Онлайн чтение книги В ожидании весны
8

Потом наступила настоящая весна, потом лето, потом опять, как всегда, наступила осень. И осень 1993-го еще очень долгое время не кончалась.

В тот день с утра было очень холодно, но потом к вечеру немного потеплело.

– Как дела? – спросил Тигран, пожимая руку толстому Гарику.

– Так себе, – ответил тот, и они пошли вниз по проспекту Баграмяна к Опере.

Наверное, пойдет снег, подумал Гарик, не слушая болтовню своего друга. Хорошо бы, если пошел снег. Ведь с начала этого года еще снега не было, и снег был бы очень кстати; хотя бы все вокруг стало белым, а то сейчас все серо и грязно… Погода была действительно мерзкой, и от этой самой погоды было тошно на душе. Мокрые улицы, мокрые дома, мокрые деревья – все было мокро и липко. Несмотря на то что уже был декабрь, погода была осенняя. Люди даже останавливались на мгновение и удивлялись: «Почему все еще осень?» Но это была уже не «больная, прекрасная осень» Аполлинера. Теперь она умерла, и от нее веяло отвратительным запахом истлевшего трупа… Грязные автомобили ездили вверх и вниз по улице, действуя на нервы шипением своих колес по мокрому асфальту, и это напоминало о том, что действительно что-то умерло, но все еще дает о себе знать. На улице не было многолюдно, но те, которые были на улице, были хмуры и, как все остальное вокруг, серы и мокры. Подняв воротники своих пальто и плащей и щурясь от холода, они спешили по своим делам, низко опустив головы.

Постепенно темнело, и вскоре стало уже совсем темно. Тигран и Гарик шли к площади Оперы, названой площадью Свободы с 1991 года. До 1920 года на месте нынешнего здания Театра оперы и балета был парк, где стояла церковь Гетсемена – самое старое место паломничества в Ереване. Потом оно было просто площадью Оперы, а после того, как в 88-м она стала местом митингов, площадь снова стала местом паломничества… Теперь там всегда, и днем и ночью последние месяцы было полно народу, а в эти дни – особенно. Каждые полчаса Общенациональное движение сообщало о положении в Карабахе и на границах. Люди на площади стояли и слушали, несмотря на холод. Когда Тигран и Гарик дошли, там стали сообщать, сколько человек было убито в течение последних боев. Тогда и пошел снег. Тигран сказал, что слава богу, что пошел снег, и одна пожилая женщина попросила его помолчать. Потом она объяснила: у нее там, на войне, сын и она хочет услышать все, что говорят. Гарик подумал, что ее сына, наверное, убили, потом удивился своей уверенности.

– Вы получаете от него письма? Он звонит?

– Нет, – ответила пожилая женщина и достала из сумочки платок, чтобы вытереть слезы.

«Значит, ее сына точно убили, – снова подумал Гарик. – Аствац им, почему я так уверен?»

Они еще немного постояли и ушли. Народ все стоял и не собирался расходиться. Они шли молча. Снег все шел, даже усилился и – слава богу! – не таял. Планета замерзла, подумал Гарик и усмехнулся своей этой мысли.

– Когда нам дадут оружие? – спросил он.

– Завтра утром, – неожиданно весело ответил Тигран.

– А когда нас отправят туда?

– Утром и отправят, – еще веселее ответил тот.

Гарик вздохнул.

– Что, не хочется? – съязвил Тигран.

– Хочется, – солгал Гарик. Ему не хотелось. Да и Тиграну тоже, наверное, не хотелось: у Тиграна была Аэлита. У Гарика – Марго.

Они снова помолчали. В Ереване фонари горели через один (тогда еще через один). И не было ощущения, что город с блеском провожает своих героев на смерть. Хотя… Какого…

Все было липко, мокро, несмотря на снег, от которого немного приглушалось шипение колес автомобилей.

Они продолжали идти молча, прислушиваясь, как хрустит под ногами свежевыпавший снег, и это было приятно: снег был чистый и новый.

– Может, зайдем куда-нибудь? Не вечно же мы будем идти, – сказал наконец Тигран.

– Куда?

– Не знаю.

Они остановились. От того, что остановились, стало вдруг очень тихо. Слышно было, казалось, как падает снег, и еще стало вдруг очень тепло. Гарик подумал, что уже четыре дня, с тех пор, как положение в Карабахе и на границах ухудшилось, он не виделся и не говорил с Марго, и ему очень захотелось к ней.

– Пошли к нам, – сказал он Тиграну. – Вернее, в дом великого Манояна. Ты же знаешь, мы переехали к ним. Так легче. В четырехкомнатный «дворец» классика! Так просто легче и дешевле жить одним домом, понимаешь?

– Пошли.

– Ты можешь даже сбегать к Аэлите и вместе с ней приехать к Марго, и мы вчетвером проведем этот последний вечер и, может, ночь. Последняя ночь все-таки.

– Ты гений, Гарик! А как же папаша-классик с августейшей супругой Гретой Георгиевной?

– Уехали. В Цахкадзор. В Дом писателей. Там, говорят, рай. Хотя, скорее всего, там тоже не топят. Мэрико с собой забрали.

Они попрощались, договорившись встретиться в квартире писателя Ара Манояна. Оставшись один, Гарик подумал о том, как он скажет Марго, что завтра утром он уезжает…

Он позвонил три раза (значит, свет был), и Марго открыла ему дверь. Он всегда звонил три раза, и она догадывалась, что это он. Открыв дверь, Марго обняла его. Гарик был весь в снегу и очень приятно пах свежим, новым снегом. Он поцеловал ее.

Гарик вошел и, закрыв за собой дверь, стал снимать пальто. Он ничего не сказал, поднял ее на руки и понес в комнату. Там он сел на диван и положил ее к себе на колени.

– Маргочка, аревс[15]Солнце мое ( арм. )., ты только не волнуйся, хорошо? – Он опять поцеловал ее. – Я записался в ополчение. – Он стиснул в своих сильных руках худые плечи Марго. – Не я один: все записывались, и Тигран тоже записался.

Она хотела было заплакать, но взяла себя в руки и спросила:

– А как же дочь? Тебе не будет совестно, если Мэрико в одиннадцать останется без отца? Ты об этом думал? Ты вообще думал??? Оф… Аэлита знает?

– Не знаю. Кстати, они сейчас будут здесь.

– Кто?

– Тигран и Аэлита.

– Почему же ты молчишь? Я сейчас что-то приготовлю. – Она хотела пойти на кухню, но остановилась на полпути, задумалась и тихо, осторожно спросила: – А… когда вы едете? – Она стояла в дверях комнаты и была прекрасна: высокая, красивая, тонкая, изящная… черноволосая.

– Завтра утром…

Марго ничего не ответила, только прошлась молча по комнате, села на диван, посидела минуту напряженно, не шевелясь, потом уткнулась лицом в спинку дивана и тихо заплакала.

Гарик сказал:

– Что же ты плачешь раньше времени, глупенькая? Меня же еще не убили…

Марго резко встала и побежала на кухню. Гарик хотел было пойти за ней, но тут позвонили в дверь, и он пошел открывать. На пороге стояли Тигран и Аэлита, сплошь покрытые снегом, румяные и, как всегда, веселые, остроумные и язвительные. Они зашли не сразу, а, по своему обыкновению, стали дурачиться.

– Марго, скажи этим идиотам, чтоб они вошли в дом, а то мы потом замерзнем! – закричал Гарик.

Марго тут же галопом прибежала из кухни. Тигран и Аэлита подурачились еще немного и вошли. Аэлита пошла на кухню помогать Марго, а Тигран с Гариком остались в комнате и закурили. Гарик открыл карту.

– Куда нас отправят? – спросил он шепотом.

– Вот сюда. – Тигран показал место на карте. – В самое пекло, где нас обязательно убьют.

Помолчали. Потом Гарик совсем тихо спросил:

– Слушай, а ты Аэлите уже сказал, что мы уже завтра?..

– Нет. Я позвоню ей по телефону уже оттуда.

– Ее хватит удар.

– Ну, нет, – засмеялся Тигран. – Она не такая, как твоя Марго. Аэлита у меня из железобетона.

– А ты знаешь, Марго уже все знает.

– Да? И что?

– О чем это вы тут секретничаете? – спросила Аэлита, внезапно оказавшись за их спинами. Они и не услышали, как она вошла в комнату.

Гарик закрыл карту. Тигран сказал:

– Ни о чем. Просто так. – Он улыбнулся и поцеловал Аэлиту в лоб.

– Кушать подано, господа! Прошу к столу, – сказала Марго.

– А выпить есть что? – спросил Гарик.

– Обязательно. – Марго сделала вид, что улыбается. – Папе на прошлой неделе из Дзорка привезли тутовки. Четыре бутылки! Так что выше голову, солдаты… – Марго осеклась. – Боже, какая я идиотка… – пробормотала она.

– Что это вы встали? Давайте же сядем за стол, а то уже поздно, – сказала Аэлита, которая уже сидела за столом и непонимающе смотрела на своих друзей.

Марго, Гарик и Тигран сели за стол. На часах пробило двенадцать, и Аэлита пожалела, что это не новогодняя ночь…

– Так хочется пораньше встретить Новый год! – сказала она.

– И надеяться, что новый год будет счастливее старого, не так ли? – добавил Гарик и залпом осушил свою рюмку.

И ничего не получалось! Тигран и Гарик решили в эту ночь не киснуть и не говорить о войне и быть веселыми, но ничего не получалось. Аэлита и Марго выпили за здоровье Гарика и Тиграна. Ну что ж, подумал Гарик, пусть так… Но, судя по всему, ваших мужчин самое позднее послезавтра убьют. Потом выпили еще несколько глупых тостов, потом Гарик сказал:

– А давайте выпьем за то, чтобы мы вернулись. – Он улыбнулся.

– Откуда вернетесь? – спросила Аэлита. – Вы куда-то уезжаете? И вообще я не понимаю, почему у вас такое настроение. Вы что, заболели?

Марго посмотрела на Гарика. «Она еще ничего не знает, не так ли?» – говорил ее взгляд. Гарик выпил еще. Тигран посмотрел на свою жену.

– Аэлита, ты помнишь, я тебе говорил, что мы с Гариком собираемся записаться в ополчение? – Он смотрел ей прямо в глаза.

– Да. А что?

– Так вот: мы уезжаем завтра утром…

– Что?..

На улице по-прежнему шел снег, медленный, кажущийся бесконечным снег, и, как будто сговорившись с домами, он опускался на продрогшие их крыши и не таял. По-прежнему грязные авто ездили по улицам города, шипя своими колесами, но их становилось все меньше и меньше, потому что было уже поздно.

На площади Оперы по-прежнему было много людей, и они стояли, окоченевшие, и слушали сообщения о ситуации в Карабахе и на границах, но людей становилось все меньше и меньше, да и сообщений было мало, и они все чаще повторялись. Только уточнялось число убитых.

Марго принесла свечи, потому что электричество вырубили. Марго, Гарик, Аэлита и Тигран сидели молча на диване и смотрели, как от свечей искрятся рюмки и по стенам ползут тени. Марго положила голову на грудь Гарика и отчетливо слышала каждый удар его сердца: оно билось размеренно и спокойно. После того как Тигран сказал все, Аэлита долго плакала, и теперь она уже перестала плакать и, удобно устроившись на плече Тиграна, молчала, иногда прерывая всеобщее молчание тихим всхлипыванием.

Тигран взял гитару и начал что-то тихо наигрывать. Он не хотел петь, хотя и Аэлита попросила его об этом.

Они сидели вчетвером на диване и боялись шевельнуться, боялись оторваться друг от друга, боялись не услышать вдруг, подняв голову, биения сердца того, кто рядом… Их пугала та устрашающая неопределенность, которая была впереди; их пугал страх, ими же не объяснимый, который был, казалось, во всем: в ярко горевших свечах на столе, в тенях, медленно скользящих по стене от фар проезжающих на улице редких автомобилей; в скудной пище, которую они ели; во всей этой темноте и даже в снегу, который еще шел, все усиливаясь и усиливаясь…

Потом дали свет; это было неожиданно (как всегда неожиданно!), и они вздрогнули, но посмотрели друг на друга и улыбнулись. Тигран и Аэлита сообщили, что они идут спать, поскольку утром рано вставать, и советовали то же самое сделать Гарику и Марго (Маргарита предложила им не ехать домой, тем более что метро закрылось уже давно, и заночевать у них). Они ушли в одну из спален, но Марго и Гарик еще долго сидели на диване, и он ей что-то тихо нашептывал на ушко, а она плакала и кивала головой, говорила «обязательно, конечно, как ты скажешь…», и так почти весь остаток ночи.

Утром снег перестал идти, и было все белым-бело: дома, улицы, деревья. Воздух был чистым, и стояла такая тишина, что терпеть, казалось, невозможно было такую тишину.

За завтраком Тигран сказал, что повезет Аэлиту домой и потом – в аэропорт, где они с Гариком и встретятся.

Марго и Гарик опять остались одни.

– А мне спешить некуда, – сказал он, посадив ее к себе на колени. – Мне некуда тебя везти.

Маргарита хотела ответить и сказать что-то очень важное, но тут зазвонил телефон, и она пошла в коридор ответить.

– Алло? Маргош? Это Аэлита! Скажи Гарику, у Тиграна умер отец, сегодня ночью. Он не поедет, слышишь? Скажи Гарику… Тигран обязательно поедет. Но через неделю…

Гарик поехал в сборный пункт, а потом в аэропорт. Там его должен был ждать его школьный друг Арам Назарян (обворожительно-сладко улыбающийся АН), с которым они учились вместе еще в Дзорке. Но Арама не было. Как оказалось потом, АН просто сбежал в Дзорк…

Ровно через неделю Тигран Гаспарян стоял в том же самом аэропорту вместе со всеми и ждал, когда их посадят в вертолет. С тех пор как умер его отец, прошло семь дней, целая неделя. Теперь он был совсем один. Наконец вертолет прилетел, и они вышли из-под навеса. С ними была почему-то какая-то женщина, которую Тигран заметил еще в здании аэропорта, когда покупал сигареты.

Прежде чем сесть в вертолет, они (те, которые должны были лететь этим рейсом) помогли выгрузить гробы с телами убитых и носилки с ранеными. На гробах карандашом были нацарапаны имя, фамилия, год рождения и дата смерти. Вытаскивая из вертолета с каким-то парнем, таким же ополченцем, как и он сам, очередной гроб, Тиграну вдруг показалось, что он прочел на крышке имя Гарика, своего однокурсника и давнишнего друга из Дзорка… Похолодел. Потом понял, что ошибся. Фамилия была другая.

– Это был ваш друг? – спросила пожилая женщина, подходя к Тиграну.

Тигран вздрогнул:

– Нет. Слава богу, нет.

– Это хорошо. Поздравляю вас. А я каждый день приезжаю сюда встречать сына. Мне разрешили… – сказала пожилая женщина.

– И что?

– Слава богу, его среди этих нет.

Разгрузка окончилась, и Тигран, надев рюкзак и перекинув через плечо автомат, сел в вертолет. Дверь захлопнулась, и над головами неистово завертелись винты. Незнакомая женщина стояла чуть поодаль от вертолета и махала Тиграну платком. Вертолет тяжело оторвался (словно жук какой-то) от земли. Тигран вспомнил, что ту пожилую женщину они с Гариком видели неделю назад у Оперы; она слушала сводку последних новостей с «фронта». И еще Тиго подумал о том, что вот уже семь дней от Гарика нет никаких известий.

Ни у кого в Ереване не было каких-либо сведений вообще. Люди знали только то немногое, что сообщали на площади Свободы у Оперы.

В Ереване не знали. В Ереване долго почти никто ничего не знал.

Տէր, ողորմեա՛. Տէր, ողորմեա՛. Տէր, ողորմեա՛.