Глава 7

Онлайн чтение книги Беби из Голливуда
Глава 7

В булонской киностудии царит шум, как на поле битвы. Об этом фильме трубят все газеты, о нем же галдят завистники. Рабочее название «Последнее люмбаго в Париже». Сюжет до банальности прост. Отпрыск семьи Лафайет подхватывает люмбаго во время путешествия в горах Самтыдуранды. Он при смерти. Один-единственный человек способен его спасти — ученый американец из племени сиу, ненавидящий Лафайетов и отказывающийся прийти на помощь. Жена отпрыска садится в самолет и пускается на поиски ученого. Она соблазняет последнего — волнующая эротическая сцена в его лаборатории среди реторт и газовых горелок. Наставив рога мужу, героиня возвращается и спасает его от неминуемой смерти, привезя в кармане заветное снадобье.

Лавми играет ученого американца, Дрозофила Умхват Радбы-Аннет (Для удобства называемая журналом «Мир кино» Д. У. Р. А.) играет жену. Отпрыска изображает дебютирующий на экране молодой французский актер Жан-Жак Втрусо (его настоящее имя Игор Вострояни), а в роли люмбаго были загублены лучшие бациллы, взятые на факультете медицины университета Сент-Кукуфы на Корсике.

Едва войдя в огромный зал студии, я замечаю стаю журналистов со вспышками наперевес, чтобы ни в коем случае не пропустить малейший чих великолепного Фреда.

Энергичная рука опускается на мое плечо. Поворачиваю голову и вижу перед собой своего друга Альбера Галиматье из «Парижских сумерек». Этот парень умеет держать ручку в руках и исписывает несусветной чепухой целые простыни. У него потрясающий дар описывать еще не произошедшие события. И он не утруждает себя опровержениями, если они вообще не происходят. Он автор знаменитой статьи о встрече Эйзенхауера с Хрущевым в пивной «Вселенная» за партией в домино, а также захватывающих очерков со строительных площадок тоннеля под Атлантикой с ответвлением в Гималаи.

— Сан-Антонио! — взрывается он. — Как это тебя сюда занесло? Я не сомневался, что с твоей фотогеничной физиономией ты в конце концов приземлишься в кино! Ты ведь всегда был лучшим в ринге на вашей легавой псарне!

Неожиданная встреча беспокоит меня и одновременно радует. Беспокоит, поскольку с таким лихим писакой, как Галиматье, можно запросто обнаружить в следующем выпуске «Сумерек», что я снимаюсь в главной роли какого-нибудь порнофильма с названием «Маленькие девочки предпочитают побольше», а радует, поскольку этот дьявольский бумагомаратель запросто введет меня в высшую киношную среду.

— Заткнись, писака, я в отпуске и решил немного оттянуться.

— В таком случае ты явился не по адресу, — утверждает он. — На этой идиотской тусовке вряд ли расслабишься.

Если судить по оживлению, царящему в студии, то, полагаю, парень недалек от истины. Классный малый, этот Альбер… Высокого роста, с широкими залысинами на передней части крыши, рыжеватый блондин с очень бледным лицом и прищуренными насмешливыми глазами, носит страшно дорогие костюмы в дико мятом виде и сумасшедшей цены галстуки, висящие как тряпки поверх рубашек, на которых вечно не хватает пуговиц. Впрочем, на манжетах, навернутых поверх рукавов пиджака, пуговиц также нет. Поскольку он все время в беготне, то смог найти себе лишь пару обуви, которая не трет ноги, но выглядит, будто с помойки.

Он прижимает меня к кулисе, где изображена улица Риволи. Задницей я упираюсь в табачный магазин, а локтем — во второй этаж дома, где находится парикмахерский салон для лысых. Типично парижский антураж!

Инквизиторский взгляд моего друга упирается в мои глаза, как две вязальные спицы.

— Послушай, легавый красавчик, — шепчет он, — не надо только заливать и морочить голову такому прожженному волку, как я. Если хочешь усыпить мою бдительность своими историями об отпуске, то не стоит. Что ты тут задумал, малыш? Если решил меня обойти, то я помещу серию твоих портретов на первой странице «Сумерек» во все периоды жизни — начиная с момента, когда ты сосал палец, и до тех пор, когда ты совал этот палец в глаза клиенту, чтобы пригласить к разговору…

Ах мой милый Галиматье! Он еще больший болтун, чем я.

— Занятно, — отвечаю я, нежно направляя свое колено ему в пах и тем самым намекая, что пора ослабить хватку, — занятно, Бебер, только потому что я имею некоторое отношение к легавым и пришел сюда поразвлечься, сразу находятся люди, воображающие, что где-то рядом лежит труп в холодильнике! Можешь поверить на слово: я пришел из чистого любопытства. Начитался твоих нечистот в «Сумерках» и решил сам посмотреть, что тут происходит. Узнал, на какой студии снимается Фред Лавми, и пришел. Все, в том числе и ты, только и трубят об этом малом… Вот и все!

Галиматье продолжает внимательно изучать мои глаза, затем соображает, что в плане конфиденциальной информации все равно не вытянет из меня ровным счетом ничего.

— Хочешь, проведу на площадку? Посмотришь на съемки голливудского идола. Парень стоит того!

— Я как раз хотел просить тебя об этом…

— Ладно, сделаем! Пошли со мной, я в списках допущенных на съемки. Главный режиссер парень что надо, его зовут Жив О’Глотт. Он мне устроил местечко среди аккредитованных, после того как я ему приволок целый выводок девиц, чтобы скрашивать вечера.

Галиматье знает киностудии Франции лучше, чем свою собственную квартиру, куда он вообще редко заходит. Он ведет меня через широкие, заставленные декорациями и аппаратурой коридоры. Под ногами валяются километры смотанных в рулоны кабелей. Мы проходим мимо ряда стульев в стиле ампир, заворачиваем за голландскую печь с фальшивыми изразцами, затем перешагиваем через деревянный манекен, который удивленно таращится невидящими глазами на снующий во все стороны народ, и, наконец, останавливаемся перед широкой и настолько толстой дверью, что внутри легко могла бы квартировать целая семья из дюжины человек.

Над дверью горит красный фонарь.

— Красный свет! — произносит Альбер, подмигивая самому себе.

Он снова смотрит на меня изучающе. Взгляд настолько липкий, что его, кажется, можно использовать в качестве липучки для мух.

Чтобы немного разрядить обстановку, я спрашиваю:

— Классный фильм?

— Как сказать, — строит гримасу мастер восклицательных знаков. — Меняются нравы, появляются новые спецэффекты, но нет достойных сюжетов.

Разбираясь в тонкостях кинематографической кухни, он решает выплеснуть на меня свои знания и шепчет с жаром:

— Понимаешь, комиссар, сюжет в кино заключается в том, что один господин хочет прыгнуть на даму, но по разным причинам может это сделать только в конце фильма или книги. Ситуации разные, а сюжет один и тот же. Типичный в новом кино. В наше извращенное время если господин хочет даму, то он ее возьмет в натуральном виде, быстро, не спрашивая мнения семейного совета. Понял? А как следствие — кризис жанра.

Красный фонарь гаснет. Механик сцены открывает тяжелую дверь.

— Пошли! — бросает Альбер. Он широким шагом входит в студию площадью с общественный туалет. Этот Галиматье везде как дома. В его присутствии хозяева начинают чувствовать себя гостями.

В студии царит страшный гвалт. Включенные прожекторы ослепляют меня. По студии мечутся люди с очень озабоченным видом. Из-за жары и духоты я несколько теряюсь. Народ в основном одет в вельвет, замшу и кожу. Вперемешку слышится английская и французская речь.

Галиматье перешагивает через загородку, и мы выходим прямо под свет прожекторов на съемочную площадку, изображающую великолепно воссозданную улицу Марселя. На полу настоящая булыжная мостовая, а в глубине виден старый порт.

— Вон смотри, — говорит Альбер, — малый, который крутится возле кинокамеры и лысый, как орех, — это Жив О’Глотт, самый главный режиссер. Знаешь, сколько ему платят за работу во Франции? Двадцать штук в день — только суточные! Ему не удается переварить такие бабки, зато местные девочки называют его Сайта-Клаусом.

Мы пробираемся через лес трехногих юпитеров. Чуть поодаль я замечаю Фреда Лавми. Должен признать, у него обалденная внешность. Парень развалился в кресле, на котором написано его имя. На нем светло-бежевый костюм с переливом, кремовая рубашка и вишневый с бежевыми разводами галстук. Супермен сидит, чуть прикрыв глаза. Зато его рот открыт как ворота, и здоровый малый с загорелой блестящей лысиной пульверизатором что-то прыскает ему в глотку…

— Что это он делает? — спрашиваю я Бебера.

— Обрабатывает ему горло антибиотиками. Лавми считает, что французские киностудии страдают отсутствием гигиены, вот он и опрыскивает рот для профилактики. С такими бабками можно себе позволить думать о здоровье. Знаешь, у этого двуногого гонорар за каждый фильм более восьмисот тысяч! Один слог, который он произносит, стоит дороже, чем речь премьер — министра…

Расслабившись, Альбер подходит к актеру.

— Привет, Фредди! — бросает он.

Лавми открывает глаза и закрывает рот, будто неспособен держать открытыми и то и другое.

— А, привет, Боб!

— Хочу представить вам своего друга, — говорит Галиматье на английском, указывая на меня. — Хороший парень, и очень хочет познакомиться с вами.

В какой-то момент у меня возникает опасение, что Альбер назовет мою профессию. Но он об этом не говорит, и я понимаю, что упущение сделано специально. Мой друг журналист большой психолог. И он меня знает. Ему известно, что мне плевать на актеров, кто бы они ни были, и если я пришел сюда, в киностудию, то наверняка что-то разнюхать и дело, скорее всего, очень серьезное.

Где-то внутри себя я благодарю Галиматье за скромное умолчание, и мои дружеские чувства к нему становятся сильнее.

— Привет! — кивает мне Фред Лавми.

Он отодвигает малого с пульверизатором, подмигивает мне и выпрямляется. Лавми, на мой первый взгляд, не выглядит испорченным букой. Он дутая звезда экрана, и серое вещество не очень беспокоит его, дает спокойно спать по ночам, но парень он вроде добрый, понятно сразу.

— Ну вот, теперь вы знакомы, — ухмыляется Альбер.

Поскольку у меня на физиономии отражается внутреннее беспокойство, Альбер пожимает плечами.

— Валяй, но только он не говорит по-французски. Собственно, он и по-американски-то с трудом говорит. Этот малый — цветок предместий больших городов Америки. Его мироощущения формировались среди проституток Филадельфии, а тамошние легавые учили его с помощью дубинки отличать хорошее от плохого. Так что если он чего-то добился, то это уже заслуживает уважения, понимаешь?

— Еще как!

Но Фред в любом случае мне очень симпатичен. Под личиной этакого небрежного громилы угадывается большая человеческая грусть и одиночество.

— Красивый парень, скажи? — говорит Бебер тоном продавца на рынке, расхваливающего свой товар. — У него коктейль поляков и ирландцев в крови, и каков результат! Шикарные ребята американцы! Никакого прошлого, зато какое будущее!

— Что он говорит? — подмигивает мне Фред.

Если я и понимаю по-английски, правда, с трудом, то говорю еще хуже. Но все же, собрав в кучку все свои мизерные знания, изрекаю фразу, которая очень веселит кинозвезду.

— Кто этот верзила, похожий на хот-дог? — спрашиваю я, указывая на малого с пульверизатором.

— Его секретарь. Он служит Фреду менеджером, прислугой и доктором… Его зовут Элвис. Немножко угрюмый, но хороший парень, хоть и педераст…

Я задумчиво разглядываю голубого секретаря. Не он ли, случаем, тот самый, что похитил нашу милую мадам Берюрье?

В мою битком набитую голову заскакивает еще одна шальная мысль.

— Мне бы очень хотелось получить фотографию господина Лавми на память, — говорю я. — Но не кадр из фильма, а портрет живого человека, как сейчас, например, когда ему орошают глотку пульверизатором… Насколько я тебя знаю, ты не пройдешь мимо таких кадров!

— Именно так! — соглашается Альбер. — Ладно, получишь, если тебе надо, мой фотограф как раз здесь, в студии, с альбомом.

Альбер отходит от нас на минутку. Лавми спрашивает, работаю ли я в прессе. Я отвечаю утвердительно.

Секретарь укладывает свой дезинфицирующий инструмент в металлический чемоданчик.

Почему-то этот чемоданчик напоминает мне тот, о котором говорила толстуха. Помните, тот самый, где лежала тряпочка с хлороформом?

Я призываю себя к спокойствию. «Малыш Сан-Антонио, не давай себя увлечь собственному воображению, иначе оно уведет тебя слишком далеко…»

Галиматье возвращается с глянцевой фотографией, держа ее двумя пальцами.

— Такая подойдет? — спрашивает он, ухмыляясь.

На фотографии изображен секретарь Лав-ми к нам лицом, занимающийся своим хозяином, который сидит к нам спиной.

На лице моего друга возникает ироническая улыбка.

— Согласись, что именно секретарь тебя интересует, Тонио? Я это понял по взглядам, которые ты на него бросал. Печенкой чувствую, тут пахнет крупным преступлением. Послушай, дружок, я тебе помогу и достану любые сведения, но если ты, когда настанет время, не дашь мне первому хорошую информацию, я опубликую фотомонтаж, где ты будешь голым на осле с щеткой для сортира в руке, и назову эту эмблему символом твоей профессии.


Читать далее

Сан-Антонио. БЕБИ ИЗ ГОЛЛИВУДА
1 - 1 13.04.13
Глава 1 13.04.13
Глава 2 13.04.13
Глава 3 13.04.13
Глава 4 13.04.13
Глава 5 13.04.13
Глава 6 13.04.13
Глава 7 13.04.13
Глава 8 13.04.13
Глава 9 13.04.13
Глава 10 13.04.13
Глава 11 13.04.13
Глава 12 13.04.13
Глава 13 13.04.13
Глава 14 13.04.13
Глава 15 13.04.13
Глава 16 13.04.13
Глава 17 13.04.13
Глава 18 13.04.13
Заключение 13.04.13
Глава 7

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть