Онлайн чтение книги Асканио Ascanio: Volume I
Глава двадцать вторая. Брак по любви

Вошел Франциск I об руку с Дианой де Пуатье, с которой он только что был у постели больного сына. Диана, руководимая ненавистью, инстинктивно чувствовала, что ее сопернице грозит унижение, и не хотела упустить столь приятное зрелище.

А Франциск I ничего не видел, ничего не слышал, ни о чем не подозревал; он решил, что госпожа д'Этамп и Бенвенуто окончательно помирились, и, видя их сидящими рядом и мирно беседующими, приветствовал обоих улыбкой и кивком головы.

— Здравствуйте, королева красоты! Здравствуйте, король всех художников! — произнес он. — О чем это вы беседовали, да еще так оживленно?

— Ах, ваше величество! Мы просто говорили о политике, — ответил Бенвенуто.

— Хотелось бы знать, какой же вопрос привлек ваше просвещенное внимание?

— Да тот, о котором сейчас говорит весь мир, — продолжал Бенвенуто.

— Понимаю: вопрос о Миланском герцогстве.

— Да, сир.

— Ну и каково же ваше мнение на этот счет?

— У нас с герцогиней разные мнения; согласно одному из них, император собирается передать Миланское герцогство вашему сыну Карлу, нарушив таким образом свое обещание.

— Кто же из вас так думает?

— Кажется, герцогиня.

Госпожа д'Этамп побледнела как полотно.

— Если бы император так поступил, это было бы с его стороны низким предательством, — сказал Франциск I, — но он этого не сделает.

— Если даже он этого и не сделает, — вмешалась в разговор Диана, — то вовсе не потому, что у него не было недостатка в добрых советах. Так, по крайней мере, говорит молва.

— Хотелось бы мне знать, черт возьми, кто мог ему дать такой совет! — вскричал Франциск I.

— Ради бога, не волнуйтесь, сир! — возразил Бенвенуто. — Ведь разговор был чисто отвлеченный, мы просто-напросто делились своими предположениями. Ну, какие мы с госпожой д'Этамп политики, ваше величество! Герцогиня — истинная женщина и заботится лишь о своих туалетах, хотя при ее красоте это совершенно излишне; а я, ваше величество, истинный художник и не интересуюсь ничем иным, кроме искусства. Не правда ли, герцогиня?

— А главное, дорогой Челлини, — сказал Франциск I, — вы с герцогиней обладаете величайшими в мире сокровищами, и вам нет надобности завидовать даже тем, кто владеет Миланским герцогством. Герцогиня — королева по красоте, вы — король по гениальности.

— Король, сир?

— Да; и если у вас нет трех лилий на гербе, как у меня, зато есть одна, которую вы сейчас держите в руке. И она кажется мне прекрасней всех лилий, когда-либо красовавшихся под лучами солнца или на фоне герба.

— Это не моя лилия, сир, она принадлежит герцогине и сделана по ее заказу моим учеником Асканио; но Асканио не успел ее закончить, и я, понимая желание герцогини поскорее получить эту прелестную вещицу, закончил ее сам, всей душой надеясь, что она послужит символом мира, в котором мы с герцогиней поклялись на днях перед лицом вашего величества.

— Какая чудесная безделушка! — воскликнул король, протягивая руку к золотому цветку.

— Не правда ли, ваше величество? — сказал Бенвенуто, как бы невзначай отдергивая руку. — Работа заслуживает того, чтобы герцогиня щедро вознаградила юного мастера, не правда ли?

— Именно это я и собираюсь сделать, — ответила госпожа д'Этамп, — причем моей награде позавидует сам король.

— Но вы же знаете, сударыня, что, несмотря на ценность награды, Асканио предпочитает совсем другое. Что поделаешь, герцогиня! Мы, художники, народ своенравный и часто пренебрегаем тем, чему, по вашим словам, позавидовал бы сам король.

— И все же Асканио придется довольствоваться той наградой, которую предложу ему я, — краснея от гнева, ответила госпожа д'Этамп. — Я уже сказала вам, Бенвенуто, что не изменю своего решения.

— В таком случае, ты скажешь мне по секрету, чего хочет Асканио, и, если это слишком трудно, мы постараемся уладить дело, — снова протягивая руку за лилией, произнес Франциск I.

— Взгляните повнимательнее на эту вещицу, сир, — сказал Бенвенуто, отдавая Франциску I золотой цветок. — Хорошенько рассмотрите каждый лепесток, и вы поймете, что для такого шедевра нет достойной награды.

При этих словах Бенвенуто устремил на герцогиню свой пронзительный взгляд, но госпожа д'Этамп так хорошо владела собой, что и бровью не повела, когда лилия очутилась в руках Франциска I.

— В самом деле, вещь чудесная, — ответил король. — Но где вы отыскали этот великолепный брильянт, от которого так и сверкает чашечка цветка?

— Это не я нашел, ваше величество, — с очаровательным простодушием ответил Челлини. — Брильянт дала моему ученику сама герцогиня.

— Я никогда не видел у вас этого камня, герцогиня. Откуда он?

— Откуда, сир? Очевидно, оттуда же, откуда берутся и другие брильянты: из алмазных россыпей Гузерата или Голконды.

— О, ваше величество, у этого брильянта своя история, и, если вам угодно, я расскажу ее, — предложил Бенвенуто. — Мы с ним старинные друзья: этот камень трижды побывал в моих руках. Первый раз я вправил его в тиару его святейшества папы, которую брильянт дивно украсил; затем, по распоряжению Климента VII, я вделал его в крышку требника, подаренного его святейшеством императору Карлу Пятому, а Карл Пятый велел вставить его в перстень, желая, очевидно, иметь при себе на всякий случай этот камень, — ведь он стоит дороже миллиона. Ваше величество, наверное, заметили у императора перстень?

— В самом деле! — воскликнул король. — При первой нашей встрече в Фонтенбло я видел у него кольцо с этим камнем. Каким же образом брильянт попал к вам, герцогиня?

— Да-да, расскажите, пожалуйста, как эта драгоценность перешла от императора к вам! — проговорила с заблестевшими от радости глазами Диана.

— Если бы этот вопрос задали вам, сударыня, — заметила госпожа д'Этамп, — вы, разумеется, не затруднились бы на него ответить — ведь вы рассказываете некоторые интимные вещи не только своему духовнику.

— Но вы так и не ответили на вопрос короля, сударыня, — возразила Диана де Пуатье.

— Как же все-таки попал к вам этот брильянт? — повторил Франциск.

— Спросите у Бенвенуто, он вам расскажет, — ответила герцогиня, бросая своему противнику последний вызов.

— Говори, Челлини, да поскорей, мне надоело ждать, — приказал король.

— Хорошо, — ответил Бенвенуто. — Должен сознаться, что при виде этого камня у меня, как и у вас, сир, зародились странные подозрения. Вы знаете, ваше величество, мы с герцогиней одно время были врагами; вот мне и хотелось узнать какую-нибудь тайну, которая уронила бы ее в ваших глазах. Я принялся за поиски и узнал…

— Что именно?

Челлини бросил быстрый взгляд на герцогиню и увидел, что она улыбается. Такое самообладание, свойственное ему самому, понравилось художнику, и, вместо того чтобы одним ударом закончить поединок, он решил продлить его, как это делает уверенный в себе борец, желая блеснуть силой и ловкостью при встрече с достойным противником.

— Так что же ты узнал? — настаивал король.

— Я узнал, что герцогиня попросту купила брильянт у ростовщика. Кстати, сир, вам надлежит знать следующее: вступив в пределы Франции, император истратил очень много денег, он даже вынужден был заложить свои брильянты. А госпожа д'Этамп с истинно королевской щедростью скупает то, что Карл не может сберечь по бедности.

— А ведь это недурно, честное слово!.. — воскликнул Франциск I, вдвойне польщенный и как любовник, и как король. — Но, дорогая герцогиня, — добавил он, обращаясь к госпоже д'Этамп, — вы, наверное, совсем разорились на покупку брильянта, и, право, мы считаем своим долгом возместить этот расход. Не забудьте, что Франциск Первый ваш должник. В самом деле, камень изумительно хорош, и мне хотелось бы, чтобы вы имели его не от императора, а от французского короля.

— Благодарю вас, Челлини, — прошептала госпожа д'Этамп. — Я начинаю верить, что мы действительно сумеем понять друг друга.

— О чем вы шепчетесь? — спросил король.

— О, сущие пустяки, сир! Я извинился перед герцогиней за свое подозрение, и она соблаговолила простить меня; я тем более ценю ее великодушие, что вслед за этим первым подозрением зародилось второе, более серьезное.

— Какое именно? — спросил Франциск I.

А Диана, которая отнюдь не была одурачена этой комедией, ибо ненависть делала ее прозорливой, так и впилась взглядом в свою торжествующую соперницу.

Герцогиня поняла, что поединок с неутомимым противником еще не окончен, и на ее лицо набежала тень страха, но следует отдать должное самообладанию красавицы: это выражение тотчас же исчезло. Более того, воспользовавшись минутной рассеянностью короля, она снова попыталась взять у него лилию. Однако Бенвенуто, как бы невзначай, встал между нею и Франциском I.

— Какое? О! Это подозрение поистине чудовищно, — сказал, улыбаясь, художник. — Я просто стыжусь его и не знаю, не будет ли с моей стороны дерзостью говорить о нем. Только строжайшее приказание вашего величества могло бы заставить меня…

— Я вам приказываю! Говорите! — произнес король.

— Хорошо. Прежде всего признаюсь откровенно, хоть причиной этому служит, быть может, наивное тщеславие художника, но я очень удивился, что герцогиня поручила ученику заказ, который мог осчастливить любого мастера. Вы помните моего ученика Асканио, сир? Прелестный юноша! И, клянусь, он мог послужить дивной моделью для статуи Эндимиона.

— Ну и что же дальше? — нетерпеливо спросил король, хмурясь от подозрения, закравшегося в его душу.

На этот раз госпожа д'Этамп, несмотря на все самообладание, не могла скрыть своих терзаний: она ясно читала в глазах Дианы де Пуатье злорадное любопытство и, кроме того, прекрасно знала, что если Франциск I способен простить ей государственную измену, то ни за что не простит измены сердечной.

А Бенвенуто, словно не замечая страха герцогини, продолжал:

— Так вот, сир, при мысли о красоте моего Асканио я подумал… простите, быть может, французам мое предположение покажется несколько дерзким, но я сужу по нашим итальянским принцессам, которые, откровенно говоря, ведут себя в делах любви, как простые смертные… итак, я подумал, что чувство, побудившее герцогиню поручить этот заказ Асканио, не имеет ничего общего с любовью к изящным искусствам…

— Маэстро Челлини, — все более хмурясь, прервал его Франциск I, — думайте о том, что вы говорите!

— Я заранее извинился за свою дерзость, сир, и даже просил ваше величество разрешить мне промолчать.

— Я свидетельница того, что вы сами приказали ему говорить, — вмешалась Диана. — А теперь, когда он начал…

— Никогда не поздно замолчать, если знаешь, что лжешь, — возразила госпожа д'Этамп.

— Если вам угодно, герцогиня, я замолчу, — предложил Бенвенуто. — Для этого достаточно одного вашего слова.

— Но я желаю, чтобы он продолжал. Вы правы, Диана, некоторые вещи надо доводить до конца, — проговорил король, не сводя глаз с Бенвенуто и герцогини. — Итак, сударь, говорите.

— Все это были только предположения, пока некое поразительное открытие не дало мне новую пищу для догадок.

— Какое? — в один голос воскликнули король и Диана де Пуатье.

— Я продолжаю, — тихо сказал Бенвенуто, обращаясь к госпоже д'Этамп.

— Сир, к чему вам держать лилию, пока он рассказывает свою длинную историю? — как бы не слыша слов Бенвенуто, заметила герцогиня. — Ваше величество так привыкли к скипетру и держите его так крепко, что я, право, опасаюсь, как бы вы не сломали этот хрупкий цветок.

И герцогиня с присущей ей одной улыбкой протянула руку к лилии.

— Простите, герцогиня, — вмешался Бенвенуто, — но этот цветок играет в моей истории важную роль, а потому позвольте мне для пояснения рассказа…

— Так, значит, лилия играет в истории важную роль? — воскликнула Диана, с быстротой молнии выхватив золотой цветок из рук короля. — В таком случае, госпожа д'Этамп права: если эта история хоть отчасти подтверждает мои подозрения, цветку гораздо лучше быть в моих руках. Ведь с умыслом или без умысла, а может быть, просто утратив самообладание, вы, ваше величество, действительно можете его сломать.

Госпожа д'Этамп страшно побледнела, предчувствуя близкую гибель; она схватила Бенвенуто за руку и уже открыла рот, намереваясь что-то сказать, но сделала над собой усилие, выпустила руку художника и сжала губы.

— Говорите все, что вам угодно, — процедила она сквозь зубы, — говорите… — И чуть слышно добавила: — Если посмеете.

— Да, да, говорите, маэстро, но будьте осторожны и не скажите лишнего, — заметил Франциск I.

— А вы, сударыня, будьте осторожны и не молчите слишком долго, — тихо обратился Бенвенуто к герцогине.

— Скорее! Мы ждем! — воскликнула Диана де Пуатье, сгорая от любопытства.

— Хорошо, я продолжаю. Представьте себе, сир, вообразите, сударыня! Оказывается, герцогиня и Асканио вели переписку…

У герцогини был такой вид, будто она ищет оружие, чтобы сразить им Челлини.

— Переписку? — переспросил король.

— Да, переписку. И, что самое интересное, эта переписка между бедным подмастерьем и герцогиней была любовная.

— Доказательства, маэстро Челлини! Надеюсь, они у вас имеются? — в ярости крикнул король.

— Разумеется, сир, — ответил Бенвенуто. — Вы понимаете, ваше величество, я никогда не решился бы высказать такое подозрение, если бы не мог его доказать.

— Так давайте же скорей эти доказательства, раз они у вас есть! — воскликнул король.

— Простите, ваше величество, я ошибся, говоря, что они у меня. Они только что были в руках вашего величества.

— У меня? — удивился король.

— Да. А сейчас они у госпожи де Пуатье.

— У меня? — воскликнула Диана.

— Да, — невозмутимо продолжал Бенвенуто, который один только сохранял хладнокровие, ибо король был охвачен гневом, герцогиня пребывала в смертельном страхе, а Диана де Пуатье пылала ненавистью к сопернице. — Да, сир, доказательства в лилии.

— В лилии? — воскликнул король, беря у Дианы цветок и разглядывая его с напряженным вниманием, не имевшим на этот раз ничего общего с любовью к искусству. — В лилии, говорите вы?

— Да, сир, в лилии, — спокойно повторил Челлини. — Вы, герцогиня, знаете, что они там, — продолжал он многозначительно, обернувшись к задыхавшейся от волнения госпоже д'Этамп.

— Я уступаю, — прошептала герцогиня. — Коломба не выйдет за графа.

— Этого мало, — также шепотом ответил Челлини. — Она должна выйти за Асканио.

— Никогда! — возразила госпожа д'Этамп.

Между тем король продолжал вертеть в руках роковой цветок с тем большим гневом и тревогой, что не мог выразить своих чувств открыто.

— Доказательства в лилии! — твердил он. — В лилии! Но я не вижу в ней ничего особенного.

— Ваше величество, вы ни за что не найдете их, не зная секрета, при помощи которого цветок открывается.

— Так, значит, есть секрет? Сейчас же откройте мне его, или я…

Франциск I сделал движение, словно собираясь сломать цветок; обе женщины вскрикнули. Король взял себя в руки.

— О сир! Жаль портить эту чудесную вещицу! — воскликнула Диана. — Дайте ее мне, и я ручаюсь, что найду секрет, если только он существует.

И своими тонкими, гибкими пальцами, ставшими, казалось, еще проворнее под влиянием ненависти, Диана принялась ощупывать все извилины и углубления золотого цветка. А герцогиня д'Этамп, изнемогая от волнения, безумными глазами следила за каждым ее движением. Сперва все попытки были тщетны.

Наконец, благодаря счастливой случайности или проницательности, обостренной ревностью, Диана нажала невидимую пружинку. Лилия тотчас же раскрылась.

Обе женщины снова громко вскрикнули: одна радостно, другая испуганно. Госпожа д'Этамп бросилась к Диане, чтобы вырвать у нее цветок, но Бенвенуто, удержав ее одной рукой, другой показал вынутое из лилии роковое письмо. Быстро взглянув в чашечку цветка, госпожа д'Этамп увидела, что тайник пуст.

— Я на все согласна, — сказала упавшим голосом герцогиня, не в силах продолжать борьбу.

— Клянетесь Евангелием? — спросил Бенвенуто.

— Клянусь!

— Где же они, ваши доказательства, маэстро Челлини? — нетерпеливо произнес король. — Я вижу только искусно сделанное в цветке небольшое углубление, и ничего больше.

— Верно, ваше величество, здесь ничего нет, — подтвердил Бенвенуто.

— Но прежде могло быть, — заметила Диана.

— Вы правы, сударыня, — согласился Челлини.

— А вы не подумали о том, сударь, что подобные шуточки могут очень дорого обойтись? Люди и покрупнее вас жестоко расплачивались за попытку играть мной.

— Поверьте, сир, я был бы в отчаянии, если бы навлек на себя ваш гнев, — совершенно спокойно ответил Челлини. — Но, право, я не сделал ничего плохого, и, надеюсь, вы, ваше величество, не приняли всерьез этой шутки. Неужели вы допускаете, чтобы я с такой легкостью возвел на герцогиню столь тяжкое обвинение? Госпожа д'Этамп, если вы пожелаете, может сама показать вам письмо, вынутое из тайника. В нем действительно говорится о любви, но о любви Асканио к одной благородной девице. На первый взгляд такая любовь может показаться безумием, но Асканио, как всякий истинный художник, вообразил, что прекрасное творение достойно прекрасной девушки. Он использовал эту лилию в качестве посланца любви и вложил в нее письмо, в котором обращается к госпоже д'Этамп, моля ее, как провидение, о помощи. А ведь, как вам известно, сир, провидение всемогуще; и я полагаю, вы не станете гневаться на герцогиню, ибо, совершив это доброе дело, она приобщит к нему короля Франции. Вот и вся загадка, ваше величество! А если мои упражнения в красноречии оскорбили вас, простите великодушно! Вспомните, ваше величество, что вы всегда разрешали мне держаться в вашем присутствии просто и непринужденно.

Эта серьезная, почти строгая речь сразу все изменила. По мере того как Челлини говорил, лицо Дианы вытягивалось, лицо госпожи д'Этамп, напротив, прояснялось, а к Франциску I мало-помалу возвращалось хорошее настроение, и на лице его расцветала веселая улыбка.

— Простите, дорогая герцогиня! — воскликнул он. — Умоляю, простите меня за то, что я на секунду усомнился в вас! Скажите, чем я могу искупить свою вину и вернуть ваше расположение?

— Только тем, ваше величество, что исполните так же милостиво, как и мою, ту просьбу, с которой хочет обратиться к вам герцогиня, — ответил за фаворитку Бенвенуто.

— Челлини, вы знаете мое желание. Скажите о нем вместо меня, — произнесла госпожа д'Этамп гораздо любезнее, чем мог ожидать художник.

— Ну что ж, если госпожа герцогиня поручает мне быть ее посредником, разрешите сказать, сир, что она просит о вашем всемогущем вмешательстве в сердечные дела моего несчастного Асканио.

— Охотно вмешаюсь! — смеясь, воскликнул король. — Я от всей души желаю счастья этому славному подмастерью. Но как имя невесты?

— Коломба д'Эстурвиль, сир.

— Коломба д'Эстурвиль?! — вскричал Франциск I.

— Вспомните, ваше величество, что вас просит об этой милости герцогиня д'Этамп… Поддержите же мою просьбу, сударыня! — обратился Бенвенуто к герцогине, вновь вынимая из кармана злосчастное письмо. — Иначе его величество может подумать, что вы обращаетесь с этой просьбой просто из снисхождения ко мне.

— Вы действительно желаете этого брака, сударыня? — спросил Франциск I.

— Да, сир, желаю… — прошептала герцогиня. — Всем сердцем желаю…

Чтобы заставить госпожу д'Этамп несколько усилить свою просьбу, Бенвенуто пришлось еще раз показать кончик письма.

— Но я не знаю, — заметил Франциск I, — согласится ли прево назвать своим зятем человека без роду, без племени.

— Прежде всего, сир, — возразил Челлини, — прево, как верноподданный, должен желать лишь того, чего желает его король. Затем, Асканио вовсе не человек без роду, без племени. Его имя Асканио Гадди, и один из его предков был флорентийским подеста.128 Подеста — выборный глава административной, военной, судебной власти во многих итальянских городах-республиках. Правда, он золотых дел мастер, но в Италии занятие искусством не считается зазорным; и даже если бы Асканио не был древнего аристократического рода, он теперь французский дворянин, ибо я позволил себе вписать его имя вместо своего на грамоте, пожалованной мне вашим величеством. Не подумайте, сир, что это жертва с моей стороны. Для меня вознаградить Асканио — значит вдвойне вознаградить самого себя. Итак, Асканио владелец Нельского замка, и я позабочусь о том, чтобы у него не было недостатка в деньгах. Он сможет, если пожелает, оставить свое ремесло и приобрести роту копьеносцев или какую-нибудь должность при дворе. Я оплачу все расходы.

— А мы, разумеется, позаботимся о том, — сказал король, — чтобы такая щедрость не слишком истощила ваш кошелек.

— Так, значит, сир…

— Согласен, согласен! Пусть женихом будет Асканио Гадди, владелец Нельского замка! — от души смеясь, воскликнул король.

— Герцогиня, — вполголоса сказал Бенвенуто, — по совести говоря, вы не можете долее держать в Шатле владельца Нельского замка — это годилось лишь для подмастерья Асканио.

Герцогиня позвала одного из офицеров дворцовой стражи и тихо ему что-то сказала. Затем, повысив голос, добавила:

— Именем короля!

— Что вы приказали ему, сударыня? — спросил король.

— Ничего особенного, ваше величество, — ответил за нее Челлини. — Герцогиня послала за женихом.

— Но где же он?

— Там, где госпожа д'Этамп, зная доброту вашего величества, велела ему дожидаться воли короля.

Через четверть часа распахнулись двери приемной, где в ожидании Франциска I сидели Коломба, прево, граф д'Орбек, испанский посол и почти все сановники, за исключением виконта де Марманя, который все еще болел.

Служитель провозгласил:

— Его величество!

Вошел Франциск I под руку с Дианой де Пуатье, за ним между госпожой д'Этамп и Асканио, в лицах которых не было ни кровинки, следовал Бенвенуто Челлини.

При появлении короля все придворные обернулись к двери и, увидев эту странную группу, на секунду замерли в изумлении, а Коломба почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

Всеобщее удивление усилилось еще больше, когда, пропустив Челлини вперед, Франциск I во всеуслышание заявил:

— Маэстро Бенвенуто, уступаем вам на минуту наш сан и нашу власть. Говорите от имени короля Франции, и пусть все повинуются вам, как королю!

— Берегитесь, сир: желая удостоиться этой чести, я буду просто великолепен! — пошутил Челлини.

— Хорошо, хорошо, Бенвенуто, — смеясь, ответил король. — Мы станем рассматривать ваше усердие как желание нам польстить.

— Что ж, в добрый час, ваше величество! Такие слова мне по душе, и я постараюсь льстить вам как можно больше… Итак, — продолжал он, обращаясь к придворным, — не забывайте, пожалуйста, знатные дамы и господа, что моими устами говорит сам король! Господа нотариусы, приготовили вы контракт, который его величество удостаивает собственноручной подписи? Впишите же имена супругов.

Оба нотариуса взяли перья и положили перед собой два контракта, один из которых должен был храниться в государственном архиве, а другой — у них в конторе.

— Одна из сторон, вступающих в брак, — знатная и могущественная мадемуазель Коломба д'Эстурвиль.

— Коломба д'Эстурвиль, — машинально повторили нотариусы.

Придворные слушали Бенвенуто с величайшим удивлением.

— Другая сторона, — продолжал Челлини, — знатнейший и могущественнейший Асканио Гадди, сеньор Нельский.

— Асканио Гадди! — воскликнули одновременно прево и д'Орбек.

— Простой подмастерье! — с горечью добавил прево, обернувшись к Франциску I.

— Асканио Гадди, сеньор Нельский, — как ни в чем не бывало продолжал Бенвенуто, — которому король Франциск Первый, по своей великой милости, жалует французское подданство и должность управляющего королевскими замками.

— Если ваше величество приказывает, я готов повиноваться, — сказал прево, — но все же…

— По ходатайству Асканио Гадди его величество жалует мессеру д'Эстурвилю, прево города Парижа, титул камергера.

— Сир, я согласен, — сказал господин д'Эстурвиль, окончательно сдаваясь.

— О боже мой! Боже мой! Неужели это не сон! — пролепетала Коломба, падая на стул.

— А я? Как же я-то? — воскликнул д'Орбек.

— Что касается вас, граф, — заявил Челлини, продолжая выполнять королевские обязанности, — я пощажу вас и не назначу судебного расследования по вашему делу, хотя вы и вели себя непозволительно. Великодушие, так же как щедрость, — одна из добродетелей короля. Не так ли, сир?.. — проговорил он, обращаясь к Франциску I. — Но вот и контракты готовы. Давайте их подпишем, господа.

— Ну чем не его величество! — воскликнул Франциск I, веселясь, как школьник на каникулах.

Король подписал контракт и передал перо Асканио, а тот, начертав дрожащей рукой свое имя, отдал перо Коломбе, которой Диана помогла подняться со стула и подвела к столу, бережно поддерживая под руку. Руки влюбленных соединились, и оба чуть не потеряли сознание.

Затем настала очередь Дианы подписать контракт; от нее перо перешло к госпоже д'Этамп; герцогиня передала его прево, тот — графу д'Орбеку и, наконец, граф — испанскому послу.

А под всеми этими громкими именами четким, твердым почерком подписался Бенвенуто Челлини. А ведь его жертва была, пожалуй, самой большой.

Подписав контракт, испанский посол подошел к герцогине.

— Наш уговор остается в силе, не правда ли, сударыня? — спросил он.

— О господи! — воскликнула герцогиня. — Поступайте как знаете. Какое мне дело до Франции! Какое мне дело до целого мира!

Герцог поклонился и вернулся на свое место.

— Кажется, император намерен сделать герцогом Миланским не короля Франциска, а его сына? — спросил в эту минуту посла его племянник, еще молодой и неопытный дипломат.

— Герцогом Миланским не будет ни тот, ни другой, — ответил посол.

Тем временем присутствующие один за другим продолжали ставить свои подписи под контрактом.

Когда все подписались, Бенвенуто подошел к Франциску I и, опустившись на одно колено, проговорил:

— Сир, я только что приказывал, как король, а теперь молю вас, как самый смиренный и преданный из ваших подданных: окажите мне, ваше величество, последнюю милость!

— Говори, Бенвенуто, говори, — благосклонно ответил король, наслаждаясь сознанием своего королевского могущества. — Скажи, чего ты хочешь?

— Вернуться в Италию, сир, — ответил Бенвенуто.

— Как — в Италию?! — воскликнул король. — Тебе предстоит сделать для меня так много прекрасных вещей, а ты хочешь меня покинуть? Нет, я не согласен.

— Я вернусь! Клянусь вам, сир! Но сейчас отпустите меня. Я должен побывать на родине. Не стану говорить о том, что мне пришлось пережить и как я страдаю, — тихо добавил он, грустно покачав головой, — этого не передашь словами. Только воздух родины может излечить мое израненное сердце. Вы могущественны, щедры, ваше величество, и я люблю вас. Я непременно вернусь, как только солнце родины исцелит меня. К тому же я оставляю вам Асканио — мое второе «я» — и Паголо — мою правую руку; они заменят вам Бенвенуто, ваше величество. А когда ласковый ветер родной Флоренции развеет мою печаль, я вернусь, и тогда уж ничто на свете, кроме смерти, не разлучит нас!

— Поезжайте, — грустно согласился Франциск I. — Художник должен быть свободным, как ласточка. Поезжайте, Челлини!

И король протянул ему руку, на которой Бенвенуто запечатлел в знак благодарности почтительный поцелуй.

Перед уходом Челлини приблизился к герцогине д'Этамп.

— Вы очень гневаетесь на меня, сударыня? — спросил он, незаметно передавая ей роковое письмо, которое, подобно магическому талисману, только что совершило настоящее чудо.

— Нет, — сказала герцогиня, радуясь, что письмо наконец-то у нее в руках. — И все-таки вы победили меня таким оружием, что…

— Полноте, герцогиня! — прервал ее Бенвенуто. — Ведь я только пригрозил вам этим оружием. Неужели вы могли подумать, что я им воспользуюсь?

— Силы небесные! — воскликнула герцогиня, словно громом пораженная. — Как легко ошибиться, если судишь о других по себе!..

На следующий день Асканио и Коломбу обвенчали в дворцовой часовне Лувра, и, вопреки всем правилам придворного этикета, молодые настояли, чтобы на церемонии бракосочетания присутствовал Жак Обри с супругой.

Для Жака это была великая честь, но нельзя не согласиться, что скромный школяр вполне ее заслужил.