Онлайн чтение книги Берег варваров Barbary Shore
Глава тринадцатая

Вечером я подошел к дверям комнаты Ленни, но мне никто не ответил. Для начала я решил подождать, потому что запросто представил себе, как она сидит в кресле, поджав ноги и подперев подборок ладонью, и постепенно, мало-помалу осознает, что кто-то пытается до нее достучаться. По моим расчетам, рано или поздно она должна была сообразить, что происходит, и предложить мне войти.

Из-за двери так и не донеслось ни звука. Возможно, Ленни дома и не было. Я спустился на первый этаж и вышел на улицу. Ненадолго я задержался у парадной каменной лестницы и посмотрел на окна квартирки Гиневры. В этот час ее муж наверняка был уже дома, и они скорее всего вели сейчас ленивый, ни к чему не обязывающий диалог — как и положено мужу и жене, прожившим много лет вместе. Наверняка они говорили друг другу самые обыкновенные слова, которые я… Которые я никогда не слышал. В какой-то момент я не без труда преодолел искушение подойти к двери и нажать на кнопку звонка.

Решив не делать глупостей, я отправился на прогулку по Бруклин-Хейте. Спустя какое-то время меня занесло в самый конец узенькой улочки, упиравшийся прямо в обрыв над заливом. Я прислонился к железным перилам и стал смотреть на доки, на порт и на противоположный берег пролива, где на фоне темного, уже почти ночного неба еще можно было разглядеть величественную панораму тянущихся ввысь нью-йоркских небоскребов. В этих мрачных громадах тут и там горели окна — судя по всему, уборщицы уже принимались за дело. Но большая часть огромных офисных зданий была пуста и погружена во тьму до утра. Лишь на вершинах этих каменных шпилей и обелисков то вспыхивали, то гасли сигнальные огни.

Внизу, прямо подо мной, отправился в очередной рейс паром на Стейтен-Айленд. С высоты этот кораблик выглядел совсем маленьким, а огоньки, горевшие по периметру его палубы, словно бы шевелились и менялись местами друг с другом, отчего судно казалось мне похожим на какую-то диковинную водяную сороконожку. По главному фарватеру через гавань пробирался большой океанский сухогруз, а вдалеке виднелись арки перекинутых через реку мостов, стойко выдерживавших вес проносившихся по ним машин. Все звуки в этот ночной час слышались особенно четко. Ничем не приглушенные судовые гудки разрывали ночную мглу, как раскаты грома.

Я глядел на воду, и мои мысли лениво и неспешно перескакивали с одной темы на другую.

Так я, возможно, простоял целый час, если не больше. Ночь сменила вечер, и очертания кораблей в порту теперь угадывались уже не по силуэтам, а только лишь по ходовым или стояночным огням.

— Ну, значит, привет! Хороший выдался вечерок, — послышался рядом со мной явно знакомый голос.

Наверняка от неожиданности я даже вздрогнул. Еще бы: меньше всего на свете я ожидал встретить здесь Холлингсворта.

— Я смотрю, вам нравится стоять здесь и думать о том о сем. — Холлингсворт начал разговор издалека.

— Да вот, прихожу сюда иногда.

— Я, видите ли, тоже.

Холлингсворт вытащил сигарету из пачки и предложил ее мне, да так убедительно, что я не нашел повода, чтобы отказаться. Затем он извлек из кармана зажигалку и чиркнул ею перед моим лицом. При этом он специально задержал ее в поле моего зрения, чтобы добиться необходимого эффекта. Зажигалка у него действительно была занятная — серебряная, с черной вставкой на одной из поверхностей, на которой были выгравированы две буквы.

— Давно эта штука у вас? — спросил я.

— Да нет, пару дней. Видите, это мои инициалы, Лерой Холлингсворт, эл-ха. По-моему, здорово придумано. Вы согласны?

— Да.

К этому времени я не без сожаления осознал, что Холлингсворт навязывается мне в компаньоны на сегодняшний вечер.

— Ну и где вы ее купили? — из вежливости поинтересовался я.

— Где ее купили, я и сам не знаю, — признался он мне, виновато улыбаясь, — это, видите ли, подарок. Мне его преподнесла одна дама.

Он пялился на воду с самым самодовольным видом. Его светлые волосы и маленький крючковатый нос были хорошо видны в лунном свете.

— Я даже не знаю, почему так происходит, — сказал он вкрадчивым голосом, — но девушки меня любят, очень любят.

Набив трубку, он снова достал зажигалку и стал, кряхтя, раскуривать свой агрегат.

— Да, — зачем-то обронил он.

Мне почему-то было неуютно рядом с этим человеком. Может быть, виной тому была сцена, свидетелем которой я стал накануне вечером. Судя по всему, Холлингсворт чувствовал неловкость не хуже меня. По крайней мере, для того чтобы завести разговор, он выбрал именно эту тему.

— А ведь занятный вчера разговор получился, — заявил он мне, — вы согласны?

— Ну не знаю.

— Этот Маклеод, странный он какой-то, скрытный очень, поди докопайся, что у него в голове творится, но не могу не признать, что кое-какие его мысли показались мне весьма занятными.

— И какие же?

— Ну, я имею в виду его рассуждения о том, что людей нужно взрывать динамитом и травить ядом. Если честно, то иногда я готов разделить подобную точку зрения. Люди порой бывают такими несносными. У вас, кстати, подобного желания никогда не возникает?

— Постоянно, — недовольно буркнул я, решив, что на этот раз Холлингсворт взялся допрашивать меня.

Он рассмеялся и сменил тему.

— Я бы с удовольствием занялся изучением исторических документов, связанных с большевиками, — сообщил он мне. — Во-первых, это наверняка очень поучительно, а во-вторых — любое чтение, особенно по истории и политике, расширяет кругозор.

Он попыхтел трубкой и выпустил облако дыма, словно процедив его через почти сжатые губы. Ощущение было такое, что он не хотел отпускать от себя что-то очень дорогое.

— Как вы посмотрите на то, чтобы совершить возлияние? — более чем церемонно обратился он ко мне.

Я не смог на скорую руку придумать, как отказаться от этого предложения, и мы пошли обратно по улице, по направлению к дому. По дороге Холлингсворт все время болтал — о работе, о возможностях карьерного роста, наконец, о погоде. Мы наугад зашли в какой-то бар и по настоянию Холлингсворта устроились не за стойкой, а на одном из угловых, обитых красной кожей диванов. Я заказал себе пиво, а Холлингсворт, к моему немалому удивлению, двойной виски. Когда официантка принесла заказанные напитки, он настоял на том, что заплатит за нас обоих. Затем он, видимо, решил заняться девушкой и улыбнулся ей.

Впрочем, это была скорее не улыбка, а похотливая ухмылка. Перемена, произошедшая с Холлингсвортом буквально на моих глазах, попахивала фокусами и алхимией. Я понять не мог, куда девался вежливый и скромный студент-богослов, явно не хватающий звезд с неба и заискивающе поддакивающий любому собеседнику. Он протянул девушке деньги, и та стала отсчитывать сдачу. Холлингсворт при этом согнулся и практически положил голову ухом на стол. Жадно разглядывая официантку, он стал напевать себе под нос какую-то мелодию.

— А ведь я вас где-то видел, — сказал он официантке без лишних предисловий, — мы точно где-то с вами встречались.

— Это вряд ли, — отозвалась она.

— Вы ведь любите танцевать? — поинтересовался он. — Любите, да? — Холлингсворт улыбался все шире и все более похабно. — Точно, точно я видел, как вы где-то танцевали. Вы, кстати, отлично танцуете и очень любите танцы. Скажите, я угадал?

Официантка — молодая девушка с пухлыми, притягивающими внимание губами — дрогнула.

— Да, танцевать я люблю.

— Я, кстати, тоже, — заявил Холлингсворт, — я люблю танцевать, танцевать и танцевать…

Он снова забубнил себе под нос какую-то песенку и, дождавшись сдачи, протянул официантке четвертак на чай.

— Дальше больше, — заверил он ее, — ты ведь сегодня нас и дальше будешь обслуживать? — Холлингсворт как-то незаметно перешел с девушкой на «ты». Дождавшись, когда она утвердительно кивнет, он снова расплылся в довольной улыбке: — Вот и замечательно, я как раз хотел с тобой кое о чем поговорить.

Я и представить себе не мог, что Холлингсворт может вести себя так развязно. Когда официантка ушла, он посмотрел на меня и подмигнул.

— Чует мое сердце, что смогу я сегодня эту девочку кое-чем порадовать. Сделаю ей, как говорится, маленький мужской подарочек.

Мутные голубые глаза Холлингсворта смотрели на меня не мигая.

— Я смотрю, вам нравятся такие приключения, — заметил я.

— Вы абсолютно правы, и уверяю вас, это просто замечательный отдых. Девочки, они того стоят. — Он зевнул и посмотрел на часы. — Время от времени я появляюсь в таких местах и, словно на пари с самим собой, знакомлюсь с очередной девчонкой. — На его лице вновь появилась уже хорошо знакомая мне виновато-скромная улыбка. — Они, кстати, ничего не имеют против и сами напрашиваются на знакомство.

Я потихоньку потягивал пиво и размышлял над услышанным.

— А что если они не захотят, скажем так, более близкого знакомства? Не может же быть, чтобы у вас устанавливался настоящий душевный контакт со всеми девушками подряд?

Холлингсворт провел ладонью по волосам.

— Ну, бывает по-разному. Если контакта нет сразу, то и ладно, а если со мной играют, провоцируют меня, дают понять, что возможно и продолжение свидания, то в этом случае отказы не принимаются. — Он сделал паузу, словно раздумывая над тем, не привести ли пример, иллюстрирующий только что изложенные тезисы. — Вот было как-то дело: познакомился я где-то в баре с одной женщиной, она, кстати, была очень даже ничего, хорошо одета, все такое… Ну, настроение у нее, по-моему, было невеселое, но это, впрочем, неважно. Мы поговорили о том о сем, и она пригласила меня к себе, ну, типа выпить еще по рюмочке, а потом, в самый ответственный момент, она, видите ли, передумала. — Холлингсворт в задумчивости пожал плечами и закончил рассказ изрядно удивившими меня словами: — В общем, я был просто вынужден заставить ее.

— То есть как заставить?

— Да так, пришлось применить силу. По крайней мере, она поняла, что если начнет сопротивляться, то ей будет больно. Если честно, то когда мне нужно, я бываю очень упрям и настойчив.

Я и не знал, что сказать. Больше всего меня поразило то, с какой убежденностью в своей правоте рассказывал мне все это Холлингсворт.

— Неужели оно того стоит? Я даже не представляю себе, как вы с нею встречались в следующий раз. Наверняка вам обоим было как минимум очень неловко, и вообще, какие же после этого могут быть отношения?

— А никакого следующего раза и не было, я ее больше не видел. Подобные знакомства для меня одноразовые. Нет, я серьезно, разве вы сами не замечали, что второе свидание со случайной знакомой проходит гораздо скучнее, чем первое? — Почесав нос, он вдруг огорошил меня на редкость бестактным вопросом: — А сколько у вас девчонок было?

Признаться, я не нашел, чем противостоять такой наглости, и повелся на неприятный мне разговор. Более того, насколько я сейчас помню, в тот момент я готов был, роясь в памяти, начать мысленные подсчеты. Помешало этому только отсутствие воспоминаний за сколько-нибудь продолжительное время.

— Не думаю, что эта информация имеет принципиальное значение, — буркнул я.

— Спорим, у меня больше было? — не унимался он.

В этот момент кто-то бросил монетку в щит музыкального автомата, и на нас с Холлингсвортом обрушилась громкая музыка. Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать ее:

— Мне до этого нет дела, уверяю вас. Я этим не на пари занимаюсь.

В ответ Холлингсворт, как и следовало ожидать, заливисто захихикал и, как обычно, неожиданно оборвал смех.

— Вы ведь считаете, что задавать такие вопросы может только плохо воспитанный человек, я угадал?

— Знаете, я как-то об этом не задумывался, — холодно ответил я.

Холлингсворт широко улыбнулся, вновь показав мне черную линию на верхней кромке четырех передних зубов.

— Я давно заметил, что люди, получившие высшее образование, ведут себя именно так. Чует мое сердце, что именно из-за отсутствия хороших манер такие как вы — образованные и воспитанные люди — меня и не любите.

Естественно, я не мог сказать ему в открытую, что на этот раз он попал в самую точку. И все же в первый раз за время нашего знакомства я позволил себе хоть в какой-то степени обозначить антипатию к этому человеку.

— Я бы так не сказал, — не слишком убедительно возразил ему я.

— Ну да, конечно, — закивал он в притворном согласии со мною, — ладно вам, Ловетт, я ведь не ребенок и разбираюсь в жизни не хуже вашего. Неужели вы думаете, что я не вижу разницы между собой и, например, мистером Вильсоном и мистером Куртом? Они люди образованные и, я бы даже заметил, утонченные, не то что я. — Он покачал головой и добавил: — Я-то, как вы понимаете, не благородных кровей.

В его фарфорово-голубых глазах заплясали недобрые огоньки.

— Вот что я вам скажу, Ловетт, лично мне нет никакого дела до того, нравлюсь я вам или нет, — процедил он сквозь зубы, — у меня других дел в жизни хватает. И уверяю вас, дел гораздо более важных, чем вы и ваше обо мне мнение.

— Уверен, что так оно и есть. Я, в общем-то, и не настаиваю на особом месте в шкале ваших приоритетов.

— А вот и нет. В глубине души вы уверены, что на вас свет клином сошелся. Даже не пытайтесь отрицать это. А кроме того, вы уверены, что я — плебей и не достоин вашего внимания.

К нам подошла официантка, и Холлингсворт, подняв стакан, распорядился:

— Повторить. Детка, нам все понятно? — Обращаясь к девушке, он вновь расплылся в липкой, плотоядной улыбке.

Холлингсворт настоял на том, что заплатит и за эту порцию выпивки. Кроме того, он оставил официантке на чай очередной четвертак.

— До скольки ты сегодня работаешь? — спросил он ее.

— До часу.

Холлингсворт сделал вид, что задумался, а затем сказал:

— Ну ладно, значит, если я загляну сюда ближе к часу, то ты, как я понимаю, будешь ждать меня там, на улице.

Девушка пожала плечами и недоверчиво засмеялась:

— Как знать, может быть, и подожду вас, но, по правде говоря, не знаю.

Выслушав хихиканье официантки, Холлингсворт поинтересовался:

— Когда у тебя ближайший выходной?

— Ой, еще почти неделю ждать.

Холлингсворт покачал головой:

— Ну ладно, Пюрия, так долго я ждать не могу, придется зайти за тобой сегодня.

Девушка снова захихикала и поправила собеседника:

— Все это, конечно, замечательно, вот только меня зовут не Пюрия, а Эллис.

Холлингсворт щелкнул пальцами:

— Ну да, конечно же Эллис. Я ведь не зря сразу подумал, что мы с тобой уже где-то встречались.

Все, вспомнил. Ну конечно же Эллис. Ладно, запоминай, меня зовут Эд Лерой. Будем считать, что мы друг другу представлены и что с этого момента начинается наша долгая крепкая дружба. — Всю эту белиберду Холлингсворт произнес, положив голову на стол и глядя на официантку снизу вверх.

— Ой, вы такой шутник, — побормотала она несколько смущенно.

— Это ты точно подметила. Шутить я люблю, но только запомни, шутить со мной я никому не советую. В этом смысле я человек серьезный и никакой подставы не потерплю. Поняла, к чему я клоню? — загадочно улыбаясь, спросил он.

— Я-то вас понимаю, но если я вам объясню, как я это понимаю, поймете ли вы меня? — сказала она, явно пытаясь сбить собеседника с толку.

Так, отвечая вопросами на вопросы, они проговорили еще, наверное, с минуту. В общем, к тому моменту, когда официантка отошла от нашего столика, свидание уже было назначено. Холлингсворт облегченно вздохнул и сделал хороший глоток виски.

— Лично я считаю, что никогда не следует называть девчонке свое настоящее имя, — сообщил он мне, — лишние проблемы никому не нужны.

Я ничего на это не сказал, и на некоторое время в нашем разговоре повисла пауза. Чтобы заполнить ее, Холлингсворт вытащил зажигалку и стал играть ею, время от времени любовно проводя подушечками пальцев по выгравированным инициалам. Он явно был доволен и горд собой.

— Ну и что вы теперь думаете о своем приятеле Маклеоде?

— Не могу сказать, что я о нем вообще много думаю.

Холлингсворт покачал головой.

— А я думал и, знаете, пришел к выводу, что он просто выбросил белый флаг.

Это переполнило чашу моего терпения, и я, разозлившись, оборвал Холлингсворта:

— А я пришел к выводу, что он просто издевался над вами.

Холлингсворт опять показал мне зубы.

— Надо же, как интересно и неожиданно вы представляете себе эту ситуацию.

Яростно пощелкав зажигалкой, он залпом допил остатки виски. Алкоголь явно начинал действовать на него, его зрачки еще больше сузились, но при этом в глазах Холлингсворта появился намек хоть на какое-то выражение.

— Мне кажется, вы полагаете, что знаете кое-что кое о ком в нашем доме, — с вызовом сказал он.

— Ну да, кое-что кое о ком.

Холлингсворт хихикнул и щелчком пальца отправил зажигалку по столу в мою сторону.

— Что вы скажете, если я признаюсь вам в том, что эту штучку подарила мне одна ваша знакомая?

Я посмотрел на него изумленно, явно сбитый с толку.

— Да-да, так оно и было, — заверил меня Холлингсворт, — зажигалку мне подарила наша с вами домохозяйка, прекрасно знакомая вам госпожа Гиневра. — Торжествующе засмеявшись, он добавил: — Да, кстати, инициалы на ней она также заказала специально для меня.

Не без внутреннего усилия я заставил себя иронично улыбнуться и поинтересовался у Холлингсворта:

— Неужели вы снизошли до того, чтобы повидаться с ней второй раз?

Холлингсворт снова сосредоточился на своей трубке.

— Я так понимаю, вы сейчас выуживаете из меня информацию. Интересно, с какой целью. — Этот упрек был брошен мне сурово и жестко с самым серьезным видом. Впрочем, долго удерживать на лице эту маску у Холлингсворта не получилось. — Должен признаться, что я провел с нашей общей знакомой несколько весьма приятных минут.

По улыбке Холлингсворта я вдруг отчетливо понял всю меру его ненависти ко мне. Не могу не признать, что среди прочих чувств, которые я испытал в ту секунду, присутствовала и доля страха. Сам Холлингсворт спокойно пыхтел трубкой, опершись локтями о стол.

Я тем временем постепенно, слово за словом, переваривал и осознавал все то, что он рассказал мне о Гиневре. Удар был нанесен сильно и в самое болезненное место. Мое тщеславие было отправлено в нокаут. Совсем плохо мне стало, когда я представил себе, как Гиневра с Холлингсвортом обсуждают меня.

Чтобы сделать мне еще больнее, Холлингсворт решил поковыряться в свежей ране.

— Да, она, кстати, мне много чего рассказывала… — Сделав паузу, он зевнул, деликатно прикрыв рот рукой. — Если разобраться, то она ведь просто несчастная баба и во многом обязана этим жалким существованием не кому-нибудь, а своему мужу. По правде говоря, я очень, очень ей сочувствую.

Я покрутил в руках стакан, в котором еще плескались остатки пива — на дюйм от дна, не больше.

— Да, занятная они с мужем семейная парочка, — продолжил развлекать меня Холлингсворт. — Признаюсь, я был удивлен, когда узнал, кто ее муж.

— Она что, познакомила вас? — не слишком любезно осведомился я.

Холлингсворт помолчал, словно раздумывая над тем, какую версию событий предложить моему вниманию.

— Нет, — сказал он наконец, — я сам это выяснил. Как-то раз случилось мне заглянуть к ним в окно — совсем поздно, ближе к ночи, — ну и, увидев то, что мне был нужно, я сумел наконец восстановить полную картину. В общем, теперь мне с ними все ясно.

— Я так понимаю, вы за ними подсматривали и следили?

Я понимал, что веду себя как муж-рогоносец и вижу все, что происходило между мной и Гиневрой, в оскорбительном свете. Больше всего задело меня то, что она сама предлагала мне следить за Холлингсвортом.

— Я так понимаю, по-другому выяснить эти подробности у вас не было возможности?

— Может быть, пойдем отсюда? — неожиданно предложил Холлингсворт, злорадно ухмыляясь.

— Согласен. Пойдем выйдем на улицу.

Со стороны мы, наверное, были похожи на двух мальчишек, толкающих и оскорбляющих друг друга перед дракой.

— Пойдем, — согласился он.

Двигаясь преувеличенно тяжело и неторопливо, мы встали из-за стола и вышли из бара — один за другим. По улице мы шли рядом, но при этом старались поддерживать дистанцию хотя бы где-то в ярд друг от друга. Некоторое время мы оба молчали. Шли мы достаточно быстро, и по нашему дыханию, равно как и по выражению лиц, любой посторонний человек мог бы понять, в каком напряженном состоянии пребывает каждый из нас. У входа в наш дом мы оба, словно в нерешительности, остановились. Мое сердце бешено билось. Я понимал, что это глупо, но уходить просто так мне не хотелось. Чтобы спровоцировать друг друга на дальнейшие действия, мы с Холлингсвортом повторили ту формулу, которой уже имели возможность воспользоваться в тот вечер.

— Ну что, пойдем?

— А давай.

Как щенки, дерущиеся из-за кости, мы наперегонки потянулись к звонку и нажали кнопку.

Я стоял молча и старался успокоить дыхание.

Я не слышал, но скорее чувствовал, как где-то там за дверью рубежи защиты падают один за другим.

Наконец до моего слуха донесся звук шаркающих шагов, и над нашими головами в квартире под лестницей зажегся свет. Вскоре появилась и Гиневра. Она приоткрыла дверь — как всегда, оставив лишь маленькую щелочку — и уставилась на нас.

— Твою мать! — заорала она во весь голос. — Какого хрена вам, козлам, нужно?

Невзирая на крики, Холлингсворт оттолкнул Гиневру к стене и ворвался в квартиру. Она бросилась вдогонку и повисла у него на плечах, осыпая градом ударов своих весьма увесистых кулаков.

— Да кто вас сюда звал, как у вас только наглости хватает! — орала она на нас обоих.

Судя по интонациям Гиневры, она не на шутку перепуталась и защищалась скорее от отчаяния, не рассчитывая всерьез оказать сопротивление ворвавшимся в ее квартиру мужчинам. Вообще, со стороны ее борьба с Холлингсвортом напоминала сцену в борделе: мадам тщетно пытается выставить из своего заведения последнего припозднившегося и здорово напившегося посетителя. Я и сам не понял, как мы втроем оказались в гостиной и остановились посреди комнаты, тяжело дыша и обмениваясь не самыми любезными взглядами.

— Твою мать, сукин ты сын, — продолжала повторять Гиневра.

Холлингсворт схватил ее за руку и в приказном тоне потребовал:

— Ладно, веди его сюда. Веди сюда.

— Кого вести?

— Давай не дури, веди сюда своего мужа. Я хочу, чтобы его все видели.

Только сейчас я понял, что Холлингсворт действительно сильно пьян. Он был бледен, пряди волос прилипли к его потному лбу, зато глаза сверкали, словно разогретые изнутри перегоравшим в организме алкоголем.

— Я сказал, веди его сюда! — прорычал он.

— Пошел вон отсюда! — прокричала в ответ Гиневра.

Холлингсворт с размаху ударил ее ладонью по лицу. Силы удара оказалось достаточно для того, чтобы женщина пошатнулась и рухнула спиной прямо в кресло. Ее халат распахнулся, открыв нашим взглядам пышное тело. Почувствовав себя и физически и морально раздетой, Гиневра на миг затихла и поспешно подобрала полы халата в приступе отчаянной скромности. Затем она прижала ладонь к щеке, на которую пришелся удар, и — замерла. Ощущение было такое, что она находится на грани обморока. С моей точки зрения, в такой ситуации она могла кричать, могла проклинать нас, могла плакать, могла, в конце концов, снова броситься на обидчика с кулаками. Но Гиневра, бледная как полотно, продолжала сидеть неподвижно.

— Прекратите это немедленно! — словно очнувшись, закричал я. У меня было ощущение, что я сам вот-вот расплачусь.

Появившаяся неизвестно откуда Монина потянула меня за руку куда-то в сторону. С ужасом созерцая то, что происходит в комнате, она направилась к двери, увлекая меня за собой.

— Я покажу тебе папу, я покажу тебе папу, — нараспев повторяла она.

Я понятия не имел, куда меня ведут. Гиневра и Холлингсворт остались у меня за спиной. По-моему, они так и смотрели неподвижно друг на друга — ни дать ни взять два диких зверя, готовых сцепиться в смертельной схватке. Выбора маршрута у меня не было: Монина привела меня прямиком в спальню. Перешагнув порог, она отпустила мою руку и стремительно перебежала в дальний угол комнаты. В ту же секунду оттуда послышался ее заливистый, похожий на звон колокольчика голосок.

— Это папа, а это дядя Лафет. Папа, дядя Лафет.

Человек, которому, как я понял, мне предстояло

пожать руку, находился в темном углу комнаты, но я почему-то сразу догадался, с кем меня собрались познакомить. Одного шага вперед ему хватило, чтобы оказаться на свету. Лоб его был покрыт испариной, а на лице застыла глуповатая улыбка человека, которого неожиданно налетевший противник застал со спущенными штанами. Сухо, без лишних эмоций он сказал:

— Ну вот, Ловетт, ребенок-то меня и выдал.