Онлайн чтение книги Твердая Рука
Глава XXIV. ОТЕЦ И СЫН

Теперь, когда мы посвятили читателя в события, разыгравшиеся в дель Торо, мы продолжим наш рассказ с того эпизода, на котором прервали его. Иначе говоря, мы будем присутствовать при разговоре Огненного Глаза и Твердой Руки. Если читатель помнит, этот разговор начался еще в пирамиде, тотчас же после заседания совета сашемов. Отец и сын, следуя друг за другом, поднялись на вершину левой пирамиды, затем прошли по мосту из лиан, перекинутому на огромной высоте, проникли в правую пирамиду, откуда спустились в нижний этаж, почтительно приветствуемые по пути встречными индейцами. Здесь Огненный Глаз легонько стукнул два раза в дверь, перед которой они остановились. Изнутри прогремел засов, и показавшаяся на пороге молодая служанка пропустила их мимо себя.

Отец и сын мгновенно перевоплотились. Куда девалась их подчеркнутая индейская сдержанность! Всякая натянутость бесследно исчезла, уступив место непринужденности людей, привыкших вращаться в европейском обществе.

– Мария, – обратился Огненный Глаз к индианке, – доложите своей госпоже, что ее сын вернулся.

На этот раз Огненный Глаз отказался от наречия команчей, которым он пользовался до сих пор: распоряжение было отдано на чистейшем испанском языке.

– Но это уж известно сеньоре, ми амо, – ответила молодая девушка.

– Вот как! – удивился Огненный Глаз. – К ней ктонибудь заходил?

– Фрай Серапио; он и сейчас у сеньоры.

– Прекрасно. Доложите о нас, дитя мое.

Девушка поклонилась и порхнула словно птичка за портьеру, но, едва исчезнув, снова появилась и пригласила их войти. Они прошли за портьеру, приподнятую служанкой, и очутились в просторной комнате в четыре окна; в окна были вставлены деревянные рамы с настоящими стеклами – роскошь неслыханная в этих краях! С потолка вдоль окон свисали занавеси из плотной красной камки[69]Камка – шелковая цветная ткань с узором..

Стены комнаты были обиты тисненой кожей, и вся она была обставлена в том хорошем испанском вкусе, секретом которого еще обладают одни лишь родовитые кастильцы. Аналой в углу с висевшим над ним крестом из слоновой кости, пожелтевшей от времени, картины Мурильо и Сурбарана[70]Мурильо Бартоломео – знаменитый испанский живописец XVII века. Сурбаран Франсиско – испанский живописец, современник Мурильо. на евангельские темы придавали этой комнате вид молельни, тогда как удобные диваны, столы, заваленные книгами, и кресла делали ее похожей на гостиную. У серебряной жаровни, в которой догорал ароматный сандал, сидели женщина и монах. Оба были уже не молоды, точнее говоря – приближались к пятидесятилетию.

На женщине был старомодный наряд времен ее молодости. Седина, пробивавшаяся в волосах, несколько глубоких морщин, коснувшихся ее лица, не в силах были уничтожить следы редкой былой красоты. Резко очерченные черты смугловатого лица выдавали в ней представительницу чистой расы ацтеков. Взор черных, чуть раскосых глаз излучал какое-то необыкновенное тепло; лицо дышало добротой; ее худощавая фигура не была еще тронута временем, а красивые руки и ноги были до странности маленькими.

Фрай Серапио представлял собой совершенный тип дородного и представительного испанского монаха; казалось, он сошел с одного из полотен Сурбарана.

При входе мужчин женщина и монах встали со своих мест.

– Добро пожаловать, дорогой сын! – воскликнула женщина, раскрывая сыну свои объятия.

Мы не станем описывать нежную встречу матери и сына, продолжавшуюся несколько минут.

– Простите, падре Серапио, – сказал Твердая Рука, освобождаясь из нежных объятий матери, – но я так давно не целовал свою мать, что никак не мог насытиться ее ласками.

– И целуйте ее на здоровье, – ответил монах. – Ласки матери по крайней мере никогда не оставляют после себя горьких воспоминаний.

– Что это, падре, уже покидаете нас? – обратился к монаху Огненный Глаз.

– После такой долгой разлуки людям хочется побыть наедине и посторонний человек оказывается всегда лишним. К тому же по случаю приезда сюда бледнолицых охотников и трапперов у меня с братией довольно много дела в селении.

– А как обстоят дела с новообращенными? Довольны ими?

Монах печально покачал головой.

– Нет; правда, благодаря вашему покровительству индейцы относятся к нам с уважением, синьор дон…

– Тсс!.. Падре, молчок! – прервал его Огненный Глаз. – Помните: меня зовут Огненным Глазом, и никак иначе.

– Простите, я все забываю, что вы отказались от имени, которое вам дали при крещении. Да, сеньор, миновало то доброе старое время, когда мы так легко обращали индейцев в христианство. С тех пор как мы стали мексиканцами, индейцы перестали верить в могущество испанского бога…[71]Эмар намекает тут на то, что индейцы считали Христа испанским богом и, с тех пор как мексиканцы покончили с владычеством испанцев, перестали верить в его могущество. Да, к слову сказать: у меня к вам серьезная просьба. Донья Эсперанса, с которой я говорил уже об этом, обнадежила меня в том, что вы не откажете.

– Вы как-то мне сказали, падре, что донья Эсперанса всегда приносит вам удачу. Что ж, вероятно, так будет и на этот раз.

– Вот в чем дело, друг мой, – вмешалась в разговор донья Эсперанса, – наш падре просит разрешить ему и еще одному монаху участвовать в готовящейся военной экспедиции.

– Какая странная мысль! А зачем это вам? Надеюсь, вы не собираетесь сражаться в наших рядах, падре?

– Нет, конечно! – улыбаясь, отвечал монах. – Я страдаю отсутствием каких бы то ни было воинственных наклонностей. Но ведь это будет, если я не ошибаюсь, серьезная экспедиция?

– И весьма, – словно отвечая своим мыслям, сказал Огненный Глаз.

– А известно, – продолжал монах, – что в такого рода походах раненых бросают, не оказав им помощи. Ну, вот я и желал бы сопровождать индейских воинов, чтобы оказывать помощь раненым.

– Хорошо, падре, я удовлетворю вашу просьбу; но должен вас предупредить, что вы многим рискуете. А если вы попадете в руки мексиканцев?! Они расправятся с вами как с бунтовщиком. Об этом стоит подумать.

– Думать тут не приходится: либо исполнить свой долг и умереть с честью, либо оказаться подлым трусом. Другого выбора нет. Так, значит, вы разрешаете?

– Разрешаю и благодарю.

– Бог ниспошлет вам за вашу доброту! А теперь да пребудет с вами Господь, а я удаляюсь.

Когда они остались наконец втроем, донья Эсперанса ласково привлекла к себе сына и, усадив его подле себя на низенькую скамеечку из сандалового дерева, отвела своими прелестными руками вьющиеся кудри со лба и долго и внимательно вглядывалась в его лицо.

– Что с тобой, Диего? – произнесла она ласковым голосом, проникнутым нежной материнской заботой. – Ты какойто грустный, выглядишь бледным и утомленным… Вот и в глазах затаилась какая-то мрачная дума. Что случилось?

– Да ничего особенного, дорогая, – ответил он с плохо скрытым смущением. – Я, как всегда, много охотился… ну и устал немного, потому и побледнел.

Она недоверчиво покачала головой.

– Мать, дитя мое, трудно обмануть, – ласково произнесла она. – С тех пор как ты стал мужчиной, я не один раз встречала тебя после возвращения из твоих долгих и, увы, опасных странствий. Иногда ты выглядишь утомленным, иногда больным, но никогда таким грустным и встревоженным, как сегодня.

– Мать!

– Не спорь! Ты все равно не переубедишь меня. Просто ты не хочешь открыться мне. Ну что же! Помоги тебе Бог найти человека, которому ты мог бы поверять свои тайны с уверенностью, что тебя поймут так же хорошо, как я всегда понимала тебя.

– О мать! Ты никогда еще в жизни ни в чем не упрекала меня!

– Потому что, Диего, сегодня ты впервые не позволяешь мне заглянуть в твою душу.

Твердая Рука вздохнул и молча поник головой. Тогда заговорил молчавший до сих пор Огненный Глаз. Мигнув украдкой донье Эсперансе, он подошел к сыну.

– Диего, – сказал он, положив руку на его плечо, – ты еще ни словом не обмолвился о моем поручении.

– Прости меня, отец, – сказал охотник, вскочив на ноги– Я готов дать тебе полный отчет обо всем, что я делал во время своего отсутствия из нашего селения.

– Сядь, сын мой. Мы с матерью разрешаем тебе сесть. Охотник сел и, собравшись с мыслями, начал подробно рассказывать обо всем, что случилось с ним во время его пугешествия.

Мы не станем пересказывать эти приключения, потому что читатель уже знаком с ними. Заметим только, что Огненный Глаз и донья Эсперанса с неослабевающим вниманием и с явным интересом слушали сына два часа. Когда он кончил свой рассказ, мать нежно расцеловала сына, похвалив Твердую Руку за его доблестное и благородное поведение в таких трудных обстоятельствах.

Но Огненный Глаз интересовался другим.

– Значит, – сказал он, – человек, с которым ты прибыл сюда, и есть управитель дона Фернандо де Могюер?

– Да, отец.

Огненный Глаз хлопнул в ладоши, и в комнате появился Ястреб. Старик подошел к молодому вождю и прошептал ему что-то на ухо, а Ястреб понимающе кивнул головой и, почтительно поклонившись, удалился.

– Я приказал Ястребу, – обратился к сыну Огненный Глаз, – отсчитать пятьдесят тысяч пиастров этому человеку, а по векселям мы сами получим в Эрмосильо. Ты хорошо поступил, что привел его сюда: не годится, чтобы честный человек стал жертвой негодяя. Собственно говоря, дело это ничуть не касается нас, но, видишь ли, этот дон Фернандо – мой бывший соотечественник, и я не прочь оказать ему услугу. Отправь сегодня же этого управителя из селения. Дай ему в провожатые Свистуна, Пекари да еще трех-четырех охотников: этого будет более чем достаточно, чтобы отпугнуть бандитов, если бы они вздумали напасть на него. Впрочем, путь его лежит далеко в стороне от Эрмосильо, и вряд ли кому-нибудь придет в голову подстерегать его на этой дороге в асиенду.

– С вашего разрешения, отец, я могу и сам проводить его, – сказал Твердая Рука.

В глазах его сверкнула радость при мысли о возможности снова увидеть хотя бы мельком донью Марианну, но строгий взгляд Огненного Глаза заставил его тут же поникнуть головой.

– Нет, – сказал Огненный Глаз, – ты будешь нужен мне здесь.

– Как вам будет угодно, – с притворным равнодушием отвечал Твердая Рука.

С этими словами он встал со своего места, направляясь к двери.

– Куда ты?

– Исполнить ваш приказ, отец.

– Успеешь. Времени до вечера еще много, а мне надобно поговорить с тобой. Садись.

Сын молча повиновался.

– Как ты назвал эту асиенду, Диего? – после минутного раздумья спросил Огненный Глаз.

– Асиенда дель Торо, отец.

– «Асиенда дель Торо»?.. – произнес Огненный Глаз, делая вид, что роется в своих воспоминаниях. – Постой, постой! Уж не тот ли это замок, что выстроен на месте древней Сиболы?

– Да, отец, так по крайней мере говорят. Донья Эсперанса с тайной тревогой следила за этим разговором. Она ломала себе голову, стараясь отгадать, куда клонит ее муж. Она не могла понять, почему он не оставляет эту жгучую тему, случайно затронутую в их беседе.

– Это, кажется, укрепленный замок? – продолжал Огненный Глаз.

– Да, отец, и даже с зубчатыми башнями.

– Да-да, теперь я припоминаю: это превосходная боевая позиция.

Донья Эсперанса наблюдала за своим мужем со все возрастающим удивлением; его ледяное спокойствие и упрямая настойчивость положительно пугали ее. А он все не унимался.

– Ты бывал когда-нибудь в этом замке?

– Никогда, отец.

– Жаль! Но ты, кажется, знаком с некоторыми его обитателями? Не может быть, чтобы такой дворянин, как этот дон Фернандо де Могюер, не пожелал отблагодарить человека, который спасал несколько раз жизнь его детей…

– Не могу сказать, была ли такая мысль у дона Фернандо, так как сам я никогда не имел чести его видеть.

– Гм! Довольно странно, дон Диего, что ты не попытался познакомиться с ним! Впрочем, все это не имеет скольконибудь важного значения для моих планов.

– Для твоих планов, отец? – удивился Твердая Рука.

– Сейчас ты все поймешь. Дело в том, что мы намереваемся открыть кампанию двумя молниеносными ударами. Прежде всего мы постараемся завладеть Квитоваком, где в настоящее время сосредоточены главные мексиканские силы. Для успеха нашего дела имел бы также огромное значение захват такой мощной позиции, как асиенда дель Торо, расположенная на перекрестке трех дорог: в Эрмосильо, Ариспу и Сонору. Я хотел было поручить это дело тебе. Но у тебя нет заручки в замке, да и самому тебе такая мысль мало, повидимому, улыбается. Что ж, оставим ее. Я пошлю туда Ястреба и Пекари. Эти опытные и хитрые военачальники одним ударом возьмут замок, тем более что обитатели его не ожидают, как видно, нападения и плохо подготовлены к обороне. Что же касается тебя, мой сын, то ты пойдешь со мной в поход на Квитовак. Ну, а теперь ты свободен и можешь удалиться. С тайным ужасом в душе слушал отца охотник. Удрученный его рассказом, Твердая Рука не заметил даже, что отец сам себе противоречит. В самом деле, только что Огненный Глаз притворялся, будто он не знает даже названия асиенды, а теперь говорил о ней с полным знанием дела, обрисовал сыну топографию местности во всех ее деталях, обнаруживая глубокое знакомство с этой позицией. Но Твердая Рука ничего не замечал. Мысль о грозной опасности, которой подвергнется донья Марианна в случае захвата асиенды апачами, ошеломила его.

Огненный Глаз между тем украдкой следил за сыном.

– Прости, отец, – заговорил наконец Твердая Рука, – но я полагаю, что было бы неосторожным поручать такую операцию против замка, расположенного в глубине страны, отряду из необученных военному строю индейцев.

– Вот поэтому-то я и думал о тебе. Ты бы двинулся туда во главе отряда белых охотников и метисов; в качестве бледнолицых вы могли бы незаметно добраться до асиенды. Признаюсь, твой отказ нарушает мои планы, но так как я не хочу принуждать тебя…

– Но я не думал отказываться, отец! -воскликнул молодой человек.

– Вот как!

– Уверяю тебя, отец; напротив, я жажду получить столь ответственное задание.

– Значит, я был введен в заблуждение твоим молчанием и двусмысленными фразами. Итак, ты согласен?

– Я буду счастлив, отец.

– Значит, решено. Отлично! А теперь займись Паредесом – ему пора уже вернуться к своему господину. И смотри, сын мой, никому ни слова о нашем разговоре: слишком важные дела связаны с ним. Поцелуй свою мать и ступай. Молодой человек бросился в объятия доньи Эсперансы, а та, нежно целуя сына, успела шепнуть ему одно слово: «Надейся». Почтительно поклонившись отцу. Твердая Рука удалился.

– Ну как, Эсперанса, – сказал Огненный Глаз, потирая от удовольствия руки, – теперь ты угадываешь, наконец, мои намерения?

– Нет, – кротко улыбаясь, ответила она. – Но мне кажется, я начинаю понимать их…