Онлайн чтение книги Союз хищников La conjuration primitive
13

«Пежо» жандармерии припарковался перед Пантеоном.

Хмурое небо быстро неслось над куполом, словно торопясь покинуть городской пейзаж.

Алексис, Сеньон и Людивина вышли из машины одновременно и направились к каменной арке, выполненной в том же стиле исторического декора, что и вся огромная площадь.

Профессор Экланд назначил им встречу там же, где вел свою научно-исследовательскую работу: в библиотеке Святой Женевьевы.

Жандармы связались с ним утром по совету Ришара Микелиса. Экланд был признанным историком и преподавал в университете Пантеон-Сорбонна. Он стоял первым в длинном списке специалистов, который они тщательно составили накануне.

Они поднялись на второй этаж большой библиотеки, и Алексис замер на пороге, пораженный величественной красотой открывшегося зала.

Этот зал раскинулся на восемьдесят метров в длину и пятнадцать в высоту. Своды потолка, вытянутая форма, каменные стены и стрельчатые окна делали его похожим на собор. Только повсюду вместо алтарей и витражей стояли книги: их разноцветные корешки хранили ответы на все вопросы мира. Здесь царил культ слова и знания.

В центре тянулись ряды деревянных столов и стульев, над которыми возвышались зеленые полусферы ламп, словно салютуя команде любознательных людей, готовых плыть сквозь время в этом странном ковчеге.

Сеньон попросил одного из библиотекарей указать им Экланда, и они нашли его склонившимся над стопкой фолиантов.

Ученый носил тонкую бородку, обрамлявшую лицо, на кончике носа висели маленькие очки.

Какое-то время он разглядывал их с подозрением.

– Просто я ожидал жандармов в мундирах, – признался он, вяло пожимая им руки. – Что за срочность, чем могу помочь?

Радуясь, что можно сразу перейти к сути дела, не утруждая себя нудными преамбулами, Алексис достал из кармана пиджака листок бумаги и развернул его.

– Мы ищем объяснение этому.

Он протянул профессору мятый прямоугольник с нарисованным в центре символом *e.

Экланд поправил очки и долго смотрел на рисунок. Сопел. Шевелил пальцами в такт своим мыслям.

– Почему вы думаете, что я способен вас просветить? – наконец сказал он.

– Может быть, этот знак был известен в древности? – спросила Людивина.

– Во времена Древней Греции, – добавил Сеньон. – А может, это какая-то римская эмблема?

Экланд лукаво глянул на трех жандармов:

– Вы понятия не имеете, что это такое, правда? И обратились ко мне за советом так же, как могли бы обратиться к знакомому мяснику или врачу?

– Вроде того, – признал Алексис. – Вы можете нам помочь?

Экланд поджал губы:

– Я наведу справки, но так, на первый взгляд, это не напоминает мне ничего известного. Извините.

Жандармы как по команде опустили плечи. Алексис грустно вздохнул.

– Надеюсь, вы начали с азов? – осведомился Экланд.

– То есть?

– Ну, это же буква, не так ли? Вы консультировались с лингвистом?

Алексис, Людивина и Сеньон переглянулись с одинаково виноватым выражением.

Профессор слегка ухмыльнулся.

– Очевидное редко бросается в глаза, товарищи, – сказал он, наклоняясь, чтобы что-то написать на обратной стороне листка. – Держите, вот имя моего коллеги из Сорбонны. Он лингвист, очень хорошо знающий историю языков и письменности. Скажите, что вы от меня.

Менее чем через час Сеньон потихоньку ускользнул от товарищей после того, как ему позвонили из Музея естественной истории. Алексис и Людивина тем временем ждали, пока амфитеатр Сорбонны покинут последние студенты.

– У тебя под глазами синяки до колен, – сказала молодая женщина. – Ты спал ночью?

– Плохо.

Алексис не был настроен болтать, во всяком случае не готов был обсуждать свое самочувствие. Людивина это поняла и переключилась на другое:

– Тебе не кажется, что мы зря теряем время? Мы должны сидеть в конторе и отрабатывать конкретные гипотезы.

– Какие?

– Я не знаю! Но, скажи честно, на что ты надеешься с этим символом? Микелис называет его «эмблемой Зла», что звучит и так достаточно мутно. На что она нам?

– Нет ничего более одинокого, чем серийный убийца, и тем не менее у нас есть по крайней мере двое, которые для прикола подписываются этой буквой. То же самое делают педофил и парень на вокзале. Если мы узнаем, что означает эта буква, возможно, мы сможем понять, как они познакомились. И как до них добраться. Помнишь, как тот панк говорил о знакомых Жозефа Селима?

– Он говорил «они».

– Как будто он их боялся. Хотя ни разу даже не видел. Селима, должно быть, напугал его до чертиков. Сомневаюсь, что этот парень тратил свой скудный доход в интернет-кафе, чтобы поболтать на каком-нибудь форуме. Он кого-то встретил. Может быть, Фантома или Зверя. Или обоих. Они наговорили ему про то, что означает это *e. Наговорили столько, что он включился. Это лозунг. Клич. Призыв. Нам нужно понять, к чему.

Они успели перехватить профессора Карриона, прежде чем он успел выйти через маленькую дверь в другом конце зала.

Алексис предъявил удостоверение и без лишних формальностей объяснил причину своего прихода.

Каррион был невысоким, коренастым, небритым мужчиной, от которого пахло старостью и пылью. Он внимательно выслушал немногословные пояснения жандарма и кончиками пальцев взял бумагу, а потом тут же вернул ее.

– Вам это что-то напоминает?

Лингвист кивнул:

– Да, кое-что известно.

Он взял мел и начал рисовать символ на доске.

– Это индоевропейский корень.

На лицах Алексиса и Людивины читалось непонимание.

– Доисторический язык, лежащий в основе языков Европы и Азии, если хотите, – пояснил профессор. – Что? Вы не знали, что изначально существовал праязык?

– Я никогда об этом не думала, – призналась Людивина.

Профессор огорченно поморщился, прежде чем продолжить:

– Большинство языков мира – продукт эволюции древних языков, которые почти все восходят к одному предку. Когда-то давным-давно люди говорили на языках или наречиях, имеющих много общего, идущих из одной отправной точки. То, что вы мне показываете, – это радикал, древний корень исходного языка. Звездочка перед буквой е говорит об этом довольно ясно.

– И этот радикал что-то значит? – спросила Людивина.

– Да, он означает «это», «этот» или даже «вот этот». Например, в протогерманском языке он дал *ains, а затем немецкое eins или английское one.

Профессор, похоже, отнесся к этой истории очень серьезно, поэтому записал каждое слово на доске.

– «Это»? – повторил Алексис.

Он разочарованно переглянулся с Людивиной.

– А оно не может означать ничего другого? – спросила та. – Например, на французском?

– Напротив! Оно может означать очень многое! В латыни этот радикал дал is, id, ecce, слова с суффиксом – nus. И мы находим его в латинских выражениях, таких как unus, которые, – профессор не торопился, старательно выписывая каждую букву, – давали unio.

– Что это значит по-французски?

– Это этимология нашего слова «уния», «союз».

На этот раз жандармы переглянулись с большей живостью. Семантика начала им что-то говорить.

– «Союз»? – переспросил Алексис.

– Да, – согласился профессор с оттенком гордости, словно открытие принадлежало ему лично. – Одним словом, если ограничиться французским языком, ваш *е – это древний корень слова «союз».

– Истоки единения. Сбор всех сил, – подытожил Алексис. – Неужели именно это их связывает? Они объединились ради того, что в их глазах важнее всего? – Он думал вслух, мысли срывались с губ по мере возникновения. – Насилие. Они – стая. Архаичное сообщество, специализирующееся на охоте.

– На смерти, – поправила Людивина.

Она пристально смотрела на доску.

Слово «они» теперь приобрело смысл.

– Они первичная ячейка. Союз хищников.

– Вдвоем или втроем в союз не собираются, – вслух подумал Алексей.

Людивина покачала головой:

– Нет. Союз – это целая группа. Люди. Много людей.

Жандармы пристально смотрели друг на друга.

– Они задумали взять числом, – сказала она. – Объединиться, чтобы стать сильнее. Они хотят вербовать сторонников.

– А может быть, уже вербуют.