Онлайн чтение книги Скоморошины
Скоморошины

Эй усы, усы проявились на Руси,

Проявляйся усы за Москвою за рекой,

За Москвою за рекой, за Смородиною.

У них усики малы, колпачки на них белы,

На них шапочки собольи, верхи бархатные,

Ой смурые, кафтаны, полы стеганые,

Пестрединные рубашки, золотны воротники,

С напуском чулки, с раструбами сапоги,

Ой шильцом пятки, остры носки,

Еще окол каблучка хоть яичком покати.

Собирались усы во единый круг,

Ой один из них усища-атаманища,

Атаманища он в озямище,

Еще крикнул ус громким голосом своим:

«Ой нуте-тка, усы, за свои промыслы!

Вы берите топоры, вы рубите вереи. [188]Вереи – здесь: легкие лодки.

За Москвою за рекою что богат мужик живет,

Он хлеба не сеет, завсегда рожь продает,

Он пшеницы не пашет, всё калачики ест,

Он солоду не ростит, завсегда пиво варит,

Он денежки сбирает да в кубышечку кладет.

Мы пойдемте, усы, разобьемте мужика.

И вы по полю идите не гаркайте,

По широкому идите не шумаркайте,

На забор лезьте не стукайте.

По соломушке идите не хрястайте,

Вы во сенички идите не скрывайте,

Во избушку идите, всё молитовку творите».

Ой тот ли усища-атаманища

Он входит в избу, сам садится в переду,

Ничего не говорит, только усом шевелит,

По сторонушкам он посматривает.

Нанырялась, нашвырялась полна изба усов —

Ой на печи усы и под печью усы,

На полатях усы, на кроватушке усы.

Ой крикнул ус громким голосом своим:

«Ой ну-ка, хозяин, поворачивайся,

Поворачивайся, раскошеливайся.

Ты давай нам, хозяин, позавтрикати».

Ой хозяин тот несет пять пуд толокна,

А хозяюшка несет пять ведр молока.

И мы попили, поели, мы позавтракали.

«Ой ну-ка, хозяин, поворачивайся,

Поворачивайся, раскошеливайся.

Ты давай там, хозяин, деньжоночки свои».

Ой хозяин тот божится: «Нету денег у меня»;

А хозяюшка ратится: «Нет ни денежки у нас»;

Одна девка за квашней: «Нет полушки за душой»;

А дурак сын на печи он свое говорит:

«Ах как-то у батьки будто денег нет,—

На сарае сундук во пшеничной во муке».

Ой крикнул ус громким голосом своим:

«Ой нуте-ко, усы, за свои промыслы!

Ой кому стало кручинно, нащепай скоро лучины,

Вы берите уголек, раскладывайте огонек,

Вы кладите хозяина с хозяюшкою».

Ой хозяин на огне изгибается,

А огонь около его увивается.

А хозяин-от дрожит, за кубышечкой бежит,

А хозяюшка трясется да с яндовочкой несется.

Ой мы денежки взяли и спасибо не сказали,

Мы мошоночки пошили, кошельки поплели,

Сами вниз поплыли, воровать еще пошли.

А жил-был дурень,

А жил-был бабин, [189]Бабин сын – шуточно-бранное выражение.

Вздумал он, дурень,

На Русь гуляти,

Людей видати,

Себя казати.

Отшедши дурень

Версту, другу,

Нашел он, дурень,

Две избы пусты,

В третьей людей нет.

Заглянет в подполье,

В подполье черти

Востроголовы,

Глаза, что часы,

Усы, что вилы,

Руки, что грабли,

В карты играют,

Костью бросают,

Деньги считают,

Груды переводят.

Он им молвил:

«Бог вам в помочь,

Добрым людям».

А черти не любят,—

Схватили дурня,

Зачали бити,

Зачали давити,

Едва его, дурня,

Жива отпустили.

Пришедши дурень

Домой-то, плачет,

Голосом воет,

А мать – бранити,

Жена – пеняти,

Сестра та – также:

«Ты глупый дурень,

Неразумный бабин!

То же бы ты слово

Не так же бы молвил,—

А ты бы молвил:

«Будь, враг, проклят

Именем господним,

Во веки веков, аминь».

Черти б убежали,

Тебе бы, дурню,

Деньги достались

Вместо кладу».

«Добро ты, баба,

Баба-бабариха,

Мать Лукерья,

Сестра Чернава!

Потом я, дурень,

Таков не буду».

Пошел он, дурень,

На Русь гуляти,

Людей видати,

Себя казати.

Увидел дурень

Четырех братов,—

Ячмень молотят,

Он им молвил:

«Будь, враг, проклят,

Именем господним».

Бросилися к дурню

Четыре брата,

Стали его бити,

Стали колотити,

Едва его, дурня,

Жива отпустили.

Пришедши дурень

Домой-то, плачет,

Голосом воет,

А мать – бранити,

Жена – пеняти,

Сестра та – также:

«А глупый дурень,

Неразумный бабин!

То же бы ты слово

Не так же бы молвил,—

Ты бы молвил

Четырем братам,

Крестьянским детям:

“Дай вам боже

По сту на день,

По тысячу на неделю”».

«Добро ты, баба,

Баба-бабариха,

Мать Лукерья,

Сестра Чернава!

Потом я, дурень,

Таков не буду».

Пошел же дурень,

Пошел же бабин

На Русь гуляти,

Себя казати.

Увидел дурень —

Семь братов

Мать хоронят,

Отца поминают,

Все тут плачут,

Голосом воют,

Он им молвил:

«Бог вам в помочь,

Семь вас братов,

Мать хоронити,

Отца поминати.

Дай господь бог вам

По сту на день,

По тысячу на неделю».

Схватили его, дурня,

Семь-то братов,

Зачали его бити,

По земле таскати,

В г…. валяти,

Едва его, дурня,

Жива отпустили.

Идет-то дурень

Домой-то, плачет,

Голосом воет,

Мать – бранити,

Жена – пеняти,

Сестра та – также:

«А глупый дурень,

Неразумный бабин!

То же бы ты слово

Не так же бы молвил,—

Ты бы молвил:

“Прости, боже,

Благослови,

Дай, боже, им

Царство небесное,

В земли упокой,

Пресветлый рай всем”.

Тебе бы, дурня,

Блинами накормили,

Кутьей напитали».

«Добро ты, баба,

Баба-бабариха,

Мать Лукерья,

Сестра Чернава!

Потом я, дурень,

Таков не буду».

Пошел он, дурень,

На Русь гуляти, Себя казати,

Людей видати.

Встречу ему свадьба,

Он им молвил:

«Прости, боже,

Бласлови,

Дай вам, господь бог,

Царство небесно,

В земле упокой,

Пресветлый рай всем».

Наехали дружки,

Наехали бояра, [190]Др у жки, бояра – участники свадебного обряда.

Стали дурня

Плетьми стегати,

По ушам хлестати.

Пошел, заплакал,

Идет да воет,

Мать – его бранити,

Жена – пеняти,

Сестра та – также:

«Ты глупый дурень,

Неразумный бабин!

То же бы слово

Не так же бы молвил,—

Ты бы молвил:

“Дай господь бог

Новобрачному князю

Сужено поняти, [191]Сужено поняти – взять назначенную невесту.

Под злат венец стати,

Закон божий прияти,

Любовно жити,

Детей сводити”».

«Потом я, дурень,

Таков не буду».

Пошел он, дурень,

На Русь гуляти,

Людей видати,

Себя казати.

Встречу дурню

Идет старец,

Он ему молвил:

«Дай господь бог

Тебе же, старцу,

Сужено поняти,

Под злат венец стати,

Любовно жити,

Детей сводити».

Бросился старец,

Схватил его, дурня,

Стал его бити,

Костылем коверкать,

И костыль изломал весь:

Не жаль старцу

Дурака-то,

Но жаль ему, старцу,

Костыля-то.

Идет-то дурень

Домой-то, плачет,

Голосом воет,

Матери расскажет,

Мать – его бранити,

Жена – журити,

Сестра та – также:

«Ты глупый дурень,

Неразумный бабин!

То ж бы ты слово

Не так же бы молвил,—

Ты бы молвил:

“Благослови меня, отче,

Святы игумен!”

А сам бы мимо».

«Добро ты, баба,

Баба-бабариха,

Мать Лукерья,

Сестра Чернава!

Потом я, дурень,

Впредь таков не буду».

Пошел он, дурень,

На Русь гуляти,

В лесу ходити,

Увидел дурень

Медведя за сосной —

Кочку роет,

Корову коверкат,

Он ему молвил:

«Благослови мя, отче,

Святы игумен,

А от тебя дух дурен».

Схватал его медведь-от,

Зачал драти

И всего ломати,

И смертно коверкать,

И ж… выел,

Едва его, дурня,

Жива оставил.

Пришедчи дурень

Домой-то, плачет,

Голосом воет,

Матери расскажет,

Мать – его бранити,

Жена – пеняти,

Сестра та – также:

«Ты глупый дурень,

Неразумный бабин!

То же бы слово

Не так же бы молвил,—

Ты бы зауськал,

Ты бы загайкал,

Ты бы заулюкал».

«Добро ты, баба,

Баба-бабариха,

Мать Лукерья,

Сестра Чернава!

Потом я, дурень,

Таков не буду».

Пошел же дурень

На Русь гуляти,

Людей видати,

Себя казати.

Будет дурень [192]Будет дурень – здесь в значении: когда оказался.

В чистом поле,

Встречу дурню

Шишков-полковник.

Он зауськал,

Он загайкал,

Он заулюкал,—

Наехали на дурня Солдаты,

Набежали драгуны,

Стали дурня бити,

Стали колотити,

Тут ему, дурню,

Голову сломили

И под кокору бросили,

Тут ему, дурню,

И смерть случилась.

Ди-ди-ди-ди, отчего же зима становилась?

Становилася зима да от морозов.

От зимы становилась весна красна,

От весны становилось лето тепло,

А от лета становилась богатая осень.

Из-за синего Дунайского моря

Налетала малая птица-певица,

Садилася птица-певица

Во зеленой да во садочек,

Ко тому ли ко белому шатрочку.

Налетали малые птицы стадами,

Садилися птички рядами,

И в одну сторону да головами;

И начали птицу пытати:

«Ай же ты малая птица-певица!

И кто у нас за морем больший,

Кто за Дунайскиим меньший?»

«На море колпик [193]Колпик – птица из разряда цапель. -от царик,

Белая колпица царица.

На море гуси бояра,

А лебедушки были княгини.

На море рябчик стряпчий,

На море жерав [194]Жерав – журавль. перевозчик —

Ножки беленьки тоненьки,

Штаники синеньки узеньки.

По морю ходит и бродит,

Штаничков не омочит,

Кажную птицу перевозит,

Тем свою голову кормит.

На море дятел-от плотник,

Кажное дерево пытает,

С того ради сыт пребывает,

А ластушки были девицы,

Утушки молодицы,

Чаюшки водоплавки,

Гагары были рыболовки,

Много-то рыбы наловили;

Рыба на горы не бывала,

Крестьяны рыбы не едали,

Всё она крестьян разоряет,

С того ради сыта пребывает.

А синочка [195]Синочка – синичка. – она худая,

Часто, милая, она хворает,

Долго она не умирает,

Работы работать не умеет,

Казаков [196]Казаки – здесь: батраки. нанимать она не смыслит.

А ворона – богатая птица —

В летнюю пору по суслонам,

А в зимнюю пору по ометам

Всё она крестьян разоряет,

С того ради сыта пребывает.

А воробьи были царские холопы —

Кольё-жердьё подбирают

И загороды подпирают,

Всё они крестьян разоряют,

С того ради сыты пребывают.

А голубь-от на море попик,

А голубушки попадьюшки,

А сорока кабацкая женка,

С ножки на ножку ступает,

Черные чеботы топтает,

Высоко чеботы топтает,

Удалых молодцов прельщает.

Петушки – казачки были донские,

Имеют по хозяйке и по две,

По целому да по десятку,

И не так, как на Руси крестьянин,—

Одну-то он женку имеет,

И той нарядить не умеет,

А бить-то ей, бедной, не смеет.

Курица – победная птица,

По улице ходит и бродит,

Кто ведь ей изымает, [197]Изымать – ловить.

Всяк яйца у ней пытает».

Из монастыря да из Боголюбова

Идет старец Игренище,

Игренище-Кологренище.

А и ходит он по монастырю,

Просил честныя милостыни,

А чем бы старцу душа спасти,

Душа спасти, душа спасти,

Ее в рай спусти.

Пришел-от старец под окошечко

Человеку к тому богатому,

Просил честную он милостыню,

Просил редечки горькия,

Просил он капусты белыя,

А третьи – свеклы красныя.

А тот удалой господин добре

Сослал редечки горькия,

И той капусты он белыя,

А и той свеклы красныя

А с тою ли девушкой поваренною.

Сошла та девка со двора она

И за те за вороты за широкие,

Посмотрит старец Игренище-Кологренище

Во все четыре он во стороны,

Не увидел старец он, Игренище,

Во всех четырех во сторонушках

Никаких людей не шатаются, не мотаются.

А не рад-то старец Игренище

А и тое ли редечки горькия,

А и той капусты белыя,

А третьи – свеклы красныя,

А и рад-то девушке-чернаушке.

Ухватил он девушку-чернаушку,

Ухватил он, посадил в мешок

Со тою-то редькою горькою,

И со той капустой белою,

И со той со свеклой со красною.

Пошел он, старец, по монастырю,

И увидели его ребята десятильниковы,

И бросалися ребята они ко старцу,

Хватали они шилья сапожные,

А и тыкали у старца во шелковый мешок:

Горька редька рыхнула,

Белая капуста крикнула,

Из красной свеклы рассол пошел.

А и тута ребята десятильниковы,

Они тута со старцом заздорили,

А и молится старец Игренище,

А Игренище-Кологренище:

«А и гой вы еси, ребята десятильниковы!

К чему старца меня обидите?

А меня вам обидеть – не корысть получить.

Будьте-тко вы ко мне в Боголюбов монастырь,

А и я молодцов вас пожалую:

А и первому дам я пухов колпак,

А и век-то носить да не износить;

А другому дам камчат кафтан,

Он весь-то во тетивочку повыстеган;

А третьему дам сапожки зелен сафьян

Со темя подковами немецкими».

А и тут ему ребята освободу дают.

И ушел он, старец Игренище,

А Игренище-Кологренище,

Во убогие он свои во келейки.

А по утру раненько-ранешенько

Не изробели ребята десятильниковы,

Промежу обедни, заутрени

Пришли они ребята десятильниковы.

Ходят они по монастырю,

А и спрашивают старца Игренища,

Игренища-Кологренища.

А увидел сам старец Игренище,

Он тем-то ребятам поклоняется,

А слово сказал им ласковое:

«Вы-то ребята разумные,

Пойдем-ка ко мне, в келью идите».

Всем рассказал им подробно всё:

А четверть пройдет – другой приди;

А всем рассказал, по часам рассказал,

Монастырски часы были верные.

А который побыстрее их, ребят,

Наперед пошел ко тому старцу ко Игренищу.

Первому дал он пухов колпак:

А брал булаву в полтретья пуда,

Бил молодца по буйной голове —

Вот молодцу пухов колпак,

Век носить да не износить,

Поминать старца Игренища.

И по тем часам монастырскием

А и четверть прошла – другой пришел.

А втапоры старец Игренище

Другому дает кафтан камчатной:

Взял он плетку шелковую,

Разболок его, детину, донага,

Полтораста ударов ему в спину влепил.

А и тех-то часов монастырскиех,

Верно, та их четверть прошла,

И третей молодец во монастырь пошел

Ко тому старцу ко Игренищу,

Допрошался старца Игренища.

И завидел его старец Игренище,

Игренище-Кологренище,

А скоро удобрил и в келью взял.

Берет он полено березовое,

Дает ему сапожки зелен сафьян:

А и ногу перешиб и другую подломил.

«А вот вы, ребята десятильниковы.

Всех я вас, ребят, пожаловал:

Первому дал пухов колпак,

А и тот ведь за кельей валяется;

А другому наделил я камчат кафтан,

А и тот не ушел из монастыря;

А последнему – сапожки зелен сафьян,

А и век ему носить да не износить».

Да много было в Киеве божьих церквей,

А больше того почестных монастырей,

А и не было чуднее Благовещения Христова.

А у всякой церкви по два попа,

Кабы по два попа, по два дьякона

И по малому певчему по дьячку,

А у нашего Христова Благовещенья честного

А был у нас-де Иван-пономарь,

А горазд-де Иванушка он к заутрени звонить.

Как бы русая лиса голову клонила,

Пошла-то Чурилья к заутрени.

Будто галицы летят, за ней старицы идут,

По правую руку идут сорок девиц,

Да по левую руку друга сорок,

Позади ее девиц и сметы нет.

Девицы становилися по крылосам,

Честна Чурилья в алтарь пошла.

Запевали тут девицы четью петь,

Запевали тут девицы стихи верхние,

А поют они на крылосах, мешаются,

Не по-старому поют, усмехаются.

Проговорит Чурилья-игуменья:

«А и Федор-дьяк, девий староста!

А скоро походи ты по крылосам,

Ты спроси, что поют девицы, мешаются,

А мешаются девицы, усмехаются».

А и Федор-дьяк стал их спрашивать:

«А и старицы-черницы, души красные девицы!

А что вы поете, сами мешаетесь,

Промежу собой, девицы, усмехаетесь?»

Ответ держут черницы, души красные девицы:

«А и Федор-дьяк, девий староста!

А сором сказать, грех утаить,

А и то поем, девицы, мешаемся,

Промежу собой, девицы, усмехаемся:

У нас нету дьяка-запевальщика,

А и молоды Стафиды Давыдовны,

А Иванушки-пономаря зде же нет».

А сказал он, девий староста,

А сказал Чурилье-игуменье:

«То девицы поют, мешаются,

Промежу собой девицы усмехаются —

Нет у них дьяка-запевальщика,

Стафиды Давыдьевны, пономаря Иванушки».

И сказала Чурилья-игуменья:

«А ты Федор-дьяк, девий староста!

А скоро, ты побеги по монастырю,

Скоро обойди триста келий,

Поищи ты Стафиды Давыдьевны.

Али Стафиды ей мало можется, [198]Мало можется – нездоровится.

Али стоит она перед богом молится».

А Федор-дьяк заскакал, забежал,

А скоро побежал по монастырю,

А скоро обходил триста келий,

Дошел до Стафидины келейки:

Под окошечком огонек горит,

Огонек горит, караул стоит.

А Федор-дьяк караул скрал,

Караулы скрал, он в келью зашел,

Он двери отворил и в келью зашел:

«А и гой еси ты, Стафида Давыдьевна,

А и царская ты богомольщица,

А и ты же княженецка племянница!

Не твое-то дело тонцы водить, [199]Тонцы водить – заниматься играми, забавляться.

А твое бо дело богу молитися,

К заутрени идти».

Бросалася Стафида Давыдьевна,

Наливала стакан винца-водки добрыя,

И другой – медку сладкого,

И пали ему, старосте, во резвы ноги:

«Выпей стакан зелена вина,

Другой – меду сладкого

И скажи Чурилье-игуменье,

Что мало Стафиде можется,

Едва душа в теле полуднует».

А и тот-то Федор, девий староста,

Он скоро пошел ко заутрени

И сказал Чурилье-игуменье,

Что той-де старицы Стафиды Давыдьевны

Мало можется, едва ее душа полуднует.

А и та-то Чурилья-игуменья,

Отпевши заутрени,

Скоро поезжала по монастырю,

Испроехала триста келий

И доехала ко Стафиды кельице,

И взяла с собою питья добрые,

И стала ее лечить-поить.

В стольном Нове-городе,

Было в улице во Юрьевской,

В слободе было Терентьевской,

А и жил-был богатый гость,

А по именю Терентище.

У него двор на целой версте,

А кругом двора железный тын,

На тынинке по маковке,

А и есть по земчужинке;

Ворота были вальящатые,

Вереи хрустальные,

Подворотина – рыбий зуб.

Середи двора гридня стоит,

Покрыта седых бобров,

Потолок черных соболей,

А и матица таволженая,

Была печка муравленая,

Середа была кирпичная,

А на середи кроватка стоит,

Да кровать слоновых костей,

На кровати перина лежит,

На перине зголовье лежит,

На зголовье молодая жена

Авдотья Ивановна.

Она с вечера трудна-больна,

Со полуночи недужна вся:

Расходился недуг в голове,

Разыгрался утин в хребте,

Пустился недуг к сердцу,

А пониже ее пупечка,

Да повыше коленечка,

Межу ног, килди-милди.

Говорила молодая жена

Авдотья Ивановна:

«А и гой еси, богатый гость,

И по именю Терентище!

Возьми мои золотые ключи,

Отмыкай окован сундук,

Вынимай денег сто рублей,

Ты поди дохтуров добывай,

Волхи [200]Волхи – здесь: знахари. -то спрашивати».

А втапоры Терентище

Он жены своей слушался —

И жену-то во любви держал.

Он взял золоты ее ключи

Отмыкал окован сундук,

Вынимал денег сто рублев

И пошел дохтуров добывать.

Он будет, Терентище,

У честна креста Здвиженья,

У жива моста калинова,

Встречу Терентищу

Веселые скоморохи.

Скоморохи – люди вежливые,

Скоморохи очес(т)ливые,

Об ручку Терентью челом:

«Ты здравствую, богатый гость,

И по именю Терентище!

Доселева те слыхом не слыхать,

И доселева видом не видать,

А и ноне ты, Терентище,

А и бродишь по чисту полю,

Что корова заблудящая,

Что ворона залетящая».

А и на то-то он не сердится,

Говорит им Терентище:

«Ай вы гой еси, скоморохи-молодцы!

Что не сам я, Терентий, зашел,

И не конь-то богатого завез,

Завела нужда-бедность…

У мене есть молодая жена

Авдотья Ивановна.

Она с вечера трудна-больна,

Со полуночи недужна вся:

Расходился недуг в голове,

Разыгрался утин в хребте;

Пустился недуг к сердцу,

Пониже ее пупечка,

Что повыше коленечка,

Межу ног, килди-милди.

А кто бы-де недугам пособил,

Кто недуги бы прочь отгонял

От моей молодой жены,

От Авдотьи Ивановны,

Тому дам денег сто рублев

Без единыя денежки».

Веселые молодцы догадалися,

Друг на друга оглянулися,

А сами усмехнулися:

«Ай ты гой еси, Терентище,

Ты нам что за труды заплатишь?»

«Вот вам даю сто рублев».

Повели его, Терентища,

По славному Нову-городу,

Завели его, Терентища,

Во тот во темный ряд,

А купили шелковый мех,

Дали два гроша мешок;

Пошли они во червленый ряд,

Да купили червленый вяз,

А и дубину ременчатую —

Половина свинцу налита,

Дали за нее десять алтын.

Посадили Терентища

Во тот шелковый мех,

Мехоноша за плеча взял.

Пошли они, скоморохи,

Ко Терентьеву ко двору.

Молода жена опасливая

В окошечко выглянула:

«Ай вы гой еси, веселые молодцы!

Вы к чему на двор идете,

Что хозяина в доме нет».

Говорят веселые молодцы:

«А и гой еси, молодая жена

Авдотья Ивановна!

А и мы тебе челобитье несем

От гостя богатого,

И по имени Терентища».

И она спохватилася за то:

«Ай вы гой еси, веселые молодцы!

Где его видели,

А где про его слышали?»

Отвечают веселые молодцы:

«Мы его слышали,

Сами доподлинно видели

У честна креста Здвиженья,

У жива моста калинова,

Голова по собе его лежит,

И вороны в …. клюют».

Говорила молодая жена

Авдотья Ивановна:

«Веселые скоморохи!

Вы подите во светлую гридню,

Садитесь на лавочки

Поиграйте во гусельцы

И пропойте-ка песенку

Про гостя богатого,

Про старого ……. сына,

И по именю Терентища,—

Во дому бы его век не видать».

Веселые скоморохи

Садилися на лавочки,

Заиграли во гусельцы,

Запели они песенку:

«Слушай, шелковый мех

Мехоноша за плечами,

А слушай, Терентий-гость,

Что про тебя говорят,

Говорит молодая жена

Авдотья Ивановна

Про стара мужа Терентища,

Про старого ……. сына —

Во дому бы тебе век не видать.

Шевелись, шелковый мех

Мехоноша за плечами,

Вставай-ка, Терентище,

Лечить молодую жену,

Бери червленый вяз,

Ты дубину ременчатую,

Походи-ка, Терентище,

По своей светлой гридне

И по середи кирпищатой

Ко занавесу белому,

Ко кровати слоновых костей,

Ко перине ко пуховыя,

А лечи-ка ты, Терентище,

А лечи-ка ты молоду жену

Авдотью Ивановну».

Вставал же Терентище,

Ухватил червленый вяз,

А дубину ременчатую,—

Половина свинцу налита,

Походил он, Терентище,

По своей светлой гридне

За занавесу белую,

Ко кровати слоновых костей,

Он стал молоду жену лечить,

Авдотью Ивановну:

Шлык с головы у нее сшиб.

Посмотрит Терентище

На кровать слоновых костей,

На перину на пуховую,—

А недуг-от пошевеливается

Под одеялом соболиныем.

Он-то, Терентище,

Недуга-то вон погнал

Что дубиною ременчатою,

А недуг-от непутем

В окошко скочил,

Чуть головы не сломил,

На карачках ползает,

Едва от окна отполоз.

Он оставил, недужище,

Кафтан хрущатой камки,

Камзол баберековыи,

А и денег пятьсот рублев.

Втапоры Терентище

Дал еще веселым

Другое сто рублев

За правду великую.

Как во городе было во Казани,

Середи было торгу на базаре,

Хмелюшка по выходам гуляет,

Еще сам себя хмель выхваляет:

«Уж как нет меня, хмелюшки, лучше,

Хмелевой моей головки веселее.

Еще царь-государь меня знает,

Князья и бояре почитают,

Священники-попы благословляют;

Еще свадьбы без хмеля не играют,

И крестины без хмеля не бывают.

Еще где подерутся, побранятся,

Еще тут без хмеля не мирятся.

Один лих на меня мужик-крестьянин —

Он частешенько в зеленый сад гуляет,

Он глубокие борозды копает,

Глубоко меня, хмелину, зарывает,

В ретиво сердце тычиночки втыкает,

Застилает мои глазоньки соломкой.

Уж как тут-то я, хмель, догадался,

По тычинкам вверх подымался,

Я отростил свои ярые шишки.

Но всё лих на меня мужик-крестьянин —

Почастешеньку в зеленый сад гуляет.

Он и стал меня, хмелюшку, снимати

И со малыми ребятами щипати,

В кульё, в рогожи зашивати,

По торгам, по домам развозити.

Меня стали мужики покупати

И со суслицем во котликах топити.

Уж как тут-то я, хмель, догадался,

Я из котлика вон подымался,

Не в одном мужике разыгрался —

Я бросал их о тын головами,

А во скотский помет бородами».

А и на Дону, Дону, в избе на дому,

На крутых берегах, на печи на дровах

Высока ли высота потолочная,

Глубока глубота подпольная,

А и широко раздолье – перед печью шесток,

Чистое поле – по подлавочью,

А и синее море – в лохани вода.

А у белого города у жорного

А была стрельба веретенная,

А и пушки – мушкеты горшечные,

Знамена поставлены – помельные,

Востры сабли – кокошники,

А и тяжкие палицы – шемшуры,

А и те шемшуры были тюменских баб.

А и билася, дралася свекры со снохой,

Приступаючи ко городу ко жорному,

О том пироге, о яичном мушнике.

А и билися, дралися день до вечера,

Убили они курицу пропащую.

А и на ту-то на драку, великий бой,

Выбежал сильной могуч богатырь,

Молодой Агафонушка Никитин сын.

А и шуба-то на нем была свиных хвостов,

Болестью опушена, комухой подложена,

Чирьи да вереды – то пуговки,

Сливные коросты – то петельки.

А втапоры старик на полатях лежал,

Силу-то смечал, во штаны …..;

А старая баба, умом молода,

Села …… сама песни поет.

А слепые бегут спинаючи [201]Спинаючи – спиной, задом. глядят,

Безголовые бегут – они песни поют,

Бездырые бегут – ………….,

Безносые бегут – понюхивают.

Безрукий втапоры клеть покрал,

А нагому безрукий за пазуху наклал,

Безъязыкого того на пытку ведут,

А повешены – слушают,

А и резаный тот в лес убежал.

На ту же на драку, великий бой,

Выбегали тут три могучие богатыри,

А у первого могучего богатыря

Блинами голова испроломана,

А у другого могучего богатыря

Соломой ноги изломаны,

У третьего могучего богатыря

Кишкою брюхо пропороно.

В то же время и в тот же час

На море, братцы, овин горит,

С репою, со печенкою.

А и середи синя моря Хвалынского

Вырастал ли тут крековист дуб.

А на том на сыром дубу крековистом

А и сивая свинья на дубу гнездо свила,

На дубу гнездо свила и детей она свела,

Сивеньких поросяточек, поросяточек полосатеньких.

По дубу они все разбегалися,

А в воду они глядят – притонути хотят,

В поле глядят – убежати хотят.

А и по чистому полю корабли бегут,

А и серый волк на корме, стоит,

А красна лисица потакивает:

«Хоть вправо держи, хоть влево, затем куда хошь».

Они на небо глядят – улетети хотят.

Высоко ли там кобыла в шебуре летит,

А и черт ли видал, что медведь летал,

Бурую корову в когтях носил.

В ступе-де курица объягнилася,

Под шестком та корова яйцо снесла,

В осеку овца отелилася.

А и то старина, то и деянье.