Онлайн чтение книги Город и звезды The City and the Stars
Глава 16

Обошлось без формальностей. Президент объявил заседание открытым и обратился к Элвину.

– Элвин, – сказал он достаточно дружелюбно, – мы хотели бы, чтобы ты рассказал, что произошло со времени твоего исчезновения десять дней назад.

Употребление слова «исчезновение» было, на взгляд Элвина, очень показательно. Даже теперь Совет не хотел признавать, что Элвин действительно покидал Диаспар. Интересно, знают ли они о том, что в городе побывали посторонние? Скорее всего нет, а то бы встревожились куда больше. Он четко и без излишней драматизации изложил свою историю. Для их ушей она была достаточно странной, невероятной и не нуждалась в приукрашивании. Лишь однажды Элвин погрешил против истины, утаив, каким образом он бежал из Лиса. Казалось весьма правдоподобным, что ему вновь потребуется прибегнуть к этому методу.

Было занятно наблюдать, как меняется отношение членов Совета по ходу его рассказа. Вначале оно было скептическим: трудно было смириться с опровержением укоренившейся веры и самых глубоких предубеждений. Когда Элвин описывал им свое страстное желание изучить мир за пределами города, исходя из иррациональной убежденности, что такой мир существует, они разглядывали его как некое странное и непостижимое животное. В их понимании он действительно был таковым. Но в итоге они вынуждены были согласиться, что Элвин прав, а они – нет. По мере того, как развертывалось повествование Элвина, рушились последние сомнения. Рассказ мог быть им неприятен, но они не могли отрицать его истинности – достаточно было хотя бы взглянуть на молчаливого спутника Элвина.

Лишь одна часть его повести вызвала их негодование – и направлено оно было не на него. По залу прокатился шум возмущения, когда Элвин пояснил, как Лис опасается осквернения со стороны Диаспара, и какие шаги предприняла Серанис, чтобы предотвратить подобную катастрофу. Город с полным правом гордился своей культурой. Члены Совета не могли стерпеть того обстоятельства, что кто-то способен рассматривать их как общество низшего сорта.

Элвин был очень осторожен, стараясь не оскорбить их ненароком: он хотел, по возможности, перетянуть Совет на свою сторону. Он стремился создать такое впечатление, что не видит ничего плохого в своих действиях и ожидает за свои открытия скорее похвалы, чем осуждения. Лучшей политики он не мог бы избрать – тем самым он заранее обезоружил большинство своих критиков. В результате все обвинения, помимо воли Элвина, были переадресованы исчезнувшему Хедрону. Сам Элвин, как стало ясно его слушателям, был слишком молод, чтобы усматривать какую-либо опасность в своих поступках. Шут, однако, должен был знать все куда лучше, но действовал он совершенно безответственным образом. Члены Совета еще не знали, насколько сам Хедрон был с ними согласен.

Джезерак, как наставник Элвина, тоже заслуживал порицания, и кое-кто из советников время от времени бросал на него задумчивые взгляды. Это не тревожило Джезерака, хотя он прекрасно понимал, о чем они думают. В том, что он давал поучения наиболее оригинальному из умов, зародившихся в Диаспаре со времен Рассвета, тоже была несомненная честь, и уж ее-то у него никто не мог отнять.

Лишь закончив изложение фактической стороны своих приключений, Элвин ненавязчиво попытался прибегнуть к убеждению. Он каким-то образом должен был внушить этим людям истины, постигнутые им в Лисе; но можно ли было заставить их понять нечто невиданное и с трудом вообразимое?

– Трагично, – сказал он, – что две выжившие ветви человеческого рода оказались разделенными в течение столь огромного промежутка времени. Когда-нибудь мы, может быть, узнаем, как это могло случиться; сейчас же более важно устранить этот разрыв и не допустить, чтобы он произошел вновь. Будучи в Лисе, я протестовал против их представления о собственном превосходстве. Они могут научить нас многому, но и мы их – не меньшему. Если б мы, подобно им, будем полагать, что нам нечему учиться друг у друга, то разве не очевидно, что и мы также неправы?

Он выжидательно посмотрел на ряды лиц и получил знак продолжать.

– Наши предки построили империю, простиравшуюся до звезд. Люди перемещались по разным мирам, как хотели – а сейчас их потомки боятся высунуться за пределы своего города. Сказать вам, почему?

Он сделал паузу. В огромном, просторном зале никто не шелохнулся.

– Потому что мы боимся – боимся чего-то, происшедшего в самом начале нашей истории. Я об этом догадывался и в своем мнении утвердился, будучи в Лисе. Должны ли мы все время, как трусы, укрываться в Диаспаре, притворяясь, что ничего иного не существует, и все из-за того, что миллиард лет назад Пришельцы отбросили нас к Земле?

Он прямо указал на источник скрытого страха – страха, которого он никогда не разделял и поэтому мог полностью осознать всю его значимость. Теперь пусть поступают, как знают: он высказал свое понимание истинного положения вещей. Президент взглянул на Элвина с серьезным видом.

– Есть ли у тебя что сказать сверх уже сказанного, – спросил он, – прежде, чем мы решим, что делать дальше?

– Только одна просьба. Я хотел бы отвести этого робота к Центральному Компьютеру.

– Но почему? Ты же знаешь, что Компьютер полностью в курсе всего, происходящего в этом помещении.

– Я все же хотел бы пойти к нему, – вежливо, но упрямо ответил Элвин. – На это я прошу разрешения и у Совета, и у Компьютера.

Прежде, чем Президент успел возразить, в зале раздался чистый, мягкий голос. Элвин слышал его впервые в жизни, но сразу же понял, кому он принадлежит. Информационные машины, являвшиеся не более чем удаленными фрагментами этого грандиозного интеллекта, могли беседовать с людьми – но их голос не обладал этим тембром, в котором слышались безупречная мудрость и авторитет.

– Пусть он придет ко мне, – сказал Центральный Компьютер.

Элвин посмотрел на Президента и, великодушно не пытаясь развить победу, спросил:

– Разрешаете ли вы мне удалиться?

Президент окинул взором Зал Совета и, не обнаружив несогласия, ответил с некоторой растерянностью в голосе:

– Что ж, очень хорошо. Служители проводят тебя и потом приведут обратно. К тому времени мы закончим наше обсуждение. Элвин слегка поклонился в знак благодарности. Огромные двери распахнулись, и он вышел из зала. Джезерак сопровождал его. Когда двери опять задвинулись, Элвин повернулся к наставнику.

– Как ты думаешь, что сейчас предпримет Совет? – спросил он беспокойно. Джезерак улыбнулся.

– Как всегда, не терпится? – сказал он. – Не знаю, стоит ли обращать внимание на мои догадки, но, думаю, они примут решение запечатать Гробницу Ярлана Зея, чтобы никто больше не смог повторить твое путешествие. Тогда Диаспар останется, как и был, недосягаемым для внешнего мира.

– Этого-то я и боялся, – сказал Элвин с горечью.

– А ты все еще надеешься не допустить такого оборота событий?

Элвин ответил не сразу; он знал, что Джезерак прочел его мысли, но, по крайней мере, наставник не мог предугадать его планов, поскольку таковых и не было. Наступил момент, когда оставалось только импровизировать и осваивать каждую новую ситуацию по мере ее развития.

– А ты обвиняешь меня? – сказал вдруг Элвин, и Джезерак был удивлен новыми нотками в его голосе.

Это был след смирения, слабый намек на то, что Элвин впервые ищет одобрения у своих ближних. Джезерак был тронут, но одновременно ему хватило мудрости, чтобы не принимать это всерьез. В Элвине ощущалась напряженность, и нечего было полагать, что нрав его может надолго смягчиться в сколько-нибудь обозримом будущем.

– Это очень непростой вопрос, – произнес Джезерак медленно. – Мне так хочется сказать, что все знания обладают ценностью, а ты, без сомнения, немало добавил к нашим знаниям. Но из-за тебя возникли и новые опасности, а как знать, что окажется более важным на долгом пути? Часто ли ты думал над этим?

Несколько секунд учитель и ученик задумчиво разглядывали друг друга, и каждый, вероятно, смог лучше, чем прежде, представить себе точку зрения другого. Затем, в едином порыве, они вместе шагнули к длинному проходу, выводящему прочь из Зала Совета, а их эскорт терпеливо следовал позади.

Элвин знал, что этот мир – не для человека. Длинные, широкие коридоры тянулись, устремленные в бесконечность, залитые голубым сиянием – столь яростным, что оно болезненно слепило глаза. По этим огромным проходам в течение всей своей вечной жизни двигались роботы Диаспара; эхо человеческих шагов слышалось здесь, наверное, не чаще одного раза в столетие.

Это был подземный город, город машин, без которых Диаспар не мог бы существовать. В нескольких сотнях метров отсюда коридор выходил в круглый зал диаметром свыше километра, потолок которого поддерживался исполинскими колоннами, рассчитанными еще и на невероятную тяжесть Центральной Энергостанции. Именно там, согласно картам, пребывал вечный страж судьбы Диаспара – Центральный Компьютер. Да, зал был на месте и оказался даже обширнее, чем Элвин осмеливался предположить – но где же Компьютер? Элвин почему-то ожидал, что столкнется с одной гигантской машиной, хотя и сознавал всю наивность такого представления. Открывшаяся грандиозная, но совершенно непонятная панорама заставила его оцепенеть в удивлении и растерянности.

Коридор, по которому они пришли, закончился высоко в стене зала – несомненно, самой большой полости, когда-либо построенной человеком. Длинные скаты по обе стороны вели к далекому полу. Все это ослепительно ярко освещенное пространство было покрыто сотнями больших белых конструкций. Их совершенно неожиданный облик на миг заставил Элвина вообразить, что он видит перед собой подземный город. Впечатление было пугающе живым и не оставило его до самого конца. Нигде не было видно знакомого металлического блеска, издавна присущего слугам человеческим.

Здесь находился конечный этап эволюции, почти столь же долгой, как и человеческая. Начало ее терялось в тумане Рассветных Веков, когда человечество впервые научилось использовать энергию и выпустило в мир свои грохочущие машины. Пар, вода, ветер – все было пущено в ход на какое-то время, но вскоре отброшено. Энергия вещества приводила мир в движение веками, но и ее пришлось заменить; с каждой очередной заменой старые машины забывались, и новые вставали на их место. Очень постепенно, долгие тысячи лет шло приближение к идеалу безупречной машины – идеал этот некогда был мечтой, потом стал отдаленным будущим и, наконец, реальностью:

НИ ОДНА МАШИНА НЕ ДОЛЖНА СОДЕРЖАТЬ ДВИЖУЩИХСЯ ЧАСТЕЙ

Здесь покоилось конечное воплощение этого идеала. Его достижение отняло у человека не менее ста миллионов лет, и в момент триумфа он навсегда отвернулся от машин. Они достигли совершенства и, следовательно, могли вечно заботиться сами о себе, в то же время служа человеку.

Элвин более не спрашивал себя, который из этих безмолвных белых предметов и есть Центральный Компьютер. Он включал в себя все окружающее – и простирался далеко за пределы этого помещения, объединяя бесчисленные стационарные и подвижные машины Диаспара. Физические элементы Центрального Компьютера были разбросаны по всему Диаспару – подобно многим миллиардам отдельных клеток, составлявших нервную систему самого Элвина. Это помещение могло содержать в себе лишь коммутирующую систему, поддерживавшую рассеянные блоки в контакте друг с другом.

Не зная, куда идти дальше, Элвин рассматривал огромные плавные скаты и безмолвную арену. Центральному Компьютеру, осведомленному обо всем, происходящем в Диаспаре, должно быть известно, что он уже здесь. Оставалось лишь ждать инструкций. Знакомый, но по-прежнему внушавший трепет голос зазвучал так тихо и так близко, что Элвину показалось, будто эскорт ничего не слышит.

– Спустись по левому скату, – сказал голос. – Дальше я покажу тебе дорогу.

Элвин медленно пошел вниз, робот парил над ним. Джезерак и служители остались: то ли они получили такой приказ, то ли решили, что так удобнее наблюдать. А может быть, они попросту не дерзнули приблизиться к главному святилищу Диаспара. В конце спуска тихий голос вновь подсказал Элвину направление, и тот двинулся по проходу между титаническими конструкциями, похожими на дремлющих истуканов. Еще трижды голос обращался к нему, и, наконец, Элвин понял, что достиг цели.

Машина, перед которой он оказался, была меньше, чем большинство ее соседей, но Элвин все равно ощущал себя карликом. Пять ее сегментов своими плавными горизонтальными линиями напоминали присевшего зверя. Переведя взгляд на робота, Элвин лишь с трудом смог осознать, что оба аппарата – и робот, и компьютер – суть продукты единой эволюции, и даже именуются они одним и тем же термином «машина».

В метре над полом по всей длине конструкции тянулась широкая прозрачная панель. Элвин прижался лбом к гладкому, удивительно теплому материалу и заглянул внутрь машины. Сперва он ничего не увидел; затем, прикрыв глаза ладонью, различил тысячи подвешенных в пустоте точек слабого света. Они складывались в объемную решетку, значения которой Элвин понять не мог – подобно тому, как древний человек не мог проникнуть в тайну звездного неба. Цветные огоньки не сдвинулись со своих мест и не изменили яркости, хотя он и наблюдал за ними в течение долгих минут, забыв о том, что время идет. Наверное, если б он мог заглянуть в собственный мозг, то понял бы столь же мало. Машина казалась инертной и неподвижной, потому что он не мог видеть ее мысли.

Пожалуй, впервые у него начало складываться туманное представление о силах, оберегающих город. Всю жизнь он бездумно принимал чудеса синтезаторов, беспрерывно век за веком обеспечивавших все нужды Диаспара. Тысячи раз он наблюдал этот акт творения, почти не вспоминая, что где-то должен существовать прототип являющегося в мир предмета. Подобно тому как человеческий ум может надолго сосредоточиться на одной мысли, несравненно больший по объему мозг, являвшийся, однако, лишь частью Центрального Компьютера, мог объять и удержать в себе навечно самые сложные понятия. Образы всех вещей были заморожены в этой бесконечной памяти, ожидая одного лишь желания человека, чтобы стать реальностью. Поистине далеко ушел мир с тех времен, когда час за часом пещерные люди терпеливо вытесывали ножи и наконечники для стрел из неподатливого камня.

Элвин ждал, не рискуя заговорить, пока не получит какого-либо знака. Интересно, каким образом Центральный Компьютер узнает о его присутствии, может его видеть и слышать. Нигде не было видно признаков органов чувств – сеток, экранов, невыразительных кристаллических глаз, с помощью которых роботы обычно познавали окружающий мир.

– Изложи свое дело, – произнес ему на ухо тихий голос.

Казалось непостижимым, что это подавляющее скопище машинерии выражает свои мысли столь нежным голосом. Но Элвин сообразил, что льстит себе: занимавшаяся им доля мозга Центрального Компьютера, вероятно, не составляла и одной миллионной. Он был лишь одним из бесчисленных происшествий, привлекших внимание Компьютера в ходе надзора за Диаспаром. Трудно было говорить в присутствии того, кто занимал все окружающее пространство. Слова, произнесенные Элвином, словно исчезали в пустоте.

– Кто я? – спросил он.

Задай он этот вопрос одной из информационных машин города, ответ был бы известен заранее: «Ты – Человек». Такой ответ он не раз получал в действительности. Но теперь он имел дело с разумом совершенно иного порядка, и утомительная семантическая точность была излишней. Центральный Компьютер знает, что Элвин имеет в виду. Но это само по себе не предопределяет ответа.

Увы, ответ был именно таким, какого Элвин опасался.

– Я не могу ответить на твой вопрос. Сделать это означало бы раскрыть замысел моих конструкторов и тем самым разрушить его.

– Значит, моя роль была запланирована еще при строительстве города?

– Подобное можно сказать обо всех людях.

Эта реплика заставила Элвина остановиться. Она была вполне справедлива: люди в Диаспаре проектировались не менее тщательно, чем машины. Факт уникальности сам по себе не мог рассматриваться как достоинство.

Элвин понял, что о своем происхождении он здесь больше ничего не узнает. Нечего было пытаться перехитрить этот колоссальный интеллект или же надеяться, что тот выдаст информацию, которую ему приказано скрывать. Но Элвин не разочаровывался понапрасну: он чувствовал, что истина уже начинает просматриваться; да и не это, во всяком случае, было главной целью его визита сюда.

Он взглянул на робота, доставленного из Лиса, и задумался над следующим шагом. Если б робот узнал, что именно планирует Элвин, реакция могла быть очень бурной. Поэтому важно было сделать так, чтобы робот не услышал слов Элвина, обращенных к Центральному Компьютеру.

– Можешь ли ты устроить зону неслышимости? – спросил Элвин.

Тут же его охватило безошибочное «мертвое» чувство, вызванное полной блокировкой всех звуков при попадании в такую зону. Голос Компьютера, теперь странно безжизненный и зловещий, сказал ему:

– Теперь нас никто не услышит. Говори, что ты хотел сообщить мне.

Элвин бросил взгляд на робота: тот не сдвинулся с места. Возможно, робот ничего не подозревал, и Элвин совершенно ошибался, воображая, что у того есть собственные замыслы. Он, может быть, последовал за ним в Диаспар как верный, доверчивый слуга, и тогда действия Элвина выглядели как проявление недоверия и неблагодарности.

– Ты слышал, как я повстречал этого робота, – начал Элвин. – Он может обладать бесценными сведениями о прошлом, вплоть до тех времен, когда знакомый нам город еще не существовал. Не исключено, что он в состоянии рассказать нам о других мирах, помимо Земли, ибо сопровождал Учителя в его странствиях. К несчастью, речевые схемы робота заблокированы. Я не знаю, насколько эффективна эта блокировка, но хочу попросить тебя снять ее.

Его голос звучал мертво и пусто в зоне молчания: все слова поглощались, не давая отзвуков. В этой невидимой, лишенной резонанса сфере он ждал, пока его просьба будет исполнена или отвергнута.

– Твое обращение включает две проблемы, – ответил Компьютер. – Одна из них моральная, другая – техническая. Этот робот был создан, чтобы повиноваться командам определенного человека. Какое право имею я отменить их, даже если это в моих силах?

Элвин ждал подобного вопроса и заготовил на него сразу несколько ответов.

– Мы не знаем, в чем именно заключался запрет Учителя, – возразил он. – Если ты можешь общаться с роботом, то тебе, вероятно, удастся убедить его, что обстоятельства изменились, и необходимость в молчании отпала.

Этот подход был, конечно, очевиден. Элвин и сам пытался прибегнуть к нему, но надеялся, что безграничные умственные ресурсы Центрального Компьютера позволят тому добиться большего успеха.

– Это полностью определяется природой блокировки, – последовал ответ. – Можно установить такой блок, что возня с ним сотрет все содержимое ячеек памяти. Впрочем, я не думаю, чтоб Учитель обладал достаточным опытом для такой операции, требующей специальных методов. Я спрошу у твоей машины, есть ли в ее блоках памяти стирающий контур.

– Но ведь может случиться и так, – воскликнул Элвин, внезапно встревожившись, – что стирание памяти произойдет просто от самого вопроса о таком контуре?

– Для подобных случаев имеется стандартная процедура, которой я и последую. Я буду давать вторичные команды, указывая машине, что мой вопрос следует игнорировать при возникновении такой ситуации. Подобным методом ее можно будет втянуть в логический парадокс, так что независимо от того, ответит ли она мне или промолчит – все равно ей придется нарушить инструкции. В аналогичных случаях все роботы в целях самозащиты поступают одинаково. Они сбрасывают свои входные контуры и ведут себя так, словно никакого вопроса им никто не задавал.

Элвин был не рад, что затронул эту тему, и после некоторой внутренней борьбы решил принять ту же тактику – сделать вид, что он не задавал никакого вопроса. Во всяком случае, он был уверен хотя бы в том, что Центральный Компьютер вполне готов справиться со всеми ловушками, которые могли быть расставлены в блоках памяти робота. Элвин совсем не желал, чтобы машина превратилась в груду хлама; тогда он с гораздо большей охотой вернул бы ее в Шалмирану со всеми нетронутыми секретами.

Со всем терпением, на которое он был способен, Элвин ждал окончания безмолвной, неощутимой встречи двух интеллектов. Это был контакт между двумя разумами, сотворенными человеческим гением в золотую эпоху его величайших достижений. Никто из ныне живущих не был в состоянии понять их полностью.

Спустя немало минут снова раздался глухой, безликий голос Центрального Компьютера.

– Я установил частичный контакт, – сказал он. – По крайней мере, я выяснил природу блокировки и догадываюсь о причине ее наложения. Разомкнуть ее можно лишь одним путем. Этот робот заговорит вновь не раньше, чем Великие сойдут на Землю.

– Но это же глупо! – запротестовал Элвин. – Второй приверженец Учителя тоже верил в них и пытался объяснить нам, на что они похожи. Большую часть времени он нес чепуху. Великие никогда не существовали и никогда не будут существовать.

Это казалось полным тупиком, и Элвин ощутил горькое, безысходное разочарование. Воля безумца, умершего миллиард лет назад, отсекала его от истины.

– Ты, возможно, прав, – сказал Центральный Компьютер, – утверждая, что Великие никогда не существовали. Но это не означает, что они никогда не будут существовать.

Последовало новое длительное безмолвие. Сознания обеих машин опять вступили в осторожный контакт, а Элвин раздумывал над смыслом услышанного. А затем, без всякого предупреждения, он оказался в Шалмиране.