Онлайн чтение книги Кости мертвецов Beat Not the Bones
XI

Стелла шла по дороге, ведущей на вершину холма. Она уже забыла о Сильвии, удрученно сидевшей в одиночестве в своей комнате. Ее трясло от возмущения.

Ей все лгали: не только Энтони Найал, который завидовал ее мужу и от которого этого можно было ожидать, но и Тревор, ее друг и защитник. Теперь она видела, что он и не думал помогать ей, что он тоже норовил воспрепятствовать ей в поисках истины и справедливости. Она не просто злилась, она была озадачена и испугана: ее еще никогда не предавал друг. А она не сомневалась, что он был ей другом, потому что Дэвид любил его, восхищался им. Она страдала, словно ребенок, впервые слышавший, что бога нет.

На полпути она услышала позади рев джипа и отошла в сторону, уступая дорогу.

Джип проехал мимо и затормозил. За рулем был Хитоло. Он выглянул из окна и улыбнулся.

— Вас подвезти, миссис Уорвик?

— Вы едете в дом мистера Найала?

Он кивнул, и она села рядом с ним.

— Мне нужно забрать багаж мистера Найала и отвезти его в аэропорт, — сказал он. — Завтра он летит в Равауль. Обычно я сопровождаю его, но в этот раз он едет один, хотя и поручил мне приготовления к отъезду. Я помогаю ему уехать.

Стелла не слушала его.

— Хитоло, а мистер Вашингтон ходил с вами в долину Бава?

— Да, миссис Уорвик, — ответил он. — Он хороший человек, мистер Вашингтон. Мы с ним друзья. Он был на моей свадьбе и сказал речь.

— Почему вы мне сразу не сказали? — воскликнула Стелла, ломая руки. У нее появилось ощущение, что само время ополчилось против нее. Почти две недели она ничего не знала о Вашингтоне.

— Вы не спрашивали, — сказал он, взглянув на нее. — Я думал, вы знаете.

— Он ходил в Эолу вместе с мистером Уорвиком и Серевой?

— Да, миссис Уорвик.

Он замолчал, и Стелла поняла, что больше Хитоло ничего не скажет. И, когда он вновь повернулся к ней смуглой щекой, она неимоверно остро почувствовала глубину его горя. Затем его тонкие темные руки повернули руль, и машина, въехав в ворота, остановилась под манговым деревом позади дома Найала.

Стелла не колебалась. Она не задавалась вопросом, как бы на ее месте поступил Дэвид, в какую дверь войти, следует ли позвонить или постучаться. Она решительно поднялась по ступеням веранды и вошла в открытую дверь. Тревор, Джанет и Энтони сидели вокруг стола, на котором стоял поднос со стаканами. Джанет приподнялась, но тут же снова упала в кресло. Энтони и Тревор встали, Тревор шагнул вперед и протянул ей руку.

— Стелла, — раздался его теплый, приветливый голос, — как мы рады вас видеть!

В этот миг волнующая мысль о новом открытии отошла на второй план. Стелла, вне себя от гнева, резко повернулась к Тревору.

— Вы мне лгали! — Она говорила тихо, но слова выплескивались из нее, как горящая лава. — Вы лгали! Теперь мне все ясно. Вы не хотите, чтобы я узнала правду. Вы не хотите справедливого возмездия за смерть Дэвида. Вы знаете, что в Эоле что-то случилось, похоже, не хотите знать, что именно, и делаете все, что в вашей власти, чтобы помешать мне выяснить это.

— Эй! Потише, потише! — Тревор Найал улыбнулся. Он говорил успокаивающе-снисходительно, будто с разрезвившимся пони.

— Это бесполезно, — продолжала Стелла. — Вы и не думали мне помогать. Теперь я это понимаю. Вы только хотели, чтобы я отступилась. И я едва не уехала. Я собиралась лететь на следующей неделе. Кто-то убил вашего лучшего друга, но вам все равно. Правда может доставить вам много хлопот. Это может пойти во вред администрации. Настроить папуасов против властей. И вы допускаете, чтобы это бесчестье пятнало имя Дэвида. — Она расплакалась, но не отвернулась и не опускала горящих гневом глаз.

Кто-то повторил слово «бесчестье». Это был Энтони. Его глаза, огромные за стеклами очков, смотрели на нее в упор, сияя необычным блеском. Она заметила, как шевельнулись его губы.

Джанет всплеснула руками, вяло и бесцельно замахав ими.

— Тревор не стал бы лгать, — проговорила она. — Тревор такой добрый. Послушай, что она говорит, Тревор. Я бы никогда не сказала, что ты лжешь. Никогда.

— Я не верю не единому вашему слову, — вскричала Стелла. — Я сама пойду к этому человеку, Вашингтону. Я разузнаю, что произошло. Я пойду в Эолу. Я найду дорогу. Я обращусь в полицию. Я обращусь в администрацию, и мне плевать, если это кому-то навредит. Вы не считались со мной, почему я должна считаться с вами?

— Стелла! — Тревор положил руки ей на плечи. Она попыталась сбросить их, но не смогла. Он развернул ее лицом к себе. Трудно подозревать человека, который смотрит прямо тебе в глаза. Ей вспомнился отец, монахини, муж, те взрослые люди, которые направляли ее и заботились о ней, которые клали руки ей на плечи и говорили: «Послушай, Стелла, скажи мне, что случилось. Стелла, ведь не…» — и все они умерли и оставили ее одну. Ее воля медленно испарялась под его взглядом.

— Вижу, вы узнали о Филиппе Вашингтоне, — сказал он. — Вы не можете винить меня в том, что я скрыл это от вас. Я поступил так потому, что чувствую себя ответственным за вас. Конечно, я хочу помешать вам наделать глупостей. Потому что знаю, что вы только навредите себе. И, даже если вы правы , хотя это не так, я бы все равно попытался остановить вас и сам провести расследование. Я не позволю вам навлечь на себя беду.

— Неужели вы не видите, что мне все равно ! — воскликнула Стелла. В ней с новой силой разгорелась искра сознания собственной правоты. И глаза ее еще ярче светились решимостью.

Энтони Найал резко развернулся, подошел к двери, но потом вернулся.

— А вы , — спросила она, глядя ему в лицо. — Почему вы не сказали мне?

Тревор посмотрел на брата и повторил:

— Да, Тони, почему ты ей не сказал?

На лице Энтони промелькнула язвительная усмешка. Он ответил, обращаясь не к Стелле, а к брату:

— Покажется странным, — сказал он, — но именно по той причине, которую ты только что назвал. Удивительно, что мы руководствовались одними и теми же мотивами? Мы можем поступать одинаково, но никому и в голову не придет, что у нас были сходные побуждения.

Тревор рассмеялся.

— Ну, ну, не горячись, братишка.

— Не надо грубить Тревору, Тони, — сказала Джанет. — Он очень добр к тебе; разрешил пожить в этом доме.

— У вас нет причин защищать меня, — резко возразила Стелла. Она простила Тревора, но не верила, что Энтони пытался избавить ее от страданий. «Вы не знали его… вы не любили его…» — сказал он.

— Зачем вам это? — спросила она. — Вы не любили Дэвида. Вам не нравится все, что связано с его именем.

— Похоже, вам доставляет удовольствие так думать, — тихо проговорил он. — Но вы ошибаетесь. У нас просто были разногласия, вот и все. Мы придерживались противоположных точек зрения на антропологию. Я не желал ему зла.

Тревор с раздражением повернулся к двери, где переминался с ноги на ногу слуга, стараясь перехватить его взгляд.

—  Что еще?

— Пожалуйста, таубада, там прийти человек, что-то надо у таубада.

— Скажи ему, пусть подождет.

Кровь отхлынула от лица Стеллы. Возбуждение прошло. Она чувствовала усталость и оцепенение.

— Я увижусь с Вашингтоном, — машинально сказала она. — Я пойду в Эолу.

— Что ж, хорошо, — сказал Тревор. — Вам обязательно надо поговорить с Вашингтоном. Вы должны услышать от него о том, что случилось. Я же могу обрисовать все только в общих чертах. Но если вы хотите встретиться с ним, мне кажется, вам лучше подождать несколько дней. Он был болен.

Это предложение вызвало у нее новый всплеск эмоций.

— Я не могу ждать, — прокричала она. — Я ждала днями, неделями! Я больше не могу ждать! Джоб уже, наверное, в Эоле! Он может исчезнуть, прежде чем мы отыщем его.

— Человек перенес лихорадку и еще не оправился. Он не выходил на работу две недели. А Джоб в Равауле, — строго сказал Тревор.

Но сомнение, однажды зародившись, заставляет повсюду искать ложь.

— Откуда мне знать, болел ли он? — сказала Стелла. — Может быть, вы сами отослали его домой, пока я не покину страну или пока вы не переубедите меня, что вам почти удалось.

Тревор сдвинул брови, а Энтони улыбнулся.

— Я встречусь с ним сегодня же… сейчас же, — заявила она.

— Я провожу вас, — предложил Энтони.

Она удивленно посмотрела на него.

— Думаю, будет лучше, если вас провожу я, — сказал Тревор, чарующе улыбаясь. — Позвольте мне восстановить доброе имя. Мне это необходимо.

— Ее отвезу я, — сказал Энтони резким, решительным тоном, беря Стеллу под руку.

Стелла пошла с ним к двери. Она не понимала, как такое могло случиться, почему она шагает под руку с этим злобным, жестоким человеком, а не с его добрым братом, другом ее мужа, который по-своему заботился о ней, который никогда бы не сказал: «Вы не любили его». Она оглянулась и сказала:

— Извините за грубость. Я знаю, что вы хотели мне помочь, но мне не нужна такая помощь.

Тревор молча смотрел им вслед. Рядом с ним сидела его жена, ее желтые волосы горели, будто свеча, а белые руки отмахивались от москита, который уже давно раздумал кусать ее иссохшую плоть и в конце концов уселся на бронзовый от загара лоб Тревора. Тревор сидел против света, и черты его лица сливались в темное пятно, но Стелла не сомневалась, что на нем написано дружеское участие. Он помахал на прощанье рукой.

Она обрадовалась. Она бы не вынесла ссоры с другом Дэвида.

Все еще держа Стеллу под руку, Энтони обогнул угол дома. На ступенях черной лестницы сидел повар Найала, болтая с Хитоло. Энтони остановился.

— Мой багаж еще не готов, Хитоло, но ты можешь подвезти нас к дому мистера Вашингтона.

Усадив Стеллу на переднее сиденье, он устроился сзади. Все молчали. Стелла пыталась представить себе Вашингтона и предстоящую встречу с ним. Она старалась обдумать вопросы, которые хотела задать ему, но мысли ее путались, и она с удивлением обнаружила, что думает о сидящем позади человеке. Она повернулась к нему, собираясь заговорить. Он сидел, подавшись вперед, и они едва не столкнулись с ним лбами. Она почувствовала на своей щеке его дыхание и ощутила легкий запах его тела. На мгновение его глаза оказались прямо перед ней.

Редко можно надолго заглянуть в самую глубь человеческих глаз. Но Стелле показалось, что она не просто смотрит в эти глаза, но тонет в них. Она не успела понять, что именно увидела там, но ей стало не по себе, и она отвернулась.

— Почему вы решили подвезти меня? — спросила она.

Он откинулся назад.

— Вы все равно пошли бы туда.

— Вы непоследовательны. В прошлый раз, когда я хотела увидеться с вашим братом, вы не стали мне помогать. — Она искала с ним ссоры, но, как ни странно, голос ее звучал спокойно.

— Я изменил свое мнение о вас, — сказал он, — с тех пор…

— Как я пришла к вам на ужин, — закончила она, хотя понятия не имела, чем вызвана столь резкая перемена. Ее слова были продиктованы убеждением, что в тот вечер изменилось многое.

Он не подтвердил ее догадку, но только сказал:

— Вы пойдете до конца. — Он произнес это без всякого выражения, будто признавая неизбежное.

Дорога, по которой они ехали к холмам, лежала мимо низеньких строений, откуда долетала незатейливая музыка, и груд армейского хлама, ржавеющего под мохнатым покрывалом ползучих растений. Здесь было темнее и как-то безрадостнее. Даже папуасы казались другими. Они расхаживали по берегу широкими, размашистыми шагами, разговаривали, смеялись, кое-кто пел. Желтые юбки девушек игриво шуршали вокруг блестящих икр. Из долины уже ушло солнце, на берегу загорались костры, вокруг которых собирались туземцы. Смеха слышно не было, раздавался стук барабанов, время от времени прерываемый заунывным, вибрирующим «ба-ба-ба-аа-ааа-ба-аа».

Дорога оборвалась у заброшенных жестяных сараев под сенью кокосовых пальм. Хитоло крутанул руль и развернул джип. Здания администрации остались слева. Вокруг не было ни одного дома. Над головой шелестели пальмовые листья, а в сараях что-то скрипело и скреблось. Энтони Найал молча указал на холм и начал подниматься по тропе. Стелла и Хитоло последовали за ним.

Потом, посмотрев вверх, Стелла увидела маленькую, крытую тростником хижину, утопающую в пестрых зарослях цветущих деревьев и кустов. В окне горел свет. Выложенные между деревьями деревянные ступени вели на навесную веранду. Лестница почти вся заросла высокими красными кустами, и Энтони раздвигал перед Стеллой ветви. Веранда была укутана плющом с блестящими листьями, а в подвесных горшках росли пятнистые орхидеи, их маленькие хрупкие цветки трепетали на легком ветру.

— Вы дома, Вашингтон? Можно войти? — позвал Энтони.

Внутри послышался гомон, урчание и приглушенные шаркающие шаги. Затем раздался человеческий голос, отчетливо, но тихо выговаривавший слова, которых Стелла не разобрала.

Они ждали. Сквозь открытую дверь они видели мутное желтое пятно света и контуры стола и стульев. Чтобы не казаться любопытной, Стелла повернулась и посмотрела назад, на тропинку, по которой они пришли. Красные кусты на фоне солнца окрасились в бледный нежно-розовый цвет. Над ней кружил москит.

— Минутку, — послышался голос. — Кто там?

— Найал, — откликнулся Энтони.

— А, это ты, Тревор…

— Это Энтони.

— А-а! — Голос стих.

Стелла снова посмотрела на дверь. С косяка свисали блестящие лавровые листья. Ее внимание привлек маленький предмет, привязанный обрывком бечевки к гвоздю на наружной стороне двери. Он был овальной формы, заостренный с обоих концов, отполированный и украшенный резьбой в виде тонких кружевных линий, идущих от боков и сходящихся в центре вокруг двух глаз и рта. Он напоминал человеческое лицо или рыбью голову. Стелла уже видела этот предмет, или такой же, как этот, на столе в кабинете Энтони. Энтони тоже смотрел на него.

Появился Вашингтон.

— Входите, извините, что заставил вас ждать.

В комнате, освещенной единственной лампой под абажуром из большой стеклянной бутылки, до половины заполненной дохлыми летучими муравьями, царил полумрак. Лампа отбрасывала мягкий золотистый свет на потолок из тростника. На стропилах затаились маленькие розовые гекконы, выслеживая шуршащих по углам насекомых. Стены были увешаны различным оружием, масками, украшениями, топориками, копьями, стрелами, барабанами, бамбуковыми дудочками и длинными полосками грубой ткани, расшитыми красно-коричневым геометрическим орнаментом. На фоне этого декора элегантная фигура Филиппа Вашингтона выглядела нелепо.

Он сидел в большом плетеном кресле, положив ноги на деревянный табурет. На нем был желтый шелковый халат с черным воротником и манжетами, а лицо он обмахивал китайским веером из сандалового дерева. На столе возле него стояли деревянная голова балинезийца, стакан рома и нетронутая тарелка дымящейся вареной картошки с тушенкой. Наполовину пустая консервная банка стояла на полу у его ног.

Она винила Тревора Найала в том, что он нарочно спрятал от нее Вашингтона, но теперь понимала, что была несправедлива. Вашингтон и в самом деле выглядел неважно. Было не очень жарко, но по лицу Вашингтона струился пот. Под глазами у него от постоянного недосыпания появились мешки, а вокруг губ обозначились резкие складки, которые выглядели странно на его еще молодом лице.

Едва Стелла вошла в комнату, как сразу же поняла, что он что-то скрывает. Он полулежал в кресле, даже не приподнявшись им навстречу, томный, словно поэт «Желтой книги», но она чувствовала, как напряглось его тело под шелком халата. Она поняла, что он знает, кто она и зачем пришла, и приготовился к встрече.

— Простите, что не встаю, — сказал он высоким, протяжным голосом и указал длинной изящной рукой на два плетеных кресла. — От этой чертовой лихорадки я стал слабее цыпленка. А, здравствуйте, Хитоло. Рад вас видеть. Садитесь сюда. — Он указал в угол, и Хитоло бесшумно опустился на корточки.

Стелла, не знавшая, что в Марапаи считается верхом неприличия приглашать папуаса сесть в комнате, где находилась белая женщина, не придала этому никакого значения. Она тоже села, но Энтони остался стоять.

— Я привел к вам миссис Уорвик, Вашингтон, — начал он. — Она только недавно узнала, что вы были в долине Бава с ее мужем. — Он говорил быстро, почти невнятно, как будто хотел как можно скорее уйти отсюда. Его слова нарушили атмосферу значительности этой встречи, и Стелла не знала, злиться на него или благодарить за это.

Вашингтон поднял лихорадочно блестящие глаза на Стеллу и обратился к ней в манере, которая была вполне под стать его облику:

— Поверьте мне, миссис Уорвик, я испытываю к вам искреннюю симпатию. Я, конечно, знал, что вы здесь, и собирался представиться вам. Я должен был вам написать, но я — один из тех несчастных, на которых лихорадка действует убийственно. Она лишает меня сил. Ничего не могу поделать. Вероятно, вы хотите выпить. Хитоло, загляни за занавеску, там есть бутылка джина. — Его взгляд снова остановился на Стелле. — Боюсь, у меня нет льда. Обычно его приносят из морозильника слуги, но, увы, сейчас у меня нет слуг. Простите мне мое упущение.

Стелла ничего не ответила. Она не ожидала увидеть такого очаровательного человека. В его речи было что-то легкое и хрупкое, вызывавшее невольную симпатию и придававшее словам шутливый оттенок. Ей не нравилось, когда ее пытались очаровать, и она совсем не доверяла ему.

— А что с Реи? — спросил Энтони.

Он пожал плечами.

— Реи… Правильно, Хитоло, там еще стаканы и кувшин с водой. Накрой снова крышкой, а то туда падают муравьи. — Голос его замер. Глаза блуждали, пока не остановились на черном проеме двери. Он вдруг всем телом подался вперед и стал вглядываться в темноту. Стелла и Энтони проследили направление его взгляда. Дверь обрамляли острые зубчатые листья плюща. Ночь наступила быстро, и над шапками франгипани на небе высыпали звезды.

Глаза Вашингтона, не мигая, изучали черные контуры деревьев и кустов. Лицо его было напряжено, на виске пульсировала крохотная жилка.

— Хитоло, будь добр, посмотри, что там. Мне кажется, там кто-то стоит.

Хитоло оставил выпивку и послушно вышел наружу. Минуту он постоял на веранде и вернулся в дом.

— Там никого нет, — сказал он.

Вашингтон откинулся на спинку кресла. Лицо его разгладилось.

— Мы мешаем вам обедать, — сказала Стелла, прихлопнув усевшегося ей на ногу москита.

— О, ничего страшного. Все равно это несъедобно. Вас тревожат москиты? Хитоло, подай миссис Уорвик тот хлыст.

Хитоло снял со стены длинный хлыст из конского волоса, а Вашингтон взял тарелку и наколол на вилку картофелину. Стелла раздраженно обмахивала ноги хлыстом. Она открыла было рот, собираясь начать разговор, но Хитоло опередил ее.

— Таубада! — Он выступил на середину комнаты, глядя на полупустую консервную банку у ног Вашингтона. — Мистер Вашингтон, не ешьте это. Вы умрете!

Вашингтон уставился на Хитоло, уже поднеся вилку к губам, потом посмотрел на пол. Когда он снова поднял глаза, они светились гневом.

— Не говори ерунды! — сказал он. — Иди на свое место и сиди там! — Поковырявшись вилкой в консервах, он поддел большой кусок и сунул его в рот.

— Не ешьте это, таубада, — просил Хитоло. Казалось, он не слышал слов Вашингтона. Опустив руки, он стоял и смотрел на него широко раскрытыми остекленевшими глазами. На губах его выступила подозрительная беловатая пена.

Стелла взглянула на банку. Ее крышка была отогнута назад. На банке была красная этикетка с желтыми буквами. Вашингтон снова заговорил. Его голос стал громче, в нем звенели истерические нотки.

— Делай, что тебе говорят! Садись и молчи, а то я выставлю тебя вон! — Он съел еще немного и с недовольной гримасой отставил тарелку. — Туда! — приказал он Хитоло, который снова уселся в своем углу. — Разве похоже, что я хочу умереть? О боже, что за ужасный народ. Ведь были времена, когда вы довольствовались прогорклым магами. А теперь вам подавай консервированное мясо, рыбу. А если вам попадается банка, от которой заболит живот, вы принимаетесь скулить и просить свежего мяса из морозильника по пять шиллингов за фунт. Вот где мы допустили просчет, — он повернулся к Энтони. — Все, что бы мы ни делали, приводит только к появлению лишних нужд и притуплению чувства избирательности.

— Мистер Вашингтон! — в отчаянии проговорила Стелла.

— Да, миссис Уорвик, вы хотели задать мне несколько вопросов. Но, извините, я не готов к этому. О боже, мне плохо. — Он провел рукой по животу. — Не надо было есть во время лихорадки. Мне нельзя ни к чему притрагиваться.

Пока он говорил, комната наполнялась крошечными летающими насекомыми. Кольцо, кружащее вокруг лампы, становилось все плотнее. Они парили в воздухе, словно падающий снег. Стол вокруг стеклянной бутыли был усыпан тоненькими блестящими крылышками. Насекомые собирались и на потолке, скреблись и шуршали под крышей. К ним присоединились два-три крупных таракана. Среди мелких мошек они казались огромными, как птицы. Засновали взад-вперед гекконы, притаившиеся на стропилах, а прямо над головой Стелла увидела жующего что-то тощего черного кота, которого раньше не замечала.

Ее охватило отчаяние. Она знала, что где-то здесь, в этом доме, в этом человеке скрывается истина, к которой она стремилась, но, казалось, сама обстановка хижины мешает ей, сбивает с толку. Маски, ожерелья из собачьих зубов, резные полумесяцы из клыков кабана приковывали к себе взгляд, словно околдовывая ее; из-за Хитоло с его словами об отравленном мясе она на какое-то время забыла о Дэвиде Уорвике, а теперь против нее восстала сама природа, затянув комнату тучами летучей мошкары. Ей казалось, что ее зрение, слух, ее благородная цель — все тонуло в порхании тысяч крылышек.

— Мистер Вашингтон, — снова начала она, напряженно подавшись вперед. — Когда вы ходили в Эолу…

— Минутку, миссис Уорвик. Боюсь, придется выключить свет, а то сюда слетятся насекомые со всей округи.

Внезапно преисполнившись отвращения к этим крохотным, кусающим, щекочущим существам, Стелла принялась хлестать себя плеткой по ногам. Гнус облепил большое жирное пятно на подлокотнике ее кресла. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Энтони Найалом. Он печально смотрел на нее. Вашингтон протянул руку и погасил лампу.

Какое-то время все молчали, но комната была полна звуков. Летучие муравьи, хлопая крылышками, бились о стекло лампы; сквозь открытые жалюзи на фоне ночного неба был виден их кружащийся, змеящийся рой. Слышались возня и стрекот ползающих под крышей насекомых, а с потолка прямо над головой Стеллы свисала связка странных бамбуковых изделий — какие-то музыкальные инструменты, догадалась она, — качавшихся на ветру с тихим перезвоном.

— Кто там? — резко спросил Вашингтон, и они услышали, как он привстал в кресле.

— Там никого нет, — сказал Энтони тихим усталым голосом. — Это летучие лисицы. Вам нечего бояться. Сюда ничто не проникнет. Вы хорошо защищены. У вас на двери висит волшебная вещица.

Вашингтон рассмеялся странным, пронзительным, сухим смехом.

— Ах, так вы заметили. Не думайте, что мне стыдно. Я не мог иначе, вы же знаете. Все лучшее здесь — краденое. У меня просто чешутся руки, и я ничего не могу с собой поделать. Вы ведь не заберете его, а?

— Нет, если вам это поможет, — ответил Энтони. Он говорил так тихо, что трудно было понять, злорадствует он или жалеет Вашингтона.

Стелла отчаянно била себя по ногам, облепленным москитами. У нее начиналась истерика. В этот вечер все вокруг: и этот странный, элегантный, нервный человек, и его фантастический дом, и Хитоло, и летучие муравьи, — казалось ей нереальным.

— Но там кто-то есть, — дрожащим голосом сказал Вашингтон.

Теперь и Стелла услышала этот звук, доносившийся, казалось, прямо из-под дома, какое-то тихое шуршание. Потом раздался сдавленный крик.

Вашингтон вскочил. Стелла увидела, как он метнулся к двери и повернулся к домику прислуги.

— Коибари! Коибари! Где ты? Эй! Там под домом собака. Убери ее оттуда, кому говорят! Убери ее оттуда. Ненавижу, когда возле дома шастают собаки!

Сначала Стелла подумала, что там кто-то есть. Но Энтони сказал, что никого. Он тоже лжец.

Вашингтон почти кричал:

— Убери ее оттуда! Пинай ее! Бросай камень! Гони ее оттуда! Я не потерплю здесь этих чертовых собак!

Он сумасшедший, подумала Стелла. Сон внезапно превратился в ночной кошмар. Границы сознания раздвинулись, и ей вдруг открылись потаенные уголки человеческой души, о существовании которых она раньше и не подозревала. В воздухе все еще кружились тучи летучих муравьев, задевая ее лицо. Они сплошным потоком шли над склоном холма, вливаясь в дом словно в туннель, просачиваясь сквозь щели жалюзи на одном окне и вылетая в другое. Стелла неподвижно сидела в кресле, руки ее впились в подлокотники, сердце бешено колотилось.

— Посмотрите на светлячков, — сказал Энтони Найал. — Правда, красивые?

Она посмотрела вверх. Под крышей над головой мерцали бледные, мягкие огоньки. Они сияли не резким металлическим блеском, присущим летающим светлякам, но ясным, прозрачным и нежным светом. Ей сразу же стало легче. Она улыбнулась и невольно протянула к ним руку, но тут же опомнилась и опустила ее.

— Извините меня, миссис Уорвик, — сказал Вашингтон уже более спокойно. Он ощупью вернулся к креслу, упал в него и замахал веером. Она почувствовала слабый кисловатый аромат сандалового дерева. Вашингтон тяжело дышал, и, хотя она могла разглядеть лишь очертания его головы и одну руку, лихорадочно сжимающую трепещущий веер, от него веяло каким-то безнадежным отчаянием.

— Мне не совсем хорошо, — проговорил он. — Лихорадка всегда изматывает мне нервы, а тут еще эти проклятые собаки, они выкапывают мои овощи.

— Мистер Вашингтон, когда вы ходили в Эолу…

— Да, миссис Уорвик. О чем вы хотели меня спросить? Извините, что прервал вас.

— Расскажите, пожалуйста, что там произошло?

Вмешался Энтони Найал:

— Миссис Уорвик считает, что этот поход в Эолу как-то связан с самоубийством ее мужа.

При слове «самоубийство» Стелла крепко сжала губы, но ничего не сказала.

— Ничего, — быстро сказал Вашингтон. — Там ничего не было.

— Что случилось? — терпеливо повторила Стелла. Она знала, что ничего не добьется. Он молол чепуху. У нее создалось впечатление, что его мысли витают по комнате, словно летучие муравьи. Слова Вашингтона звучали натянуто, будто отрепетированные. Но она не отчаивалась. Она чувствовала, что его молчание скажет ей больше, чем слова.

— Ну, на летающей лодке мы добрались до базы в Каирипи. Это на берегу, в устье реки Бава. Районный комиссар подвез нас на лодке вверх по реке до Майолы, что на границе патрулируемой зоны. Там мы наняли пару проводников, с нами было еще восемь носильщиков с базы, Хитоло и…

— …Серева, — подсказала Стелла.

— Да, и Серева. Народу было многовато, но мы захватили с собой кое-какие подарки для жителей Эолы, которые, как известно, не отличаются дружелюбием. О них никто ничего толком не знает, но все считали, что мы совершаем глупость, идя туда. Поэтому мы припасли каури и перламутровые раковины с побережья. Нам стоило большого труда уговорить туземцев пойти с нами. Двое сбежали, едва мы приблизились к деревне, а остальные отказались идти дальше.

— Но чего они боялись? — спросила Стелла.

— Вада, миссис Уорвик. Вада. Эола славится своими вада. — Он понизил голос, задрожавший от благоговейного страха. — Это что-то вроде колдунов. Очень могущественные ворожеи. Возможно, вы что-то и слышали о колдовстве, но… — Он заметно волновался, и Стелла, боясь еще одного срыва, прервала его.

— И что же было дальше?

— Ну, мы прибыли в эту деревню, Майолу, которая на границе патрулируемой зоны. Там русло реки сужается, и вверх по течению даже каноэ не пройдет, поэтому нам пришлось идти пешком вдоль берега.

Стелла слушала, глядя на открытую дверь; летучие муравьи исчезли, и между ветвями франгипани просвечивало ясное темно-синее небо.

Энтони сел и разжег трубку, за дверь медленно потекла белая струйка дыма.

— Летучих муравьев больше не видно, — заметила Стелла.

— Да. — Вашингтон протянул руку и зажег лампу. Мигая и жмурясь от света, они всматривались в бледные, напряженные лица друг друга. Кот, сидевший над головой Стеллы, исчез, гекконы разбежались по углам. На столе остались опавшие крылышки муравьев, и только одинокий таракан все еще стучался в стекло лампы.

Вашингтон первым делом посмотрел на Стеллу, потом обвел взглядом комнату. Тело его напряглось, рука крепко сжала веер, он натужно дышал. Стелла метнула быстрый взгляд в угол, но увидела там лишь сидящего на корточках Хитоло, свесившего между колен длинные тонкие руки. На его лоснящихся щеках плясали два пятнышка света, глаза сверкали, словно драгоценные камни.

Вашингтон замахал веером.

— Вы испугали меня, Хитоло, — сказал он с нервным смешком. — Я уж было подумал, что у вас на лице белая краска. Я не мог себе представить, зачем вам понадобилось раскрашивать лицо. Да, на чем я остановился? До Эолы оставалось еще полдня пути, и тогда наши проводники решили сбежать домой. Мы еще не вошли во владения Эолы, но уже были близко, и они не хотели испытывать судьбу. Но носильщики, которые были из миссии, а потому не такие дурни, как те два проводника, согласились продолжать путь. Потом и они тоже занервничали, и дальше мы пошли одни. Они разбили лагерь в окрестностях деревни и остались ждать нашего возвращения. Мы пошли в саму деревню, а когда вернулись, они сгрудились вокруг костра, чуть живые от страха, хотя никого и не видели. Вся деревня плясала на празднике. — Он остановился и промокнул лицо носовым платком. — Господи, как жарко, правда? Хитоло, подай веер миссис Уорвик.

— Погода здесь не так уж отличается от австралийской, — сказала Стелла.

Вашингтон рассмеялся.

— Так кажется поначалу. Эта страна, миссис Уорвик, не из тех, что показывают свой нрав в первые же минуты. Будь иначе, здесь бы никто не жил, по крайней мере белые люди. Она потихоньку запускает в тебя когти, а потом плюет тебе в душу. Но тогда уже слишком поздно, и никуда не деться.

Стелла, которую насторожил его напряженный голос, испугалась, что он снова оседлает любимого конька, и спросила:

— Вы пошли в деревню. Кто еще был с вами?

— Кроме меня, ваш муж и Серева.

— Там было золото?

Его не удивило, что ей известно о золоте.

— Мы видели очень немного. Только несколько ожерелий, вероятно изготовленных в других уголках страны.

Он что-то утаивает, подумалось Стелле. Она была уверена, что Вашингтон говорит неправду, но она не могла понять, когда он начал лгать. Она чувствовала, что задела его за живое. Она, словно хищное животное, медленно подкрадывающееся к своей жертве, бесшумно подползающее сквозь травяные заросли и кусты, осторожно подбиралась к самой сути, боясь спугнуть неуловимую истину. Один неверный шаг, хрустнет ветка или зашуршит лист, и она встрепенется и исчезнет без следа. Стелла чувствовала, что Вашингтон насторожился, почти физически ощущала исходящую от него ауру нервозности.

— Как те, что принес Джоб, — сказала она и сцепила руки, чтобы унять дрожь. Для нее уже не существовало ни этой загадочной комнаты, ни темных печальных глаз Энтони Найала. Она впервые в жизни ощутила свою силу. Стелла знала, что наступил решающий момент и все зависело от нее самой. Никто не подсказывал ей, как поступить. Она противопоставила свой ум уму более взрослого, более опытного человека. Она заерзала в кресле, глаза ее горели.

Ее, словно змеиное жало, пронзил колючий взгляд светлых глаз Вашингтона.

— Да, как те.

— А остальное золото было в длинном доме?

— Да, но только, думается, какая-то часть. Трудно сказать, мы ведь только мельком все осмотрели. Эти люди очень оберегают длинные дома, особенно от чужаков. Они устраивают там церемонии посвящения. В основном это безобидная чепуха, но туземцы считают, что иногда очень опасно вмешиваться в такие дела. Уорвик немного осмотрелся там, потом мы вернулись к Хитоло и носильщикам, которые сидели вокруг костра и ждали появления вада.

— Понимаю. И это все?

Он помахал веером.

— Все.

— За исключением смерти Серевы.

Веер замер. Вашингтон рассмеялся.

— Конечно, как это я забыл. Как легко поддаться общепринятому мнению, что на такие вещи не стоит обращать внимания. Он был хорошим, чудесным человеком. Вашего мужа потрясла его смерть. Никогда не видел его таким удрученным.

— У вас есть какие-нибудь предположения, почему это произошло?

Он неопределенно махнул рукой.

— Это могло быть что угодно. Лихорадка, испорченная пища…

— Но он умер так быстро.

— В этой стране папуасы умирают быстро. Может быть, это вада… — Голос его сорвался.

Стелла бросила взгляд на Хитоло. Он все так же сидел на корточках, свесив между коленей руки с блестящими голубоватыми ногтями.

— Но вы не верите в вада.

— Неважно, верю или нет, — быстро проговорил Вашингтон. — В них верил Серева, и этого было достаточно. — Потом сдавленным голосом он продолжал: — Сразу видно, что вы недавно в этой стране, миссис Уорвик. Не забывайте, что этот народ жил здесь не одну тысячу лет — так мы полагаем. Разве хорошо смеяться над верованиями, складывавшимися веками? Мы пытаемся трезво смотреть на жизнь в тропиках, но нам и в голову не приходит, что они наверняка знают ответ. Дело в том, что мы истощили все силы своего разума, и нам ничего не остается, как только глумиться над этим.

Наступила тишина.

— У вас есть еще вопросы? — спросил Энтони.

— Да, — сказала Стелла. — Сколько времени вы шли? Я имею в виду от Майолы, где вы оставили районного комиссара?

— В общей сложности четыре дня, но можно дойти и за три. В один конец, конечно. Это не так далеко от патрулируемой зоны.

— Туда трудно добраться?

— В джунглях всегда трудно, — ответил Вашингтон. — Но туда попасть легче. Не нужно сверять направление. Просто идешь по течению реки, и дороги там проторенные. Но лично я не люблю такие походы. Жара, грязная одежда, отвратительные консервы. Хотя мне нравится местная стряпня. Батат, если его правильно приготовить, очень вкусный. Но москиты, пиявки… Нет, это ужасно.

Только тут мужчины поняли, куда клонит Стелла.

— Зачем вам это? — спросил Энтони Найал. Эти слова вспороли тишину.

— Затем, что я отправляюсь туда, — сказала Стелла.

Энтони не двигался. Он смотрел на Вашингтона. Позади него заворочался в углу Хитоло. Веер Вашингтона рассек воздух.

— Почему? — спросил он резким, вызывающим тоном.

Она коротко ответила:

— По многим причинам.

Казалось, он не слышал ее слов.

— Разве вам этого недостаточно? Вы не верите мне? — Его веер рассекал воздух, как крыло хищной птицы. — Спросите меня. Я отвечу на все ваши вопросы.

— Миссис Уорвик не говорила, что не верит вам, — сказал Энтони Найал. — Ею движут личные мотивы.

Стелла окинула его возмущенным взглядом.

— Вы отведете меня туда? — спросила она Вашингтона.

— Я? — Веер опустился. Вашингтон в упор смотрел на нее. Глаза его казались бесцветными и безжизненными. С таким же успехом она могла смотреть в зеркало.

— Нет, — проговорил он. — Нет. Нет! Нет! Нет!

После каждого слова следовала пауза, которую заполняло… что? Ярость? Ужас? Каждое слово сгибалось под гнетом страха. Вашингтон вскочил на ноги.