Онлайн чтение книги Секретный архив Шерлока Холмса The Confidential Casebook of Sherlock Holmes
Шэриэнн Луитт. ТАЙНЫЙ БРАК ШЕРЛОКА ХОЛМСА

Как известно, с 1891 до 1894 год Шерлок Холмс считался погибшим у подножия Рейхенбахского водопада вместе со своим злейшим врагом профессором Мориарти. Когда он наконец появился перед доктором Ватсоном, то на вопрос своего друга, что он делал в течение этого времени, сыщик упомянул о путешествиях в Тибет, Персию, Мекку и Хартум и о нескольких месяцах, проведенных в исследовательской лаборатории на юге Франции. Но он умолчал о дипломатической миссии, предпринятой им по просьбе его брата Майкрофта, которая привела к высшей степени неромантическому… браку сыщика!!!

Миссия была мне навязана, но я не мог отказать Майкрофту. Поручения Майкрофта обычно были интригующими и в то же время важными, предоставляли возможность послужить королеве.

Тем не менее в 1893 году я не испытывал желания отправляться в Аравию. Работа во французской лаборатории неплохо продвигалась, и я был поглощен ею целиком и полностью. К тому же недавние исследования в Германии были весьма многообещающими – мне хотелось их продолжить, и я истратил немало времени и денег на необходимые препараты и оборудование.

С большим сожалением я сел на корабль в Марселе и наблюдал за удаляющимся французским берегом. В кармане у меня лежал запечатанный кожаный конверт, который Майкрофт поручил мне доставить в Мекку турецкому представителю, и другие послания чиновникам на Аравийском полуострове.

Для выполнения этой миссии мои детективные таланты не были нужны. Просто Майкрофт не мог поручить ее курьеру из министерства иностранных дел, так как контакт был неофициальным, но он абсолютно не нуждался в моем опыте и способностях.

— Чепуха! — заявил он, когда я заметил, что любой ориенталист способен выполнить эту задачу лучше меня. — Ни у кого из них не хватит на это духу. А твое знание языка и культуры позволит тебе, как Бертону[61]Бертон Ричард Франсис (1821–1890) — британский путешественник и востоковед. проникнуть в запретный город Мекку. Никто не подходит для этого лучше, чем ты.

Но я не должен был путешествовать обычным маршрутом паломников. Миссия в Мекку была последней в серии нескольких интервью и писем к арабам, египтянам и туркам в различных районах Аравии. Задача была не только скучной, но и трудоемкой. Составляя для меня маршрут, Майкрофт предписывал мне пересечь пустыню Руб-аль-Хали, чтобы посетить в соответствии с замысловатым графиком все указанные им адреса.

Майкрофт отлично знал, что Руб-аль-Хали – самая негостеприимная пустыня в мире. Там нет колодцев, а все немногочисленные источники отравлены. Даже не все арабы способны выжить в этих песках, а тем более пересекать их, сопровождая путешественников. Только одно-два самых свирепых бедуинских племени способны предпринять такой переход. Даже в комфортабельной атмосфере клуба Майкрофта эта перспектива выглядела достаточно неприятной, а в раскаленной от жары Джидде я искренне пожалел, что не сопротивлялся поручению более упорно.

Но страшнее жары была ужасающая сухость воздуха. Уже высадка с корабля стала кошмаром. Мой костюм промок от пота, а язык присох к гортани, прежде чем я поднял свои чемоданы, чтобы ступить на твердую землю. В нос ударило чудовищное зловоние – узкий проход заполняла толпа немытых нищих и носильщиков, просящих милостыню или работу. Торговцы водой требовали за грязную бутылку, наполовину наполненную жидкостью, цену, за которую в самой дорогой лондонской пивной можно было приобрести две пинты эля. Но меня терзала такая сильная жажда, что я стал пересчитывать в уме наличествующую у меня мелочь, проверяя, располагаю ли я необходимой суммой.

Прежде чем я успел приобрести воду, мои чемоданы выхватил у меня из рук смуглокожий, жилистый молодой человек.

— Мои вещи! — воскликнул я, но он не остановился, пока не дошел до улицы. Впрочем, это название едва ли подходило к не вымощенной даже толком дороге.

Носильщик поставил мой багаж в утрамбованную грязь и стал с криками махать руками каждому проезжающему экипажу. Наконец ему удалось остановить маленькую повозку.

— Вам нужно в Эр-Рияд, сэр? — спросил он, передавая мои чемоданы вознице. — Это мой кузен Садах – он отвезет вас туда. Всего два фунта – это очень дешево.

— Нет, сэр, это очень дорого, — ответил я по-арабски. — Я не заплачу более полутора.

Носильщик широко ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами. Потом он коснулся пальцами правой руки груди, губ и лба и протянул ее мне ладонью вверх.

— Почему вы не сказали, что вы правоверный, сэр? — спросил он не без раздражения на родном языке. — Я бы не стал назначать цену, как для неверного. Салах доставит вас за полцены, если вы не отправляетесь в район паломничества. Тогда он отвезет вас бесплатно – для нас честь приветствовать вас в святых местах.

Было ясно, каким образом сэру Ричарду Бертону удалось попасть в город, закрытый для всех, кроме мусульман. Ведь он знал больше об исламских обычаях и религии, чем любой человек в Британии, еще до того, как совершил паломничество. Все оказывалось еще менее интересным, чем я ожидал.

— Благодарю вас, но сначала я собираюсь в Эр-Рияд, — ответил я. — Поэтому согласен на вашу цену. Всего хорошего. — Я дал ему два пенса и забрался в повозку, пахнущую верблюжьим молоком и свалявшейся шерстью.

Я был готов к долгому путешествию, но мы прибыли в столицу на закате, когда муэдзины призывали на молитву со всех городских минаретов. При виде ослепительно белых башен на фоне темнеющего неба и слыша повторяющиеся гортанные крики, я по-настоящему ощутил, что нахожусь в далекой, чужой стране. Зрелище окруженных яркими звездами минаретов было поразительным, но я предпочел бы оказаться в комфортабельной гостиной в удобном кресле.

В воздухе быстро холодало, но вечер не избавлял от сухости. В горле у меня скребло так сильно, что я бы с радостью заплатил любую цену за глоток воды. Салах остановил повозку, расстелил коврик и начал молиться. При этом он смотрел на меня так, словно приглашал присоединиться к нему, но я отошел подальше, чтобы не мешать исполнению долга правоверного.

Темнота наступала быстро. Долгие мягкие сумерки розово-янтарного оттенка незнакомы этим местам резких контрастов, бескрайних пустынь и исступленной веры. Когда Салах закончил молитву, мы снова сели в повозку и проехали последние две мили до города гораздо быстрее, чем я ожидал. Прохлада, пришедшая с темнотой, казалось, вдохнула жизнь в чалую лошадь, которая навострила уши и стала двигаться куда бойчее. Солнце перестало припекать, и бедное животное радостно предвкушало возвращение домой.

— Уже слишком поздно, — объяснил Салах, когда мы обнаружили городские ворота запертыми на ночь. Эр-Рияд – средоточие одного из самых строгих направлений ислама, и его ворота закрываются после вечерней молитвы. — Нам придется найти лагерь, где живет мой шурин. Он находится где-то близко – я часто бываю там. Мы ведь не изнеженные горожане – мы гордимся нашей бедуинской семьей. Сейчас в лагере два моих племянника – они учатся жить в пустыне и не вырастут испорченными, ленивыми и неверующими городскими парнями. Когда моим сыновьям исполнится тринадцать, я пошлю их в пустыню к дяде.

Так как выбора у меня не было, я позволил Салаху отвезти меня к палаткам у скалистого гребня. Я заметил их смутные очертания, но не сразу понял, что это бедуинский лагерь. Костры были спрятаны в глубоких ямах в песке, вокруг которых сидели на превосходных коврах мужчины, покуривая трубки.

Салах подошел к старшему из них, чья кожа была смуглой и морщинистой, как пустой мех для воды, лежащий под сиденьем возницы. Волосы под его куфьей были, несомненно, такими же белыми, как длинный халат жителя пустыни, а нос, похожий скорее на птичий клюв, впечатлял размерами и остротой.

Старик поднялся с изяществом, удивительным в столь преклонном возрасте, и приветствовал наше появление в бедуинском племени мурра.

— Мы рады исполнить закон гостеприимства, обязательный в пустыне и для всех правоверных. Ибо разве не говорил Пророк, что устранение препятствия на пути истинной веры есть форма милосердия? Улыбаться и радоваться гостю – уже милосердие. Мы рады приветствовать вас у нашего костра.

Салах поклонился и представил меня.

— Этот господин – путешественник из Европы. Его зовут Шерлок Холмс и он служит своей повелительнице, королеве Англии.

Старик одобрительно кивнул и ткнул носом в освобожденное место на соседнем ковре.

— Я Бадер ибн Абдулла из бедуинов мурра. Мы ждем прибытия молодого человека из Эр-Рияда, который хочет, чтобы мы проводили его через пустыню Руб-аль-Хали.

Я сразу же встрепенулся:

— Вы пересекаете Руб-аль-Хали? Я слышал, что даже бедуины предпочитают обходить стороной это место.

«Ибо оно самое пустынное место в мире, — добавил я про себя, кроме, возможно, Южного полюса. Там нет питьевой воды, на движущихся дюнах ничего не растет, и путника подстерегают зыбучие пески, где вода отравлена токсичными веществами, выделяемыми из песка».

Ибн Абдулла улыбнулся, словно обрадованный моими словами.

— Это так, мистер Шерлок. Из всех бедуинов только мурра неоднократно пересекали пустыню. Мы знаем нужные пути и можем провести по ним любого за хорошую плату.

Молодой человек, подававший Салаху кофе, скорчил гримасу. Затем он подал мне украшенный золотом стаканчик размером с наперсток на узорчатом медном подносе. Я понюхал его содержимое. От напитка исходил запас кардамона, но судя по лицам окружающих, от меня ожидали, что я его выпью. Отказаться означало оскорбить хозяев. Я осушил стакан одним глотком, и хотя кофе имел весьма странный привкус, он оказался довольно вкусным и освежающим.

— Великолепно, — искренне сказал я старику и улыбнулся молодому человеку. Он то же улыбнулся в ответ и налил мне вторую порцию, которую я медленно смаковал.

— Когда вы собираетесь отправиться через пустыню? — спросил Салах.

Ибн Абдулла пожал плечами.

— Через день и ночь, если будет на то воля Аллаха. Возможно, через две ночи. Долго ждать мы не можем. Через две недели будет поздно – песчаные бури станут слишком опасными. Тогда нам придется дожидаться конца сезона бурь, а это не понравится молодому человеку из Эр-Рияда. — Старик улыбнулся. — По пути можно хорошо поохотиться с соколами, но я уверен, что этот толстый, воспитанный по-западному Рашид не увлекается охотой. Не думаю, что он умеет обращаться с соколами.

Сидящие рядом засмеялись. Я испытывал любопытство и надеялся, что услышу продолжение. Конечно, я знал, что прежде царствовавшее семейство было изгнано из Эр-Рияда, а Рашидов местные жители считали выскочками и узурпаторами. Но оба семейства враждовали уже очень давно, так что кто бы из них ни одержал верх, это вряд ли имело бы для них большое значение.

— Значит, вас нанял в проводники кто-то из новой королевской семьи? — спросил я. — Неужели у него нет более важных дел?

Ибн Абдулла снова улыбнулся – на сей раз его лицо приобрело хитрое выражение.

— У остальных членов семьи, возможно, и есть, — ответил он. — Но юный Махмуд только что вернулся после учебы в Оксфорде и Швейцарии, поэтому ставит себя выше всех остальных. Скажите, сэр, вы когда-нибудь были в Швейцарии? Почему, побывав там, Махмуд должен отказываться от своего народа и от долга перед Богом? Те, кто едут на Запад, набираются там безбожных мыслей и считают, что образ жизни мурра для них недостаточно хорош. «Сейчас новый век, — говорят они. — Нам нужны дома и автомобили». Скажите, сэр, что вы думаете об автомобилях?

— Что в пустыне они бы выглядели нелепо, — откровенно ответил я. — Они годятся только для мостовых. А здесь песок забьется в мотор, и машина выйдет из строя.

Старик хлопнул ладонью по колену.

— Вот именно! А когда автомобиль сломается, вы не можете есть, пить или согреваться с его помощью. От него здесь нет никакой пользы – он не может учуять воду под землей, определить, в каком колодце вода чистая, а в каком зараженная. Нет, я не согласен, что верблюд принадлежит прошлому, а автомобиль поможет нам покорить пустыню. Хотя я вовсе не отрицаю все, приходящее с Запада, — поспешно добавил он, очевидно, боясь меня обидеть. — Смотрите! — Закатав рукав, старик продемонстрировал самые красивые швейцарские часы, какие только мне доводилось видеть на руке джентльмена, о чем я тут же сказал ему.

— Тогда я должен подарить их вам, — заявил он, снимая часы с запястья.

— Вовсе нет, сэр, — запротестовал я. — С моей стороны было бы недостойно принимать такой подарок после столь короткого знакомства.

— Нет-нет, — настаивал старик, кладя часы мне на колени. — Для меня честь, если вы будете носить их, вспоминая о нашей дружбе. Кроме того, нам здесь лучше обходиться без часов. Наша молодежь должна учиться узнавать по солнцу и теням, когда приходит время для молитвы и не становиться рабами иностранных механизмов, которые могут сломаться. Лишь часы Аллаха показывают точное время, чтобы мы никогда не пропускали время намаза.

Я не мог отказаться. Арабы, особенно бедуины, судят о человеке не по его образованию и достижениям, как в Англии, а по благочестию, великодушию и храбрости. Такой щедрый подарок увеличил бы уважение соплеменников к ибн Абдулле. Но даже зная это, я испытывал чувство вины. Мне следовало сказать, как подходят старику эти часы, а не просто восхищаться ими. Бедуины весьма чувствительны к подобным вещам, и хотя я был неплохо знаком с языком и обычаями жителей городов в таких странах, как Египет и Сирия, между ними и обитателями пустыни была существенная разница, что мне придется учитывать во время предстоящего долгого путешествия.

Поблагодарив старика, я надел часы на руку. Я ношу их и поныне из почтения не только к ибн Абдулле, но и ко всем жителям Аравийского полуострова, с которыми я встречался и которые кажутся мне достойными всяческого уважения, хотя и не в том смысле, в каком к арабам относятся в Англии. Там их считают благородными, но простодушными и примитивными туземцами, среди которых, однако, немало хитрых и вороватых личностей.

В ночном небе над лагерем поблескивал серебряный полумесяц, а звезд можно было насчитать великое множество. Бархатный небосвод усеивали тысячи светящихся точек, многие из которых я не мог ни узнать, ни назвать. Меня интересовало, имеют ли все они английские названия.

Юноша, который наливал мне кофе, проводил меня к месту ночлега – куче замысловато сплетенных циновок в большом шатре. Двое моих соседей уже храпели – одним из них был мой возница Салах.

— Пожалуйста, дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится. Служить вам – честь для мурра, — сказал юноша по-английски с сильным акцентом. Меня удивило его знание языка, и я спросил, грамотен ли он.

— Я могу читать Коран и Хадисы и достаточно хорошо писать, хотя мой наставник говорит, что мой почерк разобрать труднее, чем след верблюда в песке, — ответил юноша по-арабски. Несомненно, он получил хорошее образование. — Вы отправитесь с нами в путешествие? Мне бы хотелось улучшить мой английский и французский, если это возможно.

То, что бедуины собирались пересечь Руб-аль-Хали и вскоре отправятся в путь, давало мне определенные преимущества. Для выполнения миссии в Эр-Рияде мне вполне должно было хватить завтрашнего утра, а отряд не выедет раньше чем послезавтра. Кроме того, в таком случае будет нелегко проследить, куда я направляюсь. Майкрофт предупредил меня о необходимости соблюдать осторожность, выполняя это поручение. Не должно оставаться никаких свидетельств того, как я нанимал проводников и скупал провизию в городе.

— Если ваши вожди не будут возражать, я с удовольствием вам помогу, — ответил я. — Но вы, безусловно, можете практиковаться в английском и французском с этим Рашидом. Насколько я понимаю, он учился в Оксфорде и Швейцарии, значит, достаточно хорошо владеет этими языками.

Юноша усмехнулся.

— Я вообще не стану с ним разговаривать. Он враг моей семьи, и когда-нибудь я похороню его в пустыне и помолюсь за его душу.

Я поднял брови.

— Выходит, вы из дома Сауда? — Этот вопрос я мог бы и не задавать. Семья Рашида свергла ибн Сауда с его трона в Эр-Рияде, хотя, если бы не хорошее образование юноши, я мог бы счесть его бедуином, считающим Рашидов ответственными за какие-то личные беды. Но для бедуина он был слишком хорошо образован и держался чересчур независимо в обществе старших.

— Я Абдул Азиз ибн Сауд, — с гордостью заявил юноша.

Не просто член королевской семьи, а низвергнутый юный принц! Майкрофт высоко отзывался о нем и его отце, восхищаясь незаурядным умом мальчика и его политическим чутьем.

«Когда-нибудь он станет замечательным королем, и если мы поможем ему, то всю свою жизнь он будет другом Англии», — припомнились мне слова Майкрофта, доносившиеся из глубины кожаного кресла и клубов сигарного дыма.

Но ибн Сауд был свергнут своими старыми соперниками Рашидами, а мальчик изгнан в пустыню вместе со своей сестрой Ноурой. Местопребывание его родителей и других членов семьи до сих пор оставалось неизвестным – было весьма вероятно, что их уже нет в живых.

— Ваше высочество, — заговорил я, вставая и кланяясь, как поступил бы, разговаривая с европейским аристократом высокого ранга, — знакомство с вами – честь для меня. Мое имя Шерлок Холмс, и я нахожусь в Аравии с миссией, порученной моей королевой.

— Шерлок Холмс? — быстро переспросил юноша. — Я читал о том, как вы раскрыли много запутанных преступлений. В английских газетах я читал много интересного. Так что это для меня честь встретиться с вами.

Он произнес это на вполне сносном английском. Именно тогда я окончательно решил отправиться через Руб-аль-Хали с отрядом бедуинов. Мне хотелось побольше узнать об этом саудовском принце, который чувствовал себя среди мурра, как дома, а также встретиться с Рашидом, который собирался путешествовать вместе с нами. Возможно, я не смогу добыть никакой важной информации, но, по крайней мере, это будет стимулировать активность моего интеллекта на протяжении долгого и трудного пути.

К полудню следующего дня я закончил свои дела в Эр-Рияде. Салах доставил меня в оба дома, которые я должен был посетить, и бесплатно отвез назад в лагерь мурра.

— Все равно сейчас уже поздно для хорошего заработка, а я буду рад снова встретиться с ибн Абдуллой, — сказал возница с приятной улыбкой. — Я успею вернуться домой, прежде чем ворота закроют после вечерней молитвы.

Я дал ему щедрые чаевые, а потом отправился к пожилому вождю бедуинов просить взять меня в путешествие. Ибн Абдулла хотя и провел жизнь в шатрах среди песков, но торговался из-за гонорара так же упорно, как, очевидно, натаскивал своих соколов. В конце концов мы сошлись на цене, которая значительно превышала мои пожелания, но была гораздо ниже установленного Майкрофтом бюджета. Мне предоставлялась маленькая отдельная палатка с несколькими циновками и одеялами, а питаться я должен был с группой Рашида, которую будут обслуживать подростки.

Я попросил, чтобы мне выделили в услужение Абдула Азиза, который будет ставить и складывать мою палатку, а также заботиться о моем верблюде и помогать мне садиться на него. Старик утверждал, что среди подростков нет никакого Абдула Азиза и что он никогда не слышал о доме Сауда. Я пожал плечами и объяснил, что паренек хочет попрактиковаться со мной в английском и французском, а так как в лагере такой только один, неважно, какое имя я дал ему «по ошибке». Ибн Абдулла глубокомысленно кивнул и согласился, что мне необходим такой помощник.

Группа Рашида прибыла только на закате следующего дня. Они приехали на великолепных лошадях, которых ибн Абдулла потребовал отправить назад в Эр-Рияд.

— Они не переживут перехода через Руб-аль-Хали, — сказал он, глядя на гостей так, словно считал, что им этого тоже не пережить.

В группе было четыре человека. Ахмед аль-Рашид принадлежал к тем представителям арабской знати, которых легко можно встретить в западных университетах. Он был достаточно красив и недурно сложен, но явно начинал предаваться излишествам, к которым склонен его народ. На вид ему было лет двадцать пять, но он уже порядком растолстел, а лицо его выглядело отечным и дряблым. Красная, покрытая пятнами кожа свидетельствовала о пристрастии к выпивке. Во время путешествия ему, безусловно, придется нелегко, так как ибн Абдулла не собирался терпеть в лагере алкогольных напитков.

Хотя я и не мусульманин, но должен признать, меня восхищал вождь мурра. Он не позволял никаких отклонений от правил своей религии ни себе, ни своему племени. Причем в нем не было ни капли лицемерия – он был самым безукоризненно честным и глубоко благочестивым из всех, кого мне приходилось наблюдать. Меня интересовало, почему Ахмед аль-Рашид, который казался полной противоположностью старику, решил путешествовать с ним.

Спутниками аль-Рашида были двое слуг, а третий – его школьный товарищ, не принадлежащий к знати, но, по-видимому, из очень богатой семьи. Он носил невероятное имя – Халил ибн Питерсон, что подразумевало любопытную историю, которую мне не терпелось услышать. Не исключено, что этот Питерсон в большей степени, чем аль-Рашид, обладал добродетелями своего народа и в меньшей – его пороками, что нередко встречается и в Англии при дружбе подобного свойства.

Я праздно наблюдал, покуривая трубку, как слуги устанавливают палатку Рашида. Это было нелегким делом, так как в ней имелось по меньшей мере три «комнаты», несколько медных канделябров, а также столов и стульев из дорогого дерева с изысканной резьбой и перламутровой инкрустацией. Вторая палатка, предназначенная его другу, была меньшего размера, но в ней также нашлось место масляным медным лампам и мебели.

Абдул Азиз, юный принц, исполняющий обязанности моего оруженосца, присел на корточки позади меня, также наблюдая за этой роскошью, воздвигаемой среди сурового быта бедуинов.

— Он не уважает жителей пустыни, которые куда достойнее его, — с презрением сказал Абдул Азиз. — Ахмед аль-Рашид пытается показать, что он выше их, но показывает лишь собственную глупость. Ему кажется, что он уберет меня в пути – значит, он в самом деле глуп.

Я глубоко затянулся трубкой.

— Никогда не следует недооценивать врага, — заметил я. — А почему вы считаете глупостью всю эту мебель и прочее?

— Потому что нам придется тащить через Руб-аль-Хали столько воды, сколько мы в состоянии унести, — ответил юноша. — Мы можем полагаться только на верблюдов, а многие из них погибнут в пути. Чем тяжелее будут нагружены верблюды, тем скорее они начнут умирать от жажды. Без верблюдов мы все погибнем.

— Хм-м! — протянул я, глядя на палатку, уже готовую к приему обитателей.

Табак в моей трубке был весьма недурен, а оценка Аб-дулом Азизом Рашида соответствовала моей собственной. Парень, безусловно, был куда более смышленым, чем многие представители королевских семейств Европы. Наше министерство иностранных дел могло только мечтать, чтобы некоторые из Габсбургов были столь же толковы.

На песке зашевелились тени, и Абдул Азиз успел ускользнуть, прежде чем ко мне подошел слуга Рашида. Он поклонился, коснувшись сердца и лба, словно обращаясь к правоверному.

— Мой господин хотел бы, чтобы вы почтили его скромную палатку своим присутствием на обеде сегодня вечером. Он слышал, что вы – великий Шерлок Холмс из Англии. Так как мой господин провел много лет в этой прекрасной стране, он считает ее своей настоящей родиной, а вас – своим соотечественником.

— С удовольствием пообедаю с вашим господином, — ответил я. — Позвольте мне переодеться во что-нибудь более подобающее, и я сразу же отправлюсь к нему.

Слуга снова поклонился и быстро отошел. Я пошел к себе в палатку, зажег фонарь-«молнию» и снял длинный белый халат, который носил с местным головным убором. Я не пытался кого-то обмануть этим маскарадом, но арабская одежда гораздо удобнее и прохладнее, чем шерстяные брюки и крахмальный воротничок. Люди, живущие в суровом климате, знают, как сделать его более сносным, и было бы нелепым игнорировать их коллективный разум. Однако сейчас я облачился в один из трех костюмов, которые взял с собой, надев свежую крахмальную манишку и воротничок, дабы представлять ту Англию, которую знал Ахмед аль-Рашид. Меня проводили в его палатку, внутри походившую на городской дворец, и усадили в резное кресло с шелковыми полушками.

Аль-Рашид радостно приветствовал меня, потом взял у слуги кувшин с розовой водой и полил ее мне на руки с таким любезным видом, что я стал думать, не ошибся ли я в нем и не окажется ли он приятным спутником. Аль-Рашид подал мне полотенце, затем повторил весь ритуал для своего друга Питерсона.

— Хорошо, что здесь имеется цивилизованная компания, — сказал он. — Ваше присутствие – большая честь для нас, мистер Холмс. Наверное, не найдется человека на прекрасной земле Англии, который не читал о вашей блистательной службе делу правосудия. Вы – последний из рыцарей короля Артура, и память о вашем посещении моей скромной палатки я буду лелеять до конца дней и в загробном мире.

— Благодарю вас, сэр, хотя боюсь, что вы преувеличиваете мои заслуги. Газеты уделяли внимание моим расследованиям куда больше, чем они того стоят. Напротив, это для меня честь познакомиться с принцем царствующего дома Рашида, как и с вами, сэр, — добавил я, обернувшись к Питерсону.

— Это Халид ибн Питерсон, мой друг со школьных дней, — представил его аль-Рашид.

— Питерсон? — переспросил я. — Это не арабская фамилия.

— Разумеется, сэр, — кивнул Питерсон.

Глядя на него при ярком освещении, я видел несомненные признаки смешанного происхождения. У него были темные глаза и профиль араба, но кожа была слишком светлой для палящего солнца пустыни, а выбивавшиеся из-под куфьи волосы имели темно-рыжий оттенок, очевидно, промежуточный между черными волосами арабской матери и светлыми – отца-европейца. В отличие от аль-Рашида, Питерсон носил свой халат, как королевское одеяние, а по его лицу и движениям я чувствовал, что это крепкий и худощавый молодой человек, который не пал жертвой обжорства, пьянства и лености.

— Мой отец был учеником сэра Ричарда Бертона и прибыл в Аравию с его группой. Отца звали Джордж Питерсон, а его отцом – моим покойным дедом – был Ричард Питерсон, лорд Филлипсборн, — продолжал Питерсон, говоря по-английски без всякого акцента. — Мой отец изучал в Оксфорде арабский язык и ислам, но для него это являлось всего лишь упражнением интеллекта, покуда он не отправился в Аравию для расширения своих знаний. Насколько мне известно, мой дед гордился способностями отца к языкам и его осведомленностью в области восточных культур, надеясь, что Джордж когда-нибудь станет послом в Египте или Турции.

Но мой дед отнюдь не обрадовался, когда его единственный сын отбыл в Аравию с великим искателем приключений, сэром Ричардом Бертоном. Мой отец обладал страстью к познанию истины. Покинув группу Бертона, он стал учиться у одного из крупнейших знатоков ислама в Джидце и на втором году пребывания здесь принял веру Пророка. Ему пришлось отказаться от большого состояния в Англии, так как семья осудила его и лишила наследства.

Учитель высоко ценил моего отца, привез его в Мекку и представил как знатока законов верховным имамам. Одному из них, великому поэту Исе ибн-Халилу, так приглянулся молодой англичанин, что он устроил его брак со своей дочерью. Моя мать была лучшей невестой в Мекке, славившейся не только красотой, но также ученостью и благочестием. Таким образом, я рос в арабском доме со всеми преимуществами богатства и образования. Но больше всего я ценю то, что мои родители и мой дед были людьми великого ума и веры. После того как три моих дяди пали в бою, мой дед усыновил отца, и так как он уже очень стар, отцу предстоит унаследовать все его состояние.

— Но Джордж Питерсон унаследовал и состояние Питерсонов, — заметил я, вспомнив прочитанное в газетах. — Он был единственным прямым наследником мужского пола, а согласно какому-то очень старому пункту в завещании предков, состояние переходит только к прямому потомку. Суд поддержал это решение, хотя многие члены семьи были в ужасе. Халид улыбнулся.

— Да. Я второй сын моего отца. Мой брат унаследует все, чем наша семья владеет здесь, и займет место среди величайших знатоков шариата А меня отправят в изгнание содержать наш дом и поместье в Англии. По этой причине меня посылали туда изучать английские законы, как мой брат изучает исламские. Я люблю брата и почитаю его как старшего, но мне бы очень хотелось с ним поменяться.

— А мне бы хотелось навсегда остаться в Англии, — вздохнул аль-Рашид. — Впрочем, здесь имеются свои преимущества. Однако время обедать. Хотите что-нибудь выпить, мистер Холмс? У меня есть сносное бренди и приличный скоч.

Питерсон и я предпочли воду, а аль-Рашид налил себе солидную порцию виски.

— Насколько я понимаю, мой друг Халид не пьет, потому что он мусульманин и опасается греха. Хотя в Англии он не возражал против пива. Но вы ведь не мусульманин, мистер Холмс. Почему же вы предпочитаете воду хорошему скочу?

— Мое тело не привыкло к этому климату, ваше высочество, а алкоголь быстро обезвоживает организм. Возможно, для привыкшего к пустынным условиям это не препятствие, но так как Руб-аль-Хали известна как самое засушливое место на Земле, я думаю, мне лучше воздержаться.

Аль-Рашид кивнул и отодвинул свой стакан. Появились слуги, поставившие на большой медный стол тарелки, наполненные бараниной с рисом и овощами. Потом они принесли фарфоровую и серебряную посуду, а также большие ложки, свидетельствующие о западных пристрастиях. Бедуины едят руками с большого блюда, поэтому церемониал омовения рук является не только жестом гостеприимства, но и санитарной процедурой. Пиша была превосходной, и я сожалел о том, что Ватсон – большой любитель баранины – не может ее попробовать.

Во время еды беседа перешла на предстоящий брак мистера Питерсона, устроенный его родителями.

— После нашего возвращения Халид окончательно ударился в религию, — вздохнул аль-Рашид. — В Оксфорде он был первым учеником и никогда не присоединялся к нашим попойкам, а посещая публичный дом, всегда вступал с девушкой в брак.

— Это старая традиция, придерживаться которой не составляет труда, — запротестовал Питерсон. — Перед уходом я всегда разводился. Кроме того, девушки не понимали, что я произношу, так как я говорил по-арабски. Для них это не имело никакого значения.

— Зато имело для тебя, — с неприятной усмешкой сказал аль-Рашид.

— Извините, но каким образом можно вступить в брак на несколько часов? — спросил я из любопытства и надеясь избежать длительного спора

Питерсон махнул рукой, словно отмахиваясь от мухи.

— Согласно мусульманскому обряду, для вступления в брак мужчине достаточно трижды сказать женщине «я женюсь на тебе», а для развода – «я развожусь с тобой», после чего процедура считается законной. Арабские мужчины, уезжая надолго и не беря с собой своих настоящих жен, обычно вступают во временный брак на краткий период, чтобы наслаждаться домашними удобствами.

Подобная традиция показалась мне слишком опасной. Для меня это было всего лишь причудливым иностранным обычаем, но некоторые мужчины, имеющие слабость к прекрасному полу, могли бы вступать в брак великое множество раз. Например, Ватсон, если бы ему представилась подобная возможность, наверняка бы женился еще до окончания школы!

Именно подобные обычаи делали этот народ примитивным. Если брак можно заключить, всего лишь пробормотав несколько слов, если для освящения союза не требуется присутствия церкви и государства, значит, людям не знакомы самые важнейшие институты цивилизации. Брак – достояние цивилизованных народов, а арабы остаются дикими с их постоянными грабительскими набегами и межплеменными войнами.

— Я всегда считал английских леди куда более смышлеными, чем наши женщины, — заговорил аль-Рашид. — Они предоставляют мужчине то, в чем он больше всего нуждается, не давая никаких обязательств на период, составляющий час с небольшим, в то время как здесь от временных жен требуют готовить пищу и следить за домом. Хотя при разводе им выплачивают солидную сумму, она все равно меньше той, которая женщина в английском борделе зарабатывает за неделю.

— Но служащие в подобных заведениях должны все время платить за комнату, стол и одежду, — возразил я. — Насколько я понимаю, временных жен обеспечивают всем этим бесплатно.

Халид кивнул и улыбнулся.

— Совершенно верно. Им также часто дарят ковры и драгоценности.

— Но те несчастные, которые были вынуждены работать в публичных домах, считаются непригодными для брака, и когда они стареют, то вынуждены просить милостыню, если им не удалось накопить денег, — заметил я, думая о беднягах, которым приходилось проводить преклонные годы в благотворительных заведениях моей родной страны.

Даже аль-Рашид выпучил глаза от удивления.

— Непригодными для брака? — переспросил он. — Почему временная жена должна быть более непригодной для брака, чем любая разведенная женщина? Иногда вторая или третья жена, которая старше других, отличная домохозяйка и кухарка. Какое имеет значение, что ее красота поблекла?

Я забыл, что мусульманским мужчинам дозволяется иметь четырех жен. Ватсону повезло, что он никогда не бывал в Аравии, ибо иметь четырех жен означало содержать их всех и одинаково о них заботиться. По зрелом размышлении не приходится удивляться, что большинство арабских мужчин предпочитают ограничиваться одной женой.

Халид Питерсон покачал головой.

— Вы должны простить моего друга, — сказал он мне. — Он обеспокоен тем, что ему придется жениться на молодой и строптивой бедуинской девушке, которая умеет только доить верблюдиц и выбивать ковры. Даже Ахмед должен служить своей семье, как я служу моей, хотя это не нравится никому из нас.

Аль-Рашид метнул на Питерсона сердитый взгляд, и я начал сомневаться, подходит ли слово «дружба» к их взаимоотношениям. Возможно, Питерсона отправили в Англию присматривать за аль-Рашидом, и он продолжал исполнять эту обязанность и после возвращения. Во всяком случае, между ними не ощущалось особой теплоты.

— Мы все должны приносить жертвы ради наших семей, — промолвил я, думая о том, что эта концепция мне вовсе не так чужда, как они, очевидно, полагали.

Слуга принес десерт – пирожные, слишком клейкие и сладкие для любого старше десяти лет. Перемена блюд совпала с переменой темы разговора, что было весьма желательно. Я уже понял, что не жажду провести ближайшие недели, пересекая пустыню, в компании этих людей.

Спустя пять дней после отбытия из Эр-Рияда аль-Рашид уже клянчил воду. Он покончил со своим рационом, словно не верил, что на пути нам не встретится ни одного оазиса, источника или другого места, где можно запастись водой, покуда мы не переберемся через пустыню. Я не чувствовал себя обязанным с ним делиться, и другие, очевидно, тоже.

— Отлично, — сказал Абдул Азиз, установив мою палатку и подав мне порцию черствого хлеба и засушенных фиников. — Значит, он скоро умрет и не сможет убить меня.

— Почему вы думаете, что он хочет вас убить? — спросил я.

— Для этого его и послали с нами, — ответил Абдул Азиз тоном пресыщенного жизнью юнца. — Я принц и должен стать королем после моего отца. Братьев у меня нет. Если он убьет меня, то прервет наш род, и мы уже никогда не сможем претендовать на трон в Эр-Рияде.

— Думаю, если бы он хотел убить вас, то попытался бы сделать это теперь, — сказал я. — По крайней мере, начал бы следить за вами. Но Ахмед не проявляет интереса ни к кому из мурра, если не считать женщин. Мне кажется, он находит чадру излишне старомодной.

Абдул Азиз мрачно улыбнулся.

— Такие мужчины только доказывают, что чадра – единственная надежда для женщин, желающих сохранить честь и уважение к себе, а не стать добычей хищника вроде него.

Абдул Азиз не называл Рашида по имени и старался плюнуть, даже произнося местоимение, но во рту у него было слишком сухо, как, впрочем, у всех нас. Воду нам выдавали буквально по капле, и мысль о выплевывании драгоценной влаги казалась кощунственной.

— И все-таки хорошо, если он умрет, — снова сказал юноша, словно компенсируя неспособность выразить презрение плевком.

Пока я ел, Абдул Азиз сидел молча. Одна из женщин подошла к пареньку и передала ему тарелку с той же порцией, что и у меня. Это происходило каждый вечер, и, несмотря на чадру, я определил, что юноше приносит еду одна и та же девушка.

Судя по ее движениям, я был уверен, что она очень молода. Интересно, что при отсутствии другой визуальной информации, возраст женщины можно определить по движениям даже под чадрой. Я пришел к выводу, что это сестра Абдула Азиза, Ноура.

Обычно она не произносила ни слова, но этим вечером решила заговорить.

— Брат, — очень тихо сказала девушка, — я бы хотела, чтобы ты провел день в моей палатке, а не с другими погонщиками верблюдов. Я слышала тревожные вещи и предпочла бы, чтобы ты был рядом. Мы снова сможем обсудить военные хитрости Пророка, когда он сражался с неверными в битве при Бадре.

— Конечно, я приду, — быстро согласился он. — Ты не должна беспокоиться из-за того, что говорят другие женщины. Я понимаю, что тебе среди них не слишком удобно. К тому же все они хотят найти тебе мужа.

— Мне просто не по себе, когда один из них среди нас, — сказала она, невольно посмотрев в сторону палатки аль-Рашида.

— Прости, что я не уделял тебе внимания, — извинился Абдул Азиз. — Ты должна была сказать мне об этом раньше. Конечно, тебе не следует оставаться в палатке одной, без мужчины, который может тебя защитить.

Девушка сказала что-то, чего я не мог разобрать, и словно поплыла прочь – ее длинная чадра развевалась над песком.

Абдул Азиз посмотрел на меня и покраснел. На момент он забыл, что они не должны разговаривать в моем присутствии, что я могу понимать их так же хорошо, как любой соотечественник. К тому же Абдул Азиз не мог упоминать при мне имя девушки и ее родство с ним, не позоря при этом ее и меня.

Но меня это не беспокоило. Девушка сказала более чем достаточно, чтобы я больше не сомневался, кто она такая. Мне также стало ясно, что она необычайно умна и образованна. То, что Ноура предложила брату обсуждать стратегические проблемы, говорило о многом. Она напомнила мне тех женщин, которые стремились учиться в университетах и не позволяли присущей их полу мягкости воздействовать на остроту их ума. Я никак не ожидал встретить подобную женщину в Аравии – в конце концов они достаточно редки и в Англии.

Голос и акцент Ноуры поведали мне остальное. Она обращалась к брату на равных и имела на это право. Очевидно, они учились у одного наставника.

Я потянулся и стал демонстративно готовиться ко сну, чтобы мой юный принц мог скрыть стыд, ибо теперь мне было известно, что его сестра находится с ним среди мурра.

— Думаю, пора ложиться, — сказал я. — Благодарю вас.

Абдул Азиз грациозно поклонился, забрал мою пустую тарелку и зашагал между палатками, но не туда, где находились погонщики верблюдов и их четвероногие подопечные.

Я был рад, что он ушел, надеясь, что ко мне придет Питерсон со своим куревом. Иногда он заходил ко мне в палатку покурить перед сном. Питерсон не пользовался табаком – он курил какую-то особую смесь и делился ею со мной; эффект ее был весьма благотворным и казался знакомым. Мы не могли расходовать воду на традиционные в этих краях водяные трубки, так что мне пришлось пожертвовать для этой цели одной из моих, и она едва ли могла бы найти лучшее применение.

Спать днем из-за жары было практически невозможно. Каждый вздох причинял боль, все мысли были только о тени. Горячий воздух хрустел в наших легких, уничтожая всякую надежду на прохладу и влагу. Зной не прекращался до захода солнца, когда температура внезапно падала с наступлением темноты.

Тогда мы отправлялись в путь, а утром вновь становились лагерем. Мальчики обслуживали «гостей», как именовали нас, а женщины, почти невидимые под чадрой, заботились об остальных. Только подслушав разговор Абдула Азиза с сестрой, я осознал, насколько незаметны бывают женщины в этой части света.

Как обычно, я пригласил Питерсона войти. Мы молча откинулись на ковры, покуда он готовил трубку, не нарушая молчания, пока не сделали первые затяжки и не почувствовали, как древнее маковое зелье расслабляет наши тела и умы.

— Они говорят, что аль-Рашид умрет, — начал я, — потому что никто не даст ему воды. Надеюсь, вы не станете с ним делиться. Слишком часто вы помогали ему выбираться из переделок.

Халид пожал плечами.

— Он отобрал все запасы у своих слуг – не оставил им ни капли. Разве так Священный Коран учит нас обращаться со слугами и рабами, тем более правоверными?

— Вы не кажетесь особенно расстроенным, — заметил я.

Питерсон горько усмехнулся.

— Это представляет мне возможность в очередной раз заслужить пропуск в рай, — ответил он. — Милосердие – легчайшая из обязанностей правоверного.

Я промолчал, хотя понимал, что делиться водой в пустыне никак нельзя назвать легчайшей обязанностью.

— Почему вы терпите его? — осведомился я. Если бы не расслабляющее действие трубки, я никогда не задал бы ему столь личный вопрос.

Питерсон вновь пожал плечами.

— Покуда я присматриваю за Ахмедом, я могу оставаться здесь. Возможно, мне удастся совершить еще несколько милосердных поступков, удерживая его от серьезного вреда, который он мог бы причинить другим. Часто я отвлекаю Ахмеда или предлагаю ему нечто, являющееся меньшим злом, чем его первоначальные намерения. По-моему, это также можно назвать милосердием.

— Пожалуй, — согласился я.

Наркотик постепенно погрузил нас в долгое молчание, к чему мы уже привыкли. Мы выкурили еще одну трубку на двоих. Незадолго до полудня, когда жара стала нестерпимой, меня наконец одолел глубокий, без сновидений сон.

Проснувшись, я внезапно сообразил, что происходит и что намерен сделать аль-Рашид. Я подозревал это и раньше, но усталость и неудобства тормозили мои мыслительные процессы. В караване присутствовали два члена королевского семейства – юный принц и незамужняя принцесса. Узурпаторы используют брак так же часто, как убийство, чтобы удержать трон.

От аль-Рашида действительно можно было ожидать самого дурного, но я не знал, как предупредить Абдула Азиза. Упомянуть о присутствии его сестры означало бы выразить к ней презрение. Но принц подвергался не меньшей опасности, чем она. Если аль-Рашид женится на Ноуре, Абдул Азиз никогда не сможет занять трон. Для него это будет ничем не лучше смерти, а для народов Аравии – куда хуже, не говоря уже о британском министерстве иностранных дел и всей Англии.

Я ничего не знал о посланиях, которые должен был вручить, но не мог игнорировать тот факт, что в Европе уже долгое время сохранялась стабильность. Однако Майкрофт ощущал за ней подводные течения. «Будь уверен, — говорил он мне, — это затишье перед бурей. Нам долго везло, но королева не может жить вечно, а принц… ну, принц есть принц. С Германией, обхаживающей турок, и Габсбургами, стремящимися расширить и консолидировать и без того слишком большую империю, не говоря уже о русских, мир не будет продолжаться долго».

Аравия и ее священные города стали узловыми пунктами политики на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Народы Египта, Сирии и Трансиордании находились под влиянием мулл и королей Мекки. Даже турецкий султан должен был считаться с арабами. А Оттоманская империя хотя и разлагалась из-за коррупции, но являла собой силу, которой не следовало пренебрегать.

Исключение Абдула Азиза как союзника и претендента на престол повредило бы и Англии, и всей Европе. На первый взгляд аль-Рашид мог казаться лучшим союзником; но он жесток, эгоистичен и лишен истинного благородства. Он будет опасным другом, всегда готовым предать ради своей выгоды и пожертвовать всеми подписанными договорами и клятвами в верности.

Нет, я беспокоился не только из-за Абдула Азиза и Ноуры. Абдул Азиз был принцем, с которого не грех брать пример Эдуарду, а аль-Рашид стал бы монархом, заботящимся только о самом себе и презираемым всем цивилизованным человечеством. И он собирался атаковать моего друга таким образом, какой я был не в состоянии объяснить, не нарушая принятых среди арабов правил приличий и не навлекая на себя серьезных последствий.

Абдул Азиз, как обычно, появился вечером – с верблюдом, готовым к погрузке моих вещей и палатки. Только потом он должен был оседлать моего верхового верблюда.

— Хорошо отдохнули? — спросил я, как делал это каждый вечер.

— Да, благодарю вас, я хорошо поспал, — ответил он по-английски. Мы продолжали практиковаться, он – в английском, я – в арабском, но при этом было нелегко выражать более сложные мысли.

— Вы слышали, что аль-Рашид отобрал воду у своих слуг?

Юный араб в ужасе отпрянул.

— Нет! Не может быть! Это… это… — Даже на родном языке он не мог подобрать слов для столь отвратительного поступка. — Это не может быть правдой! — наконец сказал Абдул Азиз, хотя лицо опровергало его заявление. Он знал, что это правда.

— Может, — настаивал я. — Халид ибн Питерсон рассказал мне об этом сегодня утром. Он поделился со слугами своей водой, так что, возможно, они не умрут. Странно – Питерсон кажется мне хорошим человеком, и тем не менее он остается в компании такого недостойного субъекта.

— Недостойного? — переспросил Абдул Азиз. Я перевел это слово на арабский, а он покачал головой и заговорил на том же языке: – Он куда хуже, чем недостойный. Это вероотступник без чести и совести – такой человек хуже животного.

Внезапно послышались крики, и я ощутил в воздухе запах дыма.

— Пожар! Пожар! — кричали подростки, ухаживающие за верблюдами, бегая среди палаток и зовя на помощь.

— Возле верблюдов! — добавил кто-то четким и властным голосом.

Я не сомневался, что это уловка аль-Рашида с целью отвлечь внимание остальных, чтобы они не заметили его отсутствия и криков принцессы о помощи. Когда мужчины выбежали из палаток, я помчался уже знакомой мне дорогой к палатке сестры Абдула Азиза. Сам принц уже побежал туда, где погонщики верблюдов тушили огонь песком. Шум стоял такой, что мог заглушить даже наступление конца света.

Я был уверен, что пожар, устроенный аль-Рашидом, учитывая его трусость, не мог представить серьезной опасности. Очевидно, он поджег несколько промасленных тряпок, поместив их достаточно далеко от животных. Даже Ахмед аль-Рашид понимал, что если погибнут верблюды, то вслед за ними умрем мы все.

Мне оставалось надеяться, что я смогу достаточно быстро пробежать сквозь толпу и добраться до молодой леди раньше аль-Рашида. Хотя он вышел первым, ему пришлось сделать крюк, чтобы разжечь огонь, а находясь вблизи пожара, он должен был принять хотя бы какое-то участие в борьбе с ним вместе с бедуинами. Я бежал изо всех сил, зная, что аль-Рашид следует за мной по пятам, так как ему уже удалось отвлечь всеобщее внимание. Мне нужно было добраться до палатки, прежде чем прекратится хаос, хотя я чувствовал, как будто сухие горячие пальцы выжимают воздух из моих легких. Резкая боль пронзила бок, но я не замедлил шаг, понимая, что поставлено на карту.

Сквозь ткань палатки виднелась чья-то тень, и хотя я не мог определить пол, но судя по миниатюрной фигурке, это была сестра Абдула Азиза. Я постучал по столбу, чтобы привлечь ее внимание, не оскорбляя честь девушки просьбой войти.

— Мисс, я должен поговорить с вами, — настойчиво прошептал я.

— Я не узнаю ваш голос, сэр. Вы должны поговорить с моим братом, — твердо отозвалась девушка.

— Я Шерлок Холмс, друг вашего брата и, надеюсь, ваш друг. Вы в большой опасности.

Я увидел, что аль-Рашид приближается к палатке вместе с двумя слугами.

— Скорее выходите из палатки сзади, ваше высочество! — велел я.

Аль-Рашид исчез из поля зрения, и я услышал, как открылся главный вход в палатку.

— Ну-ну, Ноура, — донесся его голос сквозь козьи шкуры, образующие стены между помещениями. — Ты знаешь, что обещана мне, и я ждал все это время. Выходи и не заставляй меня быть невежливым.

Меч разрезал толстую шкуру, словно масло.

— Быстро входите! — приказала мне сестра Абдула Азиза.

При других обстоятельствах я бы колебался. Ни одна арабская женщина не может находиться наедине с мужчиной, который ей не муж и не родственник. Название «гарем» происходит от арабского слова, означающего «запрещено». Мужчине запрещается даже упоминать имена женщин, не являющихся его близкими родственниками. Если женщину застают с мужчиной, обоих ожидает смерть. Так бы, несомненно, поступили со мной и Ноурой. Абдул Азиз должен был бы убить нас или утратить честь, звание и уважение.

Но у меня не было выбора. Я взял у принцессы меч и шагнул к «маджлису» – открытой, мужской половине палатки, где ждал аль-Рашид.

— Нет! — быстро шепнула Ноура. — Женитесь на мне и ждите здесь!

— Я женюсь на тебе, — трижды произнес я по-арабски, глядя в ее не прикрытое чадрой лицо и не сознавая, что я наделал.

— Ты меня вынуждаешь, — послышался из-за перегородки плаксивый голос аль-Рашид а. — Я не стал бы навязываться ни одной женщине, кроме той, которая обещана мне в жены, раз уж она не желает повиноваться мужу. — Он отодвинул полог и шагнул на женскую половину палатки. — Ты не мой муж, — сказала принцесса опуская чадру. — Вот мой муж.

Аль-Рашид посмотрел на меня и вздохнул.

— Ну, если он твой муж, значит, ты скоро станешь вдовой. Всем известно, что жениться на вдове – проявление милосердия.

Я поднял меч, но аль-Рашид не сдвинулся с места. Он дважды хлопнул в ладоши, и в палатку вошли слуги – те самые слуги, которых он едва не уморил жаждой. У каждого за поясом торчал пистолет.

— Убейте его! — приказал им аль-Рашид.

Слуги посмотрели на него, потом на меня. Никто из них не притронулся к оружию.

— Стреляйте! — крикнул аль-Рашид. — Я приказываю вам убить этого человека!

Один из слуг протянул руку к пистолету, но другой едва заметно покачал головой.

— Вижу, что придется решить спор старомодным способом, — вздохнул аль-Рашид. Он выхватил церемониальный меч и взмахнул им.

— Вижу, вы не обучались фехтованию, — заметил я, одним ударом выбив у него оружие.

Аль-Рашид пустился бежать. Но ему не удалось убежать далеко. Питерсон преградил выход из палатки.

— Отлично, Халид! Убей его и вытащи меня отсюда. А потом будешь моим свидетелем, ты ведь здесь для этого, — тяжело дыша, произнес аль-Рашид. Он запыхался даже от небольшого усилия.

— Нет, Ахмед, — покачал головой Питерсон. — Я здесь по приказу имама, который подозревает тебя в измене. Скоро ты пожалеешь, что мистер Холмс не убил тебя на месте. Когда исламский суд услышит, как ты отобрал в пустыне воду у своих слуг и попытался жениться на девушке королевской крови против ее воли, думаю, ты предпочел бы, чтобы тебя бросили в песках под палящим солнцем. Но сегодня я не склонен к милосердию, тем более что мы в нескольких часах пути от оазиса. Ты мог бы легко спастись.

— Почему вы не стреляете? — крикнул аль-Рашид слугам.

— Они не стреляют потому, что вы отобрали у них воду, — объяснил я. — Они не чувствуют себя обязанными хранить вам верность.

— Это было последней каплей, — согласился Питерсон. — Но я завербовал их в исламскую полицию имама. Теперь они помогут мне передать тебя властям.

— Девушка королевской крови? — продолжал протестовать аль-Рашид, пока слуги связывали ему руки. — Ничего себе девушка! Она утверждает, что этот человек ее муж!

— Если она это утверждает, значит, так оно и есть, — послышался новый голос. — Он ее муж, а для меня честь назвать мистера Шерлока Холмса моим братом. — Абдул Азиз обнял меня и поцеловал в щеку, согласно обычаю пустыни. — С огнем покончено – этот человек слишком труслив, чтобы устроить действительно опасный пожар. Мы отпразднуем свадьбу, когда прибудем в деревню. Я куплю барана, и праздновать будут все.

Внезапно я осознал все, что совершил.

— В данных обстоятельствах это единственный способ спасти ее честь, — сказал мне Питерсон. — Вы должны публично предстать в качестве мужа мисс Сауд, чтобы в вашем пребывании здесь никто не мог усмотреть ничего неподобающего.

— Если это необходимо для блага принцессы, — отозвался я, перейдя на арабский, — то я не могу отказаться.

— Тогда все решено, — заявил Абдул Азиз. — Мы отправляемся через час.

Для большей достоверности следует упомянуть, что Абдул Азиз купил не одного, а двух баранов, и вся деревня вместе с отрядом мурра отпраздновала нашу свадьбу. Разумеется, я не стал входить к новобрачной. Спустя шесть дней, когда мурра собрались отправляться на свои пастбища, я тайно развелся с принцессой, сохранив к ней величайшее уважение, ибо она проявила незаурядный ум и находчивость.

— Хотя вы развелись с моей сестрой, — сказал мне на прощание Абдул Азиз, — вы навсегда останетесь братом и мне, и ей. Я с гордостью буду сообщать повсюду, что великий Шерлок Холмс – мой дорогой и близкий родственник.

Он засмеялся и оседлал верблюда. Зазвенели колокольчики, и Абдул Азиз скрылся в пустыне. Хотя я часто читал в газетах о его подвигах, но больше никогда с ним не встречался.

И наконец перед вами история, воспоминания о которой были настолько болезненны для доктора Ватсона, что его сообразительный друг взял на себя роль психолога и убедил его изгнать демонов, доверив эти воспоминания бумаге. Если бы Ватсон не послушал Холмса, единственным свидетельством о происшедшем осталось бы краткое упоминание великого сыщика о Виттории в «Вампире в Сассексе». Предупреждаем, что события описаны здесь слишком откровенно для автора викторианской эпохи.