Онлайн чтение книги Алло, милиция?
Глава 3

– Как всегда… – проворчал участковый, седоусый капитан милиции Говорков, известный на районе как Гаврилыч. – Не Новый год, а день пиротехника, чтоб его! Только школьников распустят на каникулы, начинается баловство. Ладно, гильзы от мелкашки начиняют спичечными головками – хлопнет и всё. Фиг вам, подай карбид да магний! Нет, чтобы культурно, цивильно, съездили на экскурсию в Москву, походили по музеям, по библиотекам…

Аккомпанируя участковому, где-то недалеко один за другим бабахнули два взрывпакета. Из-за угла выскочила собака, сорвавшаяся с поводка. С раскрытой пастью и выпученными от ужаса глазами помчалась в темноту.

Детворе для утоления порывов души почему-то не хватало магазинных хлопушек, рассыпающих конфетти, или бенгальских огней. Под Новый год хотелось сильнее. Как в финальной части прошлогоднего фильма «Тот самый Мюнхгаузен», где Олегу Янковскому принесли целый мешок сухого пороха: рванёт как надо.

Бывало, доморощенные сапёры оставались без пальцев или без глаз. А ещё могли забросить взрывпакет на балкон первого или второго этажа, чисто из хулиганства. Самые изобретательные наполняли бумагой, пропитанной в растворе садовой селитры, корпуса от велосипедных насосов и поджигали. Насос превращался в ракету, она сначала крутилась и ползала по снегу, потом, наткнувшись на препятствие, вдруг взлетала и неслась в случайном направлении, к непередаваемому восторгу автора поделки и его дружков. Буквально вчера к Гаврилычу попал материал по заявлению, что горящая насосная трубка влетела в форточку на третьем этаже и прожгла ковёр гражданке Ивановой. А та – не простая гражданка, в жэке работает и распределяет дефицитные чехословацкие унитазы. Вой такой подняла, что, кажется, содержимое этих унитазов расплескалось на весь район.

– Отстреливай заявителей. Из табельного «макарова», – перебил причитания участкового Лёха Давидович, опер уголовного розыска.

– Громче кричи. Чтоб все слышали. А потом активная гражданка накатает заяву. Получишь и по служебной, и по комсомольской линии.

Сыщик примолк. Они топтались вдвоём на крыльце у входа в гастроном по улице Калиновского, 46. Ничем не примечательный магазин вдруг оказался набит битком. Заведующая позвонила с утра на опорный: пищеторг не выполнил годовой план, и к праздникам подкинули мясного – колбасу «докторскую», как раз для салатов оливье, колбасу «любительскую», сосиски «молочные», а для самых обеспеченных – сервелат по 3 рубля 20 копеек за килограмм. Свиные и говяжьи туши на разруб. Да ещё мандарины. Мало того, особую роскошь ассортименту придали шоколадные конфеты минской фабрики «Коммунарка», обычно отвозимые в Москву и Ленинград. Минску чаще доставался гомельский «Спартак», а в самом Гомеле довольствовались карамельками «Красный Мозырянин».

Говорков отнёс в опорный увесистый пакет, расплатившись по-честному, иначе – взятка. Но привезли много, целый фургон ГАЗ-53. Глазастые бабки заметили, как машина разгружалась со двора. Хватит не только «своим». Страждущие колбасы выстроились в очередь ещё до того, как началась продажа. Как раз по этому поводу два милиционера, старый и молодой, паслись у витрины с обеда и дотемна.

Двумя днями ранее начальник Минского городского УВД приказал для усиления охраны общественного порядка отправить на улицы как можно больше офицеров – в помощь патрульно-постовой службе. Чтоб пугали правонарушителей изобилием милицейских погон и шинелей.

Лёха попал под мобилизацию и честно месил снег вперемешку с грязью на пару с участковым. Пользуясь привилегиями оперативной службы, форму он не надел и ёжился в слегка утеплённой болоньевой куртке да вязаной лыжной шапке. Гаврилыч, заботливо нацепивший вязаный жилет под шинель и тёплые гражданские ботинки вместо сапог, чувствовал себя не в пример лучше. И вообще как дома, вверенный участок он изучил до мелочей.

Сыщик здесь ещё мало кого знал. Он только в текущем году выпустился из Минской высшей школы МВД СССР. По ходатайству начальника МУРа, минского уголовного розыска, получил назначение в столицу республики и койку в общаге с временной пропиской. В городском управлении его обкатали несколько месяцев и отправили в район, «на землю». С напутствием – наберись ума-разума на мелочовке, потом заберём тебя обратно в управление, раскрывать тяжкие.

Поэтому чуть ли не каждый второй житель микрорайона, бежавший в гастроном промышлять колбасу для торжественной встречи Нового, 1982 года (без колбасы вообще 1 января не наступит), здоровался с Гаврилычем, зато игнорировал отиравшегося возле него парня, слегка небритого, ссутулившегося и засунувшего руки в карманы.

Польза от присутствия милиционеров была нулевая. Очередь самоорганизовалась, единогласно проголосовала «в одни руки больше двух кило не отвешивать», и каждый дисциплинированно ждал. Не так, как месяц назад, когда привезли дефицитную красную рыбу, и бойкая дамочка цапнула три вместо положенных двух, а затем принялась защищать добычу, звонко шлёпая рыбьим хвостом по мордасам конкуренток.

Снова что-то бухнуло во дворе ближайшей панельки-пятиэтажки. Наверное, малолетний кулибин несколько часов трудился, спиливая напильником магний с бруска, чтобы секунду наслаждаться эффектом и возмущёнными воплями из форточек в окнах, испуганно задребезжавших от взрывной волны.

– Идём во двор, погоняем пиротехников, – предложил Гаврилыч, поглядывая на часы. – Не ровен час, что-то серьёзное подорвут. Ща как составлю на них протокол!

Участковый сунул руку в планшетку, очевидно, проверяя наличие бланков.

Они сделали всего пару шагов, как предсказание сбылось.

Грохнуло с такой силой, что заложило уши. Взрывная волна толкнула в спины. Лёха матюгнулся от боли. Острое вонзилось под лопатку, пробив тонкую болоньевую ткань.

Шинель капитана оказалась прочнее. Участковый лишь подобрал упавшую форменную шапку с грязного снега и выдернул осколок стекла, торчавший из спины напарника. Тот таращился на магазин.

– Ни хрена себе салют! Погнали!

Опер ломанулся вверх по ступенькам и в дымный проём, где минуту назад светилась неоном витрина с новогодней ёлкой, а сейчас чернела дымная тьма, из которой по одному вываливались оглушённые и растерянные охотники за дефицитом.

– Стой, долбо…трах! – заорал Говорков и бросился к телефону-автомату. Ни в районный отдел, ни в дежурку УВД по номеру 02 он не дозвонился. Матерясь на связь, капитан побежал вслед.

Через минуту Лёха, отчаянно кашляя, вытащил через разбитый витринный проём здоровенного мужика. Спасённый прижимал к себе и не хотел отпускать два нарядных подарочных свёртка – розовый и голубой.

– Брось барахло, ещё накупишься! – гаркнул на него Лёха, но осёкся.

Яркие свёртки оказались комбинезонами, а из-под капюшонов выглядывали детские лица. Очень бледные. И неподвижные…

* * *

«Москвич» ИЖ-412 завелся далеко не сразу. Сержант Вишневецкий затейливо поблагодарил скупое начальство, до сих пор не выбившее для экипажей охраны скоростные «Жигули».

Наконец мотор кашлянул и взревел, чудо ижевских рукодельников вынеслось на улицу. А ведь простому заводскому труженику для покупки этого корыта с болтами приходится стоять в профкомовской очереди. Обычно – лет десять…

– Шестьдесят седьмой, вы где? – протрещала рация.

– Я – шестьдесят седьмой. На Якуба Коласа около Волгоградской. Свернули с Сурганова, – ответил напарник Вишневецкого, младший сержант Борисов. Он едва умещался в машине, отодвинув сиденье назад до упора. – Как приказано, едем на Калиновского, 46, на помощь первомайцам, на взрыв.

– Какого … члена … вы сошли с маршрута?! Сработка в сберкассе напротив политеха! Разворачивайтесь! Опоздаете хоть на секунду, пожалеете, что родились!

– Была ж команда – на Калиновского, – хмыкнул водитель, выкручивая руль.

Теперь многое зависело от того, занесли ли эту команду в журнал. В дежурке протирал задницу молодой и нервный старлей. Мерзкий тип, этот запросто переведёт стрелки и соврёт, будто не приказывал гнать в соседний район. Не привык, что сработка в сберкассе или заводских кассах – дело житейское. Крыса, например, пробежала, датчик или проводку хвостом зацепила. Мы же не в США, где полиции приходится гонять гангстеров, грабящих банки!

«Москвич», расцвеченный синими проблесковыми огнями, словно настоящий полицейский автомобиль, круто развернулся, подпрыгнул на трамвайных рельсах и понёсся по Якуба Коласа в противоположном направлении – в сторону центра. Вишневецкий включил сирену.

Ехать было недалеко, в норматив укладывались в любом случае. Оказалось – не зря. Пока половина милиции города суетилась из-за взрыва у первомайцев, кто-то задумал проверить вневедомственную охрану. У самой сберкассы под тревожно моргающей лампой сигнализации замер жёлто-синий УАЗ, похоже – министерский.

– Завалим их как взломщиков? – предложил Борисов, оскалив зубы в улыбке. – Покажем бдительность.

– Охренел? Всё по уставу: товарищ полковник, экипаж № 67 по сигналу о сработке прибыл. И спинку держи ровнее, они любят показуху. Пошли!

Милиционеры оставили «Москвич» довольно далеко, на проезжей части, чтобы старушка не увязла в сугробах у сберкассы. Шли расслабленно, не доставая оружие. Поэтому потеряли драгоценные секунды.

Из дверей вышли двое, бросив на заднее сиденье объёмные баулы. Вишневецкий едва опомнился, когда те сели в УАЗ и немедленно дали дёру. Оба были в штатском.

– Борисов! Дуй в сберкассу, звони, стереги, чтоб больше ни хрена не сп…дили! Я за ними!

Машина завелась с полоборота, словно почувствовала: сейчас не до шуток, заупрямится – спишут к едреням.

Вишневецкий невольно вспомнил любимый прошлогодний телесериал «Место встречи изменить нельзя», где Высоцкий-Жеглов кричит водителю – жми, а тот сварливо возражает – у вражины мотор вдвое мощнее. У УАЗа не особо больше, чем у «Москвича», но он гораздо крепче и сидит выше.

Грабитель, похоже, думал аналогично. Выписав затейливую кривую по улицам, он углубился в частный сектор Сельхозпосёлка, где разъезженные колеи покрылись коркой льда. Вдобавок присыпанные снегом ямы норовили оторвать колесо вместе с подвеской, а на поворотах «Москвич», обутый во «всесезонную» резину, норовил развернуться на 180 градусов. Задница УАЗа неумолимо отдалялась.

Лихорадочно вращая руль, сержант даже не пытался связаться по рации, безуспешно к нему взывавшей.

Редкие жители посёлка отчаянно прыгали в стороны, уступая дорогу. Со стороны казалось, что группа из двух милицейских машин следует на какое-то особое срочное задание.

Наконец деревенская застройка кончилась. Сумасшедшая гонка привела их в Зелёный Луг. УАЗ влетел во двор, намереваясь проскочить его насквозь, но не вышло: дорогу намертво перегородил мусоровоз.

И только сейчас Вишневецкий осознал, что по самые помидоры влип именно он, а не бандиты. Их – минимум двое. Не исключено – вооружены. Против УАЗа его тарантайка – что детская коляска.

Не приближаясь вплотную к жёлто-синей корме, сержант схватил микрофон рации:

– Я шестьдесят седьмой! Первый! Преследую грабителей по адресу…

Ответом был лишь треск эфирных помех и далёкая перебранка, к нему отношения не имевшая.

УАЗ тем временем развернулся. Его фары устремились навстречу, быстро увеличиваясь. Вишневецкий врубил заднюю передачу и с криком «бля-а-а!!!» вдавил газ до упора. Уйти от удара не успел. Бампер УАЗа, прочный как рельса, впечатался в правый борт. Обречённый «Москвич» отбросило и повалило на левую сторону.

Но УАЗ тоже занесло от удара. Он зацепил стойку для выбивания ковров и перевернулся.

Сержант выполз наружу через проём ветрового стекла. Выглянул из-за машины, тотчас в неё угодила пуля.

Матюгаясь на чём свет стоит, Вишневецкий вытащил «макаров». Искренне пожалел, что нет «калаша». Но строчить очередями в густонаселённом квартале… Он высунулся на миг и тоже пальнул из пистолета.

Жители ближайшего дома, привлечённые воем сирен, могли наблюдать сюрреалистическую картину: внизу валяются две разбитые милицейские машины, из-за них вдруг донеслась яростная стрельба. Мелькнули пистолетные вспышки.

Две группы ментов расстреливают друг друга во дворе жилого дома? Дожили…

* * *

Широкую улицу Калиновского запрудила милиция. Наверное – добрая четверть личного состава УВД. У самого гастронома суетились люди властного, совершенно немилицейского вида. Зона взрыва была оцеплена в два кольца – место происшествия и половина микрорайона Восток-1.

Сквозь оцепление прибывало и убывало начальство. Лишь немногие имели реальную причастность к расследованию. Большинство горкомовских и исполкомовских понаехало, только чтобы зарисоваться, показать личную заботу о советских гражданах. Мол, не сидели в стороне, бдили и радели.

Лёха, сидя на скамейке возле пятиэтажки, размял сигарету промёрзшими пальцами.

– Пробежимся по району?

– Сиди уж. Очередное начальство притащится, будет спрашивать: «А где? А почему?»

Лёха крутнул мёрзнущей головой. Шапка потерялась в дебрях гастронома. Наверное, уже пополнила коллекцию вещдоков. И вопросы начальства отнюдь не согревали.

«Вы установили личности всех свидетелей и потерпевших, покидавших место взрыва?»

«Вы приняли меры к охране места происшествия?»

«Зачем вы вошли в помещение до прибытия взрывотехников?»

«Какие вы проводили профилактические мероприятия по предотвращению несчастных случаев в местах скопления людей? Рапорт с объяснением – мне на стол!»

– Выговор или уволят?

– Выговор, – вздохнул умудрённый опытом капитан. – Наказывать тебя вроде как не за что. И меня. А наказывать надо. Три трупа!

– Четыре трупа… Слышал – кассирша умерла в больнице. От ранений и компрессионной травмы. Женщина-покупатель и два грудных ребёнка.

Естественно, руководство думает не только об установлении обстоятельств, но и о прикрытии задницы. Сейчас место происшествия напоминает киношный павильон для съёмок детективного сериала, горят прожектора. Трупы убраны.

Лёша закрыл глаза.

Недавно сцена выглядела иначе. Потому что были раненые, ползавшие по телам в попытках найти своих, опознать хотя бы по одежде, по сумкам, вытащить наружу – вдруг удастся спасти… Рвал на себе волосы мужик из сорок восьмого дома… Жена его минут десять находилась внутри, погребённая под молочными и кефирными бутылками с рухнувшей витрины. От пожара надышалась отравы, сейчас в больнице, в коме. И вытянут ли её врачи – никому не известно.

Вот и сходили за колбасой.

Было заметно, что у капитана руки по-прежнему дёргаются, хоть столько уже жмуров повидал – и висельников на детских спортплощадках, и утопленников в озере у «Трудовых резервов», и «подснежников» после таяния зимних сугробов, и от домашних разборок. Как бы ни зачерствел, его всё равно пробило.

– Гаврилыч, леденцов хочешь? Я в гастрономе пачку стянул.

– Давай.

Они рассыпали леденцы по карманам и принялись сосать их как дети, думая о своём, вполне взрослом.

– Лейтенант, кончай хреном груши околачивать, – вырвал Лёху из размышлений голос Папаныча, начальника отделения уголовного розыска, непосредственного босса. – Руки в ноги и топай по квартирам. С людьми своими поговори, кто у тебя на связи в районе. Завтра отпишешься. Чем больше бумаги, тем чище зад, понял? Заодно готовь себе мыло и верёвку.

Опер обречённо склонил голову – что уж не понять-то, особенно про мыльно-верёвочный набор.

– Как вопрос формулировать? Что вы знаете о террористическом акте в гастрономе?

Папаныч хватанул его за грудки и встряхнул.

– Думаешь шутки шутить, падла?! Полслова брякнешь мимо кассы – урою! Запомни! Был взрыв карбида в ацетиленовом генераторе, несчастный случай, ложная тревога, серьёзно пострадавших нет, слухи о погибших – клевета. Усёк, бестолочь?

– Я прослежу, – пообещал Говорков.

Затем участковый поплёлся за дом, в том самом направлении, куда собирались до взрыва. Лёха пристроился рядом, как привязанный.

В тёмно-серой пятиэтажке унылого хрущёвского стиля уже в первой квартире оперативника и участкового послали по известному адресу. Оказывается, два раза за вечер ходили-спрашивали о взрыве, вы третьи. Или там что-то вправду серьёзное?

– Нет-нет, неисправный сварочный баллон, витрина побилась, – соврал Лёха и дал задний ход. На улице зло бросил капитану: – Начальства здесь крутилось больше, чем нормальных людей. А о координации не договорились.

Участковый иронично поднял бровь. Мол, ожидал чего-то другого?

– Лёха, вверх пошли, к трём столбикам. Там в доме 54-3 толковый мужик живёт. Побазарим.

У подъезда «столбика» крутились знакомые лица – опера из МУРа. Старший по особо важным, у которого Лёша проходил стажировку на последнем курсе в Высшей школе МВД, опознал воспитанника и сочувственно спросил:

– Твоя земля? Ну, крепись, браток. Всё, что нас не убивает, делает сильнее.

– Понял я. Выживу – пойду работать вместо автомобильного домкрата. Сильный же буду? – Он взъерошил грязные волосы в кокетливом блеске снежинок.

– Кончатся выходные, Алексей, выпишут тебе орден святого Ебукентия с закруткой на спине, и заходи в спортзал УВД. Неделю уже прогуливаешь.

– Если отстранят, на турнике крутись хоть сутки напролёт! – эти слова он произнёс в тёплом подъезде, где слушателем был один Говорков.

Тот не замедлил отозваться.

– Раз городские трутся, они и здесь наверняка опросили. Но им не всё скажут. На восьмом один нормальный мужик живёт, торгаш. О котором я тебе говорил.

– Так нормальный мужик или торгаш?

– Знаешь, среди спекулей тоже нормальные попадаются, – Гаврилыч вызвал лифт. – Если и крутит, то края видит. С понятием человек. Помню, купил он «Жигули» новейшей модели, ВАЗ-2106. Наверное, одна из первых в Минске. На четверть часа около дома оставил, выходит: нет ни магнитолы, ни запасного колеса, на двери выцарапано слово из трёх букв. Если бы просто обворовали – понятно, много сейчас желающих машину раздеть. Чаще залётные, их искать – что грибы на асфальте собирать. А вот слово из трёх букв – точно дело рук местного хулиганья. Я вычислил их за день. И колесо с магнитолой вернули, и родители денег дали на покраску двери. В общем, Бекетов мне на опорный принёс электрическую пишущую машинку «Ятрань». Бесплатно, передачей с баланса на баланс. Начальнику РОВД стуканули, он тут же велел её забрать и себе в приёмной поставить.

– Натрави мелких, чтоб ещё царапнули. Будет вторая пишмашинка.

– Вряд ли, – участковый снял шапку, обнажив несминаемый седой ёжик на макушке, и промокнул влагу платком. – Бекетов гараж купил. У кладбища. Чаще туда отгоняет. Раньше лень ему было.

Лифт остановился. На лестничной площадке, тесной, Лёша заметил, что одна дверь приоткрыта, внутри горел яркий свет.

– Можно, Евгений Михайлович?

Капитан двинулся вперёд, опер шагнул за ним и почувствовал неловкость. В зеркале, занимавшем половину стены прихожей, отражались оба вошедших. Лёха увидел себя и участкового словно со стороны. Невысокий пожилой капитан с тоскливым выражением на лице, в потёртой шинели, само воплощение долгой, но не слишком удачной карьеры. Рядом – парень немного выше, в куртке мешком, с распухшим от соплей курносым носом, озябшие руки оттянули карманы.

– Ваши всё уже записали. Но – проходите. Теперь чего уж там…

Глянув мимо крупной, представительной фигуры Евгения Михайловича, Лёха увидел женщину лет шестидесяти в чёрном платке. Она шагнула в прихожую и начала завешивать это зеркало.

С нехорошим предчувствием опер проследовал за капитаном, не раздеваясь, в зал. Тот ослеплял стандартным советским шиком: дорогим цветным телевизором «Рубин», югославской стенкой с набором хрустальной посуды внутри, хрустальной же люстрой на потолке, коврами на полу и на стене. Но богатство не принесло счастья обитателям этого нескромного жилища.

В центре стола возвышался небольшой фотопортрет в рамке, перехваченный чёрной лентой. Милое женское лицо, совсем не старое. Теперь – мёртвое.

– Не шумите только, – добавил Бекетов. – Я Гришу уложил, пока тёща не пришла. Пусть поспит последнюю ночь, не зная, что его мама…

Голос дрогнул. Мужчина не рыдал, не заламывал руки, был бледен и спокоен, между фразами блеклые губы сжимались в линию, у широких скул перекатывались желваки. На чисто выбритом лице краснел свежий порез.

– Так вы… – догадался Лёша.

– Побывал в треклятом гастрономе. Потому что София упёрлась – ма-а-ма придёт, нужен майонез на салатик. Майоне-ез! – название продукта он произнёс как ругательство, и лейтенант подумал, что человек сейчас сорвётся. Но тот судорожно сглотнул, отчего кадык дёрнулся над воротом зелёной футболки, и взял себя в руки самым буквальным образом – обхватив ладонями плечи. – Сходил бы я сам, но она не согласилась – вдруг не то возьмёшь! Я – с ней, боялся – толкнут. Она два месяца лежала в седьмой на сохранении… Два месяца лежала…

Лейтенант и капитан украдкой переглянулись. Значит, в семье Бекетова оборвалась не одна – две жизни. И порез на лице не из-за бритвы.

– Евгений Михайлович, не знаю, что сказать. Может, вам чем-то помочь?

Вдовец мазнул взглядом по лицу участкового.

– Бытовые вопросы решу сам. Сам. От вас нужна одна помощь – найдите убийцу.

– Нам сообщили, что просто взорвался баллон, оставленный сварщиками… – начал Лёха и примолк, чувствуя, что молотит чушь.

– Да, так решено сообщить. В газетах не будет ни слова о жертвах, чтобы избежать пересудов и паники. Но эксперты нашли остатки электронного устройства. Возможно – от дистанционного взрывателя. И вообще, сварочные баллоны сами по себе не взрываются. Если бы случилась утечка ацетилена, там бы воняло хуже, чем в сортире. Я был в магазине – никаких особых запахов.

Вот почему Папаныч так взвился, когда я брякнул про теракт, догадался Лёха.

– …Это был террористический акт, – припечатал Бекетов. – Погибла моя жена и нерождённый сын. КГБ ищет. Но если они не найдут виновного, дело спустят на тормозах. Есть же официальные ответственные – сварочная бригада, оставившая баллон с карбидом в торговом зале, и заведующая, допустившая торговлю при наличии небезопасного соседства.

– А подрывник, уверившись в своей безнаказанности, совершит новый теракт, – подлил масла в огонь Говорков.

– Да! В КГБ, конечно, работают профессионалы. Но – слишком высокого полёта. Вы ближе к земле, знаете местность, людей. Наверняка что-то раскопаете быстрее. Если от меня нужна какая-то помощь… Гаврилович, вы в курсе.

– За предложение помощи – спасибо, – согласился Лёха. – Пока она нужна только в одном. Вы – человек заметный, мне капитан сказал. Получается, зашли в торговый зал, и кто-то нажал кнопку портативного передатчика. Хотели убить персонально вас, замаскировав под теракт?

Бекетов отрицательно дёрнул головой.

– У меня нет врагов. Во всяком случае – таких, кто хотел бы меня убить.

Их разговор прервал заспанный мальчишка, вышедший из спальни.

– Папа! Я есть хочу. Мамины котлетки ещё остались?

Отец постарался закрыть собой портрет с чёрной полоской.

– Идём на кухню. Конечно, сынок, сейчас покушаешь.

Не прощаясь с ним, оба офицера попятились в прихожую, а оттуда к лифту.

– Гаврилыч! Представь, каково это – кормить ребёнка котлетой, зная, что женщина, их нажарившая, лежит в морге и больше никогда ничего не приготовит?

Тот только шинельными плечами пожал. Что на это скажешь…