Онлайн чтение книги Воды Дивных Островов The Water of the Wondrous Isles
Часть первая. Обитель неволи

Глава I

Похищение в городе Аттерхей

Некогда, как гласит предание, был на свете обнесённый стеною торговый город, что прозывался Аттерхей; возвели его на полоске земли чуть в стороне от большого тракта, что вёл из-за гор к морю.

Город сей стоял у самой границы леса, людьми почитаемого весьма великим, а может статься, даже бескрайним; однако же под сень чащи вступить доводилось поистине немногим, побывавшие же там возвращались с рассказами путаными и небывалыми.

Не пролегало сквозь чащу ни наезженных путей, ни окольных троп, не встречалось там ни лесников, ни дорожных смотрителей; никогда тем путём не являлись в Аттерхей торговцы, не нашлось бы во всем городе жителя настолько обнищавшего или настолько храброго, чтобы осмелился отправиться в лес на охоту; ни один объявленный вне закона преступник не решался бежать туда; ни один божий человек не доверял святым настолько, чтобы выстроить себе в том лесу келью*[1]Здесь и далее объяснение слов, отмеченных «звёздочками», см. в Комментариях..

Ибо всяк и каждый почитал сей лес местом крайне опасным; одни говорили, что там бродят самые что ни на есть жуткие мертвецы; другие уверяли, будто языческие богини обрели в лесу приют; а кто-то полагал, что там, вероятнее всего, обитель эльфов* – тех, что коварны и злобны. Однако большинство сходилось на том, что в чащобах леса кишмя кишат дьяволы, и куда бы ни направлял стопы человек, раз оказавшись там, выходил он неизменно к Вратам Ада. И называли ту чащу Эвилшо, что означает «Лихолесье».

Однако торговый город жил не худо; ибо какие бы злые твари ни таились в Эвилшо, никогда не являлись они в Аттерхей в таком обличье, чтобы сумел распознать их людской взор, а уж о том, чтобы Дьяволы Эвилшо причинили кому-либо зло, в тех краях и вовсе не слыхивали.

И вот как-то раз был в торговом городе ярмарочный день, и стоял самый полдень, и на рынке толпилось немало людей, и явилась среди них женщина, высокая и сильная, черноволосая, с изогнутым носом и пронзительными, словно у ястреба, глазами, с виду не столь красивая, сколь надменная и властная; дать ей можно было около тридцати зим. Она вела под уздцы крупного серого осла, по бокам которого висели две корзины – туда складывала она покупки. Но вот женщина закончила дела торговые и теперь озиралась по сторонам, словно бы наблюдала за людьми забавы ради; когда же встречалось ей на пути дитя – на руках ли дитя несли, или вели за руку родственницы, или один ребёнок шёл, как частенько случалось, – чужестранка задерживала на малыше внимательный взгляд и рассматривала более пристально, нежели что другое.

Так она шла себе, удаляясь от торговых рядов, пока толпа не стала редеть; тут-то натолкнулась она на дитя, может статься, двух зим, что ползало туда-сюда на четвереньках; только жалкие лохмотья прикрывали крохотное тельце малютки. Незнакомка пригляделась к ребёнку, посмотрела в ту сторону, куда дитя направлялось, и увидела одинокую женщину, что сидела на камне, склонив голову к коленям, словно притомилась либо удручена была чем-то. К ней-то и подобралось дитя, весело лепеча, и обхватило ручонками ноги женщины, и спрятало головку в складки её платья; женщина подняла взгляд, и открылось лицо её, что, некогда замечательное своей красотою, теперь исхудало и осунулось, хотя бедняжке едва перевалило за двадцать пять. Она подхватила дитя, и привлекла его к груди, и расцеловала ручки его, и щёки, и лоб, и принялась развлекать малютку, да только в показном веселье этом чудилась скорбь. Статная незнакомка оглядела её сверху вниз, и приметила, как плохо та одета, и похоже, ни малейшего отношения не имеет к толпе зажиточных торговцев, и улыбнулась как-то мрачно.

Наконец заговорила владелица осла, и голос её прозвучал отнюдь не столь резко, как можно было предположить по лицу её. «Матушка, – сказала она, – ты, похоже, не настолько занята, как прочий здешний люд; можно ли попросить тебя растолковать чужестранке, что задержится в этом славном городе на какой-нибудь час-другой, где бы найти ей комнату, дабы отдохнуть и поесть малость, подальше от сквернословов и дурного общества?» Отвечала бедная женщина: «Недолог будет мой сказ; слишком бедна я, чтобы знать про постоялые дома да трактиры; нечего мне ответить». Отозвалась собеседница её: «Может быть, кто из друзей твоих пустит меня в свой дом, ежели ты попросишь?» Отвечала мать малютки: «Да какие у меня друзья, с тех пор как умер мой муж, и сама я умираю от голода, – и это в городе богатства и изобилия?»

Владелица осла помолчала немного, а затем молвила: «Бедная ты женщина! Мне становится жаль тебя; и скажу тебе вот что: нынче пришла к тебе удача».

Тем временем бедная женщина поднялась на ноги, держа дитя на руках, и собралась было идти своим путём, но чужестранка жестом остановила её и молвила: «Подожди немного и выслушай добрую весть». Она запустила руку в висящий у пояса кошель и извлекла оттуда новенькую золотую монету нобль*, и сказала так: «Вот что получишь ты, когда я присяду отдохнуть в твоём доме; когда же направлю я стопы свои прочь, найдутся для тебя ещё три, во всём схожие с этой, ежели останусь я тобою довольна».

Женщина поглядела на золото, и на глаза её навернулись слёзы; но рассмеялась она и молвила: «Комнату на час я тебе охотно могу предоставить, а в придачу и воды колодезной, и ломтик хлеба с мышиную долю. Коли полагаешь ты, что всё это стоит три нобля, как могу я сказать тебе нет, ежели деньги эти могут спасти жизнь моей малютки. Но чего ещё ты от меня потребуешь?» «Немногого, – отвечала чужестранка, – а потому веди меня прямо к своему дому».

Так ушли они с рынка; горожанка провела владелицу осла вниз по улице и через западные ворота города Аттерхей, что, кстати говоря, выходили на Эвилшо; так оказались они на беспорядочно застроенной улице за пределами стен, что тянулась до самого леса; у тамошних домов вид был отнюдь не жалкий, но поскольку столь близко подступали они к Дьявольским Угодьям, люди богатые не желали больше иметь с ними дела, и жилища достались бедноте.

И вот, остановившись у своего дома, горожанка взялась за щеколду и рывком распахнула дверь; и протянула руку гостье, говоря: «Не отдашь ли ты мне сейчас первую золотую монету, ибо отдыхать ты сможешь столько, сколько захочешь?» Владелица осла вложила монету в раскрытую ладонь, и женщина взяла нобль, и приложила его к детской щёчке, а затем поцеловала и монету, и ребёнка; и повернулась к чужестранке, и сказала: «Что до твоей вьючной скотинки, ничего-то у меня для неё не найдётся, ни сена, ни зерна: лучше тебе оставить осла за порогом». Незнакомка кивнула в знак согласия, и все трое вместе вошли в дом: мать, дитя и гостья.

Горница* оказалась достаточно просторной, хотя скудным было её убранство, а именно: табуретка, кресло тисового дерева, небольшой столик и сундук; в очаге не горел огонь, и только белый пепел, оставшийся от нескольких жалких веточек, лежал тонким слоем; но поскольку на дворе стоял июль, значения это не имело.

Гостья уселась в кресло, а бедная женщина осторожно опустила дитя на пол и подошла к незнакомке, и застыла перед нею, словно ожидая приказаний.

И молвила чужестранка: «Горница твоя с виду отнюдь не убога, и не тесна нисколько; а дитя твоё, что, как вижу я, женского полу, и потому, верно, не скоро тебя покинет, хорошо сложено и собою пригоже. Да и для тебя наступят лучшие дни, как кажется мне; я уж помолюсь о том».

Всё это проговорила она голосом ласковым и вкрадчивым, и лицо бедной женщины смягчилось, и очень скоро из глаз её на стол закапали слёзы, но ни слова не произнесла она в ответ. Гостья же достала не три нобля, но все четыре, и разложила их на столе, говоря: «Ло*, друг мой, вот три нобля, что я тебе посулила! Теперь они твои; но этот ты возьми и потрать для меня. Ступай обратно в город, и купи мне белого хлеба, да смотри, лучшего; и мяса самого отборного, или пулярку*, если найдёшь, уже приготовленную и приправленную; а к ним в придачу самого доброго вина, что только можно купить за деньги; и сладостей для твоей малютки. Когда же вернёшься ты, мы посидим да отобедаем вместе. А после, вкусив вдоволь и еды, и питья, мы измыслим что-нибудь ещё во благо тебе».

Зарыдав, женщина опустилась перед гостьей на колени, но ни слова не смогла выговорить, до того переполнено было её сердце. Она расцеловала чужестранке руки, и взяла деньги, и поднялась, и подхватила ребёнка, и осыпала бессчётными поцелуями тельце девочки там, где его не прикрывали лохмотья, а затем поспешила прочь из дома, вверх по улице и через ворота; а гостья осталась сидеть на месте, прислушиваясь к её шагам, пока шаги не стихли; теперь тишину нарушали только отдалённый гул рынка да лепет девочки.

Тогда встала гостья, и подхватила ребёнка с полу, малютка же отбивалась и плакала, и звала мать, насколько позволяла несвязная её речь; но чужестранка принялась по-доброму увещевать крошку, говоря: «Тише, милая, ты только слушайся; сейчас мы пойдём и поищем маму», – и дала ребёнку леденец из заплечного мешка. Затем она вышла за двери, ласково приговаривая: «Погляди, какой славный ослик! То-то весело мы на нём прокатимся прямо к матушке!»

Затем она уложила дитя в корзину, на мягкую подушку, а сверху укрыла шёлковой тряпицей, чтобы девочке было уютно. И взяла она осла под уздцы, и пошла своим путём через пустошь к Эвилшо; ибо, как легко можно догадаться, там, где кончались дома и улица, кончалась и утоптанная тропинка.

Шла она быстро и неслышно; только трое прохожих встретились ей по пути; когда же они увидели незнакомку и поняли, что направляется она к Эвилшо, каждый из них отворотился, и осенил себя крестом, и прошёл поскорее мимо. Никто не попытался остановить чужестранку, никто с нею не заговорил, и ни разу не услышала она шагов преследования у себя за спиной. И обедню не успели бы отслужить, как чужестранка уже оказалась среди деревьев со своим ослом, с покупками и с добычей.

Но и там она не остановилась, однако пошла вперёд как можно быстрее, дабы оказаться как можно дальше, прежде чем застанет её в пути ночь. И что бы там ни говорили о сомнительных созданиях, каких доводилось людям увидеть в Эвилшо, об этой женщине сказать следует, что никто ей в чаще не встретился хуже её самой.

Глава II

А теперь рассказ пойдёт о доме у воды

Четыре дня брели они по лесу, и ничего не случилось с ними в пути, о чём бы стоило рассказать. Ведьма (ибо именно ведьмой оказалась чужестранка) кормила похищенное дитя досыта и в должное время, и порою ласкала малютку, и приветливо с нею разговаривала; а порою вынимала ребёнка из корзины и сажала верхом на осла, и таким манером осторожно поддерживала; а порою, когда случалось путникам набрести на поросшие травою и цветами поляны, колдунья спускала девочку на землю и давала вволю побегать, пособирать цветы и ягоды. Кому горе, а малютка радовалась, столько всего нового и дивного встретилось ей в лесу.

Наконец, на исходе пятого дня, когда уже долго пробирались они сквозь густую чащу, меж дальних стволов забрезжил смутный свет, что разгорался всё ярче и ярче, словно новый, залитый лучами мир лежал впереди. Туда и направились путницы, и очень скоро, ещё до того, как солнце село, вышли к берегу, далее которого до самого горизонта простиралась бескрайняя водная гладь, как если бы глазам странников предстал океан, – только вода была пресной. Однако же менее чем в полумиле от берега виднелись два островка, как это бывает в солёных морях; один из них, зелёный, в изобилии поросший кустами, невысоко поднимался над водой; другой же, к востоку от первого и ближе к берегу, высился бесплодной скалою.

Там, где кончался лес, от опушки до озера раскинулась великолепная травяная равнина – местами она достигала целого фарлонга* и более, местами заметно суживалась, а кое-где деревья подступали к самой воде. Выйдя из чащи, путницы оказались на самом широком участке равнины: там протянулась изрядная полоса зелёного дёрна в форме недавно народившейся луны; позади частоколом ограждал её строй деревьев, к югу лежало озеро, а лес – к северу. Тут и там виднелись огороженные клочки возделанной земли: здесь колосились высокие зелёные стебли пшеницы; однако большая часть равнины являла собою благоуханный луг, и паслось там славное стадо коз, а в придачу к ним пять коров и бык на привязи. Через весь луг струился прозрачный ручей и, петляя, убегал к озеру, а у самого русла ручья, в двух полётах стрелы от воды, высился холм – там-то, среди овощных грядок, и стоял домик, сложенный из крепких брёвен. Прямо перед домом крутой берег озера, обрываясь, переходил в отлогий плёс, и медового цвета песок языком вклинивался в луговую траву.

Колдунья направилась прямиком к двери помянутого дома, словно здесь и жила, а именно так оно и было. Она распахнула дверь и сняла с осла поклажу, а в первую очередь спящую малютку; ведьма растолкала девочку, и внесла в дом, и благополучно опустила на пол; и не обращая внимания на её плач, принялась хлопотать по хозяйству: разжигать огонь, доить козу и накрывать на стол. Закончив дела, она досыта поела сама и накормила ребёнка; и никогда впредь не скупилась она на еду для девочки, как бы ни тиранила её в остальном.

Глава III

О магическом перевоплощении

Вот ещё о чём следует помянуть здесь: когда следующим утром колдунья вышла одетой на середину горницы, дитя подбежало к ней поздороваться или за чем другим, но тотчас же, разглядев поближе, отпрянуло назад и замерло, задохнувшись от страха; ибо показалось малютке, что перед нею совсем не та, что прошлой ночью привела её в разубранную комнату, и дала хлеба и молока, и уложила спать, но кто-то другой. Ибо исчезли без следа чёрные космы и изогнутый нос, и горящие ястребиные глаза; правду сказать, что ведьма осталась высокой и сильной, как давеча, и с виду примерно того же возраста; но на этом заканчивалось всякое сходство со вчерашней хозяйкою дома. У этой женщины с головы волною сбегали рыже-золотистые кудри и щурились карие глаза-щёлочки, удлинённые и хитрые. Высокие скулы были у неё, тонкие губы и острый подбородок, плоская грудь и узкие бёдра; и румянец не играл на ослепительно-белой коже.

Ведьма расхохоталась над ужасом ребенка и молвила (и, по крайней мере, голос её остался прежним): «Ах ты, глупый зверёныш! Знаю, что тебя пугает, а именно: полагаешь ты, что я изменилась. Так скажу тебе, что я та самая, что принесла тебя сюда прошлой ночью и накормила; а перевоплощения мои – не твоё дело, ибо, в конце концов, кто как не я стану отныне защищать тебя от голода и непогоды; этого знания на сегодня с тебя и довольно. А теперь тебе следует есть да спать, играть да вопить, дабы поскорее ты выросла и научилась исполнять мою волю».

С этими словами колдунья вывела девочку на солнечный свет и привязала к молодому ясеню, что рос у двери, чтобы ребёнок никуда не делся, пока сама она занята в поле и на лугу.

Но что до магического перевоплощения, впоследствии девочка узнала: ведьма не смела появляться в лесу в том же обличии, в каком показывалась дома; потому, собравшись в Аттерхей, она изменила вид свой, а ночной порою, прежде чем встать, вернула себе былой облик.

Глава IV

О том, как подрастало похищенное дитя

Эта малютка, что отныне и впредь зваться будет Заряночкой* (хотя колдунья редко обращалась к ней с этим именем; впрочем, и ни с каким другим не обращалась), стала жить там промеж воды и леса, никого не видя, кроме помянутой ведьмы, что, как уже говорилось, кормила девочку вволю, но до поры никак более с нею не занималась. Потому Заряночка бродила сама по себе, в сущности, где хотела, чаще же всего – по лесу, ибо леса ничуть не боялась; впрочем, и ничто на свете не внушало ей страха, кроме колдуньи. Малютка узнала о повадках и обычаях всех живых созданий вокруг себя, и даже трава и цветы стали её друзьями, и в помыслах своих она складывала про них сказки; и дикие звери ничуть её не опасались, и птицы слетались к её руке, и играли с нею, и любили её от души. Прелестная подрастала девочка, румяная и крепкая, и весела была, словно птицы на ветке; и когда приключалась с нею беда, ибо ведьма нередко являла ей свой скверный нрав, крошка столь же легко переносила горе, как и её пернатые друзья.

Так шли годы, и вот подросла она, и стала статной и стройной, и исполнилось ей двенадцать зим; и была девочка гораздо более крепкой и ловкой, нежели могло показаться на первый взгляд. Обнаружив это, колдунья не преминула воспользоваться сноровкой своей невольницы. Ибо Заряночка и в самом деле превосходно знала всё, что касается до леса и поля, а также и воды отчасти (хотя никогда не доводилось ей видеть в тех местах лодки), ибо выучилась она плавать сама по себе, как это делают утки.

Но теперь госпожа Заряночки вознамерилась учить её исполнять тяжёлую работу, и труден оказался урок, поскольку наставляли девочку хлыстом и розгой; она же порою выказывала упрямство в обращении с колдуньей, ибо казалось пленнице, что женщина эта не любит её. Как бы то ни было, стало в девочке расти подозрение, что с хозяйкой не всё ладно; и хотя боялась ведьму Заряночка, не доверяла она госпоже своей и не почитала её. В противном случае быстро выучила бы она урок, ибо отнюдь не была нерадивой бездельницей, и труд любила, даже тяжёлый и утомительный, но противу гнева и злобы ожесточала своё сердце.

Следует помянуть, что хотя жили они с колдуньей в полном одиночестве, каким-то образом Заряночка проведала, что не одни они на свете, и узнала, что есть ещё мужчины и женщины, и молодые, и старые. Этому, вне сомнения, научила девочку сама ведьма, намеренно или нечаянно; ибо хотя обыкновенно бывала колдунья неразговорчива, тем не менее временами язык её развязывался, и рассказывала она Заряночке повести о мужах и жёнах, о королях, воинах и рабах, и о прочих обитателях внешнего мира, пусть только того ради, чтобы напугать дитя. Вот так-то; когда же ведьма бранила Заряночку либо замахивалась на неё, случалось ей обронить слова, что девочка сохраняла в памяти и, сопоставляя одно с другим, становилась мудрее. Более того, принадлежала она к роду Адамову, и сердце её вобрало многие истины с молоком матери и кровью отца, а сердце и ум пленницы росли и крепли так же, как и её тело. Вот в чём ещё была мудра она, а именно: знала, как не попасться под горячую руку, и потому зачастую обретала в лесу приют более надёжный, нежели под кровом дома. Ибо теперь Заряночка знала, что колдунья ни за что не войдёт под сень чащи; потому всей душою любила девочка лес и целыми днями пропадала там, ежели удавалось.

Так жила она, не вовсе чужда радости, ибо земля стала ей другом и утешала её в минуты скорби; и вскорости сделалась Заряночка стойкой и сильной и умела справляться с горем, не позволяя себе впасть в отчаяние.

Глава V

О Заряночке и о том, как она повзрослела и вступила в пору девичества

Дни сменяются один за другим; так тянется год за годом, и вот уже Заряночка превратилась в милую девушку семнадцати лет; и жизнь её текла не вовсе безотрадно, хотя ведьма отчасти обуздала в ней беспечную радость детства, и ходила девушка по земле поступью спокойной и размеренной, словно неизменно погружена была в глубокую задумчивость. Однако же поистине нельзя утверждать с полной уверенностью, будто серьёзное лицо её и печальный взгляд явились только лишь принадлежностью красоты, что по мере того, как уходило детство, озаряла наступающую пору юности и девичества. Но вот что можно сказать наверняка: примерно в это самое время смутные предчувствия, подсказавшие девушке, что не дано ей любить и чтить свою госпожу, обрели форму более отчётливую и легли ей на сердце бременем, от которого ни на мгновение не удавалось Заряночке избавиться. Ибо понимала пленница, что не принадлежит себе, что стала она собственностью и орудием той, которая не только обращалась с нею как с рабыней в недалёком прошлом, но замыслила сделать из неё существо проклятое, вроде себя самой, и при её помощи заманивать в ловушку сынов Адама. Девушка осознавала, хотя и смутно, что госпожа её воистину средоточие зла и что оковы этого зла сковали и её, Заряночку.

Вот ещё что подметила девушка уже давно: то и дело, может статься, раз в две луны, колдунья под покровом ночи поднималась с постели, выходила из дома и пропадала где-то день, или два и три, а порою и больше, и возвращалась утомлённая и усталая; но ни разу не помянула она о том невольнице ни словом. Однако зачастую, отправляясь по своим таинственным делам, ведьма, прежде чем переступить порог комнаты, подходила к ложу Заряночки (а пленница спала на низенькой кровати, из тех, что бывают у подмастерьев и задвигаются на ночь под кровать хозяина) и склонялась над девушкой, проверяя, спит та или нет; но даже в такую минуту объятой паническим ужасом Заряночке удавалось притвориться спящей. Позже в голову девушки не раз приходила мысль подняться и последовать за ведьмой, едва та выскользнет за дверь, и поглядеть, куда уходит она и что поделывает, но страх останавливал Заряночку, и она оставалась дома.

А среди всех этих размышлений рождалась в девушке надежда, что в один прекрасный день ей удастся убежать из рабской неволи. Порою, наедине с собой под надёжной защитой леса, она предавалась этим мечтам; но радость надежды вызывала в душе Заряночки такое смятение, что справиться с бурным этим чувством бедняжка не могла; земля словно бы вздымалась ей навстречу, и леса кружились перед её взором, так, что девушка не могла устоять на ногах, но без сил опускалась в траву и лежала так, безутешно рыдая. А затем чаще всего жар в крови сменялся леденящим холодом, и девушка начинала бояться, что однажды ведьма заметит ликующий отблеск заветной надежды в глазах пленницы и поймёт, что это значит, либо случайно сказанное слово ненароком выдаст непокорную; и воображение немедленно подсказывало Заряночке, что тогда с нею станется, а это нетрудно было себе представить, и картины эти являлись несчастной снова и снова, пока не обессиливали и не изматывали её совершенно.

Но тревожные эти мысли, хотя и не покидали девушку ни на миг, не столь часто терзали её невыносимою мукой, но скорее отзывались тупою болью, что приходит после того, как затянется рана: ибо воистину приходилось Заряночке трудиться от зари до темна, и ничуть она на это не сетовала, ибо работа облегчала для неё пытку надежд и страхов и даровала крепкий сон и радостное пробуждение. Коров и коз полагалось невольнице доить; и пахать, и сеять, и жать в поле, в зависимости от времени года; и уводить скот на лесные пастбища, когда луговые оказывались затоплены либо выжжены солнцем; она же должна была собирать плоды сада и орехи – в лесу, а в сентябре отрясать с веток каштаны. Она сбивала масло и сыр, молола зерно на ручной мельнице, замешивала и пекла хлеб – словом, зарабатывала себе на пропитание тяжким трудом. Более того, девушка выучилась искусству стрельбы из лука и по приказу госпожи своей отправлялась то и дело в чащу, чтобы подстрелить оленя либо косулю и добыть свежей дичины; но и на это Заряночка нимало не сетовала, ибо в лесах обретала она покой и мир.

Правда и то, что порою, как брела она сквозь чащу, или по прогалине, или по лесной поляне, вдруг охватывала её робость; тогда девушка старалась ступать легко и неслышно, чтобы шорох листьев или треск сучка не растревожили неведомых созданий в человеческом обличии, дьяволов, или проклятое ныне божество, или деву народа Фаэри*. Но если и впрямь скрывались в лесу подобные создания, либо мудры они были и предпочитали не показываться на глаза, либо добры и не желали пугать простодушную девушку; а может статься, и не осталось их вовсе в те времена. Как бы то ни было, никакое зло не коснулось Заряночку в Эвилшо.

Глава VI

Здесь рассказано об одеждах Заряночки

Высока и стройна ныне милая Заряночка; загаром позлащены её обнажённые ноги там, где не прикрывает их жалкое серое рубище и ещё более жалкая нижняя сорочка, что и составляют все её одежды, кроме как в непогоду; тогда, правду сказать, к облачению девушки добавляется плащ из козьих шкур. Колдунье дела не было до того, во что одевается её служанка; да и Заряночку не настолько это заботило, чтобы отважилась она навлечь на себя гнев госпожи, обратившись к ней с просьбой.

Но как-то раз однажды по весне, когда ведьма пребывала в лучшем расположении духа, нежели обычно, ибо день стоял погожий и тёплый, хотя февраль только-только ещё близился к концу, Заряночка, краснея и стыдясь, робко попросила об одежде, что более пристала бы женщине. Колдунья же, оборотившись к ней, угрюмо молвила: «Тьфу, дитя! – это ещё на что? Нет тут мужчин, и некому на тебя заглядываться. Я ужо сама позабочусь, чтобы к должному времени сделалась ты холёной да ладной. Но послушай-ка! Ты девчонка сноровистая; возьми оленью шкуру, что висит вон там, да пошей себе башмаки на ноги, ежели хочешь».

Так и поступила Заряночка, и скроила башмачки, подогнав их по ноге; но, пока сшивала она кожу, пришла девушке в голову новая причуда. Совсем недавно попались ей под руку шёлковые нити разнообразных оттенков; и вот унесла она шёлк, и башмачки, и иголку в лес, и устроилась под огромным раскидистым дубом, где частенько сиживала, и радостно принялась расшивать мягкую оленью кожу. Немало времени потребовалось Заряночке; и на следующий день вернулась она к вышиванию, и ещё на следующий, и ещё много дней подряд трудилась девушка над башмачками, как только выдавалась у невольницы свободная минутка, и однако же далеко оставалось работе до завершения.

И вот однажды утром ведьма, расхаживая по дому, глянула на ноги пленницы и раскричалась: «Что, до сих пор боса, словно курица? Или испортила ты добрую оленью шкуру и осталась без обуви?» «Нет, госпожа, – отвечала Заряночка, – но башмаки не вовсе ещё готовы». «Покажи мне, что есть», – велела ведьма.

Заряночка отправилась к крохотному своему сундучку и принесла башмачки не без робости, ибо не знала, как отнесётся госпожа к тому, что трудится служанка над обувью столь долго; только ли выбранит или ещё и накажет, ибо даже в те дни ведьма порою поднимала на девушку руку. Но когда хозяйка взяла башмачки и рассмотрела их и увидела, что вышиты по коже дубовые листья, и цветы, и кролики, и белки, она только улыбнулась Заряночке как-то мрачно и молвила: «Ну вот и выходит, что дурочка ты, раз тратишь своё время и моё на такие игрушки; и заслужила ты по справедливости хорошей порки. Однако поступаешь ты так согласно природе земных женщин, дабы украсить тело своё, а дальше – хоть трава не расти. И хорошо; ибо хочу я, чтобы поскорее проявилась в тебе женщина; ужо помогу я тебе принарядиться, раз обращаешься ты с иглой столь умело».

С этими словами направилась ведьма к тяжёлому сундуку и извлекла оттуда отрез зелёной ткани и ещё превосходного льняного полотна, и сказала Заряночке: «Возьми вот это, и пошей себе платье и новую сорочку, и ужо укрась их на славу, как свою новую обувку, ежели пожелаешь; вот ещё тебе в придачу». И вручила она девушке две горсти шёлковых и золотых нитей, и молвила: «Пока мастеришь ты себе франтовские наряды, мне, верно, ничего не останется, как взять на себя большую часть твоей работы. Однако кто знает: глядишь, и забредёт сюда кто-нибудь вскорости, и сочтёт пташку ещё краше благодаря ярким пёрышкам. Теперь ступай от меня прочь; я же примусь работать за двоих и размышлять о делах великой важности».

И кто же обрадовался, как не Заряночка; она порозовела от нежданного счастья, и опустилась на колени, и поцеловала ведьме руку, а затем пошла себе в лес со своей бесценною ношей, и трудилась под заветным дубом день за днём, ни одного не пропуская: либо там, либо в доме, ежели непогодилось. Случилось всё это в середине марта, когда распевали птицы, на боярышнике распускалась молодая листва, так что казалось, будто бледно-зелёные облака легли между могучими серыми стволами дубов и каштанов; а у озера только что пробившийся из-под земли луговой шафран открывал бутон за бутоном. Но вот закончился март, а за ним и апрель, а девушка всё ещё работала себе, весьма тому радуясь; и вот май стал клониться к концу, и на склоне холма прямо перед взором Заряночки пышным цветом расцвели колокольчики.

На всё это время ведьма предоставила Заряночку самой себе и не поручала ей никакой тяжёлой работы в поле или по дому, но всё исполняла сама; однако неразговорчивой сделалась она с девушкой и порою поглядывала на неё грозно. И вот как-то вечером, когда Заряночка возвратилась из леса, ведьма подступила к ней и уставилась прямо в лицо ей, и сказала вдруг: «Не затаила ли ты в сердце желания бежать от меня прочь и меня покинуть?»

Страх острой болью пронзил сердце Заряночки при этих словах, и вспыхнули её щёки, а в следующее мгновение все краски сбежали с её лица, однако девушка вымолвила-таки: «Нет, госпожа моя, нет в моём сердце такого желания». Ведьма окинула её свирепым взглядом и молвила: «Ежели попытаешься бежать и не удастся тебе, то пожалеешь ты об этом только раз, зато на всю жизнь; а что не удастся тебе, так иначе и быть не может». На этом умолкла колдунья, а затем добавила более мягко: «Потерпи да поживи со мною ещё немного, а впоследствии найдутся у тебя причины радоваться, и очень скоро уже».

Ничего более не сказала ведьма в тот раз; но речи её ранили душу девушки; и ещё долго после того Заряночка ощущала гнетущее бремя страха, и не знала она, как вести себя перед колдуньей. Но дни шли себе за днями, и ничего не происходило, и на сердце у девушки полегчало; по-прежнему трудилась она над сорочкой и платьем, и работа близилась к концу. Платье украсила искусница розами и лилиями; от кромки юбки в самой середине полотнища поднималось высокое дерево, а по обе его стороны мордочками друг к другу застыли лани. Сорочку же на груди и вдоль края изящ-но расшила она веточками да бутонами. Июль перевалил за середину, и дни стояли ясные и жаркие.

Глава VII

О приключении Заряночки в лесу

Однажды отправилась девушка в лес и устроилась под заветным дубом, а место это находилось слишком далеко от приозёрного луга, чтобы возможно было разглядеть оттуда вышивальщицу; в чаще же никого не ожидала встретить Заряночка, кроме кроликов и белок, что, правду сказать, весьма к ней привыкли и ничуть гостью не боялись, так что даже подходили к её руке и играли с нею, когда девушка их подзывала. По этой причине, и поскольку день стоял до крайности жаркий, она сбросила свою незамысловатую одежду, дабы насладиться сполна тенистой прохладой, и случайным дуновением ветерка, и ласковым прикосновением трав к самому телу. Так сидела она и шила, прикрытая лишь полою зелёного платья, что расписывала иглою, словно кистью.

Дело близилось к полудню; пока же сидела девушка под дубом, поглощённая своим занятием, склонив голову над вышивкой, донёсся до неё лёгкий шелест, словно бы кто-то направлялся прямо к ней. Заряночка не придала тому значения, полагая, что это бродит, должно быть, дикая лань. Но вдруг услышала Заряночка, как кто-то негромко произнёс её имя. Задрожав всем телом, девушка вскочила на ноги, полагая сперва, что ведьма пришла за нею; однако ещё более испугалась вышивальщица, когда увидела, что стоит перед нею некто в образе юной женщины, обнажённой, как и она сама, только бёдра незнакомки охватывал венок из дубовых листьев.

Незнакомка, что теперь подошла совсем близко, улыбнулась девушке и проговорила голосом нежным и ласковым: «Ничего не бойся, Заряночка, ибо думаю я, что ты найдёшь во мне друга; а на то похоже, что очень скоро друг тебе весьма понадобится. А кроме того, вот что скажу тебе, – продолжала она с улыбкой, – раз уж я не боюсь тебя, не след и тебе меня пугаться». Отвечала Заряночка, тоже улыбаясь: «Правда это, что не страшна ты с виду ничуть». Незнакомка рассмеялась от души и молвила: «Так не славно разве, что повстречались мы в лесной чаще? И обе мы – словно обласканные землею дети. Так не сыграть ли нам в игру?» «В какую игру?» – вопросила Заряночка. Молвила дева в венке из дубовых листьев: «А вот в какую: сперва ты расскажешь мне, какою кажусь я твоему взору, раз уж ты меня испугалась; когда же закончишь ты, я тебя опишу».

Молвила Заряночка: «Для меня это куда как непросто; не с чем мне сравнить тебя, ибо, ежели не считать твоего появления, никого-то я не видела, кроме госпожи моей, той, что живёт в Доме у Воды». – «Ладно же, – отозвалась незнакомка, – тогда я начну и первая расскажу тебе, какова ты, и наставлю, как вести речь касательно меня. Но ответь, доводилось ли тебе когда-либо видеть себя в зеркале?» – «Что это за вещь?» – переспросила Заряночка. «То полированный кружок из стали либо другого светлого металла, – пояснила лесная дева, – что воспроизводит правдиво облик стоящего перед ним».

Отвечала Заряночка, закрасневшись при этих словах: «Есть у нас в доме широкое латунное блюдо, и, помимо прочих дел, возложена на меня обязанность полировать его и начищать; однако не удаётся мне начистить блюдо так, чтобы сумела я разглядеть себя в нём толком; и всё же…» – «Что такое?» – переспросила лесная дева. Отозвалась Заряночка: «Я скажу тебе, как только сыграешь ты свою роль до конца».

Рассмеялась незнакомка и молвила: «Хорошо же; теперь я стану твоим зеркалом. Вот какова ты: стоишь ты передо мною статной и стройною девушкой, немного хрупкой, как подобает твоим семнадцати зимам; там, где тело твоё открыто солнцу, как, скажем, шея, и руки, и ноги ниже колен, – там позлащено оно загаром оттенка самого приятственного, в прочих же местах кожа твоя так нежна и чиста, так ласкает взгляд белизною, словно играет на ней лучистый солнечный блик, исполняющий обещания земли. Руки твои и плечи округлятся и похорошеют ещё больше, едва минует ещё лет пять, однако милее, чем сейчас, едва ли станут, столь крепки они и безупречны, как есть. Грудь твоя невысока, как и пристало девушке столь юной, однако достаточно полна; и никогда не станет прекраснее, нежели сейчас. Изящна посадка твоей головы, что венчает высокую, замечательной формы шею, позлащённую солнцем, как уже сказала я ранее. Волосы твои каштановые, однако скорее отливают золотом, нежели темны; и ага! – теперь, когда ты их распустила, спадают мягкой волною по обе стороны высокого чистого лба и до плеч, и не кончаются у пояса, однако не скрывают твоих колен, и статных стройных ног, и крепких, чётко очерченных ступней и лодыжек, что столь же отражают душу твою и сердце, и столь же послушны и проворны, как запястья твои и ладони, и во всём им под стать. Перейдём же к лицу твоему: ниже чистого лба находится соразмерный нос, не велик и не мал он, с изящно вырезанными ноздрями; глаза твои серы, словно у ястреба, но добры и серьёзны, ничего в них нет свирепого либо обманного. Ага! – вот теперь, когда ты опускаешь взгляд, лицо твоё столь же прекрасно, как и с открытыми глазами, столь гладки и нежны эти веки, опушённые длинными, густыми ресницами. Распахнуты широко посаженные глаза твои, и никто не скажет, будто не можешь ты посмотреть людям в лицо. Щёки твои в один прекрасный день станут тенётами для неосторожного; однако не так округлы они, как предпочли бы многие, но не я, ибо трогательны они несказанно. Изящно выточена та маленькая впадинка, что пролегла от носа до губ, и мила на диво, и больше силы заключено в ней, нежели в ласковом слове. Губы твои самой правильной формы, однако скорее тонки, нежели полны; не всем это понравилось бы, но мне по душе, ибо вижу я в том свидетельство твоей отваги и дружелюбия. Воистину тот, кто изваял точёный твой подбородок, замыслил создать шедевр, никак не менее, и преуспел в задуманном. Велико искусство задумавшего тебя; знать, желал он, чтобы всяк, кто поглядит на тебя, дивился глубине твоих мыслей, разумности твоей и доброте. О, девушка! – верно ведь, что помыслы твои неизменно глубоки и серьёзны? Однако мне по крайней мере известно, что чисты они, и искренни, и прекрасны.

Друг мой, когда появится у тебя зеркало, кое-что из этого ты и сама увидишь, однако не всё; а когда появится у тебя возлюбленный, многое ты услышишь, однако опять-таки не всё. Но вот подруга твоя сумеет поведать тебе всю правду, ежели, конечно, будут у неё глаза, как у меня; однако же ни один мужчина не успеет рассказать тебе всего этого, как охватит его любовь и обратит его речи в сумасбродство любви и безумие желания. Итак, я свою роль сыграла и поведала тебе, какова ты; теперь твоя очередь рассказывать про меня».

Некоторое время Заряночка стояла молча, раскрасневшаяся и смущённая, то и дело окидывая застенчивым взглядом свою фигуру там, где удавалось ей себя рассмотреть. Но вот, наконец, заговорила она: «Чудная подруга, я бы исполнила твою волю, однако же неискусна я в речах, ибо поговорить доводится мне нечасто, разве что с птицей да с диким зверем, а они не могут научить меня человеческому языку. Однако скажу я вот что: странно мне слышать, как зовёшь ты меня прекрасной да милой, ибо госпожа никогда мне ничего подобного не говорит, да и вообще никак не отзывается о моём облике, разве что в гневе, а тогда это: «Дрянь!» – и «Мешок с костями!» – и «Когда же проявится в тебе женщина, тощий ты эльф?»» Незнакомка рассмеялась по-доброму этим словам, и протянула руку, и погладила девушку по щеке. Заряночка поглядела на неё весьма жалобно и молвила: «Но теперь должна я принять твои слова на веру, ибо ты так добра ко мне и при этом сама столь прекрасна. Послушай: ведь сердце моё преисполнилось радости при мысли, что и я хороша собою и, стало быть, похожа на тебя. Ибо вот ещё что скажу я тебе: ничего не встречала я ни в лесу, ни в поле, что красотою могло бы сравниться с тобою, на мой неискушённый взгляд; ни фритиллярии* близ устья нашего ручья, ни ивовые ветви, что овевают Зелёный Остров, ни дикая кошка, что резвится на поляне, не замечая меня; ни белая лань, что поднимается из травяных зарослей поглядеть на своего оленёнка; ничего из того, что растёт и движется. Однако вот ещё что должна я сказать тебе, а именно: всё, что сказала ты мне о моем обличии, – всё то же самое, ежели не считать чудных твоих слов, от которых на глаза у меня наворачиваются слёзы, – всё это повторила бы я о тебе. Погляди-ка! Вот я беру прядь твоих волос и прикладываю её к своим, и невозможно отличить, какие – чьи; мягкая волна локонов прильнула к чистому твоему лбу, как сказала ты о моём; серые, словно у ястреба, глаза твои широко посажены, и заключена в них глубокая задумчивость и бесконечная нежность, как молвишь ты про меня; соразмерен точёный нос твой; и щёки твои чуть впалые, а прелестные губы немного тонки, а округлый твой подбородок столь безупречно изваян, что лучше и не сделаешь. А о теле твоём скажу я то же, что и ты о моём, хотя сдаётся мне, этим рукам довелось потрудиться больше, нежели твоим. Но погляди-ка! – вот стоят рядом твоя нога и моя; и рука твоя словно бы часть моего тела. Стройна ты и хрупка, и едва ли не худощава; думается мне, госпожа и тебя обозвала бы мешком с костями. Кто ты? Уж не родная ли моя сестра? Уж как бы мне того хотелось!»

Тогда обратилась к Заряночке та, что казалась её отражением, и молвила, ласково улыбаясь девушке: «Что до сходства нашего, это ты верно сказала: так мы схожи, словно бы отливали нас в одной форме. Но не сестра я тебе по крови, нет; и упрежу тебя сразу же, что я не из рода Адамова. А что я такое, это долгая история, и сейчас недосуг её рассказывать; однако ты можешь называть меня Абундией*, как я зову тебя Заряночкой. Правда и то, что не всякому покажусь я в прелестном твоём обличии; однако не пугайся и не почитай меня такою же, как госпожа твоя; потому что какова я сейчас, такою я для тебя останусь навсегда».

Отозвалась Заряночка, в тревоге на неё глядя: «Да, да; и ведь увижу я тебя снова, правда? Иначе так горько мне придётся, что лучше бы мне и вовсе не привелось с тобою встретиться». «Всенепременно, – отвечала Абундия, – ибо и сама я очень хочу видеться с тобою почаще. Но сейчас следует тебе немедленно отправиться домой, ибо ныне госпожа твоя в прескверном расположении духа и сожалеет, что подарила тебе зелёное платье, и задумала наказать тебя, как только сыщет повод».

Тогда под приветливым взглядом подруги оделась Заряночка, едва сдерживая слёзы. И молвила девушка: «Абундия, сама видишь: нелегко мне приходится; дай же мне добрый совет».

«Дам, – отвечала хозяйка леса. – Когда возвратишься домой, в хижину, притворись весёлой да порадуйся, что платье твоё почти готово; и будь к тому же до крайности осторожна. Ибо, думается мне, ведьма скорее всего полюбопытствует, что ты видела в лесу, и тогда, ежели дрогнешь ты или изменишься в лице, колдунья заподозрит о том, что произошло, а именно, что ты кого-то повстречала; тогда придёт ей в голову допросить тебя розгой. Но ежели не оробеешь ты и не подашь виду, тогда сомнения её немедленно развеются, и перестанет она злиться, и сделается с тобою помягче, и оставит в покое. Таков мой первый наказ, и касается он дня сегодняшнего; а вот тебе и второй, для тех дней, что не пришли ещё. Ты замыслила бежать от ведьмы; так ты и поступишь однажды, хотя, может статься, горько пожалеешь о содеянном; ибо ведьма хитра, и зла, и проницательна, однако правда и то, что не вовсе ненавидит тебя. Ты, верно, заметила, что никак не препятствует она тебе бродить по здешним лесам; и это потому, что колдунья знает, как знаю я: не здесь лежит для тебя дорога к спасению. Потому запомни: водным путём и не иначе суждено тебе отправиться в земли людей. Может, это и покажется тебе чудом; однако так оно и есть, и, вероятно, я смогу сказать тебе больше, когда будет время. Теперь же выслушай последние слова моего наказа. Ежели часто станешь ты приходить в лес, мы, надо полагать, ещё не раз столкнёмся друг с другом; но ежели я тебе понадоблюсь и захочешь ты увидеться со мною немедленно, – приходи сюда, и разведи костёр, и запали волос с моей головы, и я появлюсь; вот тебе прядь моих волос; теперь, когда ты одета, достань-ка нож из сумки да отрежь локон».

Так и поступила Заряночка, и спрятала прядь волос в суму; на том подруги расцеловались и обнялись; и Заряночка отправилась своим путём домой, к хижине, Абундия же вернулась в лес, туда, откуда пришла.

Глава VIII

О Заряночке и ведьме

Как предсказала Абундия, так с Заряночкой и случилось, ибо она вернулась домой лёгкой поступью, прикидываясь весёлой, разрумянившись, так что показалась ещё прелестнее и милее, чем обычно. Ведьма оглядела её с сомнением и несколько минут не отводила мрачного взора, а затем молвила: «Что это нашло на тебя, служанка моя; с чего бы это глядишь ты столь уверенно?» – «Ничего на меня не нашло, – отвечала Заряночка, – просто радуюсь тому я, что на дворе лето, а главным образом доброте твоей и твоему дару, и ещё тому, что почти закончила я работу над платьем, и очень скоро уже чудесные эти наряды заколышутся вокруг моих бёдер». И девушка подняла платье на вытянутых руках, и расправила юбку, и воистину вышивка была загляденье.

Колдунья презрительно фыркнула, и окинула девушку грозным взглядом, и проворчала: «Тоже мне бёдра! Мешок с костями! Соломинка ты жалкая! Ишь, голова у неё кругом идёт от собственной красоты, а ведь понятия не имеет, что такое пригожая женщина. Право же, начинаю я думать, что никогда ты не выровняешься, но останешься тощим эльфом на всю свою жизнь. Похоже, неразумно я поступила, позволив тебе даром потратить три-четыре месяца, когда бы работать тебе, как рабыне, пристало, ибо ни для чего иного, кроме как для рабской работы, не сгодишься ты».

Заряночка понурила голову и покраснела, однако улыбнулась краем губ и слегка покачалась из стороны в сторону, как колышется ветка ивы под порывами утреннего ветерка. Но ведьма взирала на девушку так угрюмо и злобно, что, искоса взглянув на госпожу, почувствовала невольница, как обрывается у неё сердце, и едва не изменилась в лице; однако совладала-таки со страхом.

Тогда рявкнула ведьма: «Была ли ты в лесу нынче?» – «Да, госпожа», – отозвалась девушка. Вопросила ведьма свирепо: «Что ты там видела?» Отвечала Заряночка, поднимая взгляд, с видом невинным и чуть испуганным: «Госпожа моя, видела я медведя, и преогромного, как брёл он через прогалину». – «А ты, конечно, не захватила ни лука со стрелами, ни ножа, – отозвалась ведьма. – Быть тебе битой, чтобы не забывала: жизнь твоя принадлежит не тебе, а мне». – «Нет, нет, прошу тебя, не гневайся! – воскликнула девушка. – Я далеко стояла, в самом конце, и не погнался бы зверь за мною, когда бы и заметил: не было в том опасности». Сказала ведьма: «Видела ли ещё чего?» – «Да, – отвечала Заряночка, разражаясь слезами, что сделать было нетрудно, ибо сказалось в ней напряжение, вызванное надеждой и страхом. – Да, видела я мою белую лань с оленёнком, – совсем рядом они прошли; а ещё две цапли пролетели к воде прямо над моей головою; и…» Ведьма резко развернулась и молвила: «Рабыня! Не видала ли ты нынче в лесу женщины?» – «Женщины? – переспросила Заряночка. – Какой такой женщины, госпожа моя? Уж не появилась ли в доме гостья и не отправилась ли прогуляться в лес?»

Ведьма внимательно присмотрелась к пленнице и припомнила, как та дрогнула и смешалась на днях, когда обвинили её в желании бежать; теперь же на лице у девушки читалось только изумление и ни следа растерянности, страха или вины, – так показалось колдунье. Потому ведьма поверила рассказу и успокоилась отчасти, и гнев оставил её, и заговорила она с Заряночкой приветливо, и молвила: «Теперь, служанка моя, когда я тебя выбранила, скажу тебе, что недаром отдыхала ты эти месяцы, ибо и в самом деле стала ты более похожа на женщину и весьма выровнялась да округлилась. Однако же сенокос долее ждать нас не станет, и послезавтра надо бы нам взять в руки косы. Когда же всё будет сделано, можешь заниматься на свободе своим зелёным платьем, или чем захочешь, пока пшеница не поспеет; а тогда поглядим. Что скажешь на это?»

Заряночка подивилась отчасти словам столь милостивым, однако не сильно; ибо в сердце её проснулась отныне хитрость, способная противостоять коварству ведьмы; потому опустилась девушка на колени, и расцеловала ведьме руки, и молвила: «Нечего мне сказать, госпожа, кроме того разве, что благодарю тебя снова и снова за теперешнюю доброту твою ко мне; отрадно мне будет работать для тебя на сенокосе либо где пожелаешь».

И в самом деле, столь легко сделалось у девушки на душе оттого, что спаслась она от руки ведьмы на этот раз, а тем паче оттого, что появилась у неё подруга такая добрая да милая, как лесная дева, что сердце Заряночки потянулось и к госпоже тоже, и готова была девушка полюбить и её.

Глава IX

О купании Заряночки

Утро следующего дня выдалось погожим и ясным; Заряночка поднялась спозаранку, ещё до рассвета, и задумала устроить себе праздник, прежде чем снова придётся ей гнуть спину в поле, раз уж ведьма к ней подобрела. Потому надела Заряночка свои изящные башмачки, и новые одежды тоже, хотя зелёное платье не вовсе ещё было закончено, и сказала себе, что решит, как бы провести свободный день, когда искупается.

Потому спустилась она к озеру и, стоя по колено в воде на неглубокой песчаной косе, о которой речь шла ранее, поглядела в сторону Зелёного Острова, и пришло девушке в голову сплавать туда, что частенько проделывала она и прежде. Ни дуновения ветерка не ощущалось в воздухе после душной ночи, на поверхности воды лежал лёгкий туман, а вдали поднимался зелёный силуэт островка.

Заряночка оттолкнулась от берега и поплыла, уверенно рассекая неподвижную воду, а тем временем над землёю вставало солнце, и едва ухватилась она рукою за ветви островных ив, на воду лёг широкий луч; и влажные плечи девушки, поднявшись над водою, обратились в солнечной дорожке в чеканное золото. Заряночка выбралась на сушу и вскарабкалась по отлогому берегу, и теперь стояла среди благоуханного луга, роняя капли воды на душистые травы. И обернулась она назад, и поглядела в сторону зелёной равнины, различая вдалеке дом и опушку леса, и вздохнула, и проговорила тихо: «До чего жаль покинуть это всё! Что, если в других краях не лучше, да притом и не столь красиво?»

На том повернула она вглубь милого её сердцу острова, от которого ничего, кроме добра, не видела; и расплела косы, и распустила волосы, так что концы прядей смешались с венчиками цветов, и побрела неспешно к центру островка, в густое разнотравье.

Обычно Заряночка доходила до холмика, где мягкий дёрн в ту пору пестрел цветами: росли там и белый клевер, и фиалка, – и устраивалась на земле в тени высокого боярышникового куста с витым и изогнутым стволом. Однако в тот день другая мысль пришла ей в голову, и повернула она, не дойдя до боярышника, и направилась через весь остров (что был в том месте шириною не более фарлонга), и спустилась к южному берегу. Там девушка осторожно сошла в воду, и оттолкнулась, не тратя времени, и поплыла всё вперёд и вперёд, не останавливаясь, пока не удалилась на порядочное расстояние. Тогда посоветовалась она сама с собою и обнаружила, что думает: «Если бы только могла я переплыть это озеро до конца и обрести свободу».

Так плыла она дальше; но вот с запада налетел ветерок и поднял на поверхности озера лёгкую рябь; и некоторое время благодаря этому девушке удавалось плыть ещё быстрее; затем она перевернулась на спину и просто заскользила на юг. Но вдруг, пока лежала она на воде, глядя на далёкое синее небо, качаясь над бездонными глубинами, такая маленькая и незаметная на бескрайней озёрной глади, и ветер с запада всё крепчал, и рябь превратилась в волны, – вдруг охватил её ужас, и Заряночка затосковала по зелёной земле, и точёным чашечкам цветов, и траве, и листьям. Девушка снова перевернулась и поплыла прямо к острову, что теперь выделялся на горизонте крохотным зелёным пятнышком.

Не скоро достигла она земли, и когда добралась девушка, усталая и обессиленная, до спасительной тени боярышника, солнце стояло уже высоко в небе; и рухнула на землю Заряночка, и тотчас же заснула. И в самом деле, едва-едва хватило сил её, чтобы доплыть до острова.

Заряночка проснулась за час до полудня и порадовалась, ощущая в себе биение жизни, но вставать ей пока не хотелось, ибо отрадно ей было лежать, поворачивая голову туда и сюда, навстречу милым и нежным цветам; а благодаря им казалось, что широкое, серое, пустынное озеро осталось где-то далеко и не более имеет к ней отношения, нежели само небо.

Наконец девушка поднялась и подкрепилась несколькими горстями земляники, что в изобилии созревала на плодородной почве островка, и спустилась к тому берегу, что выходил на большую землю, и нырнула, и медленно поплыла навстречу тёплым волнам, и так возвратилась снова к отмели и к своему платью. Заряночка оделась, и запустила руку в суму, и достала ломоть хлеба, и присела позавтракать на обрыве выше песчаной косы. Затем осмотрелась она вокруг и, поднявшись на ноги, оборотилась в сторону дома, дабы удостовериться, не зовёт ли её госпожа. И увидела Заряночка, как ведьма сошла с крыльца, постояла там, прикрывая глаза рукою и глядя в её сторону, а затем ушла обратно в дом, никакого знака не подав. Потому рассудила девушка, что на этот день предоставлена сама себе и может ещё отдохнуть. Заряночка сбежала с откоса вниз, покинув наблюдательную свою позицию, повернула к востоку и тихо побрела вдоль кромки воды.

Глава X

Заряночка узнаёт нечто новое

Очень скоро дом скрылся из виду, ибо здесь, с восточной стороны, лесная гряда, протянувшись к западу, клином врезалась в луг; при этом деревья подступали прямо к воде, так, что ковёр зелёного дёрна суживался до неширокой полоски вдоль озера; а близ того места, где трава почти исчезала, лежал ранее помянутый каменистый островок, куда ближе к берегу, нежели Зелёный Остров.

Никогда прежде не заходила Заряночка настолько далеко на восток, чтобы оказаться напротив Скалистого Острова. Ещё когда пленница была совсем крошкой, ведьма дала девочке понять, что та может бродить где вздумается, но при этом рассказала байку об огромном змее, что живёт в тёмном лесу как раз напротив Скалистого Острова: змей этот, по словам колдуньи, обычно обвивался кольцами вокруг живого существа, что имело неосторожность забрести в те места, и сжирал несчастного; и не перечесть, сколько раз являлся гнусный гад Заряночке в ночных кошмарах. Повзрослев, девушка, надо думать, почти перестала верить в подобную небылицу, однако ужас остался. Более того, глухой лес, подступающий к самой воде, в той стороне казался тёмным, мрачным и грозным, переходящим в угольно-чёрные чащи, что высились среди трясин, ничуть не похожие на пронизанные солнцем, благоуханные, устланные зелёным дёрном дубовые кущи на хребтах нагорий ближе к северу, где девушка и проводила время по большей части.

Но в тот летний день, такой ясный и жаркий, Заряночка подумала, что, пожалуй, наберётся храбрости пройти испытание; и пришло ей в голову войти в чащу со стороны озера и подняться вверх до того самого места, где она повстречала Абундию; а там кто знает, может, случай столкнёт её с хозяйкой леса и на этот раз; ибо девушка не смела призвать подругу столь скоро после первой встречи. А ежели и впрямь повидается она с Абундией, то праздник завершится воистину достойно!

Заряночка прошла ещё немного вперёд и вскоре добралась до самой узкой части травяной полосы; лес чернел по левую руку девушки, ибо росла там по большей части ольха. Но, едва миновав Скалистый Остров, пленница набрела на бухточку или неширокий залив, что терялся в ольховых зарослях; раскидистые древние ольхи обступили залив тесным строем; сучковатые, исковерканные, замшелые деревья нависали над самой водой. Но близ устья залива, со стороны Заряночки, покачивалось нечто на сонной воде; и не могла девушка назвать находку словом «лодка», ибо лодок доселе не видела и не слыхивала о них, однако это и в самом деле было самое настоящее судно, без вёсел и без паруса.

Заряночка оглядела находку со всех сторон и подивилась; однако же с первого взгляда поняла девушка, что предмет этот предназначен для передвижения по воде, и подумала невольница, что будь у неё длинный шест, она смогла бы направлять эту штуку туда и сюда на мелководье и, пожалуй, добыть куда как много рыбы. Девушка попыталась подтолкнуть находку к озеру, однако сил у неё недостало на такое дело; ибо судно само по себе было тяжёлым, вроде барки, ежели, конечно, ничто другое не удерживало ладью на месте.

Долго стояла девушка рядом с невиданной посудиной, дивясь, что никогда о ней прежде не слыхивала и никакой работы над нею никогда ей не поручали. И приметила Заряночка, что вещь эта по большей части тускло-серого цвета, словно высветлили её вода и солнце, но на корме и у носа виднелись пятна более тёмные, словно кто-то опробовал там разных оттенков краску.

И столь прочно находка эта завладела помыслами девушки, что более не вспоминала Заряночка о том, чтобы подняться в лес; но хотя охотно осталась бы она у лодки подольше, поглядеть, не увидит ли чего, решила Заряночка, что ежели ведьма её там застанет, дело добром не кончится. Потому повернула невольница и побрела назад тем же путём, каким пришла, и шагала, не торопясь и обдумывая случившееся. Тут вспомнились девушке слова Абундии о том, что будто бы именно по воде суждено бежать пленнице. И подивилась она, уж не лесная ли дева послала ей этот предмет, дабы с его помощью Заряночка сумела ускользнуть от ведьмы; ибо это совсем другое дело, нежели преодолевать озеро вплавь. Затем рассудила девушка, что, прежде чем позволить себе надеяться на избавление, недурно бы по возможности выведать у ведьмы, что это за штука и известно ли о ней колдунье. И, наконец, припомнила Заряночка, сколь нетерпима её госпожа к расспросам, и, ежели поступать опрометчиво, легко можно навлечь на себя страшную бурю. Потому вот что надумала пленница: сохранить в тайне всё случившееся до тех пор, пока не повидается снова с Абундией; а тем временем стоит то и дело выбираться к заливу тайком, поглядеть, на месте ли ещё находка. Проделать же это легче вплавь, ежели, конечно, выбрать время с оглядкой; а доплыть легче всего от Скалистого Острова, где девушка частенько бывала.

Глава XI

О провинности Заряночки и суровом наказании, её постигшем

С тем возвратилась Заряночка к песчаной косе, когда солнце уже клонилось к западу; поглядела она в сторону дома и приметила, что близится время вечерней трапезы, ибо к небу поднимался сизый дым стряпни. Потому поспешила девушка к дому и переступила порог с нарочито весёлым видом. Ведьма оглядела невольницу с сомнением, но тотчас же заговорила с нею приветливо, как давеча, и обрадовалась Заряночка, и на душе у неё сделалось легко, и принялась она прислуживать ведьме; ибо всегда ела она после госпожи; колдунья же расспрашивала девушку о разных делах по дому да о том ещё, много ли запасли на зиму того-другого.

Так речь зашла о том, что в ручье перед домом много рыбы не наловишь: форель там водится мелкая, а зачастую и вовсе ничего не попадается. И тут с уст Заряночки неведомо как сорвались следующие слова: «Госпожа моя, а для чего бы не порыбачить нам на озере: на мелководье между берегом и островами рыба ходит косяками, и преогромная, – я своими глазами видела, когда плавала. А в той бухточке, где в пору детства моего обитал змей, объявилась ныне странная вещь, к тому пригодная, чтобы плыть по водам; и нельзя ли мне раздобыть шест подлиннее, дабы с его помощью управлять этой посудиной?»

Не успела девушка договорить, как колдунья вскочила и бросилась на неё, рыча, словно злая собака; лицо ведьмы преобразилось ужасно: зубы оскалились, глаза вылезли из орбит, лоб избороздили морщины, а руки судорожно сжались, словно железные пружины.

Заряночка отпрянула от госпожи и съёжилась от непередаваемого ужаса, и голос у неё пресёкся. Ведьма, ухватив пленницу за волосы, рывком подняла её на ноги и оттянула голову назад, так, что обнажилось горло. Затем извлекла колдунья из-за пояса острый нож и занесла руку над девушкой, рыча и щёлкая зубами, словно волк. Но вдруг выронила она нож, и рука её бессильно упала, и рухнула ведьма на пол, словно тюк, и осталась лежать без движения.

Заряночка застыла от страха, не сводя с госпожи глаз и дрожа всем телом; слишком потрясена была она, чтобы что-либо сделать или подумать; и хотя смутная мысль о побеге пронеслась перед мысленным её взором (ибо дверь осталась открытой), однако ноги девушки словно бы налились свинцом, и, как в кошмарном сне, бедняжка не могла двинуться с места. Минуты шли, а девушка всё стояла, не шевелясь, полумёртвая от ужаса.

Наконец (и, судя по всему, очень скоро), колдунья снова пришла в себя, села на полу и оглядела горницу, и едва взгляд её остановился на Заряночке, проговорила слабым, однако торжествующим голосом: «Хо! Ты все ещё здесь, благонравная моя служанка!» Затем пояснила колдунья: «Дурнота овладела мною внезапно, как порою случается; но теперь силы вернулись ко мне, и сейчас скажу я тебе пару слов».

И вот колдунья неуклюже поднялась с пола, опираясь на Заряночку, и уселась в огромное кресло, и помолчала немного, а затем объявила: «Хорошо ты служила мне по большей части, служанка моя; однако на этот раз ты поступила дурно, ибо подглядывала да подсматривала за мною; большой бедою это может обернуться, ежели мы не примем должных мер. Повезло тебе, что ни с кем ты не видишься и некому тебе проболтаться; ибо тогда пришлось бы мне тут же и убить тебя. Но на первый раз я тебя прощаю; и гнев мой тебя не коснется».

Голос ведьмы звучал ласково да заискивающе; но в душу Заряночки уже вошёл ужас и не рассеялся даже теперь.

Ведьма посидела ещё некоторое время, затем поднялась и обошла горницу, и подступила к некоему шкафчику, и открыла его, и извлекла свинцовую склянку и золочёную чашу, покрытую странными письменами, и поставила и то и другое на стол перед креслом, куда снова уселась, и продолжила речь свою тем же вкрадчивым и льстивым голосом: «Однако, служанка моя, с меня спросится за твою вину, ежели оставлю я дело как есть, так, словно день сегодняшний во всем подобен вчерашнему; да и с тебя спросится тоже; потому наказание твоё подсказано тем же прощением; кара же должна показаться тебе ужасной, дабы хорошенько запомнила ты и не бросалась впредь в самую пасть смерти. И что же мне такого сделать, чтобы наказать тебя? Неслыханное средство измыслила я, такое, что тебе и не снилось. Боль должна дойти до самого твоего сердца; но следует тебе всё это вынести, для своего и моего блага, дабы обе мы жили впредь да радовались. Так ступай же, наполни эту чашу водою из родника и возвращайся с нею». Заряночка приняла чашу с замирающим сердцем, и наполнила её, и принесла назад, и поставила перед ведьмой ни жива ни мертва.

Тогда ведьма взяла в руки склянку, и вытащила пробку, и вручила сосуд Заряночке, и сказала: «Отпей малый глоток и не больше». Так и поступила невольница, и едва жидкость хлынула в её глотку, как и ведьма, и горница, и всё вокруг потускнело перед её взором, однако не настолько, чтобы стать вовсе неразличимыми. Но когда вытянула девушка руку, то не смогла её увидеть вовсе, и ногу тоже, и прочие части тела, доступные взгляду. Тогда попыталась она жалобно закричать, но и голосу её не было воли, и не раздалось ни звука. Тогда услышала Заряночка слова ведьмы (и доносились они словно бы издалека): «Нет, говорить ты не можешь и видеть себя не можешь; никому не видна ты, кроме меня, да и мне неясно. Но это – только часть той кары, что вынуждена я наложить на тебя; ибо теперь придётся мне подарить тебе новый облик, видимый и для тебя, и для других. Но прежде, чем я это сделаю, должна я сказать тебе несколько слов, ибо новый облик не позволит смыслу их дойти до твоего сердца. Внемли же!»

Глава XII

Речи ведьмы к Заряночке

Молвила ведьма: «Когда ты вновь станешь самой собою (ибо не намерена я навечно лишать тебя привычного облика), несомненно, воспользуешься ты новообретённым голосом и новообретённым разумом в первую очередь для того, чтобы осыпать меня проклятиями снова и снова. Здесь поступай как знаешь; однако заклинаю тебя, не смей меня ослушаться, потому что это приведёт тебя к гибели. Ибо ежели не станешь ты исполнять мою волю и ежели примешься подглядывать за мною, делая явным то, что я храню в тайне, тогда зачтётся это тебе в вину, и хочу я того, нет ли, придётся мне отомстить тебе и, может быть, даже убить: и прахом пойдут все труды мои и хлопоты, что затратила я, воспитывая тебя такой, какой ты стала – девой умелой и пригожей. Так почитай милостью нынешние свои страдания, ибо они оградят тебя от худшей участи.

Теперь, раз уж начала я говорить, я продолжу: ибо доселе почти не раскрывала я тебе своё сердце. Хорошо мне ведомо, что я представляюсь тебе ночным кошмаром и не иначе, от которого любой мечтает пробудиться. Однако задумайся хотя бы вот о чём: я избавила тебя от нужды да бедности, я взрастила тебя столь же заботливо, как мать растит дочь; никогда не морила я тебя голодом и била нечасто, а со злобой – и того реже. Ещё скажу: позволяла я тебе бродить, где вздумается; и трудиться принуждала ровно столько, сколь потребно для того, чтобы прокормить нас двоих. И в озере плавать я тебе не запрещала, и в лесу скитаться не препятствовала, и выучилась ты там искусству обращения с луком, так, что ныне трудно тебя превзойти в сей науке; более того, скора ты на ногу, словно самая быстрая лань, и обгонишь на бегу любого.

Воистину в радости текла твоя жизнь в младые годы, да и сейчас текла бы в радости, кабы ты меня не ненавидела. Выросла ты прекрасной девой-лилией. Так говорю я тебе сейчас, хотя доселе насмехалась над сложением твоим; но то были всего лишь речи госпожи к невольнице. Что же ждёт тебя впереди? Ты можешь сказать: «Одиноко мне здесь, нет мужчины, чтобы взглянул на меня. На что сдалась красота моя и прелесть?» Дитя, отвечу тебе, что близится время, когда увидишь ты здесь немало мужчин, и самых что ни на есть пригожих, и тогда розой станет лилия, и расцветёшь ты на диво; и все они станут любить и боготворить тебя; и сможешь ты осчастливить кого захочешь, а кого захочешь – опечалить; и сполна изведаешь ты сладость любви и упоение властью.

Так подумай об этом! Всё это ждёт тебя, ежели поживёшь здесь со мною тихо-мирно, исполняя мою волю, до той поры, пока не наберут силу твои женские чары. Потому прошу тебя и заклинаю: выброси из головы мысль бежать от меня. Ибо ежели попытаешься ты, случится одно из двух: либо я верну тебя назад и убью тебя – или превращу твою жизнь в мучительную пытку; либо удастся побег твой, и что тогда? Знаешь ли ты, что случится с тобою, едва окажешься ты, безымянная, бесприютная нищенка, в мире мужчин? Похоть пробудишь ты в них, но любовь – едва ли. Говорю тебе: станешь ты отверженной изгнанницей, ни поклонения не заслуживающей, ни власти не имеющей; тело твоё сделается добычей низких негодяев, когда же увянет цветок красоты твоей, обнаружишь ты, что слова твоих возлюбленных были только насмешкой. Ни один мужчина не полюбит тебя, и не поможет тебе ни одна женщина. Тогда явится к тебе Старость и увидит, что хорошо знаком тебе Ад; явится Смерть и примется насмехаться над той, что загубила свою жизнь ни за что ни про что. Вот я и выговорила тебе всё, что хотела; более нечего мне с тобою делать, кроме как завершить превращение; и тогда справляйся, как сможешь; но по крайней мере новое твоё обличие не будет ни безобразным, ни гадким. Однако – как знать? – в следующий раз я, пожалуй, не окажусь столь добра, чтобы даровать тебе новый облик, но предоставлю тебе скитаться по здешним местам невидимой для всех глаз, кроме моих».

На этом ведьма взяла в руки чашу, и налила воды в горсть, и плеснула ею в лицо Заряночке, и пробормотала слова заклинания; и в тот же миг девушка и в самом деле себя увидела и обнаружила, что превратилась в белоснежную лань; и снова обрела она способность наблюдать и слышать, однако не так, как привыкла в обличии девы; но и слух её, и зрение, и образ мыслей стали как у зверя лесного, а не как у существа человеческого.

И молвила ведьма: «Свершилось; так пребудет до тех пор, пока не явлю я к тебе милость; теперь же ступай в поле, но ежели отойдёшь от ручья далее, чем на половину полёта стрелы, скверно тебе придётся». На том окончился день и наступила ночь.

Глава XIII

Заряночка снова встречается с хозяйкой леса

Спустя пятнадцать дней Заряночка пробудилась ясным утром в своей кровати, словно всё происшедшее было только сном. Но ведьма стояла над девушкой, восклицая: «Припозднилась ты, ленивица; всё бы в постели нежиться в погожий-то день, когда травы жухнут в ожидании косы. А ну живо вставай да отправляйся на луг!»

Заряночка не стала дожидаться продолжения, но спрыгнула с кровати и мигом набросила на себя рабочее платье, и задержалась для того только, чтобы умыться в заводи ручья; и вот уже стоит она среди высокой травы, и с каждым взмахом её косы на землю ложится сноп за снопом. За работою размышляла девушка и так и не могла решить, что в ней сильнее – радость освобождения или ужас перед ведьмой. Очень хотелось ей повидать лесную подругу, но сенокос затянулся на неделю и долее, когда же всё было сделано, нарочно ли или нет, но ведьма позабыла своё давешнее обещание предоставить Заряночке свободу и заставила пленницу целыми днями гнуть спину в поле и на лугу. Ни в чём другом госпожа не причиняла девушке зла и не угрожала ничем, хотя снова принялась ворчать и браниться, как в былые времена. Наконец как-то утром, когда колдунья не поручила ей никакой работы, Заряночка взяла в руки лук, и перебросила через плечо колчан, и отправилась знакомым путём в лес, и не позабыла взять с собою прядь волос Абундии. Но воспользоваться талисманом девушке не пришлось, ибо едва пришла она к Дубу Встреч, сей же миг из чащи вышла Абундия, столь схожая с Заряночкой, что подивиться впору было, ибо, как и подруга её, лесная хозяйка вооружилась луком и колчаном и подобрала зелёное платье выше колен.

Они расцеловались и обнялись, и Заряночка разрыдалась на груди подруги, однако стыдно ей было произнести слова, что поведали бы о происшедшем с нею. Тогда Абундия усадила девушку на зелёный дёрн, и сама уселась подле, и принялась ласкать и утешать её; потом улыбнулась она Заряночке и молвила: «История твоя отчасти рассказана и без слов; и я поплакала бы над тобою, если бы умела проливать слёзы. Но вот что скажи мне: за что тебе так досталось; хотя, по правде говоря, подозреваю я, что могло произойти. Уж не натолкнулась ли ты на ведьмино судно?»

«Именно так, сестра», – отвечала Заряночка. И на том собралась она с духом и, ничего не скрывая, повела рассказ о том, как сперва стала бестелесным призраком, а затем превратилась в белую лань. Отозвалась Абундия: «Ну что же, одно можно сказать: рано или поздно так и должно было произойти, и лучше раньше, чем позже, ибо здесь лежит твой путь к спасению. Но скажи мне ещё вот что: была ли колдунья груба и свирепа с тобою на словах? – ибо не поведала ты мне до сих пор, что она тебе наговорила». Отвечала Заряночка: «В первом приступе ярости, когда госпожа готова была убить меня, она утратила дар речи и только рычала, словно волк. После же весьма странно говорила она со мною, но отнюдь не грубо и не свирепо; нет, мне даже показалось, будто она по-своему любит меня. Не приказывала она, но, можно сказать, почти умоляла меня не пытаться бежать от неё». – «И ты поверила льстивым речам?» – спросила Абундия. «Не настолько, чтобы отречься от надежды на спасение; нет и нет, даже в то мгновение, – молвила Заряночка, – однако, хотя владели мною смятение и ужас, мне вдруг стало немного жаль её».

Молвила Абундия, озабоченно на девушку глядя: «Подумай: а не удалось ли ей отчасти запугать тебя?» Отозвалась Заряночка, заливаясь ярким румянцем: «О нет, нет! Только смерть либо оковы обуздают во мне неуёмное желание бежать». «Лучшего и желать нельзя, – отвечала Абундия, – однако опять спрошу тебя: сможешь ли ты потерпеть ещё немного и всё это время вести себя осмотрительно да мудро?» – «Сдаётся мне, что да», – отвечала девушка. Отозвалась Абундия: «И это хорошо. Ныне лето идёт на убыль, и по моему совету не станешь ты пытаться бежать прежде, чем снова настанет май, а то и июнь; ибо к той поре подрастёшь ты, сестричка; кроме того, грядут события, что подготовят всё к твоему побегу. И ещё должно тебе узнать, что станешь ты тем временем делать, а об этом скажу я тебе уже сейчас. Ибо это судно, находка твоя, из-за которой ты столько выстрадала, зовётся Посыльною Ладьёй; в ней-то госпожа твоя и уезжает то и дело – как полагаю я, повидать кого-либо из себе подобных, хотя не ведаю я, ни к кому, ни куда. Ты подметила, верно, что порою колдунья тайком уходит из дому под покровом ночи и туч?» – «И в самом деле так, – отвечала Заряночка, – и сколько же страху я от того натерпелась!» Отвечала Абундия: «Ну да, знаю я, что ведьма ездит куда-то в том чёлне, однако не знаю, куда, и того не знаю, как управляет она с Посыльной Ладьёй; ибо, хотя всё известно мне про лес, но об озере – очень немногое. Потому, хотя заключена в том для тебя немалая опасность, проследи за колдуньей два-три раза, как встанет она, отправляясь в очередное путешествие, и постарайся подметить в точности, как обращается она с помянутой Посыльной Ладьёй, дабы и самой так сделать. Готова ли ты бросить вызов боли и превращению или даже удару ножа, ради того, чтобы обрести это знание? А после придёшь ты сюда и расскажешь мне, как справилась». – «С радостью и охотой, дорогая сестрица», – отвечала Заряночка.

Тогда поцеловала Абундия девушку и молвила: «Отрадно мне видеть, как отважна ты, однако здесь могу я тебе кое в чём помочь. Погляди! Вот золотое кольцо в форме змеи, кусающей себя за хвост; когда бы ни отправилась ты в опасный путь, надень кольцо это на средний палец левой руки и произнеси отчетливо вот что:

И сделаешься ты невидимой для всех – даже для стоящего в двух шагах от тебя. Но не носи этого кольца открыто в иное время и смотри, чтобы не попалось оно на глаза ведьме, иначе поймёт она, что ты встречалась со мною. Поняла ли ты и сможешь ли запомнить?»

Рассмеялась Заряночка, и взяла кольцо, и надела на палец, и громко повторила слова, подсказанные Абундией. Рассмеялась и хозяйка леса: «Ну вот и потеряла я подругу свою и сестру, ибо исчезла ты бесследно, Заряночка. Снимай кольцо, радость моя, и отправляйся-ка на охоту, ибо если вернёшься домой с пустыми руками, ужо выбранят тебя, ежели не хуже».

Тогда Заряночка стянула кольцо с пальца и, смеясь, появилась снова. Хозяйка леса расцеловала девушку, повернулась к ней спиною и исчезла; а Заряночка вложила стрелу в тетиву и занялась охотою; и очень скоро подстрелила двух зайцев. С ними-то и вернулась она домой к госпоже; ведьма же и впрямь изругала служанку за лень и за то, что, пробыв в лесу столь долго, вернулась с добычей столь ничтожной; но на том дело и кончилось.

Глава XIV

О том, как Заряночка рыбачила

Время близилось к жатве, и ничего не произошло, о чём бы стоило рассказать, кроме того только, что однажды утром ведьма призвала к себе Заряночку и молвила: «Нечего ныне делать, пока пшеница не созреет для серпа, и проводишь ты дни в праздности; что за слово обронила ты давеча, будто вокруг островов ходит немало рыбы? Сможешь ли ты доплыть до острова вместе со снастью и вернуться с нею же, да в придачу и с уловом?» – «Ещё бы нет, – отвечала Заряночка весело, – я и одной рукою могу грести знатно, да и с помощью одних только ног справлюсь, ежели удастся мне двигать руками хоть чуть-чуть. Прямо сейчас и отправлюсь, ежели позволишь, госпожа моя; только дай мне бечёвки, чтобы обвязала я улов вокруг пояса, когда поплыву назад».

На том проворно отправилась она за снастью, что хранилась в сарае на дворе; но, беря снасть в руки, вдруг призадумалась девушка, ибо стала весьма и весьма осмотрительна. Она расстегнула лиф платья и достала кольцо в форме змеи, что всегда носила на себе, зашив в уголок сорочки; теперь же Заряночка тщательно упрятала кольцо в гущу своих каштановых волос, пышных и мягких на удивление. А локон Абундии всегда находился при ней, вплетённый в собственные её волосы.

Не успела проделать это Заряночка, как уже и порадовалась; ибо тотчас же заслышала она, как зовёт её госпожа, а едва подошла девушка к двери дома, ведьма заговорила и молвила: «Я, пожалуй, спущусь с тобою к воде и пригляжу за твоим платьем, чтобы не изгваздал* его какой-нибудь зверь». При этих словах она поглядела на Заряночку испытующе и нахмурила брови, видя, что служанка ничуть не изменилась в лице.

Они спустились к озеру, и ведьма уселась близ того места, где Заряночке предстояло войти в воду, следя, как та снимает платье, и придирчиво оглядела её обнажённое тело, но ничего не сказала. Заряночка обернулась, стоя по колено в воде, и молвила: «Сколь долго пробыть мне на острове, госпожа, ежели с уловом посчастливится?» – «Сколько захочешь, – отвечала колдунья, – надо полагать, к тому времени, как вернёшься ты, я уже уйду, даже если пробудешь ты на острове краткий срок».

Тогда поплыла Заряночка, и едва оказалась она на середине пути до острова, ведьма, стараясь не делать лишних движений, дотянулась до девушкиной одежды – старого серого рубища да сорочки – и обыскала их, однако ничего не нашла, как вы уже поняли. Закончив, колдунья снова уселась на землю, в настроении весьма мрачном, судя по лицу, не сводя с плывущей девушки глаз, а когда заметила, как та вышла из воды и скрылась из виду среди цветов острова, поднялась и отправилась своим путём домой.

Заряночка поглядела сквозь листву и увидела, как та повернула вспять; и, улыбаясь, занялась снастью и вскоре наловила немало рыбы под сенью ивовых ветвей. Тогда, поскольку день стоял погожий да безветренный, а госпожа предоставила ей свободу, девушка побродила по острову, задержалась в рощице, где росли усыпанные ягодами рябины и кизил, и поиграла с птицами, что не боялись её, но садились на плечи и резвились у самых ног. Потом она спустилась к южному берегу и немного постояла там, глядя на бескрайнюю водную гладь, тускло поблёскивающую в знойной дымке, и захотелось ей оказаться по другую её сторону. Затем Заряночка вернулась к противоположному склону, и собрала рыбу, и нанизала улов на бечёвку, и обвязала бечёвку вокруг пояса, и снова поплыла к золотистой песчаной косе, где никто её не ждал. Но, прежде чем одеться, девушка оглядела платье и заметила, что лежит оно не так, как было оставлено, и поняла, что одежды побывали в руках у ведьмы.

А тем временем день стал клониться к вечеру, и снова увидела Заряночка, как над трубою хижины клубится дым стряпни; и улыбнулась удручённо, размышляя о том, что ведьма ещё отыщет случай обыскать служанкино платье. Девушка собралась с духом и вошла в дом с уловом, и ведьма встретила её с мрачным лицом и не похвалила и не изругала, но молча взяла рыбу. На том день и закончился.

Глава XV

Заряночка надевает кольцо в форме змеи

После того Заряночка то и дело отправлялась порыбачить на Зелёный Остров по повелению госпожи, однако ведьма больше не провожала её до берега. В такие дни девушка подумывала о том, что стоило бы сходить поглядеть на Посыльную Ладью; но не смела, опасаясь, что в штуке этой, чего доброго, достаточно жизни, чтобы донести на непокорную.

И вот настало время жатвы, и Заряночке, одетой лишь в сорочку да башмаки, пришлось целыми днями гнуть спину в поле; и трудилась она в поте лица, и потемнела её кожа, и огрубели руки; но девушка ничуть не досадовала, ибо ведьма предоставила ей работать одной, а для пленницы, невзирая на те слова, что давеча затронули её сердце, сущим праздником было, ежели госпожа не стояла поблизости.

Когда же жатва подошла к концу, снова настали для Заряночки дни отдыха: и плавала она вволю, и рыбачила на островке с дозволения ведьмы. И снова, с собственного своего дозволения, отправилась девушка в лес повидаться с Абундией, и счастлива была провести с нею целый час, и возвратилась с подстреленным оленёнком, и тем едва спасла спину от розги. И в другой раз отправилась она в лес по поручению ведьмы, равно как и по собственному делу, и вознаграждена была нежной беседою с подругой, и ничем более, ежели не считать ведьминой ворчливой брани.

Но вот как-то ночью, когда сентябрь стоял в разгаре и тучи заволокли небо, закрыв луну, ближе к полуночи поднялась колдунья и склонилась над лежащей в постели Заряночкой, приглядываясь, спит ли та; а надо сказать, что приход ведьмы разбудил девушку, однако пленница осторожности не теряла ни на миг и теперь замерла неподвижно, стараясь дышать как можно ровнее. Ведьма отворотилась; и в это самое мгновение Заряночка повернулась словно бы невзначай, дабы разглядеть её получше, и увидела, что госпожа изменилась до неузнаваемости и приняла тот же самый облик, в котором явилась в Аттерхей и который принимала ещё два-три раза, отправляясь в город по делам.

Ведьма проворно прокралась к двери и выскользнула в ночь. Заряночка полежала ещё немного неподвижно, чтобы не попасться в ловушку, а затем поднялась, стараясь двигаться как можно тише, и набросила сорочку, что всегда лежала у неё под подушкой, вместе с кольцом, зашитым на прежнем месте; и тоже вышла за дверь, и показалось ей, что различает она ведьму далеко впереди; но для проворных ног девушки не составляло труда догнать колдунью. Потому задержалась Заряночка, дабы извлечь кольцо из сорочки и надеть на палец; а затем произнесла негромко:

После того девушка храбро поспешила вперёд и вскоре почти настигла ведьму, что спустилась к берегу озера, а затем свернула на восток и двинулась ровно тем же путём, как некогда Заряночка, когда наткнулась она на Посыльную Ладью.

Так торопилась ведьма прямо к заливу, а Заряночке приходилось идти за нею след в след, чтобы не потеряться, ибо среди ольховых стволов царил непроглядный мрак. Добравшись до бухты, колдунья пошарила в складках одежды и извлекла нечто из-под плаща, и увидела девушка, что та собирается ударить кремнём о сталь, и задрожала, испугавшись, что заклинание не подействовало. Но вот трут затлел, ведьма зажгла фонарь и подняла его над головою, зорко оглядываясь по сторонам, и долго смотрела она на то место, где стояла Заряночка, но ничем не показала, что видит девушку; хотя бедняжка уже ожидала, что колдунья бросит фонарь и ринется к ней.

Ведьма же, держа фонарь на вытянутой руке, перешагнула через борт лодки и уселась на банке*; и Заряночка уже готова была последовать за госпожою в чёлн, однако побоялась, что не удастся ей выбраться; потому девушка просто подалась вперёд сколь можно ближе. И разглядела Заряночка, как ведьма извлекла из-за пояса маленький острый нож, тот самый, что видела пленница занесённым над своим горлом; затем ведьма оголила руку и уколола её так, что на безжизненно-бледной коже выступила кровь. Тут встала колдунья, и подошла к носу чёлна, и склонилась над ним, и поводила рукою туда-сюда над форштевнем*, обильно орошая его кровью; затем перешла к корме, и набрала крови в правую горсть, и обрызгала то место, где обычно размещается руль (ибо у этой ладьи руля не было), и вернулась, и снова уселась на банку; и, насколько удавалось рассмотреть Заряночке, принялась унимать кровь, текущую из крохотной ранки. И поняла Заряночка, что за краска оставила бурые пятна, замеченные ею на лодке при свете дня.

Но вот, пока сидела там ведьма, хриплое клокотание послышалось в её горле, а затем зазвучали слова, и запела она, словно закаркала:

Тут лодка дрогнула и заскользила прочь из залива прямо в озеро, и свет фонаря погас; и минуты не прошло, как Заряночка потеряла чёлн из виду. Девушка задержалась у бухты ещё немного, на случай, ежели лодка и ведьма тотчас же и возвратятся; затем повернулась и поспешила назад, к дому. Она хотела было тут же и снять кольцо, однако пришло пленнице в голову, что на её глазах ведьма ушла из дома, изменив внешность; а что, ежели госпожа поджидает служанку дома в привычном своём обличии? Потому Заряночка вернулась домой, как была, невидимкой, и отворила дверь, и огляделась, замирая; но взор её не различил никого похожего на детей Адама, да и вообще ничего живого; только кот дремал у огня. Тогда Заряночка сняла кольцо с пальца, и подошла к очагу, и носком ноги расшевелила кота, и тот проснулся и принялся тереться о её ноги, и девушка порадовалась своему любимцу.

После того Заряночка снова зашила кольцо в край сорочки, и сложила сорочку под подушку, как обычно, и легла в постель, и сладко заснула, позабыв до утра все свои тревожные мысли; тем более что по крайней мере на эту ночь избавилась от власти ведьмы.

Глава XVI

Заряночка снова встречается с Абундией и начинает перенимать от неё сокровенное знание

Поутру проснулась Заряночка, и страстно захотелось ей отправиться в лес повидаться с Абундией, но не посмела она, опасаясь, что ведьма может возвратиться раньше, чем следовало ожидать. Потому девушка осталась тихо-мирно поджидать госпожу да исполнять работу по дому, какая бы ни нашлась. В течение всего этого дня ведьма не появилась, не появилась и через день; однако утром следующего дня, едва поднялась Заряночка, увидела она госпожу свою в привычном обличии и на привычном месте. Заприметив девушку, колдунья поздоровалась с нею и обошлась с пленницей приветливо да ласково; и Заряночка уже готова была попросить разрешения отправиться в лес, однако не особо доверяла она неожиданному приступу доброты, каковой, однако, продлился так долго, что спустя три дня ведьма сама повелела Заряночке отправиться в лес поразвлечься да добыть по возможности оленины.

Заряночка поспешила в чащу, радуясь от души, и увиделась с подругой у Дуба Встреч, и рассказала ей обо всём, что произошло, ничего не упуская. И молвила Абундия: «Ну вот и научилась ты плавать по озеру. Однако достаточно ли узнала ты, чтобы попытаться осуществить задуманное и не потерпеть неудачи?» – «Сдаётся мне, что да, – отвечала Заряночка, – но послушай: кажется мне разумным ещё раз по меньшей мере проследить за ведьмой, как отправится она к ладье; ибо в первую ночь тьма стояла непроглядная; и, более того, разве не буду я более уверена в заклятии, выслушав его снова и снова, на случай, ежели слова не всегда одни и те же? Что скажешь?» Отвечала хозяйка леса: «Здесь ты права, и поскольку нельзя тебе пускаться в путь до будущего июня, довольно у тебя на то времени, и даже с избытком. На сегодня же хватит нам рассуждать об этом. Только, милое дитя, заклинаю тебя: будь осторожна; а паче всего смотри, чтобы ведьма не заприметила кольца и тем более не завладела им. Воистину часто сжимается моё сердце при мысли о том, в какой ты опасности; ибо в сердце моём запечатлена ты скорее в образе дочери, нежели подруги. Вот ты и рассмеялась, но по-доброму; так, что смех твой звучит нежною музыкой. Однако же узнай вот что: хотя ты совсем юна, а я схожа с тобою обличием, как две капли воды, однако много и много лет прожила я на свете и обрела немалую мудрость. Веришь ли ты мне?»

«Да, да, – отвечала Заряночка, – всем сердцем». На том девушка понурила голову и помолчала немного, затем подняла взгляд и молвила: «Я бы обратилась к тебе с просьбою и мольбою, как если бы ты и впрямь приходилась мне матушкой; исполнишь ли, что попрошу?» – «О да, всенепременно, дитя», – отвечала Абундия. И сказала Заряночка: «Вот какова моя просьба: хочу я, чтобы ты наставила меня своей мудрости». Отозвалась Абундия, ласково улыбаясь девушке: «Нет такой просьбы, что доставила бы мне большую радость; сегодня и сей же час начнём мы с тобою читать книгу земли. Ибо здесь – наследие моё и мои владения. Садись же рядом, дитя, и внимай!»

Тогда устроилась девушка под дубом подле той, что казалась двойником её, и принялась постигать урок. Воистину, сокровенное знание это ныне утрачено, хотя повесть об учении сохранилась; потому ничего не можем мы к тому прибавить. Когда же вышло время, поцеловала Заряночка лесную матушку и молвила: «Сегодня – лучший день в моей жизни, ежели не считать того дня, когда я впервые тебя увидела. Снова и снова стану я приходить сюда до того, как покину здешние края». – «Так тому и быть; но, милое дитя, остерегайся ведьмы и её злобы, – упредила Абундия, – боюсь я, что она ещё покажет тебе свой мерзкий нрав». «Остерегусь, – отвечала Заряночка, – но я готова навлечь на себя и наказание, ежели только ты не запретишь мне, матушка. Однако заклинаю тебя твоей любовью ко мне, не запрещай. И тем более заклинаю, потому что после подобных приступов злобы госпожа, как правило, оставляет меня на время в покое; тем легче мне будет приходить сюда». Абундия поцеловала и обняла Заряночку, и молвила: «Отважна ты, дитя моё, для девы столь юной; и не стану я тебя удерживать, ровно так же, как отец не станет удерживать отрока-сына от упражнений на мечах. Но молю тебя, не забывай о том, как люблю я тебя и как горюю над твоими муками».

На том они расстались, а день уже клонился к вечеру. Заряночка принялась высматривать дичь и вернулась домой с олениной; колдунья же по-прежнему держалась с нею приветливо да ласково, как давеча; и молвила вечером, приглядываясь к девушке: «Не могу сказать, в чём дело, однако сдаётся мне, что изменилась ты и куда как яснее проявляется твоя женская суть, чем, скажем, вчера. Я говорю о лице твоём, ибо, ежели раздеть тебя, я, несомненно, найду тебя такою же тощей. Но изволь запомнить вот что: заклинаю тебя, оставайся исполнительна и покорна, дабы я могла быть так добра к тебе, как мне бы того хотелось, и ещё добрее, нежели прежде».

Глава XVII

О том, как настала зима

Дни шли за днями, и вот как-то октябрьской ночью, ближе к концу месяца, ведьма отправилась к Посыльной Ладье под покровом ночи, и Заряночка проследила за госпожой, как раньше. В тот раз ночь выдалась бурная да ветреная, но высоко в небе сияла полная, круглая луна, и почитай что все тучи разогнало; потому ночь стояла светлее светлого, и даже у залива под сенью дерев нетрудно было разглядеть, что происходит. И ведьма проделала и сказала всё ровно так, как накануне.

В другой раз, когда близился к концу ноябрь, ведьма снова отправилась в свои озёрные странствия; но в ту ночь от дома до берега лёг глубокий снег, и подумалось Заряночке, что ходить за ведьмой не стоит. Девушка ведать не ведала, оставят ли её ножки следы на снегу, будучи невидимы, или же нет. Когда спросила она о том Абундию, та рассмеялась и молвила: «Опять поступила ты мудро, дитя мое, ибо хотя не составило бы для меня труда вложить в твоё кольцо силу, позволяющую тому, кто наденет его, не касаться земли, однако не было этого сделано».

А надо сказать, что за это время Заряночка часто приходила к Древу Встречи и призывала свою матушку (как она теперь называла хозяйку леса), и перенимала от неё всё больше и больше мудрости. И хотя ведьма нередко злилась на пленницу и бранилась нещадно, однако не особо придиралась к ней, как только необходимая работа бывала исполнена. Но вот однажды колдунья прямо запретила девушке ходить в лес, однако та всё равно отправилась и, встретившись с лесной матушкой, ничего ей о том не сказала, но веселилась и радовалась пуще обычного. После того Заряночка вернулась домой с пустыми руками и гордо переступила порог комнаты: щеки её разрумянились и глаза сияли, хотя не ожидала она ничего иного, кроме наказания, а может быть, и нового превращения. И в самом деле, ведьма скорчилась в кресле, скрестив руки на груди и наклонив голову вперёд, словно дикий зверь, изготовившийся к прыжку; однако едва взгляд её упал на Заряночку, дрогнула она, и отступилась, и, снова замкнувшись в себе, пробормотала нечто неразборчивое; но Заряночке ни слова не сказала ни доброго, ни худого.

Но вот настала зима, и почти нечего было делать в хлеву, а в поле и на лугу и того меньше. В былые времена, и даже год назад, колдунья не давала невольнице покоя даже в морозы, но находила для неё работу среди снега и ледяных ветров, либо посылала на озеро, когда поверхность воды покрывалась льдом. Но теперь колдунья ничего не поручала девушке, кроме того, за что та бралась по собственной воле; и нимало на этом ведьма не теряла, ибо Заряночка охотно бросала вызов ветру, непогоде и непроходимым снежным заносам и преодолевала стихии по возможности, чтобы все дела по хозяйству исполнить на совесть.

Ведьма по-прежнему то и дело бранила и ругала девушку, однако скорее по привычке, не вдумываясь, что говорит. Про себя же колдунья начала побаиваться Заряночку, опасаясь, что в один прекрасный день та возьмёт верх; оттого ведьма сделалась беспокойна и свирепа; так что, бывало, сиживала она, не сводя глаз с прекрасной девы, и поигрывала в руке ножом, с трудом вынося присутствие служанки. Как-то, будучи в таком настроении, колдунья отыскала повод наказать девушку, как встарь, и ожидала, что невольница взбунтуется; но случилось наоборот, ибо Заряночка подчинилась госпоже покорно и с безмятежным видом. И это тоже внушило ведьме страх, ибо подумала она, и не ошиблась, что в рабыне зреет некий умысел. С этого дня ведьма оставила девушку в покое. Всё это время, как можно предположить, Заряночка ещё чаще ходила к Дубу Встреч, невзирая на мороз, и снег, и ветер, и перенимала от лесной матушки немало сокровенного знания, и в избытке постигала тайную мудрость. И дни её текли в радости.

Глава XVIII

О наступлении весны и о решении Заряночки

Но вот зима подошла к концу, и снова настала весна, и земля расцвела на диво, а вместе с нею и Заряночка. Милее лицом не стала она, нежели прежде, ибо куда же милее, однако в красоте её ныне ощущалось новое величие; руки и ноги её округлились, кожа сделалась гладкой да белой, тело оформилось; и ежели какой-нибудь сын своей матушки бросил бы взгляд на её ножки, когда ступали они по лугу, усыпанному нарциссами и шафраном, плохо пришлось бы несчастному, ежели бы запретили ему эти ножки расцеловать; хотя ежели бы позволили, дело обернулось бы для него куда хуже.

В ту весну, в самый разгар апреля, Заряночка проследила ведьму до Посыльной Ладьи в третий раз; и снова всё повторилось, как прежде, и решила девушка, что теперь твёрдо помнит урок, едва ли не лучше самой ведьмы.

Но ещё через день Заряночка сделалась задумчива, словно тревожная мысль овладела ею; а три дня спустя, увидевшись с лесной матушкой, перед тем, как распрощаться, заговорила девушка с нею и сказала так: «Матушка, великой мудрости наставила ты меня, а напоследок вот что поняла я: есть в моей жизни нечто постыдное, с чем хотелось бы мне покончить раз и навсегда». – «Прекрасное дитя, – отвечала Абундия, – невелик позор в том, что женщина эта тобою помыкала и обращалась с тобою жестоко; как может такое дитя, как ты, противостоять ей? Но теперь я вижу и знаю, что настал тому конец; ныне она боится тебя и никогда не поднимет на тебя руку, разве что окажешься ты всецело в её власти, чего не произойдёт, дитя моё. Так утешься и не вспоминай о том, что было!» «Нет, матушка, – отозвалась Заряночка, – не это меня тревожит, ибо, как сама ты говоришь, что я могла поделать? Однако мудрость, что вложила ты в моё сердце, подсказывает мне: в течение последних этих месяцев я на коварство отвечала коварством и на ложь ложью. Но теперь не желаю я более этого делать, дабы не стать женщиной вероломной, в которой ничего-то доброго нет, кроме внешней красоты. Потому послушай, милая матушка! Что сделано, то сделано; но когда настанет день, уже недалёкий, и придётся мне с тобою расстаться, и, может быть, надолго, тогда не пойду я к Посыльной Ладье под покровом ночи и туч, хоронясь и прячась, но отправлюсь туда среди белого дня, и пусть случится то, чему суждено случиться».

Тогда изменилась Абундия в лице, побледнела и опечалилась, и воскликнула она: «О, если бы только умела я плакать, как вы, дети Адама! О горе мне и тоска! Дитя, дитя! – тогда-то ты и попадёшь ей в руки, о чём помянула я только что; и тогда-то эта окаянная прислужница зла непременно убьёт тебя, либо пощадит для того только, чтобы терзать тебя и мучить, превращая жизнь твою в подобие медленной смерти. Нет, нет, сделай, как я говорю, и отправляйся тайком, надев моё кольцо на палец. Иначе, о дитя моё, сколько боли причинишь ты мне!»

Зарыдала Заряночка; но тут же принялась поглаживать руку матушки, и молвила: «Сама ты наделила меня мудростью, разве нет? Однако не бойся; сдаётся мне, что ведьма не убьёт меня, поскольку все ещё надеется получить с меня какую-то прибыль; более того, в злобном её сердце теплится искра любви ко мне, потому, как говорила я тебе прежде, испытываю я к ней кроху жалости. Матушка, не убьёт она меня; и говорю тебе, что и мучить не станет, ибо прежде придётся ей убить меня. Думается мне, что она меня отпустит». Отвечала лесная дева: «Да, может быть, только словно пташку, привязав к лапке бечёвку». – «Ежели так, – отозвалась Заряночка, – тогда пусть удача моя возьмёт верх над её коварством; как, скорее всего, и случится, раз уж я узнала тебя, о мудрая матушка!»

Хозяйка леса понурила голову и помолчала немного; затем молвила: «Вижу, что ты порешила стоять на своём; вижу, что заключено в твоём сердце нечто такое, что нам, тем, кто не из рода Адамова, не понять; однако некогда более походила ты на нас. Одно только могу я сказать: что тебе решать в этом деле и что грустно мне».

Затем Абундия снова опустила взгляд, но тотчас же вновь подняла голову, и лицо её посветлело, и молвила она: «Похоже, всё сложится лучше, нежели мне думалось». И поцеловала она Заряночку, и распрощались они на этот раз.

Глава XIX

Заряночка и хозяйка леса прощаются

И вот закончился апрель, и настал май, и расцвёл боярышник, а Заряночка всё хорошела да хорошела. Ведьма совсем перестала бранить её и заговаривала с девушкой только изредка, по необходимости. Однако же казалось Заряночке, что госпожа следит за нею днём и ночью, не спуская глаз.

Заряночка часто уходила в лес и постигала всё больше сокровенного знания; но что до Побега и как его осуществить, об этом подруги не заговаривали более, и великая любовь царила промеж них.

Наконец, когда май вот-вот должен был смениться июнем, пришла Заряночка к Дубу Встреч и нашла там лесную матушку; и поговорили они немного, только натянутой казалась их беседа, и молвила Абундия: «Хотя из нас двоих теперь ты, пожалуй, мудрее, однако же достаточно мудра и я, дабы понять, что ныне пробил час нашего расставания и что уже завтра ты испробуешь силу Посыльной Ладьи: разве не так?» – «Так, матушка, – отвечала Заряночка, – ныне прощаюсь я с тобою; и куда как грустно мне!» Вопросила Абундия: «И ты отдашься в руки ведьмы, как говорила давеча?» Отозвалась Заряночка: «Разве не мудро будет довериться собственной судьбе?» – «Увы, – молвила лесная дева, – может быть, в конечном итоге и так. Но ох как тяжело у меня на сердце и как боюсь я за тебя!»

«Матушка моя, матушка! – молвила Заряночка, – и я-то приношу тебе горе! – тебе, что подарила мне столько радости! Но не подсказывает ли тебе мудрость твоя, что мы ещё увидимся?»

Хозяйка леса опустилась на землю, и склонила голову к коленям, и замолчала надолго; затем поднялась она, и встала перед Заряночкой, и молвила: «О да, суждено нам встретиться снова, как бы это ни произошло. Так разойдемся же, пока сказано промеж нас доброе это слово. Однако сперва ты дашь мне прядь своих волос, как поступила я, когда впервые мы встретились; ибо таким способом сумею я завтра узнать, как всё сложилось».

Так Заряночка и сделала, и на том окончилась их беседа, ежели не считать последних слов прощания, сокрушённых и бессвязных. На том они и расстались до поры.

Глава XX

О Заряночке и Посыльной Ладье

Поутру пробудилась Заряночка, и встала, и оделась, но не увидела в горнице госпожи своей, хотя постель ведьмы была смята. Пленница не придала тому значения, ибо колдунья частенько выходила по утрам из дому по тому либо другому делу. Однако же весьма порадовалась девушка, ибо ничуть не хотелось ей вступать с госпожой в пререкания. Невзирая на отвагу Заряночки, сердце её, как легко можно догадаться, так и трепетало, разрываясь между надеждой и страхом, и приходилось девушке сдерживать себя изо всех сил, чтобы унять дрожь и успокоиться, насколько возможно.

И вот Заряночка вплела прядь волос лесной матушки в собственные волосы, но решила, что неопасно будет оставить кольцо по-прежнему зашитым в сорочку; она положила в суму хлеба и мяса, на случай, если путешествие её затянется; а затем взяла да и переступила порог Обители Неволи.

Заряночка направилась прямиком к плёсу, по дороге колдунью так и не встретив; когда же дошла она до озера, то собралась было свернуть налево и спуститься прямо к бухте, как вдруг пришло девушке в голову сплавать в последний раз на Зелёный Остров. Ибо островок она любила всей душой и почитала своей собственностью, поскольку ведьма, порождение ночного кошмара, никогда не ступала на его берег. Кроме того, девушка сказала себе, что прохлада озера остудит жар в крови, и укрепит её сердце, и придаст мужества в преддверии приключения. И ещё: ежели ведьма углядит пленницу издали, что непременно произойдёт, она решит, что Заряночка по своему обыкновению вышла поутру искупаться, и тем менее склонна будет следить за нею.

И вот Заряночка сбросила одежды на песок у кромки воды и постояла немного на мелководье, где волны плескались у самых её ног, чтобы убедить ведьму, будто всё в порядке. По правде говоря, теперь, когда пробил час исполнять задуманное, девушка слегка оробела и склонна была помедлить немного и по возможности найти какой-нибудь пустячный предлог, дабы отдалить от себя ужас последнего момента.

Девушка вошла в воду и поплыла, уверенно рассекая волны точёными руками, и добралась до острова, и заглянула в каждый уголок, где встречала прежде радушный приём, и расцеловала деревья и цветы, что утешали её, и в последний раз приманила птиц и кроликов порезвиться с нею; но вдруг пришло в голову Заряночке, что время-то летит. Тогда она сбежала к воде, и нырнула, и поплыла к плёсу как можно быстрее, и вышла на берег, думая только о том, что произошло.

Ибо ло! – оглядевшись в поисках одежды и сумы, девушка обнаружила, что и то, и другое исчезло; и тотчас же в голове её молнией вспыхнула мысль, что это – дело рук ведьмы, что колдунья давно догадалась о задуманном побеге, и следила за служанкой, и воспользовалась её наготой и отсутствием, чтобы возвратить беглянку в Обитель Неволи. Тем более что драгоценное кольцо зашито было в сорочку Заряночки, и колдунья, разумеется, нашла его там, когда обыскивала одежду.

Заряночка не стала тратить время на поиски пропажи; она обвела взором песок и заметила следы, что ей не принадлежали, и следы эти вели обратно к дому. Тогда девушка обернулась, и глянула в сторону дома, и ясно различила ведьму: та как раз вышла за дверь, и в руке у неё что-то блестело и переливалось под солнцем.

Тогда Заряночка и в самом деле медлить не стала, но помчалась со всех ног вдоль кромки воды к заливу и к Посыльной Ладье. И, как уже говорилось, девушка бегала проворнее лани и очень скоро добралась до бухты и вскочила в лодку, запыхавшись и с трудом переводя дух. Она обернулась и окинула взглядом тропку, что только что протоптали её ножки, и показалось ей, будто различает она вдалеке что-то вроде яркого вихря; однако с уверенностью сказать не могла, потому что перед глазами Заряночки всё кружилось от быстрого бега и от палящего солнца и ещё потому, что сердце её неистово билось. Мгновение девушка оглядывалась по сторонам в растерянности, ибо осознала вдруг, что совершенно нага и нет при ней ни ножа, ни ножниц, ни кинжала, чтобы отворить кровь. Но тут совсем рядом, под рукою заметила беглянка увядающую ветвь шиповника с большими шипами; Заряночка торопливо отломила её, и расцарапала левую руку, и проворно подошла сперва к носу, потом к корме, и окропила их кровью. Затем она уселась на банку и воскликнула громко:

Не успела девушка задуматься, а повинуется ли ладья заклятию, как чёлн дрогнул под нею, и устремился из бухты в озеро, и заскользил по залитым солнцем волнам, проходя между большой землёю и Зелёным Островом и словно бы намереваясь обогнуть западный мыс островка с наветренной стороны; а проплывала ладья менее чем в полёте камня от берега большой земли.

Сюда-то, навстречу ладье, и поспешает ведьма: она бежит вдоль берега, юбки её развеваются во все стороны, а в руке поблёскивает увесистый короткий меч. Оказавшись напротив ладьи, колдунья замедлила бег и закричала прерывающимся голосом, с трудом переводя дух:

Но увидела ведьма, что Посыльная Ладья не внемлет её словам, ибо не ведьмина кровь пробудила ладью к жизни, но кровь Заряночки. Тогда воскликнула колдунья: «О дитя, дитя! Произнеси заклинание и вернись ко мне! Ко мне, что взрастила тебя, и любила тебя, и на тебя уповала! О вернись, вернись!»

Но как могла Заряночка внять её мольбе? Она видела тесак, и то, что позабыло сердце девушки, отлично помнила её плоть. Девушка сидела неподвижно и даже головы не повернула в сторону ведьмы.

Тогда с уст колдуньи сорвался безумный вопль, и воскликнула она: «Так убирайся же прочь, нагая и отверженная! Убирайся, нагая дурочка! И возвращайся сюда, побывав в руках у тех, кому жалость неведома! Ах, лучше было бы для тебя умереть от моей руки!» С этими словами ведьма раскрутила над головою тесак и метнула его в Заряночку. Но ладья уже развернулась к мысу Зелёного Острова и теперь стремительно удалялась, так что Заряночка расслышала последние слова колдуньи только наполовину, а тесак, сверкнув в воздухе, упал в воду далеко за кормой.

Ведьма осталась стоять на месте, размахивая руками и издавая нечленораздельные вопли; но Заряночка более не видела её, ибо ладья обогнула мыс Зелёного Острова, и перед глазами девушки открылось Великое Озеро – бескрайняя и безбрежная водная гладь под летними небесами. Время же было полдень.