Онлайн чтение книги Царица амазонок The Lost Sisterhood
Глава 15

Алжир

Мне понадобилось четыре дня, чтобы разобраться в надписях на стенах внутреннего святилища. Даже притом что я знала теперь о разделении слов звездочками и несмотря на то что я каждый вечер, зевая, по нескольку часов сидела над бабулиным словарем, все равно трудностей хватало.

Моей работе отнюдь не помогал тот факт, что штукатурку покрывали бесчисленные трещины и сколы, возможно возникшие из-за подвижек наружных стен храма. Кое-где с них и вовсе осыпались большие куски штукатурки, и в результате почти третья часть текста оказалась утраченной. А то, что осталось, оказалось разрозненными описаниями неких апокалиптических событий и тошнотворного насилия. Разрушения, изнасилования и убийства обозначили конец этой древней неведомой цивилизации, и хотя в бабушкином списке нашлись не все слова, встречавшиеся в надписи, – далеко, далеко не все! – я все же поняла достаточно, чтобы получить осмысленное целое.

Когда я наконец добралась до нижней части последней стены, то некоторое время просто лежала на спине на соломенной циновке, размышляя о том, как вписать все это в ту картину древнего мира, которую я так хорошо знала. У меня не было ни малейших сомнений в том, что этому храму не меньше трех тысяч лет и что я смотрела сейчас на некое наследие бронзового века, который почти не оставил следов, кроме тех, что запечатлелись в мифах. И вопрос стоял так: в каких именно мифах?

Мистер Людвиг весьма недвусмысленно сообщил мне, что Фонд Сколски обнаружил следы амазонок, но в надписи передо мной не было никаких упоминаний о женщинах-воительницах, как раз наоборот. Но поскольку я обнаружила, что Фонд Сколски – чистая ерунда, не следовало ли мне предположить, что и рассуждения об амазонках – тоже полная чепуха? Не было ли это все просто попыткой заманить меня в ловушку?

Но если так, то с чего бы кому-то из верхушки Фонда Акраб понадобилось посылать в Алжир именно меня, а не какого-нибудь археолога, которого и просил Ник? Поскольку у меня теперь не было телефона, я не могла ничего узнать о мистере аль-Акрабе в Интернете. Но я помнила, как Джеймс рассказывал мне, что это один из весьма типичных ублюдков-нуворишей, которые с удовольствием сооружают площадки для гольфа на крышах своих домов и готовы купить целый лайнер для празднования дня рождения своей жены. Однако с какой бы стати такому человеку, гадала я, вообще обращать внимание на обсыпавшуюся надпись на стене, не говоря уже о том, чтобы затевать столь грандиозные раскопки?

И снова мои мысли вернулись к бабушке. Знала ли она об этой забытой цивилизации? Это выглядело невозможным. Однако я ведь была здесь, держа в руках ее тетрадку…

Мои размышления были прерваны Крэйгом, вошедшим во внутреннее святилище. Заметив меня, он улыбнулся и кивнул:

– Так и думал, что найду тебя здесь. За мной, док! Сегодня вечер пятницы, и мы готовы забить жирного тельца.

Как и следовало ожидать, жирный телец обернулся очередной порцией загадочного рагу из консервной банки. Но мне было приятно то, что Крэйг пригласил меня присоединиться к нему и его бригаде у костра в палаточном лагере. Над нами и вокруг нас светились мириады звезд, делая бесконечную черноту вселенной чуть менее устрашающей. А после многих часов, проведенных либо под землей, либо в замкнутом пространстве моего трейлера, я была просто счастлива провести ночь в пустыне в компании живых людей.

– Итак, док, – заговорил Крэйг, набрасывая мне на плечи шерстяной плед со значком своей компании, – расскажи нам, что ты там ищешь внизу? И кто тот безголовый бедолага в гробу?

Судя по недоуменному бормотанию, послышавшемуся вокруг, далеко не все рабочие были в курсе последней находки.

– Это не он, – пояснила я, – а она. Ее обезглавили. Там случилось разбойное нападение. Небольшой флот каких-то чужеземных кораблей… – Оглядевшись вокруг, я увидела, что мужчины уставились на меня с откровенным любопытством. – Но так ведь во все времена бывает, разве нет? – продолжила я. – Мародеры и пираты, нападения и грабежи. Мужчины склонны разрушать, а женщины…

Пока я произносила эти слова, мне вдруг пришло в голову, что я ведь оказалась единственной женщиной в лагере, битком набитом мужиками, и до сих пор остаюсь цела и невредима и даже ужинаю вместе с ними… Наверное, какой-нибудь моей прапрапрабабушке такое показалось бы просто немыслимым. По правде говоря, в долгой истории женщин, протянувшейся от описанных на стене горестных событий и до настоящего момента, я выглядела какой-то аномалией.

– Большинство жриц были убиты, – продолжила я, поплотнее заворачиваясь в плед. – Некоторых из них увезли как рабынь – ну, полагаю, самых хорошеньких. Я не уверена в том, что произошло с другими людьми, жившими поблизости, но, судя по надписям на стене, похоже на то, что налетчики подожгли город, прежде чем вернуться в море. – Видя выражение обращенных ко мне лиц, я покачала головой. – Не слишком счастливая история, верно?

– А кто та девица в гробу? – снова спросил Крэйг. – Она была какой-то особенной?

– Насколько я поняла, она была верховной жрицей. – Я достала из сумки ноутбук и быстро пролистала свои фотоснимки внутреннего святилища. – Она была представительницей богини Луны на земле. Кстати, богиню Луны тоже похитили. Я имею в виду статую. И у верховной жрицы имелась некая корона со змеями. – Я немного помолчала, увеличивая ту часть стенной росписи, где изображалась пугающего вида женская фигура, вокруг головы которой извивались змеи. – Вот… – Я повернула ноутбук так, чтобы всем была видна картинка. – Впечатляет, не правда ли?

Мужчины вытянули шеи, чтобы рассмотреть фигуру на экране, а затем стали передавать ноутбук из рук в руки. Когда компьютер добрался до Крэйга, тот присвистнул:

– Да она выглядит точь-в-точь как моя теща!

Я подождала, пока утихнет хохот, и сказала:

– Греческие мифы говорят, что Персей отправился в дальние земли, чтобы убить чудовище, у которого на голове вместо волос были змеи, – горгону Медузу. Но он не просто убил ее; он отрубил ей голову и взял с собой, чтобы использовать как оружие. Видимо, Медуза была так чудовищно уродлива, что один только вид ее лица превращал человека в камень.

– Ну точно, это моя теща! – воскликнул Крэйг.

Не обращая внимания на смех мужчин, я продолжила:

– Предполагалось, что горгона Медуза жила именно здесь, в Северной Африке. Если верить греческой литературе, этот район вообще был местом обитания разнообразных… монстров.

– А куда Персей ее потащил? – поинтересовался Крэйг. – Ту голову?

– Некоторое время он держал ее при себе, – ответила я. – Это была на самом деле весьма полезная вещь. Кто отказался бы от такой возможности – при необходимости превращать людей в камень? Но что действительно интересно, так это то, что голова с волосами-змеями в конце концов стала пугающим украшением на щите богини Афины. Вы знаете, кто такая Афина? Это олимпийская богиня мудрости и справедливой войны. Она помогала Одиссею в его долгом путешествии, когда он возвращался из Трои. – (Крэйг и остальные закивали, явно что-то вспомнив.) – Более того, – продолжила я, воодушевленная интересом аудитории, – греческий философ Платон утверждал, что Афина на самом деле тоже происходила из Северной Африки. А если предположить, – я энергично потерла лоб, стараясь не потерять нить внезапного восторженного озарения, – что как раз это и произошло с украденной отсюда богиней Луны? Что, если она попала в Древнюю Грецию и получила имя Афины? Это вполне объяснило бы, почему на ее щите возникла голова Медузы и почему Гомер и Гесиод называли ее Тритогенией. Вы понимаете, да? Они же появились в Греции в одно и то же время: богиня Афина и ее оружие-монстр, и только они и остались от величественной цивилизации, существовавшей некогда вокруг озера Тритонис. В этом безусловно есть смысл!

– Но разве никто больше не остался в живых?

Я подпрыгнула на месте. Ник! Я не видела его уже несколько дней и полагала, что он занят поисками археолога, чтобы заменить здесь меня. Но Ник стоял рядом и смотрел на меня.

– Ну, – сказала я, – те, кого забрали в рабство, все равно что умерли. Темнокожие женщины, не по своей воле оказавшиеся в мире белых людей… – Я покачала головой.

– Откуда вам знать, что они были чернокожими?

Я немного замялась, удивленная его командирским тоном.

– Изображения женщин на храмовых стенах покрашены в коричневый цвет, а в надписи упоминается, что у налетчиков была бледная кожа…

– А что насчет тех, которых в рабство не увезли? Должен ведь был кто-то выжить. Тот, кто записал всю эту историю на стене?

– К несчастью, – ответила я, раздраженная тем, что Ник так вызывающе говорит со мной на глазах у всех, – в тексте имеется лакуна…

– Что еще за лакуна?

Я уставилась на него. Высокомерное поведение Ника вдруг отчетливо дало мне понять, что он прекрасно знает, что такое лакуна. «Лакуна» означает пустое место. То, чего нет. Например, признание Ника в том, что он работает на Фонд Акраб. Или извинение за грубость. Или возвращение мне телефона.

– Это дыра на стене, где осыпалась штукатурка, – я развела руками, – вот такого размера. Но да, – согласно кивнула я, – кто-то выжил. Несколько женщин, не более того. И в надписи говорится, что они отправились на поиски своих похищенных подруг.

Ник шагнул вперед, и в его глазах отразились танцующие огоньки пламени костра.

– И куда они отправились?

Я снова замялась. Я ведь сначала думала, что он хочет просто подразнить меня своими бесконечными вопросами, но теперь вдруг поняла, что ко мне это не имеет никакого отношения.

– Я не знаю, – призналась я. – Эта часть текста отсутствует.

Разочарование, отразившееся на лице Ника, было почти физически ощутимым. Не добавив больше ни слова, он развернулся и ушел, а мне снова только то и оставалось, что гадать – в очередной раз – о причинах и целях, по которым Фонд Акраб нанял именно меня.

Когда там, в Оксфорде, неделю назад ко мне подошел мистер Людвиг, он и его наниматели никак не могли знать, что я способна отыскать смысл в найденной под землей надписи. Они ведь могли заплатить мне тысячи долларов и доставить меня через несколько климатических зон впустую. Больше того, выбирая меня, они могли привлечь внимание всего оксфордского сообщества к своим раскопкам.

Мое недоумение лишь возросло, когда тем же вечером я вернулась к себе в трейлер и обнаружила на постели свой телефон, к которому прилагалась короткая записка: «Звоните куда хотите».

Зато ничего удивительного не было в том, что моя голосовая почта оказалась битком набита сообщениями. Мои бедные родители все сильнее волновались из-за моего отсутствия, Ребекка совершенно не понимала, почему я не отвечаю на ее звонки, а Джеймс – возможно, не без оснований – начинал уже опасаться, что меня просто-напросто похитил какой-нибудь пустынный шейх и что ему придется кормить рыбок до конца академического года. «Кстати, ваши студенты тут много чего болтают, – продолжил Джеймс совсем уже мрачным тоном. – И эта старая кошка тоже знает, что вы сбежали. Вам бы следовало ей позвонить».

Старой кошкой была, конечно же, моя наставница Катерина Кент, с которой я и Джеймс ужинали как раз накануне моего отъезда. Я надеялась утаить от нее мое путешествие, поскольку она, скорее всего, не одобрила бы то, что я намеревалась бросить свои обязанности в Оксфорде прямо накануне Михайлова дня, пусть даже всего на неделю.

Бросив взгляд на часы, я тут же набрала ее номер. Как я и подозревала, она уже была не на работе, и я оставила ей короткое сообщение: «Мне очень жаль, что я сбежала вот так, но я действительно на пороге невероятного открытия. Дело определенно того стоит. Совершенно новая система письма – поверить невозможно! Я уверена, что сумею ее расшифровать. С нетерпением жду возможности показать вам ее».

Разделавшись с этим, я мысленно вернулась к словам Джеймса о пустынном шейхе. Откуда Джеймс мог знать о том, что я нахожусь в Северной Африке? Или он просто исходил из того факта, что штаб-квартира Фонда Акраб располагалась в Дубае? Джеймс ведь был историком, и для него тот факт, что меня похитила банда фанатиков, требующих возвращения своих святынь, делал ситуацию в особенности рискованной; если воины мистера аль-Акраба и в самом деле намеревались осадить британские музеи, то тогда я, образно говоря, оказывалась за линией фронта.

Суббота была последним днем моей работы в подземном храме. Я уже более или менее разобралась с письменами. Потратив утро на то, чтобы немного отшлифовать свой перевод, я вернулась во внутреннее святилище днем, чтобы сделать еще несколько снимков стен и, как я полагала, распрощаться с этим местом.

Я не сообщила ни Крэйгу, ни Нику, что собираюсь вернуться в храм после обеда. Они считали, что я пакую чемоданы и, как сказал Крэйг, заплетаю косы, словно Рапунцель перед возвращением в свою башню.

После моих многочисленных визитов в храм я знала, что он на самом деле расположен не так уж и далеко от лагеря: всего в получасе быстрой ходьбы по песчаным дюнам. А поскольку мы должны были уехать уже через несколько часов, я лишь радовалась возможности еще одного, пусть недолгого, но одинокого пребывания в святилище.

Охранники возле шатра, похоже, нашли немного странным то, что я вернулась на раскопки пешком и сама по себе. Но они не стали задавать мне вопросы, а просто спустили меня в трубу.

И вскоре весь остальной мир потерял для меня значение. Я снова была в храме, вдали от шума и мирской суеты, наедине с собственными мыслями. Конечно, это место – сырое, пыльное и темное – было не самым приятным на земле, однако надписи на стенах внутреннего святилища вскоре отвлекли меня от того факта, что я нахожусь глубоко под землей и с верхним миром меня соединяет только болтающаяся в металлической трубе веревка.

Я уже познакомилась с женщинами, о которых говорилось на этих стенах, и, находясь здесь, вдыхая тот воздух, которым дышали они, я как будто оказалась связанной с ними сквозь время. Каковы бы ни были события прошлого, что бы ни должно было произойти в будущем, это тихое святилище было нашим общим убежищем, и я невольно ощущала сожаление при мысли о том, что скоро мне придется отсюда уйти. Ник поклялся доставить меня обратно в Оксфорд к утру понедельника, а учитывая его яростное желание поскорее избавиться от меня, я знала: он свое обещание сдержит.

Скоро, думала я, бродя по внутреннему святилищу, этот храм наполнится археологами, а газетчики и телевизионщики сбегутся сюда со всего света, чтобы сообщить о сенсационном открытии. А я тем временем буду уже в Оксфорде, изо всех сил стараясь написать научную статью о надписях в храме так, чтобы не выдать, как именно я сумела перевести все эти загадочные символы на английский.

Достав камеру, я сделала еще несколько снимков крупным планом, фотографируя не только надписи, но и рисунки. Спеша расшифровать письмена, я постыдно мало времени уделила изучению разноцветных изображений, явно бывших старше самой надписи. Большинство рисунков представляли собой изображения сцен пожертвования, а одна сцена даже заставляла предположить, что жертвами не всегда оказывались животные. Это был рисунок, который заставил меня вспомнить о мифе о Медузе: верховная жрица в короне из извивающихся змей протягивала руку к женщине в белом платье, по-видимому собираясь пырнуть ее большим ножом. Интересно, в чем именно состоял этот ритуал и какова была дальнейшая судьба жертвы? Ничего удивительного, что эта змееволосая дама превратилась в мифическое чудовище.

Подняв повыше фонарь, я внимательнее всмотрелась в фигуру верховной жрицы. Штукатурка здесь растрескалась, но я была почти уверена, что, кроме пугающего головного убора, женщина носила еще и браслет с шакальей головой, как тот, что я достала из саркофага… И точно такой же браслет был на моей руке, скрытый рукавом свитера.

Однако скелет, жрица и я были не единственными женщинами в этой комнате, которых объединял загадочный браслет. Снова обойдя святилище с фонарем, я насчитала на рисунках по меньшей мере восемь фигур с такими же браслетами. Все они были в свободных белых платьях, и хотя волосы изображенных тут людей скрывались под маленькими остроконечными шапочками, грудь и широкие бедра не оставляли сомнений в том, что это были женщины.

И снова, как уже не раз в эти дни, я принялась гадать, какое отношение могут иметь эти женщины в белом к легенде об амазонках. Если забыть на мгновение о деяниях яростных воительниц, то, возможно, я видела сейчас некий более интимный, может быть, даже тайный аспект их жизни – ритуалы и верования, которые прежде всего и объединяли их в некий священный союз сестер. Но если это было действительно так, почему они не смогли дать отпор захватчикам? Или же я видела последние часы умирающей цивилизации амазонок?

А может быть, ее начало?

Я прекрасно помнила, как бабушка показывала мне свой браслет и рассказывала, что этот шакал бессмертен. Судя по всему, несмотря на свою неподвижность, бронзовый зверь был живым и весьма требовательным в глазах своих хозяек. «Его нельзя унаследовать, – объясняла бабушка. – Ты должна заслужить его. Только тогда шакал изберет тебя».

В то время я воспринимала это как личное оскорбление, думая, что бабушка имеет в виду именно меня, и чувствовала себя обиженной, предполагая, что недостойна этого украшения. Ну ладно, подумала я теперь, тогда я была просто ребенком. Но если всерьез… кому захочется быть избранной шакалом?

Но похоже, именно это и случилось: бабушкин браслет выбрал меня своей хозяйкой. Сколько бы я ни пыталась, я не могла снять его со своей руки: ни мыло, ни масло не помогали. И, увидев точно такое же украшение на скелете в саркофаге, я решила, что никак нельзя допустить, чтобы Ник увидел браслет на моем запястье и начал выстраивать некие связи. И что бы ни происходило вокруг, я все время старалась снять этот чертов браслет… Но у меня ничего не выходило.

Похоже, я столкнулась с каким-то подобием магии: стоило надеть этот браслет, и он оставался на руке навсегда. Или, может быть, моя рука опухла от жара пустыни? Но под землей, в храме, я постоянно мерзла, однако браслет снять по-прежнему не могла. Я надела браслет, поддавшись минутному порыву, а теперь вынуждена была носить его все время.

Не случилось ли то же самое и с бабулей?

Если она, например, когда-то, в далекой юности, участвовала в археологической экспедиции, трудясь над расшифровкой неведомого языка, столкнулась с неким ритуальным предметом древней культуры и не удержалась от того, чтобы припрятать его. А может быть, она просто решила примерить только что найденный в раскопе браслет и не смогла его снять… А может, просто не захотела.

Подойдя к саркофагу, я поставила фонарь на пол и в очередной раз попыталась сдвинуть каменную крышку. Но, конечно же, не смогла этого сделать. Даже Ник не мог ее сдвинуть в одиночку.

Несмотря на все эти тихие часы, проведенные здесь… совсем рядом со скелетом, я так и не успела проверить, действительно ли браслет на его руке точно такой же, как мой собственный? И вот теперь я собираюсь вернуться домой…

Странный звук, похожий на поскребывание, нарушил мои размышления. Замерев на секунду, я попыталась понять, откуда он раздается, но не смогла.

Один за другим крошечные волоски на моих руках встали дыбом от страха. С того самого дня, когда я впервые спустилась в подземный храм, меня терзали опасения, что вся эта конструкция может обрушиться прямо на меня. Но звук, который я слышала сейчас, не был похож на треск глиняных кирпичей. Он больше походил на шум от чего-то живого, как будто кто-то где-то волочил по полу тяжелый мешок.

Застыв на месте, я начала напряженно вслушиваться и наконец различила какие-то голоса. Не низкие, решительные голоса Крэйга или Ника, а тихое бормотание, постепенно заполнявшее комнату…

Слишком напуганная, чтобы оставаться на месте, в ловушке внутреннего святилища, я осторожно двинулась в сторону главного зала, делая один неуверенный шаг за другим. Я никогда не чувствовала себя вполне уютно в этом огромном помещении, со всеми его тенями и странным эхо, с его вечно разинутой черной пастью квадратного провала в полу, в котором – если верить Крэйгу – была узкая каменная лесенка, уводящая в неведомое.

Светя фонарем то в одну сторону, то в другую, я пыталась проверить, действительно ли я тут совсем одна. Но я только и видела что бесконечные ряды колонн и теней, игравших в прятки с лучом моего фонаря.

Я позвала. Никто мне не ответил.

С того самого момента, когда я впервые сюда попала, это титаническое строение наполняло меня страхом. И каждый раз, возвращаясь к работе с надписями на стенах, я спешила поскорее миновать зал и очутиться в относительном покое внутреннего святилища. В зале мне постоянно казалось, что образы людей, некогда живших и умерших здесь, только и ждут, когда я буду достаточно рассеянна, чтобы материализоваться и напасть на меня. И сколько бы раз я здесь ни оказывалась, мой дискомфорт в этой холодной непроглядной пустоте, таившей столько секретов, не ослабевал. И вот теперь я медленно шла по широкому проходу, повыше подняв воротник, стараясь уловить ускользающие звуки, и так похолодела от ужаса, что мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы они не стучали.

В волнении я прошла дальше, чем заходила обычно, за подъем с веревкой, вдоль главного нефа храма. Крэйг говорил мне, что в другом его конце имеется большая двустворчатая дверь, некогда служившая главным входом в храм. Однако, несмотря на интенсивное размахивание руками, Крэйг так и не смог описать реальные размеры этой двери. Она оказалась настолько гигантской, что в нее можно было проехать верхом на верблюде, и она словно подавляла все вокруг меня, – несмотря на то что, как я прекрасно знала, прошли многие века с тех пор, как она действительно служила делу. Что за мир находился некогда за этой дверью? Был ли он населен похожими на меня людьми или какой-то более сильной, более умелой расой? Я понятия не имела.

И снова я застыла на месте, в очередной раз пораженная инженерными талантами исчезнувшей цивилизации, и тут мне вдруг пришло в голову, что в этой двери есть нечто странное. Дело было не в том, что ее когда-то явно сломали, а потом починили, а в том, что она была заперта на гигантский засов.

Заперта изнутри.

Кто бы ни сделал это тысячи лет назад, он явно был вынужден оставаться в храме, чтобы защитить его тайны. Я гадала, не было ли это чем-то вроде группового самоубийства ради пользы союза сестер, носивших одинаковые браслеты? Или из храма просто имелся другой выход, о котором я ничего не знала?

Крэйг рассказывал мне о подземном лабиринте пещер и о том, что он не смог уговорить своих людей добраться до конца хотя бы одной из них. Даже крепкие буровики были напуганы этим местом, и мне оставалось лишь гадать, что именно они могли там увидеть.

А может быть, звуки доносились как раз оттуда? Из подвала храма?

Я снова напряженно прислушалась.

И тут я услышала шаги. Прямо за мной.

С визгом развернувшись, я подняла фонарь, готовая врезать им по голове неведомого злодея.

– Эй, это я! – рявкнул Ник, хватая меня за запястье. – Что вы тут делаете?

– Я что-то слышала… – начала было я дрожащим голосом.

– Пошли! – Ник схватил мой фонарь и быстрым шагом направился к подъемнику, волоча меня за собой. – Нам пора.

Мой страх тут же сменился раздражением.

– Мне нужно забрать куртку.

Я помчалась сквозь темноту на слабый свет большого фонаря, который я оставила во внутреннем святилище. Я слышала крики Ника, который требовал, чтобы я остановилась, все более нецензурными выражениями. Но в кармане куртки лежала бабулина тетрадка, а она мне была куда нужнее, чем доброе отношение Ника.

Когда я наконец ворвалась во внутреннее святилище, там все было точно так же, как я оставила. Вроде бы…

– Диана! – Ник уже был рядом со мной. – У нас нет времени…

– Как странно… – Я подобрала с пола куртку и проверила, на месте ли тетрадь, а мои глаза тем временем обшаривали комнату. – Здесь что-то произошло…

– Идемте! – Ник попытался отобрать у меня куртку. – Нам пора!

– Стойте! – Все мои нервы вдруг натянулись, как струны. – Смотрите! – Я показала на саркофаг. – Он открыт! Кто-то его открыл!

Ник даже не бросил взгляда в ту сторону. Он просто схватил меня за руку и потащил прочь.

Когда мы уже выбегали из внутреннего святилища, я услышала звук, от которого на несколько секунд у меня перехватило дыхание. Это был звук приглушенного взрыва. А затем мы услышали шум падающего кирпича.