Онлайн чтение книги Аут Out
Квартира 412

1

Масако не знала, что ей снилось, да и снилось ли вообще что-нибудь, но проснулась не отдохнувшей и бодрой, как обычно, а с ощущением невесть откуда взявшейся опустошенности и подавленности. Ранний закат, оповещавший о скором приходе зимы, действовал угнетающе. Она лежала в постели, не спеша подниматься, а свет постепенно слабел, в комнате становилось все темнее, тени сгущались, обступая ее, поглощая. В такие моменты ночная смена казалась невыносимой, и многие женщины, будучи не в силах вынести надвигающуюся неизбежность, заканчивали тем, что немножко сходили с ума. И все же к депрессии вела не столько зимняя тьма, сколько постоянное напряжение от противоестественно перевернутой жизни.

А была ли у нее «нормальная» жизнь? Каждое утро начиналось одинаково: встать раньше всех, приготовить завтрак, завернуть каждому ленч. Повесить на просушку выстиранное белье, одеться, отвести Нобуки в сад. И все бегом, второпях, поглядывая на часы — только бы успеть, только бы не опоздать. Работа в офисе, работа дома. У нее никогда не было времени почитать газету, не говоря уже о книге. Она никогда не высыпалась — заботы, заботы, заботы… В редкие выходные — бесконечная стирка и уборка. Такой была «нормальная» жизнь, свободная от одиночества и чувства вины.

Она не испытывала ни малейшего желания возвращаться к той жизни и вовсе не стремилась как-то менять нынешнюю. Если перевернуть согревшийся на солнце камень, под ним обнаружится сырая, стылая земля; вот в эту землю и зарылась Масако. Да, там холодно, да, туда не заглядывает солнце, но для окопавшегося там жучка это знакомый, тихий, уютный мирок.

Масако закрыла глаза. Из-за постоянного недосыпания она не успевала восстановить силы, и тело от годами накапливавшейся в нем усталости становилось все тяжелее и тяжелее. В конце концов сознание отключилось, и она, словно увлекаемая силой гравитации, соскользнула в сон.

Лифт шел вниз. Она стояла в тесной кабине, глядя прямо перед собой на знакомую бледно-зеленую обшивку, испещренную вмятинами от острых углов тележек, которыми в кредитном союзе пользовались для перевозки наличных внутри здания. Масако самой много раз приходилось выгружать из этих тележек увесистые мешочки с монетами. Кабина остановилась на втором этаже, где находился финансовый отдел, место ее прежней работы, Две половинки двери разошлись в стороны, и она выглянула в пустой темный коридор. Все осталось по-прежнему, все было настолько знакомо, что ей ничего не стоило бы найти дорогу с закрытыми глазами, но сейчас делать ей здесь было нечего.

Едва она нажала кнопку, чтобы закрыть двери, как в кабину проскользнул какой-то мужчина. Это был Кэндзи, которого она считала мертвым. Дышать вдруг стало трудно. На нем были серые брюки, белая рубашка и неопределенного цвета галстук — все то, что он носил в тот самый день. Кэндзи вежливо поздоровался с ней и повернулся лицом к двери. Несколько секунд она смотрела на его затылок и шею, покрытую густыми темными волосками, потом в ужасе отпрянула, поймав себя на том, что высматривает на шее оставленные ножом шрамы.

Лифт опускался невероятно медленно, но в конце концов все же достиг первого этажа и остановился. Двери открылись. Кэндзи вышел из кабины и пропал в темноте холла. Масако осталась одна. Чувствуя, как тело покрывается холодным липким потом, она стояла перед дверью и никак не могла решить, последовать ли за ним в непроглядный мрак, или подождать.

Как раз в тот миг, когда Масако, определившись, все же сделала шаг вперед, кто-то прыгнул на нее из тьмы. Прежде чем она успела увернуться или хотя бы отступить, длинные руки обхватили ее сзади и оттащили от выхода. Она хотела крикнуть, но голос застрял в горле. Чужие сильные пальцы сжали шею. Ее словно парализовало страхом. Пот уже не сочился, а струился из пор, словно через них выходили ужас и отчаяние, неудовлетворенность и разочарование. Тиски пальцев давили, ломая волю, желание сопротивляться. Но затем, медленно, тепло его рук, прерывистое дыхание, трогавшее ее шею, начали пробуждать некий глубоко спрятанный импульс: потребность уступить, сдаться, расслабиться и позволить себе умереть. Страх вдруг стал рассеиваться, улетучиваться, а его место заполняло ощущение непередаваемого блаженства. Она вскрикнула от наслаждения.

Открыв глаза, Масако обнаружила, что лежит на кровати лицом вверх. Рука поднялась к груди, туда, где билось сердце. Конечно, ей и раньше снились эротические сны, но никогда прежде удовольствие не было так тесно и так необъяснимо связано со страхом. Какое-то время она лежала неподвижно в темноте, потрясенная сделанным открытием и той сценой, которая скрывалась в глубинах подсознания. Кто был тот мужчина во сне? Все еще чувствуя на себе его длинные сильные руки, Масако попыталась найти ответ. Кэндзи? Нет. Определенно нет. Незнакомец возник будто призрак, манивший ее к ее же страхам. Йосики? Тоже нет. За все годы, что они прожили вместе, он ни разу не поднял на нее руку. Может быть, тот бразилец, Кадзуо? Нет. У него другие руки. Оставалось только предположить, что во сне материализовался тот неизвестный, тот невидимый, кто следил за ней в последнее время. Но тогда почему ее страх так загадочно трансформировался в острое сексуальное наслаждение? Она медленно вздохнула, словно надеясь продлить, сохранить почти забытое ощущение.

Поднявшись, Масако включила лампу, раздвинула шторы и села к туалетному столику. Из зеркала на нее смотрело нахмуренное лицо, кажущееся болезненно-бледным в неживом флуоресцентном свете. Оно изменилось, стало другим после того дня — она знала это. Вертикальные морщины между глаз углубились, взгляд стал жестче, пронзительнее. Наверное, она постарела. Но губы слегка приоткрылись, как будто с них было готово слететь чье-то имя. Что же это было? Что с ней происходит? Масако поднесла руку ко рту, но сияющий в глазах свет спрятать было нельзя.

К реальности ее вернул донесшийся из прихожей шум. Масако посмотрела на стоящие на тумбочке у кровати часы — почти восемь вечера. Она торопливо причесалась, накинула на плечи кардиган и вышла из комнаты. В ванной зажужжала стиральная машина — наверное, вернувшийся с работы Йосики решил постирать свое белье. Он делал это уже несколько последних лет: стирал свою одежду, гладил…

Масако постучала в дверь его комнаты. Ответа не последовало, но она открыла дверь и вошла. Ее муж сидел за столом, спиной к ней, и, судя по наушникам на голове, слушал музыку. Комната вообще была маленькая, но после того, как он перетащил в нее кровать, книжные полки и письменный стол, стала казаться просто крошечной, и Йосики в ней был похож на студента в общежитии. Она дотронулась до его плеча. Он вздрогнул, стащил наушники и, повернувшись, посмотрел на нее.

— Ты не заболела? — спросил Йосики, увидев на Масако пижаму.

— Нет, просто проспала. — Она зябко повела плечами, словно почувствовав пробежавший по комнате сквозняк, и начала застегивать кофту.

— Проспала? Сейчас восемь, — как всегда ровным тоном заметил он и тут же добавил: — Никак не привыкну, что проспать можно вечером. Как-то странно звучит.

Его реплика долетела до нее как будто из другого, дневного мира, отделенного от ее, ночного, пропастью.

— Знаю. — Масако прислонилась к подоконнику. — Звучит действительно странно.

Из лежащих на кровати наушников доносилась классическая музыка, но звуки были слишком слабы, чтобы уловить мелодию.

— Ты перестала готовить, — не глядя на нее, заметил Йосики.

— Да.

— Почему?

— Просто решила больше не готовить.

Масако пожала плечами.

Он не стал требовать от нее объяснения.

— Мне, в общем-то, все равно, но чем ты собираешься обедать?

— Перекушу чем-нибудь, что найду.

— Так что же, теперь каждый должен заботиться о себе сам?

Йосики криво усмехнулся.

— Думаю, что да. — Лучше быть честной и не прятаться за иллюзиями. — Извини, но думаю, у тебя и так есть все, что тебе нужно.

— Мне только непонятно, почему ты перестала готовить, вот и все.

— Наверное, я всего лишь превращаюсь в жука. Хочу, чтобы меня оставили в покое. Хочу свернуться в комочек, спрятаться, зарыться в землю.

— Ну, возможно, в этом нет ничего плохого, если ты и впрямь жук, но…

— Считаешь, что мне лучше оставаться женщиной, чем превратиться в жука?

— Думаю, что да.

— А я думаю, что и тебе было бы лучше превратиться в жука.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он озадаченно посмотрел на нее.

— Только то, что в некотором смысле ты уже жук. Ты спрятался в своем собственном крохотном мирке. После работы ты приходишь сюда и не обращаешь на нас никакого внимания, как будто живешь в съемной комнате.

Она обвела рукой тесное помещение.

— Ну, ладно… пусть так… — сказал Йосики, поднимая с кровати наушники.

Разговор свернул на тему, обсуждать которую он всегда избегал.

Масако молча смотрела на мужа. Он тоже изменился с того времени, когда они только познакомились: волосы поредели, поседели, тело как будто усохло, съежилось, и от него постоянно пахло алкоголем. Но еще больше, чем физические перемены, ее поражало доведенное до крайности стремление к тому, что можно было бы назвать личной независимостью, самодостаточностью. Йосики всегда, даже в самом начале, когда они только встретились, ценил свободу выше, чем другие, и хотел жить по им самим установленным правилам. Уже тогда работа отнимала у него много времени, но, сбрасывая ее с плеч, он становился добрым, отзывчивым и благородным человеком. Масако, в ту пору юная и наивная, считала, что ей крупно повезло с мужем, и, принимая его любовь, в свою очередь любила Йосики и доверяла ему.

Теперь казалось, что семья превратилась для него в такое же бремя, как и работа, — избавляясь от одного, он вовсе не стремился взвалить на себя другое. Окружающий его мир прогнил и погряз в коррупции, работа не вызывала ничего, кроме отвращения, и даже Масако не позволяла ему столь необходимой свободы — в результате Йосики просто сбился с курса. Чем отчаяннее он стремился к сохранению личной независимости, чем строже оберегал свою внутреннюю целостность, тем нетерпимее относился к тем, кто жил не по его стандартам. Выбрав такой путь, отказавшись от всех и всего, он неминуемо закончит отшельником. А Масако совсем не собиралась жить с отшельником. Ей вдруг пришло в голову, что это ее решение как-то связано с ее недавним сном, с теми чувствами, которые так неожиданно напомнили о себе. Словно то, что томилось внутри нее под замком, вышло на свободу.

— Почему мы больше не спим вместе? — спросила она, повысив голос, чтобы Йосики услышал ее за стеной музыки.

— Что?

Он снова снял наушники.

— Почему ты все время хочешь быть один? Почему отсиживаешься здесь?

— Наверное, как раз поэтому: я хочу быть один, — ответил Йосики, глядя не на нее, а на аккуратно выровненные корешки выстроившихся на полке книг.

— Но мы все хотим того же, мы все стремимся к одиночеству.

— Да, ты права.

— Почему ты перестал спать со мной?

— Так случилось. — Он едва заметно передернул плечами и отвел взгляд в сторону. — Мне казалось, что ты устаешь, что тебя лучше оставить в покое.

— Да, наверное, так и было. — Масако попыталась вспомнить, что именно послужило причиной того, что они — это произошло лет пять или шесть назад — разошлись по разным комнатам. Впрочем, дело было не в какой-то одной причине, а в десятках постепенно накапливавшихся мелких обид и недовольств, которые уже давно забылись.

— Секс не единственное, что связывает людей, — сказал Йосики.

— Знаю, — тихо ответила она. — Но ты ведь отвергаешь и все прочее, как будто не переносишь нас, как будто не хочешь иметь с нами, Нобуки и мной, ничего общего.

— Не забывай, это ты решила работать в ночную смену, — недовольным тоном напомнил он.

— Мне пришлось, — возразила Масако. — Ты же знаешь, что я не смогла найти работу по специальности.

— Считай так, как тебе удобнее. — Йосики впервые за время разговора посмотрел ей в глаза. — Но ты и сама отлично знаешь, что при желании легко устроилась бы бухгалтером в компанию поменьше. Дело в другом: с тобой обошлись несправедливо, ты чувствовала себя оскорбленной и не хотела рисковать, боялась вновь испытать унижение.

Масако нисколько не удивило, что Йосики, человек восприимчивый и проницательный, так легко уловил ее тогдашнее настроение; вполне вероятно, что он даже чувствовал ее боль.

— Так значит, ты хочешь сказать, что все пошло не так, когда я перешла на работу в ночную смену?

— Нет, но ведь очевидно, что мы оба хотели тогда одиночества, хотели, чтобы все оставили нас в покое.

Масако кивнула, понимая, что он прав, — каждый выбрал себе отдельный путь. В этом не было ничего особенно трагичного, если не считать трагедией одиночество. Некоторое время они молчали.

— Ты не очень удивишься, если я уйду? — спросила она наконец.

— Для меня определенно стало бы сюрпризом, если бы ты вдруг исчезла. Конечно, я бы тревожился.

— Но ты ведь не стал бы меня искать?

Йосики ненадолго задумался.

— Скорее всего, нет, — ответил он и снова надел наушники, показывая, что считает разговор оконченным.

Масако молча смотрела на него. Она уже приняла решение уйти из этого дома, и то, что придавало ей уверенности, лежало в нижнем ящике комода, завернутое в ее белье: пять миллионов йен наличными. Осторожно, стараясь не шуметь, она открыла дверь и вышла в коридор, где обнаружила неподвижно стоящего в темноте Нобуки. Ее неожиданное появление застигло его врасплох, но он все же справился с собой и остался на месте. Масако закрыла за собой дверь.

— Подслушивал? — Сын смущенно отвернулся, но ничего не сказал. — Ты, наверное, думаешь, что если будешь отмалчиваться, то сможешь избежать всех неприятностей, которых полно в жизни, — сказала она, глядя ему в глаза, — но так не бывает. — Он был высокий, выше ее — даже не верилось, что когда-то этот, ставший таким большим парень помещался у нее в животе. Долгое время она бессильно следила за тем, как сын постепенно уходит все дальше и дальше, становится чужим, но теперь уже не он, а она сама собиралась обрезать связывающие их узы. — Я, вероятно, уйду отсюда. Но ты уже взрослый. Так что поступай так, как находишь нужным. Хочешь — возвращайся в школу, хочешь — убирайся из дому, если так, на твой взгляд, будет лучше. Отныне тебе придется самому принимать решения.

Она искала в лице сына признаки того, что он хочет что-то сказать, но, хотя губы его слегка дрогнули, слова не прозвучали. И лишь когда Масако, повернувшись, пошла по коридору, в спину ей ударил хриплый, наполненный юношеской обидой и болью крик.

— Не думай, что я скажу тебе «спасибо», сука!

Второй раз за год Масако услышала его голос. Голос скорее мужчины, чем мальчика. Повернувшись, она посмотрела на него. В глазах сына блеснули слезы, но, когда Масако попыталась снова заговорить с ним, он резко развернулся и помчался вверх по лестнице. Грудь резануло болью, вот только искать путь назад она уже не хотела.

По пути на работу Масако впервые за последние месяцы решила навестить Яои. Ветер бросал в стекло сухие листья, и те с приятным шелестом падали под колеса. Почувствовав сквозняк, она стала было поднимать стекло, и в салон влетел жук. Ей вспомнилась ночь, когда она ехала по этой же самой дороге, размышляя над тем, нужно или нет помогать Яои, и как в какой-то момент в машину ворвался запах цветущей гардении. Это было совсем недавно, прошлым летом, но казалось, с тех пор минули годы.

На заднем сиденье что-то зашуршало, и, хотя Масако знала, что, скорее всего, шуршит сползшая на пол карта, ей вдруг представилось, что на самом деле там сидит Кэндзи, решивший вместе с ней навестить свою жену.

— Приятная компания, — пробормотала она вслух и на всякий случай оглянулась.

Кэндзи так часто являлся ей в снах, что она воспринимала его почти как старого знакомого. Что ж, они вместе посмотрят на эту Йоко Морисаки, бескорыстную помощницу, остающуюся с детьми, пока их мать на работе.

Как и в ту ночь, Масако проехала по улице мимо дома Яои и остановилась у тротуара. Через шторы в гостиной просачивался теплый желтый свет. Она нажала кнопку интеркома и почти сразу услышала взволнованный голос подруги.

— Это я, Масако. Извини, что беспокою так поздно.

Не ожидавшая гостей Яои даже вскрикнула от удивления, и через секунду Масако услышала торопливые шаги.

— Что-нибудь случилось?

Она, видимо, только что принимала ванну, потому что со лба свисали еще влажные темные пряди.

— Я могу зайти на минутку?

Не дожидаясь приглашения, Масако вошла в узкую, заставленную вещами прихожую и закрыла за собой дверь. Взгляд ее сам собой остановился на том месте, где лежал в ту ночь Кэндзи.

Яои отвернулась.

— На работу еще рано, — сказала она, словно оправдываясь.

— Знаю. Мне нужно с тобой поговорить.

Лицо Яои напряглось; она еще не забыла их ссоры на фабрике.

— О чем?

Масако заглянула в гостиную.

— Когда обычно приходит Морисаки?

Дети, похоже, уже легли спать. Голос ведущего программы новостей звучал приглушенно.

— Как раз собиралась тебе сказать. — Лицо Яои потемнело, как будто на него набежало облачко. — Она больше не приходит.

— Почему? — настороженно, словно почувствовав новую опасность, спросила Масако.

— Примерно неделю назад она вдруг сообщила, что должна вернуться в деревню. Я пыталась ее переубедить, но она сказала, что выбора нет, что таковы обстоятельства. Мальчики, конечно, очень расстроились, да и сама Йоко едва не заплакала.

— В деревню? А ты знаешь, откуда она? Где ее родители?

— Вообще-то нет. Она упоминала очень расплывчато… — Яои старалась не показывать виду, но было видно, что она обижена. — Сказала, что еще даст о себе знать. А я думала, что мы подружились.

— Послушай, расскажи мне подробно, как именно ты с ней познакомилась.

Яои шмыгнула носом и заговорила. Слушая ее, Масако все больше убеждалась, что Морисаки появилась здесь не просто так, а пришла с какой-то целью. С какой? Что-то пронюхать, выведать?

— А тебе-то чего беспокоиться? — спросила Яои, заметив, как хмурится Масако. — По-моему, ты просто видишь то, чего на самом деле нет.

— Может быть. Однако мне кажется, что за нами кто-то следит. Я хочу, чтобы ты не забывала об осторожности.

Теперь, когда подозрения обрели словесную форму, заволновалась и Яои.

— Ты уверена? Но кто? И почему? — зашептала она, оглядываясь по сторонам. С волос полетели капельки воды. — Думаешь, полиция?

— Сомневаюсь.

— Тогда кто?

Масако покачала головой.

— Не знаю. Потому и беспокоюсь.

— Так ты считаешь, что Йоко как-то к этому причастна? По-твоему, ее подослали?

— Похоже на то.

Судя по всему, Морисаки уже съехала с квартиры, так что следов не осталось. Ясно было по крайней мере одно: кто бы ни стоял за этим, он явно не останавливался перед тратами и даже оплатил аренду квартиры, чтобы подобраться к Яои поближе. При мысли о том, что кто-то предпринял такие усилия, чтобы шпионить за ними, по спине пробежали мурашки.

— Может, страховая компания, — предположила Яои, — они ведь проводят свои расследования.

— Разве они уже не согласились заплатить?

— Согласились. Деньги можно будет получить на следующей неделе.

— Не исключено, что эти люди охотятся как раз за деньгами, — задумчиво сказала Масако.

Яои потерла руки и поежилась, словно от холода.

— Так ты думаешь, им нужна я? И что же мне делать?

— Они узнали о тебе после того ток-шоу. На твоем месте я бы не ходила на работу. Тебе вообще сейчас лучше не высовываться.

— Ты действительно так считаешь? — спросила Яои, глядя на подругу. — Но если я перестану ходить на работу, те двое сразу догадаются, что у меня появились деньги.

Масако лишь теперь поняла, что многое из сделанного в последнее время Яои объясняется ее неуверенностью в Йоси и Кунико. И еще ее поразило, какой расчетливой стала подруга, после того как избавилась от Кэндзи.

— О них можешь не волноваться, — сказала она.

— Наверное, ты права.

Яои согласно кивнула, но сомнение в глазах осталось — похоже, она уже не была полностью уверена в надежности самой близкой в недавнем прошлом подруги.

— Я никому ничего не скажу, — поспешила успокоить ее Масако.

— Знаю. К тому же ты получила два миллиона.

Слова больно хлестнули Масако — оказывается, стычка на фабрике не забылась.

— Вполне справедливый гонорар за то, что я разрезала твоего мужа. — Она подняла руку. — Ладно, мне пора.

— Спасибо, что заглянула.

Масако уже закрывала дверцу машины, когда Яои выбежала из дома.

— Чуть не забыла…

Яои опустилась на переднее сиденье, пригладила еще не высохшие волосы, и по салону расползся фруктовый запах шампуня.

— Что?

— Что ты имела в виду тогда, на фабрике? Ты говорила о какой-то «работе». Что за работа? Еще один труп, да?

Масако покачала головой и повернула ключ. Звук заработавшего мотора разнесся по притихшему кварталу.

— Не скажу.

— Почему? — поинтересовалась Яои, покусывая от нетерпения нижнюю губу.

Не глядя на нее, Масако пересчитала прилипшие к ветровому стеклу листья.

— Не хочу.

— Но почему?

— Тебе это знать ни к чему. Ты же у нас невинная овечка. Не говоря ни слова, Яои выскочила из машины. Масако

осторожно подала назад и, переключая передачу, услышала, как за спиной громко хлопнула дверь.

2

День клонился к вечеру. Едва проснувшись, Кунико включила телевизор, потом достала из холодильника купленный в гастрономе на углу готовый обед — разумеется, производства их фабрики: рис с жареной говядиной. Едва сняв крышку и увидев, как выложено мясо, она поняла, что на конвейере стоял новичок. Оно и к лучшему! Новички редко поспевали за конвейером и обычно не успевали разложить кусочки мяса так, как требовалось инструкцией. Опаздывая, они просто бросали мясо горкой, и его почти всегда оказывалось больше обычной порции.

То, что ей достался именно такой обед, было определенно добрым предзнаменованием — значит, и весь день будет удачный. Кунико тщательно разложила кусочки говядины и пересчитала. Одиннадцать! Просто удивительно, как Накаяма ничего не увидел и не поднял шум. Она усмехнулась. Йоси всегда удавалось закрыть весь рис шестью кусочками. Шкипер… Какая-то в последнее время она возбужденная. Интересно, с чего бы? Недавно вдруг объявила, что собирается отправить дочку в колледж, а потом проговорилась, что присматривает новое жилье. И это все на те пятьсот тысяч, которые получила от Яои? Да этих денег и на переезд едва ли хватило бы.

Может, у нее было что-то припасено? Нет, сомнительно. Кунико знала, как туго ей приходилось до последнего времени, — сама она просто не смогла бы так жить. Нет, во всем этом есть что-то подозрительное, что-то сомнительное. Кунико задумалась — все, имеющее отношение к деньгам, вызывало у нее самый живой интерес.

Размышления сложились в теорию: может быть, Яои в тайне от нее, Кунико, решила заплатить Йоси больше пятисот тысяч йен. Мысль эта, едва придя в голову, вызвала неконтролируемый приступ зависти. Чужое счастье всегда казалось ей вопиющей несправедливостью, так что Кунико легко убедила себя, что ее жестоко обманули. Оскорбленные чувства подталкивали к действиям. Решив не откладывать дело в долгий ящик и, прижав Йоси — нет, лучше Яои, — потребовать объяснений, Кунико достала палочки и с жадностью набросилась за еду.

Она на секунду остановилась, вспомнив, что от полученных денег еще осталось сто восемьдесят тысяч йен. После выплаты процентов по нескольким займам ей удалось порадовать себя покупкой красной кожаной курточки, черной юбки и фиолетового свитера. Внимание привлекли также черные сапожки, но, подумав, Кунико решила отказаться от них в пользу новой косметики. И после всего этого у нее еще осталось сто восемьдесят тысяч! Что может быть лучше наличных в кармане? И какая удача, что ей удалось избавиться от долга Дзюмондзи.

Ее совершенно не интересовало, почему ему так хотелось выведать их секрет и как он воспользовался купленной информацией. Главное — она сбросила с себя проклятый долг. Конечно, время от времени ей приходило в голову, что, если все выйдет наружу, дело вполне может кончиться тюрьмой, однако такой исход казался маловероятным — ведь полиция, похоже, потеряла к убийству всякий интерес. Все, что тогда случилось, ее собственная роль в этом грязном деле, отошло в прошлое. Все, кроме одной маленькой детали: на этом еще можно заработать. И если придется пустить в ход шантаж, угрозы — пусть так, ее это не останавливало.

Кунико швырнула пустой стаканчик в мусорное ведро, умыла лицо и села к туалетному столику, чтобы привести себя в порядок за оставшееся до смены время. В первую очередь она решила попробовать новую помаду. Новый цвет для осени. Купить ее Кунико убедила продавщица в косметическом отделе, но теперь, глядя в зеркало, она поняла, что коричневый ей совершенно не к лицу — на фоне бледных одутловатых щек губы выглядели карикатурно зловещими. Надо же так ошибиться! Четыре с половиной тысячи вылетели в трубу! А ведь вполне могла бы обойтись помадой из супермаркета за восемьсот йен. Может, попробовать с другим кремом? Отличная идея! Довольная собой, Кунико принялась листать журналы в поисках более подходящего варианта макияжа. Да, точно, все будет в порядке, надо только найти другой крем и… купить те сапоги. Покупка одной вещи почти всегда приводила к необходимости покупать другую и так до бесконечности. Впрочем, в конце концов, эта бесконечная погоня и составляла смысл ее существования.

Закончив с макияжем, Кунико натянула новый фиолетовый свитер, новую черную юбку и черные колготки. Уже лучше! Покрутившись перед зеркалом, она удовлетворенно кивнула и вдруг почувствовала, что для полного счастья все еще кое-чего не хватает: ей нужен мужчина. Когда у нее в последний раз был секс? Она посмотрела на календарь — Тэцуи ушел в конце июля, значит, прошло более трех месяцев. Конечно, он был ничтожеством, но кое для чего все-таки годился. Поддавшись накатившей вдруг волне депрессии, Кунико в отчаянии бросилась на кровать.

Ей нужен кто-то, кто говорил бы, как она хороша, как мила и красива. Кто-то, кто мог бы оценить купленные ею новые вещи. Кто-то, кто поддерживал бы ее. И не слизняк вроде Тэцуи, а настоящий мужчина. Пусть даже тот маньяк, напугавший всю фабрику. Пусть даже всего на одну ночь. Она бы сама напала на него, если бы нашла. Желание разгоралось, воображение рождало соблазнительные картины.

Как зависть всколыхнула подозрения в отношении Йоси, как покупка одной вещи подталкивала к приобретению другой, так и сексуальная жажда рождала самые невероятные варианты. Кунико вдруг подумала о Кадзуо Миямори. Он, правда, на несколько лет моложе, но очень даже неплохо выглядит, возможно из-за смешанной крови, и она уже присматривалась к нему. Почему бы и нет? Он так любезно откликнулся на просьбу подержать у себя их деньги. Такой вежливый, милый. И конечно, парня, живущего в общежитии, не может не тянуть к женщинам.

Нисколько не сомневаясь в верной оценке ситуации, Кунико решила под любым предлогом поговорить с ним сегодня же вечером. Да, именно так. Вспомнив, что в кошельке еще есть деньги, она бодро поднялась с кровати.

Кунико открыла дверцу. Чтобы похвастать фиолетовым свитером, пришлось пожертвовать курткой. Модная прическа требовала опустить верх «гольфа». Она отправлялась на работу в прекрасном расположении духа, беспокоясь только о том, чтобы не столкнуться на парковочной площадке с Масако. Бывшая подруга не вызывала у нее ничего, кроме отвращения. Кунико даже не хотела работать с ней на одной конвейерной линии. Единственным способом избежать встречи с ненавистной Масако было приехать на работу пораньше. А раз так, то нужно поторопиться.

Прибыв на стоянку, она обнаружила у новой будки незнакомого мужчину. В серой форме, с фонариком, пристегнутым к нагрудному карману, и дубинкой на ремне, он выглядел весьма внушительно. Настроение у Кунико немного упало — появление охранника значительно понижало шансы на встречу с маньяком, как и предсказывала Масако. Она медленно вылезла из машины, бросила на незнакомца сердитый взгляд и захлопнула дверцу.

— Добрый вечер, — вежливо кланяясь, приветствовал ее охранник.

Удивленная столь редким проявлением галантности, Кунико посмотрела на него более внимательно. Охранники на фабрику набирались из числа старичков-пенсионеров, но этот был явно не из их числа. Плотный, определенно не какой-нибудь дохляк… Из-за темноты Кунико не смогла рассмотреть лицо, но ей почему-то казалось, что оно не разочарует, как и все остальное.

— Привет! — радостно воскликнула она, переполняясь новыми надеждами.

Охранник удивленно посмотрел на нее.

— Идете на фабрику?

— Да.

— Тогда позвольте мне проводить вас.

Он подошел к машине. Голос у него был низкий и спокойный.

— С чего бы это такая честь? — замурлыкала Кунико, вступая в игру по-настоящему.

— В мои обязанности входит сопровождать всех работниц по крайней мере полпути.

— Каждую?

— Да, но только до старой фабрики. Дальше освещение лучше.

На мгновение его лицо оказалось на свету — ничего особенного, вполне заурядные черты, хотя полные губы показались Кунико довольно привлекательными. И все же было в лице его что-то странное, незнакомое, что-то такое, что не позволяло занести охранника ни в одну из известных категорий.

— Что ж, пусть так, но все равно приятно, — сказала Кунико, радуясь тому, что не зря потратила время на макияж и надела новые вещи.

Она нисколько не сомневалась, что выглядит в этот вечер особенно хорошо. Охранник включил фонарик, направив луч на землю. В круг света попала посыпанная гравием дорожка. Он догнал ее в несколько шагов, и дальше они пошли уже вместе. Удаляясь от площадки, она представляла короткую прогулку началом долгого и захватывающего приключения.

— Это ваша собственная машина? — спросил охранник уже более живым тоном, как будто проникшись ее настроением.

— Да.

— Неплохая штучка, — с явным уважением заметил он.

Кунико хихикнула.

— Спасибо. — Разумеется, она не собиралась сообщать, что расплачиваться за машину придется еще целых три года.

— Давно она у вас?

— Уже три года. Хороша, но уж очень дорого обходится. У нее не очень хороший… ну, этот…

— Показатель топливной экономичности?

— Вот именно. Только и успевай заправляться.

Она сделала вид, что споткнулась, и ухватилась за руку спутника. Сердце радостно екнуло, когда пальцы ощутили напрягшиеся под грубой тканью твердые мускулы.

— Сколько километров на литр? — спросил он.

Кунико пожала плечами.

— Даже не знаю. Но парень на заправке говорит, что она не так уж и хороша.

— Говорят, ими и управлять не очень легко.

— Да вы, как я вижу, знаток. — Она широко и счастливо улыбнулась. — Приходилось водить такую?

— Нет-нет. Импортные машины не для меня. Уж слишком дорогие.

Провожатый тоже улыбнулся. Они дошли до старой фабрики, и он остановился. Это заброшенное здание всегда казалось ей немного жутковатым, так что, проходя мимо, Кунико обычно ускоряла шаг, но сегодня оно лишь дополняло романтическую картину, как живописные руины, призванные создавать соответствующую атмосферу в парке развлечений.

— Мне нужно возвращаться, — сказал он, и Кунико огорченно вздохнула, сожалея, что приятная прогулка оказалась уж слишком короткой. — Будьте осторожны, — добавил охранник, поднимая на прощание руку. — Приятной вам смены.

— Спасибо! — с чувством ответила Кунико, уже размышляя над возможными перспективами продолжения знакомства.

Кто знает, к чему оно приведет? В ответ на очередной стимул воображение заработало с новой силой, выдувая все новые и новые пузыри фантазий. К черным сапожкам определенно нужен другой костюм. Конечно, черный — модельеры утверждают, что черный стройнит. Кунико пребывала в превосходном настроении, испортить которое не могли никакие проблемы, и даже Кадзуо Миямори, встреться он ей сейчас, пришлось бы подождать до лучших времен.

Напевая себе под нос, Кунико переоделась в замасленную форму, решив, что ее надо захватить домой и как следует выстирать. В раздевалку вошла Йоси, как всегда в заношенной рубашке и растянутом черном свитере. Однако на груди у нее поблескивала новенькая серебряная брошь. Кунико мгновенно отметила эту деталь и тут же произвела несложную оценку: брошь стоила как минимум пять тысяч йен. Представить, что Шкипер потратила такие деньги на совершенно непрактичную вещицу, было совершенно невозможно.

— Ты сегодня рано, — с откровенной неприязнью заметила Йоси.

Подавив желание ответить в таком же тоне, Кунико вежливо кивнула.

— Доброе утро, — приветливо сказала она и с притворным удивлением воскликнула: — О, какая красивая брошь!

— Эта? — Йоси невольно улыбнулась. — Да. Решила побаловать себя немного. Мне всегда хотелось иметь такую, но раньше я просто не могла позволить себе ничего подобного. Пришлось выбирать между парикмахерской и брошью, и я все-таки предпочла брошь. Небольшой подарок себе самой.

— За деньги от Яои? — понизив голос, спросила Кунико.

— Да, — ответила, покраснев, Йоси. — Стыдно, верно?

— А чего стыдиться? Чудесная вещица. — Она уже переоделась и, зная, что в раздевалке с минуты на минуту может появиться Масако, решила воспользоваться моментом, чтобы допросить Йоси. — Послушай, хотела спросить тебя насчет денег.

— А что такое? — прошептала Йоси, настороженно оглядываясь по сторонам.

— Ты действительно получила столько же, сколько и я?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего, ничего. И не смотри на меня так. Просто подумала, что если мы получили одинаково, то это не совсем справедливо, ведь я почти ничего не сделала. Не хочу, чтобы кто-то кому-то завидовал или обижался. Это я все к тому, что Масако ведь вначале пообещала мне только сто тысяч.

— Не беспокойся, — сказала Йоси, похлопывая ее по плечу. — Нам всем пришлось несладко, так что каждый заслужил свою долю.

— Так ты и впрямь получила пятьсот тысяч?

— Да, полмиллиона, — подтвердила Йоси, однако Кунико заметила, что взгляд ее ушел в сторону. Лжет, решила она.

— Не представляю, как ты, со всеми своими проблемами, еще и позволяешь себе шиковать.

— Шиковать? О чем это ты?

Йоси изумленно уставилась на подругу.

— Сама знаешь о чем. По-моему, ты получила не пятьсот тысяч, а больше.

— А если и получила, тебе какое до этого дело?

— Никакого.

Кунико многозначительно посмотрела на брошь. Йоси торопливо огляделась, как будто надеясь найти кого-нибудь, кто пришел бы ей на помощь, и по ее лицу скользнула тень улыбки. Кунико проследила за ее взглядом и увидела Масако, выглядящую непривычно опрятной в облегающем черном свитере и черных брюках.

— Поверить не могу, — нарочито громко прошептала Кунико. — Она, оказывается, женщина.

Масако, по-видимому, ничего не услышала, потому что, ни на кого не глядя, прошла к автомату с сигаретами, рядом с которым стояла пепельница, и закурила, повернувшись к доске с объявлениями. Некоторое время Кунико с любопытством и завистью наблюдала за ней. Эти двое определенно обставили ее, получив от Яои намного больше. И все-таки открыто обвинить Масако в нечестной игре она не решалась.

— Ладно, пока, — сказала она Йоси и, захватив рабочую шапочку, поспешила к выходу из раздевалки.

Масако, если и заметила ее, не подала виду, продолжая читать объявления.

Выйдя в коридор, Кунико решила подождать Яои, рассчитывая любым способом выбить из нее правду. Но Яои все не появлялась. Подождав несколько минут, Кунико вернулась в комнату и уже собиралась пробить карточку, когда почувствовала, что за спиной кто-то стоит.

— Яои не придет, — сказала Масако, уже успевшая переодеться в рабочую форму.

— Что?

— Ты слышала, — бросила Масако, проходя к компостеру.

— Вот как… — растерянно пробормотала Кунико, проклиная себя за нерешительность и трусость. — То есть… она не придет сегодня или вообще?

— Вообще.

— А почему?

— Может быть, ей не нравится, что ты ее шантажируешь, — презрительно бросила Масако, ставя в шкафчик свои растоптанные теннисные туфли.

Когда-то они были белые, но от грязи, жира и соуса давно покрылись темно-коричневой коркой.

— Как ты можешь так говорить! — растерянно промямлила Кунико. — Я всего лишь хотела…

— Перестань! — оборвала ее Масако. В глазах ее полыхнула такая ярость, что Кунико замерла. — Я все знаю!

— Что… что ты знаешь?

— Я знаю, что ты получила от Яои пятьсот тысяч и продала нас всех Дзюмондзи, который пообещал списать твой долг. Тебе все еще мало?

Секунду или две Кунико испуганно смотрела на нее. Итак, Масако все известно.

— Как ты узнала?

— Разве не понятно? Разумеется, он все мне рассказал. Ты, оказывается, не только ленива, но и глупа.

Кунико надулась и опустила глаза, хотя Масако уже не раз говорила ей что-то в таком духе.

— Какая ты противная, — жалобно простонала она.

— Противная? А ты? Ты не просто противная, а куда хуже.

Проходя мимо, Масако ткнула ее локтем в бок.

— Эй! Ты что? — вскрикнула Кунико — удар оказался достаточно болезненным.

— Из-за твоего слишком длинного языка мы все окажемся за решеткой, — бросила Масако. — Но имей в виду, дура, ты сама выкопала себе могилу.

Она повернулась и быстро зашагала к лестнице.

Лишь теперь до Кунико дошло, какую серьезную ошибку она допустила. Впрочем, что толку посыпать голову пеплом! В случае чего с фабрики всегда можно уйти. И почему бы ей действительно не подыскать новую работу? Конечно, момент сейчас не совсем подходящий, знакомство с новым охранником обещало неплохие перспективы, но, если действительно запахнет жареным, она всегда сможет увильнуть в сторону, предоставив остальным расхлебывать кашу.

Кунико огляделась. Она проработала здесь два года и, в общем-то, привыкла и к работе, и к ночным сменам. Но почему бы и не попробовать себя на новом месте? Может быть, удастся найти что-то полегче, что-то более высоко оплачиваемое. Да и с коллегами ей здесь не очень-то повезло. В другом месте можно встретить приятных мужчин. Должно же ей наконец повезти. В конце концов, на фабрике свет клином не сошелся, в городе хватает всяких развлекательных заведений, куда люди приходят совсем с другим настроением. Да, решено, она начнет поиски уже сегодня. Неудовлетворенность, жажда перемен всегда толкали ее вперед. К тому же, думала Кунико, лучше самой унести ноги, чем ждать, пока тебя заставят.

Вернувшись домой после тяжелой ночной смены, Кунико обнаружила приятный сюрприз. Оставив машину на стоянке, она проходила мимо почтовых ящиков, когда едва не наткнулась на стоящего у одного из них незнакомого мужчину.

— Какое совпадение, — сказал он и, видя, что она не узнает его, добавил: — Мы уже встречались, вчера, на стоянке возле фабрики.

— О, извините! — пробормотала Кунико, узнавая в мужчине ночного охранника. — Я вас не сразу узнала! Ну разве не удивительно?

Он переоделся, сменив серую форму на темно-синюю куртку и серые брюки, к тому же вечером она так и не успела как следует его рассмотреть. Мужчина захлопнул крышку все еще оклеенного стикерами почтового ящика и посмотрел на нее. При том, что лицо у него было довольно приятное, что-то — может быть, выражение глаз — показалось ей странным и даже немного пугающим. Сердце возбужденно заколотилось. Удача, которую принесла коробка с ленчем, все еще оставалась с ней.

— Так вы обычно возвращаетесь домой вот в такое время? — спросил он, похоже не догадываясь о рождающихся в ее голове планах, и посмотрел на дешевые электронные часы. — Нелегко же вам приходится.

— Да, нелегко, но и вам не позавидуешь.

— Знаете, я только приступил, так что пока еще ничего определенного сказать не могу. — Он опустил руку в карман куртки и, доставая пачку сигарет, посмотрел на восток, туда, где еще только всходило позднее ноябрьское солнце. — И все же вам, женщинам, труднее. Особенно сейчас, когда светает так поздно.

— Я уже привыкла.

Кунико решила не говорить, что собирается уходить.

— Да, наверное, вы правы. Кстати, я так и не представился. Меня зовут Сато.

Он вынул изо рта сигарету и вежливо поклонился.

— Кунико Дзэноути. — Она тоже поклонилась. — Я живу на пятом этаже.

— Приятно познакомиться.

Он улыбнулся, и она успела заметить мелькнувшие ровные белые зубы.

— Я тоже рада, — сказала она и тут же не удержалась от вопроса: — А вы живете один?

— Сказать по правде, — неуверенно начал он, — я в разводе. Так что здесь совсем один.

Разведен! Она едва не подпрыгнула от радости. Хорошо, что Сато ничего не заметил, потому что, вероятно смущенный собственным признанием, отвернулся в сторону.

— Понятно. Не беспокойтесь, я никому ничего не скажу. Видите ли, у меня самой примерно такое же положение.

Сато удивленно посмотрел на нее. И что это блеснуло у него в глазах? Уж не желание ли? По крайней мере, интерес. Решено, подумала Кунико, надо обязательно купить те сапожки и новый костюм… и еще — для ровного счета — ожерелье. Она посмотрела на его почтовый ящик. Квартира 412.

3

Что-то беспокоило ее. Вот только что? Думая об этом, Масако успела вымыть ванную, но ответа так и не нашла. Она протерла плитки, отчистила грязь на стенках ванны и ополоснула их из шланга, но в последний момент, когда грязный поток уже унесся в слив, рука дрогнула и шланг выскользнул из пальцев. Извиваясь как змея, он упал на пол, обдав ее фонтаном холодной воды. Масако торопливо наклонилась, но было поздно — одежда успела промокнуть. По телу пробежал холодок.

Дождь начался после полудня и шел с тех пор не переставая. Температура упала. Так холодно бывало обычно в конце декабря. Масако утерла лицо и, приподнявшись на цыпочках, закрыла окно. Шум дождя стих. Чувствуя поднимающийся по ногам холод от мокрых кафельных плиток, она стояла как парализованная.

Разлившаяся по полу вода собиралась в ручейки, сбегавшие к сливному отверстию. Кровь Кэндзи, как и кровь того старика, должно быть, уже давно унесло по канализационным трубам в море, а тело старика, вероятно, обратилось в пепел, который тоже смешался в конце концов с водой. Прислушиваясь к тихому шелесту дождя за закрытым окном, Масако вспоминала, как во время тайфуна ревел поток в дренажной канаве у фабрики, и представляла захваченные и уносимые им щепки и прочий мусор. Такой же бурлящий поток мыслей проносился и в ее голове, снова и снова натыкаясь на некое препятствие. Так что же за препятствие? Что не давало ей покоя? Что?

Присев на край ванны, она стала перебирать события прошлой ночи.

Из-за визита к Яои она приехала на стоянку немного позже обычного. Опаздывать не хотелось, но из головы не выходила та женщина, Йоко Морисаки, так неожиданно появившаяся в доме Яои и столь же внезапно исчезнувшая. Что ей было нужно? Деньги, которые Яои собиралась получить по страховому полису? Или что-то другое? Может быть, рассказать о ней Дзюмондзи? А если он сам имеет к этому какое-то отношение? Нет, доверять никому нельзя. Масако чувствовала себя так, словно ее унесло ночью в открытое море — вокруг никого и надеяться не на что.

В единственном окне недавно построенной будки горел свет. Присутствия охранника ничто не выдавало, но горящая лампочка сама по себе казалась маяком в окружавшем стоянку море тьмы. Облегченно вздохнув, Масако отвела машину на привычное место. «Гольф» Кунико уже стоял рядом.

Вскоре на дороге, ведущей к фабрике, появился и сам охранник. Остановившись у двери будки, он выключил фонарик, но тут же, вероятно заметив новую машину, снова его включил и направил луч на номерной знак. Наверное, у него имелся список номеров принадлежащих рабочим и служащим компании автомобилей, и теперь он проверял, не заехал ли на стоянку чужой. И все же Масако показалось, что проверка затягивается. Выключив мотор, она прислушалась к его шагам. Обойдя вокруг машины, мужчина остановился. Высокий, плотного телосложения, немолодой, но еще и не старый.

— Добрый вечер. Вы на работу?

Голос, низкий и мягкий, оказался довольно приятным для слуха. Интересно, подумала Масако, что вынудило этого человека выбрать именно такое, весьма скучное и наверняка малооплачиваемое занятие.

— Да.

Луч фонарика упал на ее лицо и задержался на нем опять-таки, как ей показалось, дольше необходимого. Масако стало не по себе, тем более что его лицо оставалось при этом в тени, и она прикрыла глаза ладонью.

— Извините, — сказал он. Масако вышла из машины, заперла дверцу и направилась к фабрике. Услышав за спиной шаги, она поняла, что он следует за ней, и обернулась. — Мне положено сопровождать вас, — объяснил охранник.

— С какой стати?

— Так требуют новые правила. Хозяев обязали принять меры предосторожности. После всех тех неприятностей с женщинами…

— Меня сопровождать не нужно, — сказала Масако.

— Если с вами что-то случится, неприятности будут уже у меня.

— Я опаздываю, поэтому спешу. — Она повернулась и зашагала дальше, но охранник не отставал, освещая ей дорогу из-за спины. В конце концов раздражение все же прорвалось, и Масако остановилась. Повернувшись, чтобы выплеснуть чувства на непрошеного провожатого, она наткнулась на тяжелый, угрюмый взгляд, отбивавший всякое желание спорить. В какой-то момент его лицо показалось ей знакомым. — Мы уже встречались? — спросила она и тут же пожалела о своей несдержанности — вопрос прозвучал совершенно глупо. — Нет, кажется, не встречались. Похоже, я ошиблась.

Глаза охранника спокойно смотрели на нее из-под козырька фуражки, но Масако обратила внимание на рот — большой, с мясистыми губами. Странное лицо, подумала она и отвернулась.

— На дороге темно, так что я провожу вас до фабрики.

— Не утруждайте себя, — сказала Масако, ясно давая понять, что предпочитает одиночество его компании. — Я в состоянии сама о себе позаботиться.

— Хорошо, — согласился охранник и повернулся.

Ей показалось, что в темных глазах мелькнула злость, но на что тут было злиться — она ведь ничем его не обидела?

Когда она пришла на стоянку утром после смены, охранника в будке уже не было. Но и того, что случилось ночью, оказалось достаточно, чтобы заставить Масако задуматься.

Почему вокруг них стали вдруг появляться эти незнакомые, странные люди? Больше всего на свете ее тревожило то, чего она не понимала. Масако прошла в спальню и только начала стягивать мокрую одежду, как зазвонил телефон. Она торопливо сняла трубку.

— Да?

— Это Йоси.

— Что случилось?

— Ты должна мне помочь.

— Что случилось?

— Ты не могла бы приехать? У меня проблемы.

По коже моментально побежали мурашки, и, хотя отопление еще не включили, причиной их был не холод. Наверное, что-то серьезное, подумала она.

— Просто намекни, в чем дело.

— Не могу. Не могу разговаривать, — пробормотала Йоси, явно обеспокоенная тем, что ее может услышать свекровь. — И уйти отсюда сейчас тоже не могу.

— Ладно, приеду.

Масако положила трубку и торопливо переоделась в джинсы и недавно купленный черный свитер. С некоторых пор она снова начала носить то, что ей нравилось, как делала в ту давнюю пору, когда работала в кредитном союзе. Она даже знала, почему это делает — потому что как бы заново и по частям собирала себя прежнюю. Но по мере того как кусочки прилегали друг к другу, становилось ясно, что прежний образ не складывается; то, что получалось, напоминало сломанную и потом починенную игрушку — вроде бы то, но в то же время не то.

__________

Через двадцать минут Масако припарковалась на улице, соседней с той, на которой жила Йоси. Раскрыв зонтик и лавируя между лужами, она добралась до знакомого обшарпанного домика. Подруга уже ждала ее в накинутом поверх серого платья желто-горчичном кардигане. Бледная, с запавшими щеками и усталыми глазами, она как будто постарела на несколько лет. Увидев Масако, Йоси развернула зонт и устало шагнула ей навстречу.

— Не против, если мы поговорим здесь? — спросила она, выдыхая белые клубочки пара.

— Нет, — выглядывая из-под зонтика, ответила Масако. — В чем дело?

— Извини, что вытащила тебя из дома в такую непогодь.

— Что случилось?

— Деньги… пропали! — всхлипнула Йоси, и глаза ее тут же наполнились слезами. — Я спрятала их под полом в кухне, а когда заглянула сегодня, их там не было.

— Что, все? Полтора миллиона?

— Все, что осталось. Я вернула тебе долг и потратила еще немного, но все равно оставался еще миллион и четыреста тысяч.

— Знаешь, кто их взял?

— Думаю, что знаю. — Йоси отвернулась. — Наверное, Кадзуи.

— Твоя старшая дочь?

— Да. Я почти уверена. Утром я пошла в магазин за покупками, а когда вернулась, Исси уже не было дома. Сначала подумала, что он, может быть, убежал гулять, но потом решила, нет, в такой дождь даже ребенок не высунется на улицу. Начала его искать… оказалось, что и одежды тоже нет. Спросила свекровь, и та сказала, что, пока меня не было, приходила Кадзуи. Забрала мальчика и ушла. Вот тогда я и решила проверить, на месте ли деньги. Пошла в кухню и…

Йоси тяжело, обреченно вздохнула.

— А раньше такое случалось? Я имею в виду, твоя дочь уже брала деньги?

— Стыдно признаться, но у нее это в порядке вещей. — Йоси даже покраснела от стыда. — Знаю, деньги следовало положить в банк, но я не могла рисковать. Если бы те, из службы социального страхования, узнали, что у меня есть такие деньги, я лишилась бы пособия.

— Послушай, кто-нибудь еще о них знал?

— Нет. Я, правда, намекнула Мики, что жду деньги, но…

— Это когда ты сказала ей, что сможешь оплатить учебу в колледже?

— Да, тогда. Она так обрадовалась. — По лицу Йоси снова потекли слезы. — Как она могла? Кем же надо быть, чтобы обокрасть свою родную сестру!

— Ты уверена, что это не Мики их взяла?

— Зачем ей брать собственные деньги? Нет, это Кадзуи. Тем более что и Исси тоже исчез. Думаю, Кадзуи позвонила домой и Мики рассказала ей про колледж. Знаешь, я уже и по мальчику скучаю.

Вспомнив внука, Йоси снова расплакалась.

— Ты уверена? — не отставала Масако. — Это не мог быть кто-то чужой?

Она должна была знать наверняка, но не хотела рассказывать Йоси о своих подозрениях.

— Кроме нее больше некому. Она давно знала об этом тайнике в кухне.

Если так, решила Масако, то деньги действительно взяла Кадзуи. И здесь уже ничего не поделаешь. Она молча смотрела под ноги. Первой ее мыслью при известии об исчезновении денег было, что тут не обошлось без их таинственного противника.

— И что мне теперь делать? — продолжала Йоси. — Что мне делать?

— Откуда я знаю? — сердито бросила Масако. — Наверное, ничего.

— Масако?

В голосе Йоси прозвучали просительные нотки.

— Что?

— Ты не могла бы дать мне немного в долг?

— Сколько?

— Ну, миллион? Хотя я, наверное, обошлась бы и меньшим. Как насчет семисот тысяч?

— Нет, думаю, что не смогу.

Масако покачала головой.

— Пожалуйста! Я не буду никуда переезжать.

Йоси прижала руки к груди, и зонтик у нее над головой опасно накренился.

— Но ты же никогда со мной не рассчитаешься. Давать в долг такие суммы — безумие.

— Ты так говоришь, как будто я пришла к тебе в банк. Тебе же деньги сейчас все равно ни к чему.

— Это тебя не касается, — жестко ответила Масако.

Йоси, вероятно не ожидавшая от подруги такой твердости, помолчала, потом пробормотала:

— Ты ведь на самом деле не такая.

— Учусь быть такой.

— Но ты ведь уже давала деньги на экскурсию.

— Тогда — да, сейчас — нет. Ты сама во всем виновата — позволила дочери обокрасть себя.

— Знаю.

Йоси опустила голову. Некоторое время Масако стояла молча, ожидая продолжения, сжимая и разжимая замерзшие пальцы.

— Вот что, — сказала она наконец, не выдержав повисшего между ними молчания. — Я не дам в долг, а просто дам тебе денег.

— Как это? — обрадовалась Йоси.

— Считай, что делаю тебе подарок, один миллион.

— Ты уверена, что…

— Уверена. Ты ведь не отказала, когда я обратилась за помощью.

В конце концов, подумала Масако, она это заслужила.

— Даже не знаю, как и благодарить тебя. — Йоси низко поклонилась, потом, помолчав, добавила: — Интересно… хотела тебя спросить…

— Что?

— Стоит ли рассчитывать еще на одну такую работу? — Она, прищурившись от бьющего в лицо дождя, пытливо посмотрела на подругу. — Как ты думаешь?

— Я бы не рассчитывала. По крайней мере в ближайшее время.

— Но ты ведь позвонишь, если…

— Тебе так нужны деньги? — глухо спросила Масако.

Йоси, ничего не знавшая о ее проблемах, только пожала плечами.

— Конечно нужны. И никаким другим способом я их не заработаю. Знаешь, они нужны мне даже больше, чем бедняжке Кадзуи.

Она повернулась и через несколько секунд исчезла в своем старом, обветшалом домишке. Вода из разбитого водосточного желоба разливалась по асфальту. Джинсы уже промокли, и Масако трясло от холода.

4

Дверь на балкон оставалась открытой. Температура упала до пяти градусов. Через распахнутую дверь вливался холодный утренний воздух, так что температура в квартире и за окном была примерно одинаковая. Сатакэ подтянул «молнию» к подбородку. Он лежал на кровати, не раздеваясь, в темно-синей куртке и серых рабочих брюках. Сначала хотел открыть окна, но они были заколочены. Наверное, потому, что выходили на север и прежние жильцы предпочитали тепло холоду.

Квартира 412. Маленькая, тесная, узкая, вытянутая в длину. Две комнаты и крохотная кухонька. Как и в своей прежней квартире в Синдзюку, Сатакэ убрал все раздвижные двери ради дополнительного пространства. Здесь не было никакой мебели, кроме кровати, поставленной так, чтобы, лежа на ней, видеть небо над равниной Мусаси.

Уже появились утренние звезды, но его они не интересовали. Сатакэ лежал с закрытыми глазами, стиснув зубы, чтобы не дрожать от холода. Спать не хотелось, он просто пытался восстановить лицо и голос Масако Катори. Снова и снова извлекал из памяти отдельные фрагменты, соединял их, а потом разбрасывал. Ее лицо, освещенное лучом фонарика, висело перед ним, как будто подвешенное в воздухе над парковочной площадкой. Внимательные, настороженные глаза, тонкие решительные губы, впалые щеки.

Сатакэ улыбнулся, вспомнив скользнувшую по нему тень страха.

«Не утруждайте себя, — сказала она. — Я в состоянии сама о себе позаботиться». Этот низкий глуховатый голос, голос человека, не принимающего никого и ничего, все еще звучал в его ушах, как стояла перед глазами ее растворяющаяся в темноте фигура. Следуя за ней по пустынной дороге, Сатакэ вдруг вспомнил другую женщину, а когда она обернулась, когда луч фонарика выхватил из тьмы бледное лицо с прорезавшими лоб тонкими морщинами, его пронзило острое, близкое к экстазу чувство наслаждения. Масако Катори так походила на ту, другую женщину: лицом, голосом, даже морщинками на лбу.

Та женщина была старше Сатакэ лет на десять. Но, оказывается, он ошибался, думая, что она умерла много лет назад; нет, все эти годы она тайно жила здесь, в этом унылом, скучном, грязном пригороде, под другим именем. Масако Катори. И ведь она тоже это почувствовала, потому что ни с того ни с сего спросила, не встречались ли они раньше. Вот тогда-то панцирь, за которым она пряталась, дал трещинку. Судьба, подумал Сатакэ.

Мысли вернулись к тому жаркому летнему дню, на семнадцать лет назад, когда он впервые увидел ту женщину на улицах Синдзюку. Кто-то сманивал девушек из клубов и массажных салонов, контролировавшихся его бандой. Тот, кто занимался этим — по слухам, женщина лет тридцати, бывшая проститутка, — действовал очень ловко. Мысль о том, что их водит за нос женщина, приводила Сатакэ в бешенство. Чтобы поймать ее, он не жалел ни времени, ни сил, расставляя повсюду приманки — надежных девушек, на которых можно было положиться. В конце концов она клюнула, заглотила крючок, договорившись встретиться с одной из них в кафе. Был душный вечер, ветер обещал дождь.

Он наблюдал из тени, повернувшись к ней спиной, чтобы не спугнуть. Ее было трудно не заметить — в коротком, без рукавов голубом мини-платье из какого-то блестящего синтетического материала, настолько плотно облегавшего фигуру, что его бросило в жар от одного лишь взгляда на нее. На ногах белые сандалии на высоком каблуке; лак на ногтях потрескался и стерся. Короткие волосы и тело, худое настолько, что через пройму платья была видна бретелька бюстгальтера. Но глаза… По ее глазам он сразу понял, что имеет дело с сильной и изобретательной женщиной. И еще эти глаза видели все вокруг. Конечно, она сразу заметила его и, развернувшись, бросилась в толпу.

Даже сейчас, по прошествии стольких лет, Сатакэ помнил выражение, появившееся на ее лице в тот момент, когда она поняла, кто он такой. Сначала вспышка злости — надо же, угодила в ловушку! — потом усмешка — попробуй-ка поймай! Несмотря на очевидную опасность, она нашла несколько секунд, чтобы поиздеваться над ним, и именно этот мимолетный дерзкий взгляд вывел его из себя. Найду! Схвачу и придушу как крысу! — поклялся Сатакэ. Вначале, расставляя ловушки, он вовсе не собирался ее убивать, а планировал всего лишь поймать и немного припугнуть. Но тот взгляд высвободил в нем что-то такое, о существовании чего он и сам не догадывался.

Погоня за ней по улицам города пробудила инстинкт охотника, и возбуждение нарастало с каждой минутой. Он и сам не понимал, что происходит. Догнать, прижать к ногтю — нет, это было бы слишком просто. Отпустить, дать почувствовать себя в безопасности, поиграть как кошка с мышкой, а потом напасть и… Тогда он еще не знал, что сделает с ней потом. На город опускались сумерки, тепло раскалившихся за день тротуаров смешивалось с растворенной в воздухе сыростью, и им все сильнее овладевали темные желания. Пробиваясь через запрудившие улицы толпы гуляющих, Сатакэ представлял, как прыгнет на нее сзади, схватит за волосы, повалит на землю…

Женщина, похоже, чувствовала погоню. Она перебежала забитую ползущими машинами Ясукуни-авеню и метнулась к ведущему в торговую галерею пассажу, поняв, должно быть, что наибольшая опасность может поджидать ее именно в Кабуки-Тё. Но Сатакэ знал район Синдзюку как свои пять пальцев. Притворившись, что выпустил ее из виду, он спустился к подземной стоянке, пронесся на полной скорости по переходу под автострадой Оуме и выскочил у противоположного конца галереи как раз в тот момент, когда она вышла из дамской комнаты совершенно уверенная, что оторвалась от погони.

Незаметно подойдя сзади, он схватил ее за руку. Рука была тонкая и немного влажная от пота.

Застигнутая врасплох, она повернулась и с ненавистью прошипела:

— Грязный ублюдок! Что б тебе провалиться со своими дешевыми фокусами.

Голос у нее был низкий, с хрипотцой.

— Думала, уйдешь, сука?

— Я тебя не боюсь.

— Посмотрим, как запоешь потом, — сказал он и ткнул ей в бок ножом, с трудом сдерживая желание зарезать прямо на месте.

Когда лезвие прошло сквозь ткань, женщина, похоже, поняла, что шутки плохи, и прикусила язык. По пути в его квартиру она вела себя спокойно: не звала на помощь, не плакала, не умоляла пощадить. Он держал ее за руку, удивляясь, какие тонкие у нее кости и как мало на них плоти. Кожа на лице тоже была тонкая, как бумага, и почти прозрачная, но глаза светились, как у бродячей кошки. Пожалуй, он мог бы позабавиться с ней, получить удовольствие, ломая ее сопротивление, но эти новые, неведомые прежде чувства сбивали с толку. Сатакэ никогда не воспринимал женщин иначе как игрушки, как средства развлечения, а потому всегда предпочитал иметь дело с хорошенькими покорными куколками.

В квартире было жарко и душно, как в парилке. Он включил кондиционер, задернул шторы и избил пленницу, не дожидаясь, пока в комнате станет прохладнее, утоляя желание, появившееся в тот самый момент, когда он только увидел ее. Она не стала молить о пощаде, не съежилась, закрывая лицо, даже не отвернулась — наоборот, проклинала его с еще большой злостью. Дерзость слов, неуступчивость характера, горящая в глазах ненависть — все это только добавляло ей привлекательности. Он хотел мучить ее, делать ей больно, избивать — и жить этим. В конце концов, когда ее лицо распухло до неузнаваемости, Сатакэ привязал ее к кровати и принялся насиловать. Как долго это продолжалось, сколько часов они оставались вместе — он не знал. Мир перестал существовать, от него остались только натужные вздохи кондиционера.

Они перепачкались потом и кровью. Кожаные ремни, стягивавшие ее запястья, врезались в плоть, и по ее рукам змеились красные ручейки. Всасываясь в ее распухшие губы, он ощущал во рту металлический привкус крови. В какой-то момент в руке у него оказался нож, и она вдруг вскрикнула; ненависть словно вытекла из ее глаз, и сопротивление ослабло, как будто она признала его победу, как будто отдалась в его власть; и тогда же им овладело отчаяние от того, что он не может войти в нее глубже… еще глубже… Оторвавшись от ее губ, но оставаясь в ней, Сатакэ повернул голову и увидел торчащий из нее нож. Ее вскрики указывали на приближение оргазма, и он задвигался еще быстрее, еще яростнее, сцепив зубы, испытывая небывалое наслаждение.

Ад сошел на землю. Он снова и снова втыкал в нее нож и просовывал в раны палец. Но чем больше старался, чем отчаяннее искал путь внутрь ее, тем отчетливее понимал тщетность своих усилий. Он обхватил ее руками, вжался в нее, обезумев от горя и желания слиться с ней, соединиться плотью, вползти в нее и там, внутри, раствориться, шепча снова и снова, словно повторяя заклинание, что любит ее, любит, любит… И постепенно, пока они лежали, соединившись в этом кровавом союзе, ад превратился в рай. Так или иначе, был то рай или ад, понять могли только они двое, и никто другой.

То испытание изменило его. Прежний Сатакэ исчез бесследно, а его место занял новый, другой. И разделительной линией между двумя Сатакэ стала та женщина. Второй такой он больше не встретил и не надеялся встретить. Она вошла в его жизнь как нечто незапланированное, нечто неподвластное его контролю. Другими словами, она стала его судьбой.

И вот теперь те жуткие, мрачные видения начали терять четкость, бледнеть и растворяться, а вместо них появилась Масако Катори, которая как будто звала его, манила, увлекая за собой в рай… и ад.

Глядя на звезды, Сатакэ представлял ее у конвейерной линии, стоящей на холодном бетонном полу. Наверное, она чувствовала себя в безопасности, может быть даже гордилась собой — как же, перехитрила полицию! Та, другая, наверняка чувствовала то же самое, когда, нырнув в подземный переход, решила, что обманула преследователя, ускользнула от него, Сатакэ. Что ж, радоваться осталось недолго. Он был уверен, что, когда в конце концов схватит ее, в темных настороженных глазах вспыхнет та же ярость. И когда он обработает ее тонкое лицо кулаками, впадины щек тоже нальются кровью. Он вспомнил ее прищуренные глаза и ощутил могучий прилив желания, оттачивавший его инстинкт убийства, как заостряет лезвие смазанный маслом точильный камень.

Конечно, это Масако мобилизовала их маленькую группу, чтобы помочь подруге избавиться от тела. Другим недоставало ни ума, ни смелости, чтобы решиться на такое. Вдова убитого перестала интересовать Сатакэ в тот момент, когда он установил ее связь с Масако. Если он и не выпускал ее из виду, то лишь потому, что рассчитывал на деньги от страховки. Впрочем, понять никчемность вдовы можно было и раньше — чего ожидать от жены такого ничтожества, как Ямамото. Ему было наплевать на их маленькую домашнюю драму, на ссоры, на убийство и угрызения совести. Ему было наплевать на них всех. Они не вызывали в Сатакэ никаких чувств, кроме презрения.

Теперь, найдя Масако, он почти забыл о том, что стремился в первую очередь к мести. Сатакэ поднял руки к изголовью, дотронулся до холодной металлической спинки кровати и сжал ледяные прутья. Ладони скоро окоченели. Он положит ее на эту кровать, разденет и привяжет. Заткнет ей рот и устроит пытку. От холода ее кожа покроется пупырышками, которые можно будет срезать ножом, как зернышки проса. А если она станет кричать, он поработает с ее животом, вырежет внутренности. Пусть кричит, пусть молит о пощаде — у него нет к ней жалости. Такая женщина, как Масако, вынесет все.

Может быть, потом, в самом конце, она шепнет ему на ухо то же, что прошептала та, другая: «Отвези меня в больницу». В нем тогда боролись два желания, два соблазна: оставить ее живой или разделить с ней смерть. В тот миг она стала для него дороже всего на свете. Никогда, ни раньше, ни позже, Сатакэ не испытывал столь сильных чувств: смеси радости и горя. Он задрожал, вспомнив ее голос, и впервые за все годы после тюрьмы ощутил, как напрягся в штанах член. Расстегнув «молнию», Сатакэ выпустил его на волю и крепко сжал в ладони. Рука медленно задвигалась, в горле захрипело, и дыхание вырвалось белым рваным комочком.

Небо на востоке уже начало светлеть, когда Сатакэ поднялся с кровати и, подойдя к окну, уставился на проступающие из туманной пелены пурпурные силуэты холмов, на повисшее над ними, словно не желающее уступать солнцу, но уже охваченное малиновым пламенем облако. Над холмами возвышался, упираясь в небо, призрачный силуэт Фудзи.

Скоро у Масако закончится смена, и она поспешит домой, усталая, с припухшими и красными от недостатка сна глазами. Ее лицо стояло перед ним — казалось, протяни руку и дотронься. В памяти сохранилась каждая деталь: ее слегка растрепанный вид, манера держать сигарету, тяжелые шаги по усыпанной гравием стоянке. Он даже представлял выражение ее лица, когда она шла по дороге к фабрике, ее переполненные раздражением и враждебностью глаза.

Что ж, поспи. Мы еще встретимся, и тогда ты постигнешь свою судьбу. А пока спи спокойно.

Он посмотрел в сторону ее дома. Солнце поднялось выше, и Сатакэ закрыл балконную дверь и задернул черные шторы на окне, вернув в свою квартиру ночь.

5

Шум улицы просачивался в комнату — дребезжащий голос из громкоговорителя, рекламирующий какой-то незнакомый продукт. Сатакэ открыл глаза и взглянул на часы — три пополудни. Он выкурил сигарету, рассматривая потолочные панели и пытаясь определить происхождение мутных коричневатых пятен — настоящие они или всего лишь созданы игрой протискивающегося через неплотно задвинутые шторы света. Включив лампу на тумбочке у кровати, он посмотрел на стопку лежащих на полу бумаг. Предыдущий жилец, человек, по-видимому, неопрятный, оставил на ковре много пятен, но бумаги, результат работы детективного бюро, лежали аккуратно.

Сатакэ попросил навести справки обо всех четверых: Яои, Йоси, Кунико и Масако. В последние дни стопка подросла — ему передали отчеты по Дзюмондзи. Расследование уже обошлось Сатакэ почти в десять миллионов йен.

Закурив еще одну сигарету, Сатакэ поднял папку и принялся перечитывать материалы, содержание которых и без того знал почти наизусть. На самом верху лежали отчеты Йоки Морисаки, сумевшей проникнуть в дом Ямамото.

* * * * * *

* * * * * *

Отчеты позволяли представить довольно ясную картину того, что сделали Масако Катори и ее маленькая группа. Но в последнее время она, похоже, связалась с этим Дзюмондзи и организовала свой собственный небольшой бизнес на стороне. Сатакэ усмехнулся, восхищенный ее предприимчивостью и изобретательностью.

Устав от чтения, он отложил бумаги в сторону. На улице продолжал распинаться громкоговоритель. Сатакэ немного раздвинул шторы, впустив в комнату последние лучи зимнего солнца, в которых тут же заплясали пылинки. До семи, когда начиналась его смена, оставалось еще несколько часов, и он с нетерпением ждал темноты.

Звонок интеркома заставил его вздрогнуть. Сатакэ поспешно засунул отчеты в бумажный пакет, а пакет запихнул под кровать. Потом снял трубку. Жеманный голос Кунико вторгся в комнату вместе со свистом ветра.

— Сато-сан? Это Кунико Дзэноути.

Зацепил-таки! Сатакэ широко улыбнулся и прочистил горло.

— Пожалуйста, подождите секунду. Сейчас открою.

Он развел шторы и открыл балконную дверь, чтобы немного проветрить комнату. Потом поправил постель, заодно убедившись, что из-под кровати не торчат бумаги.

— Извините, что так долго, — сказал он, открывая дверь.

Порыв холодного ветра донес до него тяжелый аромат парфюма. «Коко Шанель», узнал Сатакэ. Кто-то из клиентов подарил однажды Анне флакон таких же духов, но он попросил не пользоваться ими на работе. Стойкий аромат сопровождает мужчин до дома, где способен причинить ненужные неприятности.

— Извините за беспокойство, — сказала Кунико, поправляя волосы и разглаживая юбку.

— Никакого беспокойства. Проходите. Вы, наверное, замерзли.

— Я буквально на минутку, — продолжала она, делая шаг в узкую прихожую, не вполне подходящую для ее крупной фигуры.

На ней был новый черный костюм, новые сапожки, на шее — тяжелое золотое ожерелье, как будто она собралась выйти куда-то. Сатакэ по привычке оценил аксессуары и пришел к неутешительному для Кунико выводу: дешевые копии известных и дорогих фирм. Остановившись в прихожей в ожидании приглашения, она с любопытством оглядывала квартиру.

— А у вас тут так аккуратно.

— Знаете, жена при разводе забрала все себе, так что осталось только это, — объяснил Сатакэ, указывая на кровать у окна.

Кунико взглянула на кровать и тут же в притворном смущении отвернулась. Ее реакция говорила о многом, но если бы она знала, чем именно он собирается заняться с ней на этой кровати, то поспешила бы унести ноги.

— Я вас не разбудила? Просто подумала, все ли у вас в порядке, не заболели ли… вы ведь не были вчера на работе.

— Вчера у меня был выходной.

— Вот как? О, а я и не знала. Хотя… сказать по правде, я зашла попрощаться.

— Попрощаться? — удивленно переспросил Сатакэ. — А что так?

Уж не собралась ли она удариться в бега? И это когда он только-только вышел на нее.

— Ухожу с работы, — сообщила Кунико.

— Как жаль, — сказал Сатакэ и даже покачал головой.

Обмануть Кунико не составило большого труда — она верила всему, чему хотела верить.

— Не расстраивайтесь, я ведь никуда отсюда не уезжаю. Так что при желании мы всегда сможем увидеться.

Она ободряюще улыбнулась.

— Очень на это надеюсь. Хотелось бы… Знаете, у меня не очень уютно, но, может быть, вы пройдете в комнату? — Кунико тут же наклонилась и принялась снимать сапоги, что было не так-то легко сделать — «молния» поддавалась с натугой. — Боюсь, мне некуда вас посадить, кроме как на кровати, — добавил Сатакэ.

Кунико без лишних слов прошла в комнату. Наблюдая за ней, он раздумывал, что же делать. Все получалось немного раньше намеченного срока, а с другой стороны, другого такого шанса может и не представиться. Не нужно придумывать предлог, чтобы заманить ее сюда; к тому же если она ушла с работы, то и искать ее никто не станет.

— Она прихватила даже стол, — извиняющимся тоном сказал он.

— А знаете, мне даже нравится. — Кунико опустилась на кровать. — Вот у меня в квартире слишком много вещей. — Она с некоторым сомнением оглядела голые стены. — А у вас тут почти как в каком-нибудь офисе. Если не секрет, где вы храните одежду?

— У меня ее не так уж и много.

Сатакэ посмотрел на мятые рабочие брюки, в которых спал. Ее оценивающий взгляд задержался на нем.

— Мужчины — счастливчики. Могут обходиться малым. — Кунико достала из сумочки пачку сигарет. Сатакэ предложил ей безукоризненно чистую пепельницу и сел рядом. — Здесь неподалеку есть довольно приличный бар, — сказала она, щелкая зажигалкой. — Не хотите сходить?

— Очень жаль, но я не пью.

Новость явно расстроила ее, но, к счастью, ненадолго.

— Тогда давайте сходим перекусить, — последовало новое предложение.

— Хорошо. Только дайте мне минутку.

Сатакэ прошел в ванную, умылся и почистил зубы. Бросив взгляд в зеркало, убедился, что волосы, которые он носил обычно коротко подстриженными, отросли и что ему не мешало бы побриться. Щеголеватый владелец преуспевающего клуба исчез — из зеркала на него смотрел неопрятный, средних лет охранник. Однако блеск в глазах указывал на то, что спавший в глубине его зверь заворочался, просыпаясь. Сатакэ утерся полотенцем и открыл дверь. Кунико все еще сидела на кровати, рассеянно глядя по сторонам.

— А как вы посмотрите на то, чтобы заказать что-то сюда? — спросил он.

— Что вы предлагаете? — хихикнула она.

— Как насчет суси?

— Звучит заманчиво, — заулыбалась Кунико.

Разумеется, Сатакэ не собирался ничего заказывать. Не хватало только, чтобы кто-то узнал, что она приходила в эту квартиру.

— Может быть, для начала кофе? — спросил он, наливая в чайник воды и ставя его на плиту.

Еще одна ложь — кофе у него не было. Однако он все же открыл шкафчик, сделав вид, что изучает содержимое. Услышав за спиной легкие шаги, Сатакэ обернулся и увидел, что Кунико заглядывает ему через плечо.

— Пусто, — пробормотала она.

— Что такое? — резко спросил он.

Кунико в испуге замерла, как человек, едва не наступивший на змею.

— Ничего… я просто… подумала… хотела помочь… — запинаясь, залепетала Кунико и попятилась. — Извините.

Она повернулась, отступила в комнату, но не успела сделать и двух шагов, как Сатакэ догнал ее, обхватил сзади за шею, рванул к себе и, зажав ладонью рот, оторвал от пола и оттащил к кровати. Кунико пыталась сопротивляться, но смогла лишь измазать его ладонь помадой и быстро потеряла сознание. Он не без труда уложил ее на кровать и вернулся в кухню, чтобы выключить плиту.

Потом он перевернул ее на спину, неспешно раздел и, как планировал утром, привязал за лодыжки и запястья к кровати. Репетиция спектакля, в котором главная роль предназначалась Масако, могла бы пройти и еще успешнее, но, когда он посмотрел на распростертое на кровати бесформенное, грузное тело, желание сошло на нет, подрубив самые основы тщательно разработанного плана. Не чувствуя ничего, кроме отвращения, он скомкал трусики и засунул их в напоминающий зияющую рану рот. В этот момент Кунико очнулась и в страхе уставилась на него. Потом, не понимая, что происходит, стала озираться по сторонам.

— Ты ведь не станешь кричать, правда? — негромко, с угрозой спросил Сатакэ.

Она отчаянно замотала головой, и он, помедлив секунду, вытащил у нее изо рта трусики вместе с длинной ниткой слюны.

— Пожалуйста! — прошептала Кунико. — Пожалуйста, не трогайте меня! Я сделаю все, о чем вы только попросите. — Сатакэ не ответил. Он был занят — подкладывал под нее пластиковые пакеты, чтобы на постели не осталось нежелательных следов. — Что вы делаете? — спросила она и задергалась, пытаясь освободиться.

— Ничего. Лежи смирно.

— Пожалуйста, не надо! Пожалейте меня. — Ее круглые, как бусинки, глаза наполнились слезами.

— Скажи, это Яои Ямамото убила своего мужа?

— Да, да, — с готовностью подтвердила она.

— А кто расчленил тело? Вас ведь было трое, да? Ты, Масако и Йоси?

— Да.

— Кто это все задумал? Масако?

— Конечно!

— Яои заплатила вам? Сколько вы получили за работу?

— По пятьсот тысяч каждая.

Сатакэ рассмеялся. Какая ирония! Три домохозяйки за гроши разрезали какого-то недоумка, даже не догадываясь, что тем самым сокрушили империю, на создание которой он потратил более десяти лет.

— Масако тоже получила пятьсот тысяч?

— Нет, она ничего не взяла, отказалась от денег.

— Почему?

— Потому что гордячка, — выпалила Кунико.

Гордячка? Сатакэ снова рассмеялся.

— А как Масако познакомилась с Дзюмондзи?

Пораженная тем, что он знает так много, Кунико медлила с ответом.

— По-моему, они уже были знакомы… когда-то давно, — сказала она наконец.

— Потому он и давал тебе деньги?

— Нет, это случайное совпадение. Я взяла кредит еще до того, как…

— Уж больно гладко все складывается, — усмехнулся Сатакэ, и Кунико снова расплакалась. — А вот слезы лить поздно.

— Нет, нет, не убивайте меня! Умоляю вас!

— Подожди-ка. Еще один вопрос: как обо всем узнал Дзюмондзи?

— Я ему рассказала.

— Кто-нибудь еще знает?

— Нет, больше никто.

— А тебе известно, что твои подруги вместе с Дзюмондзи организовали свой маленький бизнес? Ты знаешь, чем они занимаются? — Сатакэ вытащил из брюк широкий кожаный ремень. Глаза Кунико побелели от ужаса, она замотала головой, задергалась. — Так знаешь или нет?

— Нет! — взвизгнула она.

Он кивнул.

— Понятно. Они тебе не доверяют. И ты им больше не нужна.

Он накинул ремень на шею Кунико и затянул петлю — крик захлебнулся, сошел на хрип. На всякий случай Сатакэ наклонился, поднял с пола трусики и снова засунул их ей поглубже в рот. Глаза ее полезли на лоб от нехватки воздуха, и тогда он резко потянул за оба конца.

Второе в его жизни убийство прошло совершенно буднично и скучно.

Сатакэ развязал веревки и столкнул безжизненное тело с кровати. Потом завернул его в одеяло, перенес на балкон и аккуратно положил в углу, так, чтобы его нельзя было увидеть с других балконов. Солнце уже висело над холмами, только сейчас, в слабеющих лучах, они казались не пурпурными, а черными и почти сливались с темнеющим небом.

Закрыв балконную дверь, Сатакэ проверил содержимое сумочки Кунико. В кошельке обнаружились несколько бумажек по десять тысяч йен и два ключа — один от машины, а другой, вероятно, от квартиры. И деньги, и ключи Сатакэ положил в карман, потом собрал одежду, белье и обувь, запихал все в мешок и, прихватив собственный бумажник и ключ, вышел из квартиры. Было уже темно и холодно, хотя ветер к вечеру стих. По запасной лестнице в дальнем конце коридора он поднялся на следующий этаж и, обходя оставленные у стены детские трехколесные велосипеды и горшки с зеленью, направился к квартире Кунико. В коридоре никого не было. Оглядевшись, он достал ключ и открыл дверь.

Повсюду валялись новые, только что купленные вещи, старая одежда, обрывки упаковочной бумаги и пакеты. Не испытывая ни малейшего желания задерживаться здесь сверх необходимого, Сатакэ опорожнил принесенный мешок и поспешно вышел. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он запер дверь на ключ и направился к лифту. Ключ от квартиры Кунико полетел в мусорную корзину на первом этаже, и Сатакэ, забрав со стоянки за домом свой велосипед, покатил на фабрику, снова превратившись в обычного охранника, спешащего на работу.

6

Дзюмондзи чувствовал себя на седьмом небе. Рядом с ним стояла красивая девушка в форме одной из самых известных средних школ города. Выкрашенные в каштановый цвет волосы спадали на гладкие щечки, подчеркивая белизну кожи, а розовые губки были слегка приоткрыты. Тонкие арки бровей привлекали взгляды к чудным глазкам, а коротенькая мини-юбка едва дотягивалась до длинных, стройных ножек. Девушка была так хороша, что могла бы сойти за модель, а выделила не кого-нибудь, а его. Оставалось только поддерживать марку.

— Чем бы ты хотела заняться? — спросил он, старательно скрывая нетерпение.

— Мне все равно, — мило шепнула она. — Решай сам.

Все ее тело источало аромат дорогого парфюма, марку которого Дзюмондзи, как ни старался, не мог определить. Но аксессуары носили названия самых знаменитых фирм. Одним словом, само совершенство. Но откуда здесь появилось такое чудо? Девочки, с которыми он встречался раньше, принадлежали совсем к другому классу — они проводили время в грязных забегаловках, а их волосы пахли дешевым шампунем. Что ж, имея в кармане толстую пачку денег, он мог позволить себе отвести ее в настоящий отель и не моргнув глазом выложить назначенные за будущее удовольствие сто тысяч йен.

— Как насчет того, чтобы снять комнату?

— По-моему, отличная идея.

— Вот как? Хочешь сказать, что согласна?…

Она застенчиво кивнула, и Дзюмондзи попытался вспомнить название ближайшего отеля, куда они могли бы доехать, пока красотка не передумала. И надо же так случиться, что именно в этот момент у него зазвонил сотовый.

— Извини, я сейчас.

Дела в «Центре миллиона потребителей» были оставлены на помощницу, так что он мог расслабиться в свое удовольствие. Если у нее возникли какие-то проблемы, то пусть решает их сама, а не отрывает босса по пустякам.

— Дзюмондзи, — сказал он с раздражением.

— Акира? Ты где?

Этот сухой, лишенный эмоций голос мог принадлежать только одному человеку.

— Cora-сан? Рад тебя слышать. Хочу поблагодарить за помощь.

Стоявшая рядом красотка бросила на него недовольный взгляд и отвернулась, явно собираясь продолжить охоту в другом месте. Дзюмондзи схватил ее за локоть.

— Не за что, — сказал Сога. — Ты в Сибуя или где-то еще?

Видимо, он услышал посторонний шум и не знал, стоит ли продолжать. Надо же, как все не вовремя! Дзюмондзи хотелось взвыть от огорчения.

— Что-то вроде того.

— Так ты в Сибуя? Точно? Ну, молодец. Я тебе завидую. Держу пари, разоделся как тинейджер.

Дзюмондзи почесал затылок. Он все еще держал девушку за локоть, но она уже оглядывалась по сторонам. Таких, как он, здесь, в Сибуя, хватало с избытком, и каждый мечтал прибрать к рукам столь лакомый кусочек. Кольцо претендентов уже начало сжиматься. Видя их жадные, голодные глаза, Дзюмондзи запаниковал.

— Послушай, у тебя что-то срочное?

— А, так ты с девчонкой! — издевательски произнес Сога, которому, похоже, доставляло удовольствие подшучивать над приятелем. — И нравится же тебе баловаться с малолетками!

— Признаю, виноват. Но, может быть, поговорим об этом как-нибудь в другой раз? У меня сейчас совершенно нет времени на…

— Жаль, но в другой раз не получится. — Сога вдруг перешел на серьезный тон. — У нас есть работа.

— Что?

От удивления Дзюмондзи разжал пальцы, и красотка тут же высвободила руку.

— Пока, — бросила она и удалилась в сопровождении нескольких охотников за приключениями, ничем, кроме, может быть, возраста, не отличавшихся от Дзюмондзи.

Вот черт! С тоской глядя ей вслед, он мысленно попрощался с короткой юбкой, едва прикрывавшей задницу нетерпеливой крошки. Но бизнес есть бизнес, а на деньги, которые принесет очередная работа, можно будет найти десяток таких. Отогнав посторонние мысли, Дзюмондзи извинился перед Сога.

— Прости, немного отвлекся.

— Ушла, да? Ладно, не горюй. В любом случае, для дела потребуется ясная голова. Не забывай, твоя ошибка может дорого стоить всем нам!

Тон приятеля заставил Дзюмондзи сосредоточиться.

— Да, знаю.

— Так вот. Похоже, слух о твоем первом успехе уже дошел до тех, кого это интересует… — Голос Сога стал слабеть, и Дзюмондзи отошел под арку, подальше от шумной толпы. — Постарайся сделать все не хуже, чем в прошлый раз. Груз доставят сегодня вечером.

— Сегодня вечером? — повторил Дзюмондзи, прикидывая, успеет ли за столь короткое время поставить в известность Масако — часы показывали восемь.

Если поторопиться, то еще можно застать ее дома.

— Груз свеженький, так что действовать надо быстро.

— Понятно.

— Забрать придется у заднего входа в парк Коганеи в четыре утра.

— Буду на месте.

— Я тоже. — Сога понизил голос. — На сей раз заказ поступил по другому каналу, так что хочу сам убедиться, что все в порядке.

— Что значит «по другому каналу»? — спросил Дзюмондзи, встревоженный озабоченным тоном приятеля.

Проходившие мимо с любопытством поглядывали в его сторону — в этом районе серьезные разговоры по сотовому казались абсолютно неуместными.

— В прошлый раз на меня вышел надежный человек, старый приятель. А этот, можно сказать, возник сам по себе.

— Как это возник? Так его никто к тебе не направлял? Он что, не при делах?

— Чего не знаю, того не знаю. — Сога вздохнул. — Сказал, что прослышал о наших услугах и хочет поручить небольшое дельце. Крутой, такому не откажешь. Я попытался отвертеться, сказал, что меньше чем за десятку не возьмусь, но он и бровью не повел.

От таких новостей Дзюмондзи стало немного не по себе.

— Так ты получишь лишний миллион.

— И ты тоже, не забывай, — усмехнулся Сога, с удовольствием исполнявший роль щедрого патрона.

К этому моменту Дзюмондзи уже забыл об упущенном шансе. Если сохранить сумму сделки втайне от Масако, ему достанется целых три миллиона.

— Сога-сан, ты король.

— Да уж. Но надо быть осторожным. Никаких проколов. Я захвачу с собой пару парней для прикрытия, а тебе советую стряхнуть пыль с бронежилета.

Дзюмондзи рассмеялся и захлопнул крышку телефона. В какой-то момент мелькнула мысль, что Сога, может быть, и не шутит, но ее тут же вытеснили другие, более приятные. Перспективы вырисовывались самые радужные. Но сначала надо как можно быстрее связаться с Масако. Он открыл записную книжку, чтобы найти ее номер. Как бы не пришлось возить потом мертвяка целый день в своей машине. Масако сняла трубку после первого гудка. Судя по голосу, она простудилась.

— Есть работа, — сказал он. — Такая же, что и в прошлый раз. Возьметесь?

— Так быстро?

Ее голос прозвучал непривычно громко.

— Хорошему мастеру реклама не нужна. — Масако молчала, явно не разделяя его энтузиазма. Он чувствовал ее беспокойство, нежелание браться за дело, но выхода не было — без нее ничего не получится. — Так я могу на вас рассчитывать?

— Почему бы нам не пропустить этот раз?

— А что такое?

— Я не очень хорошо себя чувствую. Да и душа не лежит.

— Всего лишь второй заказ, и уже душа не лежит? Что-то я вас не понимаю. — Он усилил нажим. — У меня будут неприятности, если мы откажемся.

— Лучше неприятности, чем кое-что похуже, — загадочно сказала она.

— Что вы имеете в виду?

— Сама не знаю. Предчувствие.

— Вы простудились, плохо себя чувствуете, но к работе это не имеет никакого отношения. — Удача ускользала, и Дзюмондзи не мог ее упустить. — Рискуете не вы одна. Мне нужно будет тащиться в Кюсю. Представляете? Не очень-то приятная прогулка.

— Представляю, — пробормотала она.

Дзюмондзи решил прибегнуть к последнему средству.

— Если вы откажетесь, мне придется обратиться к Йоси или Кунико. Эта корова согласится на все, если предложить хорошую цену.

— Ее привлекать нельзя, — сказала Масако. — Если что-то случится, она выдаст нас всех.

— Конечно! — простонал Дзюмондзи. — Я это знаю не хуже вас! Потому и звоню вам. Давайте сделаем, а потом возьмем передышку.

— Ну ладно, — сдалась наконец Масако. — Вы можете раздобыть защитные очки?

Как только решение было принято, она сразу перешла на деловой тон. Дзюмондзи облегченно вздохнул.

— Захвачу свои, в которых езжу на мотоцикле. Думаю, они вас устроят.

— Если что-то изменится, позвоните.

Удовлетворенный успешно проведенными переговорами, Дзюмондзи опустил телефон в карман и посмотрел на часы. Времени до встречи в парке Коганеи оставалось предостаточно — вполне достаточно, чтобы найти красотку взамен сбежавшей. С такими перспективами ему ничего не стоит заплатить столько, сколько понадобится. Он окинул взглядом запруженную гуляющими улицу, забыв обо всех сомнениях и колебаниях Масако.

В четыре часа утра, как и было условлено, Дзюмондзи подъехал к заднему входу в парк Коганеи. С одной стороны улицы темнела высокая «живая» стена, вдоль другой растянулись молчаливые, сонные дома с плотно закрытыми ставнями. Уличное освещение здесь отсутствовало, и весь погруженный в темноту квартал казался обезлюдевшим. Дзюмондзи повернулся спиной к чернеющим за оградой деревьям, стараясь не прислушиваться к загадочным шорохам, раздражающему шелесту сухих листьев и жутковатым вздохам ветра. Он вдруг вспомнил, что где-то здесь, неподалеку, Кунико оставляла мешки с кусками тела. Неприятное совпадение.

Было холодно. Поежившись, Дзюмондзи потянулся к пуговицам, чтобы застегнуть пальто, и обнаружил их полное отсутствие. Чертовка! Ей было за двадцать, но это выяснилось слишком поздно, уже после того, как Дзюмондзи, выйдя из ванной, увидел, как она шарит по его карманам. В последовавшей короткой схватке больше всего пострадало именно пальто. Надо же, какое невезение! Впрочем, он тут же одернул себя — грех жаловаться на удачу, когда судьба вдруг отвалила тебе три миллиона. Едва мысли вошли в позитивное русло, как справа послышалось урчание мотора, а вслед за этим из темноты выплыли два желтых круга.

Первым из черного седана вышел, приветственно вскинув руку, Сога. Несмотря на то что была ночь, он щеголял в кашемировом пальто верблюжьего цвета, наброшенном на черный костюм. За рулем седана сидел парень с крашеными волосами; второй вылез из машины вслед за боссом. Сога кивнул приятелю и зевнул.

— Извини, что вытащил так рано, — сказал Дзюмондзи.

— Захотелось взглянуть на этого типа.

Сога поднял воротник пальто и засунул руки в карманы.

— И его маленькую проблему, — добавил Дзюмондзи.

— Не такая уж она, должно быть, маленькая, если он готов выложить за ее решение десять миллионов.

— Наверное, ты прав.

— Повезешь на этой?

Сога кивнул в сторону машины приятеля.

— А на чем же еще?

Сога скривился. В первый раз тело и деньги привезли водитель и еще один парень, а Сога лишь руководил всем по телефону. То, что он заработал два миллиона, сделав несколько звонков, представлялось Дзюмондзи не вполне справедливым.

— Такая уж работа, — сказал он.

— Ты молодец.

Сога похлопал приятеля по плечу. В это мгновение на противоположном конце улицы появился второй автомобиль, яркие фары которого напоминали глаза вышедшего на охоту хищника.

— Вот и он, — сказал Сога и, потушив сигарету о перила, протянул окурок стоящему рядом верзиле.

— И что мне с этим делать? — поинтересовался тот.

— Нельзя оставлять улики, придурок, — буркнул Сога. — Съешь его.

— Съесть? Как это?

— Вот идиот! Сделай так, чтобы его здесь не нашли.

Верзила сунул окурок в карман. Дзюмондзи поморщился. Холода он уже не чувствовал. Фургон остановился в паре метров от них, но фары остались включенными, что не позволяло рассмотреть машину как следует. Дверца открылась, из машины вышел мужчина. Высокий, плотного телосложения, он был одет в непритязательного вида куртку и рабочие штаны. Надвинутая на глаза бейсболка скрывала верхнюю часть лица. Дзюмондзи невольно поежился, хотя и сам не знал почему.

— Я Сога, из организации Тоэсуми, — представился Сога.

— Вижу, вас здесь целая толпа, — пробормотал незнакомец, не называя себя.

— Извините. Но раньше мы с вами дел не имели. Хотел спросить, как вы узнали о нашей службе.

— Это имеет какое-то значение?

— Боюсь, что да.

— А ты любопытный.

Мужчина достал из кармана бумажный сверток и бросил в руки Сога. Сога поймал пакет и, развернув бумагу, проверил содержимое. Заглянув приятелю через плечо, Дзюмондзи увидел пачки банкнот по десять тысяч йен. Сога кивнул.

— Все в порядке. Давайте ваш груз.

Незнакомец открыл дверцу, и они увидели завернутое в одеяло тело. Похоже, жертва была невысокого роста и довольно полная. Да это же женщина, осенило Дзюмондзи. Ноги словно приросли к земле — ему и в голову не приходило, что «грузом» может быть женщина.

— В чем дело? — усмехнулся незнакомец. — Испугался?

Он сам вытащил тело из машины. Люди Сога поспешили на помощь, но мужчина, не дождавшись их, бросил «груз» на асфальт и захлопнул дверцу. Потом, не говоря ни слова, сел за руль и дал задний ход. Вой двигателя на несколько секунд нарушил тишину спящей улицы, но скоро стих, растворившись в темноте. Вся операция заняла не больше двух минут.

— Жуткий тип, — процедил сквозь зубы Дзюмондзи.

— А чего еще ты ждешь от киллера? — рассмеялся Сога.

Неужели он действительно сам ее прикончил, подумал Дзюмондзи, глядя на завернутое в одеяло и туго перевязанное веревкой тело.

— Почему он отъехал задом?

— Чтобы мы не увидели номер и не попытались его выследить.

Дзюмондзи поежился, лишь теперь в полной мере осознав, во что он вляпался.

Сога открыл бумажный пакет, достал из него три пачки и передал остальное приятелю.

— Здесь все твое.

Он посмотрел на своих парней, пытающихся засунуть «груз» в багажник машины Дзюмондзи, и скорчил гримасу.

— Тебе не кажется, что это женщина?

— Я и сам о том же подумал. — Сога покачал головой и посмотрел на Дзюмондзи. — Может быть, какая-нибудь школьница, — без тени улыбки добавил он.

— Не говори так, — прошептал Дзюмондзи, чувствуя, как по спине побежал холодок.

Парни захлопнули крышку багажника и отступили, обнюхивая руки и вытирая ладони о брюки, как будто они только что прикасались к чему-то нечистому.

— Ладно, мы уезжаем. — Сога похлопал приятеля по спине. — Удачи тебе.

Дзюмондзи с тревогой посмотрел на него. Сога нервно облизал губы.

— Ты же не выйдешь из игры?

— Нет… — чуть слышно ответил Дзюмондзи.

— Послушай, Акира. Дело это серьезное. Не облажайся.

Верзила уже открыл дверцу и ждал босса. Сога махнул ему, и через несколько секунд машина умчалась, как будто садящие в ней люди спешили покинуть место преступления. Дзюмондзи остался один в темноте. Подавив желание развернуться и бежать куда подальше, он сел в машину и включил мотор. Никогда в жизни ему не было так страшно, но лишь через несколько минут до него дошло, что причина страха не в лежащем в багажнике теле, а в человеке, который его привез.

7

Масако наконец справилась с простудой. В первый раз за неделю она чувствовала себя хорошо. Лицо, смотревшее на нее из зеркала, казалось немного осунувшимся, но щеки стали более упругими, отдохнувшие глаза блестели, припухлость исчезла — в общем, она выглядела совсем даже неплохо для человека, собирающегося сделать нелегкую работу.

Пока все складывалось удачно: Йосики отправился на работу в обычное время, следом за ним убежал Нобуки. После того разговора муж почти не выходил из комнаты, вероятно укрепляя дух, чтобы не чувствовать себя уязвленным в случае, если она действительно уйдет. С другой стороны, Нобуки вышел из состояния полного молчания и пусть даже открывал рот только для того, чтобы спросить об обеде, это все равно звучало ободряюще.

Масако убрала из ванной мыло и бутылочки с шампунем и расстелила на полу виниловую скатерть. Открыла окно. День обещал быть не по сезону теплым, но ни вернувшееся в норму самочувствие, ни хорошая погода не помогали избавиться от беспричинного беспокойства. Как объяснить свою тревогу Дзюмондзи и Йоси, тем более что им, похоже, не терпится взяться за дело? Рассказать о притаившемся в тени таинственном незнакомце? Они просто поднимут ее на смех. Вообще-то, пока Масако лежала в постели с простудой, у нее появилась одна интересная идея относительно личности этого безымянного противника. Но подозрения ничего не значат без доказательств.

Закрыв окно, Масако вышла в прихожую. Заглянула в комнату. Посмотрела на часы. Она не находила себе места, и все же не хотела признаться, что в основе ее нетерпения не ожидание, а страх. И страшило ее не само тело, а возможное развитие событий, следующий акт смертельно опасной игры, ход которой определял и направлял другой. Ситуация вышла из-под контроля, и Масако чувствовала себя захваченной потоком щепкой. Куда ее несет? Она не знала и потому нервничала и боялась.

Просунув ноги в огромные пляжные сандалии сына, Масако вернулась в прихожую и остановилась у приоткрытой двери. Она не могла ни вернуться в комнату и ждать там, ни выйти встречать Дзюмондзи на улицу, а потому осталась у порога, сложив руки на груди и стараясь гнать из головы тревожные мысли.

— Черт! — прошипела она, надеясь, что ругательство поможет. Все шло не так. Больше всего на свете Масако не любила подчиняться обстоятельствам, действовать под давлением внешних сил, не имея времени приготовиться, и именно в такое ставил ее невидимый противник.

Она знала, что модную машину Дзюмондзи возьмут на заметку даже в том случае, если та припаркуется на пару минут, и собиралась сегодня воспользоваться своей «короллой». Но не успела. Времени не хватило. Прежде им везло, но на постоянное везение рассчитывать нельзя. Масако бесило, когда она думала, что позволила себе ввязаться в столь рискованное и неорганизованное предприятие. Ее не отпускало чувство, что они упустили что-то из виду, не обратили на что-то внимания, совершили какую-то ужасную ошибку. Переминаясь в нерешительности у порога, Масако чувствовала, что беспокойство ее раздувается, как воздушный шар, который может в любое мгновение лопнуть.

День был теплый. Вокруг, как всегда, царила тишина. От кучки собранных на поле за дорогой листьев поднималась ленивая струйка дыма. Откуда-то издалека доносился шум двигателя, а в одном из соседних домов звенели посудой. Обычное для пригорода утро. Глядя на пустующий земельный участок за дорогой, Масако вспомнила женщину, якобы желавшую его приобрести. Женщина давно исчезла, а участок так и остался некупленным. Ничего не изменилось, все как всегда — откуда же это тревожное предчувствие беды? Мысли разлетелись, когда она услышала скрип велосипедных тормозов.

— Доброе утро, — крикнула Йоси.

Она была в своем обычном сером тренировочном костюме, поверх которого надела старую черную штормовку, которую, наверное, носила раньше Мики.

— Доброе утро, Шкипер. Ты готова?

— Думаю, что да, — с непривычной для нее решительностью ответила Йоси. — Сама же напросилась.

— Заходи.

Йоси поставила велосипед и, войдя в прихожую, разулась.

— Как твоя простуда? — сочувственно поинтересовалась она.

Масако простудилась в тот самый день, когда приезжала к Йоси в дождь и не ходила на работу.

— Мне уже намного лучше.

— Рада слышать. Но постарайся не промочить ноги в холодной воде.

Они еще в прошлый раз поняли, что воду лучше оставлять включенной, чтобы она сразу смывала кровь.

— На фабрике все в порядке?

— Как раз собиралась сообщить новость. — Йоси перешла на заговорщический шепот. — Кунико ушла.

— Неужели?

— Да. Совершенно неожиданно, никого не предупредив, три дня назад. Босс пытался ее уговорить, но ты же знаешь Кунико. С тех пор не показывалась. — Йоси сняла куртку и аккуратно свернула ее. Белая фланелевая подкладка местами протерлась до дыр. — И Яои больше не приходит. В общем, я была совсем одна. От нечего делать стала устанавливать линию на восемнадцать. Ты бы на них посмотрела — крутились как белки в колесе. А уж ворчали! Как дети!

— Похоже, у вас там было весело.

— И, кстати, тот парень, бразилец, спрашивал о тебе вчера вечером.

— Какой парень?

— Тот, молодой. Миямори. Имя я не помню.

— И о чем же он спрашивал?

— Интересовался, не ушла ли ты. Думаю, ты ему нравишься. — Не обращая внимания на шутливый тон подруги, вспомнила несчастное лицо Кадзуо, когда он стоял на дороге, глядя ей вслед. Это было летом. Так давно. Йоси помолчала, выжидающе поглядывая на подругу, потом продолжила: — Он стал так хорошо говорить по-японски. Наверное, в молодости языки даются легче.

Йоси была непривычно разговорчива, и Масако подумала, что она тоже нервничает. Слова лились, как вода из душа, без перерыва, не давая ей возможности поделиться своими опасениями.

Наконец они услышали звук приближающейся машины.

— Это он! — вскрикнула, вскакивая, Йоси.

— Подожди, — остановила ее Масако и, подойдя к двери, посмотрела в глазок.

Дзюмондзи, точный как часы, уже подогнал автомобиль к входу и возился с багажником. Бледное лицо указывало на бессонную ночь. Масако приоткрыла дверь.

— Катори-сан, — тихо сказал он, поворачиваясь к ней, — боюсь, вам это не понравится.

— Почему?

— Здесь женщина.

Масако вздрогнула. И без того страшная работа обещала стать еще отвратительнее. Дзюмондзи огляделся и быстро поднял крышку. Увидев завернутое в одеяло и похожее на кокон тело, Масако невольно попятилась. В прошлый раз им достался старик, маленький, высохший, почти бесплотный. Эта женщина, судя по выпуклостям грудей, была далеко не миниатюрной.

— В чем дело? Что-то не так? — спросила, заглядывая через плечо, Йоси и тут же вскрикнула.

Кэндзи и старик тоже были завернуты в одеяло, но в том, как, с какой тщательностью упаковали и перевязали веревкой это тело, было что-то зловещее.

— Давайте занесем его в дом, — поторопил женщин Дзюмондзи, стараясь не смотреть в багажник. Масако кивнула. Вдвоем они подняли тяжелое, безжизненное тело и перенесли в ванную. — Должен признаться, мне немного не по себе. Я имею в виду типа, который привез это. С такими второй раз встречаться не захочешь.

— Почему? — спросила Масако.

— Сразу было видно, что он сам ее убил.

— Не может быть, — прошептала испуганно Йоси. — Зачем ему это? Да и как можно определить такое?

— Понимаю, звучит странно, но я уверен на сто процентов! — Дзюмондзи почти сорвался на крик.

Масако ничего не сказала, но подумала, что он, может быть, прав. С ней уже случалось нечто подобное: увидев Яои в ночь убийства, она сразу поняла, что произошло.

— Ладно, ты мужчина, — Йоси протянула Дзюмондзи ножницы, — ты и начинай.

— Я? Почему?

Он растерянно посмотрел на нее.

— Ну, других мужчин я здесь не вижу. — Она произнесла слово «мужчин» так, что оно прозвучало как оскорбление. — Прояви немного инициативы!

Дзюмондзи неохотно взял ножницы и, наклонившись над телом, разрезал веревки. Потом осторожно потянул за край одеяла. Сначала обнажились ноги — толстые, белые, с багровыми синяками под коленями. Йоси вскрикнула и спряталась за спину Масако. Одеяло соскользнуло с живота — каких-либо заметных следов на нем не осталось, — сползло с тяжелой, расплывшейся груди. Женщина была полная, но еще молодая, как говорится, во цвете лет. Теперь тело лежало перед ними полностью обнаженное, кроме головы, закрытой краем одеяла. Масако опустилась рядом с Дзюмондзи, чтобы помочь ему, и вдруг замерла с протянутой рукой. Голова была обернута черным пластиковым пакетом, закрепленным на шее еще одной веревкой.

— Жуть, — пробормотала Йоси, отступая из ванной.

Дзюмондзи побледнел и отвернулся, как будто боялся, что его вырвет.

— Вы не думаете, что они могли срезать лицо? — спросил он. — Я не стану…

— Минутку, — остановила его Масако. — Кажется, я знаю, кто это. — Она забрала у него ножницы и несколькими быстрыми движениями разрезала мешок. Предчувствие не обмануло. — Так оно и есть. Здесь Кунико.

Да, перед ними лежала она — с полузакрытыми глазами, вывалившимся языком, безвольно растянувшимися губами. Ванная, вполне пригодная для работы с чужими, незнакомыми телами, превратилась внезапно в покойницкую.

Дзюмондзи застыл. Йоси всхлипывала.

— Как выглядел тот человек? — Масако повернулась к Дзюмондзи. — Кто он такой? Что вам о нем известно?

— Я даже не рассмотрел его как следует, — устало ответил он. — Высокий, довольно плотный… голос низкий…

— Под такое описание попадет половина мужчин в городе, — раздраженно заметила Масако. — Что еще?

— Да откуда мне знать, как он выглядел! — взвизгнул, отворачиваясь, Дзюмондзи.

В прихожей, опустившись на пол, хныкала, приговаривая что-то, Йоси. Масако прислушалась.

— Это нам в наказание… мы заслужили… не надо было…

— Заткнись! — крикнула Масако и, протиснувшись в двери, схватила подругу за шиворот. — Ты что, не понимаешь? Они вышли на нас!

Йоси тупо посмотрела на нее, как будто разучилась вдруг понимать японский.

— Ты о чем?

— Разве не ясно? Это они прислали нам Кунико!

— Нет, не может быть, — прошептала Йоси. — Это просто совпадение.

— Как ты можешь говорить такое! — не сдержавшись, заорала Масако и тут же сунула в рот палец и сжала зубы.

— Я сразу почувствовал что-то неладное, — вмешался Дзюмондзи. — Когда мне позвонили, то сказали, что тело надо забрать от парка Коганеи.

— От парка Коганеи? — медленно повторила Масако, холодея от страха. Итак, они все знают. Они подобрались к Кунико, убили ее и прислали как знак предупреждения. Но зачем? Она повернулась и еще раз посмотрела на тело. — Ты, дура! Расскажи, что происходит!

Дзюмондзи взял ее за руку.

— Катори-сан, вы в порядке?

— Масако? — позвала Йоси.

— Ну? — Она обернулась к ним. — Может, вы теперь мне поверите?

— Поверить чему?

— За нами охотятся. Они вышли на Яои и узнали, как все было. И за мной они тоже следили. А вот теперь убили Кунико и даже организовали все так, чтобы привезти ее сюда.

— Но зачем? Что им нужно? — все еще всхлипывая, спросила Йоси. — Даже если это они убили Кунико, зачем присылать ее нам? Нет, такого не может быть. Простое совпадение.

— Какое совпадение! Они дают нам понять, что им все известно.

— Зачем? — в третий раз повторила Йоси.

— Потому что хотят отомстить.

Едва Масако произнесла это слово, как все детали головоломки встали на место. Конечно. Именно так. Он хочет им отомстить. И не просто отомстить, а отомстить изощренно.

Наверняка у него план. И средства. Она ошибалась, когда думала, что им нужны деньги, которые причитаются Яои по страховке. Разве тот, кто охотится за деньгами, стал бы тратить миллионы йен на то, чтобы прислать им тело Кунико? Разве стал бы он пугать их? Нет. И оттого, что дело было не в деньгах, все выглядело еще страшнее. Она стиснула зубы, чтобы не расплакаться.

— Но кто за этим стоит? — спросил, нахмурившись, Дзюмондзи.

— Не уверена, но думаю, что это тот владелец казино, Сатакэ. Тот, кого подозревала полиция. Только он подходит по всем параметрам.

Йоси и Дзюмондзи переглянулись.

— Вы его знаете?

Масако подняла руку, стараясь вспомнить имя человека, о котором не раз писали газеты.

— Ему, кажется, сорок три года. Его арестовали, а потом выпустили за отсутствием улик. После этого он исчез.

— Тот, кого ты видел, подходит по возрасту? — спросила Йоси.

— Трудно сказать. Было темно, и его лицо закрывал козырек. Но, судя по голосу, да, подходит. Я видел его всего один раз и очень надеюсь, что не увижу больше.

Дзюмондзи поежился, вспомнив, как незнакомец швырнул тело Кунико на асфальт.

— И что же мы будем делать? — Йоси снова шмыгнула носом. — Что мне делать?

— Берем деньги и разбегаемся, — ответила Масако.

— Но мне некуда бежать, — возразила сквозь слезы Йоси.

— Тогда не забывай хотя бы об осторожности.

Она повернулась к телу. В первую очередь надо решить, что делать с Кунико. Разрезать? Но есть ли сейчас в этом такая уж необходимость? Клиент совсем не заинтересован в ее исчезновении; прислав ее сюда, он преследовал иные цели. Но и просто выбросить тело слишком рискованно.

— Что будем делать с ней?

Масако кивком указала на труп.

— Давайте пойдем в полицию, — предложила Йоси, присев на стиральную машину. — Нельзя же просто сидеть и ждать, пока с нами сделают то же самое.

— Если обратимся в полицию, то попадем в тюрьму, — напомнила Масако. — Ты этого хочешь?

— Нет, — пролепетала Йоси. — Но тогда что? Что ты думаешь?

— Мы должны избавиться от нее, — сказал Дзюмондзи, с отвращением глядя на тяжелые, расползшиеся в стороны груди Кунико.

— А куда мы ее денем?

— Куда-нибудь, не важно. А потом на некоторое время заляжем на дно.

— Согласна, — сказала Масако. — Но мне кажется, надо сделать так, чтобы связать с этим убийством Сатакэ.

— И как мы это сделаем? — Дзюмондзи скептически покачал головой.

— Пока не знаю, но я хочу, чтобы он знал, что мы не разбежались со страху.

— Ты что, рехнулась? — застонала Йоси. — Какое нам дело до того, что он о нас думает?

— Нельзя просто прятаться, мы должны нанести ответный удар. Если не ответим, если ничего не сделаем, он рано или поздно разделается с остальными поодиночке.

— У вас есть конкретный план? — задумчиво спросил Дзюмондзи, потирая небритый подбородок.

— Может быть, отослать ее ему?

— Но мы же не знаем, где он живет, — вставила Йоси.

— Да, верно, не знаем.

— Ладно. — Дзюмондзи поднял руку, как бы призывая женщин не уклоняться от главного вопроса. — Давайте все как следует обдумаем. Мы не можем позволить себе совершить еще хотя бы одну ошибку.

Масако вдруг заметила торчащий изо рта Кунико уголок черной ткани и, натянув резиновые перчатки, осторожно потянула за него. Трусики. Модные, с кружевными оборками. Она вспомнила, что на работу Кунико всегда надевала только дешевое белье. Если натянула эти, то, скорее всего, с таким расчетом, что снимет их кто-то другой.

— Наверное, использовал как кляп, когда душил, — заметил Дзюмондзи, рассматривая оставленные веревкой следы на шее.

— Вы бы назвали его привлекательным? — все еще держа в руке трусы, спросила Масако.

— Я же говорил, что толком его не рассмотрел. Но сложен хорошо.

«Должно быть, он подцепил ее как раз на этот крючок», — подумала Масако, пытаясь вспомнить, рассказывала ли Кунико о ком-то, подходящем под данное Дзюмондзи описание. Впрочем, в последнее время они практически не разговаривали, так что, если бы кто-то и появился, Кунико не сказала бы.

— Думаю, нам все-таки придется ее разрезать. Других вариантов нет.

— Нет, нет, я не хочу! — Йоси испуганно взглянула на Масако. — Только не Кунико.

— Значит, деньги тебе не нужны? — уточнила Масако. — Можешь забыть о миллионе, который я тебе обещала. И сегодняшнюю твою долю я тоже оставлю себе.

— Подожди, подожди, — заволновалась Йоси, вскакивая со стиральной машины. — Но мне же надо переезжать…

— Я так и подумала. Там, где ты живешь, жить нельзя. — Масако повернулась к Дзюмондзи, молча наблюдавшему за спором женщин. — Почему бы вам не позаботиться о ящиках? Будем придерживаться первоначального плана: вы возьмете на себя их отправку в Кюсю.

— Так значит, начинаем?

— А что еще нам остается?

Масако попыталась сглотнуть, но слюна застряла в горле — как будто организм отказывался принимать ее. Точно так же и мозг отказывался воспринимать реальность происходящего.

Дзюмондзи поспешно шагнул к выходу, но Масако остановила, его.

— Разбегаемся, когда закончим. Не раньше. Договорились?

Он выдержал ее твердый взгляд.

— Знаю.

— Работа есть работа.

Дзюмондзи неохотно кивнул и опустил глаза, как ученик, удостоившийся строгого выговора.

— А ты что решила? — Масако посмотрела на стоящую над телом Кунико Йоси.

— Я с вами. А переездом начну заниматься сразу же, как только… освобожусь.

— Поступай как знаешь.

— А ты куда собираешься уехать?

— Пока никуда.

— Но почему? — воскликнула Йоси.

Масако не ответила. Она раздумывала над тем, что сказал Дзюмондзи — что он единственный, кто видел Сатакэ. Но так ли это? Ей почему-то казалось, что она тоже видела его. Но где?

— Скоро вернусь, — пообещал Дзюмондзи, прежде чем исчезнуть за дверью.

Масако надела фартук.

— Ну, Шкипер, устанавливай линию на восемнадцать.

8

Кадзуо медленно поднимался по скрипучим металлическим ступенькам к своей комнате на втором этаже панельного дома, служившего общежитием для бразильских рабочих. Семейные пары занимали отдельные комнаты, а одиночкам вроде него приходилось делить скромную жилплощадь с кем-то из соотечественников. Маленькая спальня, кухонька и душевая — не разгуляешься, зато до фабрики рукой подать.

Поднявшись на верхнюю площадку, Кадзуо остановился и огляделся. У дома через дорогу хлопало под порывами холодного ветра вывешенное на просушку белье. Под бледными уличными фонарями виднелись засохшие бурые хризантемы. Даже сейчас, в самом начале зимы, все выглядело пустынным, заброшенным, унылым. А в Сан-Паулу скоро лето. По улицам плывут запахи шоро и фехьода, воздух насыщен ароматами цветов, по тротуарам прогуливаются девушки в легких летних платьях, на площадках играют дети, со стадиона доносятся крики болельщиков «Сантоса». Что же он делает здесь?

Неужели это и есть родина отца? Кадзуо еще раз обвел взглядом неприветливый ландшафт, но быстро опустившаяся темнота успела скрыть все, кроме нескольких освещенных окон в соседних домах да мерцающих за ними голубоватых огней фабрики. Сможет ли он когда-либо назвать это «домом»? Прислонившись к металлическим поручням, Кадзуо закрыл лицо руками. Альберто наверняка смотрит телевизор в комнате, так что единственным местом, где можно побыть одному, остается коридор.

Он поставил перед собой две, точнее, три задачи. Первая — продержаться на фабрике два года и заработать на машину; вторая — заслужить полное прощение Масако; и третья — освоить японский так, чтобы объясниться с ней. В данный момент, похоже, выполненной можно было считать только одну, третью. Он добился больших успехов в изучении языка, но та, для кого все это делалось, отказывалась разговаривать с ним. До сих пор ему не представилось ни малейшего шанса даже попытаться убедить ее в своем раскаянии.

Да и существует ли оно, полное прощение? Кадзуо ведь искал не просто прощения, а такого прощения, которое оставляло бы надежду, что когда-нибудь Масако сможет полюбить его. И если его нет, то зачем тогда все остальное? Вышло так, что Масако стала для него самым тяжелым испытанием. Да и не испытанием даже, а фактом реальности, с которым он ничего не мог поделать. А раз так, то подлинное испытание заключалось в другом: в выработке в себе способности принимать то, что невозможно изменить. Осознав это, Кадзуо едва не расплакался.

Пора уезжать, внезапно решил он. С него хватит — к Рождеству он будет уже в Сан-Паулу. И если денег на машину не хватит — пусть. Здесь ему делать нечего, как только складывать коробки с ненавистными завтраками. А если он захочет освоить компьютер, то сможет сделать это и в Бразилии. Нет, оставаться здесь — это изводить себя.

Едва приняв решение, Кадзуо испытал неимоверное облегчение, как будто с плеч свалилась тяжкая ноша, как будто рассеялись хмурые серые тучи. Все его тесты и испытания показались неважными и пустяковыми — он стал самым обычным человеком, проигравшим сражение с самим собой. Кадзуо с тоской посмотрел в сторону фабрики, и в это мгновение снизу донесся тихий женский голос.

— Миямори-сан? — Он посмотрел вниз, не веря своим ушам, но там, на улице, действительно стояла Масако. На ней были джинсы и старая куртка с заклеенными скотчем дырками на рукавах. Кадзуо смотрел на нее, совершенно ошеломленный невероятным появлением женщины, о которой он только что думал. — Миямори-сан? — снова позвала она, уже немного громче.

— Да, — отозвался он и стал торопливо спускаться по хлипким ступенькам.

Масако отступила в тень, подальше от круга света, как будто не хотела, чтобы ее увидели из окон первого этажа. Внизу Кадзуо остановился в нерешительности, потом последовал за ней. Зачем она пришла? Что ей надо? Помучить его? Потухший было интерес к поставленным и неисполненным заданиям вспыхнул с новой силой, как костер, в который подбросили вязанку сухих веток.

— Хочу попросить вас об одолжении, — сказала она, глядя ему в глаза.

В своем стиле — напрямик, без обиняков. Вблизи лицо Масако казалось осунувшимся, похожим на туго смотанный клубок ниток. Клубок, который не желает разматываться. Но все равно оно было прекрасно. Сколько же времени прошло с тех пор, как он вот так же стоял перед ней!

— Вы можете положить вот это в свой шкафчик?

Она достала из старой черной сумочки бумажный пакет. Секунду или две Кадзуо молча смотрел на нее.

— Почему вы этого хотите?

— Вы единственный, кого я знаю, у кого есть такой шкафчик.

Сердце упало. Он надеялся на другой ответ.

— Надолго?

— Пока он мне не понадобится. Вы меня понимаете?

— Думаю, что да.

В Кадзуо уже проснулось любопытство. Почему она выбрала его? Почему не хочет оставить это у себя дома? И если уж ей так нужна камера хранения, то они ведь есть на железнодорожном вокзале.

— Вы, наверное, думаете, почему я обратилась к вам. — Ее голос прозвучал чуть мягче. — Здесь то, что я не могу держать дома, а оставлять в машине или где-то на работе слишком рискованно.

Кадзуо взял пакет. Он оказался довольно увесистым.

— Что здесь? Мне нужно знать, ведь теперь я за него отвечаю.

— Деньги и мой паспорт.

Она достала из кармана сигарету и закурила. Деньги? Тогда их должно быть очень много. Но почему она доверяет их ему?

— Сколько здесь?

— Семь миллионов йен, — четко ответила Масако, как будто сообщала, сколько коробок с завтраками им нужно упаковать за смену.

— Почему бы не положить их в банк?

Его голос слегка дрогнул.

— Нельзя.

— А почему? Извините, это не мое дело.

— Я просто не могу этого сделать, — бесстрастно ответила она, выпуская облачко дыма.

Кадзуо задумался.

— А если меня не будет на месте, когда они вам понадобятся?

— Подожду, пока смогу с вами связаться.

— Как вы со мной свяжетесь?

— Приду сюда.

— Хорошо. Я живу в номере двести один. Положу в шкафчик, и мы всегда сможем прийти и забрать их.

— Спасибо.

Кадзуо подумал, что, наверное, стоит сказать ей о принятом решении, о том, что он собирается уехать, однако воздержался. Сейчас его больше беспокоили ее проблемы.

— Вас давно не было на работе.

— Я простудилась.

— А я думал, вы ушли.

— Я не собираюсь уходить.

Масако повернула голову и посмотрела на темную улицу. Дорога вела к заброшенному цеху. В ее взгляде появилось нечто, чего не было раньше, — тревога? беспокойство? — и Кадзуо понял: случилось что-то плохое. Что-то связанное с тем ключом, который она выбросила в дренажную канаву. Он всегда был восприимчив к настроению других людей — иногда это причиняло неприятности, иногда шло на пользу.

— У вас проблемы?

Масако повернулась.

— Это так заметно?

— Да.

— У меня есть проблема, но в помощи я не нуждаюсь. Вы просто подержите у себя этот пакет, хорошо?

— Что это за проблема? — спросил он, но она сжала губы и молчала. Кадзуо вдруг испугался собственной настойчивости. — Извините, — сказал он, чувствуя, что краснеет.

— Все в порядке. Это мне нужно извиняться.

— Нет, — возразил он и, опустив пакет в нагрудный карман куртки, застегнул «молнию».

Масако достала из кармана ключ и повернулась. Ее машина стояла, должно быть, где-то поблизости.

— Спасибо.

— Масако-сан?

— Да?

— Вы можете простить меня?

— Конечно.

— За все?

— Да.

Она опустила глаза. Задача, которую он считал самой трудной, оказалась решенной на удивление легко. Слишком легко. Глядя на нее, Кадзуо вдруг понял, что так легко получилось лишь потому, что он хотел другого прощения: ее сердце осталось холодным. А без этого все остальное ровным счетом ничего не значило. Он прижал руку к груди, нащупывая висящий на цепочке ключ. Рука коснулась бумажного пакета.

— Но… скажите… — прошептал он. Она ждала, не поднимая глаз. — Почему вы оставляете это мне?

Ему нужно было знать. Он не мог уйти, не получив ответа. Масако бросила окурок на землю и наступила на него каблуком. Потом посмотрела на Кадзуо.

— Сама не знаю. Наверное, потому, что больше мне некого попросить.

Всматриваясь в ее лицо, видя залегшие у рта морщины, Кадзуо впервые подумал, что она, должно быть, очень одинока. Иначе разве доверила бы она такие большие деньги ему, иностранцу, почти незнакомому человеку, а не семье, не друзьям? Она отвернулась, словно избегая его взгляда, и пнула носком гравий. Несколько камешков улетели в темноту. Кадзуо сглотнул.

— Некого?

— Некого. — Масако покачала головой. — Мне некого просить, и у меня нет надежного места для их хранения.

— Потому что вы никому не доверяете?

— Да. — Она снова посмотрела ему в глаза.

— Но мне вы доверяете?

Кадзуо затаил дыхание.

— Да.

Она задержала взгляд еще на несколько мгновений. Потом повернулась и зашагала в сторону фабрики.

— Спасибо, — пробормотал он, снова прижимая руку к груди. К сердцу, но не к деньгам.