Онлайн чтение книги Дом шелка. Новые приключения Шерлока Холмса The House of Silk: The New Sherlock Holmes Novel
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Во мглу

Когда я вернулся, меня ждала записка от Майкрофта. Он будет в «Диогене» ближе к вечеру и с удовольствием встретится со мной, если я появлюсь в это время. Поездка в Уимблдон и обратно меня здорово измотала — в придачу к бурным событиям последних дней. Увы, стоит мне перенапрячься, полученные в Афганистане раны дают о себе знать. Но все равно я решил, что поеду, как только переведу немного дух. Холмс подвергается суровым испытаниям, тут некогда думать о собственном благополучии. К тому же вполне возможно, что второй раз Майкрофт не соблаговолит меня принять, — его дородность вполне может соперничать с капризностью. Гигантская тень этого человека витала над властями предержащими. Я съел приготовленный миссис Хадсон поздний ланч, вздремнул в своем кресле, потом взял кеб и отправился на Пэлл-Мэлл — небо уже темнело.

Майкрофт снова принял меня в комнате для посетителей, но на сей раз был более сдержан и официален, чем во время нашего последнего визита вместе с Холмсом. Он перешел к делу безо всяких обиняков.

— Дела обстоят плохо. Очень плохо. Почему брат пришел ко мне за советом, которому не захотел следовать?

— Думаю, ему больше требовались сведения, нежели совет, — предположил я.

— Верное замечание. Но поскольку я мог ему дать только одно, но не другое, было бы разумно с его стороны отнестись к моим словам внимательней. Я сказал ему, что ни к чему хорошему его поиски не приведут, но такова его природа, упрямство свойственно ему с молодости. Всегда был импульсивен. Это же говорила и наша матушка — она боялась, что в один прекрасный день он попадет в беду. Вот бы посмеялась, узнав, что он сделал карьеру сыщика!

— Вы ему поможете?

— Мой ответ вам уже известен, доктор Ватсон, я его дал вам при нашей последней встрече. Я ничего не смогу сделать.

— Вы позволите, чтобы его повесили за убийство?

— До этого не дойдет. Не может дойти. Я уже провожу закулисную работу и, хотя и сталкиваюсь с попытками помешать и напустить тумана — а их на диво много, — могу сказать, что до этого не дойдет. Он слишком хорошо известен среди публики, у которой есть вес в обществе.

— Его держат в Холлоуэе.

— Знаю, за ним там хорошо присматривают — по крайней мере, насколько это возможно в таком мрачном месте.

— Что можете сказать об инспекторе Гарримане?

— Хороший сотрудник полиции, человек честный, в послужном списке ни пятнышка.

— А другие свидетели?

Майкрофт прикрыл глаза, приподнял голову, словно дегустировал хорошее вино. Так он взял паузу на размышление.

— Я знаю, доктор Ватсон, на что вы намекаете, — сказал он наконец. — И можете поверить, несмотря на безрассудное поведение Шерлока, его благополучие мне дорого, и я пытаюсь разобраться в том, что произошло. Я уже израсходовал немало собственных средств, чтобы понять, кто такие доктор Томас Экленд и лорд Хорас Блэкуотер, и должен с сожалением сказать, что, насколько я понимаю, тот и другой абсолютно безукоризненны, оба из хороших семей, оба холосты, оба богаты. Клубными интересами они не связаны. Они не учились в одной школе. Почти всю жизнь жили на удалении не менее ста миль друг от друга. Кроме того, что оба случайно оказались в один и тот же вечер в Лаймхаусе, их не связывает ничто.

— Если не считать «Дома шелка».

— Именно.

— А что это такое, вы мне не скажете.

— Не скажу, потому что не знаю. Именно по этой причине я предупредил Шерлока держаться от этой истории подальше. Если есть нечто, братство или общество, внутри правительства, и от меня это скрывают, и тайна столь велика, что при одном ее упоминании меня немедленно вызвали в Уайтхолл, — мои инстинкты говорят мне: надо отвернуться и посмотреть в другую сторону, но уж никак не печатать дурацкое объявление в национальных газетах! Я сказал брату все, что мог сказать… наверное, даже больше, чем имел право.

— Что же будет? Вы позволите, чтобы его отдали под суд?

— Что я позволю или чего я не позволю, к делу отношения не имеет. Боюсь, уровень моего влияния вы переоцениваете. — Из кармана жилетки Майкрофт извлек коробочку из черепашьего панциря и достал из нее понюшку табаку. — Я могу выступить в его защиту, не более и не менее. Могу выступить его представителем. Могу и свидетелем. — Видимо, на лице моем отразилось разочарование, потому что Майкрофт отложил табак в сторону, поднялся и подошел ко мне. — Не переживайте, доктор Ватсон, — посоветовал он. — Мой брат — человек необычайных возможностей, и даже в этот мрачный час он может здорово вас удивить.

— Вы съездите к нему? — спросил я.

— Думаю, что нет. Такой визит приведет его в смущение, да и мне будет неловко, а польза будет нулевая. А вот вы ему скажите, что были у меня и я делаю все, что в моих силах.

— Мне не разрешают с ним встретиться.

— Обратитесь с повторным прошением завтра. В конце концов они просто должны вас к нему допустить. У них нет причин вам отказывать. — Он проводил меня до двери. — Моему брату повезло, что у него есть такой стойкий союзник, равно как и замечательный биограф, — заметил он.

— Надеюсь, я еще не поставил точку в его приключенческой саге.

— До свидания, доктор Ватсон. Мне не хотелось бы вести себя с вами невежливо, поэтому буду весьма признателен, если вы меня больше не побеспокоите — за исключением, разумеется, чрезвычайных обстоятельств. Всего вам наилучшего.

Я возвращался на Бейкер-стрит с тяжелым сердцем: Майкрофт проявил еще меньше желания помочь, чем я от него ожидал. Какие же обстоятельства он готов считать чрезвычайными, если не нынешние? По крайней мере, он обещал похлопотать, чтобы меня допустили к Холмсу, так что мой визит хоть в чем-то оказался полезным. У меня болела голова, боль пульсировала в локте и плече — силы были на исходе. Но оказалось, что день еще не закончен. Я вышел из кеба и направился к хорошо знакомой двери — и вдруг дорогу мне перегородил крепко сбитый невысокий брюнет в черном пальто, он буквально навис надо мной с тротуара.

— Доктор Ватсон? — спросил он.

— Да?

Я хотел быстрее попасть домой, но крепыш занял все пространство передо мной.

— Я попросил бы вас, доктор, проехать со мной.

— По какому делу?

— По делу, которое имеет отношение к вашему другу, господину Шерлоку Холмсу. Никаких других дел и быть не может.

Я присмотрелся к нему повнимательней, и увиденное совершенно меня не вдохновило. С первого взгляда я бы принял его за лавочника, может быть, за моряка или даже гробовщика — было в его лице что-то нарочито скорбное. Тяжелые брови, свисавшие с верхней губы усы. Черные перчатки и шляпа-котелок. По тому, как он стоял, покачиваясь на носках, я так и ждал — вот сейчас он выхватит из кармана рулетку и начнет меня обмерять. Только с какой целью? Сшить мне новый костюм или сколотить гроб?

— Что вам известно о Холмсе? — спросил я. — Что у вас за сведения, которыми вы не можете поделиться со мной здесь?

— Лично у меня, доктор Ватсон, нет вообще никаких сведений. Я лишь выполняю поручение человека, у которого эти сведения есть, я его покорный слуга, и он послал меня сюда передать вам: он просит вас приехать.

— Куда приехать? Кто он?

— К сожалению, отвечать на эти вопросы я не уполномочен.

— Тогда, боюсь, вы попусту тратите время. Сегодня у меня нет желания снова куда-то ехать.

— Вы не поняли, сэр. Джентльмен, на которого я работаю, не приглашает вас приехать. Он требует, чтобы вы приехали. Мне неприятно вам об этом говорить, но он не привык, чтобы ему отказывали. Я бы сказал, что ваш отказ будет ужасной ошибкой. Взгляните вниз, сэр. Видите? Не пугайтесь. Уверяю, вам ничто не угрожает. Прошу вас проследовать за мной…

Я в изумлении отпрянул: глянув вниз, как он сказал, я увидел в его руке револьвер, направленный мне в живот. Достал ли он его во время нашего разговора, держал ли с самого начала — сказать не берусь, но он словно провернул малоприятный трюк, и оружие появилось почти из воздуха. Видно было, что к револьверу ему не привыкать. Если револьвер впервые попадает к тебе в руки, ты держишь его совсем не так, как держит бывалый стрелок. К какой категории относился человек, взявший меня на мушку, было ясно с одного взгляда.

— Вы же не будете стрелять в меня посреди улицы, — сказал я.

— Наоборот, доктор Ватсон, именно это мне и велено сделать, если вы станете упираться. Но давайте будем откровенны друг с другом: охоты убивать вас у меня не больше, чем у вас — охоты умирать. Возможно, вам будет легче, если я скажу — и готов в этом поклясться, — что мы не собираемся причинять вам вред, хотя в данную минуту вам может казаться иначе. Но через некоторое время вам все объяснят, и вы поймете, зачем нужны такие меры предосторожности.

У него была необычайная манера выражаться: подобострастная, но чрезвычайно угрожающая. Он показал револьвером на черный экипаж, запряженный двумя лошадьми, которых придерживал кучер. Это была карета с окнами из матового стекла, и я подумал, что человек, который хочет со мной встретиться, может сидеть внутри. Я подошел и открыл дверцу. Внутри никого не было, убранство салона было богатым.

— Нам далеко ехать? — поинтересовался я. — Домовладелица ждет меня к ужину.

— Там, куда мы едем, вас накормят лучше. Чем быстрее вы сядете, тем быстрее мы отправимся в путь.

Неужели он застрелил бы меня перед входом в собственное жилище? Склонен думать, что да. Было в нем нечто неумолимое. Садясь в экипаж, я тем не менее понимал: возможно, сейчас меня увезут — и больше никто никогда меня не увидит. Что, если этого человека прислали те же люди, которые убили Росса и его сестру, которые так ловко вывели из игры Холмса? Я заметил, что стенки экипажа были обиты шелком — не белым, а жемчужно-серым. Но тут же вспомнил услышанное: у хозяина есть кое-какие сведения. Как ни посмотри, получалось, что выбора у меня нет. Я забрался в карету. Мой спутник влез следом и закрыл дверь, и тут я понял, что в одном отношении свалял дурака. Мне-то казалось, что матовое стекло нужно для того, чтобы никто не мог заглянуть в экипаж снаружи. А оказалось наоборот — я ничего не вижу изнутри.

Мой сопровождающий сел напротив, кучер тут же прошелся по спинам лошадей кнутом — и мы тронулись. Я видел только преходящее мерцание газовых фонарей, но и оно исчезло, как только мы выехали за городскую черту в северном, как мне показалось, направлении. На сиденье для меня лежало одеяло, и я укрыл им колени — декабрьскими вечерами всегда холодно. Мой спутник молчал и, кажется, даже заснул, голова склонилась вперед, а револьвер, вроде бы, безнадзорно лежал на коленях. Но когда примерно через час я попытался открыть окно — вдруг по местности догадаюсь, где мы находимся, — он встрепенулся и покачал головой, будто журил непослушного ребенка.

— Доктор Ватсон, честное слово, я был о вас лучшего мнения. Мой хозяин предпринял серьезные меры для того, чтобы его адрес остался вам неизвестен. Он человек, склонный к уединению. Так что прошу вас, держите руки при себе, а окно пусть остается закрытым.

— Нам еще долго ехать?

— Ровно столько, сколько понадобится.

— А имя у вас есть?

— Есть, сэр. Но, боюсь, разглашать его я не уполномочен.

— Что вы можете мне сказать о вашем работодателе?

— Я могу говорить о нем без умолку, сэр, хоть всю дорогу до Северного полюса. Это замечательный человек. Но ему не понравится, если я познакомлю вас с его биографией. Сами ведь знаете: меньше знаешь — крепче спишь.

Поездка превратилась для меня в настоящее мучение. Я видел, что мы в пути уже два часа, но не имел никакого представления о том, в какую сторону мы едем и далеко ли мы от Лондона, — мне вдруг пришло в голову, что, вполне возможно, мы нарезаем круги и пункт назначения совсем недалеко. Раз или два экипаж менял направление — меня немного покачивало в сторону. В основном колеса катились по гладкому покрытию, но иногда нас слегка подбрасывало, видимо, мы съезжали на мощеную дорогу. В какую-то минуту над нами промчался паровоз. Надо полагать, мы находились под мостом. В остальном меня окутывала мгла, она была повсюду, и в конце концов я задремал. Проснулся я оттого, что мы внезапно остановились, а мой спутник навис надо мной, открывая дверцу экипажа.

— Мы идем прямо в дом, доктор Ватсон, — сказал он. — Таковы мои инструкции. Прошу вас, не мешкайте снаружи. Ночь холодная и отвратительная. Так что, если не пойдете прямо в дом, это для вас чистая смерть.

Я мельком глянул на массивный недружелюбный дом — фасад задрапирован плющом, сад зарос сорняками. Возможно, это Хэмпстед или Гэмпшир. Территория обнесена высокими стенами, ворота из кованого железа уже успели за нами закрыться. Само здание напомнило мне аббатство — зубчатые окна, горгульи, над крышей торчит башня. Все окна верхнего этажа утопали во мраке, в нижних комнатах кое-где горел свет. Дверь под портиком была распахнута, но никто не спешил оказать мне радушный прием, хотя едва ли слово «радушие» было применимо к такому месту даже в солнечный летний день. Подталкиваемый моим попутчиком, я быстро вошел в дом. Он хлопнул дверью за моей спиной — и звук эхом покатился по мрачным коридорам.

— Сюда, сэр.

Он взял лампу, и я пошел за ним по проходу, мимо окон с витражами, стен из дубовых панелей, картин, до того темных и выцветших, что без рам я вообще мог бы их не заметить. Мы подошли к двери.

— Вам сюда. Я скажу ему, что вы приехали. Он скоро появится. Ничего не трогайте. Никуда не ходите. Проявите сдержанность!

Дав это странное указание, он ушел тем путем, каким пришел.

Я оказался в библиотеке. В очаге из камня тлели дрова, на каминной полке горели свечи. Центр комнаты занимали круглый стол и кресла из темного дерева, горело еще несколько свечей. Два окна были плотно зашторены, на голом деревянном полу лежал толстый ковер. В библиотеке, наверное, было несколько сотен книг. Полки тянулись от пола до потолка — немалое расстояние, — перед ними стояла лестница на колесах, чтобы перевозить ее вдоль книжных стеллажей. Владелец этого дома — кем бы он ни был — наверняка неплохо ориентировался во французском, итальянском и немецком, потому что все три языка были широко представлены в библиотеке — естественно, наряду с английским. Его интересы охватывали физику, ботанику, философию, геологию, историю и математику. Беллетристики, насколько я понял, не было. Подбор книг, скажу честно, напомнил мне о Шерлоке Холмсе, ибо довольно точно отражал его пристрастия. Архитектура комнаты, форма камина, богато украшенный потолок — все это говорило о том, что дом построен в эпоху короля Якова Первого. Выполняя данные мне указания, я сел в одно из кресел и протянул руки к огню. Я был рад, что есть возможность согреться, — несмотря на одеяло, я продрог до крайности.

Напротив двери, в которую я вошел, была еще одна; она внезапно открылась, и на пороге возник человек, до того высокий и худой, что словно не вписывался в проем, — кажется, чтобы войти, ему пришлось пригнуться. На нем были темные брюки, турецкие тапочки и бархатная домашняя куртка. Он почти полностью облысел, лоб высокий, глаза глубоко посаженные и запавшие. Движения плавные, руки, похожие на палки, скрещены на груди и вцепились друг в друга, словно он хотел не дать себе развалиться. Я заметил, что за библиотекой находится химическая лаборатория — именно там он чем-то занимался, пока я его ждал. За его спиной просматривался длинный стол, заваленный какими-то трубками, ретортами, бутылочками, баллонами для кислот, шипело несколько горелок Бунзена. От самого хозяина сильно пахло химикатами, но, хотя мне было интересно, что за эксперименты он там ставит, я решил, что лучше не спрашивать.

— Доктор Ватсон, — начал он, — прошу прощения за то, что заставил вас ждать. Одно деликатное дельце требовало моего внимания, но сейчас я его плодотворно завершил. Вам предложили вина? Нет? К своим обязанностям Андервуд относится весьма добросовестно, в этом нет сомнения, но особой деликатностью не отличается. К сожалению, в моей работе иногда выбирать не приходится. Полагаю, во время долгой поездки он проявлял о вас должную заботу.

— Он даже не счел нужным представиться.

— Ну, это не удивительно. Я тоже не намерен сообщать вам свое имя. Но уже поздно, а у нас с вами серьезное дело. Надеюсь, вы отужинаете со мной.

— Я не привык ужинать с людьми, которые скрывают от меня собственное имя.

— Я вас понимаю. Но примите во внимание вот что: в этом доме с вами может случиться что угодно. Если я скажу, что вы полностью в моей власти, это может прозвучать глупо и мелодраматично, но дело обстоит именно так. Вы не знаете, где мы находимся. Никто не видел, как вы сюда приехали. Если вы не выйдете за стены этого дома, мир останется в полном неведении. Поэтому из вариантов, которыми вы располагаете, приятный ужин в моем обществе — это самое предпочтительное. Пища бесхитростная, зато вино отменное. Стол накрыт в соседней комнате. Прошу вас, идемте за мной.

Он вывел меня в коридор — напротив оказалась столовая, под которую, кажется, было отведено целое крыло дома. На одном конце располагался помост для музыкантов, на другом — огромных размеров камин. Все расстояние между ними занимал длинный обеденный стол, где легко могло поместиться человек тридцать, и я явственно представил себе, как в безвозвратно ушедшие времена тут собиралась большая семья с друзьями, играла музыка, потрескивали поленья в камине, а слуги бесконечной чередой подносили и уносили всё новые блюда. Но сегодня зала была пуста. Одинокий абажур отбрасывал пятно света на холодную нарезку, хлеб, бутылку вина. Видимо, нам с хозяином дома предстояло трапезничать вдвоем, и я занял свое место слегка подавленный, об аппетите не было и речи. Он сел в торец стола, ссутулившись и даже сгорбившись в кресле, явно не предназначенном для человека с такой нескладной фигурой.

— Меня часто посещало желание познакомиться с вами, доктор Ватсон, — заговорил хозяин дома, накладывая себе пищу. — Вам будет приятно услышать, что я — ваш большой поклонник и у меня есть все до одной ваши «Записки». — Он принес с собой журнал «Корнхилл мэгэзин» и раскрыл его на столе. — Я только что прочел ваш рассказ «Медные буки» — написано мастерски. — Несмотря на причудливые обстоятельства этого вечера, я испытал некоторое удовлетворение, потому что сам был доволен тем, как закончилась эта история. — Судьба мисс Вайолет Хантер не была мне особенно интересна, — продолжал он. — А Джефро Рукасл был скотиной, каких еще надо поискать. Девушка оказалась на диво легковерной — это меня поразило. Но, как всегда, больше всего меня захватило ваше описание господина Шерлока Холмса и его методов. Жаль, что вы не привели семь разных объяснений совершенного преступления, которые он вам изложил. Это позволило бы читателям лучше постичь суть истории. Но и так вы сделали достоянием общественности работу выдающегося ума, и мы вам за это благодарны. Вина?

— Спасибо.

Он разлил вино по бокалам, потом продолжил:

— Жаль, что Холмс не посвятил себя целиком правонарушениям подобного рода, а именно преступлениям бытового свойства, где мотивы могут быть самыми незначительными, а жертвами вообще можно пренебречь. Рукасла за его роль в этом деле даже не арестовали, хотя и сильно изуродовали.

— Самым жутким образом.

— Что ж, это само по себе достаточное наказание. А вот когда ваш друг нацеливает свое внимание на вещи более серьезные, на деловые предприятия, организованные людьми вроде меня, тут он преступает черту и становится бельмом на глазу. Опасаюсь, что недавно он совершил именно это, и если будет упорствовать, нам, вполне возможно, придется встретиться, а такая встреча, смею вас заверить, совершенно не в его интересах.

В голосе его появились нотки, заставившие меня содрогнуться.

— Вы не сказали мне, кто вы, — заметил я. — Может быть, объясните, чем вы занимаетесь?

— Я математик, доктор Ватсон. Нимало не льстя себе, могу сказать: мою работу по биному Ньютона изучают в большинстве университетов Европы. А еще вы наверняка определили бы меня как преступника, хотя мне хочется думать, что преступление я превратил в науку. Сам я стараюсь не обагрять руки кровью. Это — удел таких, как Андервуд. Можно сказать, что я — мастер абстрактного мышления. Ведь преступление, в наиболее чистой форме — это абстракция, как музыка. Я делаю оркестровку. Остальные исполняют свои партии.

— Чего же вы хотите от меня? Зачем вы меня сюда привезли?

— Помимо удовольствия пообщаться с вами? Я хочу вам помочь. А если точнее — и я сам себе удивляюсь, произнося эти слова, — я хочу помочь господину Шерлоку Холмсу. Очень жаль, что он не обратил на меня внимания два месяца назад, когда я послал ему некий памятный подарок — приглашение изучить дело, из-за которого у него сейчас возникли такие неприятности. Наверное, мне следовало выразить свою мысль с большей определенностью.

— Что же вы ему послали? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— Кусочек белой ленты.

— Вы связаны с «Домом шелка»!

— Не имею с ним ничего общего! — Впервые в его голосе зазвучали сердитые нотки. — Не огорчайте меня, пожалуйста, своими дурацкими умозаключениями. Оставьте их для ваших книг.

— Но что это такое, вы знаете.

— Я знаю все. Мне становится известно обо всех злодеяниях, крупных и мелких, какие происходят в Англии. У меня есть агенты во всех городах, на всех улицах. Они — мои глаза. Которые никогда не мигают. — Я молчал, давая ему возможность продолжать, но он решил сменить курс. — Вы должны дать мне обещание, доктор Ватсон. Поклянитесь всем, что для вас свято, что никогда не расскажете Холмсу или кому-то еще об этой встрече. Никогда о ней не напишете. Никогда на нее не сошлетесь. Если вам станет известно мое имя, вы сделаете вид, что слышите его впервые в жизни и оно вам ни о чем не говорит.

— Откуда вы знаете, что я такое обещание сдержу?

— Потому что вы — человек слова.

— А если я откажусь?

Он вздохнул.

— Имейте в виду, что жизнь Холмса в большой опасности. Мало того: если вы откажетесь выполнить мои указания, Холмс в течение двух суток будет мертв. Помочь вам могу только я, но для этого вы примете мои условия.

— Если так — я согласен.

— Вы клянетесь?

— Да.

— Чем?

— Моим браком.

— Этого мало.

— Моей дружбой с Холмсом.

Он кивнул.

— Кажется, мы друг друга поняли.

— Так что же такое «Дом шелка»? Где мне его найти?

— Ответить на эти вопросы я не могу. Хотел бы ответить, но, боюсь, Холмсу предстоит добраться до истины самому. Почему? Во-первых, я знаю, что он — человек исключительных способностей, и мне интересно изучать его методы, следить за работой его ума. Чем больше я о нем знаю, тем меньше опасений он мне внушает. Но есть и еще один вопрос, более принципиального свойства. Я назвал себя преступником, но что, собственно говоря, это значит? Всего лишь то, что есть некие правила жизни в обществе, которые я рассматриваю как помеху и предпочитаю их игнорировать. Уверяю вас: многие респектабельные банкиры и юристы скажут вам то же самое. Это всего лишь вопрос степени. Но я не животное, доктор Ватсон. Я не убиваю детей. Я считаю себя цивилизованным человеком, и в обществе есть другие правила, на мой взгляд, незыблемые.

Итак, что должен сделать такой, как я, когда он сталкивается с группой людей, чье поведение — чьи преступления — выходят за рамки допустимого? Я могу сказать вам, кто эти люди и где их найти. Я мог бы давным-давно известить полицию. Увы, такой поступок нанес бы существенный ущерб моей репутации в глазах многочисленных подручных, у которых в отличие от меня нет особых проблем с нравственностью. Есть такая вещь, как закон преступного мира, и многие известные мне преступники относятся к нему очень серьезно. И я, в общем-то, склонен с ними согласиться. Кто дал мне право судить коллег по преступному миру? Мне бы совершенно не хотелось, чтобы они судили меня.

— Но вы послали Холмсу намек.

— Я действовал под влиянием минуты, что для меня крайне необычно и показывает, до какой степени я раздражен этой историей. Но все равно это был некий компромисс, самое малое, что я мог сделать при сложившихся обстоятельствах. Если бы Холмс пошел по этому следу, я утешал бы себя тем, что послал всего лишь намек и особой вины на мне нет. Если бы, наоборот, он решил оставить мое предупреждение без внимания — что ж, моя совесть перед преступным миром осталась бы чиста. При этом скажу так: вы не представляете, как меня огорчило, что он выбрал именно второй курс действия, а точнее, бездействия. Я искренне убежден, что без «Дома шелка» мир стал бы намного лучше. Я не теряю надежду, что этот гнойник будет прорван. Поэтому я и пригласил вас сюда.

— Вы не можете дать мне сведения. Что же вы можете мне дать?

— Могу дать это. — Он толкнул что-то по столу в мою сторону. Я посмотрел вниз и увидел небольшой металлический ключ.

— Что это? — спросил я.

— Ключ от его камеры.

— Что? — Я чуть не рассмеялся. — Вы хотите, чтобы Холмс бежал? В этом заключается ваш грандиозный замысел? Вы хотите, чтобы я помог Холмсу бежать из Холлоуэя?

— Я не понимаю, доктор Ватсон, почему эта идея вызывает у вас смех. Могу вас заверить, что приемлемых вариантов просто нет.

— Есть коронерский суд. Он все расставит по местам.

Лицо моего собеседника потемнело.

— Вы до сих пор не понимаете, с кем связались, мне даже начинает казаться, что я попусту трачу с вами время. Говорю вам со всей ясностью: живым из исправительного дома Шерлок Холмс не выйдет. Коронерский суд назначен на четверг, но Холмса там не будет. Его враги этого не допустят. Они намерены убить его, пока он находится в тюрьме.

Меня охватил ужас.

— Но как?

— Этого я сказать не могу. Отравят, задушат — это самое простое, но можно организовать какой угодно несчастный случай. Смерть будет выглядеть естественной, можете не сомневаться. Но верьте мне — приказ уже отдан. Время его истекает.

Я взял ключ.

— Как он к вам попал?

— Это не имеет значения.

— Тогда скажите, как ему это передать. Ведь меня к нему не пустят.

— Это уже зависит от вас. Я больше ничего сделать не могу, иначе я себя просто раскрою. На вашей стороне инспектор Лестрейд. Поговорите с ним. — Внезапно он поднялся и оттолкнул свой стул от стола. — Думаю, мы уже все друг другу сказали. Чем быстрее вы вернетесь на Бейкер-стрит, тем быстрее начнете обдумывать ваши последующие действия. — Он немного смягчился. — Добавлю одно: вы не представляете, какое удовольствие я получил от знакомства с вами. Скажу честно: я завидую Холмсу, что у него есть такой преданный биограф. У меня тоже есть несколько историй, которые могут быть интересны читателю. Не могу ли и я воспользоваться вашими услугами? Нет? Ну, это так, мимолетная мысль. Но, если вынести эту встречу за скобки, я, вполне возможно, могу оказаться персонажем каких-то ваших записок. Надеюсь, вы не будете ко мне несправедливы.

Это были последние слова, услышанные мною от него. Видимо, он подал сигнал с помощью какого-то скрытого устройства, потому что дверь тут же открылась и появился Андервуд. Я осушил свой бокал — подкрепить силы перед дальней дорогой. Потом взял ключ и поднялся.

— Спасибо, — сказал я.

Он не ответил. У двери я оглянулся. Хозяин дома сидел один в торце громадного стола и при свете свечи ковырял пищу вилкой. Дверь закрылась. С тех пор я его больше не видел, если не считать встречи мимоходом на вокзале «Виктория» год спустя.