Онлайн чтение книги Золотая лихорадка
ГЛАВА XV. Отъезд

Везде, не только в Америке, эмигранты-французы почти никогда не имели успеха. Отчего это происходит? Француз храбр до безрассудства, умен, трудолюбив, всегда весел, всегда смеется и поет, философски переносит самые жестокие удары судьбы и беззаботно глядит в глаза будущему. Все это совершенно верно. Но француз не колонист, то есть он всегда и везде, при любых обстоятельствах, остается французом и только им.

Француз, покидая свою родину, не только мечтает, но и твердо уверен в том, что непременно снова увидит ее. Он работает, как вол, затем только, чтобы добыть деньги, которые дали бы ему возможность вернуться в свой родной город или родную деревушку… Куда бы ни занесла его судьба, он всегда смотрит на себя как на путешественника, а не на оседлого жителя… Каково бы ни было его общественное положение, глаза его всегда обращены к Франции — единственной стране, где, по его мнению, можно жить и умереть счастливым.

Справедливо или нет, но французы до такой степени убеждены в превосходстве своей нации над остальными, что ни за что не согласятся поступиться какой-нибудь из своих привычек в пользу народов, среди которых им приходится жить, и смотрят на них, как на низших, не равных себе по уму и развитию. Француз, вращаясь среди людей других национальностей, относится к ним всегда несколько иронически — насмешливая улыбка не сходит с его губ.

Поэтому в большинстве случаев французов за границей не только не любят, несмотря на их добрый, услужливый, чистосердечный и открытый характер, но даже почти ненавидят.

Французская колония в Сан-Франциско, состоящая из случайно собранных в одном месте представителей различных слоев французского общества, которые сторонились друг друга, а иногда даже старались повредить своему же собрату, вместо того, чтобы помогать и поддерживать своих на чужой стороне, не пользовалась уважением со стороны американцев, которые считаются идеальными колонистами. И только отдельные личности своей энергией поддерживали уважение к имени француза.

Экспедиция, которую задумал граф де Пребуа-Крансе, являлась истинным благодеянием для наших несчастных соотечественников, она дала им возможность выйти из страшной нужды, удерживающей их в железных тисках, и, наконец, подняла их в собственных глазах и в глазах остальных авантюристов, которых, по меткому выражению американцев, в эти страны привлекла желтая металлическая лихорадка, yellow mineral fever .

Целью предприятия графа было основать большую французскую колонию, которая послужила бы доказательством того, что французы достойны уважения. Американцы вначале относились с некоторым презрением к этой затее, затем стали смотреть на нее подозрительно, а втайне уже начинали завидовать.

Формирование французского отряда для разработки золотоносных россыпей на землях апачей было самой важной, животрепещущей новостью. В Сан-Франциско об этом только и говорили, особенно волновались искатели приключений, все до единого желавшие принять участие в экспедиции и любыми способами старавшиеся попасть в нее.

Но, как мы уже говорили, граф де Пребуа-Крансе заранее решил, каких именно людей он возьмет с собой, и никаким образом не соглашался изменить раз принятое решение.

Главную роль при отборе кандидатов играла пригодность лиц, желавших попасть в состав отряда, для достижения той цели, к которой стремился граф, нет ничего удивительного, что громадное большинство претендентов получило отказ. Какими же проклятиями осыпали эти неудачники графа! Но он, не обращая внимания на ругань и жалобы, неуклонно стремился к намеченной цели. Когда Валентин наконец прибыл в Сан-Франциско, вербовка была почти окончена, и в состав экспедиционного отряда попали лишь прошедшие жесткий отбор.

Охотник с большим удовольствием выслушал своего друга.

— Да ты, как видно, — заметил Валентин, — не терял времени даром?

— Не правда ли?

— Честное слово! Меньше чем за два месяца ты не только создал золотопромышленную кампанию, но и сформировал отряд. Что еще можно требовать?.. От души поздравляю!..

— Спасибо! Но только не забывай, Валентин, что без твоей помощи все мои труды пропали бы даром… Хотя акционерами в Atrevida , то есть Отвага, — как называется основанное мною общество — вошли самые крупные капиталисты и высокопоставленные люди Мексики, никто из них не дал мне до сих пор ни одного очаво. Все расходы легли на меня одного.

— Ловкий ход, брат!.. Тебе приходится иметь дело с хитрыми лисами, а не с акционерами.

— Тем лучше! Я докажу, как жестоко они ошиблись, не доверяя мне.

— Для них это будет выгодным, но тем не менее мне очень нравится твой способ мести. Но вот что я хотел тебе сказать…

— Что такое?

— В числе твоих акционеров есть влиятельные люди?

— Что ты имеешь в виду под словом «влиятельный»?

— Dame! Такого человека, который по своему общественному положению мог бы оказать известную помощь в борьбе с врагами — а враги у тебя не только будут, но уже наверняка есть и теперь; они всеми силами постараются вредить тебе и, если возможно, даже погубить твое дело…

— Я не боюсь никого.

— Тем лучше.

— Суди сам: в числе акционеров у меня посланник Франции в Мехико, французский консул, губернатор Соноры и много других важных лиц…

— Ты сейчас назвал губернатора Соноры?

— Да.

— А-а!

— Ну?

— Ничего, ничего.

— Ты что-то скрываешь от меня.

— В самом деле, зачем мне скрывать это? Ты знаешь губернатора Соноры?

— Нет. Я слышал, что он колоссально богат, что его зовут дон Себастьян Гверреро и что он генерал.

— И это все?

— Да.

— Так я могу прибавить, что ты его знаешь, хотя и уверен, будто не знаком с ним.

— Не может быть!

— А я говорю, знаком! И даже, судя по твоим словам, оказал ему большую услугу.

— Шутишь! Я никогда не видел его.

— Вот в том-то и заключается ошибка… Ты его не только видел, но даже помог ему отбиться от разбойников, как настоящий странствующий рыцарь, ты ведь очень смахиваешь на него.

— Ничего не понимаю!.. Расскажи все по порядку!

— Я и сам давно жду этого случая. Дело вот в чем: ты спас жизнь ему и его дочери.

— Я! Ты, брат, сошел с ума!

— Боже сохрани! И сам отец, и в особенности молодая девушка, правду сказать, очаровательная, до сих пор с благодарностью вспоминают о тебе.

— Какому дьяволу пришло в голову рассказать тебе такую чепуху?

— Черт возьми! Да мне говорил сам генерал.

— От него я этого никак не ожидал.

— Выслушай, что я тебе скажу, и вспомни хорошенько: три или четыре года назад, при выезде из Гвадалахары…

— Подожди, — перебил его граф. — Как странно! Неужели действительно это тот человек, которого я спас от смерти?

— Странно или нет, но это так.

— А знаешь, это ведь очень и очень может нам пригодиться.

— Да, черт возьми! У нас там влиятельный друг, который защитит от всех видимых и невидимых врагов. Нам покровительствует само небо.

— Я и не подозревал, что у мексиканцев такая хорошая память.

— Мне сдается, что хорошей памятью отличаются скорее мексиканки.

— Это совершенно ничего не значит. Во всяком случае, это очень хорошее предзнаменование.

— Надеюсь, ты воспользуешься этой протекцией?

— При первом же удобном случае.

— Браво! Теперь почти со всеми делами покончено и можно уезжать. Когда ты рассчитываешь отправиться?

— Мне нужно отдать еще кое-какие распоряжения, так что раньше, чем через десять дней, я не могу покинуть Сан-Франциско.

— Я могу быть чем-нибудь полезен?

— Здесь абсолютно ничем, а там — очень многим.

— То есть…

— Ты очень устал?

— От чего?

— Dame! Ну, хотя бы от того, что не слезал с лошади несколько дней.

— Запомни раз и навсегда, что я никогда не устаю, и, пожалуйста, не говори со мной больше об этом.

— Хорошо! В таком случае ты можешь оказать мне услугу?

— Какую?

— Я не могу уехать отсюда раньше, чем через десять дней, повторяю тебе еще раз, но это вовсе не означает, что и тебе нужно сидеть здесь все время. Ты можешь сесть на лошадь завтра утром?

— Что за вопрос!

— Нужно отправиться сушей в Сонору и отвезти три письма, — одно дону Антонио Паво, консульскому агенту в Гуаймасе, другое губернатору Соноры, а третье — одному канадскому охотнику, которого ты, по всей вероятности, найдешь на асиенде дель-Милагро, в окрестностях Тепика.

— Хорошо, я найду его. Это все?

— Да. Надеюсь, ты понимаешь, почему я прошу об этом: я хочу подготовить почву, прежде чем явиться туда.

— Это ты хорошо придумал. Я еду!

— Завтра.

— То есть сегодня утром — сейчас уже два часа пополуночи.

— Ах, черт возьми, совершенно верно. Как незаметно идет время.

— Где я тебя увижу?

— В Гуаймасе.

— Хорошо. Пиши письма, а я с Курумиллой отправляюсь седлать лошадей.

— Ты возьмешь с собой испанца?

— Да, он мне может быть там полезен.

— Как хочешь.

Валентин и Курумилла вышли из комнаты, а Луи принялся за письма.

Валентин, оседлав лошадей, отправился в ту комнату, где спал дон Корнелио. Надо заметить, что испанец оказал охотнику самое упорное сопротивление и только после долгих споров, чуть ли не силой последнему удалось заставить испанца покинуть удобную постель и подняться. Но Валентин не ограничился этим и с той же настойчивостью заставил испанца сесть на лошадь, а затем, оставив его на попечение индейца, отправился в комнату, где занимался корреспонденцией его молочный брат.

Письма были готовы.

Валентин взял их и протянул графу руку:

— До свиданья, брат, желаю успеха! Молочные братья крепко обнялись.

Луи слишком хорошо знал охотника и не стал даже просить его хоть немного отдохнуть. Граф проводил уезжавших до дверей, в последний раз они пожали ему руку, а затем по знаку Валентина пустили лошадей с места в карьер.

Скоро они скрылись во мраке, но стук лошадиных копыт по твердой земле слышался еще довольно долго.

Луи стоял у ворот, пока топот лошадиных копыт не затих совсем, а затем вернулся в свою комнату, говоря про себя:

— Надо быть проклятым Богом, чтобы не иметь успеха с такими преданными друзьями.

Граф проработал всю ночь и, по-видимому, совсем забыл, что ему необходимо отдохнуть.

Солнце уже высоко стояло над горизонтом, а Луи все еще сидел, склонившись над столом, занятый какими-то вычислениями.

Дверь комнаты отворилась, и вошел человек, который уже раньше разговаривал с графом.

Луи повернулся. Довольная улыбка озарила его суровое лицо, когда он узнал вошедшего.

— Добро пожаловать, господин консул, — весело проговорил он, протягивая посетителю руку, которую тот крепко пожал. — Бели бы вы знали, как я рад вас видеть… Вы, наверное, зашли ко мне, чтобы напомнить, что пора завтракать?

— Конечно, дорогой граф, а потом мне нужно еще поговорить с вами.

— Тем лучше. Я подольше задержу вас у себя… садитесь, пожалуйста, и простите, что застали меня в таком виде, но я всю ночь приводил в порядок свои дела… Какой дурак выдумал буквы и цифры!

Консул, так как вновь прибывший был представителем Франции в Калифорнии, улыбаясь, опустился в кресло, и вслед за тем по приказанию графа слуги подали завтрак.

Хозяин и гость с аппетитом принялись уничтожать расставленные на столе кушанья.

— Ну! — сказал через минуту Луи. — Какие вы принесли новости?

— Дурные, — отвечал консул.

— А-а! Честный Джонатан80Так называют североамериканцев в Южной Америке. — Примеч. переводчика. кричит, не правда ли?

— Сильнее, чем когда-либо.

— Вот как! А почему, скажите, пожалуйста?

— Вы можете догадаться и сами.

— Отчасти могу, но все-таки лучше расскажите.

— Вам, конечно, нечего говорить, что вы нажили себе здесь множество врагов.

— Что же с этим делать! Одно только радует, что это произошло не по моей вине.

— Да, это правда! Но враги ваши волнуются, кричат, шумят.

— По какому поводу?

— Pardieu! Они сами хорошенько не понимают, из-за чего… Вы знаете, для того чтобы начать кричать, всегда можно найти причину, и вот теперь все они вопят, что ваша экспедиция не состоится, что у вас нет средств ивы не знаете, как выйти из затруднительного положения, в которое сами себя поставили.

— И это все?

— Нет. Они уверяют еще, что вы наделали массу долгов и вам никогда не удастся расплатиться с ними.

— Так, так.

— Вы понимаете, что подобная клевета производит весьма невыгодное впечатление.

— Pardieu! Конечно.

— Я пришел к вам по делу, дорогой граф. Я не богат, к сожалению, но в настоящую минуту я имею в своем распоряжении двадцать тысяч пиастров. Я тоже состою акционером общества и поэтому считаю себя обязанным помочь вашему делу. И вот я пришел сказать вам… возьмите эти деньги, они вам все-таки пригодятся на что-нибудь.

Граф протянул руку своему гостю.

— Большое вам спасибо! — сказал он с явным волнением, тронутый деликатностью этого благородного и великодушного предложения.

— Да, — продолжал консул, доставая из кармана пачку кредитных билетов. — Необходимо сейчас же заткнуть глотки этим мерзавцам. Вот деньги.

И он протянул деньги графу. Последний с улыбкой тихонько оттолкнул их.

— Вы не так поняли мои слова, господин консул, — возразил он, — я благодарю вас не потому, что принимаю ваше великодушное предложение, но за участие, которое вы принимаете во мне.

— Но… — настаивал консул.

— Большое вам спасибо, повторяю вам еще раз. Все мои долги будут уплачены меньше, чем через час. В настоящую минуту у меня на руках около двухсот тысяч пиастров.

Консул изумленно посмотрел на графа.

— Но вчера?.. — заметил он.

— Да, — перебил его граф, — вчера у меня не было ничего, а сегодня я богат. Я вам сейчас в нескольких словах расскажу, как случилось это чудо.

Когда граф окончил свой рассказ, консул весело пожал ему руку.

— Милостивый Боже! — вскричал он. — Вы представить себе не можете, как вы меня обрадовали. У вас хорошие друзья.

— В числе которых я считаю и вас, господин консул.

— О! Что касается меня, — отвечал тот с тонким юмором, составлявшим отличительную черту его характера, — тут нет ничего удивительного, ведь я состою акционером вашего общества.

После завтрака граф отправился удовлетворить своих кредиторов или, лучше сказать, своих компаньонов, чтобы прекратить дурные толки и заткнуть рты клеветникам.

Наконец-то граф получил возможность приобрести все необходимое, и, если станут нападать на него, он сумеет защитить себя.

Французская печать в Калифорнии проявила в этом случае прекрасный пример патриотизма и независимости — она поддерживала графа не только энергично, но и весьма остроумно.

Мимоходом следует упомянуть еще, что некоторые французские журналисты, которых привела в Сан-Франциско страсть к приключениям, сумели своим благородным и безупречным поведением с честью поддержать репутацию французов и заставить уважать себя. Но важнее всего то, что они геройски устояли против охватившего всех опьянения и всевозможных соблазнов.

Нам очень приятно воздать должную хвалу всем этим труженикам, скромным, честным и талантливым, из которых многие мужественно пали в неравной борьбе с нуждой и лишениями: труд честного журналиста плохо оплачивался в то время.

Граф, не теряя ни минуты, занялся окончательным устройством своих дел и спешил скорее завербовать нескольких недостающих человек.

Прощаясь ночью с Валентином, он сказал, что почти все сборы окончены, через несколько дней он посадит весь отряд на корабль и отправится в путь.

День отплытия французского отряда в Сонору был великим днем для Сан-Франциско.

Североамериканец под своей холодной и сдержанной внешностью скрывает сердце горячее и способное к энтузиазму.

Когда французы сели в шлюпки, которые должны были отвезти их на корабль, отправлявшийся в Гуаймас, все враждебные чувства смолкли как бы по волшебству, и возбужденная толпа, стоя на молу, махала в воздухе шляпами и платками и провожала отъезжающих громкими криками «ура!» и пожеланиями удачи.

Граф, как и подобает, сел в шлюпку последним. Многие из его друзей, в том числе и консул, приехали проводить Луи.

Перед тем как прыгнуть в шлюпку, граф обернулся к ним и, пожимая руку консулу, сказал:

— Прощайте! Или я буду победителем, или Сонора послужит мне могилой.

— До свиданья, друг мой, — отвечал консул, — до свиданья, а не прощайте! Вы победите, я убежден в этом!

— Дай-то Господи! — прошептал Луи, прыгая в шлюпку и задумчиво покачивая головой.

Громкое «ура!» раздалось в толпе. Граф с улыбкой поклонился, и шлюпка отчалила.

Через час белые паруса корабля, увозившего экспедиционный отряд, казались издали крыльями зимородка.

Консул, который до последней минуты оставался на берегу моря, покинул мол и медленными шагами направился домой, говоря про себя:

— Что бы с ним ни случилось, но человек этот никогда не сделается жалким искателем приключений, — он герой! Он гениальнее Кортеса. Вопрос только в том, насколько будет он счастлив.