Онлайн чтение книги Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936
«История деревни»

«История деревни» затеяна для того, чтоб познакомить колхозную молодёжь с жизнью её прадедов, дедов и отцов. Знание прошлого необходимо для того, чтоб молодёжь научилась думать исторически. Исторически думать — это значит понимать жизнь как процесс непрерывного воплощения трудовой энергии в производство всего того, что называется материальной культурой, — в добычу и обработку металлических руд, в строительство городов, дорог, мостов, машин, инструментов, в обработку кожи, шерсти, льна, дерева и т. д. Исторически думать — это значит понимать, как вслед за работой создания материальной культуры и на её почве возникла и развивается умственная, интеллектуальная культура, то есть науки: математика, физика, химия, геология, медицина и др., как явились искусства: литература, музыка, скульптура, живопись, архитектура.

Историческая мысль показывает нам победоносную силу труда, чудесную, неукротимую силу разума, организуемого трудом и, в свою очередь, организующего все действия, всю работу людей. История человечества, освещённая гениальным разумом Карла Маркса, учителя наших учителей и вождей, показала нам ход развития человечества как борьбу классов, как многовековое насилие над сотнями миллионов рабочих и крестьян со стороны ничтожного количественно меньшинства: дворян-феодалов, помещиков, фабрикантов, ростовщиков, лавочников и — тоже небольшой — армии служащих эксплуататорам церковников, чиновников, учителей и разных мелких — волчьей и лисьей породы — людишек, «мелкой буржуазии». В наши дни из этих людей делают фашистов — последний резерв крупной буржуазии в её ожесточённой, бесчеловечной борьбе против рабочих и крестьян, в борьбе за право сытых грабить полуголодных.

Буржуазия уже истощила свой ловкий разум, приученный ко лжи и лицемерию, она уже не в силах выдумывать политические и религиозные теории, которые на протяжении многих веков затрудняли умственное развитие крестьян и рабочих. Она просто зовёт назад, к условиям тёмной жизни прошлого, к восстановлению феодальной системы, в которой роль феодалов играли бы банкиры, тресты капиталистов, — зовёт к восстановлению железной системы, ещё более тяжкой, чем средневековье.

История учит нас: многовековое рабство трудового народа утверждалось не только тем, что в руках меньшинства была сосредоточена физическая сила: армия, церковь, полиция, чиновники и т. д., но главным образом тем, что у рабочих и крестьян было отнято право на развитие разума, право учиться, право организации своего трудового опыта в формы искусств и наук. Правом этим пользовались исключительно и только враги народа, паразиты его энергии; вот почему в религиях, философиях — даже в научных теориях буржуазии — так много сознательной и бессознательной лжи, так много наивного и отвратительного лицемерия. Историю человечества писала буржуазия. Живопись она эксплуатировала главным образом как средство иллюстрировать и закреплять в памяти церковные легенды, феодальные, а также империалистские войны, картины королевских, царских праздников, портреты королей, царей, военачальников, богачей или как изображение небывало весёлой и радостной жизни крестьян. И только литература исключительно крупных талантов, зорких людей, почти непрерывно обнажала и освещала трагедии человеческой жизни, ложь, лицемерие, цинизм и бесчеловечие социальных условий. Вот чему учит нас история, как её понял и как рассказал о ней Маркс.

«Библиотека колхозника» хочет быть словесной иллюстрацией «Истории деревни». Она ставит себе целью показать жизнь русского крестьянина в XIX веке, — показать, как эта жизнь отразилась в литературе. В первой книжке этой библиотеки рассказано о крестьянстве как силе, которую феодалы и цари всячески укрощали и воспитывали в терпении, в кротости, связывая эту силу различными законами. Попутно рассказано, как встречало и оценивало эти законы само крестьянство. Оценки эти довольно хорошо утверждают правду старинной пословицы: «Мужик — сер, а разум у него чёрт не съел». Следующие две книжки говорят о феодализме в XIX веке, о том, как торговали людями при крепостном праве. Затем ряд книжек рассказывает о жизни крестьянства, отражённой в литературе дворян и «народников»-разночинцев.

Изображения характеров и типов крестьян, изображения условий их жизни, их взаимных отношений — всё это очень поучительно, а кроме этого перед внимательным читателем должен встать вопрос: почему почти в одно и то же время дворянин и разночинец изображали мужика резко различно? Кроткие Калиныч и Поликушка нравились Тургеневу и Толстому как будто гораздо больше, чем суховатый, разумный Хорь. Л.Толстой изобразил мужика Платона Каратаева, и этот человек долгое время признавался критикой и читателями как типичный русский крепостной крестьянин, раб, но знающий какую-то высшую правду и потому внутренно свободный, не зависимый ни от «власти земли», ни от самодержавной власти царя и помещика, как образцовый, примерный мужик, которому известны только две силы: он — на земле — да незримый, неведомый его бог, будто бы существующий где-то в небе. Вслед за Толстым очень многие литераторы, дворяне и разночинцы, писали мужика по образу и подобию Платона Каратаева. Даже критически настроенный в отношении деревни Глеб Успенский иногда подчинялся внушению литературного образа, созданного Толстым. А Платон Каратаев жил в эпоху войн с Наполеоном, когда вместе с армией Наполеона против царской Москвы шли русские крестьяне западных губерний — Витебской, Смоленской, Могилевской, — мужики, видимо, другого характера, чем Каратаев.

Изображать крестьянство кротким, терпеливым, добрым хотели и умели не только одни русские дворяне: почти одновременно с Тургеневым писали рассказики такие же, как он, о крестьянах в Германии Бертольд Ауэрбах, в Англии — Джордж Эллиот, в Финляндии — за четыре года до появления рассказа Льва Толстого «Хозяин и работник» — появился на такую же тему рассказ одного архитектора и литератора, кажется, Аренсберга. Можно найти и ещё не мало такого единства тем, идей, настроений литераторов XIX века. Это единство особенно заметно в конце XIX века, когда в Германии Поленц, в Бельгии — Лемонье, во Франции — Рене Базен, Эстонье, в Англии — Т.Гарди, в Италии — Джиованни Верга, Грация Деледда, в Испании — Бласко Ибаньес, Пио Бароха и т. д. — всюду литераторы изображали крестьянина человеком, который тяжело обременён каторжной работой на своей ничтожной полоске земли или работой батрака на своего односельца — «мироеда»-кулака, — обременён, задавлен, но — покорён своей тяжкой и жалкой судьбе нищего, который создаёт богачей. Тяжёлая эта жизнь уродливо ограничивает разум человека запросами его нищенского или кулацкого хозяйства, интересами текущего дня, — интересы эти ограничивались сотрудничеством быка с волком.

Большинство литераторов изображало крестьянина по примеру Золя и Мопассана во Франции, а у нас — Решетникова, Ник. Успенского и многих других до Бунина, Подъячева, Вольного — человеком, почти совершенно лишённым общественных чувствований, полуживотным, которое относится к подобным ему, как ко врагам его в борьбе за хлеб, за жизнь. Это грубое, грязноватое, чувственное существо нередко изображалось всё-таки «счастливым в его неведении трагизма жизни, утешенным наивной, но спасительной верой в неизречённую милость бога, не знакомым с разрывающими сердце страданиями мысли, которые испытывает мыслящий человек».

Эта мысль, высказанная в «Замогильных записках» Шатобриана, одного из дворян — идеологов реакции, наступившей после революции 1789–1793 годов, — эта мысль, изложенная более правдивыми словами, имеет целью своей успокоить и утешить людей, испуганных революцией, и она сводится к такому, очень простому смыслу: «Если это животное не учить думать — оно не опасно и не тронет нас».

Литераторы либеральные, «гуманисты», изображая тяжёлую жизнь крестьянства, пытались испугать правительства, они своими книгами говорили крупной буржуазии: «Если не хочешь, чтоб эта тёмная, страшная масса взорвалась и сокрушила тебя — поделись властью с нами, мы найдём средства укротить зверя».

«Наш «народ» не имеет истории», — говорили умники. Они были правы, но не совсем. Крестьянство имело историю, оно её строило, но — не помнило об этом. Оно было почти сплошь безграмотно, а память безграмотных и малограмотных людей — коротка, не обладает той ёмкостью, которая и отличает грамотных от безграмотных. Трудовой народ делал историю, но он не мог записать её, писали историю люди классово чужие и враждебные ему. По этой очень простой причине чернорабочий строитель истории упоминается и рассматривается в исторических книгах только как — иногда — бунтовщик, разрушитель, который мешал хорошим людям спокойно жить. Как строители материальной культуры крестьянин и рабочий в истории отсутствуют.

А именно они строили несокрушимые замки феодалов-дворян, строили города и удивительные храмы, проводили дороги, осушали болота, обрабатывали коноплю, лён, кожу, шерсть, дерево, металлы, обували, одевали, украшали командующий класс. Попутно они создали изумительной мудрости сказки, прекрасные песни, легенды», сатиры на своего врага. Они кормили врага мёдом, враг платил им ядом религии, которая учила: «Несть власти, аще не от бога», «Блаженны кроткие», «Блаженны миротворцы», — учила подлостям кротости, терпения, покорности. Трудовой народ — крестьяне и ремесленники — не только строили и создавали материальную культуру, но, начиная с восстания рабов против римского дворянства, стремились вырвать власть над своей жизнью из рук дворян. «Альбигойские войны» против феодальной римской церкви, восстание «жаков» вокруг Парижа в 1358 году, восстание кузнеца Уота Тайлера, крестьянские войны в Германии 1524–1525 годов, восстание Ивана Болотникова в начале XVII века, Степана Разина при втором царе Романове, бунт Кондратия Булавина при Петре, поход Емельяна Пугачева на Москву — вот главнейшие из битв крестьянства против бояр, дворян, помещиков.

Будь русский «народ» грамотен, он не только помнил бы эти свои битвы с врагом и бесчисленные «сопротивления власти» врага, но он понял бы единство своей судьбы, своих интересов с интересами крестьянства всего мира, — понял бы, как понимают это рабочие, принявшие за руководство жизни своей великое учение Маркса — Ленина — Сталина.

Капиталисты отлично понимают международное — интернациональное — значение работы партии большевиков, и «фашизм» — это попытка европейской буржуазии организоваться для последнего боя за укрепление её бесчеловечной власти над живой рабочей силой мира, над пролетариатом, над рабочими фабрик, заводов, над батраками сёл и деревень. Но организоваться буржуазии в единое целое мешает её неукротимая жадность, как мы видим это на попытке итальянских капиталистов единолично поработить и ограбить абиссинцев, как увидим это на попытке японских капиталистов проглотить Китай.

В то время как привычные грабители мира снова хотят переделить весь мир между собою — наше советское трудовое государство, уничтожив класс паразитов, живущих чужим трудом, объявило мир неделимым. В то время как фашистские страны — Италия, Германия, — растрачивая силы своего трудового народа на подготовку новой всемирной, истребительной войны, низводят народ свой к нищете и голоду — народ страны Союза Советских Социалистических Республик быстро богатеет на зависть грабителям. Никогда за всю историю человечества, никогда и нигде «единство власти и народа» не существовало в таких ярко выраженных и крепких формах, в каких это единство установлено у нас, в Союзе, где каждый честный рабочий и колхозник имеет возможность непосредственного и тесного товарищеского общения с его вождями. И никогда в мире ни один из прославленных историей «вождей народа» не говорил — не смел, не мог сказать — рабочей силе: «Мы учили вас и, в свою очередь, учимся у вас». Иосиф Сталин сказал это, и это — огромная, небывалая, подлинно революционная правда. Вот эта правда и является той силой, которая создаёт такие удивительные взрывы, каково творческое движение, носящее имя Стаханова.

В Союзе Советских Социалистических Республик начато строительство новой истории мира. Чтоб не ошибаться в этом великом деле, не «вливать новое вино в старые мехи», наша молодёжь должна хорошо знать тягостную и суровую историю прошлого, должна понять, что её отечество не ограничивается пределами Союза, а включает в себя весь мир трудящихся.