Онлайн чтение книги Око Озириса The Eye of Osiris
Глава 9. Сфинкс из Линкольнс-Инна

Юноше двадцати шести лет рано претендовать на искушенность в житейских делах, но моего знания человеческой природы вполне хватило, чтобы заранее пребывать в уверенности, что мисс Оман явится в амбулаторию не позднее сегодняшнего вечера. Так и случилось. Не пробило и семи, как в дверь постучали.

– Я случайно шла мимо из лавки, – объяснила она, и я кивнул с напускной серьезностью, – вот и решила заглянуть к вам. Вы, кажется, хотели со мной посоветоваться?

Она села на стул, предназначенный для пациентов, и, положив на колени ридикюль, нетерпеливо посмотрела на меня.

– От души благодарю, мисс Оман. Как мило, что вы зашли! Мне совестно беспокоить вас по такому пустяку…

– Пожалуйста, не смущайтесь и говорите, – забарабанила она пальцами по столешнице. – Я все пойму.

Я сообщил ей, что собираюсь устроить званый ужин и у меня возникли кое-какие хозяйственные осложнения. Чем дальше я рассказывал, тем большее разочарование, в итоге сменившееся отвращением, отражалось на ее лице.

– Не возьму в толк, к чему раздувать из этого такую тайну? – угрюмо проворчала она.

– Что вы, дело вовсе не в тайне, – оправдывался я, – просто мисс Деммер, признаюсь по секрету, неважная кухарка. Она, чего доброго, подаст по привычке горячее рагу с застывшим салом и жирный пудинг, что вряд ли понравится гостям. К тому же она целый день будет метаться туда-сюда и перевернет вверх дном весь дом. В общем, я решил обойтись без ее услуг и ограничиться холодными закусками, а все остальное заказать в ресторане. Я не хочу, чтобы создалось впечатление, будто ужин потребовал огромных приготовлений. Где вы посоветуете мне купить все необходимое?

Мисс Оман сделала вид, что задумалась, а затем сухо процедила то, чего я и добивался:

– Лучше предоставьте это мне.

Я обрадовался, поблагодарил, выдал ей два фунта, и она, пожурив меня за расточительность, быстро спрятала деньги в ридикюль. Потом строго посмотрела на меня и, поджав губы, заметила:

– Вы очень предприимчивы, молодой человек.

– Почему? – спросил я с наивной улыбкой.

– Ну как же? Гулять по музеям и улицам с хорошенькой девицей под предлогом работы – разве не оригинально? Не каждый додумается. Я слышала, как Руфь делилась впечатлениями с отцом. Глупышка верит, что вы действительно увлечены высушенными мумиями, старыми горшками, каменными фигурками и прочим хламом.

– Послушайте, мисс Оман… – начал я спокойно.

– Не перебивайте, – одернула меня она. – Я вас насквозь вижу. Меня не проведешь. Представляю, как вы таращитесь на статуи, поддакиваете собеседнице, слушаете ее с раскрытым ртом, сидите у ее ног, а у самого наверняка совсем другие мысли на уме, а? Разве я не права?

– Насчет сидения, и даже лежания, у ее ног вы правы, – просияв, ответил я. – Полы в музейных залах такие скользкие, что я упал пару раз. Что касается остального, то я и вправду прекрасно провел время с мисс Беллингэм и при первой же возможности увижусь с ней снова. Она самая умная и замечательная женщина, какую я встречал!

Я выпалил это нарочно, дабы позлить мисс Оман, что мне вполне удалось. В ответ она зашипела, как змея, и ужалила меня. Вытащив из ридикюля газету, она ткнула в одну из колонок на первой полосе.

– Что такое гибернация? – ехидно спросила она и, заметив мое замешательство, добавила: – Следы этой самой гиб…, не могу даже выговорить, нашли на человеческой кости на берегу Крэя, и такой же след – на кости, которую отыскали в Эссексе. Вот я и спрашиваю, что такое ги-бер-на-ция? – по слогам прочитала она, водя пальцем по строчке. – Не знаете? Так и скажите. А еще врач! Газеты хотя бы читайте.

– Меня не интересуют статьи про убийства и расчленения, – парировал я. – Чтиво, от которого пахнет кровью, привлекает только вампиров!

– Выбирайте выражения, я вам в матери гожусь.

– Вы опоздали, вакансия уже занята.

Мисс Оман швырнула газету на стол, встала и гордо прошествовала к выходу, но у двери обернулась и с торжествующей улыбкой победительницы произнесла:

– Читайте все-таки газеты хоть иногда и набирайтесь ума-разума. Да, и не забудьте про палец. Вот ужас-то!

– Палец? – повторил я, тупо уставившись на нее.

– Нашли кости левой руки, на которой не хватает пальца. Полиция считает, что это важная улика. Вам как врачу надо быть в курсе.

Я вышел проводить даму и немного постоял на крыльце, как вдруг заметил на другой стороне улицы высокого немолодого господина в очках. Его манера наклонять голову указывала на сильную близорукость. Он тоже увидел меня, пересек дорогу и направился мне навстречу, издалека пытливо разглядывая меня через стекла.

– Уважаемый джентльмен, – обратился он с вежливым поклоном. – Я разыскиваю своего знакомого, мистера Беллингэма, но позабыл его адрес. Вы как врач наверняка знаете местных жителей, тем более пожилых. Не поможете ли мне?

– Годфри Беллингэм, не так ли?

– Ах, вы знакомы! Он, несомненно, ваш пациент.

– Пациент и друг. Он квартирует в доме номер сорок девять. Невиль-корт.

– Благодарю. Признаться, он меня не приглашал, а явиться в неурочный час мне неловко. Не знаете, когда мистер Беллингэм обычно ужинает? Удобно ли зайти к нему сейчас?

– По вечерам я посещаю его примерно в полдевятого. К этому времени он всегда заканчивает ужин.

– Ладно, я пока прогуляюсь, не стану его тревожить.

– Может, отдохнете у меня и выкурите сигару? А попозже я пойду с вами и покажу, где его дом.

– Вы очень любезны, – расплылся в улыбке пожилой джентльмен, пристально глядя на меня сквозь очки. – Я не прочь присесть и перевести дух. Целый день мотаюсь по делам, а возвращаться домой в Линкольнс-Инн теперь нелепо, раз уж я вознамерился нанести визит.

– Вы мистер Артур Джеллико, да? – спросил я, вводя его в свой кабинет.

Он в изумлении воззрился на меня, будто видел впервые:

– Почему вы так думаете?

– Вы упомянули Линкольнс-Инн, а мистер Джеллико, насколько я осведомлен, проживает там.

– Вот оно что! Странная логика, но вывод верный. Да, я – мистер Джеллико. Наверное, вы знаете обо мне еще что-нибудь?

– Вы были поверенным покойного Джона Беллингэма.

– Покойного? Вы убеждены, что он умер?

– Нет, но, кажется, и вы того же мнения.

– Это Годфри Беллингэм так сказал? Извините, я с ним не делился своими соображениями, а домысливать за другого человека – занятие рискованное.

– Вы полагаете, Джон Беллингэм жив?

– Я этого не говорил.

– Человек либо жив, либо мертв – по-другому не бывает.

– Верно, – кивнул мистер Джеллико, – полностью с вами согласен.

– Однако на практике это мало что дает, – заметил я добродушно.

– Неоспоримые постулаты слишком обобщенны, – развел он руками. – Справедливость какой-либо истины прямо пропорциональна ее общности. Вообразим себе тысячу человек. Мы точно знаем, что половина из них умрет, не дожив до старости, что умрут они от неизлечимых болезней или вследствие случайных трагедий. А что мы способны рассказать про одного конкретного человека из этой тысячи? Ровным счетом ничего. Он может скончаться в расцвете молодости или, наоборот, дотянуть до ста лет. Какая смерть ему уготована? От чахотки? От заражения крови? А вдруг он свалится с колокольни собора Святого Павла? Частности непредсказуемы.

– Вы совершенно правы! – воскликнул я. – Исчезновение Джона Беллингэма покрыто тайной.

– Я так не думаю, – устало произнес мистер Джеллико. – Люди время от времени куда-то пропадают, а потом возвращаются, и те причины, которыми они объясняют свое отсутствие, зачастую весьма правдоподобны.

– Но тут иные обстоятельства, – возразил я, взглянув ему в глаза.

– О чем вы? – удивился мистер Джеллико.

– Я имею в виду то, каким образом Джон Беллингэм исчез из дома мистера Хёрста.

– И каким же?

– Ну, это все как-то странно. Честно говоря, я не знаю…

– То-то и оно. Я тоже не знаю, поэтому о таинственности его исчезновения судить не берусь.

– Ведь неизвестно даже, ушел ли он из этого дома.

– Вот именно, – кивнул мистер Джеллико. – Если он не ушел, значит, он до сих пор еще там. Если он там, то он в буквальном смысле слова не исчезал. А раз он не исчезал, никакой тайны нет и в помине.

Я от души рассмеялся, но мистер Джеллико сохранял невозмутимо-серьезный вид.

– Принимая во внимание данные обстоятельства, – продолжал я, – вы, очевидно, не поддержите мистера Хёрста в его ходатайстве перед судом признать факт смерти Джона Беллингэма?

– Какие обстоятельства? – встревожился мой собеседник.

– Но вы ведь сию минуту усомнились в том, что мистера Беллингэма действительно нет в живых.

– Дорогой сэр, – усмехнулся он, – я вас не понимаю. Если достоверно известно, что человек жив, нельзя признать, будто он мертв; если столь же достоверно известно, что человек скончался, значит, о предположении нет и речи, ибо нельзя предполагать то, что достоверно известно. Для сделки характерно именно отсутствие достоверности. Вы улавливаете ход моей мысли?

– Но если вы считаете, что он жив, то не возьмете на себя ответственность признать, что он мертв, и распределить его имущество?

– Я не беру на себя никакой ответственности, – рассердился мистер Джеллико, – а действую согласно постановлению суда, и только.

– Суд может постановить, что он умер, а он тем не менее жив, – упорствовал я, все больше втягиваясь в спор.

– Если суд признает его смерть, его сочтут мертвым. В физическом смысле он может продолжать жить, но с юридической точки зрения и для решения вопроса о наследстве он будет мертв. Вы понимаете разницу?

– Боюсь, что не вполне, – растерялся я окончательно.

– Врачи, как правило, в этом не разбираются. Вот почему в качестве свидетелей они приносят суду мало пользы. Научная точка зрения радикально отличается от юридической. Ученый полагается на свои знания, наблюдения и суждения и не считается с показаниями других. Допустим, к вам придет имярек и скажет, что он слеп на один глаз. Примете ли вы на веру его показание? Никоим образом! Вы начнете его обследовать и, чего доброго, установите, что он хорошо видит обоими глазами. Вы решите, что он не слепой, то есть отбросите его свидетельство в пользу факта, в котором сами убедились.

– Так ведь это единственный рациональный путь прийти к правильному заключению?

– В науке – да. Но не в юриспруденции. Суд выносит решение согласно данным, которые ему представлены, а данные эти – клятвенные показания свидетелей. Если свидетель присягнет в том, что вот это черное есть белое, и никаких противоречащих данному факту показаний больше нет, то у суда будет только одно показание: черное есть белое , – и в соответствии с ним он обязан вынести решение. Судья и присяжные могут думать иначе и иметь какие-нибудь частные сведения, убеждающие их как раз в обратном, – но они должны огласить вердикт согласно имеющимся показаниям. Вы уяснили?

– Вы хотите сказать, что судья будет прав, если вынесет решение, которое, как ему частным образом известно, противоречит фактам? Или он может приговорить к казни человека, который, согласно частным сведениям, невиновен?

– Конечно. С этим сталкиваемся повсеместно. Мне известен случай, когда судья вынес смертный приговор обвиняемому и допустил привести его в исполнение, хотя воочию видел, что убийство совершил другой человек. Но разве я утверждаю, что доводить регламентацию судебной процедуры до крайней педантичности – это правильно?

– Это чудовищная педантичность! – возмутился я. – Однако вернемся к Джону Беллингэму. Положим, суд юридически постановит, что он мертв, а спустя какое-то время джентльмен явится во всей своей красе. Что тогда?

– Пусть обращается в суд, и тот, имея новые данные, наверняка констатирует, что мистер Беллингэм жив.

– Но все его имущество уже уплывет в чужие руки?

– Вероятно. Не упускайте из виду, что факт смерти признáют на основании поступков Джона Беллингэма. Если человек действует так, что создается впечатление, будто он умер, ему нужно заранее примириться со всеми последствиями.

– Что ж, вполне разумно, – сказал я. – Вы полагаете, суд по делу Беллингэма состоится скоро?

– Из ваших слов я заключил, что мистер Хёрст собирается принять соответствующие меры. Несомненно, эти сведения почерпнуты из достоверного источника, – промолвил мистер Джеллико, не дрогнув ни единым мускулом и продолжая пристально глядеть на меня через очки.

Я понимал, что не добьюсь от него ничего конкретного, но мне нравилось наблюдать за его оборонительными маневрами, поэтому я спросил:

– Вы читали в газетах, что найдены человеческие кости?

Он устремил на меня тяжелый взгляд:

– Это скорее по вашей специальности, но коль уж зашла речь, то да, я читал. Обнаружены разрозненные останки скелета, если я не ошибаюсь.

– Фрагменты расчлененного тела.

– Я не слежу за такими новостями. По-моему, интересоваться ими должны криминалисты.

– Вы связываете находки с исчезновением своего клиента?

– Какая же тут связь?

– Вообще-то это кости человека…

– Да, мои клиенты – люди, то есть имеют кости. Действительно некая связь существует, но слишком общая. Или вы рассуждаете о чем-то другом?

– Кое-какие из костей обнаружены на землях, которыми владел ваш доверитель Джон Беллингэм, – нюанс, по-моему, весьма важный.

– Неужели? – удивился мистер Джеллико, поправляя очки. – Категорически не согласен. Обнаружение человеческих останков навлекает подозрения на землевладельца или арендатора – что именно они спрятали их там. Но в нашем случае это немыслимо. Человек не может скрыть фрагменты своего же тела.

– Разумеется, Беллингэм не прятал свои кости, но некоторые из них нашли в его поместье. Совпадение?

– Опять-таки не понимаю вас, – вздохнул мистер Джеллико. – К чему вы клоните? Убийцы, расчленяющие тела, настолько щепетильны, что зарывают отдельные куски в землю своих жертв? Так, что ли? Подобный ритуал мне неизвестен, поэтому я скептически отношусь к вашим доводам. Кроме того, я читал, что лишь один фрагмент тела нашли в поместье мистера Беллингэма, а остальные были разбросаны на весьма обширной территории. Как же согласуется такой факт с вашим предположением?

– Никак. Но у меня есть еще одно важное наблюдение. Скелет левой руки жертвы нашли в Сидкапе, а он расположен рядом с Элтемом, где в последний раз видели мистера Беллингэма живым.

– Ну и что? Почему вы связываете кости именно с этим местом, а не с каким-нибудь другим, где их тоже обнаружили?

– По-моему, – ответил я, немного сбитый с толку, – все указывает на то, что злодей, который спрятал их там, начал с окрестностей Элтема, где пропал ваш клиент.

Мистер Джеллико поморщился:

– Вы смешиваете очередность находок с тем порядком, в котором зарыли кости. Где доказательства того, что останки, найденные в Сидкапе, были погребены там раньше, чем остальные, обнаруженные в других местах?

– Нет таких доказательств, – пожал я плечами.

– В таком случае, – заключил Джеллико, – ваше утверждение, будто убийца начал с окрестностей Элтема, не состоятельно.

Подумав, я вынужден был признать, что моя теория довольно шаткая. Выпустив последний заряд в этом неравном бою, я счел своевременным переменить тему.

– На днях я посетил Британский музей, – сообщил я, – и видел последний дар мистера Беллингэма. Экспонаты эффектно расставлены в центре зала.

– Да, я доволен их расположением. Уверен, мой старый друг порадовался бы. Глядя на них, я мечтаю, чтобы и он ими полюбовался. Может, в конце концов так и случится.

– Надеюсь, – искренне произнес я. – Вы ведь увлечены египтологией?

– Чрезвычайно, – ответил мистер Джеллико с живостью, на какую я не считал его способным. – Какой захватывающий предмет! Восходящая к младенчеству человеческой расы древняя цивилизация сохранилась нам в назидание в незыблемых монументах, словно муха, застывшая в янтаре. Все, связанное с Египтом, полно торжественности. Его окружает атмосфера чего-то постоянного, устойчивого, презирающего время и перемены. И место, и народ, и памятники – все свидетельствует о вечности.

Меня поразил всплеск красноречия со стороны черствого, немногословного адвоката. Энтузиазм превратил «сухаря» в сердечного человека, что не могло не вызвать симпатии, и я не замедлил этим воспользоваться.

– Однако, – сказал я, – с веками этот народ все-таки менялся.

– Конечно, народ, сражавшийся с Камбисом, уже не тот, который пришел в Египет пять тысяч лет назад. На протяжении пятидесяти столетий кровь гиксосов, сирийцев, эфиопов, хеттов и еще неизвестно скольких рас смешивалась с кровью египтян. Национальная группа непрерывно развивалась. Старая культура распространялась на новые народы, и иммигранты заканчивали тем, что становились египтянами. Поразительный феномен! Жизнь Древнего Египта напоминает скорее геологическую эпоху, чем историю единой нации. А вы тоже интересуетесь данной темой?

– Да, но я здесь полный невежда и читать о Египте начал недавно.

– С тех пор как познакомились с мисс Беллингэм? – спросил мистер Джеллико, сохраняя невозмутимость египетской мумии, зато я покраснел, раздосадованный его замечанием, после чего он спокойно добавил: – Мое предположение основано на том, что мисс Беллингэм живо увлечена Древним Египтом и весьма осведомлена в его истории.

– Она и вправду многое знает об египетских древностях, и, надо признаться, ваша догадка верна. В частности, мисс Беллингэм показала мне коллекцию своего дяди.

– Понимаю, – склонил голову мистер Джеллико. – Это весьма поучительное собрание, которое отлично подходит для общественного музея, хотя в экспонатах нет ничего необычного, что могло бы привлечь знатока. Погребальная утварь прекрасна в своем роде, футляр аккуратно сделан и недурно раскрашен.

– По мне, так он красив. Но почему мумию так обезобразили смолой?

– Интересный вопрос, – улыбнулся мой собеседник. – Футляры, вымазанные горной смолой, довольно распространены. В соседней галерее представлена мумия жрицы, покрытая слоем смолы практически целиком, за исключением позолоченного лица. Смолу использовали намеренно, чтобы уничтожить все надписи и скрыть личность умершего от расхитителей и осквернителей гробниц. На спину и ноги мумии Себекхотепа нанесен толстый слой смолы, но надписи с украшениями не задеты. Бальзамировщики явно намеревались их замазать, но почему передумали – осталось тайной. Гробница с мумией ни разу не подверглась разграблению, и дружище Беллингэм недоумевал, чем объяснить такой феномен.

– Небезызвестно, что смола часто употребляется современными художниками и обладает опасным свойством, а именно способностью размягчаться без всякой причины спустя долгое время после высыхания, – произнес я с видом знатока.

– Да-да, – подхватил Джеллико, – я читал об одной из картин Рейнольдса, кажется, о портрете светской дамы. Смола размягчилась, и один глаз красавицы сполз на щеку. Пришлось повесить изображение вниз головой и подогревать, пока глаз не возвратился на место. Но что именно вас смущает?

– Не было ли случаев, чтобы смола, используемая египетскими мастерами, со временем размягчилась?

– О, это вполне возможно. Я читал, что смоляной покров на футлярах иногда становился липким. Боже, как мы с вами заговорились! Я отнял у вас уйму времени, уже без четверти девять! – И он поспешно вскочил и взялся за шляпу.

Едва мы вышли на улицу, как все обаяние мистера Джеллико рассеялось, оживленность исчезла, и он снова превратился в сухого, необщительного и недоверчивого адвоката.