Онлайн чтение книги Беби из Голливуда
Глава 17

Когда я заявляюсь на студию, съемки фильма «Последнее люмбаго в Париже» остановлены из-за того, что у главного оператора припадок истерии, а секретарша сломала ноготь, когда точила свой карандаш.

Пробираясь через лес погашенных прожекторов, я вдруг ощущаю энергичную руку, опустившуюся на воротник моего пиджака.

— Я смотрю, ты вошел во вкус, дорогой флик!

Мой милый Галиматье. На Бебере рубашка «сделано в США» с изображением захода солнца в пальмы.

— Ты замаскировался под плакат туристической фирмы, приглашающей провести очередной отпуск в Сахаре? — спрашиваю я.

— Помалкивай, это подарок красавчика Фреда.

— Выходит, секретарь обратил хозяина в свою веру?

— Нет, но он несказанно обрадовался реакции на мою публикацию в нашем капустном листке. Я написал, будто он способен вылакать целую бутылку бурбона на одном дыхании… Поскольку это чистая ложь, он воспринял как лесть.

У моего друга Галиматье очень довольный вид.

— Продвигается твое расследование? — спрашивает он с места в карьер.

— У тебя навязчивая идея, Бебер! Послушай-ка, я услышал от статистов, что миссис Лавми присутствует на съемках.

— Точно!

— Мне очень хочется, чтобы ты меня представил… Я видел ее фотографию — эта женщина в моем вкусе.

У него опять напряженный, колючий взгляд, достающий мне прямо до почек.

— Когда ты на меня так смотришь, — смеюсь я, — создается впечатление, что мне делают промывание желудка… Так возможно с ней познакомиться или как?

— Пошли. Красивая бестия!

Он ведет меня в уборную суперзвезды.

Из гримерной доносится страшный шум. Альбер без всякого стеснения открывает дверь, не утруждая себя стуком. У Лавми целая тусовка.

Фред с голым торсом возлежит на шкуре медведя. Американские журналисты весело чокаются за его здоровье под меланхоличным взглядом дражайшей супруги.

Из стереопроигрывателя струится мягкая джазовая мелодия в духе квартета «Золотые ворота».

— Хелло! — приветливо говорит Лавми.

Я, может быть, четверть от половины полного болвана, но похищенный малыш не имеет ни малейшего сходства со своим папочкой.

Фред раскован, счастлив за себя и за других… Он меня узнает, шутливо сует кулак мне под ребра и предлагает принять стаканчик.

Галиматье перешагивает через него и представляет меня смуглой красавице — жене Лав-ми. В ее венах бурлит мексиканская кровь. Она действительно красива, по-настоящему, чертовски. По сравнению с ней мисс Вселенная выглядит уборщицей из столовой для нищих.

Она поднимает свои длинные ресницы, и я принимаю прямо в тыкву взгляд потрясающе темных глаз, обалденно подходящих к ее смуглой матовой коже.

— Миссис Лавми, позвольте представить вам моего друга и коллегу, — говорит Галиматье.

Она делает усилие, чтобы улыбнуться, и спокойно произносит:

— Хелло!

Я тоже говорю «хелло!», чтобы не отставать от остальных.

— Вы тоже журналист? — спрашивает сама красота.

О, какой сюрприз! Она говорит по-французски практически без акцента.

— Да, — отвечаю я.

И выражаю свое удовольствие и удивление тем, что слышу от нее такую легкость в употреблении моего родного языка. Она рассказывает мне, что ее мать канадка, а она сама училась в Квебеке.

Это очень облегчает общение.

Галиматье поначалу стоит рядом с нами и напряженно слушает, однако, видя, что разговор не идет дальше банальностей, берет пустой стакан и наливает себе приличную дозу виски «Четыре розы».

— Мне бы очень хотелось написать ошеломляющую статью о вас одной, — говорю я. — Вас не очень затруднит, если мы немного прогуляемся на воздухе?

— Нет, не затруднит, но мне совсем не хочется, чтобы обо мне писали что бы то ни было…

— Но почему?

— Я ведь никто…

— Вы жена знаменитости.

— И вы считаете это большим достижением в жизни?

Бедняжка кажется разочарованной и потерявшей интерес ко всему на свете.

Я приглашаю ее последовать за мной. Естественно, Альбер тут же устремляется следом, предчувствуя сенсацию.

Мне приходится затормозить его на взлете.

— Послушай, Бебер, — говорю я ему с приветливой улыбкой, — вот уже десять лет ты пишешь гадости о своих современниках, и тебе удалось сохранить свою физиономию. Долго так продолжаться не может…

— Между прочим, не забудь, как ты познакомился с американцами! Я тебя представил, не так ли? — пытаясь не выдать своего возмущения, с дрожью в голосе произносит он.

— Стремись сеять добро, вернется с процентами!

Раздраженно пожав плечами, он возвращается, чтобы лакать виски с другими, а я спешу догнать миссис Лавми, ушедшую в конец коридора.

Не поверите, но я испытываю какую-то странную неловкость. Она из тех женщин, с которыми не знаешь, с какого бока идти на абордаж. Реакции могут оказаться совершенно непредвиденными.

— Вам нравится Франция? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то начать разговор. Она качает головой.

— Если честно, меньше, чем я думала.

— Почему?

— Скорее дело не в вашей стране, а в состоянии моей души… Я переживаю не лучший период своей жизни, а поскольку сейчас мы во Франции, то в глубине моего сознания это связано и… Вы понимаете?

Она не производит впечатления дуры, что довольно редкое явление среди жен знаменитых актеров.

— Да, я понимаю, мадам Лавми.

Похоже, пора переходить к главной теме. Конечно, передо мной сразу окажется другая женщина — несчастная, замученная мать, страдающая за своего ребенка… Но только на дне ручьев находят золотые самородки…

— Поговорим о работе, — спохватываюсь я. — Так вот, мне хочется написать потрясающую статью, о которой никто даже не помышлял…

— Правда?

— Семейная жизнь известнейшей кинозвезды… Вы и ваш сын, мадам Лавми… С большим количеством иллюстраций… Что вы об этом думаете?

Когда смотришь на нее, на ее смуглую матовую кожу, невозможно себе представить, что она способна побледнеть, однако же способна.

Яркая, красивая женщина вдруг становится цвета потухшей золы. Она на миг закрывает глаза, будто для того, чтобы почерпнуть энергию и мужество в сумерках своей души. (Красиво, правда? Почему я до сих пор не академик? Что они там делают в Академии, вместо того чтобы присудить мне Гонкуровскую премию? Тужатся, напрягают мозги, снашивают очки, чтобы откопать самую сортирную книгу сезона! А нужно лишь снять трубку да позвонить, поскольку рядом с телефоном сидит талантливый малый, полный всяких мыслей и смешных образов, с потрясающим стилем и живым языком, способный закрутить умопомрачительный детективный сюжет! Но придет день, когда все признают мой гений, иначе нет никакой справедливости!)

Мне кажется, мадам Лавми сейчас хлопнется в обморок. Но нет, эта женщина с характером. Она вновь открывает свои красивые горящие глаза и принимает холодный облик истинной королевы.

— Да, действительно, хорошая идея, — говорит она. — Но меня не будет несколько дней. Давайте назначим встречу на следующую неделю.

— О нет, я обещал написать статью в свой журнал на завтра…

— Но это невозможно, я сейчас уезжаю. Короткая пауза. Подготовка. Вперед, в атаку!

— Хорошо, мадам Лавми… Тогда я напишу о мистере Лавми и сыне…

Если бы я был сапогом, сам бы себе двинул в зад. На этот раз ей необходимо опереться о стену.

— Нет! Оставьте моего малыша в покое, — говорит она глухо.

Внутри себя я срочно провожу совещание на высшем уровне и вношу в повестку дня, незамедлительно переводимую на все французские диалекты, следующее предложение: «Мой прекрасный Сан-Антонио, ты знаменит по части острого психологического чутья. Если ты достоин своей репутации, то расскажешь этой женщине всю правду за меньшее время, чем нужно Берюрье, чтобы сморозить глупость».

Поразмыслив над предложением, перехожу к голосованию. Повестка дня принимается с редким единодушием.

— Видите ли, мадам Лавми, у нас во Франции есть поговорка, наверняка имеющая аналог в Штатах, и звучит так: молчание — золото! Я считаю это большим заблуждением. Если бы тишина царила на нашей планете, то, согласен, мы бы избежали Азнавура, но зато не услышали бы Моцарта, а это было бы очень жаль…

В этот момент я начинаю применять теорию 314-бис из академического учебника рыболова-спортсмена, а именно запускаю наживку. Я затуманиваю ей мозги, как затуманивают самый чистый анисовый ликер, наливая в него чуть-чуть воды.

— Я всегда думал, что похищение детей в Штатах карается смертью? — подтягиваю я к себе наживку, следя за ее реакцией.

Впечатление, будто жена кинозвезды схватилась за раскаленный утюг не с той стороны.

— Что вы этим хотите сказать?

— Вы прекрасно знаете. Некая мадам Таккой похитила вашего Джимми… Затем она сама исчезла, и ее тело только что нашли в реке.

Она цепляется за мою руку.

— Утонула? Миссис Таккой мертва, говорите вы?

— Я попридержал у себя труп на тот случай, если вы захотите на него посмотреть. Я правильно понял, вы действительно ничего не знали?

Нет необходимости дожидаться ее ответа. Выражение лица красноречивее слов. Я колеблюсь. Место совершенно неподходящее для больших спектаклей. Более того, эта женщина вся на нервах и может забиться в припадке в любую секунду. Хорош же я буду, если это произойдет!

— Идите за мной! — говорю я.

— Куда? — спрашивает она еле слышно.

— Ко мне… Не бойтесь…

* * * |

Парикмахер отправился в конце дня открыть свою лавочку, чтобы тут же ее и закрыть. И потом, парикмахер ведь не может провести целый день без чтения спортивных газет и журналов, даже если его любовница исчезла из обращения, как обычная бумажка в сто франков. Берю опять задрых. Маман совершает туалет Джимми.

Я даю вам дислокацию моих главных героев специально, поскольку в этот момент мы входим в наш дом. Я поддерживаю мадам Лавми, готовую рухнуть от отчаяния.

Из ванной комнаты доносится голос Фелиции, которая поет о маленьких корабликах, а парень Джимми умирает от восторга. Он пока не понимает по-французски, он вообще пока мало что понимает, может быть, к счастью для себя, но он чувствует, что ему хорошо с Фелицией…

— Входите! — говорю я своей спутнице.

Она входит в дверь, видит свое чадо, испускает крик и устремляется к нему.

Ни к чему вам описывать душещипательную сцену воссоединения родных душ, вы начнете реветь, а погода и без того очень сырая.

Поверьте, очень не хочется мешать радостной встрече матери с вновь обретенным ребенком, но все-таки приходится вернуть мадам к реальности.

Я играю в открытую и рассказываю о деле с самого начала, не утаивая ни малейшей детали… А надо сказать, длинный получился рассказ.

— А теперь ваша очередь, — говорю я. — Это как анкета, остается лишь заполнить графы.

Она так счастлива, что охотно отвечает на все, не задумываясь и ничего не скрывая, одновременно крепко прижимая к себе своего малыша.

Я мог бы вам передать наш разговор дословно, но у вас так мало мозгов, что не будете успевать за мной. Поэтому лучше, если я вкратце изложу суть беседы, чтобы не перегружать ваше серое вещество, страдающее от отсутствия фосфора и избытка лени.

Поправьте очки на носу и расслабьтесь, дорогие мои, я вам расскажу историю о двух несчастных американских женщинах.

Красивая, пикантная, соблазнительная, очаровательная, искушающая, околдовывающая миссис Лавми, казалось бы, удачно вышла замуж за известного киноактера, о котором вы знаете. Господин Лавми оказался нежным, сентиментальным, совсем не злым, а скорее великодушным человеком, проводящим дни в опустошении бутылок виски и окучивании девушек, стаями бегающих за ним, чтобы получить автограф или еще что-нибудь на память. Это сделало из него большого ходока… Его жена очень страдала, пока наконец в один прекрасный день не встретила малого с романтичной шевелюрой, который читал ей стихи и пел романсы, а она внимательно слушала.

Малый оказался не кто иной, как сам мистер Один Таккой. Но этот повеса, романтичный, весь из себя, до встречи с миссис Лавми успел жениться на даме, которая могла бы быть его матерью, если немного подтереть ее свидетельство о рождении, и его бабушкой, если этого не делать. Он, видно, плакался своей возлюбленной о загубленной жизни, чтобы растопить ее сердце. И это подействовало… Любовь, наслаждение, но втихомолку, поскольку оба были повенчаны с денежными мешками.

Любовники имели неосторожность обмениваться письмами настолько пламенными, что огонь привлек внимание мамаши Таккой.

Она нечаянно знакомится с красноречивой почтой. Возникает страшная драма. Мамаша приставляет к супругу охранников… Ей не хочется, чтобы у нее из-под носа свистнули мужа, тем более что законная супруга по-черному завидует сказочной красоте своей соперницы.

Тогда она предпринимает поездку во Францию, чтобы уладить проблему с миссис Лавми. Они встречаются, происходит жаркий диалог… Миссис Таккой требует, чтобы жена Фреда прервала свои отношения с ее молодым мужем. Но мадам Лавми посылает ее ко всем чертям. Словом, разговора не получилось. Тогда толстая Таккой от ярости применяет другие методы. Похищение Джимми. Спрятав Джимми, она звонит своей молодой сопернице и предупреждает, что отдаст ребенка только тогда, когда будет уверена, что на отношениях жены Лавми с ее молодым мужем поставлен крест.

Все это кажется ребячеством, но вы ведь знаете, что американцам не свойственна утонченная интеллектуальность нашего нежного поэта Жана Кокто. Обезоруживающая наивность и акулий практицизм — вот в чем их сила. Когда вы говорите американцу, что земля круглая, он, радостно, но недоверчиво улыбаясь, восклицает: «Oh! Really?!» — не может быть, значит.

Для начала мамаша Таккой потребовала письмо, в котором мадам Лавми признавала бы, что настоящим отцом Джимми является парень по фамилии Таккой. Представляете ситуацию?

Миссис Лавми доверилась умной и милой Эстелле. И моя швейцарочка поддержала ее боевой дух. Вместо того чтобы отступить, красавица Лавми продолжала бороться. Сначала обе женщины нашли замену Джимми. Затем они нашли кузена мадам, который работает в военной миссии, но гражданским лицом. Парень, чья семейная солидарность заключается в разламывании чего бы то ни было, захотел вступиться за кузину. Он нашел двух бандитов, которые должны были похитить мадам Таккой и заставить сказать, где она спрятала Джимми. Но тут произошла фатальная ошибка…

Бандиты перепутали и похитили бегемотиху Берю… Кузен заметил ошибку, и они отпустили толстуху подобру-поздорову. Затем смертельный трюк с похищением настоящей мадам Таккой в Орли…

Мадам Таккой пошла за малым, который представился ей сотрудником американского посольства. Но когда старушка поняла, что ее похищают, то умудрилась на светофоре выпрыгнуть из машины прямо посреди Парижа, и ребята, похитившие ее, не смогли за резвушкой угнаться…

Такова версия моей очаровательной собеседницы. Она совсем растерялась при известии о смерти мадам Таккой и совершенно не представляла, что будет дальше.

— Миссис Таккой не пыталась как-то связаться с вами в последнее время? — спрашиваю я.

— Да. Я получила от нее письмо сегодня утром. Она потребовала пятьдесят тысяч в обмен на ребенка. И я пошла в студию, чтобы получить эти деньги у своего мужа.

Теперь уже настала моя очередь выпучивать глаза.

Я слегка теряю педали, как говорят велосипедисты-трековики.

Так, стоит разобраться! Мамашу Таккой три дня назад похищают в аэропорту Орли. Она, ничего не подозревая, своим ходом идет за человеком кузена мадам Лавми. Затем понимает, что это похищение, и благодаря красному свету светофора сматывается из машины. Но вместо того чтобы вернуться в аэропорт или поехать в гостиницу, где-то прячется… Она пишет письмо с требованием денежного выкупа, в то время как похищение ребенка предприняла с целью получить выкуп моральный… И потом она тонет… Вот черт, как сказал бы поэт. Даже не знаю теперь, откуда ноги растут.

Приход Толстяка, помятого после сна, напоминает мне об еще одном аспекте этого дела.

— А другая женщина? Первая, которую ваши люди похитили по ошибке?

— Ее заметили около особняка и завели в дом. Дама сказала Эстелле, что она из полиции…

— По мужу, точно! — хмыкаю я.

— Что случилось? — спрашивает ошалевший Берю, ковыряясь в зубах спицей для вязания.

— Скройся, прошу тебя! — рявкаю я на него.

Он преспокойно продолжает свои раскопки.

— И что сделала Эстелла?

— Она сообщила Стиву, моему кузену… И они отвезли даму в тихое место, решив подождать, пока не найдется Джимми…

— Где это?

— Я не знаю… По моему, в Сен-Жерменан-Ле.

У меня затекли ноги, и я встаю.

— Хорошо. Вы сейчас отсюда позвоните своему кузену и скажете, что ребенок найден. Мы должны получить нашу старушку в целости и сохранности. Вы поедете с этим господином в то место, где ее удерживают. А пока что моя мать будет заниматься вашим ребенком. Не бойтесь, здесь он в полной безопасности.

Так, вперед, за работу! Когда-нибудь наконец закончится эта бесконечная история?

Когда миссис Лавми говорит по телефону со своим двоюродным братом, я подхожу сзади и, как говорится, кладу на нее руки.

— Все в порядке?

— Да… Мне только хотелось бы знать, не будет ли каких-нибудь неожиданных последствий?

— Гм, не знаю… Письмо с требованием выкупа при вас?

Она открывает сумочку. Вынимает оттуда всякую чепуху. В пудренице под подушечкой лежит листок бумаги. Написано по-английски печатными буквами.

— Переведите! Она читает:

Если Вы хотите найти, кого Вы знаете, передайте пятьдесят тысяч долларов на добрые дела во искупление своих грехов. Я предупрежу религиозную конгрегацию о Вашем пожертвовании. Они пошлют за ним кого-нибудь во второй половине дня. Когда они мне сообщат, что дело сделано, я Вам позвоню и скажу, где Д.

Миссис Т.

— Вы понимаете, я перевела немного менее литературно, чем тут написано, — извиняется моя гостья.

Я задумываюсь. Толстяку не терпится. Теперь, когда он узнал, что его кашалотиха в хорошем состоянии и на ходу, а он сможет наконец вернуться в свои территориальные воды, соломенный вдовец не находит себе места.

— Ну поехали, что ли! — взывает он. — Сколько можно мариновать мою малышку Берточку! Все эти американские дела мне как серпом по…

— Мадам Лавми, — прекращаю я его причитания, — как только этот тип получит свою добычу, возвращайтесь в отель, я буду вас там ждать. Вы получите ребенка, как только все закончится.

После того как Берю и красивая маман Джимми уходят, я спрашиваю Фелицию:

— Что ты думаешь по поводу всего увиденного?

У моей мужественной матери глаза квадратные от бессонницы и всего пережитого.

— Я счастлива была узнать, что все в порядке с мадам Берюрье. Счастлива еще потому, что эта молодая женщина нашла своего малыша…

И она целует лежащего перед ней карапуза в нос.

— А что ты думаешь по поводу миссис Таккой?

— Честно говоря, я думаю, она сошла с ума…

— Я тоже. Экстравагантное поведение. Хочешь, я тебе скажу? Когда она поняла, что ее похищают, то должна была подумать, что имеет дело с полицейскими. И, чтобы избежать скандала, бросилась в воду, но вначале захотела отпустить грехи жене Лавми. Эти пятьдесят тысяч… Что-то здесь не так!

— Да, — шепчет маман. — Вот что бывает, когда берешь в мужья слишком молодого…

Тут Джимми просится пипи, но на английском Лос-Анджелеса, и хотя Фелиция успевает перевести значение его требования, тем не менее не достаточно быстро, поэтому парень писает прямо на натертый паркет.