Онлайн чтение книги Мальчики в лодке The Boys in the Boat: Nine Americans and Their Epic Quest for Gold at the 1936 Berlin Olympics
Глава вторая

Тот путь, который преодолел тем днем 1933 года Джо Ранц – через лужайку, к лодочной станции, – был только последней сотней метров гораздо более длинного, тяжелого и временами очень мрачного пути, который он уже преодолел за свою жизнь.

Началась его жизнь очень неплохо. Он был вторым сыном Гарри Ранца и Нелли Максвелл. Гарри был крупным мужчиной, ростом под метр девяносто, с широкими ладонями, большими ногами и тяжелыми костями. У него было простое открытое лицо с правильными и приятными чертами. Женщины находили его привлекательным. Он всегда смотрел собеседнику прямо в глаза, своим честным и искренним взглядом, а за внешним спокойствием скрывался невероятно живой ум. Он был мастером своего дела, изобретателем, любителем электроники и технических приборов, создателем различных механизмов и большим мечтателем. Он легко преодолевал сложные проблемы и гордился тем, что мог придумывать новые нестандартные решения, такие, о которых другие люди никогда бы в жизни не подумали.

Гарри был в том возрасте, который порождает смелые мечты и бесстрашных мечтателей. В 1903 году пара умельцев-самоучек, таких же, как Гарри – Уилбур и Орвилл Райт недалеко от города Китти-Хок, в Северной Каролине, сели в устройство, которое сами сконструировали, поднялись на нем над землей на три метра и пробыли в воздухе целых двенадцать секунд. В том же году калифорниец по имени Джордж Адамс Вайман за рулем своего мотоцикла преодолел расстояние от Сан-Франциско до Нью-Йорка. Он был первым человеком, которому удалось пересечь континент на моторном средстве передвижения, и его путешествие продлилось пятнадцать дней. Через двадцать дней Горацио Нельсон Джексон вместе со своим бульдогом Бадом приехал туда же из Сан-Франциско на грязном побитом «Уинтоне», став первым, кто проделал этот путь на автомобиле. В Милуоки друзья Билл Харли и Артур Дэвидсон – молодые парни, двадцати и двадцати одного года от роду – присоединили двигатель, собранный ими самостоятельно, к модифицированному велосипеду, повесили вывеску над мастерской и открыли свое дело, продавая мотоциклы собственного производства. И 23 июля того же года Генри Форд продал доктору Эрнсту Пфеннингу сверкающий красный автомобиль Модели Эй, первый из 1750 машин, которые он продаст в течение следующих полутора лет.

Гарри, Фред и Джо Ранцы. 1917 год

Во времена таких технологических триумфов Гарри быстро понял, что человек, обладающий определенным уровнем изобретательности и здравого смысла, может совершить практически что угодно, и он не хотел пропускать этот новый вид золотой лихорадки. Уже к концу года он сам спроектировал и построил из разных кусков металла свою собственную версию автомобиля и, к изумлению своих соседей, гордо ездил на ней по улице, используя для управления машиной не руль, а рычаг.

Женился он по телефону, в 1899 году, только из-за того, что это было ново и необычно – обменяться священными клятвами, находясь в разных уголках страны, с помощью такого невероятного изобретения. Нелли Максвелл была учителем фортепиано, дочерью важного министра-протестанта. Первый сын молодой пары, Фред, родился в том же, 1899 году. В 1906 году они стали искать место, где Гарри смог бы заняться своим делом, поэтому молодая семья покинула Уильямспорт, штат Пенсильвания, и направилась на запад, в штат Вашингтон, город Спокан.

Во многом Спокан недалеко ушел от того суматошного и беспорядочного городка, каким он был в девятнадцатом веке. Он был расположен в том месте, где прохладная и чистая река Спокан взбивалась белоснежной пеной, проходя через гряду небольших порогов, и был окружен высокими сосновыми лесами и широкими долинами. Летом здесь было жарко, и сухой воздух наполнялся ванильным ароматом коры орегонских желтых сосен. Осенью с западных пшеничных полей сюда часто приносило вздымавшиеся над землей пылевые бури. Зимы здесь были суровыми и затяжными, а весны – недолгими. Каждый субботний вечер дешевые забегаловки по всему городу наполнялись ковбоями и дровосеками, которые пили виски, дрались и потом, еле волоча ноги, бродили по ночным улицам городка.

Но с конца девятнадцатого века рядом со Споканом пролегла Североатлантическая железная дорога, которая привозила сюда десятки тысяч американцев, впервые попавших на северо-восток. Таким образом, население Спокана перевалило за сто тысяч, и новое, более благородное и воспитанное общество начало формироваться по соседству со старым, потрепанным городишкой.

Процветающий центр торговли расположился на южном берегу реки: здесь возвышались величественные кирпичные отели, суровые банки с толстенными известняковыми стенами и огромное разнообразие магазинов, лавок и других почтенных торговых учреждений. На северном берегу реки теперь раскинулись жилые районы с небольшими деревянными домиками, аккуратно расставленными на квадратных газонах. Гарри, Нелли и Фред Ранц поселились в одном из этих домиков, на улице Ист Нора Авеню, номер 1023, и в марте 1914 года здесь родился маленький Джо.

Гарри вскоре открыл свою автомастерскую. Он мог починить практически любой автомобиль, который привезли или притащили к дверям его гаража. Однако в основном он специализировался на создании новых автомобилей, иногда самостоятельно собирал популярный в то время одноцилиндровый мотоцикл с коляской – «Макинтайр Имп», иногда изготавливал новые модели своего собственного изобретения. Вскоре он и его партнер, Чарльз Холстед, также приобрели местное торговое агентство для продажи гораздо более солидных машин – новеньких «Франклинов», и так как город очень быстро разрастался, у них было столько работы, что они едва справлялись – как в мастерской, так и в агентстве.

Каждое утро Гарри вставал в половине пятого и отправлялся в мастерскую, домой он возвращался только после семи вечера. Нелли давала уроки фортепиано соседским ребятам, а все остальное время посвящала Джо. Она бережно заботилась о мальчиках, внимательно следила за их воспитанием и своим долгом считала уберечь их от греха и человеческой глупости. Фред ходил в школу и помогал отцу в мастерской по субботам. Каждое воскресное утро они всей семьей ходили в Центральную христианскую церковь, где Нелли была главной пианисткой, а Гарри пел в хоре. В воскресный день они отдыхали – иногда выбирались в город за мороженым, иногда уезжали на пикник на озеро Медикал Лейк, что к западу от города, или прогуливались в прохладной тени парка Нататориум, среди трехгранных тополей, растущих вдоль реки. Здесь они предавались развлечениям – лениво играли в любительский бейсбол, беззаботно катались на новой, сверкающей яркими красками карусели или посещали концерты Джона Филипа Суза, проводившиеся на эстраде парка. В общем и целом это была жизнь, близкая к идеальной – по крайней мере, отчасти напоминала ту мечту, ради которой Гарри ехал сюда, на запад.

Но не таким помнил Джо свое раннее детство. Вместо этого у него в голове был калейдоскоп разрозненных событий начиная с весны 1918 года, когда ему только исполнилось четыре. Он помнил, как они с мамой стояли на разросшемся поле, и она очень сильно кашляла в платок, на котором медленно разрастались кровавые пятна. Он помнил врача с черной кожаной сумкой и запах камфоры, долгое время витавший в доме. Он помнил, как сидел на жесткой церковной скамье, болтая ногами, и свою мать, которая лежала в коробке перед церковью и все никак не вставала. Он помнил, как лежал на краю кровати со своим старшим братом Фредом, в верхней комнате дома на Нора Авеню. Он помнил, как весенний ветер завывал в окнах, а Фред спокойно рассказывал о смерти и об ангелах, об учебе в университете и о том, почему он не сможет поехать с Джо в Пенсильванию. Он помнил, как тихонько сидел в поезде много дней и ночей, совсем один, а мимо него за окном мелькали голубые горы, влажные зеленые поля, ржавые железнодорожные станции и темные города, утыканные дымовыми трубами. Он помнил толстого темнокожего лысого мужчину в накрахмаленной голубой униформе, который присматривал за ним в поезде, приносил сэндвичи и подтыкал его одеяло перед сном. Он помнил встречу с женщиной, которая назвалась ему тетей Альмой. И потом, почти сразу, он помнил лихорадку, которая объяла его лицо и грудь, больное горло, высокую температуру, и еще одного доктора с еще одной черной кожаной сумкой. А потом он помнил дни, растягивающиеся в недели, когда он лежал на кровати в неизвестной чердачной комнатке с постоянно задернутыми шторами – ни света, ни движения, ни звука, за исключением свиста редких поездов, проносящихся где-то вдали. Ни мамы, ни папы, ни Фреда. Только редкий звук поезда и эта странная комната, вращающаяся вокруг него. И еще возникало какое-то новое ощущение – тупая боль, мрачное предчувствие, тяжесть сомнения и страха, которая давила на его маленькие плечи и постоянно ноющую грудь.

И пока он лежал, больной скарлатиной, на чердаке женщины, которую едва знал, в Спокане окончательно исчезали остатки его прошлой жизни. Его мать, ставшая жертвой рака горла, лежала в одинокой, оставленной без ухода могиле, Фред уехал, чтобы закончить институт. Мечты его отца, Гарри, были разрушены, и он сбежал в канадские леса, так и не сумев справиться с тем, что он видел в те ужасные последние минуты жизни его жены. Он мог лишь сказать, что в этих воспоминаниях было больше крови, чем, как он думал, может уместиться в человеческом теле, и больше, чем он когда-нибудь сможет смыть из своей памяти.

Прошло чуть больше года, и летом 1919-го пятилетний Джо второй раз в своей жизни сел на поезд, но на этот раз он ехал на восток, к брату. С тех пор как Джо уехал в Пенсильванию, Фред окончил университет, и хотя ему был только двадцать один год, он устроился на работу школьным инспектором в городе Нецперс, штат Айдахо. Кроме того, Фред успел жениться на Телме Лафоллет, одной из сестер-близнецов, дочери зажиточных вашингтонских фермеров-земледельцев. И теперь он надеялся обеспечить своему младшему брату хоть что-нибудь похожее на тот безопасный и уютный дом, в котором оба они жили до того, как умерла их мать, а убитый горем отец сбежал на север. Когда носильщик помог Джо слезть с поезда в Нецперсе и опустил его на платформу, он едва вспомнил Фреда и понятия не имел, чего ждать от Телмы. На самом деле он подумал, что она – его мама, и ринулся навстречу, чтобы обнять ее ноги руками.

Этой осенью Гарри Ранц внезапно вернулся из Канады, купил клочок земли в Спокане и начал строить себе новое жилье, пытаясь по кускам собрать свою жизнь. Так же, как и его старший сын, он хотел жениться, чтобы из этого жилья сделать настоящий дом, и, как и его сын, нашел то, что искал, во второй из сестер Лафоллет. Сестра Телмы, Тула, в свои двадцать два была милой, стройной девушкой с миниатюрным лицом, причудливой копной черных кудряшек и очаровательной улыбкой. Гарри был старше ее на семнадцать лет, но ни его, ни ее это не останавливало. Было понятно, почему она нравится Гарри. А вот интерес Тулы к нему был гораздо менее понятным, и ее семье казался неестественным.

Вероятно, Ранц-старший казался ей фигурой романтической. Она жила далеко от города, в одиноком деревенском доме, окруженном полями пшеницы, и у нее было не так уж много развлечений, разве что звук ветра, шелестевшего каждую осень в высохших после сенокоса стеблях. Гарри был высоким и симпатичным, с горящими глазами. В то же время он был опытным, практичным и наполненным неугасающей энергией, невероятно изобретательным во всем, что касалось техники, но больше всего он казался мечтателем. В обычном разговоре он заставлял собеседника представлять воочию те вещи, о которых никто другой и помыслить не мог.

События разворачивались очень быстро. Гарри закончил постройку дома в Спокане. Он и Тула уехали в штат Айдахо, где поженились на берегу озера Кер д’Ален в апреле 1921 года, к великому неудовольствию родителей Тулы. В мгновение ока Тула стала свекровью своей сестры.

Для Джо вся эта свадебная суета означала только новое место жительства и необходимость заново адаптироваться. Он уехал из Нецперса и перебрался в дом к отцу, которого едва знал, и молодой мачехе, которую не знал вообще.

Какое-то время казалось, что все пришло в норму и вернулось в прежнее русло. Дом, который построил его отец, был большим и светлым, в нем витал приятный запах свежеспиленного дерева. На заднем дворе стояли качели с широким сиденьем, на которых все трое, он, его отец и Тула, могли уместиться и кататься теплыми летними вечерами. Он ходил в школу пешком, срезая путь через поле, где время от времени мог стащить спелую дыню, чтобы пообедать после школы. На свободном клочке земли, граничащем с их домом, он проводил долгие летние дни, выкапывая тщательно продуманные подземные тоннели – прохладные, темные укрытия от обжигающей сухой жары Спокана. И так же, как и старый дом, в то время, когда была жива его мать, новый всегда был наполнен музыкой. Гарри оставил у себя самое драгоценное сокровище Нелли – ее небольшой рояль, и ему очень нравилось садиться за него вместе с Джо и громко играть и петь популярные мелодии. Джо радостно исполнял вместе с отцом «Мы всё веселимся», «Там-парам-бурум», «Великолепна, как цветок» или любимую песенку Гарри «А у нас нет бананов».

Тула считала эту музыку, которая так нравилась Гарри и Джо, вульгарной, и ей не слишком-то приятно было иметь в своем доме рояль Нелли, так что она считала ниже своего достоинства присоединяться к ним. Она получила образование по классу скрипки и очень неплохо играла. В родительском доме ее талант так высоко ценили, что ей никогда не приходилось мыть посуду из страха, что ее нежные пальцы пострадают от мыла и воды. Тула и ее родители вынашивали идею, что однажды она будет играть в большом оркестре, возможно, в Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе, а может, даже в Берлине или в Вене. И теперь днем, когда Джо был в школе, а Гарри – на работе, она играла по несколько часов подряд великолепные классические произведения, которые то взмывали до небес, то опускались на пыльные улицы города.

В январе 1922 года у Гарри и Тулы родился первый совместный ребенок, Гарри-младший, а в апреле 1923 года у них появился и второй сын, Майк. К тому времени, когда родился Майк, жизнь в доме семьи Ранц начала разваливаться. Время больших мечтаний проходило мимо Гарри. Генри Форд придумал, а затем внедрил на своем заводе систему производства автомобилей с движущейся линией сборки, и скоро остальные последовали его примеру. Массовое производство, дешевая рабочая сила и большой капитал стали лозунгами того времени. И Гарри оказался на стороне дешевой рабочей силы. Весь последний год он жил и работал на золотодобывающем руднике в Айдахо, проезжая каждую пятницу двести с лишним километров по извилистой горной дороге домой, в Спокан, на своем длинном черном четырехдверном «Франклине» и возвращаясь обратно каждый воскресный вечер. Гарри был рад, что у него есть эта работа. Она приносила стабильный доход и позволяла ему использовать свои технические навыки. Для Тулы, однако, эти изменения означали только длинные, мрачные недели одиночества в доме, где некому было ей помочь, некому с ней поговорить тяжелыми вечерами, некому посидеть за обедом – только трем шумным мальчишкам – еще совсем крошечному младенцу, годовалому ребенку и невероятно осторожному и бдительному пасынку.

Однажды, сразу после того как родился Майк, в один из выходных приездов Гарри, посреди темной, безлунной ночи, Джо внезапно проснулся от запаха дыма и звука пламени, трещавшего где-то в доме. Он сгреб в охапку малыша, схватил Гарри-младшего за руку, вытянув его из кровати, и выбежал из дома вместе с ними. Через несколько мгновений его отец и Тула так же выскочили из дома в опаленной пижаме, растерянно выкрикивая имена своих детей. Когда Гарри увидел, что его семья не пострадала, он бросился обратно, в дым и пламя. Прошло несколько долгих минут, прежде чем его силуэт опять появился на фоне огня, в гаражном проеме дома. Он толкал рояль Нелли – единственную вещь, которая осталась от их брака. На его блестящем от пота лице застыла гримаса муки, каждый его мускул был напряжен, пока он упирался в большой рояль, грубо выталкивая его из дома, сантиметр за сантиметром, через широкие ворота. Когда инструмент был вне досягаемости огня, Гарри Ранц и его семья столпились вокруг него и, охваченные страхом, смотрели, как догорает их дом.

Стоя в мерцающем свете огненных бликов, глядя, как остатки крыши падают в огонь, Тула Ранц, вероятно, удивлялась, почему, во имя Всех Святых, Гарри решился рисковать своей жизнью, чтобы спасти именно рояль. Джо, которому на тот момент было девять, стоял рядом, и в нем опять проснулось то же чувство, которое впервые появилось еще на чердаке его тетушки, в Пенсильвании, пять лет назад – тот же холод, страх и чувство близкой опасности. Ему начинало казаться, что дом – это не то убежище, на которое всегда можно рассчитывать.

У Гарри Ранца просто не было другого выхода – он усадил всю семью в свой большой автомобиль и поехал на северо-запад, в сторону рудника, где последний год работал главным механиком. Основанная в 1910 году человеком по имени Джон М. Шнаттерли, шахта была расположена в самой северной части штата Айдахо, практически на границе с Монтаной, где река Кутеней текла на юг с земель Британской Колумбии. Сначала фирма называлась «Компания по добыче золота и радия в Айдахо», после того, как Шнаттерли заявил, что нашел радиевое месторождение, которое стоило миллионы. В итоге радия так и не обнаружили, и государство приказало Шнаттерли перестать называть шахту радиевой, и он, обрадовавшись, переименовал ее в «Компанию по добыче золота и рубинов Айдахо». Рубинами он называл небольшие гранаты, которые изредка находили среди отходов с шахты. К началу двадцатых годов в руднике добывалось совсем немного золота, рубинов или даже гранатов, если вообще добывалось хоть что-то. Это, однако, не останавливало Шнаттерли, и он все активнее привлекал неиссякаемый поток состоятельных восточных инвесторов, заманивая их вечеринками на своей роскошной яхте на пути в Кутеней, в свою шахту, и, в конце концов, каким-то образом уклонялся от возврата миллионов инвестированных долларов. Пока он занимался этими махинациями, он нажил себе много врагов, участвовал в трех перестрелках и получил три пулевых ранения за свои старания еще до того, как умер из-за взрыва на собственной яхте. Так никто и не узнал, был ли это несчастный случай или месть, но скорее дело попахивало последним.

Около четырех десятков рабочих вместе со своими семьями жили в шахтерском лагере Шнаттерли, который назывался Боулдер-Сити. Его обветшалые постройки, соединенные сетью деревянных дорожек – тридцать пять маленьких одинаковых и грубо построенных хижин с пристройками, кузня, мастерская, ночлежка для одиноких мужчин, церковь, водяная лесопилка и скромная самодельная гидроэлектростанция – прилипли к склону горы вдоль ручья Боулдер-Крик. Маленький школьный домик с одним учебным классом, обшитый кедровой дранкой, стоял среди сосен на плоском куске земли над лагерем, там было очень мало детей, они редко и нерегулярно посещали школу. Изрытая колеями грязная гужевая дорога ныряла вниз по склону – от школы, сквозь длинную гряду подъемов и спусков, потом она выпрямлялась и пересекала мост через Кутеней, уходя на другой берег реки, в штат Монтана, где стояли фабричная лавка и полевая кухня.

Это было довольно унылое поселение, но для Гарри это был рай: здесь он применял свое мастерство и пытался забыть Спокан. Обладая великолепными познаниями в механике, он с рвением принялся чинить и обслуживать лесопилку, функционирующую на водяном колесе, электрическую камнедробильную фабрику, речной экскаватор весом в 45 тонн и множество других необычных машин, работавших на шахте.

Джо, Гарри, Тула, Майк и Гарри-младший в шахте по добыче золота и рубинов

Для девятилетнего Джо городок Боулдер-Сити предстал идеальным во всем своем изобилии развлечений. Когда его отец работал на огромном речном экскаваторе, Джо устраивался на задний край машины и катался на ней, как на карусели, пока Гарри вращал разрывающую реку громадину круг за кругом. Когда это наскучило Джо, Гарри однажды вечером из остатков материалов в городской лавке смастерил ему небольшую легкую машинку-тележку. На следующий день Джо старательно тащил ее наверх по гужевой дороге, на вершину холма, потом, стоя на вершине, направил новое изобретение вниз по склону, сел в него и снял с тормозов. Он пронесся вниз по дороге на головокружительной скорости, накреняясь на крутых виражах и крича во все горло от восторга на пути к реке через мост. Потом он выбрался из тележки и побрел обратно, на холм, и повторял весь этот процесс снова и снова, до тех пор, пока темнота не опустилась на землю, так что невозможно было разобрать дороги. Он постоянно находился в движении, на свежем воздухе, ветер бодрил его, и благодаря этому он чувствовал себя живым, стиралась та тревога, которая понемногу, но неустанно грызла его душу с тех пор, как умерла мать.

Когда наступила зима и склон холма припорошило снегом, Гарри достал где-то сварочное оборудование и собрал для Джо сани, на которых он мог кататься по гужевой дороге на еще более бешеной скорости. И вскоре Джо обнаружил, что, пока никто не видит, он может взять с собой на холм Гарри-младшего, посадить его на расшатанные подмостки металлических санок, потом оттолкнуться, запрыгнуть в них самому и опять прогреметь вниз по холму на сумасшедшей скорости вместе с маленьким сводным братом, сидящим перед ним и визжащим от удовольствия.

Кроме того, что он катался на машинке или санках, помогал на пилораме и ходил в небольшую школу над лагерем, Джо еще изучал лес и иногда забирался на двухкилометровую гору в национальном заповеднике Каниксу, на западе. Он выискивал оленьи рога или другие лесные сокровища, плавал в реке Кутеней и периодически ухаживал за грядкой, которую сам разбил внутри частокола, окружавшего хижину семейства Ранц.

Для Тулы, однако, Боулдер-Сити был самым жалким городишкой, который только можно найти. Там было невыносимо пыльно и душно летом, мокро и слякотно весной и осенью, и почти весь год очень грязно. Но зима была хуже всего. Наступал декабрь, и суровый, холодный воздух приходил с долины Кутеней, с Британской Колумбии, задувая в каждую щель и трещинку в стенах хрупкой лачуги Тулы, пробирая ее сквозь кучу слоев одеял и простыней, в которых она старалась спрятаться от холода. У нее на руках все еще был вечно кричащий младенец, старший ребенок, скучающий здесь, и приемный сын, и по мере того, как Джо рос и выходил из-под ее контроля, Тула все чаще воспринимала его как неприятное напоминание о предыдущем, слишком уж счастливом браке ее мужа. Ухудшало ситуацию то, что Джо брал гавайскую гитару и, чтобы развеяться, пел и насвистывал песенки, которые они с отцом так сильно любили. Еще сильнее усугублялось все тем, что Гарри, приходя домой с работы, часто заносил машинное масло и опилки в дом. Тула решила бороться с этим, когда одним холодным вечером, устало взобравшись на холм после тяжелого рабочего дня, Гарри пришел домой в своем пропитанном машинным маслом комбинезоне. Когда он зашел в хижину, Тула взглянула на него один раз, взвизгнула и вытолкала его за дверь.

– Сними это грязное шмотье, пойди к ручью и вымойся хорошенько, – скомандовала она.

Гарри виновато присел на бревно, снял ботинки, разделся, оставив на себе только длинные хлопковые бриджи, и босиком, запинаясь, побрел по каменистой тропе к Боулдер-Крик. С тех пор, вне зависимости от погоды и времени года, Гарри покорно купался в ручье и приходил домой, держа свои ботинки и рабочую одежду в руках.

Когда Тула росла у родителей, вся семья ее холила и лелеяла – не только за красоту, которой она во многом превышала Телму, и за неординарный талант скрипачки, но и за изящество ее вкуса и утонченность натуры. Она была настолько чувствительна, что все в семье считали, что у нее есть «особый дар ясновидения», и эта мысль особенно крепко укоренилась после одного случая. Когда ее семья читала утреннюю газету 15 апреля 1912 года, все были поражены. Ведь прошлой ночью Тула внезапно проснулась, крича что-то об айсбергах, огромном тонущем корабле и о людях, зовущих на помощь.

Тула была образованной и артистичной и намеревалась заниматься в жизни более утонченными вещами, чем могла предложить ей земледельческая ферма. А теперь она застряла здесь, в Боулдер-Сити, а то общество, которое ее окружало, состояло из измотанных тяжелым трудом и необразованных жен рабочих и шахтеров. Все больше и больше росло в ней чувство неудовлетворенности, ведь сейчас она была настолько далека от исполнения своей мечты – гордо восседать в центре симфонического оркестра в качестве первой скрипки, – насколько было возможно. Сейчас Тула едва могла играть. Зимой ее пальцы слишком мерзли, чтобы выплясывать вверх и вниз по грифу; летом они настолько сильно трескались от сухого воздуха Айдахо и болели, что она едва могла держать смычок. Чаще всего ее скрипка теперь покоилась на полке, как будто издеваясь и смеясь над ней, пока Тула мыла несметные горы посуды и стирала грязные пеленки. Это была та домашняя работа, к которой готовили Телму, а не ее. Однако Телма сейчас жила в удобном и уютном доме в Сиэтле. И чем больше она думала о несправедливости своего положения, тем больше нарастало напряжение в их доме.

В конце концов одним летним вечером это напряжение вышло из-под контроля. Тула была беременна уже третьим ребенком. Она потратила большую часть дня, ползая на коленках, чтобы оттереть сосновый пол хижины, и ее спину пронизывала боль. По мере приближения обеденного времени она начала свои повседневные дела, стала колдовать над горячей печью, кидая хворост в растопку и стараясь получить достаточно пламени для того, чтобы огонь пошел в трубу. Дым вздымался из-под конфорки и попадал ей прямо в глаза. Когда ей наконец удалось разжечь костер, она начала стряпать ужин для Гарри и мальчиков. Учитывая очень ограниченный бюджет и скудный выбор продуктов, которые были доступны в местном магазинчике, ей было сложно подавать хороший ужин на стол каждый вечер. И еще сложнее было найти достаточно еды. Джо рос не по дням, а по часам, и он поглощал блюда с той же скоростью, с которой Тула их готовила. Она постоянно волновалась, что остальным ребятам не хватит поесть.

Она злобно начала расталкивать сковородки на плите, пытаясь освободить место и все еще размышляя, что можно приготовить, когда внезапно она услышала крик с улицы, а потом протяжный вопль боли – голос маленького Майка. Тула уронила горшок на печь и ринулась к входной двери.

Днем Джо был на улице, на овощной грядке, и пропалывал ее, стоя на четвереньках. Его садик был для него священным, ведь там он, а не Тула, был главным, и был источником его огромной гордости. Когда он приносил в хижину корзину спелых томатов или горсть кукурузы, а вечером видел их за ужином на столе, то чувствовал, что вносит свой вклад в семью, помогая Туле, и может быть, исправляя тем самым то, что он натворил за последнее время, то, что ее раздражало. Работая на грядке тем днем, вырывая сорняки, он повернулся и увидел, как полуторагодовалый Майк идет следом и повторяет за ним, радостно выдергивая еще не поспевшую морковку из земли. Джо развернулся и в ярости рявкнул на него, а Майк издал душераздирающий вопль. Через секунду Джо поднял глаза на крыльцо и увидел Тулу с красным лицом, кипящую от гнева. Она сбежала вниз по ступенькам, сгребла в охапку Майка, запихнула его в лачугу и захлопнула за собой дверь.

Когда Гарри поздно вечером вернулся домой, Тула ждала его в дверях. Она потребовала, чтобы Гарри забрал Джо и увел подальше от ее глаз, хорошенько где-нибудь спрятал. Вместо этого Гарри отвел Джо наверх, усадил его на стул и долго с ним разговаривал. Тула взорвалась. Она считала, что это было недостаточным наказанием для мальчика. Чувствуя себя загнанной, почти отчаявшейся, она заявила, что не будет жить с Джо под одной крышей, что либо он, либо она, что Джо придется переехать, если уж ей придется остаться здесь, в этом Богом забытом месте. Гарри никак не мог ее успокоить, но ему была невыносима сама мысль потерять еще и вторую жену, тем более такую красивую, как Тула. Он опять поднялся наверх и сказал своему сыну, что ему придется съехать из дома. Джо на тот момент было десять.

Рано утром отец повел его на вершину холма, по гужевой дороге, в обшитое дранкой школьное здание. Он оставил Джо сидеть снаружи, на крыльце, а сам зашел внутрь, чтобы поговорить со школьным учителем. Джо сидел и ждал в утреннем свете солнца, рисуя палкой круги в дорожной пыли и угрюмо глядя на черноголовую сойку, которая примостилась на ближней к нему ветке и начала чирикать на него, как будто ругаясь. Через какое-то время его отец и учитель вышли из школы и пожали руки. Они заключили сделку. За спальное место в здании школы Джо должен был рубить достаточно хвороста и колоть достаточно дров, чтобы поддерживать огонь в огромной школьной печи день и ночь.

Так началась для Джо жизнь в изгнании. Тула больше не готовила для него, так что каждое утро перед школой и каждый вечер после он плелся вниз по гужевой дороге в полевую кухню у подножия холма, чтобы поработать у местного повара, матушки Кливленд, в обмен на завтрак и ужин. Его работой было носить тяжелые подносы с едой, на которых друг на друга по утрам были наставлены тарелки с блинчиками и беконом, а по вечерам – с тонкими кусками мяса и дымящейся картошкой. Он таскал их из кухни в смежную с ней столовую, где работники шахты и пилорамы в грязных комбинезонах сидели за длинными столами, покрытыми белым плотным пергаментом, громко говорили и жадно ели. Когда мужчины заканчивали трапезу, Джо нес их грязные тарелки обратно в кухню. Вечерами он взбирался обратно на гору, к школе, чтобы опять колоть дрова, учить уроки, а потом уснуть крепким сном.

Он сам себя содержал и стал самостоятельным, но его мир потускнел, стал более одиноким и грустным. В лагере не было мальчиков его возраста, с которыми он бы мог подружиться. Его самыми близкими соратниками и единственными товарищами с тех пор, как он уехал из Боулдер-Сити, всегда были отец и Гарри-младший. Теперь же, живя в школьном доме, он тосковал по тем временам, когда они, все трое, создавали своего рода союз сопротивления против нараставшей язвительности Тулы: изредка прокрадывались за лачугу, чтобы покидать мяч между лесных деревьев, устраивали кучу-малу в пыли или сидели за роялем, выкрикивая их любимые песни, когда она была на безопасном расстоянии. Еще сильнее он скучал по тому времени, когда они оставались с отцом вдвоем и играли в карты за кухонным столом, пока Тула играла на скрипке, или рылись под капотом «Франклина», затягивая и проверяя все части двигателя, и отец объяснял ему назначение и функции каждой из них. Но больше всего он скучал по тем временам, когда они вдвоем сидели поздно вечером на крыльце лачуги и глядели на изумительную воронку звезд, мерцавших на черном небосводе Айдахо, сидели молча, просто наслаждаясь обществом друг друга, дыша холодным воздухом, и ждали падающую звезду, чтобы загадать желание.

– Не переставай смотреть, – всегда говорил отец, – держи глаза открытыми. Ты ведь не знаешь, когда ей вздумается упасть. Ты не сможешь увидеть звезды только тогда, когда перестанешь смотреть на небо.

Джо скучал по этому, ужасно скучал. Сидя ночью на крыльце школы и глядя в небо в одиночестве, он переживал совсем другие чувства.

Джо сильно вырос за то лето, в основном в высоту, хотя из-за постоянных походов с горы и на гору у него быстро стали расти мышцы на ногах и бедрах, а из-за постоянной работы топором на дворе школы и таскания тяжелых подносов на кухне стала формироваться верхняя часть его тела. Он жадно ел у матушки Кливленд, однако никогда не наедался досыта, и мысли о пище редко выходили из его головы.

Одним осенним днем учитель взял Джо и остальных студентов в лес, на урок естествознания. Он подвел их к старому, трухлявому пню, на котором рос большой белый гриб – круглая, витая масса сочных складок и морщин. Учитель сорвал гриб с пня, поднял его в воздух и назвал его грибной капустой – Sparassis radicata. Как заверил учитель, гриб был не только съедобным, но и очень вкусным, если его потушить на медленном огне. Это открытие громом поразило Джо, ведь он теперь мог найти бесплатную еду, просто сев на пень в лесу. В ту ночь он лежал на своей койке в здании школы и, глядя наверх, на темные опорные балки, думал. Это было больше, чем школьный урок естествоведения и открытие нового гриба. Если просто держать глаза открытыми, оказалось, можно найти кое-что ценное в самых непредсказуемых местах. Загвоздка была в том, чтобы распознать хорошую вещь, когда ее увидишь, не важно, насколько бесполезной она может показаться на первый взгляд, и не важно, кто уже прошел мимо, не удостоив ее даже взглядом.