Онлайн чтение книги Ричард Длинные Руки - гроссфюрст
Глава 5

Я повернулся к столу и вздрогнул, слева от него в красивой изысканной позе стоит веселый франт в лихо заломленной набекрень широкополой шляпе с длинным цветным пером, на смеющемся лице щегольские усики, что то выходят из моды, то удало, как молодой рыцарь на горячем коне, врываются в нее снова, и сам улыбается до ушей, вглядываясь в меня с превеликим удовольствием.

– Соскучились? – спросил он весело, захохотал, красиво поклонился, срывая шляпу, эффектным жестом швырнул ее в сторону, и она повисла, слегка покачиваясь, на торчащих из стены оленьих рогах. – Я – ужасно!

– А я вот ничуть, – заверил я и, нахмурившись, поинтересовался: – Или намекаете, что ни к кому не приходите по своей воле?

Он сказал с веселым негодованием:

– Намекаю? Это я всегда утверждал и утверждаю! А то сколько лжи и клеветы, когда говорят, что вот я пришел и соблазнил… Извините, я прихожу, чтобы принять ваш уже свершившийся грех… в реальности или пока только замысленный, чтобы утвердить вас при колебаниях и в моменты неуверенности, поддержать вас в вашей похоти, вашей лжи, предательстве и всех ваших преступных, как вы это называете весьма странно… эх, да вы сами знаете, сэр Ричард, не так ли?.. И знаете все лучше и лучше.

Я насупился.

– Намекаете, что уже пришли за мной?

Он снова расхохотался.

– Еще нет, увы. Но разве не говорил, что придете ко мне?.. Вы в какое кресло хотели предложить мне сесть?

– В любое, – буркнул я нелюбезно. – Где вам удобнее.

– Мне удобнее ближе к вам, – ответил он предельно учтиво, вплоть до оскорбительности, и сел в самом деле рядом. Я взглянул в его глаза, в них, как ни странно, просматривается дружеское сочувствие. – Сэр Ричард, как в вас уживаются такие крайности, что… даже не могу их охарактеризовать! Я до сих пор не сумел ответить на вопрос: можно ли творить зло во имя добра, а вы ежедневно… да что там ежедневно!.. ежеминутно сталкиваетесь с этой проблемой, но прете, как дикий кабан по камышам, не останавливаясь, будто у вас все решено… а я уверен, что даже не задумывались!

– Сороконожка как-то задумалась, – ответил я, – и… все.

– И что?

– Не смогла сдвинуться, – объяснил я. – А спросили у нее всего лишь, с какой ноги начинает бег. Сэр Сатана, вы полагаете, я не вспоминал больше тот момент, когда вы мне предложили трон императора? И нужно было всего лишь зарезать ребенка… Простого, из нищей семьи, которые и так мрут тысячами еще во младенчестве…

Он посмотрел с интересом.

– Правда? А я думал, вы постарались забыть, чтобы не вспоминать о своем позоре.

– Старался, – признался я, – но оно все всплывало и терзало. Думаю, я смог бы справиться и с императорством, тем более что там, как говорите, все было налажено, мне надо было только сидеть в кресле и надувать щеки… а потом бы, освоившись, я мог бы начать осторожные реформы.

– Ну-ну, – поощрил он, – и что надумали?

Я тяжело вздохнул.

– Убив ребенка, я затем искупил бы вину, сделав людям много добра и сохранив жизни тысячам младенцев, которые при прежней власти бы померли. То есть польза один к тысяче. Или даже один к миллиону…

– Ну-ну, – подтолкнул он, – продолжайте. Мне интересно следить, как вы себя начнете топтать и обвинять, хотя сейчас рассуждаете абсолютно здраво и трезво.

– Я вертел так и эдак, – сказал я, – и не мог понять, что меня остановило. И, главное, почему.

Он посоветовал ехидно:

– Так и скажите, как говорят, когда не знают, что ответить: вас остановил сам Господь.

Я покачал головой снова.

– Нет-нет, я привык докапываться до сути. И к тому же я сто раз повторял: человек свободен! Даже от Бога. Он сам нас освободил от себя и своей власти, чтоб если мы и пришли к нему, то по своей свободной воле. А суть, похоже, в том, что, убив младенца, я нанес бы своей душе именно тот непоправимый ущерб, что уже и на троне не стал бы, наверное, спасать этих младенцев. Да пусть дохнут, род людской должен очищаться от слабых, закон выживания, нечего больных тащить в будущее, у меня есть пограндиознее задачи, чем заботиться о всякой черни…

Он хмыкнул, горящие интересом глаза медленно угасали, лицо нервно дернулось.

– Сэр Ричард, – сказал он с неудовольствием, – вы, по-моему, сильно утрируете. Разумеется, такое жертвоприношение меняет человека, но лишь в сторону укрепления его решимости, стойкости, намерения идти вперед, невзирая ни на какие препятствия…

Я вскинул руку ладонью вперед.

– Стоп-стоп! Похоже, это оно и есть.

Он чуть встревожился, в глазах мелькнул испуг, а лицо немного напряглось.

– Что, сэр Ричард?

– Невзирая ни на какие препятствия, – медленно повторил я. – Да-да, это так часто звучит, так часто говорят, что потерялся главный смысл… Идти вперед, невзирая ни на какие препятствия – раньше считалось… да и сейчас подается как положительность, правильность… Идти до конца, нам нужна победа, за ценой не постоим, не отступать, нам жизнь не дорога, ломать все преграды… А если преграды как раз те, о которых так не любим говорить?.. Ага, уже скривились. Да-да, я о нравственных. Мы ведь не хотим о них даже думать, верно? Вчера зарезал ребенка, чтобы получить трон, а сегодня надо зарезать свою семью и своего сынишку, чтобы лучше пошла реформа в образовании и здравоохранении. Завтра надо будет на площади принести в жертву сто девственниц, зато гарантировано десять лет без засухи и падежа скота…

Он мрачнел все больше, ерзал, пальцы нервно крутили в ладони серебряный кубок.

– Вы же знаете, – сказал он раздраженно, – у политика должна быть иная мораль, чем у простолюдина! И если надо принести в жертву сто девственниц, чтобы спасти тысячу жизней… а вы знаете, что при засухе погибнет народу гораздо больше… то что вы сделаете?

Я покачал головой:

– Не знаю. Но в жертву приносить никого не буду. Если уж совсем будем приперты к стене, то, возможно, сам лягу на жертвенный камень… ну, если уж совсем ничего не придумаю, я вообще-то не больно жертвенный, мне бы в самом деле лучше другими жизнями откупиться, признаю… Но жертву можно принять только добровольную… так мне чуется…

Он сказал враждебно:

– Догадываюсь, на кого намекаете и даже вроде бы указываете пальцем. Но он струсил на кресте и кричал! Дескать, на кого его оставили, такого вот подвижника…

– Кричал, – согласился я. – Больно было и страшно, могу себе представить. Но все-таки пошел… и не отрекся. Потому я, хоть и вижу, что вроде бы иду по пути, начертанному вами, сэр Сатана, вот захватил две трети Турнедо да еще и Армландию отстоял…

– …к тому же Армландия теперь полностью ваша, – уточнил он довольным голосом. – Барбаросса признал ее самостоятельность, а вас – ее единственным правителем.

– И все равно, – продолжил я, – я все-таки не ваш, сэр Сатана. Я не смогу убить ребенка.

В его кубке появилось красное, как живая кровь, вино, я даже аромат уловил свежепролитости, лицо стало насмешливо-задумчивым. Он сделал неторопливый глоток, затем произнес со вкусом, растягивая удовольствие:

– Простите, сэр Ричард… но не по вашему ли приказу убита семья короля Гиллеберда? Если мне память не изменяет, в спальне было двое или трое малолетних детей?

Я поморщился.

– Это не то…

– Правда? – спросил он с удовольствием. – Поясните разницу. Мне надо у вас кое-чему поучиться!

– Положить на жертвенный камень младенца, – сказал я хмуро, – взять нож и вонзить ему в грудь… это жестокое и преднамеренное убийство, за которое нет оправдания. А вот то, на что намекаете вы…

Он хохотнул:

– Намекаю?

– На что указываете пальцем, – сказал я уже злее, – это совсем другое. Я велел всего лишь зачистить королевский дворец и личные покои Гиллеберда сэру Клементу… я ни разу не употребил слово «убийство»!.. а он приказал своим солдатам захватить этажи, всего лишь никого там не оставляя в живых. В этом случае семья короля Гиллеберда уже не какие-то там люди с женщинами и детьми, в смысле – не личности, а статистические единицы! Как, впрочем, и остальные жители города, у нас вообще-то равенство, по глубокому убеждению церкви. Да, какая-то часть статистических единиц неизбежно вычеркивается при захвате города. Это входит в число сопутствующих потерь, без них не обойтись. Дети Гиллеберда… тоже сопутствующие и неизбежные. Как и дети какого-то горожанина, выбежавшие на дорогу как раз в момент, когда в город ворвалась наша тяжелая конница и пронеслась по узким улицам. На таких вопросах обычно не заостряется внимание, более того – умалчиваем, хоть речь идет о вещах привычных и знакомых, как дефекация или менструальный цикл. Есть вещи, о которых знаем, но… не говорим. Из деликатности и стремления наших душ к вещам возвышенным и одухотворенным.

Он поперхнулся и долго кашлял, расплескивая вино на роскошный камзол, глаза полезли на лоб, а когда пришел в себя, опустил кубок и в восхищении мотал головой, всеми фибрами показывал, что от переполняющих чувств даже слов не находит.

– Сэр Сатана, – сказал я, – с вами все в порядке?

Он помотал головой и сказал потрясенным голосом:

– Простите, сэр Ричард! Простите, что иногда смотрел на вас свысока! Теперь понимаю, должен смотреть вообще-то снизу. Господь предвидел этот момент, когда велел нам, ангелам, поклониться человеку и заявил, что вот это мокрое и грязное из глины унаследует землю и весь мир.

Я спросил с подозрением:

– Вы это чего?

– Сэр Ричард, – сказал он с чувством, – берите мой плащ и шляпу, я отдаю вам свой трон! А сам со стыда уйду скитаться, заносчивый дурак, все эти столетия считал, что это я самый хитрый, беспринципный и напрямую идущий к цели! Господь все видел, понимал, что мы – агнцы рядом с вами.

Я сказал с достоинством:

– Сэр Сатана, я не понимаю ваших туманных речей. Я – человек, а это значит, я – подвижник, герой, светоносец, замечательный, достойный, великолепный, честный, справедливый, великодушный, чуткий, бескорыстный, жертвенный, чуткий, умница, добрый, хороший, уязвимый, средний, нормальный, обычный, терпимый, толстокожий, нехороший, нечестный, несправедливый, нечуткий, эгоистичный, грубый, недобрый, пустой, дырявый, подлый, бесчестный, коварный, злобный, предающий, корыстный, гадкий, недостойный, мерзкий, отвратительный, подлец, убожество, мерзавец, дрянь, ничтожество, ублюдок, говно, трус, дурак, недотепа, идиот, сопляк, глупец, олух, лентяй, растеряха, соня, трудяга, опора, гений, надежда и защитник всех людей, нелюдей и существ во вселенной!

Он слушал несколько обалдело, одно время даже начал было соглашаться, я даже уловил момент, когда и с чем, но затем скривился, словно прикусил больным зубом.

– Да уж, – произнес он сухо, – думаю, наш Всевидящий и Всеблагой не понимал до конца, какую огромную ошибку совершил.

– Родители не всегда верят в детей, – напомнил я с упреком.

Он хмыкнул.

– Да уж… Судя по тому, как вы обошлись с эльфами и гномами, от вас можно ожидать такого… что даже и представить не могу. И Господь не смог бы.

– Я с ними еще не обошелся, – возразил я. – Если думаете, что я их обману, вы сильно ошибаетесь! Господь велит ко всем относиться с добротой и милосердием, а эльфы и гномы весьма полезные существа для народного хозяйства. С какой стати буду обманывать, если честно вести дела и соблюдать договоры намного выгоднее?

Он уже пришел в себя, допил призрачное вино, наши непотребства растлевают не только эльфов и гномов, даже ангелов, легко поднялся, вышел на середину комнаты.

– Сэр Ричард…

– Сэр Сатана?

Он куртуазно поклонился.

– Я всегда был рад с вами общаться, но теперь просто счастлив, когда вижу вас и разговариваю с вами, сэр Ричард. Это невыразимое наслаждение нырять в такие глубины низости и предательства, что, оказывается, совсем не то, что думаю, и что так принято называть людьми, а… высокая и нужная политика для блага всех людей, процветания, подъема экономики и… чего-то еще? Материального?

– Духовное зиждется на материальном, – буркнул я. – Мало на свете таких, что уйдут в пещеры и на акридах будут размышлять о высоком, а вот если всех накормить-напоить и дать хорошее жилище, то смогут возвыситься мыслью и душой даже те, кто раньше мечтал только о куске хлеба! Я отец народа, сэр Сатана!

Он отступил, поклонился.

– Да, это очень интересный вопрос: можно ли сытому размышлять о высоком? Я больше склоняюсь к вашей интерпретации, что-то не нравится с этим верблюдом, лезущим в игольное ушко… Но поговорим об этом в другой раз, а то к вам идут сейчас ваши помощники, очень взволнованные чем-то…

Я наклонил голову.

– Да-да, с удовольствием. Такое вроде бы нельзя говорить, но я скажу честно, что мне весьма полезно с вами общаться.

Он улыбнулся.

– Делайте в жизни полезное, потом это станет и приятным!

Он исчез, а в следующую минуту за дверью загрохотали сапоги, в комнату влетел сэр Вайтхолд, за ним вдвинулись Клемент Фицджеральд, виконты Рульф и Каспар Волсингейн, а также барон Саммерсет.

– Ваша светлость! – выпалил барон, словно мы не во дворце, а в полевом лагере. – Разведчики донесли, к столице двигаются войска герцога Ярдширского!

Я посмотрел на них холодновато, колеблясь, пора ли напомнить, что мы в королевских покоях, здесь надо бы держаться иначе, или же оставить на более спокойное время.

– И что?

Они уловили холодок в моем голосе, посерьезнели, подтянулись, барон сказал уже собраннее:

– Ваша светлость, они сегодня подойдут к городу.

Я произнес величественно:

– Пусть подходят. Мы ведь готовимся, не так ли?

– Да, – сказал барон за всех, они только смотрели и помалкивали, – но они могут нас просто смять числом.

– Разве? – уточнил я.

Сэр Вайтхолд проговорил обеспокоенно:

– Ваша светлость, но вы же знаете…

Я вздохнул, вышел из-за стола и дружески положил ладонь на плечо барона, с моим ростом этот жест более чем уместен, хотя, конечно, барон старше больше чем вдвое.

– Дорогой друг, – сказал я проникновенно, – могу вас заверить, я действительно знаю. Число их, как бы сказать, чтобы никого не обидеть, весьма… невелико. От всего войска герцога осталась едва десятая часть… остальные пали, о чем я весьма сожалею, смертью храбрых. Сам герцог зело ранен… Правда, потом к нему присоединились еще отряды из местных, но все равно сейчас это всего лишь тень былого грозного войска.

Они застыли, переглянулись, барон Саммерсет опешил и не знал что сказать, только практичный сэр Клемент проговорил настороженным голосом:

– Ваша светлость?

– Вы хотите узнать, – спросил я любезно, – как удалось перебить почти все войско герцога?

Он чуть наклонил голову, не спуская с меня пристального взгляда.

– Да, ваша светлость. Это, как бы, да.

Я сказал мрачно:

– Пришлось оставить в засаде потайной полк.

Они по-прежнему оставались в ступоре, только сэр Клемент проговорил несколько ошалело:

– Простите, ваша светлость… но откуда он взялся?

– Пришлось вызвать, – сообщил я.

Никто не двигался, сэр Клемент смотрел все с тем же непониманием, а глаза становились все круглее.

– Но… откуда? – произнес он замедленно. – Мы собрали в Армландии всех, кто мог драться!

Я сказал печально и торжественно:

– Пришлось потревожить души древних героев.

Все оцепенели, сэр Клемент смолчал, теперь уже сэр Вайтхолд прошептал пугливо:

– Это то… что я думаю?

– Видимо, – ответил я.

– Вы сумели поднять… мертвецов?

Я поморщился.

– Фу, как грубо. Они не мертвецы, а мертвые. Разница большая, разве не чувствуете? Мертвецы – это всего лишь мертвецы, а мертвые…

Он сказал поспешно:

– Да-да, теперь ощущаю… величие, да, величие!

– Вот-вот, – одобрил я, – а то какой-то вы недостаточно чуткий, вам бы стихи писать да искусством заниматься! А если еще точнее, то даже не мертвые, а погибшие в боях за единую и неделимую Армландию, как вы, конечно же, сразу догадались! За кого еще стоит красиво и с высокими словами на устах гибнуть? И когда я обратился к ним с пламенной речью о патриотизме и наших, на которых подло и предательски напали ненаши, в их пустых головах снова вспыхнула воинская ярость и жажда защитить родную Армландию от коварного внешнего врага.

Виконт Рульф сказал потрясенно:

– Сэр Ричард… вы совершили невероятное!

– Знаю, – согласился я скромно. – Я вообще невероятный. И доблестный, и стратегически образованный. Конечно, было трудно решиться потревожить прах героев, павших за родину, но я подумал, что герои, если надо, падут и еще раз, совершенно бесплатно. И еще много раз сложат головы, даже не спрашивая, зачем и за что, ибо сама природа героизма такова, что ей чужды меркантилизм, мелочная подозрительность и выяснение всяких тонкостей, свойственные занудам и демократам.

Он перекрестился, сэр Каспар шептал побелевшими губами молитвы, а у сэра Вайтхолда вид был таков, что сейчас падет на колени и будет разбивать лбом дорогую малахитовую плитку пола.

Сэр Клемент, как самый повидавший всякое и потому до мозга костей прагматичный, проговорил опасливо:

– А стены…

– Что стены?

– Обрушились, – пояснил он тихонько, – тоже не потому, что их червяки источили?

Я кивнул с одобрением.

– Весьма правильно мыслите, сэр Клемент! В верной, так сказать, горизонтали.

– Значит…

Я сказал строго:

– Не будем зазря тревожить тени павших героев. Достаточно и того, что красиво и гордо вступили в битву с грозными криками и горящими гла… зницами. А кто копал, как копал и что при этом говорил, оставим, как и хотели те, копавшие, остаться безымянными. У нас одна победа, одна на всех, и за ценой не постояли! Заставили противника, а теперь и врага, заплатить ту цену, которую назначили мы!.. Это мужественно и по-рыцарски. Да еще и товар не отдали, это уже плюс политику. Вы знаете, о ком я.

Сэр Вайтхолд чуть пришел в себя, глаза еще дикие, прошептал:

– А как же, о самом замечательном… Господи, спаси и сохрани! Сегодня все бросать и в монастырь бежать или подождать до завтра, чтоб после пира в честь победы?

Сэр Рульф пихнул его в бок и сказал тихонько:

– Я сам о монастыре подумываю. Но давайте все-таки сперва отпируем, потом надо по праву победителей… как я почему-то люблю это занятие, сам не понимаю!.. пограбим местных, что-то спалим и перебьем посуду, а уж потом… чтоб было о чем каяться на зависть остальным, понимаете?

– Понимаю, – ответил сэр Вайтхолд. – Все от зависти перелопаются!

– Только надо всерьез раскаиваться, – очень серьезно напомнил сэр Клемент, – а то исповедь без раскаяния – хвастовство.

– Причем, – пробормотал Каспар, – наглое.

– Вот с этим трудно, – признался сэр Вайтхолд озабоченно, – но буду стараться… Или еще походить с сэром Ричардом, чтобы уж потом раскаиваться так раскаиваться?

Виконт Каспар сказал надменно:

– Если уж в ад, то в самый нижний круг, где сам Вельзевул!

– Мелкие грешки, – поддержал виконт Рульф, – как-то не по-мужски. Значит, у нас есть шанс выдержать удар поредевшего войска герцога Ярдширского, каким бы великим полководцем он ни был?