Глава двадцатая. Брак по расчету

Онлайн чтение книги Асканио Ascanio: Volume I
Глава двадцатая. Брак по расчету

Бенвенуто собирался уехать из Фонтенбло в тот же вечер, но Франциск I так его удерживал, что пришлось переночевать в замке.

К тому же с присущей ему решительностью художник задумал покончить на следующий же день с одной давно затеянной интригой. Это дело совсем не относилось к происходящим событиям, и Бенвенуто желал завершить его, прежде чем целиком займется судьбой Асканио и Коломбы.

Итак, он поужинал и даже позавтракал наутро в замке и лишь в полдень, распрощавшись с королем и с герцогиней д'Этамп, отправился в сопровождении Жана-Малыша в обратный путь.

Оба ехали на хорошо отдохнувших лошадях, и все же, вопреки своему обыкновению, Бенвенуто не спешил. Сразу было видно, что он хотел прибыть в Париж к определенному часу. Действительно, только в семь часов вечера они с Жаном-Малышом добрались до улицы Арфы.

Более того, Бенвенуто почему-то не поехал сразу в Нельский замок, а постучался к своему другу Гвидо, медику из Флоренции. Убедившись, что приятель дома и накормит его ужином, художник велел Жану-Малышу ехать в Нельский замок одному и сказать подмастерьям, что учитель вернется из Фонтенбло только завтра; а потом он должен потихоньку открыть дверь, как только учитель постучится.

Жан-Малыш обещал исполнить все в точности и тут же поскакал в Нельский замок.

Подали ужин, но, прежде чем сесть за стол, Бенвенуто спросил приятеля, не знает ли он какого-нибудь честного и умелого нотариуса, который мог бы составить контракт, да такой, чтобы нельзя было придраться ни к одному слову. Приятель предложил своего зятя и тотчас же послал за ним.

Когда ужин уже подходил к концу, явился нотариус. Челлини вышел из-за стола, заперся с ним в соседней комнате и попросил составить брачный контракт, не вписывая в него имен супругов. После того как они дважды перечитали контракт, желая убедиться, не осталось ли в нем какой-нибудь неясности, Бенвенуто положил документ в карман, щедро заплатил нотариусу, попросил у приятеля вторую шпагу, такой же длины, как его собственная, спрятал ее под плащом и отправился в Нельский замок. К этому времени уже совсем стемнело.

Подойдя к воротам, он тихо постучался. Но как ни тихо он постучался, ворота мгновенно открылись. Жан-Малыш не дремал на своем посту.

На вопрос Челлини он ответил, что подмастерья ужинают и не ждут его раньше завтрашнего дня. Бенвенуто велел мальчику не говорить никому о своем возвращении и направился в спальню Катерины, от которой у него был ключ. Прокравшись незаметно в комнату, он запер дверь, спрятался за портьерой и стал ждать.

Через четверть часа на лестнице послышались легкие шаги, дверь отворилась, и в комнату вошла Скоццоне с лампой в руке. Она заперла дверь изнутри, поставила светильник на камин и уселась в большое кресло, стоявшее так, что Бенвенуто мог видеть лицо девушки.

К великому удивлению художника, всегда открытое, веселое и жизнерадостное личико Катерины было задумчиво и грустно.

Дело в том, что Скоццоне мучили угрызения совести.

Мы привыкли видеть девушку счастливой и беззаботной, но это было, когда Бенвенуто любил ее. Пока она чувствовала эту любовь или, вернее, благосклонность к себе учителя, пока в ее грезах, словно золотистое облачко на горизонте, мелькала надежда стать его женой, она не изменяла своей мечте. Любовь омыла душу Катерины от всего нечистого в прошлом. Но с тех пор как она заметила, что ошиблась и чувство Челлини, которое она принимала за любовь, оказалось всего-навсего увлечением, Скоццоне утратила надежду на счастье, и ее душа, расцветшая от улыбки художника, снова поблекла.

Постепенно Скоццоне лишилась всей своей детской непосредственности и веселья. Ей было скучно, и прежние привычки стали предъявлять свои права. Так свежевыкрашенная стена сохраняет окраску в ясную погоду и утрачивает ее под дождем. Покинутая Челлини, Скоццоне попыталась из самолюбия удержать художника. Воспользовавшись ухаживанием Паголо, она стала рассказывать Челлини о новом поклоннике, надеясь возбудить его ревность. Но и тут она обманулась. Бенвенуто не рассердился, как она ожидала, а весело расхохотался; он не запретил ей встречаться с Паголо, а, напротив, посоветовал видеться с ним почаще. Тогда Скоццоне почувствовала, что гибнет, и, по-прежнему безразличная ко всему на свете, отдалась течению, подобно увядшему листку, увлекаемому осенней непогодой.

Тогда-то Паголо и удалось побороть ее равнодушие. Как-никак, а Паголо был молод и, если бы не его постная физиономия, мог считаться красивым малым, Паголо был влюблен, он без конца твердил Скоццоне о своих чувствах, а Челлини совсем перестал говорить о них. «Я люблю тебя» — в этих трех словах заключается весь язык человеческого сердца, и каждое сердце должно хоть с кем-нибудь говорить на этом языке.

От скуки, с досады, а быть может, под влиянием самообмана Скоццоне сказала Паголо, что любит его, сказала, не любя и лелея в душе образ Челлини, повторяя про себя его имя.

И тут же ей пришло в голову, что, быть может, в один прекрасный день Бенвенуто вернется к ней, увидит, что, вопреки его советам, она по-прежнему верна ему, и вознаградит ее за постоянство… не женитьбой, нет, об этом несчастная девушка уже не мечтала, а уважением и жалостью, которые она могла бы принять за возврат былой любви.

От этих мыслей Скоццоне была так задумчива, грустна, они-то и будили в ее душе угрызения совести. Вдруг ее одинокое раздумье было нарушено легким шумом на лестнице; Катерина вздрогнула и подняла голову; скрипнула ступенька, потом щелкнул ключ в замке, и дверь открылась.

— Паголо, как вы сюда попали и кто дал вам ключ? — закричала, вскочив, Скоццоне. — От этой двери только два ключа: один у меня, другой у Челлини.

— Что ж делать, голубушка, если вы такая капризница? — смеясь, сказал Паголо. — То оставляете дверь открытой, то запираетесь; а когда хочешь попасть сюда через окошко, начинаете звать на помощь, хотя сами же разрешили прийти. Вот и приходится хитрить.

— О боже! Но скажите, по крайней мере, что вы потихоньку вытащили ключ у Бенвенуто, скажите, что не он дал вам ключ, что он ничего не знает об этом, иначе я умру от стыда и отчаяния!

— Успокойся, славная моя Катерина! — произнес Паголо, запирая дверь на двойной поворот ключа и садясь возле девушки, которую он тоже заставил сесть. — Бенвенуто не любит вас больше, это правда, но Бенвенуто очень похож на тех скряг, что стерегут свое сокровище, хоть сами к нему и не притрагиваются… Нет, этот ключ я сделал собственноручно. Кто умеет создавать великое, создаст и малое. Золотых дел мастеру нетрудно превратиться в простого ремесленника. Видите, как я люблю вас, Катерина! Эти пальцы, привыкшие мастерить цветы из жемчуга, золота и брильянтов, не погнушались обработать кусок презренного железа. Правда и то, коварная, что из железа получился ключ, да еще какой: ключ от райских врат!

С этими словами Паголо хотел взять Катерину за руку, но, к великому удивлению Бенвенуто, не пропустившего ни одного слова, ни одного движения влюбленных, Катерина оттолкнула юношу.

— Так, так! И долго будут продолжаться эти капризы? — спросил Паголо.

— Послушайте, Паголо, — ответила Катерина таким печальным голосом, что тронула Челлини до глубины души, — я знаю, если женщина уступила хоть раз, ей нечего прикидываться недотрогой; но послушайте, если мужчина, перед которым она не устояла, порядочный человек и если она скажет ему, что поддалась минутной слабости, потеряв власть над собой, то, поймите, он не должен злоупотреблять ее ошибкой. Поверьте, Паголо: и я тоже уступила вам не любя, я любила другого человека — Бенвенуто Челлини. Можете презирать меня, вы имеете на это право, но пощадите и не мучьте меня больше!

— Превосходно, нечего сказать! Ловко вы все это устроили! — воскликнул Паголо. — Вы долго, очень долго заставляли меня добиваться вашей благосклонности, а теперь меня же во всем упрекаете! Но не ждите, что я освобожу вас от слова, данного вами, кстати сказать, вполне добровольно! Ну нет! И подумать только, что все это делается ради Бенвенуто! Ради человека вдвое старше вас, да и меня тоже. Но ведь он совсем вас не любит!

— Замолчите, Паголо! Сейчас же замолчите! — крикнула Скоццоне, покраснев от стыда, ревности и злобы. — Бенвенуто не любит меня, это правда, но раньше любил и уважал меня и теперь уважает.

— Хорошо, так почему же тогда он не женился на вас, раз обещал?

— Обещал? Нет! Бенвенуто никогда не обещал жениться на мне, а если бы обещал, то непременно сдержал бы слово. Просто мне очень хотелось этого, постепенно желание превратилось в надежду, а надежда так окрылила меня, что я приняла свои мечты за действительность и стала о них болтать. Нет, Паголо, — продолжала Катерина с грустной улыбкой, бессильно опустив руку, — нет: Бенвенуто никогда ничего не обещал мне.

— Хорошо! Но подумайте, Скоццоне, как вы неблагодарны! — воскликнул Паголо, схватив руку девушки, ибо он принял за возврат нежности то, что с ее стороны было лишь признаком уныния. — Я обещаю, я предлагаю вам то, чего Бенвенуто, по вашим же словам, никогда не обещал и не предлагал. Я вам предан, я люблю вас, а вы меня отталкиваете! Он вам изменил, и все же, окажись он на моем месте, я уверен, вы с радостью согласились бы стать его женой. А мне вы отказываете, хоть и знаете, как я люблю вас!

— Ах, если бы он был здесь! — воскликнула Скоццоне. — Если бы только он был здесь, Паголо, вы сквозь землю провалились бы от стыда! Ведь вы предали его из ненависти, а я, хоть и сделала то же, но из-за любви к нему.

— Но чего же мне стыдиться, разрешите спросить?! — воскликнул Паголо, ободренный тем, что Бенвенуто далеко. — Разве не имеет права мужчина добиваться любви женщины, если эта женщина свободна? Будь Челлини здесь, я прямо сказал бы ему: «Вы изменили Катерине, покинули несчастную девушку, а она так любила вас! Сперва она была в отчаянии, но, к счастью, ей повстречался хороший и славный малый, он сумел оценить ее, полюбил и предложил стать его женой, чего вы никогда ей не предлагали. Ваши права перешли к нему, и теперь эта женщина его». Интересно знать, что ответил бы на это твой Челлини?

— Ничего, — раздался вдруг позади разболтавшегося Паголо резкий мужской голос, — ровным счетом ничего!

И на плечо ему легла тяжелая рука. Поток красноречия Паголо мгновенно иссяк; отброшенный назад Челлини, он грохнулся на пол, и недавняя отвага сменилась жалким испугом.

Картина была поистине замечательная: бледный как смерть, вконец растерявшийся Паголо ползал, скорчившись, на коленях; Скоццоне слегка приподнялась в кресле и, опираясь на его ручки, застыла, недвижимая и безмолвная, как статуя недоумения; а Бенвенуто стоял перед ними не то с грозным, не то с ироническим выражением лица, держа в одной руке обнаженную шпагу, а в другой — шпагу в ножнах.

Наступила минута мучительного ожидания. Удивленные Паголо и Скоццоне молчали под хмурым взором учителя.

— Предательство! — прошептал наконец Паголо, чувствуя себя глубоко униженным. — Предательство!

— Да, несчастный, — ответил Челлини, — предательство, но только с твоей стороны!

— Что ж, Паголо, вам хотелось его видеть. Вот и он! — сказала Скоццоне.

— Да, вот и он, — пробормотал Паголо, которому было стыдно, что с ним так обращаются в присутствии любимой женщины. — Только у него есть оружие, а у меня ничего нет.

— Я принес тебе оружие! На, держи! — крикнул Челлини, отступая на шаг и бросая к ногам Паголо шпагу, которую держал в левой руке.

Подмастерье молча глядел на оружие, не двигаясь с места.

— А ну-ка, живо! Бери шпагу и поднимайся! — приказал Челлини. — Я жду.

— Дуэль? — пролепетал Паголо, стуча от страха зубами. — Но разве могу я принять вызов такого сильного противника?

— Хорошо, — согласился Челлини, перекидывая шпагу из одной руки в другую, — я буду драться левой рукой — тогда наши силы сравняются.

— Мне драться с вами? С моим благодетелем? С человеком, которому я всем обязан! Ни за что! — воскликнул Паголо.

Бенвенуто презрительно усмехнулся, а Скоццоне отступила на шаг, даже не пытаясь скрыть овладевшее ею чувство омерзения.

— Не мешало бы вспомнить о моих благодеяниях до того, как ты собрался отнять у меня женщину, вверенную вашей с Асканио чести! — отвечал Бенвенуто. — А теперь поздно, Паголо, защищайся!

— Нет, нет, не надо, — лепетал трус, пятясь на коленях от Бенвенуто.

— Ну что ж, не хочешь драться, как подобает честному человеку, — я накажу тебя, как негодяя.

И, говоря это, Челлини с бесстрастным выражением лица вложил шпагу в ножны и, вынув кинжал, медленным, но твердым шагом стал приближаться к Паголо. Скоццоне, вскрикнув, бросилась между ними. Бенвенуто спокойно отстранил ее одним лишь движением, но таким властным, словно рука его принадлежала бронзовому изваянию; девушка, чуть живая от страха, упала в кресло. А Челлини, продолжая наступать, прижал злосчастного ученика к стене и приставил к его горлу кинжал.

— Молись перед смертью, — сказал он, — тебе осталось жить всего пять минут.

— Пощадите! — придушенным голосом завопил Паголо. — Пощадите! Не убивайте меня!

— Что? — воскликнул Челлини. — Ведь ты знал мой нрав и, однако, соблазнял Катерину. Я все слышал, все до единого слова! И ты еще смеешь просить о пощаде! Да ты что, смеешься надо мной, Паголо?

И Бенвенуто сам разразился смехом, но таким резким, таким жутким, что Паголо задрожал от ужаса.

— Учитель, учитель! — вскричал подмастерье, чувствуя, что острие кинжала щекочет ему горло. — Это не я! Это она! Да, она сама увлекла меня!

— Клевета, предательство, трусость! Когда-нибудь я сделаю скульптурную группу из этих трех чудовищ, и на нее страшно будет взглянуть. Так, значит, это она тебя увлекла? Несчастный! Не забывай, что я находился здесь и все слышал.

— О Бенвенуто, — умоляюще сказала Катерина, — разве вы не понимаете, что он лжет?

— Да, — ответил Бенвенуто, — я прекрасно понимаю, что он лжет, как и лгал, обещая жениться на тебе, но будь покойна: он получит сполна за эту двойную ложь.

— Что ж, накажите меня, — воскликнул Паголо, — но будьте милосердны, не убивайте!

— Ты лгал, говоря, что она тебя увлекла?

— Да, лгал, виноват я сам; но я безумно ее полюбил, вы сами знаете, учитель, до чего доводит человека любовь.

— И ты лгал, говоря, что готов жениться на ней?

— Нет, учитель, на этот раз я не лгал.

— Значит, ты действительно любишь Скоццоне?

— Да, я люблю ее! — ответил Паголо, понимая, что сила страсти — единственное оправдание в глазах Челлини. — Я люблю ее, — повторил он.

— Ты, значит, утверждаешь, что не лгал, обещая жениться на ней?

— Не лгал, учитель.

— Ты сделал бы ее своей женой?

— Да.

— Отлично! Так бери Катерину, я отдаю ее тебе.

— Что вы сказали? Вы пошутили?

— Нет, Паголо, я никогда еще не был так серьезен. А если не веришь, погляди на меня.

Паголо робко взглянул на Челлини и по выражению его лица увидел, что он каждую минуту может превратиться из судьи в палача. Юноша со вздохом опустил глаза.

— Сними это кольцо, Паголо, и надень его Катерине.

Подмастерье послушно исполнил первое приказание.

Бенвенуто сделал Катерине знак, девушка подошла.

— Протяни ему руку, Скоццоне, — велел Челлини.

Скоццоне повиновалась.

— Делай то, что тебе приказано, Паголо, — продолжал Бенвенуто.

Паголо надел Катерине кольцо.

— А теперь, когда обручение закончено, приступим к свадьбе, — предложил Бенвенуто.

— К свадьбе! — прошептал Паголо. — Какая же это свадьба? Для свадьбы нужны священник и нотариус.

— Прежде всего нужен контракт, — возразил Бенвенуто, вынимая из кармана бумагу. — А он уже готов, остается вписать имена.

Он положил контракт на стол и протянул Паголо перо:

— Пиши.

— Я в ловушке, — пролепетал подмастерье.

— Что, что такое? Как ты сказал? — спросил Бенвенуто, не повышая голоса, хоть в нем и прозвучала угроза. — Ты говоришь о ловушке? Но где ты видишь ловушку? Разве я насильно толкнул тебя в комнату Скоццоне? Разве это я посоветовал сделать ей предложение? Ну так и женись, Паголо! А когда станешь ее мужем, наши роли переменятся: если я зайду к Катерине, ты пригрозишь мне дуэлью, а я испугаюсь.

— Ах, как это было бы смешно! — воскликнула Катерина, мгновенно переходя от дикого ужаса к безумному веселью и покатываясь со смеху при мысли о таком обороте событий.

Паголо немного оправился от страха и, ободренный смехом Катерины, стал относиться более спокойно ко всему происходящему. Подумав, что учитель просто запугивает его, чтобы принудить жениться, — женитьба являлась бы слишком трагической развязкой для комедии, — он решил отвертеться от навязываемого ему брака и повел себя более твердо.

— Ну что ж! — воскликнул он весело в тон настроению Скоццоне. — Я согласен, что положение получилось бы довольно забавное, но, к сожалению, этого никогда не будет.

— Как — не будет?! — вскричал Бенвенуто, пораженный не менее льва, увидевшего, что на него собирается напасть лисица.

— Да, не будет, — продолжал Паголо. — Уж лучше я умру! Лучше убейте меня!

Едва Паголо произнес эти слова, как Челлини одним прыжком очутился подле него. Юноша увидел блеснувшее лезвие и быстро отскочил в сторону. Кинжал пролетел мимо и, слегка задев ему плечо, врезался на два дюйма в деревянную обшивку стены — с такой силой метнул Челлини оружие.

— Я согласен! — закричал Паголо. — Пощадите! Я сделаю все, что вы прикажете!

И, пока Бенвенуто с трудом вытаскивал из стены кинжал, Паголо подбежал к столу и быстро подписал лежащий на нем контракт. Все это произошло так быстро, что Катерина даже не успела вмешаться.

— Благодарю вас, Паголо, за честь, которую вы мне оказываете, соглашаясь назвать своей женой, — сказала она, вытирая навернувшиеся от страха слезы и в то же время подавляя невольную улыбку. — Но мы должны объясниться. Я выслушала вас, выслушайте же и вы меня: вы только что отказывались жениться на мне, а теперь я отказываю вам. Я говорю это вовсе не для того, чтобы вас унизить. Нет, Паголо, я просто не люблю вас и предпочитаю вовсе не выходить замуж.

— Тогда он умрет, — холодно проговорил Челлини.

— Бенвенуто, но ведь я же сама отказала ему!

— Он умрет, — повторил Бенвенуто. — Пусть никто не посмеет сказать, что оскорбивший меня мужчина избежал наказания!.. Готов ли ты умереть, Паголо?

— Катерина, — вскричал подмастерье, — я люблю вас! Я всегда, всегда буду вас любить! Ради бога, сжальтесь надо мной! Подпишите контракт! Будьте моей женой, Катерина, на коленях умоляю вас!

— Ну, Скоццоне, решай скорей, — сказал Челлини.

— А не слишком ли сурово поступаете вы со мной, учитель? — сердито спросила Катерина. — Ведь я так вас любила и, право, мечтала совсем о другом!.. О господи! Поглядите вы на него! Что за физиономия! — воскликнула девушка, вновь переходя от грусти к веселью. — Сию же минуту перестаньте хмуриться, Паголо! Иначе я никогда не соглашусь быть вашей женой. Ох! Ну до чего же вы сейчас потешны!

— Спасите меня, Катерина, а уж тогда, если хотите, мы вместе посмеемся!

— Ну что с вами поделаешь! Если вы уж так этого хотите…

— Да, я очень, очень этого хочу! — вскричал Паголо.

— Вам известно, кем я была и кем осталась?

— Да, я все знаю.

— Значит, я не обманываю вас?

— Нет.

— И вы не будете жалеть, что женились на мне?

— Нет, никогда!

— В таком случае, по рукам. Все это очень странно, и я не ожидала, что буду вашей женой, но ничего не поделаешь.

Скоццоне взяла перо и, как подобает покорной супруге, подписалась под именем своего мужа.

— Благодарю тебя, Катерина, дорогая! — воскликнул Паголо. — Вот увидишь, каким хорошим мужем я буду!

— А если он забудет о своем обещании, — добавил Бенвенуто, — напиши мне, Скоццоне, и, где бы я ни находился, я приеду, чтобы освежить его память.

С этими словами Бенвенуто, глядя в упор на подмастерье, спрятал кинжал, взял со стола подписанный обоими супругами контракт, аккуратно сложил его вчетверо и сунул в карман; затем, обращаясь к Паголо, проговорил со свойственной ему беспощадной иронией:

— Теперь, дружище Паголо, вы с Катериной муж и жена, но только перед людьми, а не перед богом, потому что церковь еще не освятила вашего союза. Поэтому твое присутствие здесь противно всем законам, и божеским и человеческим. Прощай, Паголо.

Паголо побледнел как смерть: но Челлини повелительно указал ему на дверь, и юноша, пятясь, вышел.

— Только вам, Бенвенуто, и могла прийти такая мысль! — хохоча как безумная, сказала Катерина и, пока еще Паголо не успел закрыть за собой дверь, крикнула: — Я отпускаю вас, Паголо, потому что так принято, но будьте покойны, клянусь пресвятой девой, что, как только вы станете моим мужем, все другие мужчины, в том числе и Бенвенуто, найдут во мне лишь верную вам супругу!

И, когда дверь захлопнулась, она весело воскликнула:

— О Челлини! Ты дал мне мужа, но зато освободил меня от него на сегодня. Что ж, спасибо и на этом. В конце концов, ты должен был меня чем-нибудь вознаградить.


Читать далее

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 16.04.13
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая. Человек, торгующий совестью 16.04.13
Глава вторая. Четыре сотни разбойников 16.04.13
Глава третья. Сон в осеннюю ночь 16.04.13
Глава четвертая. Стефана 16.04.13
Глава пятая. Обыск 16.04.13
Глава шестая. Карл V в Фонтенбло 16.04.13
Глава седьмая. Легенда об угрюмом монахе 16.04.13
Глава восьмая. Что можно увидеть ночью с верхушки тополя 16.04.13
Глава девятая. Марс и Венера 16.04.13
Глава десятая. Соперницы 16.04.13
Глава одиннадцатая. Бенвенуто в тревоге 16.04.13
Глава двенадцатая. О том, как трудно честному человеку попасть в тюрьму 16.04.13
Глава тринадцатая, в которой Жак Обри поднимается до вершин поистине эпических 16.04.13
Глава четырнадцатая. о том, как трудно честному человеку выйти из тюрьмы 16.04.13
Глава пятнадцатая. Честный вор 16.04.13
Глава шестнадцатая, которая показывает, что письмо простой девушки, если его сжечь, дает не меньше огня и пепла, чем письмо герцогини 16.04.13
Глава семнадцатая, в которой говорится о том, что истинный друг способен даже на такое самопожертвование, как женитьба 16.04.13
Глава восемнадцатая. Отливка Юпитера 16.04.13
Глава девятнадцатая. Юпитер и Олимп 16.04.13
Глава двадцатая. Брак по расчету 16.04.13
Глава двадцать первая. Война продолжается 16.04.13
Глава двадцать вторая. Брак по любви 16.04.13
Глава двадцать третья. Брак из чувства долга 16.04.13
Роман А. Дюма «АСКАНИО» 16.04.13
Глава двадцатая. Брак по расчету

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть