Онлайн чтение книги По найму THE HIRELING
ГЛАВА 9

Зазвонил телефон, и голос, который Ледбиттер узнал сразу же, хоть и без всякого удовольствия, произнес:

— Говорит дворецкий леди Франклин. Ее милость хотела бы, чтобы вы заехали за ней на машине в следующий вторник в десять часов утра.

— В десять часов утра? — притворно удивился Ледбиттер. — Неужели вы просыпаетесь в такую рань?

— Так пожелала ее милость, — ответил дворецкий, пропустив выпад мимо ушей. — Могу ли я передать ее милости, что вы приедете?

Ледбиттер взглянул на расписание в рамке. В половине десятого во вторник значилась поездка в аэропорт. Клиент был новый, и Ледбиттеру очень не хотелось отменять заказ. Когда приходилось выбирать, он обычно склонялся в пользу нового клиента. Но леди Франклин была исключением из общих правил, а потому он решил передать поездку в аэропорт другому водителю.

— Да, — ответил он. — Боюсь, что вам-таки придется проснуться к десяти часам. Кстати, как вы знаете, надолго ли ей нужна машина?

— Ее милость мне ничего не говорила, — ответил дворецкий.

— Все это, конечно, прекрасно, — пробурчал Ледбиттер, — но я должен зарабатывать себе на жизнь. Я не могу простаивать без дела. Неплохо бы знать заранее, чего от меня хотят.

Наступила пауза, потом дворецкий опять взял трубку.

— Ее милость хотела бы пользоваться машиной все утро, если, конечно, — ехидно добавил он, — вы ничего не имеете против.

— А вы случайно не в курсе, куда она собирается? — спросил Ледбиттер.

— Ее милость ничего мне не говорила на этот счет, — отозвался дворецкий, — но, насколько я могу судить, она намерена сделать кое-какие покупки.

«Покупки!» — фыркнул про себя Ледбиттер. Час от часу не легче! За все это время леди Франклин ни разу не ездила с ним за покупками. Что, между прочим, выгодно отличало ее от многих других его клиентов. Ледбиттер терпеть не мог возить женщин по магазинам. В таких поездках они проявляли свои худшие качества: медлительность, нерешительность, отсутствие четкой программы, придирчивость и, главное, — удивительную непунктуальность. Как любительница достопримечательностей леди Франклин вполне устраивала Ледбиттера, но какая из нее покупательница? Кроме того, она ведь обязательно поинтересуется, как его семья отреагировала на подарок — придется плести всякую чушь насчет того, что, мол, если б не чек, жена бы руки на себя наложила, а теперь все живы, здоровы, на седьмом небе от счастья и молят Бога за свою избавительницу. С ума сойти — выдумывать все эти глупости и мотаться взад-вперед по набитой машинами Бонд-стрит! Небось ждет не дождется сказочки на сон грядущий, хотя, если рассудить, она тут в своем праве. Стало быть, придется постараться и следить, следить за своим проклятым языком!

Но, увидев, как она спускается по ступенькам к машине, он понял, что перед ним другая леди Франклин — веселая, сияющая. Она вышла из дому с улыбкой на лице, а увидев Ледбиттера, заулыбалась еще сильнее, словно подчиняясь каким-то магическим токам, исходящим от водителя. Он и сам почувствовал, что улыбается, когда, учтиво приветствуя ее, приложил руку к козырьку фуражки. Что с ней случилось? Где ее прежняя отрешенность? Куда делось то мрачное чудовище, что, опутав ее своими щупальцами, отравляло ей душу? Она была полна жизни и веселья. Откуда ему было знать, что причиной тому стал не он, Ледбиттер, но тот подарок, решившись на который, она вдруг обрела свое утерянное «я». Какое-то время он пристально смотрел на нее, пытаясь понять причину перемены. Она же, изложив план поездки, спросила:

— Ну как, все в порядке?

Одарив ее одной из своих редких улыбок, он ответил:

— Теперь да, миледи. Я и не предполагал, что еще существует в мире доброта.

— Прошу вас, не надо об этом! — воскликнула невероятно польщенная леди Франклин. Это она-то источник мировой доброты! Только бы не возгордиться — это тяжкий грех. Надо побыстрее сменить тему.

— А как ваша жена? — спросила она.

— На седьмом небе, миледи. Словно заново родилась! Все время рот до ушей. Впрочем (даже теперь женоненавистник в нем не мог угомониться), вы ведь знаете женщин — она все равно недовольна.

— Ну что же, я ее вполне понимаю, — отозвалась леди Франклин, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Войдите в ее положение! Когда уходят одни заботы, им на смену приходят другие. Я и сама, признаться, не вполне довольна жизнью, — и в этом мы с вашей женой схожи! — хотя сегодня я вдруг почувствовала в себе такую радость, какой уже давно не испытывала. Почувствовала в себе... Как будто можно почувствовать не в себе, а в ком-то другом. А впрочем, — размышляла она вслух, — это вполне возможно. Почему бы и нет? Вы сделали для меня много хорошего — не могу даже объяснить, в чем именно оно заключалось, но это так. Я бы рискнула сказать, что почувствовала в себе радость через вас, но боюсь, что это прозвучит полной бессмыслицей. Ясно одно: когда я думаю и говорю о себе (чем я занимаюсь постоянно), мне кажется, что нынешнее мое «я» сильно отличается от того, что скрывалось за этим словом всего-навсего неделю назад. Это самое мое «я» раньше было жутким чудовищем, кошмаром, когда я произносила это слово — вслух или про себя, — у меня замирало сердце. Я! Я! Я! Казалось, я говорила «моя темница», «моя камера пыток» — может быть, я и преувеличиваю, но так или иначе это означало нечто отгораживавшее меня от окружающего мира — прочно, наглухо, навсегда... Возможно, конечно, это нервное... У вас все в порядке с нервами?

— Вроде бы, — отозвался Ледбиттер, не подозревая, до какой степени заблуждается. — Правда, я знал одного парня, так из него они торчали во все стороны и на концах курчавились.

Леди Франклин печально улыбнулась.

— В таком случае вам не понять, — и слава Богу! — что значит быть пленником собственного «я», того самого «я», которое вызывает у вас неприязнь и отвечает вам взаимностью. Наше «я» — страшный шантажист, от него нельзя откупиться никакими средствами. Вы, наверное, понимаете, что я имею в виду. Но теперь я могу покидать свою темницу, когда заблагорассудится — ой, не сглазить бы — надо постучать по дереву! — Леди Франклин огляделась в поисках чего-то деревянного, но вокруг был только холодный металл. Тогда она рассмеялась. — А знаете, куда я спасаюсь бегством? Вы, наверное, мне не поверите, но в трудные минуты я бегу в ваш мир, в вашу семейную жизнь. Она стала для меня гораздо реальнее, чем моя собственная, — я с головой погружаюсь в ваши заботы, радости и горести. Ваши истории стали моим спасением: если б вы знали, как я вам за это благодарна!

— А я благодарен вам, миледи, — скромно отозвался Ледбиттер.

— Какие пустяки! Что такое деньги?! Разумеется, от них зависит очень многое, но, уверяю вас, они не всесильны. Деньги, например, не могут отворить двери темницы, но зато могут лишить свободы. Когда вы станете самостоятельным человеком — я не сомневаюсь, что рано или поздно это обязательно произойдет, — вы вспомните мои слова. Будьте же бдительны. («Ох, и большие же деньги потребуются, чтобы лишить меня свободы», — мелькнуло в голове у Ледбиттера.) Но ради Бога, не подумайте, — продолжала между тем леди Франклин, которой в молчании Ледбиттера вдруг почудилось неодобрение, — что, научившись сбегать в вашу жизнь, я... превращусь теперь в постояльца, в богатого нахлебника, — заговорив о деньгах, она смутилась и покраснела, — только потому, что в вашем семейном кругу мне было уютно и тепло. Теперь я иногда собираюсь навязывать свое общество и другим. Послезавтра, например, я иду в гости, — впервые после смерти мужа! — и, не скрою, иду с удовольствием. Ну, а сегодня я решила поездить по магазинам — хочу немного принарядиться.

Она замолчала, а Ледбиттер вдруг отметил про себя, что сообщение леди Франклин о ее предстоящем выходе в свет не вызвало у него никакого энтузиазма.

— Когда же это будет? — осведомился он деловым тоном. — Если вам понадобится машина, то я...

— Нет, нет, — поспешно отозвалась леди Франклин. — Это в двух шагах отсюда. Я с удовольствием прогуляюсь. Ходить пешком полезно.

Идея прогулки одобрения не получила.

— Боюсь, что прогуляться вам придется сейчас, миледи, — буркнул Ледбиттер. — Здесь запрещена стоянка. Я поставлю машину на Парк-стрит, но через двадцать минут меня и оттуда прогонят.

— Господи, почему все так любят создавать дополнительные сложности, — простонала леди Франклин, в глубине души только обрадовавшись такому осложнению. В своем новом состоянии она рассматривала подобные помехи как веселое приключение. — Даю вам честное слово, что больше чем на двадцать минут я не задержусь.

Ледбиттер помог ей выбраться из машины, а сам поехал к условленному месту. Через двадцать минут полицейский велел ему отъехать, и он стал кружить по окрестным улицам, чего вообще-то терпеть не мог. Когда прошло еще полчаса и появилась виновато улыбающаяся леди Франклин, Ледбиттер был уверен, что не сможет заставить себя улыбнуться в ответ, но, как выяснилось, ошибся.

Шли дни — леди Франклин как в воду канула. Что с ней стряслось? Небось бегает по гостям, размышлял Ледбиттер. Ну что ж, пусть немного погуляет: у него и без того хватало работы, хотя порой в расписании образовывались окна, которые с легкостью (а главное, с выгодой) могли бы заполниться поездками с леди Франклин.

Он ловил себя на том, что все время думает о ней. Вдруг он ее чем-то рассердил и теперь она не хочет его видеть? Вряд ли: в тот день, когда они ездили по магазинам, она хоть и сильно потрепала ему нервы, но он и виду не подал. Что, если на одной из этих вечеринок (черт бы их побрал!) ей порекомендовали другого шофера и тот ей понравился больше? Клиенты ведь народ капризный. Или, может быть, ее дворецкий звонил и никого не застал — сам он был на работе, а секретарь (нововведение, ставшее возможным благодаря щедрости леди Франклин) отлучился. А вдруг она решила, что сделала для него и так достаточно — или, вернее, больше, чем достаточно, и теперь не хотела, чтобы он своим присутствием напоминал ей о ее сумасбродстве? Как говорится, с глаз долой — из сердца вон.

То, что он стал полноправным владельцем машины, уже не радовало его так, как в первые дни, но, с другой стороны, лишний раз напоминало о леди Франклин, выступая ее своеобразным финансовым заменителем. В тот день, когда, расставшись с ней, он увозил с собой чек и дивился своей хитрости и изобретательности, его посетило такое чувство, будто он удачно выкрал у нее автомобиль, что в общем-то соответствовало действительности — во всяком случае, он добыл его настоящим мошенничеством. Кому рассказать: сочинил жизнеописание семьи Ледбиттеров! А она и уши развесила. Первое время он сильно потешался... впрочем, не то чтобы потешался, но просто с удовольствием видел во всем этом подтверждение правильности своего цинического отношения к миру. Раз, два, и дело в шляпе! Но почему же теперь он в глубине души так переживал ее отсутствие: неужели, расщедрившись на этот подарок, она потеряла право на самостоятельное существование, неужели, подарив ему машину, она оказалась у него в долгу, который была обязана выплатить? Легко сказать, выплатить — но только как, вот в чем вопрос. Своим постоянным присутствием? Необходимостью соблюдать ею же установленный обычай? Ерунда какая-то! И тем не менее всякий раз, когда он пытался представить себе, как она бегает по гостям, раскланивается направо и налево, сияет своей новой счастливой улыбкой (ох уж эта улыбка!), отпуская дурацкие любезности и получая в ответ комплименты от светских бездельников, его вдруг охватывало даже не отвращение, а горькая-прегорькая обида. Улыбка, появившаяся на лице леди Франклин благодаря ему, Ледбиттеру (во всяком случае, она так сама говорила), не предвещала ничего хорошего. Отставить улыбки! Эта улыбка означала, что отныне она в нем не нуждается. Счастливо оставаться, мистер Ледбиттер! Улыбка преследовала его, как призрак.