Онлайн чтение книги Арсен Люпен против Херлока Шолмса Arsène Lupin contre Herlock Sholmès
Глава вторая. Голубой бриллиант

Вечером 27 марта на авеню Анри-Мартен, 134, в особнячке, оставленном ему в наследство братом полгода тому назад, старый генерал барон д'Отрек, посол в Берлине во времена Второй империи, дремал в своем глубоком кресле, пока компаньонка читала вслух, а сестра Августа клала грелку в кровать и зажигала ночник.

В одиннадцать часов монашенка, в виде исключения собиравшаяся в этот вечер отправиться на ночь в монастырь, чтобы побыть с настоятельницей, позвала компаньонку.

— Мадемуазель Антуанетта, я все закончила и ухожу.

— Хорошо, сестра.

— Смотрите не забудьте, кухарка взяла выходной, вы остаетесь в доме одна с лакеем.

— Не беспокойтесь за господина барона, я, как договорились, лягу в соседней комнате и оставлю дверь открытой.

Монашенка ушла. Спустя некоторое время явился за указаниями лакей Шарль. Барон не спал и ответил сам:

— Все, как обычно, Шарль, проверьте, хорошо ли слышен звонок у вас в комнате. По первому же зову спускайтесь и бегите за врачом.

— Мой генерал, как всегда, беспокоится?

— Я не очень… не очень хорошо себя чувствую. Итак, мадемуазель Антуанетта, на чем же мы остановились?

— А разве господин барон не собирается ложиться?

— Нет-нет, я лягу очень поздно, к тому же прекрасно справлюсь сам.

Однако уже через двадцать минут старик вновь уснул, и Антуанетта на цыпочках удалилась.

В это время Шарль тщательно запирал, как обычно, ставни на окнах первого этажа.

Войдя в кухню, он набросил крючок на дверь, выходящую в сад, а потом прошел в вестибюль, чтобы для верности запереть парадное еще и на цепочку. После чего вернулся в свою мансарду на четвертом этаже, лег и уснул.

Но не прошло и часа, а Шарль вдруг как ошпаренный вскочил с постели: резко зазвенел звонок. Такой настойчивый, долгий, он не прекращался целых семь или восемь секунд.

— Ох, — вздохнул лакей, стряхивая с себя сон, — какая-то новая прихоть барона.

Он натянул одежду, торопливо спустился по лестнице и по привычке постучал в дверь. Ответа не было. Шарль решил войти.

— Что такое, — прошептал он, — света нет… За каким чертом лампу погасили?

И тихо позвал:

— Мадемуазель!

В ответ ни звука.

— Вы здесь, мадемуазель? Да в чем дело? Господину барону плохо?

Вокруг него все та же тишина, такая тяжелая, давящая, что он даже встревожился. Шагнув вперед, он споткнулся о стул. Ощупав его, убедился, что тот опрокинут. И вдруг рука Шарля, шарящая по ковру, натолкнулась на другие предметы; почему-то на полу валялись круглый столик, ширма. В тревоге лакей вернулся к стене и стал пытаться на ощупь найти выключатель. Отыскав наконец, он повернул его.

В центре комнаты, между столом и зеркальным шкафом лежало тело его хозяина, барона д'Отрека.

— Что?.. Как это?! — забормотал он.

Шарль растерялся. Не двигаясь с места, широко раскрытыми глазами глядел он на разбросанные всюду вещи, валявшиеся на полу стулья, большой хрустальный канделябр, расколовшийся на тысячу мелких осколков, часы, брошенные на мраморную каминную полку, — все эти следы ужасной, яростной борьбы. Неподалеку от трупа сверкнул сталью стилет. С острия еще капала кровь. С кровати свисал большой, в кровавых пятнах, платок.

Шарль от ужаса вскрикнул: неожиданно тело барона свело последней судорогой, оно вытянулось, но вновь скорчилось на ковре. Еще одна конвульсия — и все было кончено.

Шарль склонился. Из тонкой раны на шее била кровь, оставляя на ковре черные пятна. На лице застыло выражение дикого ужаса.

— Его убили, — прошептал лакей, — его убили.

И внезапно вздрогнул, вспомнив, что жертв могло быть две, ведь компаньонка легла в соседней комнате! Убийца мог прикончить и ее!

Шарль толкнул дверь в соседнюю комнату: она была пуста. Видимо, Антуанетту похитили, если только она сама не ушла еще до убийства.

Лакей вернулся в комнату барона и, взглянув на секретер, убедился, что он не взломан.

Мало того, на столе, возле связки ключей и бумажника, который барон туда клал каждый вечер, лежала груда золотых монет. Шарль схватил бумажник и осмотрел его содержимое. В одном из отделений лежало тринадцать банкнот. Он сосчитал: тринадцать стофранковых купюр.

Это было сильнее его: инстинктивно, механически, словно голова не ведала о том, что творила рука, он вынул тринадцать банкнот, запихал их в карман, а потом, сбежав по лестнице, откинул крючок, снял цепочку, захлопнул за собой дверь и бросился в сад.

Но Шарль был честным человеком. Едва захлопнув калитку, от свежего ветра и капель дождя в лицо он опомнился. И, осознав, что наделал, пришел в ужас.

Мимо проезжал фиакр. Шарль крикнул вознице:

— Эй, друг, поезжай в полицию и привези комиссара… Галопом! Здесь человека убили!

Кучер стегнул лошадь. А Шарль, сочтя за лучшее вернуться в дом, не смог этого сделать: ведь он сам запирал ворота, а снаружи они не открывались.

И звонить не было смысла, в особняке никого больше не оставалось.

Тогда он начал ходить вдоль садов, окаймлявших авеню со стороны Мюэт веселым бордюром аккуратно подстриженных зеленых кустов. И лишь спустя час дождался наконец комиссара и смог рассказать о том, как было совершено преступление, а заодно и передать тринадцать банковских билетов.

Потом стали искать слесаря, который с превеликим трудом отомкнул калитку и парадную дверь.

Комиссар поднялся наверх и, бросив в комнату взгляд, вдруг обернулся к лакею:

— Вы же говорили, что в комнате все было вверх дном.

Шарль, казалось, так и замер на пороге: вся мебель стояла на своих обычных местах. Круглый столик красовался между окнами, стулья располагались вокруг стола, а часы заняли свое место посредине каминной полки. Осколки канделябра куда-то пропали.

— А труп?.. Господин барон… — только и мог выговорить он.

— Действительно! — воскликнул комиссар. — Где же жертва?

Он подошел к кровати. Под широким одеялом покоился генерал барон д'Отрек, бывший посол Франции в Берлине. Широкий генеральский плащ, украшенный почетным крестом, накрывал тело.

Лицо было спокойно, глаза закрыты.

— Кто-то приходил, — забормотал лакей.

— Каким образом?

— Не знаю, но кто-то приходил, пока меня не было. Вон там, на полу, валялся маленький стальной кинжал. И потом тут еще был окровавленный платок… Нет больше ничего… Все забрали… И навели порядок.

— Но кто?

— Убийца!

— Все двери были заперты.

— Значит, он оставался в доме.

— Тогда он и сейчас еще здесь, ведь вы все время были на тротуаре!

Лакей подумал, потом медленно произнес:

— Правда… правда… не отходил от ограды… И все же…

— Скажите, кого вы видели последним у барона?

— Компаньонку, мадемуазель Антуанетту.

— А где она?

— Раз постель ее не разобрана, по-видимому, воспользовалась отсутствием сестры Августы и тоже ушла. Оно и понятно, девушка молодая, красивая.

— Но как она вышла?

— Через дверь.

— Ведь вы же сами заперли на крючок и цепочку!

— Так это было позже! Она тогда, должно быть, уже ушла.

— И преступление совершилось после ее ухода?

— Конечно.

Обыскали весь дом сверху донизу, облазили чердаки и подвалы, но убийца, видимо, сбежал. Как? В какой момент? Он ли или сообщник счел за лучшее вернуться на место преступления, чтобы уничтожить то, что могло на него указать? Все эти вопросы мучили служителей правосудия.

В семь часов появился судебный медик, в восемь — шеф Сюртэ. За ними — прокурор Республики и следователь. Особняк так и кишел агентами, журналистами, приехал и племянник барона д'Отрека, члены его семейства.

Снова искали, изучали положение трупа по показаниям Шарля, допросили, как только она пришла, сестру Августу. Безрезультатно. Разве что сестра Августа удивилась, что исчезла Антуанетта Бреа. Она сама наняла девушку две недели назад, у той были отличные рекомендации, и монашенка отказывалась верить, будто компаньонка могла бросить оставленного на ее попечение больного и сбежать на ночь глядя.

— К тому же, в таком случае, — уточнил следователь, — она должна была бы уже вернуться обратно. Значит, придется выяснить, что же с ней стало.

— Мне кажется, — вставил Шарль, — ее похитил убийца.

Разумная гипотеза, к тому же подтвержденная некоторыми обстоятельствами.

— Похитил? Очень даже вероятно, — изрек начальник Сюртэ.

— Это не только невероятно, — вдруг возразил кто-то, — но и полностью противоречит фактам, результатам расследования, короче, противоестественно.

Это было сказано таким резким тоном, что все сразу узнали Ганимара. Ему одному было простительно выражаться столь непочтительно.

— Ах, это вы, Ганимар? — удивился господин Дюдуи, — а я вас и не заметил.

— Я здесь вот уже два часа.

— Значит, вы все-таки заинтересовались чем-то, что не имеет отношения к лотерейному билету номер 514, серия 23, к делу на улице Клапейрон, к Белокурой даме и Арсену Люпену?

— Ха! Ха! — проскрипел старый инспектор, — я вовсе не уверен, что в занимающем нас деле Люпен ни при чем… Так что оставим пока, до новых распоряжений билет номер 514 и посмотрим, в чем тут дело.

Ганимар вовсе не был из тех знаменитых полицейских, чьи методы составляют отдельную школу, а имя навсегда остается в анналах юриспруденции. Ему не хватало тех гениальных озарений, коими славятся Дюпоны, Лекоки и Шерлоки Холмсы. Тем не менее инспектору были присущи многие отличные качества, такие, как наблюдательность, проницательность, упорство, а в некоторых случаях даже и интуиция. К достоинствам его можно было отнести то, что в работе он абсолютно ни от кого не зависел. Ничто не влияло на Ганимара, не смущало его покой, если, конечно, не считать какого-то завораживающего действия, оказываемого Люпеном. Но, как бы то ни было, в то утро он показал себя с блестящей стороны, любой судья одобрил бы такую помощь следствию.

— Во-первых, — начал он, — следовало бы попросить Шарля уточнить один пункт: все ли разбросанные или перевернутые вещи, которые он видел сначала, заняли потом свои обычные места?

— Абсолютно все.

— Следовательно, разумно будет предположить, что к ним прикасался человек, знакомый с их местоположением.

Такое замечание просто поразило всех присутствующих. Ганимар продолжил:

— Еще один вопрос, господин Шарль… Вас разбудил звонок… Как вы решили, кто вам звонит?

— Да черт возьми, господин барон же!

— Ладно, но когда именно он мог позвонить?

— Ну, после борьбы… перед смертью.

— Невозможно, ведь вы обнаружили его лежавшим без движения на расстоянии более чем четырех метров от кнопки звонка.

— Ну, значит, он позвонил во время борьбы.

— Невозможно, поскольку, как вы сами сказали, звонок был долгим, упорным и продолжался около восьми секунд. Не думаете же вы, что противник позволил бы ему спокойно звонить?

— Тогда еще раньше, как только на него напали.

— Невозможно, так как вы говорили, что от звонка до того момента, как вы вошли в комнату, прошло самое большее три минуты. Значит, если барон позвонил раньше, то убийце, для того, чтобы сразиться с ним, заколоть, дождаться агонии и сбежать, необходимо было уложиться в эти самые три минуты. Повторяю, это невозможно.

— И все-таки, — вмешался следователь, — кто-то звонил. Если это не барон, так кто же?

— Убийца.

— Зачем?!

— Не имею представления. Но, по крайней мере, то, что он позвонил, доказывает его осведомленность о том, что звонок проведен в комнату лакея. Кто мог знать об этом? Только тот, кто сам жил в доме.

Круг возможных подозреваемых все сужался. Всего несколькими быстрыми, точными, логичными фразами Ганимар настолько ясно и правдоподобно изложил свою версию, что следователю ничего не оставалось, кроме как заключить:

— Одним словом, вы подозреваете Антуанетту Бреа.

— Не подозреваю, а обвиняю.

— Обвиняете в сообщничестве?

— Я обвиняю ее в убийстве генерала барона д'Отрека.

— Это уж слишком! Какие у вас доказательства?

— Прядь волос, обнаруженная мною зажатой в кулаке жертвы, он ногтями буквально вдавил их в кожу.

Ганимар показал волосы: они были сверкающе-белокурого оттенка, как золотистые нити. Шарль прошептал:

— Да, это волосы мадемуазель Антуанетты. Тут не ошибешься.

И добавил:

— И вот еще что… Мне кажется, что этот нож… ну, который потом исчез… кажется, это был ее нож. Она им страницы разрезала.

Наступило томительное, долгое молчание, как будто преступление от того, что было совершено женщиной, стало еще более ужасным. Следователь принялся рассуждать:

— Допустим (хотя пока у нас еще мало информации), что барон был убит Антуанеттой Бреа. Но требуется еще и объяснить, каким образом удалось ей выйти после совершения преступления, потом вернуться обратно после ухода Шарля и, наконец, снова бежать еще до прихода комиссара. Каково ваше мнение на этот счет, господин Ганимар?

— Никакого.

— Как же так?

Похоже было, Ганимар смутился. Затем с видимым усилием произнес:

— Все, что я могу сказать: здесь используются те же методы, как и в деле лотерейного билета, перед нами все тот же феномен, который мы можем назвать способностью исчезать. Антуанетта Бреа появляется и исчезает в этом особняке столь же таинственным образом, как и Арсен Люпен, когда проник в дом мэтра Детинана, а затем улетучился оттуда вместе с Белокурой дамой.

— Какой же вывод?

— Вывод напрашивается сам: нельзя не заметить по меньшей мере странное совпадение — сестра Августа нанимает Антуанетту Бреа ровно двенадцать дней назад, то есть на следующий день после того, как от меня ускользнула Белокурая дама. И во-вторых, у Белокурой дамы волосы точно такого же оттенка, с точно таким же золотистым металлическим блеском, как и те, что мы нашли.

— Таким образом, по-вашему, Антуанетта Бреа…

— Именно Белокурая дама.

— И следовательно, оба преступления — дело рук Люпена?

— Думаю, да.

Вдруг раздался смех. Шеф Сюртэ веселился от души.

— Люпен! Всегда и везде Люпен! Только Люпен!

— Он там, где он есть, — обиженно отчеканил Ганимар.

— Нужна же хоть какая-то причина его возможного присутствия, — заметил господин Дюдуи, — а в нашем случае причина-то как раз и не ясна. Секретер никто не взламывал, бумажник не украли. Даже золото и то осталось на столе.

— Пусть так, — воскликнул Ганимар, — но знаменитый бриллиант?

— Какой еще бриллиант?

— Голубой бриллиант! Знаменитый бриллиант, служивший украшением французской королевской короны, который затем герцог д'А… передал Леониду Л…, а после смерти Леонида Л… выкупил барон д'Отрек в память о страстно любимой им знаменитой актрисе. Такие вещи прекрасно известны мне, как старому парижанину.

— Если так, — заметил следователь, — коль скоро мы не найдем голубой бриллиант, станет ясной причина убийства. Вот только где искать?

— Да на пальце господина барона, — ответил Шарль. — Он носил голубой бриллиант на левой руке и никогда с ним не расставался.

— Я видел эту руку, — заявил Ганимар, подходя к покойному, — смотрите сами, здесь только простое золотое кольцо.

— А с тыльной стороны ладони? — подсказал лакей.

Ганимар разжал сцепленные пальцы. Действительно, перстень был повернут оправой внутрь, и в этой оправе сверкал голубой бриллиант.

— Ах, черт, — ошеломленно прошептал Ганимар, — теперь я уже ничего не понимаю.

— Значит, не будете больше подозревать Люпена? — хихикнул господин Дюдуи.

Ганимар помолчал, размышляя, прежде чем возразить нравоучительным тоном:

— Именно когда перестаешь что-либо понимать, начинаешь подозревать Люпена.

Таковы были первые результаты расследования, проведенного на следующий день после этого странного убийства. Туманные, противоречивые версии, и в дальнейшем следствие не внесло ни ясности, ни логического объяснения. Нельзя было сказать ничего определенного о таинственных появлениях и исчезновениях Антуанетты Бреа, равно как и Белокурой дамы, и так и не удалось узнать, кто была это загадочное создание с золотистыми волосами, совершившее убийство барона д'Отрека и не пожелавшее снять с его пальца знаменитый бриллиант из французской короны.

И поскольку росло любопытство к этой драме, она представлялась уже в глазах толпы каким-то величайшим преступлением.

Наследники барона д'Отрека только выиграли от подобной огласки. Они устроили в особняке на авеню Анри-Мартен выставку вещей и мебели, предназначенных к продаже с аукциона в зале Дрюо. Мебель вовсе не была старинной, да и не отличалась изысканным вкусом, вещи не представляли никакой художественной ценности, но… в центре комнаты на возвышении, покрытом гранатовым бархатом, под стеклянным куполом, охраняемый двумя агентами, мерцал голубой бриллиант.

Великолепный, огромный бриллиант, несравненной чистоты и такой голубой, как отражающееся в прозрачной воде голубое небо, как сверкающее голубизной белое белье. Им любовались, приходили в восторг… и тут же с ужасом взирали на спальню жертвы, на то место, где совсем недавно лежал распластанный труп, на паркет, с которого убрали окровавленный ковер, и особенно на стены, на толстые стены, сквозь которые удалось пройти преступнице. Люди проверяли, не вращается ли мраморная каминная доска, не скрывается ли в лепнине зеркал какой-нибудь механизм, открывающий потайной ход. И представляли себе разверстые стены, глубокие подземные ходы, выходы в сточные колодцы, катакомбы…

Продажа бриллианта состоялась в зале Дрюо. Давка была невообразимая, и аукционная горячка буквально доходила до безумия.

Там была вся парижская публика, любители больших распродаж, покупатели и те, кто делает вид, будто может что-то купить, биржевые дельцы, артисты, дамы из всех слоев общества, пара министров, итальянский тенор, даже изгнанный король, который, желая упрочить свой кредит, соизволил весьма значительным тоном, хотя голос и дрожал, назвать сумму в сто тысяч франков. Сто тысяч франков! Напрасно он беспокоился. Итальянский тенор тут же рискнул ста пятьюдесятью тысячами, а член общества французов выкрикнула: «Сто семьдесят пять!»

Однако, когда сумма дошла до двухсот тысяч франков, претенденты на покупку стали понемногу рассеиваться. На двухсот пятидесяти пяти их осталось только двое: крупный финансист, король золотых приисков Эршман и графиня Крозон, богатейшая американка, чья коллекция бриллиантов и драгоценных камней получила всеобщую известность.

— Двести шестьдесят тысяч… Двести семьдесят… двести семьдесят пять… восемьдесят… — выкрикивал распорядитель аукциона, поочередно поглядывая на обоих претендентов. — Двести восемьдесят тысяч, мадам… Кто больше?

— Триста тысяч, — шепнул Эршман.

Наступила тишина. Все глядели на графиню де Крозон. Та, улыбаясь, хотя бледность лица выдавала ее волнение, поднялась и оперлась руками о спинку впереди стоящего стула. Она знала заранее, да и никто из присутствующих не сомневался, что поединок неизбежно закончится в пользу финансиста, чьи капризы легко могло удовлетворить полумиллиардное состояние. И все-таки графиня произнесла:

— Триста пять тысяч.

Снова стало тихо. Все взгляды повернулись к золотодобытчику в ожидании его слова. Ну вот сейчас он набавит, причем по-крупному, даст окончательную цену.

Однако ничего подобного не произошло. Эршман даже не пошевелился, впившись глазами в зажатый в правой руке листок бумаги, а левой скомкал обрывки какого-то конверта.

— Триста пять тысяч, — повторил распорядитель. — Один… Два… Еще есть время… Кто больше?.. Повторяю… Раз… Два…

Эршман не реагировал. Во вновь наступившей тишине раздался удар молотка.

— Четыреста тысяч, — вдруг завопил Эршман, будто этот звук вывел его из оцепенения.

Но поздно. Продажа с торгов совершилась.

Все кинулись к нему. Что произошло? Почему раньше не назвал свою цену?

Он только лишь смеялся.

— Что произошло? Да сам не знаю. Отвлекся вдруг на какую-то минуту.

— Как это возможно?

— Да вот принесли тут письмо.

— Это из-за него?

— Отвлекся на минутку.

В зале был и Ганимар. Он видел, как продавалось кольцо, и подошел к одному из посыльных.

— Вы передавали письмо господину Эршману?

— Да.

— А от кого?

— От одной дамы.

— Где она?

— Где? Вон там, в густой вуали.

— Та, что уже выходит?

— Да.

Ганимар кинулся к дверям за дамой, которая в тот момент спускалась по лестнице. Он побежал следом, но у самого входа не смог быстро пробраться сквозь толпу. Выскочив наконец на улицу, он понял, что она исчезла.

Тогда Ганимар, вернувшись обратно, подошел к Эршману, представился и стал расспрашивать о письме. Тот передал его ему. На листке бумаги незнакомым финансисту почерком кто-то торопливо нацарапал карандашом: «Голубой бриллиант приносит несчастье. Вспомните об участи барона д'Отрека».

Однако на этом приключения голубого бриллианта не закончились. Он приобрел известность благодаря убийству барона д'Отрека, а затем происшествию в зале Друо, но поистине всеобщую славу получил лишь полгода спустя. Ведь как раз следующим летом у графини де Крозон похитили с таким трудом приобретенную драгоценную вещицу.

Напомню об этой любопытной истории, чьи драматические, волнующие повороты в то время всецело занимали наши умы. Лишь сегодня мне позволено пролить свет на некоторые обстоятельства этого дела.

Вечером 10 августа в салоне великолепного замка Крозонов, что возвышается над бухтой Сены, собрались гости. Звучала музыка. Сама графиня села за рояль, положив на тумбочку возле инструмента свои кольца, в том числе и перстень барона д'Отрека.

Час спустя граф удалился в свои апартаменты. Его примеру последовали и оба кузена д'Андель. В гостиной оставались лишь австрийский консул господин Блейхен с супругой и задушевная подруга графини де Крозон мадам де Реаль.

Шла беседа. Потом графиня погасила большую лампу на столе. Господин Блейхен погасил две лампы, стоявшие на рояле. На какое-то мгновение комната погрузилась в полную темноту, затем консул зажег свечу, и все трое разошлись по своим спальням. Однако, едва придя к себе, графиня вспомнила о кольцах и отправила за ними горничную. Та принесла их с тумбочки и разложила на каминной полке. Графиня и не подумала на них взглянуть. Но на следующее утро обнаружила пропажу перстня с голубым бриллиантом.

Пришлось рассказать все мужу. Мнение супругов было единодушным: горничная вне подозрений, значит, кражу мог совершить лишь господин Блейхен.

Граф вызвал главного комиссара Амьена, который завел дело и организовал негласное пристальное наблюдение за господином Блейхеном с тем, чтобы помешать тому продать или вывезти из страны драгоценность.

День и ночь полицейские сторожили дом.

Так, без каких-либо происшествий прошло две недели. В конце концов господин Блейхен собрался уезжать. В этот день против него было выдвинуто обвинение. Комиссар дал приказ обыскать его вещи. В маленькой сумочке, ключ от которой консул всегда носил с собой, был найден флакон с зубным порошком, а в нем — кольцо!

Госпожа Блейхен упала в обморок. Супруга ее тут же взяли под арест.

Читатель помнит, какой системы защиты придерживался обвиняемый. Он утверждал, что кольцо из мести было подброшено ему графом де Крозон. «Граф груб, он мучает свою жену. Я долго беседовал с нею и советовал развестись. Узнав об этом, граф решил отомстить. Он сам взял кольцо и засунул его в мой туалетный несессер». Однако граф и графиня упорно продолжали утверждать свое. Обе эти версии были одинаково возможны, одинаково вероятны, оставалось лишь выбрать одну из них. Ни единого доказательства, способного поколебать чашу весов, ни с той, ни с другой стороны. Так, в переговорах, поисках и догадках прошел целый месяц, однако ничего определенного не прибавилось.

Устав от шума, поднявшегося вокруг этого дела, убедившись в том, что им не удастся представить хоть какое-нибудь доказательство, подтверждающее их обвинения, господа де Крозон потребовали, чтобы из Парижа прислали полицейского, способного распутать этот клубок. К ним направили Ганимара.

Целых четыре дня старик главный инспектор что-то вынюхивал, выглядывал, облазил весь парк, вступал в долгие переговоры с горничной, шофером, садовниками, даже почтовыми служащими из ближайшего отделения, осмотрел апартаменты, которые занимали Блейхены, кузены д'Андель и мадам де Реаль. И наконец однажды утром, даже не простившись с хозяевами, внезапно уехал.

Однако неделю спустя от него пришла телеграмма:

«Прошу прибыть завтра в пятницу, в пять часов вечера в кафе „Японский чай“ на улице Буасси-д'Англа. Ганимар».

В пятницу, ровно в пять, графский автомобиль затормозил у дома 9 по улице Буасси-д'Англа. Ожидавший на тротуаре инспектор, не пускаясь в объяснения, проводил их на второй этаж кафе.

В зале сидели двое мужчин. Ганимар представил их:

— Господин Жербуа, преподаватель версальского лицея, у которого, как вы помните, Арсен Люпен украл полмиллиона, и господин Леонс д'Отрек, племянник и единственный наследник барона д'Отрека.

Все четверо сели. Спустя несколько минут к ним присоединился и пятый, шеф Сюртэ.

Господин Дюдуи был сильно не в духе. Поздоровавшись, он обратился к своему подчиненному:

— В чем дело, Ганимар? Мне в префектуре передали, что вы звонили. Что-нибудь серьезное?

— Очень серьезное, шеф. Не пройдет и часа, как именно здесь произойдет развязка некоторых событий, которым я немало поспособствовал. И мне казалось, что ваше присутствие необходимо.

— Равно как и присутствие Дьези и Фоленфана. Я видел их внизу, у дверей.

— Да, шеф.

— Да что у вас такое? Будете кого-нибудь арестовывать? К чему весь этот цирк? Давайте-ка, Ганимар, объясните все по порядку.

Ганимар помолчал с минуту, а затем, с явным желанием поразить слушателей, объявил:

— Прежде всего я утверждаю, что господин Блейхен не виноват в краже кольца.

— О! — воскликнул господин Дюдуи, — это всего лишь слова, за которые придется отвечать.

А граф поинтересовался:

— Именно к этому… открытию и привели все ваши поиски?

— Нет, месье. Через день после кражи трое из ваших гостей, совершая автомобильную прогулку, случайно оказались в городе Креси. Пока двое из них осматривали знаменитое поле сражения, третий поспешил на почту и отправил оттуда перевязанную и запечатанную по всем правилам коробочку, оценив ее содержимое в сто франков.

— Это вполне естественно, — заметил граф де Крозон.

— Возможно, вам покажется менее естественным, что этот человек вместо того, чтобы указать свое настоящее имя, назвался Руссо, а получатель, некий господин Белу, проживающий в Париже, съехал с квартиры в день получения посылки, другими словами, бриллианта.

— Речь идет, — спросил граф, — об одном из моих кузенов д'Андель?

— Эти господа тут ни при чем.

— Значит, мадам де Реаль?

— Да.

— Вы обвиняете мою подругу мадам де Реаль? — удивленно вскричала графиня.

— Ответьте только на один вопрос, мадам, — попросил Ганимар. — Мадам де Реаль была с вами в день покупки голубого бриллианта?

— Да, но мы были не вместе. Она пришла туда одна.

— Она советовала вам купить кольцо?

Графиня задумалась, припоминая.

— Да… действительно… кажется, именно она первой о нем заговорила.

— Смотрите сами, мадам. Вы только что сказали, что мадам де Реаль первая заговорила с вами о кольце и советовала его приобрести.

— Но… моя подруга неспособна…

— Прошу извинить, мадам де Реаль — лишь ваша случайная знакомая, а вовсе не задушевная подруга, как писали газеты. Это и отвело от нее подозрения. Вы же познакомились с ней только этой зимой. Хочу сообщить вам, что все рассказанное ею о своем прошлом, друзьях — неправда. Мадам Бланш де Реаль не существовала до вашей с ней встречи и больше не существует теперь.

— Ну и что?

— Как ну и что? — удивился Ганимар.

— Вся эта история очень любопытна, но нисколько не продвигает нас в деле о краже. Если бы мадам де Реаль взяла кольцо, что абсолютно не доказано, зачем бы ей прятать его в зубной порошок господина Блейхена? Раз уж люди берут на себя труд выкрасть голубой бриллиант, так не для того же, чтобы избавиться от него? Ну что вы на это скажете?

— Я-то ничего, ответ может дать только сама мадам де Реаль.

— Значит, она все-таки существует?

— Существует… не существуя. Короче, дело обстоит так. Три дня назад я просматривал, как обычно, газету и мне на глаза попался список постояльцев гостиницы «Бориваж» в Трувиле. И там фигурировала мадам де Реаль. Излишне говорить, что тем же вечером я уже был в Трувиле и беседовал с директором гостиницы. По описанию и некоторым собранным мною признакам эта мадам де Реаль была именно тем лицом, которое я разыскиваю, однако к тому времени она уже уехала из отеля, оставив свой парижский адрес: улица Колизея, дом 3. Позавчера я отправился по этому адресу и обнаружил, что там сроду не было никакой мадам де Реаль, а жила просто женщина по фамилии Реаль. Ее квартира находилась на третьем этаже, а сама она была посредницей в покупке бриллиантов и часто уезжала. Но в тот день как раз вернулась из поездки. Вчера я заявился к мадам Реаль и, назвав вымышленное имя, представился посредником, действующим от имени состоятельных людей, желающих приобрести бриллианты. И мы на сегодня назначили встречу, чтобы уладить это дело.

— Как? Так это ее вы ждете?

— Ровно в половине шестого.

— А вы уверены…

— В том, что эта та самая мадам де Реаль из замка Крозон? Я располагаю неопровержимыми уликами. Но… слышите? Фоленфан подает сигнал…

Послышался свист. Ганимар вскочил.

— Нельзя терять времени. Господин и госпожа де Крозон, будьте добры пройти в соседнюю комнату. И вы тоже, господин д'Отрек. И вы, господин Жербуа. Оставим дверь открытой, по первому моему знаку вы все войдете. Вы, шеф, оставайтесь здесь.

— А если придут другие посетители? — забеспокоился господин Дюдуи.

— Невозможно. Заведение только что открылось, и хозяин, один из моих друзей, не пустит наверх ни души… кроме Белокурой дамы.

— Белокурой дамы? Вы сказали Белокурой дамы?

— Белокурая дама, шеф, она самая, сообщница и подруга Арсена Люпена, таинственная Белокурая дама, против которой я собрал неопровержимые доказательства, а теперь хочу в вашем присутствии получить свидетельства тех, кого она обобрала.

Он выглянул в окно.

— Идет сюда… Входит… теперь не убежит: Дьези и Фоленфан стоят у двери. Белокурая дама в наших руках, шеф!

Почти в это же мгновение на пороге появилась высокая, тонкая женщина с очень бледным лицом и сверкающими золотом волосами.

Ганимара охватило такое волнение, что он даже потерял дар речи, не в состоянии вымолвить ни слова. Она была здесь, перед ним, попалась в его сети! Какая победа над Арсеном Люпеном! Какой реванш! Победа досталась так легко, что он подумал, а не ускользнет ли и на сей раз от него Белокурая дама каким-нибудь чудом, на которые Арсен Люпен был большой мастак.

А она, удивленная его молчанием, ждала, тревожно озираясь по сторонам.

«Она уйдет! Исчезнет!» — в ужасе подумал Ганимар.

И, прыгнув, загородил собой дверь. Она отступила, пытаясь уйти.

— Нет, нет, — запротестовал он, — куда вы?

— Не могу понять, месье, к чему вы клоните. Дайте пройти.

— Нет никакого смысла уходить, мадам, напротив, в ваших же интересах остаться.

— Но…

— Не получится. Не уйдете.

Еще более побледнев, она рухнула на стул, шепча:

— Что вам надо?

Ганимар победил. Наконец он заполучил Белокурую даму. И вновь обретя хладнокровие, отчеканил:

— Позвольте представить вам моего друга, о котором я вам говорил. Он желал бы приобрести драгоценности… особенно бриллианты. Вы достали то, о чем я просил?

— Нет… нет… я ничего не знаю… не помню…

— Ну как же… Припомните… Одна ваша знакомая должна была достать такой цветной бриллиант… ну, как будто голубой. Я вас об этом просил, а вы ответили: «Может быть, я как раз сумею вам помочь». Вспомнили?

Она не отвечала. Из рук выпал ридикюль. Она быстро схватила его и прижала к груди. Пальцы ее слегка дрожали.

— Эх, — проговорил Ганимар, — вижу, мадам де Реаль, вы мне не доверяете. Лучше сам покажу вам пример, глядите, что у меня есть.

Он вытащил из портмоне бумажку, развернул ее и показал прядь волос.

— Во-первых, волосы Антуанетты Бреа, прядь, которую вырвал барон и зажал в кулаке. Я снял ее с трупа. Мадемуазель Жербуа узнала цвет волос Белокурой дамы… тот же цвет, что и у вас, да, именно такой цвет.

Мадам де Реаль ошеломленно глядела на него, будто и в самом деле не улавливая, о чем он толкует.

Это было как шок, потрясший всех. Ганимар чуть не потерял сознание.

— Нет? Как это? Ну подумайте, вспомните…

— Я очень хорошо подумал… Мадам тоже блондинка, как и Белокурая дама… такая же бледнолицая… но она совершенно на нее не похожа.

— Не могу поверить… такая ошибка просто невозможна… Господин д'Отрек, а вы узнаете Антуанетту Бреа?

— Я видел Антуанетту Бреа в доме дяди. Это не она.

— И не мадам де Реаль, — добавил граф де Крозон.

Этот последний удар прикончил Ганимара, он стоял оглушенный, опустив голову, пряча от присутствующих глаза. От задуманной им игры ничего не осталось. Целое здание, возведенное с таким трудом, рухнуло в мгновение ока.

Господин Дюдуи поднялся.

— Покорно прошу извинить нас, мадам, произошла досадная путаница, о которой лучше забыть. Однако мне непонятно ваше волнение, такое странное поведение с момента вашего прихода сюда.

— Боже мой, месье, я так испугалась. У меня в сумочке драгоценностей на сто тысяч франков, а ваш друг вел себя так подозрительно…

— В таком случае что означают ваши частые отъезды?

— Того требует моя работа.

Господину Дюдуи нечего было на это возразить. Он обратился к подчиненному:

— Ганимар, вы воспользовались сведениями, должным образом их не проверив. А сейчас к тому же крайне неучтиво обошлись с дамой. Придется дать всему этому объяснения у меня в кабинете.

На этом дело и закончилось бы, так как начальник Сюртэ собрался уже уходить, как вдруг случилась и вовсе невероятная вещь. Мадам Реаль, подойдя к инспектору, неожиданно задала вопрос:

— Вас, кажется, зовут господин Ганимар? Я не ошиблась?

— Нет.

— В таком случае, у меня для вас письмо, оно пришло сегодня, а на конверте было написано: «Господину Жюстену Ганимару. Просьба передать через мадам Реаль». Я подумала, что это какая-то шутка, ведь среди моих знакомых не было никакого Ганимара, а вы представились под другим именем, но тот, кто писал, по-видимому знал, что у нас назначена встреча.

Ганимару вдруг почему-то захотелось вырвать у нее письмо и немедленно сжечь. Однако в присутствии начальника он на это не осмелился и лишь надорвал конверт. Вынув письмо, инспектор чуть слышно начал читать:

— Решительно, ему известно все! — простонал Ганимар, и не думая смеяться, — он узнает о вещах, о которых я никому не говорил! Откуда пронюхал, что я собираюсь пригласить вас, шеф? Каким образом прознал, что я нашел тот первый флакон? Как это может быть?

И он в полном отчаянии даже затопал ногами и стал рвать на себе волосы.

Господину Дюдуи стало его жаль.

— Ладно, ладно, Ганимар, успокойтесь, в следующий раз будете умнее.

И шеф Сюртэ удалился вместе с мадам Реаль.

Прошло десять минут. Ганимар все перечитывал письмо Люпена. В углу господа де Крозон вели с господином д'Отрек и Жербуа оживленную беседу. В конце концов граф подошел к инспектору и сказал:

— Дорогой месье, из всего этого следует, что мы не продвинулись ни на шаг.

— Нет, простите. В ходе расследования я установил, что главным действующим лицом и тут и там является именно Белокурая дама. А руководит ею Люпен. Уже одно это — огромный шаг вперед.

— Который не приведет нас ни к чему. Дело стало еще запутаннее. Белокурая дама убивает, чтобы украсть голубой бриллиант, и не крадет его. Потом наконец крадет, но только для того, чтобы подбросить кому-то другому.

— Так и есть, ничего не поделаешь.

— Конечно, однако существует один человек…

— Кого вы имеете в виду?

Граф не решался ответить, и тогда графиня сама четко проговорила:

— Есть один человек, по-моему, единственный, кто, кроме вас, способен сразиться с Люпеном и даже победить его. Господин Ганимар, ведь вам не будет неприятно, если мы попросим о помощи Херлока Шолмса?

Он растерялся.

— Нет, конечно… вот только… не понимаю…

— Послушайте. Мне надоели все эти тайны. Хочется ясности. Господа Жербуа и д'Отрек того же мнения, и мы решили обратиться к знаменитому английскому сыщику.

— Вы правы, мадам, — честно, с некоторым даже благородством ответил инспектор, — вы правы, старый Ганимар уже не в силах бороться с Арсеном Люпеном. Сможет ли победить Херлок Шолмс? Надеюсь, ведь я так уважаю этого человека. И тем не менее… Маловероятно…

— Маловероятно, что ему это удастся?

— По-моему, да. Исход поединка между Херлоком Шолмсом и Арсеном Люпеном известен заранее: англичанин будет повержен.

— Как бы там ни было, сможет он рассчитывать на вас?

— Полностью, мадам. Помогу, насколько это будет в моих силах.

— Вы знаете его адрес?

— Да. Паркет-стрит, дом 219.

В тот же вечер господин и госпожа де Крозон аннулировали иск против консула Блейхена и отправили Херлоку Шолмсу общее письмо.