Онлайн чтение книги Дело Фергюсона The Ferguson Affair
15

Направляясь к больничной автостоянке, я поравнялся со входом в травматологическое отделение. На той стороне улицы выстроились машины «Скорой помощи», одна стояла на выезде. За рулем, небрежно откинувшись, слушал радио пожилой юнец Уайти. Когда я подошел, он убавил звук.

— Могу я чем-нибудь помочь вам, сэр?

— Не исключено. Вчера я видел вас в лавке Бродмена, когда вы его увозили. Моя фамилия Гуннарсон.

— Я вас помню, мистер Гуннарсон. — Он попытался улыбнуться, но без заметного успеха. Его бледное губастое лицо не было создано для улыбок. — Бродмен умер на пути сюда, бедный старичок. До того горько было смотреть на него.

— Вы его близко знали?

— В первый раз видел. Да только у меня с ними всеми внутреннее сродство. Все мы братья, все смертные, понимаете? Живые и мертвые.

Я понимал, хотя мне не слишком понравилось, как он это сформулировал. Видимо, больничный философ, один из тех чувствительных уязвленных душ, которые по собственному выбору обитают в атмосфере болезни и, как грибы, благоденствуют в тени смерти.

Глаза Уайти были точно два нервных окончания.

— Смотреть, как они умирают, — это меня просто убивает!

— А как умер Бродмен?

— Разом. Сию секунду вопил, вырывался — он же в настоящей панике был, а в следующую вздохнул, и его не стало. — Уайти вздохнул, и его будто тоже слегка не стало. — Я виню себя.

— Почему?

— Потому что мне даже в голову не пришло, что он может умереть у меня на руках. Если бы я знал! Дал бы ему кислород, сделал бы укол. А я позволил ему проскользнуть у меня между пальцев.

Он поднес руку к окошку и посмотрел на свои вяло расслабленные пальцы. Его подбородок опустился на_ грудь, длинное лицо растворилось в грусти. Из белесых глаз, казалось, вот-вот брызнут слезы.

— Не знаю, почему я не ухожу с этой жуткой работы. Столько таких вот ударов. Проще сразу пойти в гробовщики, и дело с концом. Нет, я серьезно.

И он в третий раз утонул в океане жалости к себе.

— А отчего он умер? — спросил я.

— Спросите кого-нибудь другого. Опыт у меня большой, но я же не медик. Об этом с докторами побеседуйте. — Его тон смутно намекал, что доктора способны ошибаться — и не так уж редко.

— Доктора, видимо, не вполне разобрались. Так не поделитесь ли вы со мной своим опытом?

Он настороженно покосился на меня:

— Что-то не понимаю, к чему вы клоните.

— Я хотел бы узнать, что, по вашему мнению, убило Бродмена.

— На мнения у меня права нет. Я тут мальчик на побегушках. Но думается, от повреждений на затылке.

— А какие-нибудь еще повреждения у Бродмена были?

— Вы про что?

— Например, на шее.

— Господи, нет, конечно! Что-что, но уж он не задохнулся, это точно. Если вы к этому клоните.

— Я буду с вами откровенен, Уайти. Есть предположение, что Бродмен получил смертельное повреждение после того, как его нашли в лавке. Между этой минутой и той, когда вы его увезли.

— Да от кого же?

— Пока не выяснено. Есть предположение, что с ним обошлись не слишком бережно.

— Нет! — Он был глубоко обижен, даже потрясен. — Я его укладывал, как новорожденного. С травмами головы я всегда очень осторожен.

— Но ведь укладывали его вы не один.

Глаза его вдруг стали совершенно белыми, кожа вокруг них сморщилась, как голубоватый креп. Рот то открывался, то закрывался, побулькивая на манер встряхиваемой грелки.

— Вы что, на моего напарника киваете? Да Ронни же мухи не обидит. Мы с ним столько лет вместе работаем! С тех самых пор, как он уволился с санитарной службы в армии. Он даже комара не обидит! Я сам видел, как он снимал комара с руки за крылышки и отпускал летать.

— Да успокойтесь, Уайти. Я ни на вас не киваю, ни на вашего приятеля. Я просто хочу знать, не заметили ли вы чего-нибудь необычного.

— Послушайте, мистер Гуннарсон, — сказал он жалобно, — я же должен слушать полицейские сигналы. Вот начальник увидит, что я тут развожу тары-бары...

— Если вы что-нибудь заметили, вам и минуты хватит рассказать мне.

— А заодно и на свою шею петлю накинуть.

— Все, что вы мне скажете, дальше никуда не пойдет. Но это может быть крайне важно. Речь идет не о смерти одного человека, хотя и она очень важна.

Он запустил пальцы в волосы и медленно сомкнул их в кулак. Пряди белесых волос поднялись и заколыхались, как бесцветные водоросли.

— Чего вы от меня добиваетесь, и куда это дальше пойдет?

— Дальше меня — никуда.

— Я вас не знаю, мистер Гуннарсон. Зато знаю, что будет со мной и моей работой, если кое-какие люди заимеют на меня зуб.

— Назовите их.

— Как я могу? Чем я защищен? Драться я не способен и особым умом не отличаюсь.

— Вот ведете вы себя не особенно умно. Видимо, вам что-то известно об убийстве и вы намерены скрывать это, пока не будет поздно!

Он заерзал на сиденье и отвернул лицо. Шея у него была тонкая и слабая, точно у ощипанного цыпленка.

— Бродмена убил какой-то Донато. Я по радио слышал. Может, кончим на этом?

— Нет, не кончим, если это не так.

— Донато убили, верно?

— Да. Его застрелил Пайк Гранада. Вы ведь Гранаду знаете?

— Само собой. По работе встречаюсь. — По его длинному узкоплечему туловищу пробежала дрожь. Оно испуганно скорчилось на сиденье, подобрав колени. — По-вашему, я хочу, чтобы и меня пристрелили? Отвяжитесь от меня. Я ж не герой.

— Это заметно.

На протяжении нашего разговора приемник то начинал бормотать, то стихал. Но теперь ритм диспетчерского голоса убыстрился. Уайти протянул руку и усилил звук. Голос объявил, что новый голубой «империал» был засечен на скорости шестьдесят миль — направляется по Оушен-бульвару к востоку от пристани.

Я крикнул, перекрывая голос диспетчера:

— Гранада что-то сделал с Бродменом?

Уайти притворился глухим. Голос диспетчера гремел, как голос Рока. «Империал» столкнулся с грузовиком на пересечении Оушен-бульвара с Раундтейбл-стрит. Патрульной машине службы движения номер семь следовать к месту происшествия. Несколько секунд спустя диспетчер передал сообщение, что шофер ранен.

— Вот видите! — расстроенно воскликнул Уайти. — Из-за вас я чуть было не проморгал дорожную катастрофу!

Он включил сигнал и негромко гуднул. Его толстенький напарник, освободитель комаров, выбежал из гаража. Машина выкатила на улицу и, заведя свою песнь сирены, помчалась к Оушен-бульвару.

Я поехал следом. У полковника Фергюсона был голубой «империал».