Онлайн чтение книги Рассвет над волнами STRADA ANCOREI. SOS IN GOLFUL FURTUNILOR
Глава 5

Амалия вошла в учительскую, бросила классный журнал на стол и, порывшись в сумочке, достала сигареты, но, оглядевшись, закурить не решилась.

— Кури без опаски, — сказала Дойна Попеску, поправляя съехавшие на нос очки, — директор уехал в инспекторат.

Все как будто только и ждали этого сигнала — сразу достали сигареты и закурили. Пьезоэлектрическая зажигалка Иона Джеорджеску-Салчии пошла по кругу. Несколько минут все сосредоточенно дымили. В тишине слышался лишь мерный стук маятника старинных часов в корпусе из мореного дуба. Размеренные колебания маятника напоминали о ходе времени.

— Все, сегодня курим в последний раз, — задумчиво сказал учитель философии Адам, педант с манерами, свидетельствующими об уравновешенности, и благородной сединой на висках. Благодаря элегантной внешности ему никто не давал его пятидесяти лет.

— Сплюнь через плечо и не говори больше таких слов: «в последний раз», — перебила его высокая пышнотелая учительница биологии.

— Ты что, суеверная? — съехидничал Адам.

— Не знаю. Я убеждена лишь в одном — что слова имеют скрытый смысл. Когда ты желаешь кому-то доброго здоровья, разве это не является выражением твоих искренних чувств?

— В таком случае и «добрый день» это, по существу, пожелание счастья, — улыбнулся Джеорджеску-Салчия. — Люди по природе в какой-то степени суеверны. Желая кому-то счастья, они апеллируют к сверхъестественным силам.

— Хватит теоретизировать, коллеги, — пробурчал учитель физкультуры. — Лучше скажите, во сколько сегодня футбольный матч.

— Хорошо, что напомнил, — спохватился Джеорджеску-Салчия.

— Наш писатель тоже футбольный болельщик? — раздался язвительный женский голос.

— Только в свободное время, мисс Попеску.

— А у меня телевизор испортился, — пожаловалась учительница биологии. — Что-то с кинескопом…

Амалия лишь краем уха слушала банальности, которыми обменивались коллеги в полной дыма учительской.

«Да, в последний раз, — думала она. — А потом домой — в пустоту и покой…»

Она опять вспомнила об Алеке. Где он сейчас? Может, прогуливается по бульварам какого-нибудь неизвестного города или проводит лето в одном из домов отдыха художников.

— Скорее бы каникулы! — сказал Адам, вытирая пот со лба большим носовым платком голубого цвета. — От этой жары не знаешь куда деться. Детьми все труднее управлять: то один ученик, то другой отсутствует на уроке без уважительной причины…

— Ну, допустим, не совсем без причины, — улыбнулась Дойна Попеску. — Причина есть — пляж. Так бывает каждый год. К тому же в этом году лето наступило раньше.

— Пора, — сказала учительница биологии. — Гасите сигареты. Я спешу, у меня практическая работа. Привет!

— И когда только дети смогут учиться дома, а учителя давать уроки по телевидению? — задал риторический вопрос Адам после того, как учительница биологии, прихватив какие-то колбы, отправилась в класс.

— А мы бы в это время занялись более серьезными делами, — иронически заметила Дойна Попеску.

— Я уже слишком стар, чтобы менять профессию. А вот вам это по плечу — хорошенькая, полиглот, работала гидом в Национальном бюро по туризму. Скажешь однажды какому-нибудь иностранному туристу аи лав ю [10]Я люблю вас (англ.). — и смотришь, мы уже получаем открытки из Кливленда или из Огайо [11]Город и штат в США..

— Откуда взяться Кливленду или Огайо? — рассмеялась Дойна Попеску, направляясь к двери. — У меня муж из Филиаши [12]Населенный пункт в СРР.. Амалия, пойдем после обеда на пляж?

— У меня дела. Сегодня обещали дать горячую воду, и я хотела заняться одним из видов водного спорта — стиркой белья…

— Жаль! — сказала Дойна и обернулась к Адаму: — Пошли, коллега?

Она ушла в сопровождении учителя философии. Амалия взяла классный журнал и тоже направилась к выходу. Шедший следом Джеорджеску-Салчия галантно распахнул перед ней дверь. Она остановилась на пороге:

— Маэстро, я прочитала твой рассказ. Как ты, наверное, счастлив, что умеешь так изображать жизнь. Это все равно что прожить ее дважды.

— Ты думаешь? — немного растерялся он.

Амалия, улыбаясь, утвердительно кивнула. Джеорджеску-Салчия продолжал держать руку на дверной ручке и даже сделал такое движение, будто хотел задержать Амалию:

— Про стирку… ты не выдумала? Или это каприз?

— Что за выражения, маэстро?

— А может, отложить этот вид водного спорта… то есть стирку, до другого раза? Я вполне серьезно.

— А что, есть что-нибудь поинтересней?

— Да, хочу тебя пригласить отпраздновать появление моего рассказа в печати. Известность, как ты говоришь, обязывает. Дружеская встреча накоротке. За бокалом вина или рюмкой лимонной можно и подискутировать на научные темы.

— Значит, приложением к бокалу вина будет семинар?

— Нет, просто дружеская беседа за круглым столом.

— Ну, стол понятно, это часть твоей мебели, — пошутила Амалия, — а стульев хватит?

— Думаю, что хватит. А не хватит — одолжу у соседей.

— Ты, очевидно, ждешь много гостей?

— Несколько друзей с женами. Вполне приличная публика. Между прочим, будет и мой добрый приятель Адам. Мне бы очень хотелось, чтобы и ты пришла. Тебе же ничего не стоит. Пусть это будет прозрачной цветной бусинкой в монотонной череде дней бегущих…

— Ты изъясняешься как настоящий поэт!

— Это один из видов моего секретного оружия. Пользуюсь им только в исключительных случаях.

— А я что, исключительный случай?

— Ну… такая артистичная натура… и уединяешься в типовой квартире. Иногда я удивляюсь, как ты можешь вести такой образ жизни.

— Я сама его выбрала, — бодро ответила Амалия, — и менять не собираюсь.

— А еще сомневаешься, что ты и есть тот исключительный случай!

— Нет, я не вписываюсь в это определение. Но если все-таки решусь прийти, то приду.

— Значит, придешь?

— Я не обещаю, — подчеркнула она, — но если… В котором часу все это начнется?

— В любом случае вечером. Сначала надо сходить на рынок. Такому холостяку, как я, непросто встретить гостей.

— Нужна помощь?

— Спасибо, обойдусь. Я сам классный повар.

— О! Это твое второе секретное оружие?

— Нет, просто аргумент для тех, кто сомневается, приходить или не приходить. Так ты придешь?

— Все зависит от того, в каком расположении духа буду. Не хотелось бы своим скучным видом омрачать праздник твоим гостям.

— Ты и скучный вид? Я же сказал — это будет обычная дружеская вечеринка.

— Коллега, мы заболтались, а наши ученики в классах уже сгорают от нетерпения, — прервала диалог Амалия и пошла вперед.

— Ах да! Извините меня, барышня Амалия, я совсем забыл о времени. Так я жду вас в восемь?

Амалия сдержанно улыбнулась, взяла журнал под мышку и, подойдя к двери пятого «А», решительно открыла ее. Шум в классе тотчас стих.

Когда Амалия садилась за кафедру, у нее мелькнула мысль, что она не сказала, почему ей понравился рассказ. Своеобразная атмосфера, персонажи с необычными именами и сюжет — любовь, вечная тема. Короткие диалоги, несущие максимум информации, мотивированное поведение героев. Что касается грустного финала, то мало ли шедевров мировой литературы заканчивались горькой фразой, несущей правду жизни?

— Дети, приближаются каникулы, — сказала она, оторвав взгляд от журнала. — Заканчивается учебная четверть, и я хочу дать вам задание — сделать рисунок на свободную тему: о том, что вам больше всего запомнилось в этом учебном году.

Одобрительный гул Амалия восприняла с удовольствием. Она дала некоторые пояснения. Улыбнулась ученику, который спросил, можно ли изобразить посещение конного завода. Одна девочка смущенно поинтересовалась, можно ли ей нарисовать сбор клубники, другая попросила разрешения подойти к окну, чтобы рисовать с натуры, как дети играют в мяч во дворе школы. Амалия ответила на все вопросы, подсказала, с чего лучше начать рисунок, и, когда дети приступили к работе, задумалась, глядя в открытый журнал.

Конечно, она примет приглашение и придет на вечеринку, где будут обсуждать рассказ Джеорджеску-Салчии, ведь интересно, что будут говорить о нем гости. И ей надо будет что-то сказать, но только не напыщенное, не банальное, вроде: «Это колоссально! Давно не читали ничего подобного…» Хочется сказать так, чтобы выразить суть рассказа, проникнуть в глубину, отметить, что скрывается за нехитрым на первый взгляд сюжетом. Встречаются он и она, между ними завязывается диалог. Они вспоминают прошедшие годы, хотят восстановить связи тех лет, но это невозможно. Что-то со временем изменилось, и они уже не те. Их расставание неизбежно, оно предопределено. И последнюю горькую фразу можно не читать. Весь ход событий, настрой рассказа ведет к ней. Таким образом автор готовит читателя к печальному финалу, избегая дешевой театральщины. Расстаются они просто. Обоим грустно, но и он, и она, и читатель понимают, что по-другому и быть не могло. Весь рассказ пронизан атмосферой горькой безысходности.

Но как удалось автору передать эту атмосферу, используя обычный диалог, без пояснений, без описаний душевного состояния героев? В этом и заключается его мастерство. Возможно, и сам автор об этом не догадывается, а делает это подсознательно. Он просто изливает душу, вспоминает о том, что когда-то пережили реальные люди, скрывающиеся за вымышленными именами персонажей рассказа. Искусство предполагает вторжение в область подсознательного, где скрыты драмы и…

— Товарищ учительница, я закончила… — перебила ход мыслей Амалии ученица.

Амалия жестом пригласила ее подойти к кафедре. Девочка поднялась из-за парты, осторожно взяла свой рисунок и бережно понесла его на ладонях, сопровождаемая любопытными взглядами одноклассников. На кафедру свой рисунок она положила как трофей, вздохнула и замерла в ожидании. Рисунок был очень колоритным, ярким, но ему не хватало перспективы. На поле, усыпанном большими красными точками, виднелись силуэты — дети собирали какие-то непропорционально большие ягоды. В левой части рисунка сияло такое же странное, как ягоды, красное солнце, заливавшее красным светом кроны деревьев, которые росли по краям клубничной поляны. Амалию удивили достоверность и притягательная сила рисунка.

Она вспомнила свои каникулы, которые проводила в селе на берегу Сирета, по соседству с Мирчешти — родиной писателя-классика Василе Александри. Вокруг насколько хватало глаз простирались сады с геометрически правильно посаженными деревьями. Амалия любила смотреть на них с разных точек и под разным углом зрения, каждый раз удивляясь ровным диагоналям. Ближе к реке сквозь зеленую листву яблонь проглядывали красные яблоки. В институте она изучала психологию искусства — как по-своему видят мир дети, с заметным нарушением законов перспективы и пропорций. Если нарисован человек высотой с дом — это проявление эффекта угла зрения, под каким ребенок смотрит на мир. Вот и эта девочка, рисуя клубнику, изобразила ягоды непропорционально большими — такими они запомнились ей с прошлого лета…

— Я ставлю тебе оценку десять [13]В школах СРР десятибалльная система., — сказала Амалия. — Рисунок тебе очень удался. Мы его прибережем для выставки, которая состоится в конце учебного года.

— Спасибо, — срывающимся от радости и волнения голосом прошептала девочка.

— Можешь взять ранец и идти домой, так как это последний урок сегодня. Твой рисунок останется в школе.

— Конечно, товарищ учительница, — кивнула польщенная девочка.

— И скажи своей маме, — добавила Амалия, — что в следующем году я тебя в покое не оставлю. С такими данными тебе надо ходить в кружок рисования. Жаль, если пропадет талант…

«Как пропал у меня, — подумалось ей. — Если б я начала заниматься еще с лицея, если бы рядом был преподаватель, который учил бы меня различным комбинациям цвета, тени, световых эффектов, то в институте я бы прогрессировала значительно быстрее и, может, оказалась бы на месте Алека. Это моя персональная выставка была бы устроена еще в студенческие годы, это меня считали бы начинающим гением, это меня просили бы поэты сделать иллюстрации к своим сборникам, это я, а не он, ушла бы после получения диплома, не заметив его…»

Она вспомнила один из диспутов во время посещения выставки скульптуры под открытым небом. Один из сокурсников, деревенский парень, утверждал, что воспринимает скульптуру только в сочетании с природой. Настоящее искусство рождается в окружении природы, людей, хранящих традиции патриархального быта. Он единственный ждал с нетерпением распределения, чтобы попроситься в деревню учителем рисования, где мог бы заниматься живописью и скульптурой. Алек тогда не выдержал и взорвался:

— Уж лучше заниматься озеленением в городе, чем учительствовать в деревне! О каких традициях идет речь? В селе в каждом доме телевизоры, в поле выходят с портативными радиоприемниками. Но зато ни спектаклей, ни кафе-баров, где можно встретиться с друзьями…

И рассерженный Алек демонстративно ушел к небольшому киоску из дерева, расположенному рядом со старой церквушкой, чтобы встать в очередь за теплым пивом. Весь его вид словно говорил: «Разве с этими людьми можно вести теоретические споры?» Амалия не делилась с Алеком своими детскими впечатлениями о жизни в селе. Они говорили о будущем как о чем-то абстрактном, где сбудутся все творческие мечты. В сравнении с этими мечтами распределение в школу казалось донельзя прозаичным.

Однако к последнему курсу Амалия поняла, что с ее скромными данными шансов у нее нет. В их выпуске было несколько знаменитостей, несколько самоутверждавшихся талантов, а она занимала место в почетной середине. Профессор педагогики деликатно живописал ей всю прелесть профессии учителя. Амалия восприняла распределение с облегчением, как избавление от тяжелой ноши. После этого она забросила мольберт и краски. Значит, так и должно было случиться. Каждый вступает в жизнь с багажом иллюзий, строит планы, гоняется за книгами, дрожит за оценку, чего-то добиваясь, гонит от себя прочь отчаяние в минуты неудач, летит сломя голову навстречу выпускному балу, а затем начинается жизнь — такая как она есть. Амалия вспомнила, что, отправляясь к месту работы, не смогла достать билета на скорый поезд до Констанцы. И приятное путешествие в скором поезде обернулось изнурительной поездкой — почти всю дорогу ей пришлось простоять в общем вагоне пассажирского поезда. Амалия радовалась, что покинула наконец надоевшую комнату в студенческом общежитии, но, приехав к месту работы, обнаружила, что ей негде жить.

— Если хочешь, можешь поселиться со мной в отеле «Али-Баба». Я снимаю там комнату, — предложила ей тогда новая приятельница Дойна Попеску, учительница английского языка, приехавшая на год раньше.

Амалия удивилась:

— Ты живешь в гостинице?

Отель «Али-Баба» стоял на узкой улочке и в окружении современных десятиэтажек казался аванпостом старого Востока. Вначале Амалия с упоением писала этюды — яркие пейзажи с синим морем, белыми стенами простоявших века домов, нарисовала портрет старого турка Али, бывшего владельца гостиницы. Но скоро вдохновение покинуло ее. Амалия вдруг обнаружила, что ее этюды очень смахивают на цветные фотоснимки, сделанные фотоаппаратом «Кодак-Колор». Единственным утешением было восхищение старика Али, повесившего свой портрет, нарисованный Амалией, в прихожей. На этот раз мольберт был заброшен окончательно и оказался среди старой рухляди в погребе у Али.

Вот тогда и появился Нуку. Появился вовремя, когда разочарованная Амалия готова была смириться с судьбой и плыть по воле волн. Она только вернулась из отпуска. Ездила в то село на берегу Сирета, где прошло ее детство. Там стало еще грустнее, а те, кто в нем жил, — еще более старыми и больными и все чаще думали о том, кто проводит их в последний путь на кладбище. Нуку заставил ее встряхнуться, избавил от депрессии, заразил своим энтузиазмом, назвал красавицей и увез из отеля «Али-Баба». Он доверил ей выбор мебели, покупку необходимых для молодоженов вещей. Все это придало ее жизни какой-то смысл. Она все реже вспоминала об Алеке. А потом были дети из кружка рисования, пляж, посещения спектаклей и концертов, прогулки, которые не оставляли времени предаваться меланхолии.

«Как хорошо, что у меня есть Нуку! — думала Амалия. — Пусть он сейчас в море, он все равно есть. А что касается приглашения Джеорджеску-Салчии нарушить монотонную череду дней бегущих за бокалом вина…» На какое-то мгновение Амалия задумалась, не будет ли это предательством по отношению к Нуку. Хотя не все ли равно, где состоится эта дискуссия. На квартиру Джеорджеску-Салчии придут ее коллеги, то есть обстановка будет почти такая же, как в школе, Просто научный диспут, и ничего более…

Ученики стали сдавать свои рисунки. Амалия о удивлением заметила, что перед этим они складывают в ранцы учебники. Тут она вспомнила, что отпустила домой девочку, нарисовавшую пейзаж с клубникой. Вот и остальные решили, что их тоже отпустят. Амалию рассмешила эта детская непосредственность, и она не стала им препятствовать. Несколько мальчишек, те, что посмелее, уже шли к кафедре, неся в одной руке рисунки, а в другой ранцы, говорили скороговоркой «До свидания» и, не дожидаясь разрешения, торопились покинуть класс.

— Все мысли ваши уже на море, — засмеялась она, почувствовав прилив необычайной доброты. — Ну идите, идите — оценки вам сообщит классный руководитель.

Амалия осталась в классе одна. Занятия на сегодня окончены. А пляжный сезон в разгаре. Надо бы, пока не начались каникулы, хоть по часу в день проводить на море, а то к отпуску будешь белой, как шведка в первый день пребывания на курорте Нептун. Сегодня как раз день подходящий, но у Джеорджеску-Салчии этот диспут за круглым столом…

Что же надеть? День довольно жаркий. Значит, надо надеть что-то легкое, но строгое. Не заявляться же в ярко-красных «бананах» и солнцезащитных очках, сдвинутых на макушку. Алек всегда смеялся над такой манерой носить очки. И как это ему удалось удержать в тайне свое распределение? Даже когда она сказала, что любит его, он воспринял ее признание со смехом, граничащим с цинизмом: «Любовь — чувство немодное в наш технический век, Амалия…»

«Надену, пожалуй, вечернее платье из тонкого бархата, — решила Амалия. — Не надевала его с Нового года, на людях в нем не появлялась, да и классический покрой всегда в моде. Прикинусь наивной и спрошу у Джеорджеску-Салчии напрямик, кто послужил прообразом героев его рассказа».

В классе, расположенном этажом выше, пели хором. Высокие детские голоса старательно выводили: «Высоко в горах, высоко в горах у ручья…» Амалия не спеша сложила рисунки учеников в голубой шкаф, стоявший в углу, взяла классный журнал и направилась в учительскую.

Она решила отыскать дома и прихватить в качестве маленького подарка к предстоящему торжеству у Джеорджеску-Салчии портрет старика Али, написанный пастелью. Этот оставшийся у нее рисунок выглядел даже свежее, чем портрет, написанный маслом и подаренный растроганному старику. На рисунке пастелью отчетливее и мягче был цвет лица, окружающий фон. «Интересно, понравится портрет виновнику торжества?» — спросила себя Амалия и вдруг увидела Иона Джеорджеску-Салчию в коридоре возле двери учительской.

— Как долго тянулся урок! — сказал он. — Я уж думал, ты решила провести дополнительные занятия.

— Я дала им классную работу. Извините, коллега, не знала, что вы меня ждете, не то поторопилась бы.

— Да нет, я не специально… Хотя вру — специально. Хотел еще раз сказать, что ты доставила бы мне большое удовольствие, если бы пришла.

— Я приду, — пообещала она.

— Думаю, тебе понравится. По крайней мере, мне хочется, чтобы тебе понравилось…

Она поблагодарила его улыбкой, а он галантно распахнул перед ней дверь в учительскую и сделал приглашающий жест. Учителя из второй смены еще не пришли. В учительской плавали облака сигаретного дыма. Кто-то курил здесь совсем недавно. Амалия положила классный журнал на место и бегло оглядела себя в зеркало, висевшее рядом с вешалкой. Когда она вышла в коридор, Джеорджеску-Салчии там уже не было. «Ну и хорошо, — подумала она. — Слишком много разговоров только все портят».