Онлайн чтение книги Секрет комнаты кузена Джеффри The Secret of Cousin Geoffrey's Chamber
I

Считайте: Энни и Маргарет Дьюси — два человека. Затем госпожи Лассель — уже пять. Не представляю себе, где мы можем разместить ещё одну молодую леди. Это невозможно, — сказала миссис Пагониль.

Уже в шестой раз мы с Беатрис выслушивали от неё эти слова, и неизменно она заканчивала свою речь жалобным обращением к нам:

— Девочки, что же мне делать?

— Право, не знаю, мама, — ответила Беатрис. — Остаётся только сказать им правду: напишите, что вы очень сожалеете, как обычно пишут в таких случаях.

— Какие-нибудь неприятности? — спросил с порога Хью Пагониль, собравшийся на охоту.

— Ах, дорогой, разве ты не слышал за завтраком? Эти Мортоны… Какие же они надоедливые! Нет, я не сомневаюсь, они очень милые люди… Просто они создают нам неудобства. Я только что получила от них письмо. Они хотят приехать с одной молодой особой — своей племянницей, просят, чтобы та осталась у нас на бал, что будет в новогодний вечер.

— Ничего страшного, мама. Как-нибудь уж потеснимся. Не отказать же ей? Как говорится, в тесноте да не в обиде. Пусть она займёт мою комнату. Я найду себе пристанище где угодно.

— Спасибо, мой дорогой мальчик. Ты самый добрый, — отвечала миссис Пагониль, с нежностью оглядывая статную фигуру сына и его добродушное, сияющее улыбкой лицо. — Но твой план вряд ли удачен. Не могу же я предложить незамужней даме комнату в холостяцком углу, с отдельной лестницей и прочими атрибутами. Это невозможно. Да и горничную туда не отправишь… Это будет неудобно, нехорошо. Нет-нет. Видно, я и впрямь должна написать им, как предлагает Беатрис. Только это так раздражает твоего отца. Не будет ли это негостеприимно с моей стороны?

— Разве Би и Кэтти не могут две ночи провести вдвоём в одной комнате?

— Кэтти и так будет чувствовать себя у нас весьма неудобно, — возразила миссис Пагониль и улыбнулась мне. — Мы думаем постелить ей в небольшом дубовом кабинете. Но он такой тесный, что и одному-то в нём не повернуться. А Би уступит свою комнату госпожам Дьюси, а сама будет спать в моей уборной. Удивительно, в таком огромном доме, где столько всяких комнат, негде даже разместить гостей на ночлег.

— Что же, я вижу только один выход, мама, — сказал Хью. — Мисс… как там её зовут… ей надо предоставить выбор: либо остаться у себя дома, либо ночевать у нас в комнате кузена Джеффри.

— И в самом деле, мама. Мы почему-то об этом не подумали, — подхватила Беатрис. — Та комната ведь нежилая. Почему бы на время, в виде исключения, не поставить там кровать. Вы же, надеюсь, не верите, что там обитает привидение?

— Не очень. Но это такая мрачная комната, на первом этаже, и никого поблизости даже нет. Вряд ли можно отдавать её гостям.

— Нет, мама, я вовсе не предлагаю предоставить её нашей гостье. Но почему бы мисс Мортон не ночевать в твоей уборной? Она должна примириться с теснотой в нашем доме. Я распоряжусь, чтобы в комнате кузена Джеффри поставили раскладную кровать.

— Дитя моё, я ни за что на свете не стану рисковать твоими нервами. Не дай Бог, тебя что-нибудь испугает.

— Уверяю вас, мама, моим нервам ничто не угрожает, — спокойно возразила Беатрис, которой всегда были свойственны рассудительность и серьёзность. — Я не верю в призраков.

— Это вовсе не значит, что ты не должна их бояться, — заметила я. — Лучше бы ты уступила мне эту комнату с привидением. Ты же знаешь, я верю в призраков. Почему бы не предоставить мне возможность увидеть хотя бы одного. Это будет очень забавно.

— Я думаю, мы и так обошлись с вами весьма нелюбезно, Кэтти, — сказала миссис Пагониль. — Мы совсем с вами не церемонимся, точно вы у нас и не гостья. — И со своей милой улыбкой она протянула мне руку — тонкую, необычайно ухоженную, с мягкой ладонью и нервными подрагивающими пальцами, столь похожую, как всегда мне казалось, на неё самоё, на её характер. Я ещё не утратила детского восхищения и всякий раз с удовольствием прикасалась к блестящим кольцам на её руке Взяв её руку, я ответила так:

— И хорошо, что всё просто, без церемоний. Если я где и чувствую себя уютно, как дома, так это в добром старом Эрнсклифе.

— Сделаем так, как я предложила, мама. Прошу вас, — сказала Беатрис, выказывая, по обыкновению, своевременную решительность и трезвомыслие, которые всегда выручали миссис Пагониль, когда её терзали тревоги и неопределёность. — Если позволите, я сейчас же пойду и поговорю с мисс Уайт. Она распорядится, чтобы до тридцать первого декабря комнату хорошенько проветрили.

И, оговорив с матерью свои предстоящие планы, Беатрис вышла из комнаты.

— Пойду-ка и я, мама, — произнёс Хью, по доброте душевной ждавший, не потребуется ли его помощь. — Би просто чудо, не правда ли? Всегда находит правильное решение. Если она чего доброго увидит призрак, надеюсь, она не забудет спросить у него, где спрятан клад. Ей-богу, его нам очень не хватает.

И он тоже удалился. Как ни легкомысленны были слова Хью, они вызвали у миссис Пагониль глубокий вздох. Я отчасти догадывалась о причине её грусти. Будучи посвящённой во многие тайны Эрнсклифа, я хорошо знала, что его владельцы испытывали денежные затруднения, которые весьма омрачали им жизнь. Старого сквайра, милейшего, на редкость доброго, но, увы, далеко не самого мудрого человека, вовлекли в нелепые денежные аферы, в результате чего он понёс чувствительные убытки. Он принуждён был заложить поместье, потеря дохода от которого не могла не повлечь горьких последствий для такой гостеприимной и хлебосольной семьи, какой была семья Пагонилей. Они занимали в обществе значительное положение — его надо было как-то поддерживать, к тому же огромное поместье требовало бесконечных расходов, а Пагонили имели давние традиции гостеприимства и благотворительности: разрыв хотя бы с одной из них оказался бы для сквайра слишком болезненным. Я знала, что миссис Пагониль очень не хотела приглашать на Новый год соседей, как было исстари заведено в Эрнсклифе, но её муж не мог потерпеть, чтобы нарушалась добрая традиция, тем более, что Хью, чей день рождения приходился на тридцать первое декабря, в этом году отмечал своё совершеннолетие, и сквайр давно решил, что такое событие надлежит отпраздновать балом.

— Давайте экономить на чём-нибудь другом, — говорил он по обыкновению.

Его жена знала, что то же самое он сказал бы, стань она вдруг отговаривать его от поездки в Лондон или в Шотландию, словом, предложи она отказаться от любого другого времяпрепровождения, сопряжённого с денежными расходами. Итак, с тихим вздохом она уступила мужу — лишь предпринимала слабые попытки внести в приготовления небольшие хозяйственные поправки, что, разумеется, встречало стойкое противодействие со стороны старых слуг; её планы никогда бы не осуществились, если бы не Беатрис с её замечательным даром управляться со всем и вся. Обычно планы рождались в голове у Беатрис, а я была исполнительницей, на побегушках, ибо, как я уже говорила, Пагонили принимали меня как родную, точно я была их второй дочерью; хотя наше родство — нас с Беатрис называли кузинами — было на редкость туманным и отдалённым. Мой отец, генерал Ситон, и мистер Пагониль учились некогда в одной школе, а затем служили в одном полку; их дружба ещё больше окрепла после того, как они в течение двух лет женились один за другим на двух благородных девицах, которые состояли между собой в отдалённом родстве, росли и воспитывались вместе.

Мои родители последние десять лет жили в Индии, а я оставалась на попечении милейшей дамы, державшей небольшой частный пансион. Под кровом моей наставницы я вела здоровую и вполне обеспеченную жизнь, но Эрнсклиф, где я всегда проводила каникулы, был моим истинным домом. Мне было грустно при мысли о том, что в следующий раз я вернусь сюда, вероятно, спустя многие годы, так как через несколько месяцев мне предстояла поездка в Индию, где я должна была остаться с родителями.

Эрнсклиф привлёк бы любого ребёнка, в особенности наделённого богатым воображением, подобно мне, привыкшей к узкому ограниченному пространству лондонских площадей. В парке, необычайно обширном, с буйной растительностью, были и лес, и холмы, и вересковые пустоши. Замок, чрезвычайно массивный, с толстыми тёмно-красными стенами, стоял на самом краю крутого спуска, у подножья которого приютилась деревня стародавних времён. Она располагалась до того близко, что если бы из какого-нибудь окна замка бросили камень, он угодил бы прямо на рыночную площадь деревни. Эрнсклиф представлял собой причудливое разбросанное строение со множеством узких коридоров и больших сводчатых залов. В самом неожиданном месте, за углом, за которым чудился кто-то страшный, возникала лестница, ведущая на чердак, где, казалось, живут привидения, или в погреба, больше похожие на казематы. Как чудесно было играть там в прятки, и мы — Хью, Беатрис и я — заглядывали во все уголки. Холл был обшит тёмным дубом, пол каменный; по бокам две тяжёлые двери вели одна в парадную гостиную и библиотеку, другая — открывали её редко — как раз в ту комнату, о которой я уже говорила, — голубую опочивальню, где, как сказывали, обитал призрак кузена Джеффри.

Что и говорить, это была и впрямь мрачная, страшная комната, отчасти оттого, что на протяжении нескольких поколений оставалась нежилой и постепенно превратилась в приют для мебели, отслужившей свой век, и в склад всякой рухляди. И хотя раз в три месяца здесь, как и везде в замке, подметали и мыли пол, не думаю, чтобы в другое время сюда наведывались горничные. Несмотря на то, что я ни разу не слышала сколько-нибудь достоверного рассказа о привидении, не знала, как оно выглядит, изрекает ли какие-нибудь слова, место это было овеяно страхом, и этот страх, как, впрочем, и необычное название места, передавались из поколения в поколение, подобно другим традициям Эрнсклифа.

Когда Хью отправился на охоту, миссис Пагониль принялась писать записку соседям, а я стала вспоминать, что я слышала про страшную комнату, и, к удивлению своему, обнаружила, как, в сущности, мало мне о ней известно. В детской эта тема вряд ли когда-нибудь обсуждалась в нашем присутствии; я знала, что миссис Пагониль, искренно верившая, что у всех людей такие же слабые нервы, как у неё самой, не стала бы поощрять подобные разговоры; тем не менее, я твёрдо решила при первой возможности расспросить Беатрис и Хью, что они знают о покойном кузене Джеффри, призрак которого обитал в комнате, названной его именем.

Вскоре мне представилась эта возможность. Обедали в те годы раньше, чем в наше время; священного обычая — чая в пять часов пополудни — тогда ещё не существовало, но Беатрис по этой части шла впереди века: она пристрастила и меня к чаепитиям в неурочные часы. Обыкновенно в сумрачные зимние дни, после полудня, мы с Беатрис уединялись в холле, где перед широким старомодным камином был расстелен большой меховой ковёр; там, сидя на корточках по разные стороны очага, подальше от пламени, мы наслаждались теплом, болтали и пили чай, который мы перехватывали у прислуги на пути из кухни в комнату экономки. Часто к нам присоединялся Хью. Он был рад случаю передохнуть перед тем, как идти переодеваться к обеду; его измазанные грязью гетры и мокрая охотничья куртка бросали вызов цивилизованным гостиным и прилегающим к ним залам. Чаепития у камина были самыми счастливыми часами за многие дни моего безмятежного пребывания в Эрнсклифе: так легко и свободно слетали слова с языка, так приятно было слушать рассказы других, когда красное пламя отбрасывало на стене причудливые призрачные тени под весёлый аккомпанемент потрескивающих дров и стук неугомонных спиц в руках Беатрис.

В тот вечер мы собрались у камина раньше обычного. Весь день мы украшали залы ветвями остролиста по случаю приближающегося Рождества, руки у нас болели, пальцы были все в ссадинах.

Когда мы расселись у камина, Хью, любезно приехавший с охоты пораньше, чтобы помочь нам украшать замок, спросил у сестры, остаётся ли в силе её решение ночевать в сочельник в комнате кузена Джеффри.

— Да, — с улыбкой ответила она. — Мама боится, что там это привидение. Но думаю, мой план самый лучший. И я охотно готова пойти на риск.

— Хотелось бы знать, что же в действительности произошло в той комнате, — сказала я. — Говорить на эту тему в детской категорически запрещалось. Я слышала лишь какие-то несвязные отрывки. Расскажи мне, Би, что ты знаешь. Очень прошу тебя.

— Я бы с удовольствием, но, право, сама ничего толком не знаю, — скромно проговорила Беатрис. — Меня не интересуют рассказы о привидениях.

— Я так и не мог разобраться: а было ли, в самом деле, какое-то привидение, — произнёс Хью. — На днях мне пришлось просмотреть кучу старых, заплесневевших от времени бумаг; и я разузнал некоторые сведения о человеке, жившем в той комнате. Как вы, надеюсь, понимаете, начало его жизни не имеет никакого отношения к привидениям.

— В таком случае, расскажи нам и постарайся, пожалуйста, чтобы это было интересно слушать, — попросила я, прижавшись к стене и сладко поёживаясь в ожидании какой-нибудь восхитительной жуткой истории.

— Итак, было это во время правления королевы Елизаветы. Пагонили в ту пору — как вы догадываетесь, другая ветвь рода — имели несчастье быть католиками. В правление Марии Стюарт они были в фаворе, но по восшествии на трон её сестры оказались в весьма неловком положении. Семья состояла из двух братьев — Ральфа, владельца Эрнсклифа, и Джеффри. Полагаю, Джеффри был не вполне доволен своею участью — он безвыездно жил в замке, занимаясь тем, чем не стал бы заниматься никто другой, как, впрочем, жили многие младшие братья в те времена. Но вот между ними произошла ссора. Оба влюбились в красавицу кузину Беатрикс Пагониль, которая росла и воспитывалась вместе с ними.

— И кого же она предпочла?

— Будучи хорошо воспитанной девушкой, она предпочла старшего брата. И я нисколько не удивляюсь её выбору. Судя по фамильным портретам, Ральф во всём превосходил своего брата. Вон там висит его портрет. Сейчас, правда, темно, ничего не видно, но ты помнишь, какое красивое, благородное у него лицо.

— На твоём месте я бы так не превозносила его, — с улыбкой заметила Беатрис, — ведь это сущая копия твоего лица.

— Приятно слышать, что у меня такая счастливая наружность. Остаётся только надеяться, что меня не повесят, как моего предка.

— Повесят? Его повесили? А что он сделал?

— Сейчас узнаете. Пагонили были преданы своей вере, даже когда времена изменились. Впрочем, в замке всё оставалось по-прежнему, разве что ненадолго исчез старый капеллан. Исчез и возвратился под видом секретаря и управляющего. Довольно прозрачная уловка, я бы сказал, но, по-видимому, никто не желал зла Пагонилям. Итак, продолжаю. Легенда гласит, что где-то в лабиринтах замка было потайное место, столь искусно сокрытое от посторонних глаз, что человеку несведущему найти его было невозможно. По традиции о нём знал лишь владелец замка и одно из его доверенных лиц. Говорят, что даже политических и религиозных беженцев, которых там иногда укрывали, проводили туда, а затем выводили с завязанными глазами — столь ревностно Пагонили оберегали свою тайну. Ральф Пагониль доверился своему брату Джеффри. Полагаясь на надёжность потайного укрытия, куда за считанные мгновения можно было спрятать старого капеллана и церковную утварь, они справляли католические обряды гораздо безбоязненнее, чем прочие их единоверцы в славные годы правления королевы Елизаветы. Наконец, спустя несколько лет после женитьбы Ральфа, холодность, с какою братья относились друг к другу, переросла в откровенный разлад. Ральф Пагониль указал Джеффри на дверь, в гневе наговорив весьма нелицеприятных слов, которых Джеффри, несомненно, заслуживал, и тот ушёл, поклявшись отомстить брату.

— А, я знаю, чем закончится эта история. Джеффри донесёт на брата, — вырвалось у Беатрис.

— Когда прихожане Эрнсклифа собрались на очередное тайное богослужение, вбежал дозорный, который всегда в таких случаях вёл наблюдение за окрестностями, и предупредил, что к замку приближаются люди шерифа. К их появлению необходимые меры предосторожности были приняты, сэр Пагониль с женой вышли встречать гостей и учтиво поздоровались с ними. Они надеялись провести шерифа, как уже неоднократно бывало раньше, но вообразите их смятение и ярость, когда они вскоре увидели Джеффри, а рядом с ним бедного старого священника с церковной утварью, которую прятали от посторонних глаз в потайном месте. О нём, кроме Ральфа, знал лишь один Джеффри.

— Презренный негодяй! Неудивительно, что он не может обрести покой даже в могиле.

— Не уверен, не знаю, был ли он предан земле.

— Что же, он до сих пор бродит по свету, как Агасфер? Надеюсь, Хью, он не явится к нам в один прекрасный день и не предъявит права на поместье.

— Подожди, выслушай до конца эту историю. Не знаю, насколько достоверны подробности, но могу сказать совершенно точно, что Ральф и Беатрикс Пагониль, а также священник Фрэнсис Риверз разделили судьбу многих погибших на эшафоте, после чего Джеффри по высочайшему соизволению получил поместье «в знак признательности за большие заслуги перед короной». Здесь в замке он, по-видимому, влачил самое что ни на есть жалкое существование: все сторонились его как предателя и братоубийцы. Под конец Джеффри остался совсем один, разогнав даже слуг, и жил затворником в той мрачной комнате.

— У меня нет к нему никакого сочувствия.

— О нём говорили, что он стал страшным скрягой, безбожно притеснял арендаторов. Полагали, что он скопил в замке огромные капиталы, однако, когда наш род вступил во владение поместьем, в замке не нашли ни одной монеты, не видно было ни малейших признаков богатства. Бесследно исчезла и фамильная посуда с драгоценностями, которым ещё в ту пору цены не было.

— А когда ваши предки вступили во владение поместьем?

— Это случилось после того, как Джеффри таинственным образом исчез. В семейных бумагах точно не говорится, как обнаружили его исчезновение. Возможно, причиной тому был его странный отшельнический образ жизни. Как бы то ни было, спустя несколько месяцев после исчезновения Джеффри приехал наш предок, и вскоре замок перешёл к нему.

— Интересно, где это потайное место? — спросила я.

— Сказать по правде, я не верю в его существование. Как ты знаешь, в Эрнсклифе на каждом шагу закоулки, и потайные чуланы. Любой человек, кто знал все ходы и выходы в замке, мог с успехом сыграть в прятки и провести незваных гостей. Думаю, отсюда и взялась легенда о потайном месте.

— А кто-нибудь видел своими глазами этого ужасного кузена Джеффри?

— Не знаю — ни разу не слышал, чтобы его кто-нибудь видел, но не сомневаюсь, его так боялись увидеть, что всё время запирали его комнату на ключ. И конечно, это создало почву для слухов и россказней. Все обитатели Эрнсклифа были убеждены, что свои сокровища Джеффри спрятал где-то здесь в замке и, терзаемый раскаянием, может появиться в образе призрака и указать, где они находятся.

— Какой прекрасный предоставляется тебе случай, Би!

Беатрис усмехнулась и заметила, что она никоим образом не желает встречаться со своим отвратительным предком, но потом, вздохнув, добавила:

— Всё, что угодно — только не это. А так бы я не упустила случая найти спрятанный клад.

— Ах, я тоже. Неужели я бы упустил случай! — воскликнул Хью. — Не могу смотреть, как бедного старого сквайра терзают заботы. Я бы пошёл на всё что угодно, только бы восстановить справедливость.

— Надеюсь, не на всё, Хью? — иронично спросила его сестра, и я заметила при свете пламени, что Хью покраснел до корней волос.

— Что ты хочешь сказать? — произнёс он. — Почему ты это говоришь?

— Потому что я знаю: есть вещи, через которые ты никогда не переступишь, даже ради кого бы то ни было, — ответила Беатрис. — Ты слышал: мама говорит, что с госпожами Лассель на бал приедет эта мисс Барнет?

Не знаю почему, но при упоминании о богатой наследнице из Бланкшира мне стало неприятно; весёлый, беззаботный смех Хью пришёлся как нельзя кстати.

— Ну нет, чёрт возьми, до этого, слава Богу, мы ещё не опустились. Да я скорее предпочту бедность, чем стану жертвовать своей свободой. — Хью замолчал, а когда заговорил снова, в голосе его прозвучала мрачная грусть. — Во всяком случае, я никогда не сделаю ничего такого, что добавило бы отцу забот и хлопот.

Воцарилось молчание, мы смотрели на огонь в камине, и я чувствовала… не могу даже изъяснить себе, что это было за чувство. Хью Пагониль был мне всегда очень дорог, дороже всех; он был моим кузеном, товарищем, моим отважным защитником, но я никогда не представляла его в каком-либо ином свете, и потому, когда в семнадцать лет ко мне вместе с робким самосознанием пришло понимание того, что моя дружба с Хью не может быть такой же близкой и свободной, как дружба с Беатрис, я была скорее раздражена и расстроена, нежели смущена этим откровением. Странное дело, предложение Беатрис было мне даже противно. Тут только я осознала, как ужасно будет, если Хью женится на другой женщине. С болью в сердце я вспомнила, что мой отец живёт исключительно на своё жалованье, а для Хью взять в жёны девушку без приданого означало бы верный способ усугубить затруднительное положение сквайра. Подняв глаза, я поймала на себе взгляд Хью; он был серьёзный и грустный, как, верно и у меня в ту минуту. Впервые его взгляд смутил меня, и потому я почувствовала некоторое облегчение, когда зазвонил большой гонг, и мы разбрелись в разные стороны переодеваться к обеду.