Онлайн чтение книги Бог войны Master of War
5

Блэкстоун бежал во весь дух, хватая воздух полной грудью, с текущими по щекам от натуги слезами, сжимая лук с такой силой, что ныли костяшки. Он и другие лучники ждали приказа атаковать, напружинившись и осыпая проклятиями, отчаянно вожделея спустить с цепи сдерживаемую силу – колдовское варево из страха и ликования, стремясь рвануться вперед и нанести удар.

– Стоять… стоять… – отдал приказ какой-то почесывающий задницу командир позади. – Ждать труб. Ждать…

Уж лучше быть в обозе, возиться с лошадьми, чем стоять здесь с людьми, видящими, как им все отказывают в шансе ворваться в город, с каждым мгновением ожидания укрепляющийся все надежнее. Надо быть слепцом, чтобы не видеть, как шанс ускользает из рук.

– Стоять…

А потом лучники нарушили приказ, больше не в силах игнорировать ускользающую возможность. Горстка латников сэра Гилберта бежала вместе с ним, дребезжа кольчугами, лязгая латами и тяжело дыша. Валлийские пикейщики, испустив невнятный вопль неповиновения, устремились с ними к воротам. Лучники Элфреда держались впереди, но через сотню длинных шагов сотник поднял руку, остановив атаку, чтобы более тяжело вооруженные воины проследовали через их ряды. Следуя его примеру, лучники наложили стрелы, натянули тетивы и послали губительный град стрел, приземлившихся в двух десятках ярдов перед атакующими, истребляя защитников и выигрывая для сэра Гилберта время, чтобы подобраться поближе. Затем они побежали к воплям и первому лязгу стали о щиты и копья. Еще тридцать ярдов – и новый залп. Английские лучники и валлийские пикейщики начали падать от арбалетных болтов, врезающихся в их не защищенные броней тела. Обороняющиеся держались стойко, и кряхтящие, скрежещущие звуки рукопашной неразрывно слились для Блэкстоуна с разворачивающимся перед ним зрелищем. Войска в более легких доспехах свирепо бились против французских латников. Ярость атаки англичан и валлийцев упорно теснила защитников. Люди перебирались через баррикады, валлийцы вонзали в обороняющихся длинные пики, а люди сэра Гилберта рубили мечами и секирами, прорываясь в город. Блэкстоун узнал такие же сюрко, как были на людях, устроивших им засаду. Их обладатели склонялись со стен, используя для укрытия каждый камень, взводя арбалеты и выпуская болты в атакующих.

И снова Элфред остановил продвижение. Томас увидел, как тот втыкает в землю перед собой пригоршню стрел с бронебойными наконечниками. Лучники последовали его примеру. Нужно расчистить путь. Траектория низкая, и стрельба должна быть быстрой.

– Наложи! Натяни! Пускай! – сквозь рев крови в ушах расслышал Блэкстоун команды Элфреда.

Руки и тело каждого лучника следовали ритму команд. Ричард в полушаге позади него повторял действия Блэкстоуна секунда в секунду. Элфред выкрикнул быстрые команды еще полдюжины раз, и тела на пути латников валились одно за другим.

А затем они снова устремились на штурм. Выхватив свой длинный нож, Элфред полоснул противника, перебираясь через рвы и баррикады. Арбалетчик, прицелившись, выпустил болт, вонзившийся в пикейщика обок Элфреда. Блэкстоун натянул лук, но стрела брата вылетела первой, и итальянский защитник города упал с торчащим из горла древком. Томас почти достиг баррикад. По узким улочкам потянуло дымом: солдаты, сражаясь в тесных проходах, по пути поджигали тесно сгрудившиеся дома. А потом началась рукопашная. Блэкстоун запаниковал, забыв даже, что при нем есть меч, и ударил французского защитника в глаз острым роговым навершием лука. Вонзил его, потом еще раз, пока тот отчаянно хватался руками за древко, вопя от боли, но Томас что-то орал. Голос в его голове эхом откликался на их боевой клич: «Святой Георгий! Святой Георгий за короля Эдуарда! СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ!» Сила, ревом рвущаяся из его легких, обрушивала панику Блэкстоуна на извивающегося противника. Волна тел понесла его вперед. Брата рядом больше не было. Обернувшись, он увидел, как Ричард натягивает лук и пускает стрелу, убив француза, размахивающего алебардой, а потом бой и напор наступающих скрыли его из виду.

Мимолетный удар вскользь задел Блэкстоуна сбоку по голове. Ощутив вкус крови, он запнулся, увидел француза, заносящего меч из верхней стойки, готовясь разрубить лучника от ключицы до бедра. Окровавленный меч со свистом промелькнул у него перед лицом. Кто-то позади него вонзил клинок французу под мышку, пробив кольчугу и сердце. Английский латник с безвольно болтающейся у бока раненной шуйцей продолжал размахивать мечом, крепко сжимая его в деснице. Блэкстоун поглядел в забрало спасителя, ничего не разглядел, но все равно рассмеялся. Рассмеялся от ярости, рассмеялся, потому что еще жив. И от приумноженного страха.

– Сражайся! – рявкнул латник, отворачиваясь, рубя налево и направо, покинув только что спасенного лучника.

Переулки буквально бурлили, латники смешались с пикейщиками. Французы бились с отчаянной доблестью; не отступил ни один. Блэкстоун перебрался через очередную баррикаду. Французские бойцы по-прежнему рубили нападающих. Элфред был уже в тридцати шагах впереди; Скиннера, Педло, Ричарда Уэта, Генри Торполая и остальных защитники отрезали, загнав их в переулки, и теперь одни удерживали позиции там. Ножны Блэкстоуна запутались в плетне укреплений, и он с разбегу плюхнулся во весь рост как раз в тот миг, когда полоска стали просверкнула у него перед носом. Он забыл совет сэра Гилберта, и это спасло его. У ног французского латника лежало с полдюжины трупов. Забрало его шлема было опущено, доспехи измазаны английской и валлийской кровью. Люди все гибли от его ритмичных дугообразных ударов в удушающе тесном ближнем бою. Он разил, не зная устали, размахивая своим боевым мечом с беспощадной действенностью. На его забрызганном сюрко красовался медведь в профиль на лазурном поле с геральдическими лилиями в каждом углу. Будучи рыцарем высокого ранга, он не мог сдаться никому менее знатному. А еще все ведали, что лучники не проявляют милосердия в бою и не ждут его ни от кого. Восстановив равновесие, Блэкстоун переступил через изувеченные трупы, поднял лук и натянул тетиву. Ему требовалась свободная линия выстрела лишь на секунду – краткое мгновение, когда атакующие либо рухнут у ног рыцаря, либо проскочат мимо него, чтобы сразиться с другими. Бронебойный наконечник прошьет латы. И каким бы отважным ни было его сердце, этого удара издали оно не переживет.

Пикейщик позади Блэкстоуна охнул от удара арбалетного болта, раздробившего ему лицо. Клокочущий пузырями ужас забрызгал шею Томаса кровью, а тело повалилось на него, сбив с ног. Стрела безвредно впилась в стену дымящегося дома; пламя уже начало лизать дранку его стен. Снова встав в позицию для стрельбы, Блэкстоун увидел, что французский рыцарь сдал позиции под натиском английских пехотинцев, теперь рубившихся секирами, ножами и палицами, отобранными у полегших французов. Припертый к стене, он уже не мог отступить, и англичане мало-помалу пересиливали его, как собаки, терзающие оленя. Ножи и мечи кололи и рубили наотмашь; пики кололи, пока ноги его не подкосились. Он рухнул на колени, и тогда его зарубили насмерть. Все разыгралось за считаные секунды. Выплюнув кровь изо рта, Томас почувствовал необъяснимое отчаяние из-за гибели доблестного рыцаря.

– Ричард! – надрывно крикнул Блэкстоун, чтобы быть услышанным в грохоте битвы, хоть и понимал, что брат ни за что не расслышит его крика, и уповая, что другие могут знать, куда занесло его сражение.

Пот лил по спине ручьями; кожаный камзол, надетый под стеганый поддоспешник для дополнительной защиты, льнул к телу, как вторая кожа. Блэкстоун ввалился в дверной проем, споткнувшись о труп. Мимолетный покой сумрачного коридора дал ему призрачную передышку от лязга. Ноздри ожег застарелый смрад мочи. Блэкстоун распрямил хребет, пытаясь загнать страх поглубже. Протянувшаяся рука коснулась его лодыжки. Он развернулся, шарахнувшись спиной к стене, и выставил нож для удара.

Из груди умирающего на полу вырвался надрывный кашель. По его штанам расплылась кровь из раны на животе, пронзившей жизненно важные органы. Смерть его была неминуема. Свищ в пронзенной груди булькал кровавой пеной. Мужчина с седыми висками был достаточно стар, чтобы годиться Блэкстоуну в дедушки. Лысеющую голову облепили пряди слипшихся от пота волос, шапка давно брошена или потеряна. Лук, изрубленный ударами мечей, лежал рядом, а колчан с торчащими оперениями из серых гусиных перьев был наполовину полон. Мужчина произнес что-то на непонятном языке, и тогда Блэкстоун сообразил, что это валлийский лучник – один из бросившихся в атаку вместе с пикейщиками. Умирающий вцепился в него крепкой хваткой, и Блэкстоун уступил. Склонившись, отер с лица старика кровь и пот с глаз.

– Лучник? – прошептал старик по-английски.

Блэкстоун кивнул.

– Лучшие… – проронил старик с улыбкой и запнулся. – Убей… ублюдков, отрок…

И ткнул свой колчан Блэкстоуну в руки. В этот момент его взгляд приковало лицо юного лучника, зардевшееся от страха, до сих пор не покинувшего его.

– Это ничего… умирать… Не бойся. Ты ведь лучник… а?

– Да, – шепнул Блэкстоун.

– Ну, тогда… они больше боятся… тебя.

Окровавленные зубы ветерана были оскалены в улыбке. Вытащив висевший на шее медальончик, он прижал его к губам и вложил Блэкстоуну в ладонь, сжав ее своими пальцами с узловатыми суставами. Потом его хватка ослабла, и из раны на груди вырвался последний пузырь воздуха.

Блэкстоун поглядел на талисман – незатейливую серебряную фигурку женщины в серебряном колесе, сомкнувшую согнутые руки над головой. Скрутив шнурок, сунул медальон в складки куртки, а потом заставил себя вернуться на улицу. Инфантерия и лучники бились бок о бок с пикейщиками, а латники прорубали дорогу через отступающие кучки французских защитников, ни ярда не сдававших без яростного сопротивления. Блэкстоун заметил Ричарда Уэта под защитой покосившихся, будто пьяные, деревянных устоев дома, неустанно стрелявшего в генуэзских арбалетчиков в верхних окнах. Французы забаррикадировались на следующем углу в попытке оттеснить атакующих в тесные коридоры переулков, где горожане швыряли им на головы плитку и камни. Улица была завалена телами; на булыжной мостовой запеклась кровь. Полдюжины лучников, укрывшись, кто где мог, разили обороняющихся, пока пехота и латники вели ожесточенные схватки на усеянных камнями улицах. Давка увлекла Блэкстоуна ближе к людям графа Уорика, врезавшихся в баррикаду, пока еще одна группа пробивалась по боковой улочке. Сражение разыгрывалось за каждый угол.

– Мой брат? – крикнул он, когда Уэт извлек из колчана последнюю стрелу.

– Со Скиннером и Педло. Они последовали за сэром Гилбертом, – указал тот вдоль переулка, тонущего в глубокой тени тесно стоящих строений. В ряды солдат затесались горожане, защищавшие свои дома. Женщина, выкрикивая оскорбления, прикрывалась оконной ставней, как щитом, а ее спутник напал на раненого, лежавшего на окровавленной мостовой. Стрела Уэта пробила самодельный щит, и женщина упала на спину, прижав ладони к ране, с обезумевшим от боли взглядом, свидетельством удара и силы снаряда.

– Мне нужны стрелы, Томас!

Сунув Уэту колчан валлийца, Блэкстоун побежал в переулок, накладывая стрелу на тетиву и придерживая ее большим и указательным пальцами в готовности натянуть лук и пустить снаряд. Узость улочки задерживала продвижение. Он пробирался мимо тел, привалившихся к дверным косякам и распростершихся на земле, свидетельствовавших своими ранами об ожесточенности схватки, прокатившейся тут до него. Переулок стал шире. На следующем перекрестке, затянутом дымом, рыцари из войска принца бились в пешем строю, плечом к плечу с пехотинцами – черная и белая кость, вместе искореняющие врагов короля. Выстрелив в обороняющихся, Блэкстоун двинулся вперед, отыскивая более глубокую тень, чтобы укрыться и стать менее приметной мишенью для арбалетчиков, по-прежнему осыпавших уличную схватку тяжелыми смертоносными стрелами. Стоило арбалету показаться на фоне неба над краем крыши, как Блэкстоун посылал стрелу на три дюйма выше его дуги, и итальянский наемник отлетал прочь. Несколько генуэзцев рухнули на улицу с пронзенными головами или шеями, а он все переходил с места на место, инстинктивно отыскивая укрытие, чтобы не стать для арбалетчиков неподвижной мишенью. Отчаянное стремление отыскать брата гнало его вперед сквозь бой вопреки страху.

Повсюду слышались стоны боли из-за разрубленной плоти, порванных сухожилий и сломанных костей; шок от чудовищных ран повергал раненых в беспамятство, очнуться от которого им было не суждено. Увидел раненого лучника, почти мальчишку, отползающего в безопасное место – лицо знакомое, но имя затерялось где-то в неразберихе конфликта. Французский пехотинец опустил пику, чтобы вогнать ее в ребра раненого отрока. Блэкстоун выкрикнул предостережение; сбитый с толку француз обернулся, и стрела Блэкстоуна вонзилась ему в грудь. Перебежав улицу, Блэкстоун затащил лучника в дверной проем. Когда Томас бережно, как мог, пристроил его у стены, крики боли пошли на убыль.

– Томас! Слава богу! Нога, перевяжи мне ногу, – взмолился юный лучник. Сорвав запятнанную алым рубашку с трупа, Блэкстоун перевязал сломанную ногу, приложив вместо лубков стрелу. Лучник снова завопил, прижимая запястье к лицу, впившись зубами в куртку. Томас почти ничем не мог ему помочь. Лучник со всхлипом втянул воздух. – У тебя есть вода? Господи, как пить хочется! Есть хоть капелька?

Блэкстоун внезапно осознал, как у него пересохло во рту.

– Нет. Ни капли. Ты не видел моего брата? Он со Скиннером и Педло. И сэром Гилбертом.

Покачав головой, лучник прислонился спиной к стене.

– Иисусе благий, как больно! Найди мне вина, Томас, найди хоть что-нибудь, Богом заклинаю!

Блэкстоун оглянулся на площадь. Французы отступали. Вспомнил имя отрока: Алан из Марша. Родом из соседней деревни. Его мать была крепостной лорда Марлдона. Блэкстоун тужился отыскать в памяти ее имя, чтобы хоть чем-то утешить паренька, но оно ускользало.

– Алан, я найду нам что-нибудь, – с этими словами он толкнул плечом полуоткрытую дверь, ведущую в сумрачную комнату. Никто не обчистил ее – бой обошел тесные комнатенки первого этажа городского дома стороной. Пнув в сторону лежанку с грязным соломенным матрасом, он разворошил усеивающий пол камыш в поисках каких-нибудь потайных полостей в досках пола, где могут быть припрятаны запасы. Но нашел лишь морковь и лук, отмокающие в миске с водой, и несколько последних яблок прошлогоднего урожая, еще обрастающих плесенью на полке. Нашел небольшой бочонок с покрасневшей от содержимого затычкой, но свежей воды не было и в помине, а общинный колодец может быть где угодно.

Откупорив бочонок, Блэкстоун съехал на пол по косяку двери, сев рядом с раненым парнишкой. Вино оживит его, а сырой лук на вкус почти ничуть не хуже, чем волглое яблоко. Пару минут ни один из лучников, изнуренных сражением и истерзанных страхом, не обмолвился ни словом. Томас поднялся на ноги, чувствуя, как мышцы молят о пощаде. Он не отдыхал слишком долго. Ему хотелось заползти обратно в полутемную комнату и уснуть на кишащем вшами матрасе, предоставив битве закончиться, когда придет пора.

– Я вернусь за тобой, когда закончим, – пообещал он, коснувшись плеча парнишки. Отцепил ножны и протянул клинок, чтобы тот не остался безоружным. Защититься с помощью лука, опертого о стену, он не сможет. Вино приглушило боль и жажду паренька, хоть Блэкстоун и понимал, что если не удастся сыскать лекаря, шансы того на выживание ничтожны.

– Поведай моим батюшке и матушке, Томас. Когда вернешься. Поведай, что я убил больше других. И дай им какого-нибудь столового серебра, трофеи есть в каждом доме. Пошли им что-нибудь от меня, заклинаю.

Родители мальчика крестьяне – невежественные, суеверные и не заслуживающие доверия – и запросто стащат твои дрова, а за свинью так и убьют. Снедаемые суеверием, они молятся духам лесов и полей, и гибель сына сочтут проклятием, потому что он больше не сможет собирать урожай. Но для раненого лучника это дом. Блэкстоун заколебался. Насколько человек должен пасть духом, чтобы утратить надежду?

– Я вернусь за тобой, сам и поведаешь, – изрек он.

Надежда – это все.

* * *

Тысячи человек запрудили улицы, защитники и нападающие мельтешили туда-сюда, собираясь в сражающиеся группки как придется, атакуя каждый оплот на пути. Блэкстоун бежал, отыскивая брата, молясь, чтобы не наткнуться на его тело среди многих, лежащих целыми грудами. Находя павшего лучника, он забирал неизрасходованные стрелы, хотя их было немного; лучники продавали свои жизни дорогой для французов ценой. Томас увидел дюжину валлийских пикейщиков и столько же лучников – графа Оксфорда; другие демонстрировали цвета Кобэма. Команды Блэкстоуна нигде не было видно. У очень немногих осталось по одной-две стрелы.

Томас побежал среди них, высматривая хоть кого-нибудь из знакомых. Когда добрался до передовых позиций, с другой стороны баррикады послышались крики и вопли. Кричали люди по ту сторону болот; валлийские пикейщики забрели в реку в самоубийственной атаке против барж и генуэзских арбалетчиков. У них в тылу английские и валлийские лучники прикрывали их как могли, но пикейщиков все равно косили, как траву. У находящихся на одной с Блэкстоуном стороне баррикад не было иного выбора, как ринуться на французских латников.

Дым затянул навесные башни, сторожившие ворота города и оборонявшие мост. Пикейщики собрались у самых стен башни. Старик с седыми волосами до плеч, стянутыми сзади шнурком, внушавший уважение, заговорил, и остальные согласно закивали в ответ. Выбора нет, они должны штурмовать сильнозащищенную баррикаду разом. Их соплеменники по ту сторону валятся под градом арбалетных болтов.

– Можешь ты со своими людьми прикрыть нас? – поглядел старик на Томаса.

Блэкстоун сообразил, что из всех присутствующих лучников его сюрко перемазано кровью больше всех, а волосы залубенели от раны, полученной на баррикадах. Он выглядит так, словно бился завзятей всех. И кивнул.

– Как сможем. Осталось не больше двух залпов.

– Готовьтесь, – бросил валлиец.

Блэкстоун обернулся к лучникам, даже не подумав, что в группе есть ветераны. Элфред уже показал ему пример, и эти люди подчинятся власти команд.

– Наложи! – Все подчинились, даже не пикнув.

– Натяни! – Дисциплинированная английская смертоносная машина была наготове. Обрезки пенькового шнура и согнутые тисовые и ясеневые древка прозвучали, как одно.

– Пускай! – крикнул он.

Валлийцы бросились вперед.

Услышав их боевой клич, французы обернулись. Дюжина повалилась от залпа лучников, но остальные ступили вперед, мигом зарубив пятерых или шестерых атакующих. Блэкстоун увидел, как седовласый солдат ткнул пикой латника, а потом скрылся из виду, когда люди вокруг него начали валиться от свирепых рубящих ударов.

Томас снова выкрикнул команду, и последние стрелы, взмыв по дуге, обрушились на людей в латах. Валлийцы убили столько же врагов, сколько пало их соратников, но пики с деревянными древками не могли устоять перед рубящими секирами и мечами. Атака могла захлебнуться. Блэкстоун пристроил лук за спиной, чувствуя, как древко прижалось к позвоночнику. Хребет из тиса в такой момент очень не повредит. Протянул руку к мечу, но ножен не было, и только тогда вспомнил, что оставил его у раненого лучника. При нем остался лишь длинный нож. Выхватив его из ножен, испустил крик, вырвавшийся из груди взрывом, – и ринулся в гущу безумия.

Никому из лучников не выжить. Они безоружны, не считая своих ножей, а их стеганые куртки от ударов секир и мечей французских латников лопнут, как кожура. Тела мертвых и умирающих валлийцев устилали землю, бок о бок с ними лежали трупы французов, пронзенных пиками или стрелами, а еще через двадцать шагов Блэкстоун увидел стену людей в броне, поднимающих мечи и готовящихся к самой легкой резне за день.

Десять шагов.

В спину его толкнул неистовый шторм леденящих душу воплей.

Черный дым отнесло ветром, и английские рыцари атаковали обороняющихся с фланга с такой яростью, что Блэкстоун и остальные лучники придержали шаг, пока англичане занялись уничтожением врага. Сталь лязгала о сталь, щиты грохотали от ударов. Один из щитов, принявший на себя удар, демонстрировал герб, возглашавший о репутации рыцаря.

– Сэр Гилберт! – крикнул Томас, но рыцарь прорубал путь сквозь ряды французов методичными ударами меча. Сокрушенные кости пронзали мышцы, кровь хлестала во все стороны. Сущая резня. Один из лучников Уорика, обогнав Блэкстоуна, наскочил на французского латника, поверженного на землю размахивающим булавой англичанином. Навалившись на упавшего, он изо всех сил вонзил нож в щель забрала и повернул клинок. Хлынула кровь, и француз в агонии задрыгал ногами.

Англичане перебирались через баррикаду с противоположной стороны моста, и вдруг французы сдались, опустившись на одно колено и протянув свое оружие равным себе по званию англичанам.

Английские рыцари преградили путь лучникам, чтобы те не убили больше ни одного латника; некоторых из людей Оксфорда оттащили в последний момент, когда те уже были готовы вонзить клинки своих ножей под шлемы рыцарей в незащищенное горло.

Похожее на сон видение английских рыцарей, обступивших своих французских заложников, защищая их от своих собственных людей, на миг заволокло дымом.

Кан пал.

* * *

Одиночные стычки продолжались весь день, и с закатом дома еще пылали. Очаги сопротивления еще оставались – горожане и некоторые из солдат сэра Робера Бертрана, пережившие главный штурм. Бертран и пара сотен человек, запершиеся в замке, угрозы королевским войскам не представляли. Была выставлена рота солдат, чтобы предотвратить попытки французов контратаковать под сенью тьмы. К исходу сражения больше сотни французских рыцарей и латников да еще столько же оруженосцев сдались людям равного звания, но улицы были завалены тысячами трупов французов. Англичане выказали свою доблесть, особенно лучники и пехотинцы, сражавшиеся рука об руку против французских латников. Но по городу рыскали волки. Опасность угрожала каждому. Ни мужчина, ни женщина, ни дитя не смели выступить против насилия и грабежа. Английская и валлийская солдатня потрошила их город с такой свирепой дикостью, какую жители Кана даже вообразить не могли.

Приняв капитуляцию местного рыцаря, сэр Гилберт доставил его вместе с другими пленными дворянами на борт английских кораблей, с приливом поднявшихся вверх по реке Орн. Их доставят в Англию и будут держать в плену, пока не получат за них выкуп. Король издал очередной указ, возбранявший чинить насилие женщинам и детям и грабить храмы, но добиться его исполнения маршалы и капитаны не могли. Спасения для богатых купеческих домов и рынков не было. Солдатам нужна была военная добыча, и это послужит хорошим уроком жителям других городов, дабы не думали оказывать сопротивление в будущем.

Элфред пережил сечу, равно как и Уилл Лонгдон – оба в крови от ран, но непоколебимо остававшиеся с сэром Гилбертом на протяжении всей схватки. Брат Блэкстоуна был с ними большую часть пути, но Скиннер и остальные попали под обстрел арбалетчиков и штурмовали уличную баррикаду. Сражение было жарким, но бой не стоял на месте, и люди разделились. Лучников в роте недоставало, и сэр Гилберт отправил своих людей на улицы искать погибших и созывать занятых мародерством или застрявших в последних стычках.

Блэкстоун брел по улицам в поисках брата, игнорируя очаги сопротивления, еще встречавшиеся в переулках и на площадях. Сажа въелась ему в кожу вместе с кровью и высохшим потом, и от смрада собственного тела страстно хотелось добраться до воды, чтобы смыть с себя наслоения грязи. Каждый мускул без исключения ныл, а десница болела, будто избитая палицей. Одни солдаты спали в дверных проемах, другие вытаскивали трупы на улицы, обирая с них каждую монету и украшение. Небольшие группки сидели, поглощая награбленное вино или уписывая хлеб, яйца и сыр, изголодавшись после дневных трудов. Мясо, найденное в погребах и коптильнях, оставляли без внимания: была среда, постный день, когда нельзя есть ни крошки скоромного, даже занимаясь истреблением мужчин и женщин.

Блэкстоун возвращался прежним путем, пытаясь отыскать переулки и улицы, которые выведут его к баррикаде, где он видел брата в последний раз. Вышел на Алана из Марша, по-прежнему лежавшего на пороге, но тело его было изувечено – скорее всего, горожанами. Меч пропал, но потеря невелика – в конце концов, это был меч бедного рыцаря. Парнишку ждет братская могила, но он хотя бы будет лежать вместе с другими лучниками. Жестокая цена сражения тяготила желудок Блэкстоуна, как свернувшееся молоко. Никакой разницы, где человека похоронят. Мертвый есть мертвый, и стоит мухам сесть, как в гнилом мясе закопошатся личинки.

Обугленные здания меняли форму улиц, и его память сбоила. Где-то он свернул не туда и наткнулся на латника, командующего пехотинцами, собирающими тела французов с улиц, готовя их к захоронению. Получив приказ помочь, Томас следующие два часа отволакивал и раздевал трупы, выкладывая их в рядок вдоль улицы. Когда прыти у солдат от усталости поубавилось, Блэкстоун улизнул по темному переулку, направляясь на улицы, где сражался. По пути спрашивал каждого встречного англичанина, не видел ли тот его брата в бою. Группа утомленных валлийских пикейщиков сообщила, что они видели отрока-лучника, пробивающего путь по улице вслед за своим командиром, пустив в ход боевой молот на манер косы. Потом другой пикейщик добавил, что видел рыцаря, в котором узнал сэра Гилберта Киллбера, штурмующего баррикаду, и поклялся, что того убили в бою. Томас возразил, что тот остался в живых. К группе подошел седовласый, просивший Томаса о помощи у баррикады на мосту, изнуренный сражением. Остальные расступились перед ним. Пристально взглянув на Блэкстоуна, тот протянул руку.

– Я Гриффидд ап Мадок.

– Томас Блэкстоун.

Они потолковали о сражении, и Томас с благодарностью принял хлеб и сыр, которыми с ним поделились. Рассказал о валлийском лучнике, укрепившем его дух. Тот не назвался, а пикейщики его тоже не знали. Но услышав из уст Блэкстоуна описание ран валлийца, согласились, что тот бился доблестно. Он показал им медальон, который умирающий вложил ему в руку.

Осмотрев его, Гриффидд снова положил его Томасу на ладонь.

– Сохрани его. Старик хотел, чтобы он был у тебя. Она предстательница людей в сей жизни, а когда придет час, перенесет твою душу на ту сторону. Ее кличут Арианрод, богиня Серебряного Колеса. Неважно, веруешь ты или нет. Она с тобою.

* * *

Когда люди устроились спать кто где был, Блэкстоун двинулся дальше в глубь разоренного города. Пожары еще не угасли, а по лабиринтам улиц до сих пор разносилось эхо криков и стонов. Один лишь указ не мог помешать насиловать женщин и резать их мужей. Он не обращал внимания на бесчинствующие группы пьяных солдат; приближаться к ним слишком опасно. Жажда крови и насилия гнала их из дома в дом. Позволял себе лишь мельком бросить взгляд на маленьких перепуганных детишек, полуголых и сопливых, беспомощно бродящих поблизости от своих домов в ожидании возвращения матерей, сбитых с толку вонью выпотрошенных тел и завыванием насилуемых женщин.

Изнасилование означает приговор к повешению, – но только не нынче ночью.

В отблесках пожаров был виден трехэтажный дом, покосившийся под опасным углом. Именно здесь арбалетчики удерживали улицы, на камнях валялось больше дюжины тел, и все были убиты одним лучником. Вернувшись по своим следам, Блэкстоун отыскал Ричарда Уэта, скрючившегося в дверном проеме. Косяк был расколот в щепу, в твердой древесине засели три арбалетных болта. Должно быть, попав под обстрел, Уэт пытался отступить, и здесь дал последний бой. Ни в его собственном, ни в запасном колчане, отданном Томасом, не осталось ни единой стрелы. Блэкстоун увидел торчащий в плече Уэта болт, обездвиживший его, почти лишив возможности постоять за себя. Каковы же шансы его брата остаться в живых, когда полегло так много других лучников?

Блэкстоун пробирался сквозь мрак, ныряя в дверные проемы и переступая трупы, когда небольшие шайки английских мародеров ломились через дома. Медленно, но уверенно он начал узнавать места, где бился. Наплыв эмоций от сражения затуманил улицы и здания, но теперь его рассудок сосредоточился, и он узнавал угол дома тут, вывеску ремесленника там. Когда он направлялся к одному из горящих домов, из бокового переулка послышались стремительно приближающиеся торопливые шаги. Люди кричали, но это были голоса французов. Из конца погруженного во мрак переулка бежал священник, словно за ним гнался сам дьявол, но потом споткнулся о труп, валявшийся на булыжной мостовой. Человек в клобуке споткнулся и, вытянув руки, во весь рост жестко и болезненно растянулся на земле. Оглушенный ударом, он попытался приподняться, но трое преследователей уже набросились на него – вооруженные горожане, очевидно из ополчения, оборонявшие город от англичан, но теперь вознамерившиеся убить священника. Один ударил фигуру в черном облачении жердью, другой пнул скорчившееся тело, а третий замахнулся секачом, чтобы зарубить упавшего до смерти.

Почти не задумываясь, Блэкстоун выдернул стрелу из трупа, лежавшего не дальше двух шагов от него. Выпущенная стрела свалила француза в тот самый миг, когда тот уже готов был обезглавить священника. Остальные ошарашенно оцепенели, когда стрела с посвистом вылетела из мрака, поразив их товарища. Томас двинулся на них с ножом в руке. Вроде бы в попытке защититься один из людей что-то закричал, указывая на священника. Блэкстоун распознавал в невнятной скороговорке только отдельные слова – обвинение священника в том, что он обирал покойников. Но когда до них оставалось не больше пятнадцати шагов, французы развернулись и удрали по переулку обратно.

Раненый священник застонал, подняв залитое кровью лицо; костяшки и ладони у него были ободраны от падения на грубый булыжник. Томас поспешно оглянулся: раз люди на улицах еще сражаются и убивают друг друга, совсем не дело, чтобы на него внезапно напали из окружающего мрака. И оттащил пострадавшего к углу дома.

– Все в порядке, отче, теперь вы в безопасности. Король Эдуард берет духовенство под свою защиту, – с запинкой проговорил он по-французски. Наклонившись, откинул капюшон с изможденного лица священника лет двадцати. На миг Блэкстоуна охватила неуверенность: глаза того зияли, как темные омуты в черепе. Пряди длинных волос, слипшиеся от крови и уличной сырости, прильнули к щекам, как следы кошачьих когтей. Насмешливо хмыкнув, спасенный оперся спиной о стену, сжав руками наперсный крест духовного лица.

– Ты англичанин, но изъясняешься по-французски, – проговорил он, утирая рот от крови. Потом потянул кровь носом и харкнул. – Я и вообразить не мог, что буду обязан жизнью ублюдку-англичанину.

Духовное звание отнюдь не обязательно наделяет человека добротой или признательностью. Сан можно купить или получить в дар. Слова этого человека разили плохо скрытой ненавистью, хотя ему только что спасли жизнь. Блэкстоун уперся ему в грудь подошвой, пригвоздив к месту.

– Что в мешке, поп?

– Пиршество, – отозвался тот. – Benedic nos Domine et haec tua dona [12]Благослови нас, Господи, и сии дары Твои (лат.). .

И кичливо ухмыльнулся в уверенности, что простой лучник не поймет, но Блэкстоун уже слышал это благословение, и вспорол затянутую котомку, высыпав содержимое. В полумраке на мостовую выпали кольца и безделушки, склеенные черной запекшейся кровью. Некоторые кольца впились в кожу распухших пальцев, отрубленных у жертв. В тот миг, когда Томас еще не до конца постиг, что упало к его ногам, священник, извернувшись, лягнулся и вырвался на свободу. Взмахнув ножом, Блэкстоун попал по выставленной ладони и отрубил мизинец, повисший на лоскуте кожи. Томас ударил бы снова, но проворный священник отскочил, как солдат, уклоняющийся от удара меча. И рванул прочь, не проронив ни слова, ни проклятия. Бросившись вдогонку, Блэкстоун врезался в стену здания, оттолкнулся с перекатом и устремился за мародером. Перепрыгивая лежащие тела, выдернул еще стрелу, не отрывая взгляда от ускользающего силуэта, во весь дух несущегося сквозь клубящийся мрак. Добравшись до тяжелых, обитых гвоздями дверей церкви, силуэт в клобуке обернулся, чтобы бросить взгляд на преследователя. До убежища остался только шаг. Стрела Блэкстоуна должна была пригвоздить его к этому святому месту, но тот словно был наделен шестым чувством, отступив в сторону в тот самый миг, когда снаряд с глухим ударом впился в дверь, где он стоял мгновение назад. Потом дверь захлопнулась и засов задвинулся. Томас навалился плечом, но крепкая древесина не подалась. Должны быть и другие двери в другие коридоры. Мародер скрылся. Надругательство над мертвыми не в диковинку, но вырядиться священником – идея хитроумная. Однако же у него крест духовенства на груди, и он говорит на латыни, каковому языку обучают только знать и духовенство. Блэкстоун заключил, что, пожалуй, нет никакой разницы, кто ты таков, когда речь заходит о смертоубийстве.

Усталость глодала его; до грабителя трупов ему не было дела, но едва он повернулся обратно к улице, вдруг разлетелось окно под крики женщины и глумливый гогот мужчин. Просто очередное нападение в переулке, вот только один звук донесся громче других, заставив Томаса ринуться в направлении переполоха бегом. Угасающий свет пожаров добивал до конца переулка, сходя на нет у тьмы в десятке шагов от дома, где пляшущий свет факела отбрасывал на улицу гротескные тени. Вынув нож из ножен, Блэкстоун осторожно переступил порог. В мерцающем свете трое пьяных полуголых мужиков, призрачно белея бледными торсами, с измаранными засохшей кровью и сажей лицами и руками, прижимали к столу обнаженную женщину. Один из мужчин с бессвязным лепетом привалился к стене, выливая красное вино из кувшина не столько в рот, сколько на лицо; второй держал руки женщины у нее за головой, пока третий пускал слюни ей на грудь, политую вином, а потом размазывал их по лицу и языку, неустанно двигая голой задницей взад-вперед. Человеком с кувшином вина был Педло, руки женщины держал Скиннер, а насильником выступал Ричард, кряхтя и мыча, как зверь во время гона. Этот-то звук Блэкстоун и услышал.

Стремительно выступив из тьмы, Блэкстоун дернул брата за плечо. Пойманный врасплох Ричард развернулся, и его вытянутая рука врезалась в Томаса с такой силой, что нож вылетел и заскакал прочь. Ошарашенные внезапным нападением Скиннер и Педло оцепенели, но брат уже набросился на пришельца, стиснув в темноте лицо Блэкстоуна, нашаривая его горло. Томас едва видел остекленевшие пьяные глаза Ричарда, а кричать было бессмысленно. Подобравшись, Блэкстоун задрыгал ногами под бременем брата, пока остальные держали женщину, пьяно вглядываясь во мрак в попытке узнать противника.

Томас вывернулся из хватки брата, и в этот миг взгляд Ричарда сфокусировался и он узнал, кого едва не убил. Сграбастав его за грудки, Томас дернул головой книзу, врезав брату по носу. Узнавание и внезапная боль заставили Ричарда опрокинуться на спину. Он растянулся, уставившись на ладонь, залитую кровью из разбитого носа. Блэкстоун уже поднялся на ноги, и тут Скиннер, зарычав, отшвырнул женщину в сторону и двинулся на него в позиции ножевого бойца, низко держа нож, а потом полоснул снизу вверх, чтобы выпустить кишки. Томас схватил его за запястье, пустив в ход всю свою силу камнетеса, затмевающую даже мощь ветерана-лучника. И все держал его, заставив опуститься на колени, а потом начал нашаривать свободной рукой оружие, чтобы хоть чем-нибудь остановить извивающегося противника. Хмель умножил силы Скиннера, позволив вывернуться и полоснуть Блэкстоуна по груди. Стеганая куртка лопнула, как бурдюк, и только кожаная нижняя сорочка не дала лезвию добраться до его тела.

Томас попятился, снова шаря вслепую, не отводя глаз от атакующего убийцы Скиннера. Ладонь наткнулась на колчан и, когда Скиннер устремился вперед, чтобы убить, Блэкстоун выставил руку, и древко с бронебойным наконечником пронзило глотку атакующего. Ахнув, Скиннер попытался заговорить, но захлебнулся собственной кровью. Медленно опустился на колени, цепляясь руками за древко, с широко распахнутыми в недоумении глазами, не в состоянии сделать ровным счетом ничего – только умереть. Педло, отрезвленный схваткой, потянулся за собственным ножом; два шага – и он оказался у Томаса за спиной, оставаясь вне поля его зрения. Упавшая на него тень вывернула ему голову одним свирепым движением. Блэкстоун услышал, как шея с хрустом переломилась в руках брата. Педло скончался прежде, чем его труп коснулся пола. Двое лучников лежали в расползающейся луже крови.

Минутку помолчав, Томас наконец оторвал взгляд от убитых.

– Оденься, – проронил он тихонько. Брат воззрился на него. Блэкстоун показал жестами, и отрок понял. Томас опустился на корточки рядом с испуганно сжавшейся женщиной, молившей о милосердии. Отыскав ее вещи, бережно прикрыл ее наготу. Она вздрогнула, когда ткань коснулась ее кожи, но тут же уцепилась за нее. Блэкстоун хотел было утереть пот и грязь с ее лица, но она отпрянула. Он показал ей открытую ладонь, чтобы успокоить.

– Прошу прощения, – произнес он. Она оцепенела от страха. Протянув руку к поясу брата, валявшемуся на полу, Томас открыл мошну. – У меня есть деньги, – молвил. – У меня есть деньги, – повторил, чтобы звук голоса успокоил ее. Пальцами нашаривая серебряное пенни, взглядом и голосом он продолжал попытки утешить насмерть перепуганную женщину. Держа монету между большим и указательным пальцем, протянул ей. Она затрясла головой. Может, подумала, что, несмотря на изнасилование, он хочет заплатить за новое соитие. Положив монету рядом с ней на табурет, он отступил. Больше ничего он поделать не мог.

Повернулся к брату, уже полностью одевшемуся, и швырнул ему пояс. Пока тот стягивал им куртку и собирал свое оружие, Блэкстоун увидел на полу свившийся кольцом шнурок с небольшим кожаным кошельком. Должно быть, выдернул его из-под рубашки брата во время борьбы. Поднял его. Он уже видел этот кошелек. Пальцы его дрожали. Он знает этот кошелек. Знает, что найдет внутри. Если только есть на свете Бог, пусть он сейчас сотворит чудо. Пусть докажет, что Блэкстоун заблуждается. Пусть заставит две бусинки и три ракушки литорины исчезнуть. С этим кошельком ни за что не расстались бы добровольно. В нем хранились сокровища, подаренные деревенской девочке ее беглым братом. Подарки, хранившие запах моря, и бусины из порвавшегося браслета знатной дамы. Посул иной жизни за иным горизонтом, чем ее собственный. Более далеким, чем пшеничные и ржаные поля, где она возлежала с мужчинами, мечтая выкупить свободу из рабского положения крепостной.

Блэкстоун касался этого кошелька, лежа на ее млечно-белых персях и лаская возбужденные сосцы. Сара Флоскли была радостью юноши, девушкой легкого нрава, заботившейся лишь о том, чтобы ее любили со страстью, помогавшей облегчить бремя ее жизни без любви. Дреймана повесили за ее убийство. Его показания на Ричарда Блэкстоуна сочли местью. Он заявлял о своей невиновности в убийстве девушки, но притом пытался обвинить убийцу.

Сальный светильник догорал, и тени заплясали. Блэкстоун поглядел на неподвижно застывшего брата, уставившегося на кошелек с молчаливым тошнотворно виноватым видом. Коснулся сердца, неуклюже указал на кошелек и коснулся губ. Дескать, он любил ее.

Томас выпустил кошелек на пол, ракушки хрустнули у него под ногой, когда он направился в ночь. Господь не услыхал его молитвы.

Нынче ночью в Нем нуждаются тысячи других душ.