– А когда?

– Позже, – почти прошептала она. – Если не передумаю…

– Если не струсишь, – уличил я.

– Да, – ответила она с достоинством, – я трусливая. Завидуешь?

– Да не так, чтоб очень, – признался я, – но преимущества в этом есть. Жаль только, что мужчины не имеют право на это такое понятное чувство.

– Да? – удивилась она. – А я видела столько трусливых мужчин… Их вообще большинство!

Я тяжело вздохнул.

– У вас очень продвинутое и цивилизованное общество. Наверное, женщины тоже работают?

Она улыбнулась.

– Попробуй уговорить меня прийти к тебе вечером.

Улыбка ее была таинственной и обещающей, но вечера я ждал с сильно бьющимся сердцем. Крис оставалась на том же месте, за окнами замирает приглушенный шум города, только иногда доносятся строгие окрики наших воинов, патрулирующих улицы, да звонкий цокот стальных подков по вымощенной булыжником площади.

Воздух здесь сырой и застойный, что значит, не может перебраться через Великий Хребет и подсушиться на жарком солнце, издали доносятся крики птиц, звонко прокричал петух, небо уже темное, но звезд не видно, только очень далеко, за горизонтом, вспыхивают тускло-багровые зарницы.

В городе объявлен комендантский час, что это такое, не поняли даже армландцы, я объяснил, что местным запрещается выходить из домов после захода солнца, и вообще больше трех чтоб не собирались до отмены моего высочайшего указа.

– Сэр Вайтхолд, – сказал я, – они привыкли к военной диктатуре и даже гордятся порядком и дисциплиной, которую навязал им Гиллеберд. Потому любые наши демократизации расценивают как слабость! Так не разочаруйте же их, закрутите все гайки… в смысле, затяните петли на их шеях потуже, чтобы помнили, кто здесь хозяева! Есть такие, даже гордятся, когда ими помыкают.

Он поклонился.

– Ваша светлость, боюсь…

– Чего?

– …что вы правы, – закончил он. – Они понимают только силу.

– Не завидуйте, – сказал я. – Это ущербный путь. Хорош для короткого рывка. А потом здесь все равно бы развалилось. Возможно, Гиллеберд увидел признаки спада, вот и решил поправить дело победоносной войной?

– Да, ваша светлость, – ответил он, поклонился и пропал за дверью.