Онлайн чтение книги Том 16. Фредди Виджен и другие
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава XVIII

Стэнвуд Кобболд присел в постели и зажег свет. Он посмотрел на часы. Было самое начало третьего.

Футбол приучил его к послушанию, и когда Майк велел ему лечь, он лег. Конечно, он жалел, что отстранен от дела, но понимал, что так лучше. Действительно, того и гляди, он бы испортил всю игру. Оглядываясь назад, он видел, что всю свою жизнь портил игру где только мог, значит — испортил бы и эту.

Однако сейчас, проснувшись, он подумал, что не будет особого вреда, если сходить в библиотеку и посмотреть, все ли в порядке. Операция должна бы уже закончиться; интересно, как там что. Кроме того, интересно посмотреть на Огастеса. Все-таки, исключительное зрелище.

Где библиотека, он знал. Этот очкастый тип водил его туда после обеда. Облачившись в халат, Стэнвуд спустился по лестничке и пошел по коридору. Из-под заветной двери сочился свет; значит, компания — на месте. Конечно, они могут рассердиться, что он нарушил приказ, но все-таки стоит войти. Он и вошел, словно мокрая собака, проникающая в гостиную, чтобы присоединиться к людям, и опасающаяся, что ее плохо примут.

Увидев, что там только Терри, он облегченно вздохнул. Она сидела в кресле и о чем-то думала.

— Эй! — произнес он, как ему казалось, шепотом. Терри очнулась и вскрикнула. Майк понес посуду на кухню, а она осталась, пообещав, что ляжет в постель; но не легла, поскольку хотела хоть как-то развеять чары. Голос Стэнвуда, похожий на вопль приемника, когда ты повернешь эту штуку больше чем надо, ее напугал.

— Стэнвуд! — сурово сказала она. — Почему вы кричите?

— Я шепчу, — возразил огорченный гость.

— Шепчите тише. Садитесь сюда, на тахту, и говорите мне на ухо.

Стэнвуд подошел поближе, свалив по дороге столик.

— Все в порядке? — хрипло выговорил он.

— О, да! — отвечала Терри, сияя.

Стэнвуд обрадовался. Его это дело не касалось, но за друзей — приятно.

— Очень хорошо. Значит, она у вас?

— Кто именно?

— Да эта марка.

— А, марка! Нет, не у нас. Видите это окно? Мистер Ворр бросил в него свои инструменты, и они упали в ров.

Стэнвуд заметил сразу, что откуда-то дует, но решил, что ему кажется.

— Зачем он их бросил?

— Обиделся. Майк с ним грубо говорил.

— Вон как! Напился, я думаю.

— Да, напился.

— Жаль, я его не видел.

— Жаль. Исключительное зрелище.

Стэнвуд испытал много чувств — сострадание к графу, не получившему марки; жалость к себе (см. выше); а главное — растерянность. Если все провалилось, почему Терри так рада?

— Помнится, вы говорили, что все в порядке, — намекнул он.

— Конечно. Вам казалось когда-нибудь, что вы плывете на розовом облаке?

— Еще бы! — воскликнул он, живо припомнив оба случая: когда Эйлин, стряхнув пепел, ответила ему: «Да», и несколько раньше, когда именно его удар в последние полминуты обеспечил команде счет 7:6.

— Вот и мне сейчас так кажется. Понимаете, я выхожу за Майка.

— Да? А я думал…

— И я думала. Но изменила мнение.

— Рад за вас.

— Рады?

— Конечно.

Они помолчали. Терри покачивалась на облаке, сияя глазами, а Стэнвуд с облегчением думал о том, что Майк любит не Эйлин.

— Это приятно, — объяснил он наконец. — Старый добрый Майк уходит с поля. Все же легче.

— Я не совсем поняла.

— Когда человек так красив, как-то страшновато.

— Почему?

— Кто его знает, что случится! Мне казалось, ему нравится Эйлин.

Облако выскользнуло из-под Терри, она упала в океан, причем не сверкающий, а холодный, и кишащий, вдобавок, колючими чудищами.

— Какая глупость! — сказала она чужим, незнакомым голосом.

Но Стэнвуд продолжал, как ни в чем не бывало:

— Началось все на этой вечеринке. Позвал я гостей в честь Эйлин, Майк пришел и как-то так на нее поглядывал. Вы не замечали, как он смотрит на женщин? Такой, знаете, взгляд… А, что?

— Ничего.

— Вы хотели что-то сказать?

— Нет-нет.

— Значит, он на нее глядел, и мне это не понравилось. Конечно, они знакомы по Голливуду…

— Близко?

— Ну да. И когда она мне сказала вот это…

— Что именно?

— Я вам не говорил? Да, конечно, случая не было. Она сказала, что не выйдет за меня, пока у меня нет денег. Понимаете, она выходила замуж за бедных, и ничего не получалось. А сейчас, когда я лег, мне подумалось, что она крутит.

— Крутит?

— Финтит, — пояснил Стэнвуд. — Понимаете, вспомнил я вечеринку и этот самый взгляд… В общем, а вдруг она просто хочет от меня отделаться? Но сейчас я успокоился. Если вы за него выходите, значит, мне просто показалось.

Терри не разделяла эту наивную веру. Простодушный Стэнвуд успокоился, а она — нет. Ей припомнился Джеффри Харвест, непостоянный красавец. Он глядел и на нее, и на всех других. С болью подумав об этом, она вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Эй! — заволновался Стэнвуд. — Что это вы?

Простодушные люди мыслят штампами. Когда добрая приятельница вскрикивает, словно умирающая утка, и закрывает руками лицо, они знают, что делать. Взволнованно спросив: «Эй, что это вы?», они по-братски ее обнимают. Когда Стэнвуд все это сделал, он услышал голос:

— Мистер Росситер!

В дверях стояла леди Алела, неприязненно глядя на происходящее.

Когда женщина строгих правил хочет в два часа ночи посмотреть, какие разрушения произвел ее пьяный отец, и видит младшую сестру в пижаме и халате с молодым человеком, тоже в халате и пижаме, она, то есть женщина с правилами, бывает очень суровой. Так оно и случилось, а потому Стэнвуд взвился ввысь, словно под него подложили тринитротолуол.

У таких, как он, есть заповедь, начертанная золотыми буквами: если честный человек скомпрометировал даму, он должен немедленно это исправить, не щадя затрат.

Тем самым, он знал, что делать. Путаясь в полах халата и свалив по пути бюст покойного Гладстона[24] …Гладстон Уильям Юарт (1809–1898) — глава либеральной партии, несколько раз был премьер-министром. вместе с подставкой, он промолвил с неброским благородством:

— Не беспокойтесь, миледи. Мы помолвлены.

— Вот как? — откликнулась леди Адела, глядя еще суровей. — Не говорите ерунды. Какая помолвка? С моей сестрой вы познакомились вчера, за обедом.

Тут ей припомнилось, что муж бормотал что-то попозже, когда она мазала кремом лицо. Получалось, что Росситер — самозванец, поскольку совершенно не разбирается в марках.

Тогда она не обратила внимания, мало ли что бормочет муж, но теперь склонилась к тому, что гипотеза его интересна. Еще через мгновение она стала ее пламенной сторонницей. Конечно, Дезборо прав не бывает, но тут он не ошибся.

Примерно год назад, в Харрогите, она читала ежемесячный отчет дворецкого и сейчас ясно вспомнила одну фразу. Мервин Спинк сообщал, что Росситер-младший разбил очки, а потому нечаянно толкнул большую китайскую вазу.

Очки!

Посмотрев на Стэнвуда огненным взглядом, она спросила:

— Где ваши очки?

— Простите?

— Вы очки носите?

— Н-нет.

— Тогда КТО ВЫ?

— Стэнвуд Кобболд, — честно ответил Стэнвуд. Майк не ошибся в своих предсказаниях.

Леди Адела ахнула. Чего-чего, но этого она не ждала.

— Стэнвуд Кобболд?

— Да.

Как обычно бывает в запутанных случаях, леди Адела проверила его слова.

— Это правда, Терри?

— Правда.

— Кто же тот, другой?

— Друг Стэнвуда. Его фамилия Кардинел.

Леди Адела стала пунцовой. Ни одну хозяйку не обрадует такая весть, а ее — меньше прочих.

— Зачем же он назвался Кобболдом? — опять обратилась она к ночному гостю.

Стэнвуд откашлялся, развязал пояс халата и завязал заново. Кроме того, он почесал подбородок и коснулся рукой затылка.

— Понимаете… — начал он.

Терри догадалась, что сейчас он расскажет историю графа и кухарки, и побыстрее вмешалась в беседу:

— Стэнвуд не мог покинуть Лондон, у него дела… Благодарный за помощь, он это подтвердил, — …и мистер Кардинел предложил его заменить.

— Вот-вот!..

— …Они поспорили, что никто не догадается…

Терри замолчала. Несмотря на поддержку, ей казалось, что объяснения неубедительны.

— Ну, такая шутка, — неуклюже прибавила она.

Дочери графов не фыркают, но леди Адела издала очень похожий звук.

— Шутка?

— А потом Стэнвуд все-таки смог приехать…

Терри снова помолчала.

— …и приехал.

Как ни странно, сестра вроде бы смягчилась, словно возобладало ее лучшее «я». La chatelaine[25]Хозяйка замка (франц.). одарила гостя улыбкой.

— О, понимаю! — лукаво заметила она, несказанно удивив Терри, которая никогда не видела ее лукавой. — Вы не могли выдержать разлуки. Я угадала?

Стэнвуд с трудом проговорил:

— Д-да.

— И Спинк предложил, чтобы вы представились Росситером?

— Д-д-да…

— Сегодня же с ним поговорю, — сказала леди Адела, подходя ближе к прежней манере. — На вас я тоже сержусь, мистер Кобболд.

— Э-э…

— Но не очень. А теперь — идите к себе.

— Э-э-э…

— Мне надо побеседовать с Терри. Спокойной ночи. Беседа сестер была краткой.

— Ну, знаешь!

Терри молчала.

— Странная ты, все-таки. Но я не сержусь. Я рада.

Леди Адела обняла младшую сестру и нежно ее поцеловала.

— Дезборо говорит, — пояснила она, — что у его отца миллионы.

Глава XIX

Солнце нового дня позолотило древние стены Биворского замка. Часы над конюшней мелодично пробили девять раз. Лорд Шортлендс, входя в столовую для завтраков, увидел Дезборо и вздохнул. Хотя мысли его были тяжки, он надеялся побыть наедине с ними.

— О, привет! — сказал Дезборо. — С добрым вас утром.

— Добрым утром… — отозвался граф.

Голос его был тускл, лицо бледно, ибо он почти не спал. Мало что препятствует сну больше, чем крах всех надежд. Забросив в ров свои орудия, Огастес обрек хозяина на бессонницу. С двух часов ночи злосчастный пэр ворочался в постели, на мгновение отключаясь и тут же просыпаясь снова. Так и шло до того часа, когда приличная птичка приступает к ловле червей.[26] …приличная птичка — имеется в виду английская пословица «Червяка ловит ранняя птичка».

— Какая погода, а? — не унимался зять. — Бекона не берите, подгорел.

— Да? — произнес граф, равнодушный к чужим несчастьям.

— Просто уголь, — продолжал тот. — Слава Богу, миссис Пентер сегодня вернется.

Граф совсем опечалился. Он знал, что она вернется, и думал порадовать ее счастливыми новостями, но Огастес разрушил мечту. Оставалось налить себе кофе, достаточно черного, но не чернее этих дум.

Завтракали в замке по обычаю предков. В обычном состоянии лорд начал бы с овсянки, перешел к копченой рыбе, колбаскам, яичнице, бекону и, наконец, к мармеладу. Судите сами, что он чувствовал, если взял только тостик, хотя славился утренним аппетитом. Друзья нередко говорили: «Что-что, а позавтракать он умеет».

Когда он снова налил себе кофе, Дезборо, оторвавшись от яичницы, поднялся и взял колбаску.

— Этот Кобболд уехал, — сообщил он, садясь на место.

— А?

— Уехал. Наскоро поел и сказал, что у него дела.

— О!

— Наверное, хочет показать глаз.

Лорд Шортлендс был тугодумом, но даже он понял, что про глаз знать не должен.

— Что-что?

— Ему глаз подбили.

— Как же это?

— Ума не приложу. Я ему сказал: «Вижу, у вас синяк», а он ответил: «Бывает, бывает». Странно!

— Может быть, обо что-то ударился.

— Да, наверное.

Дезборо молча занялся колбаской.

— Но обо что? — спросил он наконец.

— А?

— Обо что он ударился? Граф немного подумал.

— О дверь?

— Почему же прямо не сказать?

— Не знаю.

— И я не знаю. Загадка!

— Да уж…

— Тут вообще что-то творится. Слышали ночью грохот?

— Грохот?

— Я даже проснулся.

— А я ничего не слыхал.

— Что-то упало. Часа в два. Мало того, — прибавил Дезборо, глядя сквозь очки, как сыщик, идущий по следу. — Как быть с этим субъектом, который выдавал себя за Росситера?

Граф облизнул губы — нет, не «облизнулся», а именно облизнул, молясь при этом, чтобы tete-a-tete кто-нибудь нарушил. Молитва была услышана. Дверь открылась, вошла Клара в сопровождении драматурга.

— Здрасьте, Шортлендс, — сказал тот.

— Доброе утро, папа, — сказала средняя из дочерей.

— Доброе утро, — отвечал пэр, чувствующий то, что чувствует человек, из которого изгнали беса, но тут же явились семь других.[27] …изгнали беса — см. Мф. 12:45. Молясь, он не имел в виду замены Дезборо на Блейра. Тот, кстати сказать, был в прекрасном настроении.

— Грохот слыхали? — спросил Топпинг.

— Мой дорогой, — отвечал Космо, — мне не до того. Спешу сообщить, что сегодня — счастливейший день моей жизни. — Он подошел к столу и положил руки на скатерть. — Прошу внимания! Наполните чашки и выпейте за здравие молодой четы.

— Мы обручились, папа, — прямо сообщила Клара.

— Не беспокойтесь, — заверил он. — Вы не теряете дочь. Вы обретаете сына.

— Жить мы будем здесь, — прибавила Клара.

— Словом, все в порядке, — поддержал ее жених, спешивший утешить будущего тестя. — Мы вас не оставим.

Графу захотелось поскорее уйти от всего этого. Общество Космо Блейра часто давало такой эффект. Только что пэр собирался налить себе третью чашку кофе, но теперь решил перебежать к младшей дочери, которая, скорее всего, завтракает у себя. Терри всегда была для него лучшим лекарством или, точнее, противоядием.

Он вскочил. Дезборо удивился.

— Как, и все?

— Да.

— Больше ничего не съедите?

— Аппетит пропал.

— Это нехорошо.

— Примите пилюльку, Шортлендс, — посоветовал Космо. — От печени. Запейте водой.

— А, кстати! — воскликнула Клара. — Аделе от тебя что-то нужно.

— Аделе? Что именно?

— Не знаю. Я заглянула в дверь, чтобы сказать о помолвке, а она просила передать.

Лорд Шортлендс задумчиво направился к Терри. Весть о том, что драматурга придется терпеть пожизненно, потрясла его, но не больше, чем весть об Аделе. Когда старшая дочь говорила с ним, слова ее бывали неприятны, а сейчас он мог бы выдержать только нежную, щадящую речь.

Однако он быстро утешился. Как-никак, совесть его была чиста, как голубка. Аделе не в чем его винить, кроме каких-нибудь мелочей. Да, он хочет жениться на кухарке, он протащил в замок самозванцев, он склонил ко греху былого взломщика, но ничего этого она не знает. По-видимому, сейчас речь идет о домашних делах. Стучась к Терри, он был преисполнен той нравственной мощи, которой наделены отцы, когда суровой дочери не в чем их обвинить.

Дезборо доел тем временем колбаску и, как обычно, пошел к жене. Она сидела в постели, опершись на подушки, а на коленях у нее помещался особый столик. Преданный муж с удовольствием отметил, что она — в прекрасном настроении.

— Доброе утро, душенька, — сказал он.

— Доброе утро, милый. Ты видел Клару?

— Да, только что. Она сообщила мне о помолвке. Вижу, ты рада.

— Еще бы! Космо мне очень нравится.

— И деньги у него есть.

— Да. Удивительно! Такие события — одновременно.

— А?

— Разве ты не знаешь? Терри обручилась со Стэнвудом Кобболдом.

— Быть не может!

— Может. Истинное чудо! Он так мил, и потом — у него миллионы.

— Да уж, старый Эллери не беден. А когда же это они?

— Я узнала под утро.

— Почему он мне не сказал? Прибежал, поел наскоро — и куда-то делся. Значит, обручились. А вид у него такой, будто он подрался в баре. Глаз подбит. Интересно, кто его отделал?

Леди Адела стала суровой.

— Могу тебе ответить. Папа.

— Кто?

— Мой отец. Он страшно напился. Утром я зашла к нему, там полно бутылок.

Дезборо был потрясен. Он не ждал от тестя такой прыти, не ждал и такой силы.

— Вот это да! — сказал он. — Спасибо, что мне не досталось. То-то я вижу, сегодня он какой-то странный. Естественная реакция. Я спросил про синяк, а он ничего не помнит.

— Я ему напомню, — сухо обещала леди Адела. — Только это был не Стэнвуд, а некий Кардинел. Вот мистер Росситер — Стэнвуд.

Дезборо опустился на постель.

— Что-что? Не понимаю.

— Я сама немного запуталась. Терри говорит, что Стэнвуд не мог приехать, и этот Кардинел его заменил. Что-то вроде пари.

— Чушь какая-то!

— Да. Надо мне будет поговорить с Кардинелом.

— Он уехал в Лондон.

— Ну, когда вернется.

— Все равно не понимаю. Ты сказала, он приехать не мог, а он приехал.

— А, это ясно! Через день-другой он затосковал по Терри. Приехал, поселился в гостинице, а Спинк посоветовал ему прийти сюда под видом Росситера.

Дезборо протяжно свистнул.

— Значит, Спинк…

— Вот именно. Спинк это подстроил, чтобы завладеть маркой. Я его немедленно уволю.

— Правильно. Какой подлец! Да, в этих книжках все верно, дворецким доверять нельзя. Помнится, в «Убийстве на ферме»… Что ты думаешь делать с маркой?

— В толк не возьму. Теперь нам никогда не узнать, чья она. Возьми лучше себе.

— Себе?

— Знаешь, пора возместить все, что ты на нас потратил. Как-никак ты много лет содержишь семью.

Дезборо был тронут. Он наклонился и поцеловал супругу.

— Спасибо, душенька. Пополню свою коллекцию. Это тебе не шутка, dos reales с изъяном! Расскажи-ка мне еще про папашу. Значит, напился?

— До отвращения.

— Ты его видела?

— Собственно говоря, нет. Я слышала ночью грохот.

— Я тоже что-то слышал.

— Мне показалось, что это — из библиотеки. Бегу туда, а мне навстречу выбегает мистер Кардинел с подбитым глазом. Он и сказал, что папа в ужасном состоянии. Разбил окно, ударил гостя, но беспокоиться незачем, Кардинел отвел его в постель.

— Вот это да!

— Я очень сержусь на Кардинела, но тут он, видимо, справился. Во всяком случае, я больше ничего не слышала. Через какое-то время я решила пойти взглянуть, что же разбилось, и увидела, что Терри сидит на тахте со Стэнвудом. В половине третьего ночи!

— Да-а!

— Он ее обнимал.

— Ну что такое!

— Увидев меня, он вскочил, и я вспомнила про это письмо. Помнишь, насчет очков.

— Каких очков?

— Спинк писал мне прошлым летом, что Росситер-сын носит очки. Соответственно, я спросила, кто он. Он ответил: «Стэнвуд Кобболд», и прибавил, что они обручились.

— Что им понадобилось в библиотеке?

— Видимо, услышали грохот и пошли посмотреть. А там сели на тахту. Нет, ты подумай, в половине третьего! Терри совершеннейшее дитя. Слава Богу, что она пристроена.

— И заметь, жених будет очень богат, если Эллери даст дуба. А он даст, как без этого.

— Лучше ты пошли ему телеграмму. Такую дружескую, сердечную.

— Сейчас, душенька.

— А папе скажи, что он мне нужен.

— Скажу, скажу.

Дезборо вернулся довольно скоро.

— Телеграмму я послал. «Эллери запятая старик запятая как ты там вопрос твой сын обручился леди Терезой точка очаровательная девушка точка поздравляю восклицательный знак». Хорошо?

— Замечательно. Папу видел?

— Никак не мог отыскать, потому и задержался. Наконец, Клара сказала, что они с Терри уехали в Лондон. Собирались пойти в ресторан.

— У папы же нет денег! Я подарила ему пять фунтов на день рождения, но их он, я думаю, истратил, когда ездил в прошлый раз. Как он расплатится?

Дезборо поспешил сменить тему.

— Знаешь, — осторожно сказал он, — в утренней газете очень занятная статья о современных девушках. Сейчас покажу.

Глава XX

Решение лорда Шортлендса было одним из тех решений, которые принимают в час беды. Когда он узнал о хитрой уловке, при помощи которой Майк не допустил его старшую дочь в библиотеку, ему тут же пришло в голову, что надо бы убраться из замка.

Повествование Терри он слушал со смешанными чувствами. Как человек разумный, он понимал, что перед лицом этой грозной фигуры Майку пришлось что-то делать, и все-таки жалел, что тот не сделал чего-нибудь другого. Выслушав рассказ, он за тридцать секунд уговорил младшую дочь поскорее одеться и поехать с ним в город.

Конечно, побег давал только отсрочку, но ему представлялось, что после ланча в «Баррибо» или в чем-то подобном будет легче встретиться с Аделой. Кроме того, он помнил, что большая часть десяти фунтов, подаренных ему зятем, еще при нем. Словом, он походил на узника, который собирается позавтракать перед казнью.

Сели они на поезд 11.03, с одной остановкой в Севеноксе. Граф прибыл в столицу почти таким же мрачным, а вдобавок и растерянным. Его измученный разум не мог вместить рассказов Терри. За кого же она, в сущности, выходит — за Майка, за Стэнвуда или за обоих?

«Туманно, туманно», — думал он. Заботливые дочери не обрушивают такие рассказы на отца, проведшего почти бессонную ночь. Одно было ясно: самое время поспешить в клуб и спросить там карту вин; что он и сделал, договорившись с Терри встретиться в «Баррибо» не позже половины второго. После этого он устремился к клубу, как стрела.

Терри, со своей стороны, пошла побродить, поглядеть на прохожих, а главное — на витрины, особенно те, где красовались шляпы, туфли, косметика и драгоценности. Это подбодрило ее, и она, равно как и лондонцы, ощутила свое сходство с каким-нибудь духом весны. Да, на шляпу ей денег не хватило бы, но что с того? Безоблачная радость не нуждается в шляпах. Словом, Терри плыла сквозь мир, полный солнца и роз.

Как известно, радость приходит поутру.[28] …радость приходит поутру — см. Пс. 29 («…а наутро радость»). Сомнения и заботы, смущавшие Терри в ночи, исчезли при свете дня. Теперь она могла оценить по достоинству бормотание Стэнвуда, которое казалось недавно таким зловещим. После того что было в библиотеке, и коту ясно, что Майк любит только ее. Предполагая, что он увлекся какой-то актриской, Стэнвуд расписался в полном невежестве.

Да уж, этот Стэнвуд! Близко общаясь с ним, всякий убедится, что он несет чепуху, но нельзя же, в конце концов, доходить до таких глупостей. Надо быть с ним похолодней, вернувшись в замок, решила она; но тут же увидела, что можно сделать это и раньше.

Блуждая примерно час по залитым солнцем улицам, она добралась до Беркли-сквер, где остановилась, сокрушаясь о том, что этот прелестный оазис испорчен министерством и многоквартирными домами. Тогда она и заметила, что к ней ковыляет именно Стэнвуд в таком жалком виде, что враждебные мысли мгновенно покинули ее.

— Что с вами? — вскрикнула она.

Он отряхнулся, словно выходя из транса.

— Привет!.. — глухо проговорил он, по всей вероятности, не помня об их последней встрече. Видимо, какие-то беды оттеснили ее в разряд событий, не стоящих внимания.

— Привет… — повторил он, глядя на Терри, как гиппопотам, услышавший дурные вести. — Что вы тут делаете?

— Мы с Шорти сбежали из темницы. Собираемся зайти в «Баррибо». А вы что делаете?

Стэнвуд, должно быть, ее не слышал. Взор его блуждал, и Терри пришлось легонько пнуть его по лодыжке.

— Ой! — вскрикнул он и провел ладонью по лбу. — Что вы сказали?

— Я спросила, почему вы в Лондоне. Лицо его искривилось.

— Хотел повидать Эйлин.

— И как она?

— Не знаю. Я ее не видел.

— Каким вы поездом ехали?

— Я взял в гостинице машину. Терри, мне конец.

— Бедный вы, бедный! А что случилось? Терри взглянула на часы.

— Ох, мне пора. Шорти ждет меня к полвторого. Я бы вас пригласила, но он тоже совсем расстроен.

— Мне хуже. Червю пришлось бы уши прижать, чтобы со мной сравняться. Конечно, есть я не могу, кусок в горло не полезет.

— Тогда проводите меня и расскажите, в чем дело.

— Началось с письма, — сказал он, приноравливаясь к ее шагу. — Я его увидел в гостинице.

— Адресовано вам?

— Да.

— Значит, вы там живете под собственным именем?

— Конечно.

— О, Господи! Хотя теперь это не важно.

— Теперь все не важно.

Терри подумала о том, что в такой радостный день она общается только с сокрушенными духом, и благодарно вспомнила Майка. Да, у него есть недостатки — Адела к этому часу, должно быть, нашла не меньше дюжины, — но тоску он ненавидит.

— Ну, подбодритесь! — предложила она.

— Подбодриться? — переспросил он и глухо засмеялся. — Да уж, самое время!

Дальше они шли молча. Облако скорби, окутавшее Стэнвуда, понемногу втягивало Терри. Прежние сомнения нет-нет, а возвращались, словно рядом шла та особа в очках и митенках, о которой она говорила Шорти, и нашептывала в своей излюбленной манере, что общение с греческим богом к добру не приведет.

«Они такие, — говорила особа, — они все одинаковые. Вспомни, как ты относилась к Джеффри Харвесту. Да-да, ты считала его совершенством. А кем он оказался? Мотыльком».

Терри отмахнулась. Майк — не Джеффри. Майку можно доверять.

— Что же с этим письмом? — спросила она. — Почему оно вас расстроило?

— Эйлин отвечала на мое послание. Я ее просил забыть к собакам всякую чушь насчет денег. Помните, я вам рассказывал?

— Помню.

— Она писала, что не сдается.

— А вы чего ждали? Конечно, она не сдастся сразу. Тут горевать незачем.

— Я читал между строк. Прошу, взгляните, — ответил он. — Сами увидите.

В отличие от Огастеса Терри не любила читать чужие письма и хотела отказаться, но он уже вынул из нагрудного кармана большой белый конверт, издающий сильное благоухание.

Некоторые ароматы буквально неповторимы. Аромат, издаваемый письмом, был густым и терпким. Он принадлежал к тем запахам, которым их изготовители с такой поспешностью дают неподобающие названия. Во всяком случае, он запоминался, и Терри его запомнила. Именно так пахло вчера прошлой ночью от злосчастного рукава.

Они свернули на Дьюк-стрит. Отель «Баррибо» громадой вздымался перед ними, но был не настолько прочен, чтобы не шататься, словно пьяный. Словно во сне, Терри слышала скорбную речь.

— Помните, я говорил о шутках? Ну, о розыгрышах. Насчет того, что Эйлин морочит мне голову. Я еще сказал, что Майк затеял это ради нее. Так, хорошо. Приехал я в Лондон, звоню ей, а она вешает трубку. Бегу к ней, она меня не принимает. Это еще что! Захожу в бар, к «Баррибо», а Макгафи говорит, что вчера она была там с Майком. Ели ланч. А, каково?

Терри заставила себя выдавить:

— Что же тут такого?

Стэнвуд не принял столь легкомысленного мировоззрения.

— То, — отвечал он.

— Я же бывала с вами в ресторане.

— Это другое дело. Ланч ланчу рознь.

— Почему? — спросила она, не желая сдаваться.

— Потому. Между ними что-то есть. Иначе он нам сказал бы. Не-ет, ясно, куда ветер дует!

Ветер и впрямь подул, мешая говорить. Когда он утих, разговору помешало другое препятствие.

Перед главным входом отеля стоял ревностный служитель футов восьми ростом, да еще в парадной форме руританского[29] …Руритания — вымышленная страна в романе Энтони Хоупа (сэр Энтони Хоуп Хоукинс, 1868–1938) «Узник Зенды» (1894). Сравнительно недавно издан новый русский перевод Е. Доброхотовой-Майковой. адмирала. Дело его состояло в том, чтобы встречать машину, распахивать дверь перед владельцем или нанимателем и помогать ему выйти. Сейчас орнаментальная фигура склонилась к подъехавшему такси.

Адмирал был не только высок, но и объемист, а потому заслонил на мгновение новоприбывшую пару. Вскоре, однако, она стала видна. Даму узнал бы каждый из многочисленнейших поклонников, основавших по миру клубы Эйлин Стокер. Терри со Стэнвудом, однако, узнали и ее спутника.

Майк Кардинел прошел мимо них, не глядя. Внимание его было сосредоточено на прекрасной спутнице. Задержавшись на секунду у вращающихся дверей, он бросил на нее взгляд, который лорд Шортлендс определил бы сразу.

Улица поплыла перед Терри, а заодно и потемнела. Из плотного тумана донеся вскрик, какой издают в агонии, когда же туман немного рассеялся, она оказалась одна.

Терри стояла на месте, бледная и прямая. Лондон шумел вокруг, но она его не замечала. «Дура! — говорила она себе. — Какая же ты дура!» Особа в очках и митенках удовлетворенно поддакивала.

— А, вот и ты! — сказал кто-то. — Я не опоздал? Заметно повеселевший граф вступил на тротуар обутыми в гетры ногами. Детская вера в погреб его клуба не подвела. Он был резв, даже слишком, и встреча с Аделой больше не пугала его. Смелость эту породило не только вино, но и внезапное озарение.

Если Терри, подумал он, выходит за Кардинела — а беседа в поезде явно свидетельствует об этом, — он запросто даст искомые двести фунтов.

У графа, как и у нищих, были свои правила, запрещавшие, к примеру, брать деньги у чужих. Знакомым опасность не грозила. Но если они собирались стать зятьями, их могла спасти разве что верхушка дерева — конечно, если они, в отличие от глупого Дезборо, имеют отдельный счет. Словом, дело в шляпе. Как тут не ликовать?

— Идем, — благодушно сказал он. Утреннее воздержание обострило его аппетит, и он радостно предвкушал, как отведает прославленных блюд. Терри не шевельнулась.

— Шорти, лучше не сюда!

— Что?

— Я тебя прошу!

— Ну, хорошо. В «Ритц»?

— Ладно.

— Такси! — крикнул граф, и адмирал кинулся ловить машину. — «Ритц», — прибавил он уже адмиралу.

Граф не поскупился. Адмирал снял шляпу. Шофер что-то завел, и машина тронулась.

— Терри, — сказал отец.

— Шорти, — сказала дочь в тот же самый миг.

— Да?

— Прости, ты что-то хотел сказать?

— После тебя, дорогая.

Такое великодушие приостановило ее. То, что она хотела сказать, могло огорчить отца. Майк ему явственно нравился.

— Понимаешь, — начала она, — я немного ошиблась. Это он понимал. Ошибок он наделал достаточно.

— Ошиблась?

— Да. Я не выйду за Майка.

— Не выйдешь?!

— Нет.

Графу показалось, что солнце фукнуло и погасло. В полной прострации он откинулся на спинку сиденья.

Глава XXI

Дворецкие, как и моллюски, умеют скрывать свои эмоции. Когда Мервин Спинк величаво подошел к телефону в кабинете хозяина, никто бы не догадался, что стервятник терзает его утробу. Шерлок Холмс, и тот не определил бы, что недавно он претерпел достаточно бурную беседу с леди Аделой. Конечно, бурным был не он; а сейчас, ровно в четыре часа пополудни, держался с обычным достоинством и превосходно владел голосом.

— Алло! — сказал он. — Это редакция «Кентиш Тайме»? Не окажете ли любезность… Кто выиграл в 3.30, в Кемтоне? Благодарю.

Он повесил трубку. По его лицу нельзя было определить, какую он услыхал новость. Покинув кабинет, он направился в холл, там всегда найдется дело — выбросить окурки, сложить аккуратно бумаги. Да, леди Адела вроде бы его выгнала и завтра он, по-видимому, уедет, но долг есть долг. Пока он здесь, девиз его — служение.

Обычно в четыре часа удавалось выкурить в холле с полдюжины сигарет из серебряной шкатулки, стоящей на центральном столике. Однако сейчас там сидели хозяин с младшей дочерью. Граф выглядел так, словно перенес кораблекрушение; леди Тереза бессильно откинулась в кресле. Когда дворецкий вошел, она посмотрела на него исключительно скорбным взглядом.

— Мистер Кобболд вернулся? — спросила она.

— Да, миледи. Должно быть, он в своей комнате.

— Передайте ему записку, если вам не трудно.

— Сию минуту, миледи.

Лорд Шортлендс немного ожил.

— Спинк!

— Милорд?

— Миссис… э-э… Пентер вернулась?

— Да, милорд.

Мервин Спинк почтительно подождал, не будет ли новых указаний, и, убедившись, что хозяин — в скорби, тихо вышел. Граф повернулся к Терри. Голос его был хриплым, как у разбойника в старинной оперетте.

— Знаешь что…

— Нет.

— Ты ничего не заметила?

— В каком смысле?

— Ну, этот змий. Мне кажется, у него глаза блестят.

— Да?

— А я заметил. Блестят. Это неспроста. Ты слышала, что он сказал? Миссис Пентер вернулась.

— Слышала…

— Я думаю, он от нее не отходит. Ему и карты в руки, между ними нет преград. Наверное, посочувствовал: «Ах, вы устали» — и угостил хересом. Именно такие действия прельщают женщин. Но важно ли это? — он тяжело вздохнул. — Если ты не выходишь за Кардинела, мне конец.

Вздохнула и Терри. И в «Ритце», и в поезде, и позже, когда она писала записку, отец немало говорил об ее оборвавшейся помолвке. Казалось бы, тема исчерпана.

— Прости, — сказала она.

— Никак не пойму, почему ты порвала с ним.

— Я же объяснила.

— А я не понял. Может, они просто друзья. Заглянули в ресторан…

— Сказано тебе, я заметила его взгляд.

— Ну и что?

— После того, как я намучалась с Джеффри…

— Ерунда!

Реплики эти были исключительно неприятны, но Терри, сжав зубы, как-то держалась.

— Ради Бога, Шорти! — сказала она. — Хватит об этом говорить.

Лорд Шортлендс вылез из кресла. Он понимал, что дочери плохо, но все же обиделся.

— Пойду, — сообщил он, — прогуляюсь.

— Да, прогуляйся. А то сидишь, ждешь. Припомнив, чего он ждет, граф вздрогнул.

— Прогуляюсь у рва, — сказал он. — Можно бы туда броситься. — Эта мысль его оживила, но ненадолго. — Интересно, где твоя сестрица?

— Я думаю, в саду.

— Как она играет на нервах! Я в таком состоянии, что, не поверишь, хотел бы на нее наткнуться.

Граф удалился, но через минуту-другую пришел Стэнвуд, скорбный и молчаливый, как все, у кого разбито сердце. Он тоже видел Майкла с Эйлин и тоже простился с последней надеждой.

— А, вот вы где, — мрачно промолвил он. — Спинк передал мне записку.

— Что! Я писала Майку, а не вам.

— Знаю. Спинк перепутал. Не вините его, он уволен. Это нелегко. Значит, разорвали помолвку?

— Да.

— И правильно. Покажете ему, что почем. Вот оправлюсь чуть-чуть и напишу ей. Как звали эту злодейку в Библии?

— Далила?

— Нет, Иезавель. Огастес часто ее поминает. Так и начну: «Иезавель!» Она у меня попляшет. Еще есть вавилонская блудница,[30] …Далила — см. Книгу Судей, Иезавель — см. Книгу Царств, Вавилонская блудница — см. Откровение. надо и ее ввернуть. А вот скажите, дать мне Майку в ухо?

— Нет.

— И то верно.

Он угрюмо замолчал. Терри хотела бы, чтобы он оставил ее наедине с горем, но он явно не собирался этого делать, и она поискала нейтральной темы для беседы.

— Вы Аделу не видели? Он всполошился.

— А что? Она меня искала?

— Вроде бы нет.

— Слава тебе, Господи! Почему вы спросили?

— Сама не знаю.

— Лучше не надо. Я ее боюсь.

— А ночью не растерялись.

— Что?

— Ну, ночью. Помните, «мы обручены»…

— Ах, вот вы о чем! Надо же было что-то сказать.

— Да…

— И, заметьте, сработало. О! Вы мне подали мысль. Почему бы нам с вами…

— Что-что?

— …не обручиться?

Терри едва не задохнулась.

— Вы серьезно?

— Да.

— Нашли время для предложения!

— Очень удачное. Посмотрите: вы должны показать Майку, а я — Эйлин. Мне худо, вам худо. Ну, как?

Терри расхохоталась. Ему это не понравилось. Смех был мелодичный, ничего не скажешь, но какой-то истерический. Что делать, когда у дамы истерика? Совать ей в нос жженые перья? Или бить по спине?

— Эй! — крикнул он. — Уймитесь!

— Не могу. Слишком смешно.

— Что тут смешного? — обиделся Стэнвуд. Терри стало стыдно.

— Простите, — сказала она. — Очень уж это неожиданно. Вы что, всерьез?

— А то как же?

Терри задумчиво глядела на него. Он ей всегда нравился. Она испытывала к нему материнские чувства. Кроме того, он надежен. Брак с ним — далеко не худший удел. Она обретет мирную гавань, укроется от бури. Может быть, судьба и припасла для нее тихий, лишенный романтики союз, основанный на дружбе.

И еще одно — она уедет из замка, в широкий мир. Там легче забыть. «Больше не могу!» — думала она, представляя одинокую жизнь в этой ловушке, где все напоминает о нем. Собственно говоря, ей предложили бежать из темницы.

— Если вас беспокоят деньги, все в порядке, — продолжал Стэнвуд. — Когда отец узнает, что я женюсь на вас, он мигом раскошелится.

— Какие деньги! — сказала Терри. — Я о вас беспокоюсь. Зачем это вам? Будете жалеть.

— Вы не будете — и я не буду.

— Это точно?

— Еще как! А что такого?

— Понимаете, я боюсь, что не разлюблю Майка.

— А я — Эйлин, чтоб ей пусто было. Ну и что? Любовь, видите ли! Одно мучение. Посмотрите на этих, влюбленных. Месяца два держатся за руки, пылинки друг с друга сдувают, и глядишь — они в суде, разводятся. Любовь! Ха-ха! Да я ее даром не хочу.

— Вам больше нравится дружба?

— Естественно. Крепче как-то.

— В этом что-то есть…

— А мы с вами всегда ладили. Как в этой песенке: «Тамтам, та-ра-рам, у меня хороший друг».

Терри вздохнула.

— Что ж, Стэнвуд, я согласна.

— По рукам?

— По рукам.

— Можно, я вас поцелую?

Он клюнул ее в щеку. Они помолчали, не зная, о чем говорить. Однако и ей, и ему было полегче, когда явился пятый граф.

Ров, как обычно, усугубил его тоску. Вид у него был такой, что дочь немедленно сообщила:

— Спинк уволен, Шорти.

Слова эти и впрямь оживили его на минутку, но эффект их быстро прошел. «Ну и что? — подумал лорд. — Денег все равно нету».

— А мы со Стэнвудом обручились, — добавила она же. Пятый граф сжал голову руками. Опять эта неразбериха!

— Со Стэнвудом?

— Да.

— Не с Кардинелом?

— Нет.

— Значит, ты и Стэнвуд?

— Вот именно.

Лорд Шортлендс наконец понял.

— Желаю счастья, — сказал он. — Мой мальчик, вы уж ее не обижайте! Кстати, вы не можете дать мне двести фунтов?

Стэнвуд очень удивился.

— Конечно, — ответил он.

— Мой дорогой! Спасибо!

— То есть, конечно, не могу.

— Не можете?

— У меня их нет. Отец послал мне тысячу долларов, но я почти все истратил. Подождите немного, пока я снова получу.

— А… сколько мне ждать? Стэнвуд подумал.

— Примерно месяц.

— Месяц?

Если в замке нет Спинка с его роковыми чарами, это совсем небольшой срок, подумал пэр.

— Месяц?

— Может, и поменьше.

— Это замечательно, мой мальчик!

Лорд Шортлендс закрыл глаза, как бы погрузившись в молитву. Когда он их открыл, он увидел Спинка.

— Вас вызывает Нью-Йорк, сэр, — сказал тот.

— Нью-Йорк? — переспросил Стэнвуд.

— Да, сэр.

— Не иначе как отец!

С этими словами он выбежал из холла.

— Слышал, вы нас покидаете, Спинк?

— Да, милорд.

— Какая жалость.

— Весьма признателен, милорд. Я тоже сожалею, что ухожу из замка. Мне посчастливилось провести здесь много незабываемых часов.

— Завели друзей?

— Да, милорд.

— Будете по ним скучать?

— Да, милорд. Но есть и утешение.

— А?

— Мне повезло на скачках, милорд. Сегодня, в половине четвертого, победил мой фаворит. Ставка — сто к восьми.

Челюсть у графа медленно отвисла, словно ее тянула невидимая рука.

— Сколько вы поставили? — почтительно прошептал он.

— Пятьдесят фунтов, милорд.

— Пятьдесят фунтов? Постойте, постойте! Сто к восьми…

— Да, милорд. Я рискнул всеми сбережениями.

Мервин Спинк удалился, но граф этого не заметил, поскольку стоял у стола и что-то подсчитывал.

Потом он обратил к собравшимся посеревшее лицо.

— Шестьсот двадцать пять! Этот змий получил шестьсот с лишним фунтов! Я говорил, что он себя еще покажет! — граф отер мокрый лоб. — Пойду-ка я прилягу, — добавил он. — В библиотеке. Адела не подумает, что я там. Если что, вы меня не видели.

Он вышел. Минуты через две раздался веселый свист, и вошел Майк.

Глава XXII

Сразу стало ясно, что он доволен собой. Свист намекал на это, манера — утверждала. Он источал bien etre,[31]Благодушие, хорошее настроение (франц.). и самая мысль о том, что этот король мотыльков чем-то доволен, глубоко оскорбила Терри. Она посмотрела на него, как Снежная королева. Так и казалось, что у ее висков образуются сосульки.

Однако он этого не заметил, поскольку поцеловал ее, мало того — приподнял и опустил в кресло. По-видимому, он полагал, что она ему рада.

— Мой ангел! — сказал он. — Мой херувим! Мой серафим! Как мы давно не виделись! А ты все такая же, не постарела.

Терри не отвечала. Что тут скажешь?

— Глаз заметила? — спросил он.

Терри как можно холодней посмотрела на глаз. Синяка под ним не было.

— Зашел в косметический кабинет, — пояснил он. — Ради тебя. Огастес сказал, что девушки не любят фонарей под глазом, а он такие вещи знает. Кстати, у меня новости. Где Шорти?

— Наверху, в библиотеке.

— Сейчас он будет прыгать, как холмы.[32] …прыгать как холмы — см. Пс. 113:6. Огастес согласен! Терри его не поняла, что и показала, холодно подняв брови.

— Да, Огастес снова в деле, — продолжал Майк. — Начнет с того, где остановился. Я разыскал его с утра и уговорил. Поначалу он был довольно сдержан. Но я указал на то, что он сам довел меня до ручки, и попросил взглянуть на предмет либеральнее, шире. В конце концов он отмяк и сообщил, что если я зайду за инструментами на Севен Дайлз, остальное он сделает. «Передайте, — сказал он, — что Гасу нужны отмычки». Я, конечно, зашел, этот тип оказался очень милым, только глазки слишком близко к носу, — так вот, я зашел, передал, а совсем недавно вручил инструмент по назначению. Твоя сестра Адела, несомненно, в саду, морит несчастных улиток, а Дезборо Топпинг — у себя, держит в горячей воде больную ногу. Словом, берег свободен. Если Шорти в библиотеке, он горячо приветствует Огастеса, понимая, как поймешь и ты, что счастье близко. Огастес обещал управиться за пять минут.

Майк завершил рассказ. И менее внимательный человек подметил бы, что Терри не рада.

— Не вижу девичьего восторга, — сказал он.

— О, я счастлива!

— Тогда почему ты не визжишь? Какой тут, однако, странный запах!

Терри усмехнулась.

— Вероятно, — сказала она, — вы не заметили, что он исходит от вас.

— От меня? А ведь верно! Ай-я-яй!..

Терри удивила такая реакция. Казалось бы, он должен сгореть со стыда. Неужели его ничем не пробьешь?

— Ничего странного, — горько прибавила она. — Хороший был ланч?

— При чем тут ланч? Мы говорим о запахе.

Терри закусила губу, чтобы та не дрожала. Лучше умереть страшной смертью, думала она, чем расплакаться.

— Какой такой ланч? — настаивал Майк.

— Я случайно видела, как вы входите в отель.

— Не знал, что ты была в Лондоне.

— Была.

— И заходила в «Баррибо»?

— Нет. Стояла у входа.

— И увидела меня?

— Да, увидела.

— Значит, — обрадовался Майк, — ты подстерегла мой звездный час?

— Что-что?

— Я уломал Стокершу. Контракт на пять лет. Добрая старая фирма будет платить ей не так уж много. Если она попробует вырваться, ее растерзают дикие юристы. Это сделал я, Кардинел. Здорово, а? Здорово, здорово, здорово!

Терри охнула. Сердце ее, судя по всему — омертвевшее, тем не менее часто забилось. В руинах души зазвучала небесная музыка, хотя разум подозревал, что леди Тереза Кобболд сделала глупость.

— О, Майк! — воскликнула она.

— Надо было тебе сказать, что босс прислал мне телеграмму, — продолжал он. — Перед отъездом Стокерша порвала с нами отношения. Он просил меня найти ее и умаслить. Вчера я угостил ее за счет фирмы так, что она закачалась на тонких каблуках, сегодня закрепил результаты. И не зря, мой ангел, не зря. Понимаешь, она очень упрямая. Много раз мне хотелось дать ей по башке бутылкой, но я добился победы. Одного не понимаю, почему ты не скачешь? Что с тобой?

Терри испытывала странные чувства. Должно быть, под воздействием музыки сердце ее кружилось в медленном танце.

— Это все правда? — проверила она.

— Ты о чем?

— Вы встречались по делу?

— Конечно.

— О, Майк!

— Правильно, восторгайся. Я превзошел самого себя. Чего я только не делал — шептал комплименты, невзначай трогал руку, улыбался, смотрел таким это взглядом…

Терри смущенно засмеялась.

— Взгляд я видела.

— Да? Надеюсь, тебе не пришло в голову…

— Пришло. Ты же ничего не сказал.

— Кардинелы слов не тратят. Они действуют.

— Уехал рано утром…

— Не так уж рано, в 9.45. И честно, заметь, не скрываясь. Вышел из замка, расправив грудь, помахивая тростью. Значит, ты решила, что я ловелас?

— Да. Порхающий с цветка на цветок.

— Ловеласы это делают?

— Конечно. Они очень похожи на мотыльков. И не смотри на меня, как Артур на Гвиневеру![33] …как Артур на Гвиневеру — речь идет о той сцене артуровского цикла, в которой король Артур убеждается в измене жены.

— Я смотрю не с упреком, а с болью. Могла бы знать, что кроме тебя я никого не люблю. И вообще, только полный дурак станет порхать, если он с тобой помолвлен. Ты смотрелась когда-нибудь в зеркало?

— Но ты на нее так глядел!..

— Думая, заметь, о контракте.

— Любой ошибся бы. Даже Стэнвуд…

— При чем тут он?

— Он тоже видел.

— Вот это да! Что же он подумал?

— Самое худшее. Собирался написать ей письмо, называя вавилонской блудницей.

— Откуда он знает про эту блудницу?

— От Огастеса. А потом он сделал мне предложение.

— Что?!

— Предложение. Я согласилась. Майк задрожал.

— Согласилась?

— Хотела тебе показать…

— Если Шорти пожалеет три гинеи, я сам раскошелюсь на психиатра. Какие предложения? Ты выходишь за меня.

— Да, за тебя.

— Это ясно?

— Ясно.

— Нет, что за легкомыслие! Играет, видите ли, сердцами. Теперь мне придется огорчить старого друга.

— Ты ему скажешь?

— Естественно.

— О, Майк, как благородно! Я бы не смогла.

— Где этот злодей?

— Звонит отцу, в Нью-Йорк.

— А теперь я тебя утешу. Он не будет очень страдать. К концу, когда мы все обговорили, я стал работать на него. Она согласится, как только он попросит. Надо было раньше сказать.

— Да, надо.

— Грешен, люблю нагнать страха. Но Бог с ним, со Стэн-вудом. Его любовные дела нас, в сущности, не касаются. Перейдем к нашим.

— Перейдем.

— Поженимся как можно скорей, а?

— Если хочешь.

— Вот это разговор! Хочу. Только время теряем! Мне уезжать на той неделе.

— Голливудские девицы будут очень рады.

— Там есть девицы?

— Стэнвуд говорит, есть.

— Не замечал.

— А если они закричат: «Майк, наш дорогой!»?

— Обращусь в полицию. Да, так я говорил, поскорей поженимся. Запросто, в регистратуре.

— На Бик-стрит?

— Или на Грик-стрит, не важно. Только не спутай, как невеста Огастеса. А! — сказал Майк, услышав тяжелые шаги. — Ватсон, вот и наш клиент.

Глава XXIII

Сразу было ясно, что разговор по телефону дал свои плоды. Глаза у Стэнвуда сияли, волосы стояли дыбом в тех местах, где он ерошил их от волнения, сам он походил на Пробуждение Души,[34] …«Пробуждение души» — картина Джеймса Сента (1820–1916), появившаяся на выставке в 1888 г., очень популярная в последний период правления королевы Виктории (ум. 1901) и при Эдуарде VII (1901–1910). На картине изображена двоюродная внучка Сента, Энни Кэтрин Рэндл (род. 1875). насколько это возможно. Представьте гиппопотама, узнавшего, что гиппопотамша отвечает на его пылкую любовь, и вы увидите Кобболда-младшего в счастливейшей час его жизни.

— С-с-с… — зашипел он, и Майк, призывая к порядку, стукнул кулаком по столику.

— Сплюнь, — посоветовал он.

Стэнвуд не сплюнул, а сглотнул раза два-три и овладел своими чувствами.

— Сейчас я говорил с Эйлин, — сообщил он.

— Ты хочешь сказать, с отцом.

— Нет, я хочу сказать «с Эйлин». Поговорив с ним, я позвонил ей. Она за меня выйдет.

— Выйдет?

— Да.

Майк нахмурился.

— Постой, постой…

— Ждать не могу, — возразил Стэнвуд. — Надо снова нанять эту машину.

— Однако, — возразил и Майк, — постой минутку. Значит, ты женишься на Эйлин?

— Да.

— А я слышал, ты женишься на Терри.

— Ой, забыл! — спохватился Стэнвуд. — Как же это я? Он немного подумал.

— Да-а… Терри, вы не против?

— Нет-нет.

— Ну и слава Богу.

— Хорошо, что вы все уладили, — заметил Майк. — Потому что Терри выйдет за меня. Не хватало, чтобы ты явился в регистратуру и сказал: «Запрещаю».

— За тебя?!

— Да.

— После того, как…

— Майк мне все объяснил, — сообщила Терри. Стэнвуд подозрительно взглянул на друга. Если он это смог объяснить, для него поистине нет предела.

— Он чист, как снег, — прибавила Терри.

— Чище, — поправил Майк. — Твои подозрения, мой милый, совершенно необоснованны. Спроси свою Эйлин, когда вы встретитесь, и она тебе скажет, что я вел с ней чисто деловые переговоры, не имеющие никакого отношения к так называемому сексу. Между мной и твоей пассией ничего не было и не будет. Если хочешь знать, она мне даром не нужна. Я бы ее и шестом не коснулся.

Стэнвуд обиделся, а Терри спросила, не грубы ли такие метафоры. Майк немного подумал.

— Прости, — сказал он. — Хорошо, коснулся бы, но если шест очень длинный.

— Спасибо, старик.

— Не за что.

— Ну, все в порядке, — обрадовалась Терри.

— Приятно, — заметил Майк, — видеть счастливую любовь.

— Молодец она, — одобрила Терри. — Согласилась, хотя денег у вас нет.

— Денег? — удивился Стэнвуд. — Есть, есть. Забыл вам сказать. Этот очкарик сообщил отцу, что я женюсь на вас, и тот сразу выделил мне сто пятьдесят тысяч. Потому он и звонил.

С этими словами Стэнвуд нырнул в дверь, чтобы поскорей нанять машину.

— Да!.. — сказала Терри, и Майк признал, что больше тут ничего не скажешь.

— Надеюсь, он будет счастлив, — неуверенно прибавила она.

— Еще как, — заверил Майк, — хотя и не в том духе, что мы. Она вообще-то ничего. Любит поговорить о своем последнем фильме, но ему это нравится.

— Духи у нее противные.

— Ему нравятся и они, он мне сам говорил.

— А как насчет верности? Порхать она не будет?

— Да что ты! Тихая, домашняя женщина. Любит читать, в интервью это особенно подчеркивается, любит и стряпать, подвязав простой ситцевый передник.

— Я бы очень хотела, чтобы Стэнвуд был счастлив.

— Не беспокойся, они созданы друг для друга. Оба — чистая слоновая кость, с головы до пяток. А, вот и Шорти!

Как и Стэнвуд, граф ожил, обретя редкостное сходство с «Пробуждением Души». Терри вопросительно взглянула на Майка.

— Скажем ему сразу или сначала подготовим?

— Я думаю, сразу.

— Хорошо. Рада тебе представить…

— Нет, лучше: «Разреши…»

— Намного лучше. Так вот, разреши тебе представить моего жениха, мистера Кардинела.

Граф растерялся, ощущая, что это все-таки слишком.

— Жениха? — переспросил он.

— Да.

— Кардинела?

— Да.

— А не Стэнвуда?

— Нет.

— Значит, Кардинела?

— Да.

— Господи! — пробормотал пэр, отирая лоб рукой.

— Понимаете, любезный Шорти, — пояснил Майк, — дела немного запутались, но нам удалось их распутать. Были и ошибки, и недоразумения, очень похожие на те, что описаны в «Преданном Перси» (том второй). Вероятно, вы читали этот роман, а может быть, не читали. Сейчас все распуталось, повторю, так что готовьте старый добрый цилиндр, предстоит свадьба. Колокола деревенской церкви, точней — небольшой регистратуры, скоро издадут свой веселый звон. Огастеса не видели?

Лорд Шортлендс снова уподобился «Пробуждению Души». После того что случилось прошлой ночью, он не думал, что имя Ворра усладит ему когда-нибудь слух, но теперь питал к нему искреннее уважение.

— Как не видеть! Только что расстались.

— Вы не хотели подождать?

— Он не разрешил. Ему это действует на нервы. Очень чувствительный человек. Я сказал ему, что иду сюда.

— Значит, с минуты на минуту. А, вот и он!

Огастес вошел, словно актер, ожидающий аплодисментов. Приняли его прекрасно.

— Мистер Ворр! — воскликнула Терри.

— Ну, как? — воскликнул лорд Шортлендс.

— Порядок, дорогуша, — отвечал он. — Всем привет! Значит, порядок. Но…

Неожиданное вмешательство заставило Майка замолчать. В дверях возникла леди Адела.

На ней были садовые перчатки. В руках она держала ножницы. Завидев отца, она бросила на него взор, который бросает тигрица, прежде чем прыгнуть на козленка, которому выпало стать ей ужином. Праведный гнев возрастал в ней с половины десятого, и она, несомненно, собиралась спустить пары.

— А! — сказала она. — Мне надо с тобой поговорить. Наедине, — прибавила леди, оглядев помещение.

Огастес был учтив, как всегда. Социальное чутье его еще не подводило, а кроме того, он собирался подслушивать у дверей.

— Убраться нам, дорогуша? — благодушно спросил он. — Это можно.

Леди Аделу никто не называл «дорогушей», и она брезгливо подняла брови.

— Кто вы такой?

— Фамилия — Ворр, дорогуша. Огастес Ворр.

— Камердинер Стэнвуда, — пояснила Терри.

— Вот как? — только и сказала леди, проглотив прочие слова. Вассалы Кобболда-младшего неприкосновенны. Позже, быть может, придется указать дорогому мальчику, что его камердинер не совсем таков, как следует, но пока что наглеца надо пощадить. Тем самым она только на него поглядела.

Этого вполне хватило, ибо взгляд ее разил не хуже молнии. Огастес удалился, равно как и Майк с Терри, и леди обернулась к отцу.

— Та-ак, — сказала она.

— Да? — откликнулся лорд Шортлендс.

Слово это, если, например, увидишь его в книге, навряд ли поразит вас. Казалось бы, оно совершенно безобидно. Но услышьте, как его громко и дерзко произносит человек, распрямивший плечи и сунувший пальцы в проймы жилета, и у вас перехватит дыхание. Леди Адела испытывала то же, что испытывает тигрица, если козленок укусит ее за лапу.

Ничто не вселяет такой прыти в неимущих графов, как мысль о том, что у них есть тысяча пятьсот фунтов. Дух предков, отличившихся и при Гастингсе, и среди нечестивых, осенил графа. Так и казалось, что он, одетый в кирасу, взмахнул боевым топориком.

— Да? — спросил он. — В чем дело? Не доводи меня, Адела. Все равно толка не будет.

Старшая дочь, женщина храбрая, попыталась стряхнуть наваждение. Нельзя же поверить чувству, что тебя ударили по лбу мокрой рыбой.

— Отец! — вскричала она.

Лорд Шортлендс громко фыркнул. Упомянутых предков особенно раздражало, когда подавали голос женщины.

— Ну что «отец»? Что «отец»? Сказано, больше я этого терпеть не буду. Мне давно не нравится твоя манера. Когда я был молод, дочери почитали родителей.

Тут бы и заметить, что, наверное, родители были другими, но чувство, что тебя ударили рыбой, никак не проходило.

— Я решил уехать, — продолжал граф. — И немедленно. Мне достались большие деньги, зачем же мне здесь жить? Меня давно тошнит от этого рва, и от крыла, построенного в 1259 году, и от прочей мерзости. Если хочешь знать, я куплю кабачок.

— Отец!

— Что «отец»? Ну, что «отец»? Ты не попугай.

Разум леди Аделы был в таком смятении, что она сама не знала, можно ли причислить ее к попугаям. Знала она одно — ей грозит что-то похуже Французской революции.

— Да, кстати, — прибавил лорд Шортлендс. — Я женюсь на миссис Пентер.

Судите сами, в каком состоянии была его дочь, если она не поняла, о ком он говорит.

— Пентер? — растерянно спросила она. — Из дорсетширских Пентеров или из эссекских? Пентер…

— Да. Пентер, Пентер, Пентер. Ты ее прекрасно знаешь. Наша кухарка.

— Кухарка? — закричала леди Адела.

— Кухарка, — ответил граф. — И не ори.

Заговорив снова, несчастная леди не орала, она шептала, а перед этим издала звук, который только врач с очень хорошим слухом отличил бы от предсмертного хрипа.

— Ты не можешь на ней жениться!

— Не могу? — спросил лорд Шортлендс, утверждая пальцы в проймах. — Посмотри на меня!

Леди Адела поняла, что остается потолковать с кухаркой, которая всегда казалась ей разумной женщиной. К замыслу она приступила так быстро, что граф не понял, что происходит. Прыжок, резкий свист — и дочь исчезла. Через миг-другой вошел Огастес, довольный тем, что слышал.

— Хо! — одобрил он. — Можно сказать, врезали.

— Ха! — отозвался граф, козырем пройдясь по паркету.

— Что я вам скажу, — продолжал Огастес. — Минуточку! Он подождал, пока войдут Майк и Терри. Она волновалась, он гладил ее руку.

— А дочка ваша, Тереза, прямо намучалась. Думала, сестрица вас заест. Да и я пред-по-ла-гал, что пора покупать венок или там букет лилий. А смотрю, вы целы.

Лорд Шортлендс с этим согласился.

— Ух, он ей показал! — сообщил Огастес новоприбывшим. — Р-раз — и готово. В лёжку.

Терри была потрясена.

— Шорти! Это правда?

— Естественно, — отвечал граф с той гордостью, какая приличествует победителю. Должно быть, после Ватерлоо Веллингтон вел себя примерно так же. — Я ее распустил, да, распустил. Пришла пора исправить ошибку. Как справедливо заметил мистер Ворр, теперь я показал ей. Ха! Вы бы видели ее лицо, когда я сообщил, что женюсь на Элис.

— Сообщил?

— Конечно.

—  Аделе?

— Кому же еще? Так и сказал, я женюсь на миссис Пентер.

— Нет, дорогуша, — мягко вставил медвежатник. — Ни на ком вы не женитесь.

— Э? — удивился граф. — Что-что?

Огастес снял очки, протер их и надел снова.

— Это я на ней женюсь, — ответил он.

— То есть как?

— Так, дорогуша. Помнится, я говорил мистеру Кардинелу, мы давно хотели пожениться, только она пошла на Мик-стрит, а я ее ждал на Бик-стрит. Бывают такие случаи.

Терри охнула.

— Значит…

— Именно, дорогуша. Ее я любил, ее и утратил. А сейчас иду с этой самой маркой, чтобы у себя где-нибудь припрятать, а навстречу кто? Она.

— Господи!

— Верно, дорогуша. Я чуть не грохнулся. Ка-ак закричу: «Элис!», а она — «Гас!» — «Ты?» — говорю. — «Я. Хорош, однако, голубчик». Ну, разобрались мы, что к чему, на той неделе поженимся. Теперь не перепутаем, хо-хо! На Бик-стрит.

— Можете встретить там нас, — сказал Майк. — От всей души поздравляю.

— Благодарствуем, дорогуша.

— Что люблю, то люблю — счастливые сердца, соединившиеся после разлуки, особенно — по весне. Но вы учли, что у миссис Пентер очень высокие идеалы? Ее избранник должен иметь двести фунтов, чтобы купить кабачок.

— У меня есть и побольше.

— Банк ограбили?

— Нет, банк я не грабил. Такой у меня, дорогуша, тайный источник. Куплю ей хоть дюжину кабачков.

Замечание это вызвало глухой стон. Лорд Шортлендс сидел в кресле, словно лишился костей. Терри виновато на него посмотрела. Рассказ Огастеса был так интересен, что она забыла, как он огорчает отца.

— Шорти! — вскричала дочь. — Я о тебе не подумала.

— Ничего, — подбодрил ее Майк. — У него остаемся мы…

— Да, Шорти, мы с тобой, — …и марка.

Граф приподнялся, словно покойник, восстающий из гроба. О марке он чуть не забыл.

— Где она? — слабо проговорил он.

— Дайте его милости марку, — обратился Майк к Огастесу. Тот почему-то растерялся. Переминаясь с ноги на ногу, он смущенно поглядывал на собравшихся.

— Такое дело, — начал он. — Случился, дорогуша, случай.

Положил я эту марку в рот, чтобы вернее припрятать, а увидел ее и, как говорится, от полноты чувств…

— Что? — закричал лорд Шортлендс, полностью вставая. — Что-о-о?

— Проглотил, дорогуша.

Давление у графа подскочило, словно кто-то его подстегнул.

— Такова, дорогуша, жизнь, — заметил Огастес. — Самому жалко. Ну, привет.

И он исчез с такой быстротой, какую не смогла бы развить леди Адела.

Первым из оставшейся троицы отреагировал лорд Шортлендс.

— Не верю! — вскричал он. — Этот гад унес ее! Майк сочувственно кивнул.

— Боюсь, Шорти, что вы правы. То-то он говорил о тайном источнике.

— Я в суд подам! В палату лордов!

— Х-мм… — отозвался Майк, и граф, поразмыслив, тоже сказал: «Х-мм…».

Но тут же заорал так, что Терри подпрыгнула, и даже Майк испугался. Будущий тесть напомнил ему дворецкого, который увидел муху в своем портвейне.

— Что мне делать? — причитал пэр, заметно дрожа. — Я сказал Аделе про миссис Пентер! Она меня загрызет! Будет следить за каждым шагом! Узник в оковах, и тот…

У Терри округлились глаза. Майк похлопал графа по плечу.

— Ничего, — сказал он, — не волнуйтесь. Если Майкрофт Кардинел с вами, судьба бессильна.

— У тебя есть план? — спросила Терри.

— Да. Шорти поедет с нами.

— Ну конечно!

— Когда я тебя отучу от восклицаний?

— Виновата, мой повелитель!

— Так и быть, повелительница.

— А куда? — спросил лорд Шортлендс.

— Да есть один городок у Тихого океана. Иногда его называют «Голливуд». Поженимся как можно скорей, выправим вам паспорта — и в путь. А пока соберите самое нужное и переезжайте в клуб. Кстати, любезный Шорти, вы созданы для роли дворецкого.

Терри вскрикнула.

— А я все гадала, кого мне отец напоминает! Конечно, ты прав. Вылитый дворецкий.

— Неужели? — удивился граф.

— Один к одному, — отвечала Терри.

— На них огромный спрос, — пояснил Майк. — Звездой вы не будете, текста мало. Скажите-ка: «Сию минуту, милорд».

— Сию минуту, милорд.

— Великолепно! Вы украсите экран. А теперь мы вас покинем. Моя будущая жена хочет показать мне розы.

— Разве вы их не видели?

— Видел, но не с ней.

Оставшись в одиночестве, граф постоял немного, глядя в радужное завтра. Потом медленно подошел к зеркалу и повторил, поставив локти под правильным углом:

— Сию минуту, милорд.

Лицо его озарила улыбка. Да, вылитый дворецкий. Один к одному.

Мервин Спинк появился бесшумно, граф увидел его отражение. Сильные люди, связанные любовной бедой, посмотрели друг на друга. Спинк думал, что хозяин — неплохой старик; граф думал, что слуга не так уж и страшен.

— Слышали, милорд? Граф кивнул.

— Какой удар, милорд!

— Ужасный.

— Не будем падать духом, милорд.

— Не будем. Мы — британцы.

— Если хотите выпить, милорд, у меня есть все, что нужно.

Граф облизнул сухие губы. Выпить! Ну конечно. Как он только мог недолюбливать этого сенбернара?

— Пойдемте, Спинк.

— Сюда, милорд.

— Не называйте меня «милорд».

— Сюда, Шортлендс.

— Какой Шортлендс? Шорти.

Он взял друга под руку, и они удалились.