Онлайн чтение книги Загнанный зверь Beast in View
Глава 15

Она открыла глаза и тотчас снова закрыла, свет был слишком яркий, но за это мгновение Элен успела увидеть, что она в маленькой белой комнате вроде больничного бокса, а над ней склонилась огромная женщина тоже в белом, как сестра милосердия.

Женщина сказала сиплым усталым голосом:

— Она как будто продрала глаза. Дай ей еще глоток виски.

— Если она уже надрызгалась, зачем ты хочешь добавить ей еще, Белла?

— Заткнись и делай, что я сказала. Ничто не поднимет перебравшего, кроме запаха выпивки. Дай сюда бутылку, Молли.

— О'кей.

— Теперь подержи ее голову, пока я налью. Ха-ха-ха, это как будто чай на приеме в обществе, а? Мадам Белла налила.

Мисс Кларво пыталась протестовать. Она не хотела виски, оно обжигало рот, как кислота. Она отвернула голову и начала кричать, но чья-то рука зажала ей рот.

— Ты же не хочешь скандала, милая, — мягко сказала женщина по имени Белла. — Может, тебе что-то кажется? Может, вокруг тебя снуют маленькие зверьки, а? Выпей глоток-другой, и они уйдут.

— Нет, нет! Я не хочу…

— В чем дело, милочка? Скажи Белле. Белле все рассказывают о своих горестях. Может, у тебя на горбу сидит обезьяна, а, милочка?

Мисс Кларво покачала головой. Она не понимала, о чем говорит эта женщина. Не было обезьяны у нее на плечах, и маленькие зверьки вокруг не бегали.

— Скажи Белле, дорогая.

— Мне не о чем рассказывать, — сказала мисс Кларво глухим голосом в мясистую ладонь женщины. — Я ничего не знаю. Отпустите меня.

— Конечно, дорогая, если только ты не будешь орать. Приходит к нам мужчина после тяжелой работы в конторе, и ему нужен приятный легкий массаж, а на кой черт ему женский крик, он действует на нервы.

Клиенты. Массаж. Значит, это не больница и эта женщина — не сестра милосердия.

— Ты будешь хорошо себя вести? Обещай Белле.

— Да, обещаю.

Мисс Кларво открыла глаза. Она лежала на топчане, а в ногах возле него стояла очень хорошенькая светловолосая девушка, немного прыщавая, с бутылкой виски в руке. Другая женщина, Белла, была неимоверно толстой; телеса ее тряслись при малейшем движении, подбородок тонул в жировых складках смуглой шеи. Только глаза ее казались нормальными, отчаянные глаза, которые видели так много, а поняли так мало.

Даже от простого разговора у нее возникала одышка, и, отняв руку от губ мисс Кларво, она прижала ее к сердцу, как бы желая удостовериться, что оно все еще бьется.

— Из хорошего материала у нее пальто, — сказала молодая блондинка. — Тут написано, что оно из Шотландии, посмотри на ярлык.

— Ты можешь вернуться к работе, Молли.

— У меня на сегодня нет больше вызовов.

— Тогда ступай домой.

— А если она снова начнет брыкаться?

— Я с ней справлюсь, — сказала женщина. — Белла с кем хочешь поладит. Белла знает, кому чего надо. Белла все понимает.

— Ах вон оно что, — сказала девушка, с презрительной улыбкой. — Что ж, получай ее. Я-то люблю нормальных.

— Заткнись, милочка.

— Я все думаю: а что особенного в материале, привезенном из Шотландии?

— Уваливай, дорогая, и закрой дверь с той стороны.

Блондинка ушла и закрыла за собой дверь. Мисс Кларво прижала подушечки пальцев к глазам. Она никак не могла понять, о чем эти две женщины говорили, их слова казались ей бессмысленными. У нее кружилась голова, ее мутило, а в голове пульсировала боль за левым ухом, будто кто-то ударил ее в это место.

— Голова, — сказала она. — Голова болит.

— У нее все еще болит голова. Вы только послушайте. Конечно, у тебя болит голова, милая. Ты прикончила бутылку.

— Нет. Я не пью… никогда.

— От тебя несло спиртным, когда я нашла тебя, окоченевшую, у моего порога. Я провожала одного из наших постоянных клиентов, который зашел подлечиться, и, когда открыла дверь, увидела, что ты лежишь у порога. Замерзшая. Совсем окоченевшая.

— Это невозможно. Я не пью.

— А только время от времени прополаскиваешь рот, да? — Толстуха засмеялась, затряслось все ее тело: подбородок, губы, живот, груди. Кончив смеяться, отерла пот с лица и шеи носовым платком. — Это моя беда. Я слишком веселая. Слишком много смеюсь. И от смеха потею. О, как я потею, милочка, просто не по-человечески потеет бедная Белла. Как насчет еще глоточка виски, дорогая?

— Нет. Нет! — Мисс Кларво попыталась встать, потеряла равновесие и рухнула на пол. — Я должна… должна попасть домой… Они ждут меня.

Толстуха взяла мисс Кларво под мышки и помогла ей встать на ноги:

— Кто тебя ждет, дорогуша?

— Я… я не знаю.

— Ну, если ты не знаешь, значит, спешить незачем, верно? Приляг на минутку, Белла сделает так, что тебе будет получше.

— Нет, нет. — Толстая женщина горячо дышала ей в шею анисовым перегаром. — Я должна… Они ждут меня. — Кто-то ждет ее, она это знала, но не могла вспомнить кто. Лица смазывались, расплывались в ее памяти, люди были как тени, места тоже все перемешались. Она прислонилась к стене и сказала слабым голосом: — Можно немного воды?

— Конечно, милочка.

Женщина принесла воды в бумажном стаканчике и стала смотреть, как мисс Кларво пьет.

— Тебе получше, дорогая?

— Да.

— У тебя пальто запачкано. Давай я его почищу.

— Нет. Нет. — Она плотно запахнула полы пальто.

— Ах, ты из стеснительных. Белла знает. Белла много-много лет занимается своим ремеслом. Со мной не надо стесняться. Сюда приходят многие дамы. Все, что им нужно, — это чуточку тепла. В этом нет ничего плохого, верно?

— Я не понимаю.

— От кого ты узнала мое имя?

— Я не узнавала. Я не знаю вашего имени.

Толстуха стояла очень спокойно. Ее заплывшие жиром глаза были безжизненные и красные, как виноградины.

— Как ты нашла мой дом?

— Я не искала. Не искала никакого…

— Не рассказывай мне сказки, милочка. Белла не любит сказок, она может и рассердиться. Кто назвал тебе мое имя?

— Никто.

— Значит, тебя привел сюда счастливый случай, так? Это верно, дорогуша?

— Я не помню, — прошептала мисс Кларво. — Не могу вспомнить… Эвелин…

— Это так тебя зовут, милая? Эвелин?

— Нет. Нет! Я была… была с Эвелин. Она привела меня сюда. — Мисс Кларво помедлила, прикрывая руками дрожащие губы.

— Что она тебе сказала, дорогая?

— Она сказала, что здесь мое место.

Толстуха кивнула, улыбнулась и потерла подбородок.

— Разумная девица эта самая Эвелин, сообразительная.

— Я не понимаю, что она хотела этим сказать.

— И не надо, милочка. Ну, ложись и отдохни немного, а Белла кое-что тебе покажет.

— Что именно?

— Как быть счастливой, дорогая. Как быть совсем счастливой. Мужчины — свиньи. Ничего не понимают, ни о чем не заботятся. Белла не такая. Белла знает. Дай я сниму с тебя пальто. Какие у тебя красивые лодыжки. У меня они тоже были соблазнительные в добрые старые времена. А теперь я ем. Я ем и ем, потому что никто меня не любит, Белла стала толстой, как слониха, но она знает всякие штучки. Дай мне твое милое пальтишко, милая.

Мисс Кларво стояла, окаменев от ужаса.

— Я тебе противна, да, милочка? Неважно. Все сначала это говорят, но потом поют уже другие песни. Белла делает их такими счастливыми. Белла и тебя сделает ну такой счастливой, что ты захочешь приходить еще, еще и еще.

— Не приближайтесь ко мне!

— Не стесняйся, дорогая. Белла знает свое дело, Белла будет нежной-нежной.

— Вы — чудовищная старая квашня, — сказала мисс Кларво и устремилась к двери.

Но толстуха ее опередила. Она прислонилась к двери спиной и скрестила руки на необъятной груди.

— Белла не любит, когда ее обзывают, милочка. Она тогда сердится.

— Если вы не выпустите меня отсюда, я буду кричать, кричать до тех пор, пока не явится полиция.

Белла несколько мгновений постояла спокойно, потом с горечью сказала:

— Пожалуй, с тебя станется; ты самая противная из девок, каких я видела. Так вот твоя благодарность за то, что я подобрала тебя, ухаживала за тобой, поила прекрасным виски, говорила тебе приятные вещи, врала, конечно, твои паршивые лодыжки — как тростинки…

— Откройте мне дверь.

Белла не открыла дверь, но отступила в сторону, бормоча как будто про себя:

— Чего только я не делаю для людей, а они чем мне платят? Ругательными словами и косыми взглядами. Белла добра. Может, она и растолстела, как слониха, но она добра, ей хочется время от времени хоть немного благодарности. Паршивый это мир, в нем благодарности ни на грош. Уходи, паршивая девчонка, уходи. Пока Белла не осерчала. Пошла вон, вон!..

Но паршивой девчонки уже и след простыл, Белла говорила стенам пустой комнаты. Она тяжело плюхнулась на топчан и поднесла руку к сердцу. Оно все еще билось, трепетало, точно птичка, зажатая складками жира.

— Нет в людях доброты, черт бы их побрал, — сказала Белла.

* * *

Элен Кларво не могла бежать из-за слабости в ногах, словно мышцы атрофировались от долгого бездействия, да и боль в голове усилилась. Когда она пыталась думать, мысли таяли и расплывались, и лишь одна выделялась совершенно отчетливо: я должна уйти отсюда, ускользнуть, убежать.

Ей было все равно куда бежать. Не было никакого определенного намерения, она даже не знала, где она, пока не добежала до угла и не увидела таблички: «Саут-Флауэр-стрит» и «Эшуорт-авеню». Она повторила про себя эти названия, надеясь, что они запечатлеются в ее мозгу, но ни одно из названий ни о чем не говорило ей, место было незнакомое. Элен знала, что никогда раньше здесь не была, так же как знала, что не пила спиртного. Однако она пришла сюда, приехала или же ее привели, да к тому же, когда она оказалась в этом доме, она была пьяна. «Окоченелая, — сказала Белла, — совсем окоченелая. Конечно, у тебя болит голова, дорогая, ты прикончила бутылку».

— Я никогда не пью, — сказала мисс Кларво. — Не прикасаюсь к спиртному. Отец говорил, что крепкие напитки огрубляют женщину.

Старик, дожидавшийся на углу зеленого сигнала светофора, посмотрел на нее поверх бифокальных очков с интересом и удовольствием. Он часто разговаривал сам с собой. И так приятно было убедиться, что другие делают то же самое.

Мисс Кларво заметила его взгляд, отвернулась, и краска бросилась ей в лицо, как будто старик увидел ее голой.

— Хе-хе-хе, — прохихикал старик и пошел через улицу, плечи его вздрагивали от радости. «Нынче даже молодые разговаривают сами с собой. Что поделаешь, атомный век. Верх взяли сумасшедшие». — Хе-хе-хе.

Мисс Кларво потрогала лицо. Оно горело от унижения. Старик слышал, как она разговаривала сама с собой, а увидел, возможно, еще больше. Может, он шел рядом с ней с того момента, когда она вышла от Беллы, а уж он-то знал, какого рода заведение держит эта женщина. Надо поскорей уйти от старика.

Мисс Кларво повернулась и побежала в противоположном направлении, полы ее пальто развевались, тонкие ноги почти не гнулись, как тростинки.

На следующем углу она остановилась перевести дух и для устойчивости ухватилась за фонарный столб. К столбу была прикреплена табличка: «Фигероа-стрит». «Я не заблудилась, — подумала она. — Я знаю эту улицу, подожду здесь, на углу, пока не подъедет свободное такси». Но в глубине мозга какое-то шестое чувство предупреждало ее, что не надо стоять, и она снова тронулась в путь. Не бежала. Чтобы не привлекать к себе слишком много внимания. Следует выглядеть небрежной, обыденной. Никто не должен узнать, что где-то на этих улицах она потеряла день. Теперь был вечер. День прошел, миновал ее, не прикоснувшись к ней.

И она шла дальше, склонив голову, как будто искала пути и дороги потерянного дня. Мимо проходили пешеходы, проносились машины, ночь была полна шума, света и движения, но мисс Кларво не поднимала головы. «Я должна притворяться, — думала она. — Я должна притворяться, будто не знаю, что меня преследуют».

Если бы она была поумней и могла совладать с паникой, она без труда обнаружила бы, кто ее преследует. Белла? Старик, который слышал, как она разговаривала сама с собой? Кто-то из друзей Беллы? Какой им смысл преследовать ее, ведь при ней нет даже денег. Она потеряла сумочку вместе с днем. На следующем перекрестке из автобуса высыпала толпа пассажиров, мисс Кларво ускорила шаг и смешалась с толпой. На мгновение почувствовав себя в безопасности, оглянулась, скользнула взглядом по мешанине лиц. Только одно лицо выделялось среди других, бледное, сосредоточенное, чуть улыбающееся. Эвелин Меррик. Она стояла в затененном подъезде ателье по ремонту телевизоров, небрежно прислонившись к застекленной двери, как будто отдыхала во время вечерней прогулки. Но мисс Кларво знала, что никакая это не вечерняя прогулка, а охота и она сама — затравленный зверь.

Она повернулась и побежала через улицу, слепая, глухая, одуревшая от паники. Даже не почувствовала удара бампера…

Когда Элен пришла в себя, она лежала у тротуара, вокруг стояли люди и говорили все сразу.

— Я своими глазами видел: она как сиганет…

— На красный свет…

— Наверняка пьяная. За милю несет.

— Ей-богу, я не видел ее!

— Пошли отсюда. Я не хочу, чтобы меня взяли в свидетели.

— Пойдем, Джо, пойдем. Я не выношу крови.

«Кровь, — подумала мисс Кларво. — Значит, я истекаю кровью. Сбылось то, что она сказала мне в первый вечер. Она видела это в хрустальном шарике: со мной произошел несчастный случай, я покалечена, в крови».

— Подумаешь, немножко крови, смотришь же ты соревнования по боксу или нет?

— Должно быть, пьяная…

— Я своими собственными глазами…

— Пусть кто-нибудь вызовет машину «скорой помощи».

— Дама в зеленом пошла звонить своему мужу: он у нее врач.

Молодой человек в форме водителя такси снял свой плащ и пытался подложить его под голову мисс Кларво. Она оттолкнула его и с трудом села:

— Со мной все в порядке. Оставьте меня в покое.

Слова прозвучали глухо и невнятно, но молодой человек их услышал:

— Вам надо бы полежать здесь, пока не придет врач.

— Не нужен мне врач.

— Я прошел курс оказания первой помощи, там так сказано. Держать пострадавшего в тепле и…

— Я не ранена.

Мисс Кларво кое-как поднялась на ноги и принялась вытирать лицо носовым платком, не зная, что она вытирает: кровь или пот от быстрого бега.

Толпа начала расходиться — спектакль окончен, никто не убит, очень жаль, может, в другой раз повезет.

Только молодой человек в форме таксиста остался возле нее и выглядел раздосадованным.

— Я же не виноват. Это каждый может сказать. Вы выскочили прямо под бампер, и я не мог остановить машину мгновенно, безумнее ничего не видал в жизни.

Мисс Кларво оглянулась на вход в ателье, где перед происшествием она видела Эвелин Меррик. Девушки там не было. То ли ушла, то ли притаилась в тени и ждет. Эта игра получается у нее лучше всего: прятаться в тень, бродить в ночи, подстерегая неосторожную жертву.

Таксист все еще говорил, огорченно, но воинственно:

— Каждый видел, я сделал все, что мог. Я остановился, верно? Пытался оказать первую помощь, разве не так?

— О, прекратите это, прекратите. Не время спорить. Не время, говорю я вам.

Он отступил в удивлении:

— Я не понимаю…

— Послушайте, как вас зовут?

— Гарри. Гарри Рейс.

— Послушайте, Гарри, мне надо уехать отсюда. Меня преследуют. Она была… Я видела ее вон в том подъезде несколько минут тому назад. Она хочет убить меня.

— Не говорите так. — Губы шофера покривились в презрительной улыбке. Он даже не посмотрел на тот подъезд, который она указала. — А вы, случайно, не сбежали кое-откуда, а?

— Сбежала?

— Да. Сбежали. Перелезли через колючую проволоку.

Она покачала головой, ничего не понимая. Этот парень говорит загадками, как толстуха Белла. Обезьяна на плечах, маленькие зверьки бегают вокруг, колючая проволока, через которую надо перелезть. Все это говорилось английскими словами, но мисс Кларво их не понимала. Она подумала: может, я иностранка, может, слишком долго ни с кем не общалась, язык изменился, люди тоже. Слово взяли такие, как Белла, Эвелин Меррик и маленький человек Гарри, все они робко, призывно улыбаются. Мне надо вернуться в свой номер и запереть дверь, отгородиться от всякого безобразия.

— Мне нужно…

— Конечно, — сказал Гарри. — Конечно. Я к вашим услугам, леди.

Шофер провел мисс Кларво к своей машине. Она бросила окровавленный платок на тротуар и последовала за ним. Боли она пока что не ощущала, только ужасное оцепенение охватило липким пластырем все ее тело.

Она села на заднее сиденье и запахнула полы пальто. Вспомнила, как молодая блондинка в заведении Беллы спрашивала, что особого в материале, вывозимом из Шотландии. Мисс Кларво этого не знала, и ей казалось важным выяснить для себя, в чем тут дело. Во всем мире полно овец, но, возможно, у шотландских шерсть тоньше. Шерсть. Овцы. Блэкшир. О мистере Блэкшире она позабыла. Он отдалился от нее на много миль и на много лет, она даже не могла вспомнить его лицо, за исключением того, что он чем-то напоминал ей отца.

В такси было темно и тепло, по радио передавали что-то о политике. У всех, кто выступал, были определенные идеи, все они знали, куда подевался день и чего ожидать от вечера.

Гарри сел на водительское место и выключил радио.

— Куда едем?

— Гостиница «Моника».

— Вы там живете?

— Да.

— Давно?

— Да.

— Все время без перерыва?

— Да.

Как видно, он не верил ей. Интересно, что он думал. Через какую это колючую проволоку она должна была перелезть? Она раньше никогда не встречала Гарри, в этом она была уверена. Однако он знал ее тайны, постыдные тайны.

— Я заплачу вам, — сказала она. — У меня в номере есть деньги.

— Да, мэм.

— Я пришлю их с посыльным.

— Да, мэм.

По его тону она поняла, что он не ждет от нее никаких денег, что относится к ней как к любому пьянчуге, мошеннику или сумасшедшему, который оказался его пассажиром. Пассажир всегда прав.

Фары идущего сзади автомобиля высветили в зеркале заднего вида лицо Гарри, которое мисс Кларво с минуту видела вполне отчетливо. Лицо было молодое, приятное и очень, очень честное. Прекрасное открытое лицо. Никто и не заподозрит, что у него на уме. Толстуха в веселом доме всю свою хитрость и свои невзгоды носила на лице, их всем было видно. А мысли Гарри были спрятаны за молодой благообразностью его лица, как червяки в сердцевине яблока, которое снаружи кажется нетронутым.

Однако даже Гарри, как яблочко румяный, но с червоточиной в мозгах, знал, куда ушел его день. А она свой потеряла, обронила где-то, как носовой платок, и подобрала запачканным с грязного пола борделя.

— Гарри.

— Да, мэм. — Тон его был насмешливо-любезным.

— Какой сегодня день?

— Четверг.

«Четверг. Сегодня утром умер Дуглас. Мистер Блэкшир приехал в гостиницу и рассказал об этом. Я обещала поехать домой и побыть с матерью. Мистер Блэкшир предложил отвезти меня туда, но я отказалась. Я не хотела, чтобы он снова ко мне прикасался. Я боялась. Я вышла на улицу и дожидалась такси у подъезда гостиницы. Мимо шли люди, незнакомые, сотни незнакомых людей. Я очень нервничала и волновалась. Люди пугали меня, я не хотела ехать домой и встретиться лицом к лицу с матерью, слушать ее речи о бедном Дугласе, который умер, она так же когда-то горевала по отцу. Я знала, какой тягостный спектакль она устроит, она без этого не может, но все это неискреннее, напускное.

Мимо проносились такси, некоторые из них были свободны, но я не могла заставить себя взять одно из них. Потом кто-то произнес мое имя, я обернулась и увидела Эвелин Меррик. Она стояла рядом со мной, уверенная в себе, и улыбалась. Незнакомые люди и проносившиеся машины не смущали ее, она всегда любила толпу, чем больше народу, тем лучше. Я подняла голову повыше, чтобы показать, будто я такая же уравновешенная и уверенная в себе, как она. Но не получилось. Я никогда не могла провести Эвелин. Она сказала: „Ты боишься, да?“ — и взяла меня за руку. Я не сопротивлялась. Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются, но на этот раз было иначе. Ее прикосновение придало мне уверенности в себе. „Пойдем куда-нибудь выпьем“, — сказала она.

Пойдем выпьем, потеряем день, оброним носовой платок».

— Вы что-то сказали, мэм?

— Нет.

— Как я уже говорил, если вы передумали и хотите вернуться обратно…

— Куда вернуться?

— Туда, откуда вы вышли.

— Не знаю, на что вы намекаете, — сказала она, как могла, спокойно. — Я возвращаюсь именно туда, откуда я вышла. Я живу в гостинице «Моника». У меня постоянный номер-люкс, я живу там уже почти год. Вам ясно?

— Да, мэм.

Но тут же в тоне его звучало: ясно, как на дне болота. Гарри многое повидал, знал одно-другое, а может, и пятое-десятое и был совершенно уверен, что эта женщина забавляется наркотиками, возможно, барбитуратами. Она по виду леди, а леди редко увлекаются героином. Нембутал легче принимать и доставать. Не надо торчать на углу или возле уборной в кафе, ожидая контакта с торговцем, запрещенным товаром. Барбитураты можно получить, сидя в удобном мягком кресле в каком-нибудь умопомрачительном кабинете врача, которому вы заявите, что страдаете нервным расстройством и не можете спать.

Впрочем, они обретают не сон. Иногда лекарство вызывает противоположный эффект, и они совершают безумные поступки, например раздеваются догола в Першинг-парке или гонят машину по бульвару Сансет со скоростью восемьдесят миль в час и дерутся с полицейскими, когда их задерживают. Леди иногда ведут себя хуже простых женщин.

Он оглянулся на мисс Кларво. Она съежилась в правом углу заднего сиденья, прижав руки к груди, а губы ее шевелились, словно в молитве.

«Она взяла меня за руку, я это ясно помню, взяла дружески и сказала: „Годьона гавоч“. На нашем тайном языке это означало: „Я попала в беду, помоги“. „Годьона гавоч“, — повторила я, и вдруг прошедших лет как не бывало, мы снова были школьными подружками, как в те времена, когда мы хихикали в спальне, после того как погасят свет, составляли заговор против учительницы французского и делили пополам домашние гостинцы. „Пойдем выпьем чего-нибудь“, — сказала она. Эвелин всегда была заводилой, это у нее возникали разные мысли. А я плелась за ней в хвосте. Я обожала ее, мне хотелось стать такой, как она, я пошла бы за ней куда угодно, как овца, коза, как жертва. Я была отмечена ее клеймом, с годами эта отметина не стерлась, а стала четче, рельефнее. Даже Гарри это понимает, я слышу в его голосе презрение.

Яблочно-румяный Гарри, я вижу червяков у тебя внутри».

— Вас подвезти к парадному подъезду или к черному ходу, мэм?

— Я не пользуюсь служебным входом.

— Я просто подумал, раз вы в таком состоянии…

— Это неважно. — Это было важно, она не хотела ничего другого, кроме как войти с черного хода и прокрасться в свой номер незамеченной, но это было невозможно. Вместе с сумочкой она потеряла и ключи. — Плату за проезд я вышлю с посыльным. Сколько с меня?

— Три доллара одиннадцать центов.

Гарри остановил машину у входа в гостиницу, но не потрудился выйти и подержать дверцу. Он не надеялся на чаевые, даже на плату за проезд, сейчас для него это было неважно. Сомнительная дамочка, скорей бы от нее отделаться.

Мисс Кларво открыла дверцу сама, вышла на тротуар и подняла воротник, чтобы прикрыть рану чуть пониже уха. Она не могла спрятать порванные чулки и измызганное пальто, надо было только пройти через холл как можно быстрей, чтобы избежать любопытных взглядов.

Мистер Хорнер, старый администратор, записывал новых постояльцев, но, завидев мисс Кларво, бросил все и поспешил к ней, вытаращив глаза и что-то возбужденно бормоча:

— О, мисс Кларво. Господи Боже, что с вами случилось?..

— Я потеряла ключи. Будьте добры, дайте мне дубликат.

— Вас все разыскивают, мисс Кларво. Решительно все. Они…

— Теперь им уже не надо меня разыскивать.

— Но что с вами случилось?

Поколебавшись, она ответила:

— Был такой чудесный день, и я решила выехать за город. — Какой был день, она не помнила. Не знала, какая была погода и чем этот день был заполнен. — За городом в это время года очень хорошо. Знаете ли, цветет люпин. Очень красиво. — Ложь легко срывалась с ее губ. Остановиться она не могла. Любые слова лучше, чем никакие, любое воспоминание, хотя бы надуманное, лучше, чем пустота. — К сожалению, я споткнулась о камень, порвала чулки и запачкала пальто.

По мере того как она говорила, картина прояснялась, становилась четче. Появлялись подробности, форма и цвет камня, о который она споткнулась, холмы, синие от цветущего люпина, с дикими апельсиновыми деревьями и маками, а за холмами — серо-зеленые очертания гор с чахлыми, оголенными деревьями.

— Вам надо было сообщить о себе кому-нибудь, — с легким укором сказал мистер Хорнер. — Все с ног сбились. Здесь уже побывала полиция с мистером Блэкширом.

— Полиция?

— Я был вынужден проводить их в ваш номер. Они этого требовали. Я ничего не мог поделать. — Он склонился над конторкой и добавил доверительным шепотом: — Они думали, вас похитил какой-нибудь маньяк.

Кровь прихлынула и отлила от лица мисс Кларво, оставив ее пепельно-бледной. Похищена маньяком? Нет, это было совсем не так. «Я пошла выпить чего-нибудь со старой подругой. Я была напугана и взволнована толпой незнакомых людей и уличным движением, а она спасла меня. Взяла за руку, и я почувствовала себя увереннее. Сама по себе я была ничто, но, когда шла рядом с Эвелин, замечала, что люди посматривают на нас с интересом и любопытством, даже с восхищением. „Пойдем выпьем“, — сказала она.

Я могла бы простоять целую вечность, если бы на меня смотрели и восхищались мной, это так приятно. Но Эвелин любит шум и сутолоку, она хотела, чтобы мы пошли. Продолжала твердить: „Идем, идем, идем“, — как будто придумала что-то захватывающее и приглашала меня разделить удовольствие с ней. Я сказала: „Я обещала поехать домой и побыть с мамой, потому что умер Дуглас“. Она обозвала обоих нехорошими словами, и маму, и Дугласа, а когда увидела, как меня это шокировало, посмеялась надо мной за мою щепетильность. Я никогда не хотела быть щепетильной, только не знала, как стать иной. „У меня есть друг, — сказала Эвелин. — Он такой потешный, такой шутник. Пойдем посмеемся“. Умер Дуглас, мой брат, я не должна была развлекаться, но я пошла с ней. Спросила, кто такой этот шутник, и помню, что она ответила. Странно, что это имя так запечатлелось в моей памяти, тогда как много других вещей я позабыла. Джек Терола. „Это художник с фотоаппаратом, — сказала Эвелин. — Он меня сфотографирует, и эти снимки будут показывать по всей стране. Он сделает меня бессмертной“. Я почувствовала, как в сердце мне впилось жало зависти. Я тоже хотела стать бессмертной».

— Мне пришлось помогать полиции, — сказал мистер Хорнер. — У меня не было иного выхода. Если бы я не отдал им ключи от вашего номера, они бы сами их взяли.

— Мне не нравится, когда кто-то вмешивается в мои личные дела.

— Все действовали в ваших интересах, мисс Кларво.

— Так-таки в моих?

— В конце концов, могло случиться все что угодно.

— Случилось только то, — холодно сказала она, — что я поехала за город с подругой.

— Ах да. Посмотреть, как цветет люпин.

— Совершенно верно.

Мистер Хорнер отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Был ноябрь. До цветения люпина оставалось три-четыре месяца.

Он взял дубликат ключей и положил их на конторку.

— Вас спрашивали и просили кое-что вам передать, мисс Кларво. Вам нужно немедленно позвонить мистеру Блэкширу, он у вашей матери.

— Благодарю вас.

— И еще попросили положить эту записку в ваш ящик. Какая-то молодая леди.

Записка была написана красивым косым почерком с уклоном влево на гостиничном бланке:

«Жду в вестибюле. Я должна увидеть тебя сразу же. Эвелин Меррик».

Мисс Кларво хотела бежать, но ее ноги ломило от усталости, двигаться было трудно. Слишком долго и слишком быстро она бежала по незнакомым, страшным улицам. Она знала, что убежать невозможно. Завтра, послезавтра или на следующей неделе Эвелин Меррик будет поджидать ее за каким-нибудь углом.