Онлайн чтение книги Черная ряса
КНИГА ПЕРВАЯ

I

ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

В одной из комнат верхнего этажа одного из дворцов в северной части Гайд Парка две дамы сидели за завтраком, пили чай и болтали.

Старшая дама была леди Лоринг, еще молодая особа, обладательница золотистых волос, ясных голубых глаз, прекрасного, нежного лица и развитого стана — качеств, обыкновенно составляющих принадлежность английской красоты. Ее собеседницей была неизвестная молодая леди, которой восхищался майор Гайнд во время переезда из Франции в Англию. Своими темно-каштановыми волосами, карими главами и прозрачной бледностью лица, сменявшейся легким румянцем только в минуты волнения, она представляла совершенный контраст с леди Лоринг. Редко можно было встретить два столь противоположных типа красоты.

Слуга принес письма, полученные с утренней почтой. Леди Лоринг пробежала свою корреспонденцию и, оттолкнув пачку писем, налила себе вторую чашку чая.

— Нет ничего интересного, — сказала она. — Есть вести от твоей матери, Стелла?

Молодая девушка со слабой улыбкой подала ей распечатанное письмо.

— Прочти сама, Аделаида, — отвечала она необыкновенно нежным тоном, придававшим необычайную прелесть ее голосу, — и скажи мне, встречала ли ты когда-нибудь двух женщин, так не похожих между собой, как мать и я.

Леди Лоринг прочитала письмо так же быстро, как письма, адресованные лично ей.

«Никогда еще я не проводила время так весело, как в этом прелестном поместье. Каждый день за столом двадцать семь человек, не считая соседей.., вечером танцы запросто.., мы играем на бильярде и ходим в курильню, три раза в неделю охота с гончими.., между гостями всякого рода знаменитости, в том числе несколько знаменитых красавиц… Какие туалеты! Разговоры!.. Но мы не пренебрегаем и серьезными обязанностями: в воскресенье торжественная обедня и хоральное пение в городе, вечером отрывки из Потерянного Рая», читаемые любителем… О, глупый, упрямый ребенок! Зачем ты не захотела ехать и осталась в Лондоне, когда могла бы сопровождать меня в этот земной рай?.. Ты в самом деле больна?.. Кланяйся леди Лоринг и, конечно, если ты больна, посоветуйся с доктором. Здесь все с таким участием справляются о тебе.., но вот, я еще и вполовину не кончила своего письма, а звонят к обеду… Что мне делать?.. Почему нет со мной моей дочки, которая могла бы дать мне хороший совет…"

— Ты еще можешь изменить решение и отправиться к матери, чтобы давать ей советы, — заметила леди Лоринг с серьезной иронией, возвращая письмо девушке.

— Пожалуйста, не говори об этом! — воскликнула Стелла. — Не знаю, какое существование я не предпочла бы такой жизни, которой теперь наслаждается моя мать. Что бы я стала делать, если бы ты не предложила мне поселиться в этом доме, где мне так хорошо? Мой «земной рай» здесь, где мне ничто не мешает по целым дням рисовать или читать, где мне не нужно преодолевать свое нездоровье и нежелание ехать в гости, куда меня тащат, или, что еще хуже, выслушивать угрозы, что мать обратится за советом к доктору, в знания которого она так слепо верит, когда дело не касается ее самой. Что, если тебе взять меня в компаньонки и дать мне возможность провести здесь всю свою жизнь?

Веселое лицо леди Лоринг приняло серьезное выражение во время речи Стеллы.

— Милая моя, — сказала она ласково, — я знаю, как ты любишь уединение и как ты не похожа по взглядам и чувствам на прочих девушек твоих лет. Я не забываю, что грустные обстоятельства способствовали развитию твоих наклонностей. Но с тех пор, как ты гостишь у нас, я замечаю в тебе какую-то перемену, которую не могу себе объяснить, несмотря на все знание твоего характера. Мы друзья со школьной скамьи, и в те дни у нас не было секретов друг от друга. Ты беспокоишься о чем-нибудь или о ком-нибудь, не известном мне? Я не прошу твоей откровенности, но только передаю тебе, что заметила, и говорю тебе, что мне жаль тебя.

Она встала и деликатно переменила разговор:

— Я сегодня хотела выехать раньше обыкновенного, могу я быть тебе полезна? — спросила она, положив руку на плечо Стеллы и ожидая ее ответа.

Стелла взяла ее руку и поцеловала со страстной любовью.

— Не думай, что я неблагодарная, — сказала она, — мне только стыдно.

И, наклонив голову, она заплакала.

Леди Лоринг молча стояла возле нее. Она хорошо знала сдержанный характер девушки, только в минуты невыносимого горя позволявшей другим заметить свое страдание. Истинно глубокое чувство, скрывающееся под этой врожденной скромностью, чаще всего встречается в мужчинах. Многие женщины, обладающие им, лишены общительности, облегчающей их сердца. Это самые благородные, но вместе с тем часто и самые несчастные женщины.

— Можешь ты подождать минуту? — тихо спросила Стелла.

Леди Лоринг снова села на свое прежнее место и после минутного колебания подвинула стул к Стелле.

— Хочешь, чтобы я посидела с тобой?

— Да, сядь поближе. Ты сейчас упомянула о нашей жизни в пансионе, Аделаида. И тогда между нами была разница. Я была самой младшей из девочек, а ты, кажется, старшей или почти старшей?

— Да, я была старшей. Между нами десять лет разницы. Но почему ты возвращаешься к этому?

— Просто вспоминаю былое. В то время отец был еще жив. В первое время я скучала по дому и боялась больших девочек. Ты позволяла мне прятать лицо у тебя на плече и рассказывала мне сказки. Позволь мне и теперь спрятаться у тебя на плече и послушать тебя.

Теперь она была гораздо спокойнее своей старшей подруги, которая побледнела и молча, со страхом, смотрела на прекрасную головку, лежащую у нее на плече.

— Поверила бы ты когда-нибудь, что после всего, пережитого мною, я способна еще думать о мужчине, о мужчине, про которого ничего даже не знаю? — спросила Стелла.

— Душа моя, в этом нет ничего невозможного! Тебе всего двадцать три года. В то несчастное время, о котором и вспоминать тебе не следует, ты ни в чем не была виновата. Люби, Стелла, и будь счастлива, если только найдешь человека, достойного тебя. Но ты пугаешь меня, говоря о незнакомом человеке. Где ты встретила его?

— Возвращаясь из Парижа.

— Вы ехали в одном вагоне.

— Нет, мы встретились во время переезда через канал. На пароходе было мало пассажиров, иначе я никогда бы не заметила его.

— Он говорил с тобой?

— Даже не взглянул на меня.

— Это говорит не в его пользу.

— Ты не понимаешь меня, то есть я не так выразилась. Он шел под руку с другом и казался слабым и изнуренным сильной, продолжительной болезнью. На лице его выражалась ангельская кротость и такое терпение, такая покорность судьбе! Ради Бога, не говори никому, что я тебе сказала! Говорят, мужчины иногда влюбляются с первого взгляда. Но женщине взглянуть и влюбиться.., какой стыд! А я не могла отвести глаз от него. Взгляни он на меня в свою очередь, я не знаю на что бы была способна!.. Теперь я вся горю от стыда при воспоминании об этом. Но он целиком был занят своим горем и страданием. В последний раз я взглянула на него на набережной, перед тем как меня увезли. Его образ запечатлелся в моем сердце. Во сне я его вижу с такою же ясностью, как теперь вижу тебя. Не презирай меня, Аделаида!

— Милая моя, твой рассказ чрезвычайно заинтересовал меня. Как ты думаешь, этот господин из нашего круга? Я хочу сказать, джентльмен ли он?

— Без всякого сомнения.

— Постарайся описать его, Стелла. Он был высок и хорошо одет?

— Он не высок, не низок, худощав, все его движения грациозны, одет он был просто, но чрезвычайно изящно. Как описать его? Когда друг привел его на пароход, он стал у борта и задумчиво смотрел на море. Я еще ни у одного человека не встречала подобных глаз: они смотрели нежно и грустно, и цвет их был такой прекрасный и необыкновенный — сине-лиловый! Глаза эти слишком хороши для человека! То же я могу сказать и о волосах его, я видела их, когда он снял шляпу, — должно быть, голова его нагрелась на солнце, и он хотел освежить ее морским ветерком. Светло-каштановый цвет их чуть-чуть отливал красивым красноватым оттенком. Борода его была такого же цвета — короткая и вьющаяся, как на портретах римских героев. Я его никогда более не увижу.., и лучше, если не увижу. Что мне следует ждать от человека, даже не взглянувшего на меня? Однако мне было приятно слышать, что здоровье и спокойствие вернулись к нему и что он счастлив. Мне стало легче, потому что я смогла открыть тебе свое сердце. Я даже полна решительности признаться тебе во всем. Ты будешь смеяться надо мной, если я…

Она остановилась. Ее бледные щеки покрылись легким румянцем, большие темные глаза засветились — и она стала еще прекраснее.

— Мне скорее хочется плакать, чем смеяться над тобой, Стелла, — сказала леди Лоринг. — По-моему, в твоем приключении есть одно весьма грустное обстоятельство. Мне бы хотелось узнать, кто этот незнакомец. Даже наилучшее описание не дает полного представления о действительности.

— Я хотела показать тебе вещь, которая поможет составить верное представление о нем. Это еще одно признание моего безумия, — продолжала Стелла.

— Неужели у тебя есть его портрет? — воскликнула леди Лоринг.

— Да, я нарисовала его, как могла, по памяти, — грустно отвечала Стелла.

— Принеси его мне.

Стелла вышла из комнаты и вернулась с маленьким портретом, набросанным карандашом. Взглянув на него, леди Лоринг тотчас же узнала Ромейна и с многозначительным видом опустила глаза.

— Ты знаешь его! — воскликнула Стелла.

Леди Лоринг оказалась в неприятном положении. Ее муж рассказал о своем свидании с майором Гайндом, заручившись обещанием жены сохранить тайну, и упомянул о своем намерении устроить встречу между Ромейном и Стеллой. После сделанного ею открытия она считала себя вдвойне обязанной не выдавать вверенной ей тайны, и это после того, как она выдала себя Стелле! С кошачьей сообразительностью, свойственной женщине во всех случаях, когда надо что-нибудь скрыть, кого-нибудь обмануть, она приняла решение и отвечала просто, не задумываясь ни на минуту:

— Да, я видала его, — сказала она, — вероятно, где-нибудь в обществе. Но я вижу стольких людей и мне так часто приходится выезжать, что сразу не могу припомнить, кто этот джентльмен. Если ты не имеешь ничего против, я обращусь за помощью к мужу, он, может быть, поможет нам.

Стелла выхватила портрет у нее из рук.

— Неужели ты скажешь лорду Лорингу! — воскликнула она.

— Как могло это прийти тебе в голову, дурочка? Разве нельзя показать ему портрет, не говоря, кто его нарисовал? У него память, вероятно, лучше моей. Если я спрошу его: «Где мы встречали этого господина?», то, очень может быть, он сразу скажет мне это и даже вспомнит его фамилию. Конечно, если желаешь остаться в неизвестности, то тебе стоит только сказать об этом. Решайся же.

Бедная Стелла тотчас уступила. Она возвратила рисунок и с любовью поцеловала свою догадливую подругу. Получив возможность посоветоваться с мужем, не возбуждая подозрения, леди Лоринг вышла из комнаты.

В это время лорда Лоринга можно было найти в библиотеке или в картинной галерее. Жена его отправилась сначала в библиотеку.

Но здесь она нашла только одного человека — не того, кого искала. Там, окруженный всевозможными книгами, сидел в длинном сюртуке, застегнутом на все пуговицы, тучный, пожилой патер, внушивший такое отвращение майору Гайнду.

— Извините, отец Бенвель, — сказала леди Лоринг, — я помешала вам?

Отец Бенвель встал и поклонился с приятной улыбкой.

— Я только пробую привести в порядок библиотеку, — сказал он просто. — Книги — хорошие товарищи, точно родные, для одинокого старика-священника, как я. Чем я могу служить вашему сиятельству?

— Благодарю вас, отец. Не можете ли вы сказать мне, где лорд Лоринг?

— Могу. Пять минут назад его сиятельство был здесь, теперь он в картинной галерее. Позвольте я позову его.

Необыкновенно легкими и мягкими шагами для мужчины его лет и сложения он отошел в глубь библиотеки и отворил дверь в галерею.

— Лорд Лоринг один среди картин, — сообщил он, произнося последние слова с ударением, которое могло повлечь за собой дальнейшие объяснения, а могло и не повлечь, если на него смотрели домашние как на духовного пастыря.

Леди Лоринг произнесла только: «Это мне и надо, еще раз благодарю вас, отец Бенвель», — и прошла в картинную галерею.

Оставшись снова один в библиотеке, патер начал задумчиво ходить взад и вперед по комнате. Лицо его приняло отпечаток скромной силы воли и решимости. Опытный наблюдатель ясно увидел бы теперь в нем привычку повелевать и способность заставлять себе повиноваться. Отец Бенвель был одним из тех драгоценных борцов церкви, которые не признают возможности поражения и высоко ценят каждую победу.

Через минуту он снова вернулся к столу, за которым писал, когда вошла леди Лоринг. На столе лежало неоконченное письмо.

Он снова взялся за перо и закончил письмо следующими словами:

"Поэтому я решился передать это серьезное дело в руки Артура Пенроза. Я знаю, он молод, но его юность уравновешивается его неподкупной честностью и истинным религиозным рвением. Теперь у меня под руками нет никого лучше, а времени терять нельзя. Ромейн получил недавно огромное наследство.

Он будет предметом самых низких домогательств: мужчины будут стараться завладеть его деньгами, а женщины — еще того хуже — будут стремиться женить его на себе. Эти предосудительные стремления могут служить препятствием на пути к достижению наших праведных целей, если мы не захватим поле битвы первыми. Пенроз выехал из Оксфорда на прошлой неделе. Преподав ему необходимые наставления и изыскав средства представить его Ромейну под благовидным предлогом, я буду иметь честь препроводить к вам отчет о нашем деле".

Подписавшись, он написал на письме адрес: «Высокопочтенному секретарю общества Иисуса в Риме».

Не успел он заклеить и запечатать конверт, как слуга, отворив дверь залы, доложил:

— Мистер Артур Пенроз.

II

ИЕЗУИТЫ

Отец Бенвель поднялся и приветствовал гостя с отеческой улыбкой.

— От души рад видеть вас, — сказал он, протягивая руку с достоинством и радушием.

Пенроз почтительно поднес поданную руку к губам. Как провинциальный начальник ордена, отец Бенвель занимал высокое положение среди английских иезуитов. Он привык к выражению почтения со стороны младших братьев.

— Здоровы ли вы, Артур? — спросил он ласково. — У вас руки горячие.

— Благодарю вас, отец.., я здоров, как обыкновенно.

— Может быть, упали духом? — продолжал отец Бенвель.

Пенроз принял замечание с легкой улыбкой.

— Я никогда не бываю особенно бодр, — ответил он.

Отец Бенвель покачал головой в знак легкого неодобрения упадка духа молодого человека.

— От этого надо избавиться, — заметил он. — Старайтесь быть веселее, Артур. Я по природе, слава Богу, человек веселого нрава. Моя душа служит как бы благородным отражением блеска и красоты, составляющих часть великой схемы творения. Подобную способность можно развивать — я видал примеры этого Постарайтесь и вы, этим вы меня действительно обрадуете. Не ободрить ли вас еще одним сообщением? Вам хотят оказать великое доверие. Старайтесь быть приятным в обществе, иначе вы не оправдаете возложенного на вас доверия. Вот вам маленькое поучение от отца Бенвеля. Оно по крайней мере имело одно достоинство — было неутомительно.

Пенроз поднял глаза на своего начальника, горя нетерпением услышать, что тот скажет дальше.

Он был молодой человек. Его большие, задумчивые, красиво прорезанные глаза, всегда изящные и скромные манеры придавали особе привлекательность, в которой нуждалась его наружность. Он был высок и худ, волосы на его голове преждевременно поредели, образуя глубокие залысины, щеки впали, и по обе стороны тонких изящных губ залегли две складки. Он был похож на человека, проведшего много печальных часов в сомнениях и разочарованиях. При всем том в нем было что-то правдивое и откровенное, такое искреннее признание собственной не правоты, когда ему случалось заблуждаться, что люди привязывались к нему совершенно безо всяких усилий с его стороны, часто даже так, что он сам того не знал. Что бы сказали его друзья, если бы узнали, что религиозным энтузиазмом и отсутствием самомнения этого мягкого, меланхоличного молодого человека воспользовались для достижения преступных целей?! Подобное известие возбудило бы негодование каждого из его друзей, и сам Пенроз, услышав его, быть может, в первый раз в жизни, вышел бы из себя.

— Могу я задать один вопрос, не рискуя быть нескромным? — спросил он робко.

Отец Бенвель взял его за руку.

— Милый Артур, откроем друг другу наши сердца без утайки. Что вы хотите спросить?

— Вы сказали, отец, что мне хотят доверить важное поручение?

— Да, и вы, без сомнения, желаете поскорее узнать, в чем дело?

— Мне, во-первых, хотелось бы знать, потребуют ли от меня возвращения в Оксфорд?

Отец Бенвель выпустил руку своего друга.

— Вам не нравится Оксфорд? — спросил он, внимательно наблюдая за Пенрозом.

— Простите меня, отец, если я говорю слишком откровенно. Мне не нравится обман, принуждавший меня скрывать, что я католик и священник.

Как священнослужитель, могущий извинить неблагоразумные рассуждения, отец Бенвель успокоил его:

— Мне кажется, Артур, вы забыли о двух важных обстоятельствах, которые следует принять во внимание, — сказал он. — Во-первых, у вас сейчас отпуск, который снимает с вас всякую ответственность за то, что вы скрывались. Во-вторых, только в качестве.., ну, скажем, в качестве независимого наблюдателя вы могли собрать необходимые для нашей церкви сведения о ее тайных успехах в университете. Но все-таки я успокою вас, я не вижу причин скрывать от вас, что вы уже не возвратитесь в Оксфорд. Вам это приятно слышать?

В этом не было никакого сомнения. Пенроз вздохнул свободнее.

— В то же время, — продолжал отец Бенвель, — пусть между нами не будет никакого недоразумения. В новой деятельности, указываемой вам, вы не только можете, но даже должны открыто признавать себя католиком. Вы по-прежнему будете одеваться в светское платье и держать в строгой тайне свою принадлежность к духовному сану, пока я не сделаю вам дальнейших указаний. Теперь, милый Артур, прочтите эту бумагу. Это необходимое предисловие к тому, что я намереваюсь сообщить вам.

«Бумага» состояла из нескольких рукописных страниц, на которых излагалась история аббатства Венж со времени существования монастыря и обстоятельства, при которых оно было конфисковано во времена Генриха Восьмого. Пенроз возвратил рукопись, страстно выражая свою симпатию к монахам и ненависть к королю.

— Успокойтесь, Артур, — сказал отец Бенвель, приятно улыбаясь. — Мы вовсе не намерены навсегда оставлять победу за Генрихом Восьмым.

Пенроз с изумлением смотрел на своего начальника. Но этот последний воздержался пока от всяких дальнейших объяснений.

— Всему свой черед, — начал сдержанно патер, — черед объяснений еще не подошел. Я покажу вам еще кое-что. Это один из самых интересных памятников древности в Англии. Взгляните.

Он отпер плоский ящик красного дерева и вынул пергаментную грамоту, по-видимому, весьма древнюю.

— Вы выслушали недавно небольшое поучение, — сказал он, — выслушайте теперь небольшой рассказ. Вы, вероятно, слыхали о Ньюстедском аббатстве, известном почитателям стихов как место жительства Байрона? Король Генрих поступил с Ньюстедом совершенно так же, как с Венжем! Много лет назад в Ньюстедское озеро закинули сеть и на дне нашли медного орла, лежавшего там много столетий и служившего некогда в церкви хранилищем. Внутри орла был скрыт потайной ящик, и в нем найдены древние владетельные грамоты аббатства. Монахи, как правило, прятали документы, доказывающие их права и преимущества, в надежде — едва ли надо прибавлять, совершенно тщетной, — что наступит время, когда правосудие возвратит им все имущество, отнятое у них. Прошлым летом один из наших епископов, управляющий одной из северных епархий, случайно разговорился об этом обстоятельстве со знакомым, преданным католиком и высказал свое предположение, что монахи Венжа могли принять те же предосторожности, что и монахи Ньюстеда. Надо вам сказать, что знакомый был энтузиаст. Не говоря ничего епископу, положение и ответственность которого он должен был уважать, он сообщил свой план верным людям, и в одну прекрасную ночь, когда теперешний законный или, лучше сказать, незаконный владетель отсутствовал, они тайком спустили в озеро Венж сеть и оказалось, что предположения епископа были справедливыми. Прочтите эти драгоценные документы. Зная вашу честность, сын мой, и утонченность ваших чувств, я желаю, чтобы вы на неоспоримых фактах убедились в праве, которое церковь имеет на владение Венжем.

После этого предисловия, он остановился, ожидая, пока Пенроз прочтет документ.

— Осталось ли еще сомнение в вашей душе? — спросил он, когда Пенроз окончил чтение.

— Ни тени сомнения.

— Ясно ли право церкви на владение этим поместьем?

— Ясно, насколько возможно выразить словами.

— Хорошо. Мы спрячем документ. Закон не допускает самовольного отчуждения, если бы даже оно было произведено королем. Что некогда составляло законную собственность церкви, то она всегда имеет право получить обратно. Вы не сомневаетесь в этом?

— Нет, но думаю только, каким способом она может получить это обратно? Можно ли ожидать в этом случае какого-нибудь содействия от закона?

— Нет, никакого.

— А между тем, отец, вы говорите, будто предвидите возможность возвращения имущества. Какими средствами этого можно будет достигнуть?

— Мирными и достойными мерами, — отвечал отец Бенвель, — возвращением конфискованного имущества церкви лицом, ныне владеющим имением.

Пенроз был удивлен и заинтересован.

— Нынешний владелец католик? — спросил он поспешно.

— Нет еще.

Отец Бенвиль особенно многозначительно произнес эти два коротеньких слова. Он беспокойно барабанил толстыми пальцами по столу, а зоркие глаза выжидательно были обращены на Пенроза.

— Вы, конечно, понимаете меня, Артур? — прибавил он, после паузы.

Краска медленно разлилась по истощенному лицу Пенроза.

— Я боюсь понять вас.

— Почему?

— Я уверен, что мои лучшие чувства понимают вас. Но я боюсь, отец, это, быть может, только тщеславие и самомнение с моей стороны.

Отец Бенвель спокойно откинулся на спинку кресла.

— Мне нравится эта скромность, — сказал он, с наслаждением причмокивая губами, будто скромность была для него все равно что вкусное кушанье. — Под недоверием к себе, делающим вам честь, скрывается настоящая сила. Я более чем когда-либо рад, что не ошибся, указав на вас как на человека, достойного такого серьезного поручения. Я думаю, что обращение владельца аббатства Венж в католическую религию в ваших руках и не более как вопрос времени.

— Можно узнать его имя?

— Конечно. Его зовут — Луис Ромейн.

— Когда вы представите меня ему?

— Невозможно сказать. Я еще сам не знаком с ним.

— Вы не знаете мистера Ромейна?

— Никогда не видал его.

Этот неутешительный ответ был произнесен со спокойствием, свойственным человеку, который ясно видит путь, предстоящий ему. Переходя от одного изумления к другому, Пенроз решился задать последний вопрос:

— Каким образом мне сойтись с мистером Ромейном?

— Я отвечу вам откровенно. Мне неприятно говорить о себе, — сказал отец Бенвель с самой подобающей скромностью, — но это теперь необходимо. Не выпить ли нам кофе, чтобы очерк автобиографии отца Бенвеля не показался вам слишком скучным? Не смотрите так серьезно, сын мой! Будем, по возможности, брать светлую сторону жизни.

Он позвонил и тоном хозяина приказал подать кофе. Слуга относился к нему с совершеннейшим почтением. В ожидании кофе отец Бенвель напевал что-то и говорил о погоде.

— Вам класть много сахару? — спросил он, когда кофе подали. — Нет? И в мелочах я бы желал, чтобы между нами существовала полная симпатия. Я сам люблю много сахару.

Приготовив с полным вниманием свой кофе и положив в него достаточное количество сахару, он наконец дал обещанное объяснение своему другу. Он сделал это так легко и весело, что даже менее терпеливый человек, чем Пенроз, выслушал бы его с интересом.

III

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ РОМЕЙНУ

— За исключением моих занятий здесь, в библиотеке, — начал отец Бенвель, — и редких интересных разговоров с лордом Лорингом, о которых я сейчас расскажу подробнее, я в этом доме почти такой же чужой, как вы сами, Артур. Когда всерьез задумались над проектом, который я только что изложил вам, я имел честь лично познакомиться с лордом Лорингом. Я узнал также, что он близкий друг Ромейна и пользуется его полным доверием. При этих обстоятельствах его сиятельство являлся тем средством, что позволит нам сблизиться, не возбуждая недоверия, с владельцем аббатства Венж, поэтому мне было поручено близко сойтись с членами здешней семьи. Для того чтобы освободить здесь место для меня, духовнику лорда и леди Лоринг была поручена другая паства в Ирландии. И вот я на его месте! Кстати, не обращайтесь ко мне в присутствии посторонних ни с какими особенными знаками уважения. В доме лорда Лоринга я не провинциальный начальник нашего ордена, а простой подчиненный.

Пенроз смотрел на него с восторгом.

— Это большая жертва с вашей стороны. В вашем сане и в ваши годы!

— Вовсе нет, Артур. В положении начальника часто представляются искушения нашей гордости. Такую перемену я считаю полезным для себя уроком в уничижении. Например, леди Лоринг, как я ясно вижу, не любит меня и не доверяет мне. Кроме того, здесь с некоторого времени гостит одна молодая девушка. Она протестантка, разделяющая все предрассудки, связанные с ее образом мыслей, и бедняжка так тщательно избегает меня, что я еще ни разу не видал ее. Такие уничижения — очень полезное напоминание о слабости человеческой природы для человека, занимающего высокое и важное положение. Кроме того, я встретил на своем пути препятствия, которые способствовали возбуждению моей энергии. Артур, как на вас действуют препятствия?

— Я стараюсь преодолеть их, отец, но часто чувствую, что теряю мужество.

— Странно, — сказал отец Бенвель, — а я чувствую только нетерпение. Какое право имеет препятствие возникать на моем пути? Вот как я смотрю на это. Например, первое, что я услышал по прибытии сюда, было, что Ромейн уехал из Англии. Мое знакомство с ним отодвинулось на неопределенное время, но я не пал духом — я обратился к лорду Лорингу за всеми подробностями, которые мне необходимо было знать о Ромейне и его привычках.

Встретилось другое препятствие: не имея квартиры в доме, я должен был найти предлог быть постоянно здесь, всегда готовый воспользоваться минутами досуга лорда Лоринга для разговоров с ним. Я сел в этой комнате и сказал себе: «Прежде чем опять встану, эти дерзкие препятствия должны быть устранены».

Состояние библиотеки дало мне желанный предлог. Еще до моего ухода мне поручили привести библиотеку в порядок. С этой минуты я прихожу и ухожу, когда мне угодно. Когда у лорда Лоринга возникало желание поговорить, я всегда был тут, чтобы направить разговор в нужное русло. И что же в результате? Как только появится Ромейн, я сразу смогу предоставить вам возможность сблизиться с ним. И все это благодаря тому, что я не выношу препятствий. Не правда ли, это даже смешно?

Но, вероятно, Пенроз был лишен чувства юмора: вместо того, чтобы смеяться, он, казалось, желал знать дальнейшие подробности.

— Каким образом могу я сблизиться с мистером Ромейном? — спросил он.

Отец Бенвель налил себе еще кофе.

— Не желаете ли вы, чтобы я прежде сказал вам, как благодаря обстоятельствам мы можем надеяться на обращение Ромейна? Он молод и холост, у него нет никакого неподходящего знакомства, он романтичен, чувствителен, чрезвычайно образован.

У него нет близких родственников, которые могли бы оказывать на него влияние, и я точно знаю, что его имение никому не отказано. В продолжение последних нескольких лет он весь отдался книгам и собирает материалы для сочинения «О происхождении религий», требующего громадных изысканий. Глубокая печаль или угрызения совести — лорд Лоринг не объяснил, что именно, — серьезно повлияли на его нервную систему, уже расстроенную ночными занятиями. Прибавьте к тому, что теперь он недалеко от нас.

Он недавно вернулся в Лондон и живет один в гостинице. По какой-то причине, не известной мне, он не хочет жить в Венже, где, по моему мнению, человек занимающийся должен бы чувствовать себя лучше всего.

Пенроз начал с интересом прислушиваться.

— Вы были в аббатстве? — спросил он.

— Я недавно был в этой части Йоркшира. Если бы не грустные воспоминания, связанные с развалинами и осквернением святого места, эта поездка была бы весьма приятной. Имение дает, без сомнения, значительный доход?

Я знаю цену доходной части имения, простирающейся на юг за бесплодной местностью, окружающей дом. Возвратимся на минуту к Ромейну и к вашему положению в качестве его компаньона. Он велел прислать книги из Венжа и убедил себя, что усидчивые занятия — единственное средство успокоить его душевную тревогу, от чего бы она ни происходила. По настоянию лорда Лоринга на днях был консилиум…

— Он так болен? — воскликнул Пенроз.

— Да, кажется, — отвечал отец Бенвель. — Лорд Лоринг хранит таинственное молчание о его болезни. Мне удалось узнать от него только одно заключение консилиума: доктора запретили ему заниматься начатым им сочинением. Он слишком упрям, чтобы последовать этому совету. Докторам удалось добиться от него только одной уступки: он согласился немного пощадить себя, взяв себе в помощники секретаря, и поручил лорду Лорингу найти подходящего человека. Его сиятельство посоветовался со мной и даже просил меня принять это дело на себя. Каждому своя сфера деятельности, сын мой! Человек, который примется за обращение Ромейна, должен быть достаточно молод и гибок, чтобы стать его другом и товарищем. Вы, Артур, человек, как раз подходящий для этого, вы будете его секретарем. Как вам нравится подобный план?

— Извините, отец, но мне кажется, я недостоин доверия, оказываемого мне.

— Почему?

— Я боюсь, что не оправдаю вашего высокого мнения обо мне, — сказал он, — если не буду чувствовать, что тружусь над обращением мистера Ромейна ради его собственной души. Как ни праведно подобное дело, но я не могу видеть в возвращении церкви ее собственности достаточной побудительной причины для того, чтобы стараться убедить его переменить веру. Ответственность, возлагаемая вами на меня, настолько серьезна, что, если я не предамся всем сердцем своей задаче, я изнемогу под ее тяжестью. Если, увидев мистера Ромейна, я почувствую к нему влечение, если это влечение будет все усиливаться и я, наконец, полюблю его, как брата, тогда, правда, я могу обещать, что это обращение сделается самой дорогой задачей моей жизни. Но если между нами этой симпатии не будет — простите, что я прямо говорю это, — то умоляю вас передать это дело в другие руки.

Голос его задрожал, и глаза наполнились слезами. Отец Бенвель заметил волнение своего молодого друга и посмотрел на него глазами искусного рыболова, которому кажутся забавными старания живой рыбки освободиться от удочки.

— Хорошо, Артур! — произнес он. — Мне часто приходится встречаться с людьми, слишком много думающими о себе.

Ваша речь так же освежает меня, как жаждущего освежает глоток воды. В то же время мне кажется, что вы создаете препятствия там, где их нет. Я только что упомянул, что вы должны подружиться с Ромейном. Дружба немыслима, если между вами не будет той симпатии, которую вы так хорошо описали. Я сангвиник и уверен, что вы понравитесь друг другу. Подождите, пока увидите его.

В эту минуту отворилась дверь из картинной галереи и лорд Лоринг вошел в библиотеку.

Он быстро осмотрелся, видимо, ища кого-то в комнате. По его лицу промелькнул лучик досады, но снова исчез, когда он поклонился двум иезуитам.

— Извините, — сказал он, глядя на Пенроза. — Это тот господин, который берется помогать мистеру Ромейну?

Отец Бенвель представил своего молодого друга.

— Артур Пенроз, милорд. Я решился пригласить его сегодня сюда на случай, если вы пожелаете задать ему какие-нибудь вопросы.

— Совершенно излишне после вашей рекомендации, — приветливо отвечал лорд Лоринг. — Мистер Пенроз пожаловал как нельзя кстати. Мистер Ромейн посетил нас сегодня, сейчас он в картинной галерее.

Священники переглянулись. Сообщив им о визите Ромейна, лорд Лоринг направился к противоположной двери библиотеки, отворил ее, посмотрел в залу и на лестницу, и снова на его лицо легла тень досады.

— Господа, пойдемте в галерею, — сказал он, — я буду иметь удовольствие представить вас мистеру Ромейну.

Пенроз принял предложение. Отец Бенвель с улыбкой указал на книги, разбросанные вокруг него.

— Если позволите, через минуту я последую за вами, — сказал он.

«Кого искал здесь милорд?» — вот вопрос, вертевшийся в уме отца Бенвеля в то время, когда он расставлял книги на полках и собирал разбросанные по столу бумаги, касавшиеся его римской корреспонденции. У него вошло в привычку подозрительно относиться ко всему, что происходило в его присутствии и чему он не мог найти объяснений. В этом случае он, вероятно, задал бы себе этот вопрос не так спокойно, если бы знал, что в противовес заговору, составленному против Ромейна в библиотеке и имевшему целью его обращение в католическую веру, в картинной галерее составляется другой заговор: женить его.

Рассказ леди Лоринг о разговоре со Стеллой побудил ее мужа провести свой опыт безотлагательно.

— Я сейчас же напишу Ромейну, — сказал он.

— И сегодня же пригласишь его? — спросила леди Лоринг.

— Да. Я скажу, что мне очень хотелось бы посоветоваться с ним насчет одной картины. Следует ли предупреждать Стеллу о его посещении или лучше устроить свидание неожиданно для нее?

— Нет, лучше предупредить, — сказала леди Лоринг. — При ее впечатлительности я боюсь неожиданности для нее. Надо сказать ей только, что Ромейн — оригинал ее портрета и что он, может быть, сегодня придет осмотреть вашу картину, — остальное предоставьте мне.

План леди Лоринг был тотчас приведен в исполнение. В минуту первого волнения Стелла объявила, что не чувствует в себе силы сегодня же встретиться с Ромейном. Успокоившись немного, она уступила убеждениям леди Лоринг и согласилась последовать за ней в галерею.

— Если я войду с вами вместе, — сказала она, — то будет казаться, будто мы сговорились. Этого я не могу перенести. Лучше я зайду одна, будто случайно.

Когда доложили о приезде Ромейна, леди Лоринг, согласившись с предложением своей подруги, пошла в галерею одна. Время шло, а Стелла не показывалась. Очень возможно, что она не решалась войти через главную дверь в галерею и предпочитала проскользнуть через дверь библиотеки, не зная о присутствии там священников. Не найдя ее там, но встретив в библиотеке Пенроза, лорд Лоринг ускорил знакомство младшего из двух иезуитов с Ромейном.

* * *

Собрав свои бумаги, отец Бенвель подошел к высокому стрельчатому окну, освещавшему комнату, и открыл свой ящик для писем, стоящий на маленьком столике в углублении окна. Здесь, он был не виден для выходивших из залы.

Он спрятал свои бумаги в ящик и только успел затворить и запереть его, как услышал шорох осторожно отворяемой двери.

В следующую минуту до его слуха донеслось шуршание платья по ковру. Другой вышел бы из своего убежища, но отец Бенвель остался где был, пока не потерял из виду вошедшую девочку.

Патер с напряженным вниманием смотрел на ее чудесные темные глаза и волосы, на быстро изменяющийся цвет ее щек, на необычайную грацию ее движений. Медленно и с явным волнением подошла она к двери картинной галереи и остановилась, будто боясь отворить ее. Отец Бенвель слышал, как она со вздохом сказала:

— Как мне встретиться с ним?

Затем отошла в сторону, к зеркалу над камином. Отражение ее прелестного лица, казалось, придало ей мужества. Она направилась обратно к двери и отворила ее. Лорд Лоринг, вероятно, был недалеко в эту минуту. Его голос сейчас же раздался в библиотеке:

— Войдите, Стелла, войдите! Здесь новая картина и мой друг, которого я желал бы представить вам и с которым, я надеюсь, вы подружитесь, — мистер Луис Ромейн.

Дверь снова затворилась. Отец Бенвель стоял тихо, как статуя, в своем убежище, опустив голову и погрузившись в мысли. Минуту спустя он снова вернулся к письменному столу. С поспешностью, не свойственной его обычно медлительной натуре, он схватил лист бумаги из ящика и, нахмурившись, написал следующие строки:

«Уже запечатав письмо, я сделал открытие, которое должен сообщить вам, не теряя времени. Я очень боюсь, что нам придется встретиться на нашем пути с женщиной. Но не беспокойтесь, я справлюсь и с этим препятствием, как справлялся с другими. Пока дело продвигается. Пенроз получил первые наставления и сегодня был представлен Ромейну».

И это письмо, так же как предыдущее, он адресовал в Рим.

— Теперь примемся за женщину, — сказал он и отворил дверь в картинную галерею.

IV

ОТЕЦ БЕНВЕЛЬ ПОПАДАЕТ В ЦЕЛЬ

Искусство испытывает неудачи так же, как имеет свои триумфы. Оно не может оградить себя от мелких интересов повседневной жизни. Самое образцовое сочинение, самая лучшая картина напрасно расточают свое влияние на умы, поглощенные пустыми или скрытными заботами. Когда отец Бенвель вошел в картинную галерею, из всех присутствующих только для одного человека картины не составляли вымышленного предлога.

Не подозревая ничего о борьбе противоположных интересов, центром которых он являлся, Ромейн внимательно осматривал картину, послужившую предлогом для его приглашения в дом. Он поклонился Стелле, спокойно созерцая ее красоту, пожал руку Пенрозу, сказав несколько ласковых слов своему будущему секретарю, а затем снова сосредоточил свое внимание на картине, будто Стелла и Пенроз с этой минуты перестали занимать его.

— Будь я на вашем месте, — сказал он лорду Лорингу, — я не купил бы эту картину.

— Почему?

— По-моему, в ней есть серьезный недостаток, характеризующий новейшую английскую школу. Полное отсутствие мысли в передаче сюжета, скрывающееся под искусными техническими уловками кисти. Если вы видели одну из картин этого живописца, вы видели их все. Он изготавливает их, а не рисует.

В ту минуту, когда Ромейн говорил это, отец Бенвель вошел в галерею. При церемонии представления владельцу Венжа он держал себя чрезвычайно вежливо, но немного рассеянно. Его занимала только одна мысль, как увериться в правильности его подозрений относительно Стеллы. Не ожидая представления, он обратился к ней с выражением отеческого интереса и сдержанного скромностью восхищения, которое умел принимать в разговорах с женщинами.

— Могу я спросить, согласны ли вы с мнением мистера Ромейна о картине? — спросил он самым мягким тоном.

Она слышала о нем и знала его положение в доме. Представление, сделанное шепотом леди Лоринг: «Отец Бенвель, душа моя!», было для нее совершенно излишним. Ее антипатия предостерегала ее от этого человека.

— Я не имею оснований быть критиком, — отвечала она с холодной вежливостью. — Я могу только определить, что мне нравится или не нравится.

Этот ответ как нельзя больше соответствовал планам отца Бенвеля. Он отвлек внимание Ромейна от картины и переключил его на Стеллу. Патер воспользовался этим обстоятельством для того, чтобы отметить выражение их лиц, когда они смотрели друг на друга.

— Мне кажется, вы нашли основание для всякой критики, — сказал Ромейн Стелле. — Выражая в разговоре свое мнение о книгах и картинах или развивая его со всеми подробностями в печати, мы, в сущности, говорим только то, что нравится или не нравится лично нам. По моему скромному мнению, эта картина ровно ничего не говорит мне. А вам она что-нибудь говорит?

Он располагающе улыбнулся, задавая ей этот вопрос, ни в голосе, ни в глазах его не заметно было какого-либо волнения. Успокоенный в отношении Ромейна, отец Бенвель посмотрел на Стеллу.

Как ни сдерживала она себя, но ее сердечная тайна отражалась на ее лице. Холодно-спокойное выражение, с которым она слушала патера, мало-помалу исчезло под воздействием голоса Ромейна и его взгляда. Лицо Стеллы не изменилось, но нежная кожа слегка порозовела и приобрела более живой оттенок, будто под влиянием внутренней оживляющей теплоты. В ее глазах и на губах вспыхнул интерес к новой жизни, ее изящная, будто эфирная, фигура незаметно крепла и распускалась, как цветок под воздействием благодатного солнечного луча. Когда она отвечала Ромейну, конечно, соглашаясь с ним, в ее голосе слышалась нежная убедительность, скромно приглашавшая его продолжать смотреть на нее и говорить с ней. Этот голос открыл бы отцу Бенвелю истину, даже если б он не видел ее лица. Чувствуя что его подозрения относительно Стеллы обоснованны, он со скрытой подозрительностью бросил взгляд на леди Лоринг. В честных голубых глазах верного друга Стеллы видна была нескрываемая симпатия к девушке.

Лорд Лоринг, находивший чрезмерно строгим мнение Ромейна и Стеллы, снова принялся за обсуждение сюжета несчастной картины. Леди Лоринг, как всегда, согласилась с мужем. Пока всеобщее внимание было занято таким образом, отец Бенвель заговорил с Пенрозом, бывшим до этого молчаливым слушателем художественного спора.

— Видели ли вы знаменитый портрет Гейнсборо — первой леди Лоринг? — спросил он и, не ожидая ответа, взял Пенроза под руку и подвел его к картине, висевшей в самом конце галереи.

— Как вы находите Ромейна? — спросил отец Бенвель тихим голосом, будто продолжая разговор, но, видимо, с нетерпением ожидая ответа.

— Он заинтересовал меня, — отвечал Пенроз. — Он выглядит таким больным и грустным и так ласково говорил со мной…

— Одним словом, — заметил отец Бенвель, — Ромейн произвел на вас приятное впечатление. Перейдем к следующему. Вы также должны стараться произвести приятное впечатление на Ромейна.

Пенроз вздохнул.

— Как ни стараюсь я понравиться людям, которые нравятся мне, я не всегда преуспеваю в этом, — сказал он. — В Оксфорде мне говорили, что я застенчив, и я боюсь, что, к моему несчастью, эта правда. Я хотел бы быть более общительным.

— Предоставьте это мне, сын мой! Они все еще говорят о картинах?

— Да.

— Я имею еще кое-что сообщить вам. Заметили вы эту молодую девушку?

— Она красавица, но, по-моему, немного холодна. Отец Бенвель улыбнулся.

— Когда вы достигнете моих лет, — сказал он, — вы не будете доверяться наружности женщины. Знаете ли, что я думаю о ней? Она, если хотите, красива, но в то же время опасна.

— Опасна? Кому?

— Это я говорю только вам одному по секрету, Артур. Она влюблена в Ромейна. Подождите минуту! А леди Лоринг — если я только не ошибаюсь в том, что вижу, — знает это и покровительствует ее чувству. Прекрасная Стелла может разрушить все наши надежды, если только нам не удастся помешать их сближению.

Эти слова были сказаны шепотом, серьезно и с волнением, удивившим Пенроза. Хладнокровие его начальника не так-то легко было нарушить.

— Отец, уверены ли вы в том, что говорите? — спросил он.

— Совершенно уверен.., иначе, не стал бы говорить.

— Как вы думаете, мистер Ромейн отвечает взаимностью на ее чувство?

— К счастью, нет еще. Вы должны сначала воспользоваться вашим влиянием на него… Как ее имя? То есть фамилия?

— Эйрикорт. Мисс Стелла Эйрикорт.

— Очень хорошо. Вы должны воспользоваться своим влиянием, когда будете уверены, что действительно имеете его, чтобы отдалить мистера Ромейна от мисс Эйрикорт.

Пенроз, казалось, был в затруднении.

— Я боюсь, что не сумею сделать этого, — ответил он, — но, конечно, в качестве его помощника, я постараюсь, чтобы он занимался как можно больше.

Что бы ни подумал начальник Артура о его ответе, он отнесся к нему с наружной снисходительностью и сказал:

— Это не поможет. Но, получив справки, помните: это все между нами, я, быть может, найду возможность воздвигнуть препятствие на пути этой леди Пенроз с удивлением взглянул на него.

— Справки? — повторил он. — Какие справки?

— Прежде, чем я отвечу вам, скажите мне, сколько, по вашему, лет мисс Эйрикорт?

— Я не знаток в подобного рода вещах. Года двадцать два, а может быть, и двадцать пять…

— Положим, что так. В прежние годы я имел случай ознакомиться с женщинами в исповедальне. Знаете ли, что говорит мне моя опытность?

— Нет, не знаю.

— Когда девушке более двадцати лет, она влюбляется не в первый раз, это я знаю из опыта, — сказал отец Бенвель.

— Если только я найду человека, способного доставить мне необходимые сведения, я смогу сделать весьма важные открытия из прошлой жизни мисс Эйрикорт. Но теперь довольно. Лучше вернемся к нашим друзьям.

V

ОТЕЦ БЕНВЕЛЬ ПРОМАХНУЛСЯ

Группа, стоявшая у картины, послужившей поводом к спору, разошлась. На одном конце галереи леди Лоринг и Стелла шептались, сидя на диване, на другом конце — лорд Лоринг говорил тихо с Ромейном.

— Как вам понравился мистер Пенроз? — спросил лорд.

— Насколько я могу судить по первому впечатлению, он мне понравился. Он, кажется, скромен и умен.

— Вы выглядите больным, Ромейн. Вы опять слышали голос, преследующий вас?

Ромейн отвечал с видимой неохотой:

— Не знаю почему, но все сегодняшнее утро меня преследует боязнь услышать его. Сказать вам правду, я и к вам-то приехал в надежде, что перемена принесет мне облегчение.

— И что же, вы чувствуете себя лучше теперь?

— Да, пока…

— Не указывает ли это, мой друг, на то, что вам была бы полезна большая перемена?

— Не спрашивайте меня об этом, Лоринг! Я несу свое наказание, но ненавижу говорить о нем.

— В таком случае, поговорим о чем-нибудь другом. Как вам нравится мисс Эйрикорт?

— Замечательное лицо: выразительное и привлекательное. Леонардо написал бы с нее благородную головку. Но в ней есть что-то такое… — он остановился, не будучи в состоянии или не желая продолжать.

— Что вам не нравится? — спросил лорд Лоринг.

— Нет, что-то такое, чего я не понимаю. Никак не ожидаешь встретить натянутости в хорошо воспитанной девушке. А между тем, когда она говорила со мной, в ней заметна была принужденность. Может быть, я произвел на нее неблагоприятное впечатление?

Лорд Лоринг засмеялся.

— Если бы это сказал другой человек, а не вы, я бы назвал это аффектацией.

— Почему? — спросил Ромейн резко.

Лорд Лоринг посмотрел на него с неподдельным удивлением.

— Неужели вы и в самом деле думаете, что принадлежите к числу людей, производящих при первом взгляде неприятное впечатление на женщину? Хоть раз в жизни допустите слабость в отношении к себе и найдите другую, более правдоподобную причину для натянутости мисс Эйрикорт.

В первый раз с той минуты, как начался его разговор с другом, Ромейн обернулся к Стелле и совершенно неожиданно поймал ее взгляд, обращенный на него. Женщина помоложе и не обладающая таким характером тотчас бы посмотрела в другую сторону. Благородная голова Стеллы склонилась, и взгляд медленно опускался, пока не остановился на ее длинных, белых руках, сложенных на коленях. Еще мгновение Ромейн пристально смотрел на нее. Он встал и заговорил с лордом Лорингом, понижая голос:

— Вы давно знаете мисс Эйрикорт?

— Она лучший и самый давнишний друг моей жены. Мне кажется, Ромейн, Стелла понравилась бы вам, если бы вы чаще виделись с ней.

Ромейн с молчаливой покорностью наклонил голову в ответ на пророческое замечание лорда Лоринга.

— Посмотрим картины, — сказал он спокойно.

Спускаясь вниз по галерее, он встретился с двумя священнослужителями. Отец Бенвель нашел удобный случай помочь Пенрозу произвести благоприятное впечатление.

— Извините любопытство старого студента, мистер Ромейн, — сказал он с приятной веселостью. — Лорд Лоринг говорил мне, что вы послали в деревню за своими книгами. Вы находите удобным заниматься в лондонской гостинице?

— Это очень спокойная гостиница, — отвечал Ромейн, — и все там знают мои привычки. — Он обратился к Артуру:

— У меня целое отделение и есть комната к вашим услугам. В деревне я жил в одиночестве. В последнее время мой вкус изменился, теперь мне нравится иногда наблюдать уличную жизнь. Хоть мы и будем жить в гостинице, но я смею обещать, что вам не будут мешать, когда вы будете столь добры помогать мне вашим пером.

Не успел Пенроз собраться с ответом, как отец Бенвель сказал:

— Может быть, память моего молодого друга окажется вам столь же полезной, как его перо, мистер Ромейн. Пенроз занимался в библиотеке Ватикана. Если при чтении у вас возникнет надобность в какой-нибудь справке, то он лучше многих знает редкие старинные рукописи по древней истории христианства.

Этот деликатный намек на предполагаемое сочинение «О происхождении религии» произвел желанное действие.

— Мне бы очень хотелось потолковать с вами об этих рукописях, мистер Пенроз, — сказал Ромейн. — Может быть, некоторые копии найдутся и в Британском Музее. Не будет бесцеремонностью с моей стороны, если я спрошу вас, свободны ли вы сегодня до обеда?

— Я вполне к вашим услугам.

— Если вы будете столь добры зайти ко мне в гостиницу через час, то я успею просмотреть свои записи и буду ожидать вас со списком названий и годов. Вот мой адрес.

Сказав это, он подошел к леди Лоринг и Стелле, чтобы проститься с ними.

Отец Бенвель обладал необыкновенным даром предвидения, но и он не был непогрешим. Видя, что Ромейн собирается уходить, и чувствуя, что путь для дальнейшей деятельности Пенроза достаточно подготовлен, он слишком поспешно предположил, что больше не из-за чего оставаться в галерее, а, напротив, можно с пользой использовать время до визита Пенроза в гостиницу, чтобы дать ему несколько мудрых советов, указав, каким образом он может употребить для религиозных целей свой разговор с Ромейном.

Извинившись одной из своих фраз, всегда бывших у него наготове, он вернулся с Пенрозом в библиотеку и таким образом, как сознавался сам впоследствии, сделал один из немногих промахов в своей продолжительной жизни.

Между тем Ромейну не удалось уйти без гостеприимного напоминания со стороны леди Лоринг. Со свойственной женщине страстной преданностью интересам истинной любви она страдала за Стеллу и решила, что такая пустячная причина, как научные занятия, не должна мешать гораздо более важному предприятию: открыть в сердце Ромейна доступ чувству.

— Позавтракайте с нами, — сказала она, когда он собрался протянуть ей руку на прощание.

— Благодарю вас, леди Лоринг, — я никогда не завтракаю.

— В таком случае, приезжайте к нам обедать запросто; завтра и послезавтра мы дома. Когда можно ждать вас?

Ромейн продолжал отказываться.

— Благодарю вас. При моем здоровье я неохотно даю обещания, которые не всегда могу сдержать.

Но леди Лоринг была не менее решительна. Она обратилась за помощью к Стелле.

— Мистер Ромейн под разными предлогами старается отделаться от меня. Попробуй, не удастся ли тебе убедить его.

— Какое влияние могут иметь мои слова?

Тон, которым были сказаны эти слова, поразил Ромейна. Он посмотрел на нее. Ее глаза, остановившиеся на нем, произвели на него странное, обаятельное действие. Она сама не сознавала, как все неподдельное благородство ее характера, все ее глубокие и горячие чувства отразились в эту минуту в ее взоре. Ромейн переменился в лице: он побледнел при новом чувстве, пробудившемся в нем. Леди Лоринг внимательно наблюдала за ним.

— Может быть, вы недостаточно цените свое влияние, Стелла, — произнесла она.

Ее убеждения не действовали на Стеллу.

— Я всего полчаса знакома с мистером Ромейном, — сказала она. — И не настолько тщеславна, чтобы предполагать, что могу произвести приятное впечатление за такое короткое время.

Она другими словами выразила мнение Ромейна о себе, высказанное им лорду Лорингу. Это совпадение поразило его.

— Мы, кажется, начали с того, что неверно истолковали друг друга, мисс Эйрикорт, — произнес он. — Быть может, мы лучше поймем друг друга, если будем иметь удовольствие снова видеться с вами…

Он нерешительно посмотрел на леди Лоринг. Она была не из тех женщин, которые могут упустить удобный случай, не воспользовавшись им.

— Скажем, завтра вечером, — дополнила она начатую им фразу, — в семь часов.

— Завтра, — сказал Ромейн и, подав руку Стелле, вышел из галереи.

Таким образом, заговор, имевший целью его женитьбу, подавал даже большие надежды на успех, нежели заговор, имевший целью обратить его. Но отец Бенвель, тщательно наставлявший Пенроза в соседней комнате, не знал этого.

Часы приносят с собою изменение событий точно так же, как изменение времени. День прошел, наступил вечер, и виды на успех обращения прояснились.

Послушаем, как отец Бенвель рассказывает об этом событии в своем донесении в Рим, написанном в тот же вечер.

"…Я уговорился с Пенрозом, что он зайдет ко мне и расскажет о начале своей деятельности в качестве секретаря Ромейна.

В ту минуту, когда он вошел в комнату, я тотчас же догадался по его расстроенному лицу, что случилось что-то серьезное. Я спросил, не произошли ли неприятности между ним и Ромейном.

Он повторил мой вопрос с удивлением: «Неприятности? Я не в состоянии выразить словами, как искренне мне нравится мистер Ромейн. Я не могу сказать вам, отец, как мне хочется быть полезным ему».

Успокоенный этим ответом, я, конечно, спросил, что случилось. Пенроз отвечал на мой вопрос с явным смущением:

— Я совершенно невольно узнал тайну, знать которую не имел права, — сказал он. — Я скажу вам все, что совесть позволяет мне сказать. Довершите вашу доброту, не приказывайте мне говорить, когда мой долг в отношении душевно измученного человека обязывает меня молчать даже с вами.

Я, конечно, удержался от прямого ответа на это странное обращение.

— Скажите, что можете сказать, — отвечал я, — а там посмотрим.

Он начал рассказывать. Мне, конечно, нет надобности напоминать вам, как в своих планах возращения Венжа мы предполагали воспользоваться теми шансами на успех, которые представлялись нам в странном характере теперешнего владельца поместья. Передавая вам рассказ Пенроза, я сообщу об открытии, которое, осмеливаюсь думать, будет столь же приятно для вас, как было для меня.

Он начал с того, что напомнил мне мои собственные слова о Ромейне:

— Вы упомянули, что слышали от лорда Лоринга, будто Ромейн страдает от какого-то горя или угрызения совести, — сказал Пенроз. — Я знаю, как он страдает, отчего он страдает и с каким благородством покоряется своему горю. Мы сидели вместе за столом, просматривая его заметки и записки, как вдруг рукопись, которую он читал, выпала у него из рук. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он вскочил, закрыл уши руками, будто услышал что-то ужасное. Я побежал к двери, собираясь позвать на помощь. Он остановил меня и слабым, прерывающимся голосом запретил звать кого-либо и делать свидетелем его страданий.

— Это уже не в первый раз, — произнес он, — и скоро пройдет. Если у вас нет сил оставаться со мной, я предлагаю уйти и вернуться, когда я приду в себя.

Мне было так жаль его, что я почувствовал в себе силу остаться. Когда припадок миновал, Ромейн взял меня за руку и поблагодарил.

— Ты отнесся ко мне, как друг, — сказал он, — и я буду относиться к тебе, как к другу. Все равно рано или поздно, — продолжил он, — мне придется открыться, и я намерен сделать это сейчас же.

Он рассказал мне свою грустную историю. Умоляю вас, отец, не заставляйте меня повторять ее! Довольствуйтесь тем, что я вам скажу: она произвела на меня тяжелое впечатление. Утешением, единственной надеждой для него может быть наша религия. Я всем сердцем отдался делу обращения его и в глубине души чувствую, что мои старания увенчаются успехом!

Вот в каком духе и тоне говорил Пенроз. Я не стал настаивать на том, чтобы он открыл мне тайну Ромейна. Она не имела значения для нас. Вы знаете, что преданность делу и энтузиазм Артура искупают его слабохарактерность. Я верю, что его старания увенчаются успехом.

Перейду на минуту к другому предмету. Я уже сообщал вам, что у нас на пути встала женщина. У меня свой взгляд на то, какой методы надо держаться, чтобы устранить подобное препятствие, когда оно определится яснее. Я могу только уверить вас, что, пока это в моих силах, ни этой женщине, никакой другой не удастся завладеть Ромейном".

Закончив этими словами свое донесение, отец Бенвель вернулся к размышлениям о справках, которые намеревался навести о прошлой жизни Стеллы.

Он был убежден, что как ни осторожно он принялся бы за дело, будет неблагоразумно пытаться узнать что-либо от лорда Лоринга или его жены. Если он в свои годы вдруг выкажет интерес к молоденькой протестантке, видимо, избегавшей его, это всех удивит, а удивление может весьма естественно повести к подозрению.

Но в доме лорда Лоринга была еще одна особа, к которой он мог обратиться, — экономка. Живя давно в доме и пользуясь доверием хозяйки, она могла служить источником справок о прекрасной подруге леди Лоринг и, как ревностная католичка, конечно, почувствовала бы себя польщенной вниманием домашнего духовного пастыря.

Отец Бенвель подумал:

— Приняться за экономку будет нелишне.

VI

ПОРЯДОК БЛЮД

Мисс Нотман, занимая должность экономки в доме леди Лоринг, вполне оправдывала свою рекомендацию: «знающей и почтенной особы, преданной всей душой интересам своих хозяев». Ее слабыми сторонами было ношение девичьей косы и заблуждение, что ее стан все еще строен. Главной мыслью ее крохотного разума была мысль о собственном достоинстве. Всякое посягательство в этом отношении на много дней расстраивало ее и вызывало жалобы, с которыми она обращалась к каждому, чьим вниманием ей удавалось завладеть.

В пять часов следующего дня, после представления Ромейну, отец Бенвель сидел за кофе в комнате экономки, по-видимому, чувствуя себя так же свободно, будто знал мисс Нотман с первых дней ее детства. На столе лежало новое прибавление к маленькой библиотеке экономки: несколько благочестивых книг, свидетельствовавших о мерах, к которым он прибегнул с самого начала, чтобы стать в положение, которое занял теперь. Чувство собственного достоинства мисс Нотман было польщено вдвойне. У нее в гостях был священник, а на заглавном листке одной из книг красовался автограф почтенного джентльмена.

— По вкусу ли вам кофе, отец?

— Позвольте еще кусочек сахару.

Мисс Нотман гордилась своею ручкой, оценивая ее как одну из достойных внимания подробностей своей особы. Она взяла щипчики с нежной грацией и положила сахар в чашку, чувствуя юношеское удовольствие, что может удовлетворить прихоти своего знатного гостя.

— Как вы добры, отец, что оказываете мне такую честь, — сказала она тоном шестнадцатилетней девушки, хотя на самом деле ей было уже под шестьдесят.

Отец Бенвель любил принимать различные нравственные личины. В этом случае он принял образ пастырской простоты.

— В этот час, после обеда, я ленивый старик, — сказал он. — Я не отвлекаю вас от домашних обязанностей?

— Я нахожу наслаждение в исполнении своих обязанностей, — отвечала мисс Нотман, — но сегодня они не были для меня так приятны, как всегда: я рада, что закончила все. Даже в моем скромном положении есть свои печали.

Человек, знакомый с характером мисс Нотман, услышав эти слова, сразу переменил бы предмет разговора. Когда она начинала говорить о своем скромном положении, это значило, что она намекает на какую-нибудь обиду и готова со всеми подробностями рассказать о своем горе. Не зная об этой черте ее характера, отец Бенвель впал в роковую ошибку. С вежливым участием он спросил, в чем состояли ее печали.

— О, сэр, вы не можете составить себе понятие о них! — сказала мисс Нотман скромно. — Но в то же время я сочла бы честью для себя узнать ваше мнение по этому поводу — мне так хотелось бы увериться, что вы не осуждаете моего образа действия. Видите ли, на мне лежит вся ответственность по устройству обедов.

А эта обязанность очень тяжела для такой застенчивой особы, как я, особенно, когда к обеду ждут гостей, как сегодня.

— Ждут много гостей, мисс Нотман?

— О, нет! Напротив. Будет всего один мистер Ромейн.

Отец Бенвель остановил чашку на полдороге ко рту. Он сразу совершенно справедливо заключил, что приглашение было сделано Ромейну и принято им после того, как он ушел из картинной галереи. Что целью приглашения было устроить встречу между Ромейном и Стеллой и обставить свидание так, чтобы они быстро смогли бы сблизиться, — было для него так же ясно, как будто ему признались в этом. Если бы он остался в галерее, он знал бы, какие средства были употреблены для того, чтобы побудить такого необщительного человека, как Ромейн, принять приглашение.

«Я сам виноват, что теперь не знаю ничего!» — подумал он с горечью.

— Что с вами? Или кофе нехорош? — с испугом спросила мисс Нотман.

Он торопился узнать далее свою судьбу и отвечал:

— О, нет! Это так, ничего. Прошу вас, продолжайте.

Мисс Нотман стала рассказывать дальше:

— Вот, видите ли, на этот раз леди Лоринг особенно заботилась об обеде. Она сказала: «Лорд Лоринг напомнил мне, что мистер Ромейн очень мало кушает, что ему трудно угодить». Я, конечно, призвала свою опытность на помощь и предложила именно такой обед, который годится для этого случая. Я должна отдать полную справедливость ее сиятельству. Она ничего не имела против самого обеда. Напротив, даже поздравила меня со способностью «быстро соображать», как она выразилась. Но когда мы начали обсуждать порядок блюд… — здесь мисс Нотман остановилась, не закончив фразу, и вздрогнула при тяжелом воспоминании о неприятности, поводом к которой послужил порядок блюд.

Между тем отец Бенвель заметил свою ошибку. Он воспользовался слабостью мисс Нотман и в минуту молчания вставил свой вопрос.

— Извините мое невежество, — сказал он, — мой скудный обед продолжается десять минут и состоит из одного блюда. Я не могу понять, какая может быть разница в мнениях, когда дело идет об обеде всего только для трех человек: лорд и леди Лоринг — два, мистер Ромейн — три. Я кажется, ошибся? Быть может, мисс Эйрикорт четвертая?

— Конечно.

— Прелестная особа, не правда ли, мисс Нотман? Я говорю как человек посторонний, но вы, без сомнения, лучше знаете мисс Эйрикорт.

— Без сомнения, лучше, если я смею так выразиться. Она подруга миледи, и мы часто говорили о мисс Эйрикорт в продолжение моего долголетнего пребывания в этом доме. В подобных случаях ее сиятельство обращается со мной, как со скромным другом. Но когда дело дошло до порядка блюд, она заговорила совершенно иным тоном. Мы, конечно, были согласны насчет супа и рыбы, но относительно следующих блюд наши мнения, так сказать, немного разошлись. Ее сиятельство сказали: «Сначала телятина, а потом котлеты». Я осмелилась заметить, что лучше будет, если телятина, как белое мясо, не будет следовать за тюрбо — белой рыбой. «Ваше сиятельство, — сказала я, — темное мясо доставит приятное разнообразие для глаз, а затем белое мясо приятно напомнит о белой рыбе». Видите ли в чем дело, отец?

— Я вижу, мисс Нотман, что вы мастерица в искусстве, которое недоступно моему пониманию. Мисс Эйрикорт присутствовала при вашем разговоре?

— О, нет! Я бы не согласилась на ее присутствие. Я бы сказала, что она не на своем месте.

— Да, да, понимаю. Мисс Эйрикорт единственная дочь?

— У нее были две сестры, отец Бенвель. Одна из них в монастыре.

— В самом деле?

— А другая умерла.

— Отец и мать, конечно, очень огорчены?

— Извините меня… Без сомнения, мать огорчена. Отец умер уже давно.

— Вот как! Мать прекрасная женщина? Мне кажется, я слышал это.

Мисс Нотман отрицательно покачала головой.

— Я не хотела бы несправедливо отзываться о ком-нибудь, — сказала она, — но, называя ее «прекрасной», вы, как мне кажется, подразумеваете семейные добродетели. Мистрис же Эйрикорт особа очень ветреная.

В большинстве случаев ветреную особу легко вызвать на разговор, и такая особа не особенно ревностно хранит секреты. Отцу Бенвелю открывался путь для наведения необходимых справок.

— Мистрис Эйрикорт живет в Лондоне? — спросил он.

— О, нет! В это время года она обычно гостит у знакомых — переезжает из одного поместья в другое и думает только о том, как бы повеселиться. Нет в ней семейных добродетелей. Она уж, наверное, ничего не знает о порядке блюд! Я забыла сказать вам, что леди Лоринг приняла мое предложение относительно телятины. Так я дошла до конца своего меню, как французы называют это, но здесь ее сиятельство оказалась очень несговорчивой, однако, все равно! Я не стану останавливаться на этом, но спрошу вас, отец, в какой части обеда следует подавать яичницу с устрицами?

Отец Бенвель воспользовался случаем узнать адрес мистрис Эйрикорт.

— Ах, милая мисс Нотман, я не более мистрис Эйрикорт имею понятие о том, когда следует подавать яичницу с устрицами! Для такой женщины, как она, должно быть большим удовольствием наслаждаться без издержек красотами природы — в качестве желанной гостьи. Желал бы я знать, не живет ли она в каком-нибудь имении, где и я бывал.

— Я, право, не знаю, где она теперь — в Англии, Шотландии или Ирландии, — отвечала мисс Нотман совершенно искренне, так что не оставалось сомнения в ее правдивости. — Посоветуйтесь с собственным вкусом, отец. Можно ли без содрогания смотреть на яичницу с устрицами, покушавши желе, крема, мороженого? Поверите ли? Ее сиятельство предложили подать яичницу вместе с сыром. Устрицы после сладкого! Я пока еще — не замужем.

Отец Бенвель, прежде чем покориться своей участи, сделал последнее отчаянное усилие и задал еще один вопрос:

— В этом вы, вероятно, сами виноваты, — прервал он ее с убедительнейшею улыбкой.

Мисс Нотман улыбнулась:

— Вы конфузите меня, — сказала она нежно.

— Я высказываю свое глубокое убеждение, мисс Нотман. Когда смотришь со стороны, право, иной раз становится грустно, видя, сколько женщин, которые могли бы быть ангелами в домашней жизни, предпочитают одиночество. Я знаю, церковь, высоко ценит холостую жизнь. Но даже она допускает исключения. Искреннее уважение удерживает меня от указания на одно из подобных исключений, — здесь он поклонился мисс Нотман. — Другим исключением, мне кажется, должна быть молодая особа, о которой мы только что говорили. Не странно ли, что мисс Эйрикорт до сих пор еще не замужем?..

Западня была искусно поставлена, отец Бенвель мог, наверное, рассчитывать, что мисс Нотман попадется в нее. Но ужасная экономка дошла до нее и вдруг оказалась неспособной сделать и шагу далее.

— Я сама говорила то же самое леди Лоринг, — сказала она.

Пульс отца Бенвеля забился скорее.

— Да? — проговорил он самым нежным, ободряющим тоном.

— Но ее сиятельство не захотели далее продолжать разговор. Они сказали: «Я имею свои причины не распространяться об этом и надеюсь, вы не ожидаете, чтобы я сообщила их вам». Она говорила с доверием, лестным для моего благоразумия, и я это сознаю с благодарностью. Какая разница в тоне, когда речь дошла до яичницы! Я уже сказала, что я не замужем, но будь у меня муж и предложи я ему яичницу с устрицами после пудинга и пирожного, то не удивилась бы, если бы он заметил мне: «Душа моя, ты с ума сошла!» И вдруг, когда я осмелилась сказать, что место яичницы после дичи, ее сиятельство вышли из себя — я же оставалась хладнокровной — и тоном, не только раздраженным, но просто сердитым спросили меня: «Кто здесь хозяйка, мисс Нотман? Я приказываю, чтобы яичницу с устрицами подали вместе с сыром». Из уважения к самой себе я не отвечала. Как христианка я могу простить, но как обиженной дворянке, мне нелегко будет забыть.

Мисс Нотман откинулась на спинку своего кресла с видом мученицы и как будто сожалела, что должна была рассказать о неприятности, постигшей ее. Отец Бенвель, встав, весьма удивил оскорбленную дворянку.

— Неужели вы уже уходите, отец? — спросила она.

— Время быстро летит в вашем обществе, любезная мисс Нотман. У меня есть дело.., я и так опоздал.

Экономка грустно улыбнулась.

— По крайней мере, скажите, что вы не осуждаете моего образа действий в этих тяжелых для меня обстоятельствах.

Отец Бенвель взял ее руку.

— Истинный христианин чувствует оскорбления только затем, чтобы прощать их, — заметил он своим отеческим и наставительным тоном. — Вы доказали мне, мисс Нотман, что вы христианка. Я не потерял вечер. Да благословит вас Господь!

Он пожал ее руку и, озарив светом своей отеческой улыбки, со вздохом простился с ней. Мисс Нотман следила за ним взором, полным восхищения и благоговения.

Отец Бенвель не лишился своего светлого расположения духа, когда скрылся с глаз экономки. Несмотря на все встречавшиеся препятствия, он сделал одно важное открытие. Несомненно, в прошлой жизни Стеллы случилось компрометирующее ее обстоятельство, и, конечно, в нем был замешан мужчина.

«Я не совсем напрасно пожертвовал вечером», — подумал он, поднимаясь по лестнице из комнаты экономки в залу.

VII

ВЛИЯНИЕ СТЕЛЛЫ

Входя в залу, отец Бенвель услышал, что кто-то стучится в парадную дверь. Слуги, казалось, знали, кто стучится, — швейцар впустил лорда Лоринга.

Отец Бенвель подошел к нему и поклонился. Его поклон выражал уважение к лорду Лорингу, но вместе с тем уважение и к самому себе.

— Ваше сиятельство гуляли в парке? — спросил он.

— Нет, ездил по делу, — отвечал лорд Лоринг, — и мне хочется поговорить с вами об этом деле. Если у вас есть несколько свободных минут, пойдемте в библиотеку…

— Несколько дней назад, — начал лорд Лоринг, когда дверь затворилась за ними, — я, кажется, говорил вам, что друзья мои рассуждали со мной о довольно важном деле — об открытии моей картинной галереи для публики.

— Да, я помню, — ответил отец Бенвель. — Ваше сиятельство решились на что-нибудь?

— Да, я решился, как говорят, «не отставать от времени» и последовать примеру других обладателей картинных галерей. Не думайте, что я когда-нибудь сомневался в своей обязанности по силе возможности распространять образовательное влияние искусства. Единственной причиной моего колебания была боязнь, что может что-нибудь случиться с картинами. И теперь я хочу провести опыт, только при известных ограничениях.

— Без сомнения, мудрое решение, — сказал отец Бенвель. — В таком городе, как Лондон, вряд ли было бы возможно открыть двери вашей галереи для каждого прохожего.

— Я рад, что мы сходимся во взглядах, отец Бенвель. В первый раз галерея будет открыта в понедельник. Всякий прилично одетый человек, предъявив свою карточку в книжных магазинах на Бонд-стрит или Реджент-стрит, может получить бесплатный билет для осмотра галереи. Число билетов, конечно, ограниченное, а галерея будет открыта для публики только два раза в неделю. Вы будете в понедельник?

— Конечно. Мои занятия в библиотеке, сами видите, ваше сиятельство, только что начались.

— Мне очень хочется знать, какой успех будет иметь этот опыт, — сказал лорд Лоринг. — Загляните в галерею раза два в день и передайте мне ваши впечатления.

Выразив свое согласие помочь опыту всеми зависящими от него средствами, отец Бенвель медлил и не уходил из библиотеки. Он втайне питал надежду, что в последнюю минуту его пригласят к обеду вместе с Ромейном. Лорд Лоринг взглянул на часы над камином: пора было одеваться к обеду.

Патеру оставалось только одно: понять намек и удалиться.

Пять минут спустя посыльный принес лорду Лорингу письмо, задевавшее интересы отца Бенвеля. Письмо было от Ромейна, он извинялся, что только за час до назначенного времени извещает о невозможности исполнить свое обещание.

«Вчера, — писал он, — у меня опять был припадок, который вы называете галлюцинацией слуха. Чем более приближается час вашего обеда, тем сильнее я начинаю бояться, чтобы то же не повторилось со мной у вас. Пожалейте и простите меня».

Даже добродушный лорд Лоринг, прочтя эти строки, не сразу пожалел его и простил.

— Подобные капризы простительны женщине, — произнес он, — у мужчины же должно быть больше силы воли. Бедная Стелла! А что скажет жена?

Он ходил взад и вперед по библиотеке, представляя себе негодование леди Лоринг и разочарование Стеллы. Но как помочь горю? Придется, приняв на себя последствия, сообщить неприятное известие.

Он только собирался уйти из библиотеки, как явился посетитель. Это был не кто иной, как сам Ромейн.

— Я опередил свою записку? — спросил он поспешно.

Лорд Лоринг показал ему письмо.

— Бросьте ее в огонь, — проговорил Ромейн, — и примите мое извинение в том, что я написал ее. Помните ли вы те счастливые дни, когда вы, бывало, называли меня человеком, подверженным минутным порывам. Эта записка была написана под минутным впечатлением, и вот теперь я являюсь сюда вопреки тому, что написал. Для объяснения моего странного поведения я должен просить вас припомнить все с самого начала. Помните вы день консилиума по поводу моей болезни? Пожалуйста, остановите меня, если я неверно охарактеризую лиц, принимавших участие в нем. Двое из них были доктора медицины, а третий просто врач, ваш друг. Насколько я помню, это он сообщил вам результат консилиума?

— Совершенно верно.

— Первый из двух докторов, — продолжал Ромейн, — приписывал мою болезнь исключительно нервному расстройству и думал, что ее можно вылечить лекарствами. Я говорю, как профан, но, мне кажется, в переводе на простой язык, смысл его слов был именно таков.

— Да, такова была сущность его мнения, — ответил лорд Лоринг, — и сущность его рецептов, которые вы, кажется, разорвали в клочки?

— Так всегда следует поступать с рецептами, в которые не веришь. Когда очередь дошла до второго доктора, он высказал мнение совершенно противоположное. Третий медицинский авторитет, в лице вашего друга, избрал себе середину и сделал заключение консилиума, сблизив взгляды обоих докторов и соединив два противоположных лечения в одно.

Лорд Лоринг заметил, что Ромейн недостаточно почтительно отзывается о заключении консилиума. Но что заключение действительно было таково — этого он отрицать не мог.

— Если я прав, — продолжал Ромейн, — то все остальное не имеет для меня значения. Как я еще тогда сказал вам, мне кажется, что только второй доктор один понял, в чем дело. Можете вы вкратце повторить мне, что он сказал?

— Вы уверены, что это не расстроит вас?

— Напротив, это укрепит во мне надежду.

— Насколько я помню, — произнес лорд Лоринг, — доктор не отрицал влияния тела на душу. Он допускал, что состояние вашей нервной системы, может быть, было одной из причин.., я право не знаю, продолжать ли?

— Моего сознания, что никогда не прощу себе случайного или не случайного убийства этого человека, — докончил Ромейн фразу, начатую другом. — Теперь, прошу вас, продолжайте.

— По мнению доктора, — продолжал лорд Лоринг, — ваша галлюцинация есть следствие болезненного состояния вашей души в ту минуту, когда вы действительно слышали голос во время дуэли. Через нервную систему пережитое впечатление оказало огромное влияние на ваше физическое состояние. Нравственное потрясение и его влияние на вас поддерживаются теми взглядами на произошедшее, от которых вы никак не желаете отказаться. Вот, в общих чертах, что я помню из слов доктора.

— А помните его ответ на вопрос о том, какое лекарство он думает прописать? Болезнь, причина которой коренится в душе, может быть исцелена только средствами, влияющими на нравственное состояние человека.

— Да, я помню его слова, — сказал лорд Лоринг. — В пояснение своей мысли доктор прибавил: появление нового, всепоглощающего интереса в вашей жизни, радикальное изменение вашего образа мыслей, влияние на вас не известной вам прежде личности, встретившейся неожиданно, или совершенно новое место жительства могли бы чрезвычайно благотворно повлиять на вас.

Глаза Ромейна засверкали.

— Совершенно верно! — воскликнул он. — Я вполне ясно помню слова доктора: «Если мой взгляд верен, меня не удивит, когда мне сообщат, что выздоровление, которого мы все так желаем, началось при обстоятельствах самых незначительных: под влиянием чьего-нибудь голоса или чьего-нибудь взгляда». Мнение доктора вспомнилось мне только тогда, когда я уже написал свою глупую извинительную записку. Я не стану рассказывать вам последовавших за этим воспоминаний, чтобы скорее дойти до результата. В первый раз во мне блеснула надежда — слабая надежда, что нашлось одно из влияний, о которых говорил доктор, способное заставить замолчать голос, преследующий меня, это влияние — взгляд.

Если бы Ромейн сказал это леди Лоринг, а не ее мужу, она тотчас бы поняла его. Лорд Лоринг же ждал дальнейшего объяснения.

— Я еще вчера говорил вам, — продолжал Ромейн, — что все утро опасался услышать голос и пришел посмотреть на картины, надеясь немного развлечься. Все время, пока я был в галерее, я не боялся и не слыхал голоса. Но, по возвращении в гостиницу, он снова начал мучить меня, и я с горестью должен признаться, что мистер Пенроз видел мои страдания. Вы и я, мы оба приписывали перерыв перемене обстановки. Теперь я думаю, что мы оба ошибались. В чем состояла перемена? В вас и леди Лоринг я видел двух своих самых старинных друзей. Посещение вашей галереи только возобновило во мне впечатление сотен других подобных посещений. Чьему же влиянию я в самом деле обязан облегчением? Не старайтесь отделаться от моего вопроса, отвечая на него насмешкой над моей болезненной фантазией. Болезненная фантазия превращается в действительность для человека, подобного мне. Припомните слова доктора и вспомните новое лицо, которое я видел в вашем доме! Вспомните взгляд, впервые нашедший дорогу к моему сердцу!

Лорд Лоринг еще раз взглянул на часы над камином. Стрелки указывали час обеда.

— Мисс Эйрикорт? — шепотом спросил он.

— Да, мисс Эйрикорт.

Слуга отворил дверь в библиотеку, и Стелла сама вошла в комнату.

VIII

ПАТЕР ИЛИ ЖЕНЩИНА

Лорд Лоринг отправился одеваться.

— Я вернусь через десять минут, — сказал он, оставляя Ромейна и Стеллу наедине.

Она была одета, как всегда, просто. Белые кружева служили единственным украшением ее серебристо-серого платья. Ее великолепные волосы были уложены в полной красе, без всяких украшений. Даже золотая брошка, придерживаюшая ее кружевную пелеринку, была чрезвычайно проста. Сознание, что она предстает во всей своей красоте перед глазами мужчины со вкусом, вызвало в ней снова некоторую натянутость, которую Ромейн заметил в ту же минуту, как она подала ему руку. Они были одни, и она в первый раз видела его во фраке.

Может быть, женщины не в состоянии верно оценить то, что красиво по форме и цвету, или, может быть, у них нет собственного мнения, когда заговорит мода, но, без сомнения, из тысячи женщин едва ли найдется одна, которой не нравится мрачный и некрасивый парадный костюм мужчины девятнадцатого века. Красивый мужчина, на их взгляд, становится более привлекательным и в пошлом черном фраке и белом галстуке — одежде, совпадающей по цвету с одеждой его слуги, прислуживающего ему за столом. Бросив украдкой взгляд на Ромейна, Стелла потеряла всякое доверие к себе и принялась перебирать фотографии, лежавшие на столе.

Минутное молчание, последовавшее за поклоном, стало невыносимо для нее. Чтобы как-нибудь прервать его, она совершенно невольно высказала последнюю мысль, занимавшую ее, когда она вошла в комнату.

— Мне кажется, что, входя сюда, я слышала свое имя, — сказала она. — Вы говорили обо мне с лордом Лорингом?

Ромейн признался, что они говорили о ней.

Стелла улыбнулась и перевернула лист альбома. Но были ли когда-нибудь картины способны обуздать женское любопытство?

— Конечно, нельзя спросить, что вы говорили? — сорвалось у нее.

Невозможно было отвечать ей правду, не входя в объяснения, которых Ромейн страшился. Он колебался.

Продолжая смотреть альбом, она произнесла:

— Понимаю! Говорили о моих недостатках. — Она остановилась и снова исподтишка взглянула на него. — Если вы укажете мне их, я постараюсь исправиться.

Ромейн почувствовал, что оставалось только высказать правду, умолчав немногое.

— Мы говорили о том, — сказал он, — как на впечатлительного человека может повлиять голос или взгляд…

— О влиянии на меня? — спросила она.

— Нет. О том влиянии, которое вы можете иметь на других.

Она прекрасно знала, что он говорит о себе, но решилась доставить себе удовольствие заставить его признаться в этом.

— Если я обладаю таким влиянием, — сказала она, — то, надеюсь, что это к лучшему?

— Без сомнения, к лучшему.

— Вы говорите с уверенностью, мистер Ромейн. С такой уверенностью, будто убедившись на опыте, а это вряд ли возможно.

Он бы еще нашел возможность избежать прямого ответа, если бы она ограничилась одними словами, но, говоря, она смотрела на него.

— Признаться ли вам, что вы правы? — сказал он. — Я говорил, что испытал это вчера на себе.

Стелла снова сосредоточила свое внимание на фотографиях.

— Это невероятно, — мягко заметила она и, помолчав, спросила:

— Я сказала, что-нибудь такое?

— Нет. Я почувствовал ваше влияние, когда вы взглянули на меня. Если бы не этот взгляд, я не пришел бы сегодня.

Она вдруг захлопнула альбом и немного отодвинулась от Ромейна.

— Надеюсь, — сказала она, — вы не столь плохого мнения обо мне, чтобы думать, что мне приятна лесть.

Ромейн отвечал серьезно, и она тотчас успокоилась:

— Я счел бы дерзостью льстить вам. Если бы вы знали настоящую причину моих колебаний принять приглашение леди Лоринг, если бы я мог признаться вам в тех надеждах, которые привели меня сюда, вы бы почувствовали, что я говорю правду. Я еще не смею сказать вам, что благодарен за такую безделицу, как взгляд, и подожду, пока время не докажет, что некоторые из моих странных фантазий справедливы.

— Фантазии, касающиеся меня, мистер Ромейн?

Не успел он ответить ей, как раздался звонок к обеду. Лорд и леди Лоринг вошли в комнату.

* * *

Обед прошел удачно — за исключением яичницы — и старший слуга, прислуживавший за столом, получил любезное приглашение отдохнуть после трудов в комнате экономки. Подкрепив его рюмкой редкого ликера, мисс Нотман, все еще с прежней горечью чувствовавшая нанесенную ей обиду, решилась спросить, как понравился господам обед? Вообще отзывы оказались удовлетворительными. Что же касается разговора за столом, то слуга сообщил, что он часто прерывался и его главным образом вели лорд и леди Лоринг, а мистер Ромейн и мисс Эйрикорт мало способствовали оживлению вечера. Выслушав это сообщение без особенного интереса, экономка задала другой вопрос, которому, судя по тому, как он был произнесен, она приписывала некоторую важность. Она желала знать, как было принято появление яичницы с устрицами вместе с сыром. Оказалось, что мистер Ромейн и мисс Эйрикорт отказались от нее вовсе, милорд попробовал ее, а затем оставил на тарелке, и одна только миледи скушала свою долю кушанья, поданного не в свое время. Впечатление, произведенное этим, по-видимому, пустым обстоятельством на экономку, поразило слугу: мисс Нотман откинулась на спинку кресла и закрыла глаза с выражением несказанного блаженства. В эту ночь в Лондоне была одна совершенно счастливая женщина. То была.., мисс Нотман.

Перейдем теперь из комнаты экономки в гостиную. Следует сообщить, что после обеда там из-за отсутствия общего разговора увлеклись музыкой.

Леди Лоринг села за фортепьяно и, как и всегда, играла прекрасно. Ромейн и Стелла сидели на другом конце, слушая музыку. Лорд Лоринг ходил безостановочно взад и вперед, чего вообще не случалось с ним в послеобеденные часы. Когда он подошел к роялю, жена позвала его знаком.

— Что это тебе вздумалось ходить? — спросила леди Лоринг шепотом, не переставая играть.

— Мне что-то не по себе.

— Переверни страницу. У тебя желудок расстроен?

— Что с тобой, Аделаида? Что за вопрос?

— Ну, хорошо! Что же с тобой?

Лорд Лоринг посмотрел в сторону, где сидели Стелла и ее собеседник.

— У них дело не так легко продвигается вперед, как я думал, — сказал он.

— Еще бы! Когда ты тут ходишь взад и вперед, мешая им. Сядь сзади меня.

— Что же мне делать?

— Ведь я играю; слушай меня.

— Душа моя, я не понимаю современной немецкой музыки.

— В таком случае, возьми газету.

Газета показалась ему более привлекательной. Лорд Лоринг последовал совету жены.

Предоставленные совершенно самим себе, Ромейн и Стелла оправдали предположения леди Лоринг, что спокойствие ее мужа приведет к желаемому результату. Стелла первая решилась заговорить, скромно понизив голос:

— Вы проводите вечера в одиночестве?

— Нет, не совсем один. В обществе книг.

— Вы больше всего любите это общество?

— Уже много лет мы неразлучны. Если верить докторам, книги плохо заплатили мне за мою неизменную верность. Они расстроили мое здоровье и сделали меня, боюсь, весьма необщительным.

Он, казалось, собирался сказать еще что-то, но подавил свой порыв.

— Почему это мне вздумалось говорить о себе? — заметил он, улыбаясь. — Я не имею такой привычки. Может быть, это еще один результат вашего влияния на меня?

Он задал этот вопрос с напускною веселостью.

Стелла непринужденно ответила ему:

— У меня и в самом деле возникает желание оказывать на вас какое-нибудь влияние, — сказала она серьезно и грустно.

— Почему?

— В таком случае я уговорила бы вас закрыть свои книги и найти себе живого товарища, который помог бы вам вернуть более радостное настроение.

— Я уже сделал это, — сказал Ромейн, — у меня есть новый товарищ — мистер Пенроз.

— Пенроз? — повторила она. — Это — друг — ведь так, кажется? — здешнего патера, которого зовут отцом Бенвелем?

— Да.

— Я не люблю отца Бенвеля.

— Разве это причина, чтобы не любить Пенроза?

— Да, — сказала она смело, — потому что он друг отца Бенвеля.

— Право, вы ошиблись, мисс Эйрикорт. Мистер Пенроз только вчера принялся за свои обязанности секретаря, и я уже имел случай составить себе о нем высокое мнение. Многие после случая, произошедшего со мной, постарались бы найти себе другого секретаря, — прибавил он, говоря больше с самим собой, а не с ней.

При последних словах Стелла взглянула на него с удивлением.

— Вы рассердились на мистера Пенроза? — спросила она невинно. — Неужели вы можете быть резким с человеком, зависящим от вас?

Ромейн улыбнулся.

— Я хотел сказать не то, я подвержен припадкам, внезапным припадкам болезни. Мне досадно, что я встревожил мистера Пенроза подобным припадком, случившимся в его присутствии.

Она подняла глаза на него и снова опустила их.

— Вы не рассердитесь, если я признаюсь вам в одном поступке? — спросила она застенчиво.

— Немыслимо, чтобы я мог рассердиться на вас.

— Мистер Ромейн, мне кажется, и я видела то, что видел ваш секретарь. Я знаю ваши страдания и знаю, с каким терпением вы их переносите.

— Вы видели? — воскликнул он.

— Я видела вас, когда вы взошли с вашим другом на пароход, ехавший из Булони. Вы не заметили меня и, конечно, не подозревали, как мне было жаль вас. А потом, когда вы пошли один и остановились около машины, тогда.., но вы уверены, что не будете думать обо мне хуже, если я вам скажу, что я тогда сделала?

— Нет, нет!

— Ваше лицо испугало меня — описать его невозможно — и я пошла к вашему другу и решилась сказать ему, что он нужен вам. Это было сделано под впечатлением минуты — намерение мое было хорошее.

— Я уверен в этом.

При этих словах лицо его немного затуманилось и выдало мимолетное чувство недоверия. Не спросила ли она, побуждаемая любопытством, его спутника и не был ли он настолько слаб, что под убедительным влиянием ее красоты отвечал на ее расспросы?

— Говорили ли вы с моим другом? — спросил он.

— Я только сказала ему, чтобы он шел к вам, и, кажется, выразила опасение, что вы очень больны. По прибытии в Фолькстон началась суматоха — и даже если бы я хотела еще поговорить с ним, то не было бы возможности.

Ромейну стало стыдно за свои подозрения.

— Вы великодушны, — сказал он серьезно. — Между моими знакомыми не много нашлось бы таких, которые отнеслись бы ко мне так, как вы!

— Не говорите этого, мистер Ромейн! Невозможно найти более внимательного друга, чем джентльмен, который заботился о вас во время переезда. Он теперь с вами в Лондоне?

— Нет.

— Очень жаль. Хотелось, чтобы при нас неотступно находился преданный друг.

Она говорила серьезно. Ромейн со странной боязнью, старался не показать, как на него повлияло проявление ее симпатии. Он ответил легко:

— Вы заходите почти так же далеко, как мой друг, углубившийся теперь в свою газету. Лорд Лоринг заявил мне, что я должен жениться. Я знаю, в нем говорит искреннее желание добра мне, но он не знает, как огорчает меня.

— Чем он вас огорчает?

— Он напоминает мне, что я всю свою жизнь должен прожить одиноким. Могу ли я предложить женщине разделить такое ужасное существование, как мое? Это было бы эгоистично и жестоко, мне пришлось бы поплатиться за то, что позволил своей жене принести такую жертву. Наступит время, когда она раскается, что вышла за меня.

Стелла встала. Ее взгляд остановился на нем с выражением ласкового укора.

— Мне кажется, что вы несправедливы к женщинам, — сказала она мягко. — Может быть, придет время, когда найдется женщина, которая заставит вас переменить мнение.

Она подошла к роялю.

— Ты устала играть, Аделаида? — спросила она ласково, положив руку на плечо леди Лоринг.

— Не споешь ли ты нам, Стелла?

Она отвернулась со вздохом.

— Нет, не могу сегодня, — отвечала она.

Ромейн поспешно простился. Он, казалось, был расстроен и спешил уйти. Лорд Лоринг проводил своего друга до двери.

— Вы расстроены и устали, — сказал он, — вам жаль, что вы оставили свои книги и провели вечер с нами?

Ромейн взглянул на него рассеянно и ответил:

— Право, не знаю еще.

Возвратясь, чтобы передать этот странный ответ жене и Стелле, лорд Лоринг нашел гостиную пустою. С нетерпением желая остаться наедине, дамы ушли наверх.

* * *

— Ну? — спросила леди Лоринг, усевшись с подругой у огня. — Что он сказал?

Стелла повторила только слова Ромейна, сказанные им перед тем, как она встала и ушла.

— Что произошло в его жизни, чтобы признать, что с его стороны было бы жестоко и эгоистично предлагать женщине выйти за него замуж? Это должно быть нечто серьезнее болезни. Если бы он совершил преступление, он не смог бы относиться к себе с большей строгостью. Вы знаете, что это такое?

Леди Лоринг стало неловко.

— Я обещала мужу сохранить это в тайне, — сказала она.

— Конечно, он не сделал ничего унизительного, Аделаида? Я уверена в этом.

— И ты совершенно права. Я понимаю, что он удивил и опечалил тебя, но если бы ты знала причину… — Она остановилась и серьезно посмотрела на Стеллу. — Говорят, — продолжала она потом, — что та любовь, которая медленно растет, долго живет. Твое чувство к Ромейну загорелось вдруг. Уверена ли ты, что сердце твое нераздельно принадлежит человеку, которого ты так мало знаешь?

— Я знаю, что люблю его, — сказала Стелла просто.

— Несмотря на то что тебя он, по-видимому, еще не любит? — спросила леди Лоринг.

— Особенно поэтому. Мне стыдно было бы признаться в этом кому-нибудь, кроме тебя. Излишне говорить об этом. Прощай.

Леди Лоринг дала ей дойти до двери и затем вдруг подозвала ее обратно. Стелла вернулась неохотно и медленно.

— У меня болит голова и сердце, — сказала она. — Мне хочется лечь.

— Я не хочу, чтобы ты ушла, думая, быть может, несправедливо о Ромейне, — сказала леди Лоринг. — И, кроме того, ради собственного счастья ты должна знать, можешь ли когда-нибудь ожидать награды за свою самоотверженную любовь. Пора решить, следует ли тебе снова видеться с Ромейном. Хватит ли у тебя на это силы?

— Да, если я буду убеждена, что это нужно.

— Я была бы совершенно счастлива, если бы знала, что тебе суждено стать его женой, моя милая, — продолжала леди Лоринг, — но я не дальновидна и не могу, как ты, всегда предвидеть последствия. Ты не выдашь меня, Стелла? Из любви к тебе я решаюсь нарушить секрет, доверенный мне. Присядь опять. Я сообщу тебе, в чем состоит несчастье Ромейна.

Она рассказала ужасную историю дуэли и ее последствий.

— Ты сама должна решить, прав Ромейн или нет, — заключила она свой рассказ. — Может ли женщина надеяться только с помощью любви избавить его от страданий? Реши сама.

Стелла отвечала тотчас же:

— Я решилась стать его женой.

Руководствуясь таким же чистым порывом, и Пенроз поставил своей целью посвятить себя делу спасения Ромейна. Фанатик точно так же решился обратить его, как любящая женщина пожертвовать своей жизнью. Теперь им предстояло встретиться на поле битвы. Кто победит? Патер или женщина?

IX

ВИНТЕРФИЛЬД

В памятный понедельник, когда картинная галерея была открыта для публики, лорд Лоринг и отец Бенвель встретились в библиотеке.

— Судя по количеству экипажей у подъезда, — сказал отец Бенвель, — любители искусства явно оценили доброту вашего сиятельства.

— В три часа уже все билеты были розданы, — отвечал лорд Лоринг. — Всем интересно было посмотреть картины, говорили мне книготорговцы. Вы были в галерее?

— Нет еще. Я думал прежде поработать в библиотеке с книгами.

— А я сейчас из галереи, — продолжал лорд Лоринг. — Меня вынудили уйти оттуда замечания некоторых из посетителей. Вы видели великолепные копии с рафаэлевского «Купидона и Психеи»? Все, особенно дамы, считают, что они безвкусны и неприличны. Этого с меня было достаточно. Если вы увидите леди Лоринг и Стеллу, будьте столь добры сообщить им, что я уехал в клуб.

— Дамы хотели посетить галерею?

— Да, хотели посмотреть публику! Я посоветовал им зайти туда перед прогулкой. Войдя в домашних костюмах, они, как хозяйки, обратили бы на себя всеобщее внимание. Очень интересно, удастся ли вам заметить образовательное влияние искусства на посетителей галереи. До свидания.

После ухода лорда Лоринга отец Бенвель позвонил.

— Барыня собирается кататься сегодня в обычное время? — спросил он вошедшего слугу.

Тот ответил утвердительно. Экипаж велели подать в три часа.

В половине третьего отец Бенвель спокойно проскользнул из библиотеки в галерею. Он остановился на полдороге между дверью библиотеки и главным входом, ища не образовательного влияния искусства на публику, а леди Лоринг и Стеллу. Он все еще полагал, что «ветреная» мать Стеллы может послужить источником драгоценных справок о прежней жизни дочери. Первым шагом к достижению этого намерения было открыть настоящее местопребывание мистрис Эйрикорт. Стелле оно, без сомнения, известно, и отец Бенвель небезосновательно надеялся на свою способность заставить молодую девушку служить интересам церкви.

Спустя четверть часа леди Лоринг и Стелла вошли в галерею из библиотеки.

В продолжение нескольких минут отец Бенвель не заводил разговор о предмете, интересовавшем его. Он слишком хорошо знал, с какой охотой одни женщины смотрят на других женщин, и поэтому сам держался немного в стороне. Дамы высказывали свое мнение на предложение посетителей выставить свою красоту и наряд, а отец Бенвель терпеливо ждал их и слушал с покорностью скромного молодого человека. Терпение, как добродетель, часто вознаграждается.

Два джентльмена, по-видимому, с интересом рассматривавшие картины, поравнялись с патером. Со своей обычной вежливостью он отодвинулся, чтобы позволить им взглянуть на картину, которую заслонял собой в эту минуту.

Своим движением он задел Стеллу. Она резко обернулась и вдруг, увидев одного из джентльменов — того, который был выше своего товарища, побледнела и в ту же минуту ушла из галереи.

Леди Лоринг, взглянув в ту сторону, куда смотрела Стелла, сердито нахмурилась и вслед за ней направилась в библиотеку. Мудрый отец Бенвель не последовал за ними, но сосредоточил все свое внимание на господине, появление которого произвело столь странное впечатление.

Это был молодой человек, блондин, с веселым, добродушным лицом и умными голубыми глазами. Таково было первое впечатление незнакомца на отца Бенвеля.

Господин, по-видимому, увидел мисс Эйрикорт в ту же минуту, когда она заметила его, и на его лице также выразилось серьезное волнение.

Он покраснел, и в глазах его отразилось не только удивление, но и отчаяние. Он обратился к своему другу со словами:

— Какая здесь жара! Пойдемте.

— Как же это, Винтерфильд, — возразил друг, — мы не видели и половины выставленных тобою картин.

— Извините меня, но я уйду от вас, — отвечал он. — Я привык к свежему деревенскому воздуху. Мы увидимся вечером. Приходите обедать. Мой адрес, как всегда, гостиница Дервента.

С этими словами он поспешно вышел, бесцеремонно пролагая себе дорогу через толпу, наводнявшую картинную галерею.

Отец Бенвель вернулся в библиотеку. Излишне было теперь заботиться о мистрис Эйрикорт.

«Благодаря картинной галерее лорда Лоринга, — подумал он, — я нашел того, кого искал».

Он взял перо и написал: «Винтерфильд. Гостиница Дервента».

X

ПЕРЕПИСКА ОТЦА БЕНВЕЛЯ

1

Мистеру Битреку. В собственные руки. Конфиденциально.

"Милостивый государь!

Насколько мне известно, вы, занимаясь адвокатурой, иногда помогаете наводить секретные справки, не компрометирующие вашу профессию. Прилагаемое при сем рекомендательное письмо может служить вам удостоверением в том, что я не способен воспользоваться вашей опытностью для целей, которые могли бы бросить тень на вас или меня.

Справки, которые я предлагаю вам навести, относятся к одному джентльмену, по имени Винтерфильд. Он в настоящее время живет в гостинице Дервента и останется там еще неделю. Его поместье находится в северном Девоншире и известно в этой местности под названием Бопарк-Гауза.

Справки, которые мне желательно иметь, относятся к последним четырем-пяти годам — никак не более. Надо увериться, как можно подробнее, не играет ли за этот период времени в жизни мистера Винтерфильда какой-нибудь роли некая молодая особа, мисс Стелла Эйрикорт.

Если да, то мне необходимо знать в подробности все, касающееся этого обстоятельства.

Вот в чем заключается просьба, с которой я обращаюсь к вам. Каковы бы ни были известия, мне необходимо, чтобы я вполне мог верить их справедливости.

Письма ко мне потрудитесь адресовать на имя моего знакомого, адрес которого прилагаю.

Прошу вас принять, ввиду необходимой спешности наведения справок, прилагаемую сумму на первоначальные издержки и остаюсь готовый к услугам Амвросий Бенвель".

2

Секретарю общества Иисуса в Риме

"Прилагаю расписку в получении сумм, присланных мне с последним письмом. Некоторая часть их истрачена на предварительные справки, которые, я надеюсь, дадут мне возможность сделать Ромейна недосягаемым для ухаживаний женщины, добивающейся замужества с ним.

Вы пишете мне, что наши преподобные отцы, собравшись на совещание по делу об аббатстве Венж, выразили желание услышать о положительных мерах по обращению Ромейна. Я, к счастью, как вы увидите из нижеследующих строк, в состоянии удовлетворить их желание.

Вчера я зашел в гостиницу, где живет Ромейн, чтобы сделать ему один из редких визитов, с помощью которых поддерживается наше знакомство. Ромейна не было дома, и Пенроз также уехал с ним. К счастью, как оказалось впоследствии, я несколько дней не видал Пенроза и не слыхал о нем, но мне хотелось лично убедиться, насколько ему удалось приобрести доверие своего патрона. Я сказал, что подожду. Слуга, знающий меня, провел меня в приемную Ромейна.

Это — крошечная комнатка, точно шкаф. Освещена она небольшим окошечком с матовым стеклом, выходящим в коридор, из-за отсутствия камина приток воздуха поступает из вентилятора во второй двери, ведущей в кабинет Ромейна. Осмотревшись, я вошел в кабинет и увидел, что за кабинетом следует столовая и две спальни, и эти комнаты отделены дверями в конце коридора от прочих частей гостиницы. Я сообщаю вам эти подробности для того, чтобы вы могли понять последующие события.

Я вернулся в приемную, не забыв, конечно, запереть дверь в коридор.

Прошло около часу, прежде чем я услышал шаги в коридоре. Дверь в кабинет отворилась и до меня донеслись голоса. Я узнал Ромейна, Пенроза и лорда Лоринга.

По первым словам, которыми они обменялись, я узнал, что Ромейн и его секретарь встретили лорда Лоринга на улице у дверей гостиницы. Все трое вошли в дом вместе, и, вероятно, слуга, впустивший меня, не видал их. Как бы то ни было, но я очутился забытым в приемной.

Следовало ли мне слушать, в качестве незваного гостя, вошедшего без доклада, разговор, может быть, не предназначенный для постороннего? А с другой стороны, как возможно было предотвратить это, когда голоса доносились до меня через вентилятор вместе с воздухом, которым я дышал? Если наши преподобные отцы найдут, что я заслуживаю порицания, то я покорюсь всякому взысканию, которого достоин с точки зрения их строгой нравственности. В то же время я прошу позволения повторить интересную часть разговора, который я помню почти слово в слово.

Его сиятельству, как первому лицу на ступени общественной жизни, подобает первое место. Он сказал:

— Уже более недели, Ромейн, о вас нет ни слуху ни духу. Отчего вы не показывались?

Здесь, судя по дошедшим до меня звукам, Пенроз встал и вышел из комнаты. Лорд Лоринг продолжал:

— Теперь, когда мы одни, я могу говорить с вами прямо. Вы, кажется, отлично сошлись со Стеллой в тот вечер, когда обедали у нас. Вы не забыли, что говорили мне о ее влиянии на вас? Или вы уже изменили свое мнение и поэтому не приходили к нам?

Ромейн отвечал.

— Мое мнение не изменилось. Я так же твердо, как когда-нибудь, верю в то, что сказал вам о мисс Эйрикорт.

Его сиятельство, весьма естественно, возражал:

— Почему вы в таком случае отдаляетесь от хорошего влияния? К чему подвергаться опасности нового припадка, если есть возможность предотвратить его?

— У меня опять был припадок.

— Который, как вы сами верите, можно было бы предупредить! Вы удивляете меня.

Прошло несколько минут, прежде чем Ромейн ответил с некоторой таинственностью:

— Вы знаете старое правило, друг мой — из двух зол выбирай меньшее. Я переношу свои страдания как одно из двух зол, и притом как меньшее.

Лорду Лорингу стало ясно, что до больного места надо касаться осторожно. Он сказал шутливо:

— Уж не Стелла ли второе зло?

— Конечно, нет.

— Что же?

Ромейн отвечал почти сердито:

— Моя собственная слабость и мой эгоизм! Это недостатки, которые я должен победить, если не хочу стать бездушным человеком. Вот худшее из зол. Я уважаю мисс Эйрикорт и восхищаюсь ею — думаю, что между тысячью женщин не найдется ни одной, подобной ей, но не уговаривайте меня снова увидеться с ней! Где Пенроз? Поговорим о чем-нибудь другом.

Не могу сказать, огорчился или обиделся лорд Лоринг этой безумной речи, я слышал только, как он стал прощаться, говоря:

— Я не ожидал этого, Ромейн. Следующий раз, когда встретимся, мы поговорим о другом.

Дверь в кабинет отворилась и снова закрылась. Ромейн остался один.

По-видимому, он вовсе не желал одиночества в эту минуту. Я слышал, как он позвал Пенроза и как тот ответил:

— Я нужен вам?

Ромейн отвечал:

— Один Бог знает, как мне нужен друг, а другого друга, кроме вас, у меня нет вблизи. Майор Гайнд уехал, а лорд Лоринг обиделся на меня.

Пенроз спросил почему.

Ромейн дал ему необходимое объяснение. Как духовное лицо, пишущее духовным лицам, я обхожу молчанием подробности, не интересные для нас. Сущность сказанного им следующая: мисс Эйрикорт произвела на него впечатление, какого не производила на него ни одна женщина. Если бы он чаще виделся с нею, это могло бы кончиться тем — прошу вашего извинения за то, что употреблю его смешное выражение, — что он «влюбится в нее». В этом душевном или физическом настроении, как бы его ни определяли, вероятно, он был бы не в состоянии сдерживать себя так, как сдерживал до сих пор. Если бы она согласилась посвятить ему свою жизнь, он, может быть, принял бы жестокую жертву. Но лучше, чем решиться на это, ради нее же самой, будет избегать ее — все равно, что бы ему ни пришлось из-за этого выстрадать или с кем бы ни пришлось разойтись.

Представьте себе человека вне стен сумасшедшего дома, рассуждающего таким образом. Признаться ли вам, почтенные собратья, на какую мысль навела меня его исповедь. Слушая Ромейна, я почувствовал благодарность к знаменитому собору, который окончательно воспретил женитьбу священникам католической церкви. Иначе слабость, унижающая Ромейна, лишила бы и нас нравственной силы и священники могли бы сделаться орудием в руках женщин.

Но вам, вероятно, желательно узнать, как поступил Пенроз в этом случае. Я должен вам сказать, что в первую минуту он поразил меня.

Вместо того чтобы воспользоваться случаем и советовать Ромейну искать утешения в религии, Пенроз стал уговаривать его еще раз обдумать свое решение. Вся слабость характера бедного Артура высказалась в его следующих словах.

Он сказал Ромейну:

— Может быть, мне не следовало бы говорить с вами так откровенно, но вы так великодушно открылись мне — вы были так добры и внимательны ко мне, — что участие, которое я принимаю в вас, придает мне смелость. Уверены ли вы, что такая радикальная перемена в вашей жизни, как женитьба, не поведет к совершенному избавлению от вашей болезни? Если это возможно, то разве ошибочно было бы предположить, что доброе влияние вашей жены могло бы сделать ваш брак счастливым? Я не могу брать на себя смелость давать вам советы по этому поводу. Уверены ли вы, что достаточно обдумали такое серьезное дело?

Успокойтесь, ваше высокопреподобие! Ответ Ромейна поправил все дело.

Он сказал:

— Я размышлял об этом до тех пор, пока не мог уже думать больше. Я верю, что эта прелестная женщина может избавить меня от моего мучения. Но может ли она избавить меня от угрызений совести, вечно преследующих меня? Я чувствую то, что должен чувствовать убийца. Отняв жизнь у другого человека, человека, даже не оскорбившего меня, я совершил грех, за который нет ни искупления, ни прощения. Может чье-нибудь влияние заставить меня забыть это? Нет, довольно об этом — довольно. Лучше поищем забвения в книгах.

Эти слова подействовали на Пенроза должным образом. Теперь — я понимаю его колебание — он чувствовал, что может честно высказаться. Его усердие даже больше чем уравновесило его слабость, как вы сами сейчас увидите.

Он говорил громко и положительно, когда голос его донесся до меня.

— Нет! — заговорил он быстро. — Ваше спасение не в книгах и не в сухих религиозных обрядах, называющихся протестантизмом. Дорогой мистер Ромейн, вы можете снова найти мир, который считаете потерянным навеки, в божественной мудрости и сострадании святой католической церкви. Вот лекарство от всех наших страданий! Вот новая жизнь, которая сделает вас счастливым человеком!

Я повторяю его слова только для того, чтобы показать вам, что его энтузиазму можно доверять, раз он возбужден. Он говорил со своим красноречивым убеждением, приводя необходимые доводы с силой и чувством, подобных которым мне редко случалось слышать. Молчание Ромейна свидетельствовало, что речь Пенроза произвела впечатление. Он не из тех людей, которые стали бы слушать рассуждения спокойно, если думают, что могут опровергнуть их.

То, что я слышал, было достаточным для того, чтобы убедиться, что Пенроз действительно начал благое дело. Я тихонько вышел из приемной и ушел из гостиницы.

Так как сегодня воскресенье, то я не пропущу почту, если закончу письмо теперь. Я сейчас послал Пенрозу приглашение прийти ко мне, как только это будет возможно. Может быть, до отхода поезда найдутся еще известия, которые надо будет сообщить вам".

Понедельник

"Есть еще известия. Пенроз только что ушел от меня.

Конечно, он начал с того, что рассказал мне то, что я знал и без него. Он, как всегда, скромно отозвался о своих надеждах. Но ему удалось уговорить Ромейна прервать на несколько дней свои занятия историей и переключить свое внимание на книги, которые мы обыкновенно советуем читать в таких случаях тем, кого желаем убедить. Это, без сомнения, уже большой шаг вперед.

Но это еще не все. Ромейн положительно помогает нам — он окончательно решил освободиться от влияния мисс Эйрикорт! Через час он и Пенроз уедут из Лондона. Куда они едут — это хранится в глубокой тайне. Все письма, адресованные Ромейну, будут отправляться к его банкиру.

Причину этого внезапного решения надо приписать леди Лоринг, которая пожаловала вчера в гостиницу и имела свидание наедине с Ромейном. Она, без сомнения, желала поколебать его решение и побудить его снова подвергнуться очарованию мисс Эйрикорт. Какие убедительные доводы она употребляла, конечно, не известно мне. Пенроз видел Ромейна тотчас после визита ее сиятельства и говорит, что нашел его в большом волнении. Я вполне понимаю это. Его решение бежать тайно — его отъезд именно бегство — свидетельствует о впечатлении, произведенном на него, и опасности, которой мы избежали, по крайней мере на время.

Да! Я говорю: «по крайней мере на время». Пусть наши достопочтенные отцы не думают, что деньги, употребленные на мои тайные справки, брошены на ветер. Когда дело идет об этих презренных любовных делах, женщин не останавливают ни неблагоприятные обстоятельства, ни страх поражения. Ромейн уехал из Лондона, боясь собственной слабости, мы не должны забывать этого. Еще может наступить день, когда между нами и нашим поражением будет стоять только знание событий из жизни мисс Эйрикорт.

Пока это все, что я хотел сообщить вам".

XI

СТЕЛЛА ОСТАЕТСЯ ВЕРНА СЕБЕ

Два дня спустя, после того как отец Бенвель отправил письмо в Рим, леди Лоринг вошла в кабинет своего мужа и спросила, не имеет ли он известий о Ромейне.

Лорд Лоринг покачал головой.

— Как я уже сказал тебе, — ответил он, — хозяин гостиницы ничего не смог мне сообщить. Я сам сегодня был у банкира и видел его. Он предложил мне переслать мои письма, но ничего больше сделать не мог. Впредь, до нового распоряжения, ему положительно запрещено сообщать кому бы то ни было адрес Ромейна. Как приняла это известие Стелла?

— Как нельзя хуже, — отвечала леди Лоринг. — Молча.

— Даже тебе не сказала ни слова?

— Ни слова.

В эту минуту слуга прервал их, докладывая о приходе гостя и подавая карточку. Лорд Лоринг с удивлением взглянул на нее и передал жене карточку, на которой карандашом были написаны имя майора Гайнда и следующие слова: "по делу, касающемуся «мистера Ромейна».

— Просите скорее! — воскликнула леди Лоринг.

Лорд Лоринг остановил ее:

— Душа моя! Не лучше ли мне одному повидаться с этим господином?

— Конечно, нет, если только ты не хочешь заставить меня решиться на весьма предосудительный поступок! Если ты отошлешь меня, я стану подслушивать у дверей.

Майор Гайнд вошел и был представлен леди Лоринг. После обычных извинений он сказал:

— Вчера вечером я вернулся в Лондон специально для того, чтобы видеть Ромейна по весьма важному делу. Не узнав его настоящего адреса в гостинице, я надеялся, что ваше сиятельство будет в состоянии указать мне местопребывание моего друга.

— К своему величайшему прискорбию, я знаю не больше вас, — ответил лорд Лоринг. — Настоящее место жительства известно только его банкиру, и никому больше. Я дам вам адрес банкирской конторы, если вы желаете писать вашему другу.

Майор Гайнд колебался.

— Я не знаю, следует ли писать ему при данных обстоятельствах.

Леди Лоринг не могла молчать дольше.

— А нам вы не можете сообщить, в чем состоят эти обстоятельства? — спросила она. — Я почти такой же старинный друг мистера Ромейна, как мой муж, и принимаю в нем живое участие.

Майор Гайнд был по-видимому в затруднении.

— Я не знаю, как отвечать вашему сиятельству, не вызывая грустных воспоминаний… — произнес он.

Леди Лоринг прервала извинения майора вопросом:

— Вы говорите о дуэли?

Лорд Лоринг вмешался в разговор.

— Я должен сказать вам, майор Гайнд, что леди Лоринг известно так же хорошо, как мне, все случившееся в Булони, а также плачевные последствия этого происшествия. Если, несмотря на это, вам угодно будет говорить со мной наедине, то я попрошу вас в соседнюю комнату.

Замешательство майора Гайнда исчезло.

— После того что вы сказали мне, — начал он, — я надеюсь, что леди Лоринг не откажется помочь мне своим советом. Вам обоим известно, что в роковой дуэли Ромейн убил сына французского генерала, вызвавшего его. По возвращении в Англию, мы слышали, что генерал и его семья были вынуждены уехать из Булони, вследствие денежных затруднений. Ромейн, вопреки моему совету, написал доктору, присутствовавшему при дуэли, прося его открыть местопребывание генерала и выражая желание помочь его семье под видом неизвестного друга. Побудительной причиной, по его собственным словам, было «хотя бы в незначительной степени вознаградить тех людей, которые из-за меня перенесли столько горя».

В то время мне казалось, что он поторопился, и письмо, полученное мною вчера от доктора, подтверждает мое мнение. Не угодно ли вам будет прочесть его, леди Лоринг?

Он подал письмо. Его содержание было следующим:

"Милостивый государь!

Наконец-то я в состоянии дать определенный ответ на письмо мистера Ромейна, благодаря любезной помощи французского консула в Лондоне, к которому я обратился, когда все другие меры, принятые мною, оказались недействительными.

Неделю назад генерал умер. Из обстоятельств, связанных с расходами по погребению, французский консул узнал, что генерал скрылся от своих кредиторов не в Париже, как думали, а в Лондоне. Адрес его семьи: №10, Кемп-Гилл, Элингтон. Я должен еще прибавить, что, по весьма понятным причинам, генерал жил в Лондоне под вымышленным именем Марильяк. Следовательно, отыскивая его вдову, надо спрашивать мадам Марильяк.

Вас, может быть, удивит, что я пишу все это вам, а не мистеру Ромейну. Вы сейчас увидите причину.

Я был знаком с генералом — как вам известно — в такое время, когда еще не знал об обществе, которое он посещал, и о печальных заблуждениях, в которые он впал благодаря своей страсти к игре. О его жене и детях я положительно ничего не знаю и не могу сказать, сумели ли они охранить себя от вредного влияния главы семейства или пали низко под влиянием бедности и дурных примеров. По крайней мере, нельзя определенно сказать, достойны ли они забот мистера Ромейна? Как честный человек, я по совести не могу, чувствуя в себе сомнение, рекомендовать семью хотя бы косвенно мистеру Ромейну. После этого предупреждения предоставляю вам поступить, как заблагорассудится".

Лорд Лоринг возвратил письмо майору Гайнду.

— Я согласен с вами: более чем сомнительно, следует ли сообщить это известие Ромейну.

Леди Лоринг не вполне разделяла мнение мужа.

— Если существует сомнение относительно этих людей, — сказала она, — то следует разузнать, какой репутацией они пользуются в околотке. На вашем месте, майор Гайнд, я обратилась бы к хозяину дома, где они живут, или к торговцам, с которыми имеют дело.

— Мне надо сегодня же уехать из Лондона, — отвечал майор, — но по возвращении я, конечно, последую вашему совету.

— И дадите нам знать о результате?

— С величайшим удовольствием.

Майор Гайнд простился.

— Ты будешь виновата, если майор даром потеряет время, — сказал лорд Лоринг.

— Не думаю, — отвечала леди Лоринг.

Она встала и хотела выйти из комнаты.

— Ты собираешься куда-нибудь? — спросил ее муж.

— Нет. Иду наверх, к Стелле.

Леди Лоринг застала мисс Эйрикорт в ее комнате. Маленький портрет Ромейна, нарисованный ею по памяти, лежал перед ней на столе. Она вся погрузилась в созерцание его.

— Что же говорит тебе этот портрет, Стелла?

— То же самое, что я знала прежде. В этом лице нет ни лукавства, ни жестокости…

— И это открытие удовлетворяет тебя? Я начинаю презирать Ромейна за то, что он прячется от нас. Ты сможешь извинить его?

Стелла заперла портрет в несессер.

— Я могу подождать, — сказала она спокойно.

Это выражение терпения, казалось, выводило леди Лоринг из себя.

— Что с тобой сегодня утром происходит? — спросила она. — Ты еще скрытнее, чем всегда.

— Нет, Аделаида, я только расстроена. Я не могу забыть, что встретилась с Винтерфильдом. Я чувствую, что над моей головой нависло какое-то несчастье.

— Не упоминай об этом негодяе! — воскликнула леди. — Мне надо сообщить тебе кое-что о Ромейне. Ты совсем погрузилась в свои мрачные предчувствия или можешь еще выслушать меня?

Лицо Стеллы преобразилось. Леди Лоринг подробно описала свидание с майором Гайндом, оживляя свой рассказ описанием манер и наружности майора.

— Он и лорд Лоринг убеждены, что, раз дав денег этим иностранцам, Ромейн не будет иметь покоя от них.

Письмо не следует показывать, пока не будет известно что-нибудь более положительное.

— Я бы желала иметь это письмо! — воскликнула Стелла.

— Вы передали бы его Ромейну?

— Сию же минуту! Не все ли равно, достойны эти бедняки его щедрости или нет? Если это возвратит ему спокойствие, то кому какое дело, стоят ли они его помощи? Они даже не должны знать, кто будет помогать им, — Ромейн будет для них неизвестным благодетелем.

Нам надо думать о нем, а не о них: его душевный мир — все; их заслуги — ничто. По моему мнению, жестоко сохранять в тайне от него полученное известие. Почему ты не взяла письмо у майора?

— Успокойся, Стелла. По возвращении в Лондон майор наведет справки о вдове и детях.

— «По возвращении»! — повторила Стелла с негодованием.

— Кто знает, что придется выстрадать беднякам в это время и что почувствует Ромейн, услышав когда-нибудь о их страданиях. Повтори мне адрес. Ты сказала, это где-то в Элингтоне?

— Зачем тебе знать адрес? — спросила леди Лоринг. — Неужели ты хочешь написать Ромейну?

— Я подумаю, прежде чем решусь на что-нибудь. Если ты не доверяешь моему благоразумию, то лучше прямо скажи об этом.

Она говорила резко. В тоне, которым ей ответила леди Лоринг, также звучала нотка нетерпения.

— Делай как хочешь! Не буду вмешиваться в твои дела!

Ее неудачный визит к Ромейну явился предметом спора между подругами, и теперь она намекала на это.

— Ты получишь адрес, — величественно объявила миледи и, написав его на клочке бумаги, вышла из комнаты.

Легко выходившая из себя леди Лоринг так же скоро успокаивалась. Злопамятность, этот самый мелочный из пороков, была чужда ей. Через пять минут она уже раскаивалась в своей вспышке, а потом, подождав еще пять минут на тот случай, если б Стелла первая пришла искать примирения, и видя, что ее ожидания напрасны, она задала себе вопрос:

— Не обидела ли я ее в самом деле?

В следующую минуту она направилась в комнату Стеллы, но Стеллы там не было.

Леди Лоринг позвонила.

— Где мисс Эйрикорт?

— Они ушли со двора, миледи.

— Мисс Эйрикорт ничего не приказала передать мне?

— Нет, миледи. Они очень спешили.

Леди Лоринг сразу догадалась, что Стелла решилась принять дело о семье генерала в свои руки.

Можно ли было предвидеть, к чему могло повести такое необдуманное решение?

После колебаний, размышлений и новых колебаний леди Лоринг не могла сдержать своего беспокойства. Она не только решила последовать за Стеллой, но, будучи под влиянием нервного возбуждения, взяла с собой слугу на случай надобности.

XII

СЕМЕЙСТВО ГЕНЕРАЛА

Не всегда отличавшаяся сообразительностью, леди Лоринг на этот раз не ошиблась. Стелла остановила первый попавшийся ей кеб и приказала извозчику ехать в Кемп-Гилл, Элингтон.

При виде бедной, узкой улицы, заканчивавшейся тупиком и заполненной грязными детьми, ссорившимися за игрой, мужество Стеллы на минуту поколебалось. Даже извозчик, высадив ее у въезда на улицу, сказал, что молодой леди не безопасно одной посещать такое место. Стелла подумала о Ромейне. Твердая уверенность в том, что она помогает ему в благом деле, которое казалось ему вместе с тем делом искупления, оживила ее храбрость. Она смело подошла к отворенной двери дома №10 и постучалась.

На лестнице, поднимавшейся из темного пространства, пропитанного запахом кухни, показалось грязное лицо безобразной старухи с всклокоченными седыми волосами.

— Чего вам? — спросила, высунувшись до половины, эта ведьма лондонских вертепов.

— Здесь живет мадам Марильяк? — спросила Стелла.

— Иностранка-то?

— Да.

— На втором этаже.

Сообщив это, верхняя половина ведьмы снова ушла в землю и исчезла. Стелла, подобрав юбки, стала впервые в жизни взбираться по грязной лестнице.

Хриплые голоса, брань и грубый хохот за запертой дверью первого этажа заставили ее поспешить взобраться на лестницу, ведущую вверх. Здесь было лучше, по крайней мере тихо. Стоя на площадке, она постучала. Нежный голос ответил по-французски «entrez», но затем тотчас повторил по-английски: «Войдите».

Стелла отворила дверь.

Бедно меблированная комната была чрезвычайно чиста. Над постелью на стене висел маленький образок Божией Матери, украшенный венком из поблекших искусственных цветов. У круглого столика сидели две женщины в черных платьях из грубой материи и работали над каким-то вышиванием. Старшая из них встала, когда посетительница вошла в комнату. Тонкие, пропорциональные черты ее изнуренного и усталого лица все еще носили отпечаток прежней красоты. Ее темные глаза остановились на Стелле с выражением жалобной просьбы.

— Вы пришли за работой, сударыня? — спросила она по-английски с иностранным акцентом. — Извините меня, прошу вас, я еще не кончила ее.

Вторая женщина вдруг подняла глаза от работы.

Она также поблекла и была худа, но глаза ее блестели и движения сохранили девичью гибкость. С первого взгляда можно было догадаться по ее сходству со старшей женщиной о их родстве.

— Это я виновата! — воскликнула она страстно по-французски. — Я устала, была голодна и проспала дольше, чем следовало. Матушке не хотелось будить меня и заставлять приниматься за работу. Я презренная эгоистка, а матушка — святая!

Она подавила слезы, выступившие у нее на глазах, и гордо, поспешно принялась за работу.

Как только представилась возможность говорить, Стелла, стараясь успокоить женщин, произнесла:

— Я совсем ничего не знаю о работе, — сказала она по-французски, чтобы быть лучше понятой. — Откровенно говоря, я пришла сюда, чтобы немного помочь вам, мадам Марильяк, если вы позволите.

— Принесли милостыню? — спросила дочь, снова мрачно подняв глаза от иголки.

— Нет, участие, — мягко отвечала Стелла.

Девушка снова принялась за работу.

— Извините меня, — сказала она, — и я со временем научусь покоряться судьбе.

Тихая страдалица-мать подала Стелле стул.

— У вас прекрасное, доброе лицо, мисс, — сказала она, — и я уверена, что вы извините мою бедняжку дочь. Я еще помню то время, когда и сама была так же вспыльчива, как она. Позвольте спросить, от кого вы узнали о нас?

— Извините меня, но я не могу ответить вам на этот вопрос, — сказала Стелла.

Мать ничего не ответила, дочь же спросила резко:

— Почему?

Стелла обратилась с ответом к матери.

— Я пришла к вам от одного господина, который желает помочь вам, но не желает, чтобы называли его имя.

Поблекшее лицо вдовы вдруг просияло.

— Неужели брат мой, услышав о смерти генерала, простил мне, наконец, мое замужество? — воскликнула она.

— Нет! Нет! — прервала ее Стелла. — Я не стану вводить вас в заблуждение. Лицо, представителем которого я являюсь, не родственник вам.

Несмотря на это заявление, бедная женщина никак не хотела расставаться с надеждой, пробудившейся в ней.

— Может быть, имя, под которым вы знаете меня, заставляет вас сомневаться, — поспешно прибавила она. — Мой покойный муж принял нашу теперешнюю фамилию, переселившись сюда. Может быть, если я скажу вам…

Дочь остановила ее.

— Матушка, предоставьте это мне.

Вдова покорно вздохнула и принялась за работу.

— Достаточно будет и нашей теперешней фамилии Марильяк, — сказала девушка, обращаясь к Стелле, — пока мы не познакомимся поближе. Вы, конечно, хорошо знаете лицо, представительницей которого служите?

— Конечно, иначе меня не было бы здесь.

— В таком случае вам известны все семейные обстоятельства этого лица и вы, конечно, можете сказать, французы его родственники или нет?

— Я могу ответить определенно, что они англичане, — отвечала Стелла. — Я пришла к вам от имени друга, который сочувствует мадам Марильяк, — и только.

— Видите, матушка, что вы ошиблись. Перенесите это испытание так же твердо, как переносили другие.

Сказав это весьма нежно, она снова обратилась к Стелле, не стараясь скрывать перехода к холодности и недоверию.

— Одна из нас должна говорить прямо, — сказала она. — Наши немногие знакомые почти так же бедны, как мы, притом они все французы. Я вам говорю, что у нас нет друзей англичан. Каким образом этот анонимный благодетель узнал о нашей бедности? Вы нас не знаете, следовательно, не вы могли указать на нее.

Стелла только теперь поняла, в какое неловкое положение она попала. Она смело встретила возникшие затруднения: ее поддерживало убеждение, что она служит делу, приятному Ромейну.

— Вы, вероятно, руководствовались лучшими побуждениями, советуя вашей матушке не говорить своего имени, — продолжала она, — будьте настолько справедливы, чтобы предположить, что и у вашего «анонимного благодетеля» есть причины не открывать свой фамилии.

Этот удачный ответ побудил мадам Марильяк принять сторону Стеллы.

— Милая Бланш, ты говоришь слишком резким тоном с этой доброй барышней, — сказала она дочери. — Стоит взглянуть на нее, чтобы увидеть ее добрые намерения.

Бланш с угрюмой покорностью снова взялась за иглу.

— Если мы должны принять милостыню, то я по крайней мере желала бы знать руку, подающую ее, — отвечала она. — Больше я ничего не скажу.

— Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, — сказала мадам Марильяк, — ты не будешь рассуждать так резко, как теперь. Мне многому пришлось научиться, — продолжала она, обращаясь к Стелле, — и я думаю, это послужило мне на пользу. Я не была счастлива в жизни…

— Вы были мученицей всю свою жизнь! — сказала девушка, не будучи в силах сдержать себя. — Отец! Отец!

Она отбросила от себя работу и закрыла лицо руками.

Слабая мать впервые заговорила строго:

— Пощади память отца! — сказала она.

Бланш вздрогнула, но промолчала.

— У меня нет ложной гордости, — продолжала мадам Марильяк. — Я признаюсь, что мы в нищете, и без дальнейших вопросов благодарю вас, дорогая мисс, за ваши добрые намерения. Мы перебиваемся кое-как. Пока глаза мои служат мне, работа дает нам средства к жизни. Моя старшая дочь зарабатывает кое-что уроками музыки и вносит свою долю в наше бедное хозяйство. Я не отказываюсь наотрез от вашей помощи, но говорю только: мы еще попытаемся пробиться сами.

Едва она проговорила это, как слова, долетевшие из соседней комнаты, прервали ее и повели к последствиям, которых присутствовавшие не предвидели, из-за легкой перегородки, разделявшей комнату, вдруг раздался пронзительный голос, похожий на визг.

— Хлеба! — кричал кто-то по-французски. — Я голоден. Хлеба! Хлеба!

Дочь вскочила.

— Вот, он выдал нас! — воскликнула она с негодованием.

Мать молча встала и отворила шкаф, стоявший как раз напротив Стеллы. Она увидела две-три пары ложек в вилок, несколько чашек, блюдечек и тарелок и сложенную скатерть. Кроме этого, на полках не было ничего, не было даже черствой корки хлеба, которую искала бедная женщина.

— Пойди, душа моя, успокой брата, — сказала она, запирая шкаф с таким же терпением, как всегда.

Когда Бланш вышла из комнаты, Стелла вынула портмоне.

— Ради Бога, возьмите что-нибудь! — вскричала она. — Я предлагаю вам с полным уважением, я предлагаю вам взять взаймы.

Мадам Марильяк ласково сделала знак Стелле, чтобы она закрыла портмоне.

— Не расстраивайте себя из-за пустяков, — сказала она. — Булочник поверит нам, пока мы не получим денег за работу, и дочь моя знает это. Если вы не хотите сообщить ничего больше, скажите по крайней мере ваше имя? Мне тяжело говорить с вами как с совершенно посторонней.

Стелла тотчас исполнила ее просьбу. Мадам Марильяк улыбнулась, повторяя ее имя.

— Между нами есть некоторая связь, — сказала она. — И у нас, во Франции, новорожденным тоже дают это имя. Здесь, на чужбине, оно звучит как родное. Дорогая мисс Стелла, мальчик мой, испугавший вас, прося хлеба, снова заставил меня вернуться к самой тяжелой из моих забот. Когда я думаю о нем, я почти готова преодолеть чувство, удерживающее меня… Нет, нет! Спрячьте портмоне. Я не настолько бессовестна, чтобы занять сумму, которую никогда не буду в состоянии возвратить. Я расскажу вам, в чем состоит мое горе, и вы поймете, что я говорю серьезно. У меня было два сына. Старшего — самого лучшего и любящего из моих детей — убили на дуэли.

При этом внезапном сообщении у Стеллы вырвался крик сочувствия, который она не в состоянии была сдержать. Теперь, в первый раз, она поняла упреки совести, мучившие Ромейна, с такой ясностью, с какой не понимала их во время рассказа леди Лоринг о дуэли. Приписывая впечатлительности молодой девушки эффект, произведенный ее словами, мадам Марильяк еще увеличила затруднительное положение Стеллы, начав извиняться.

— Мне так досадно, что я напугала вас, — сказала она. — В вашей счастливой стране такая ужасная смерть, как смерть моего сына, неизвестна. Я должна упомянуть о ней, иначе вы бы не поняли то, что я вам расскажу. Но, может, мне не стоит продолжать рассказ?

— Нет, нет! — быстро сказала Стелла. — Прошу вас, продолжайте!

— Сыну моему, который теперь в соседней комнате, всего четырнадцать лет. Богу угодно было наложить тяжелое испытание на невинное дитя. Он уже не приходит в себя с того ужасного дня, когда последовал за дуэлянтами и был свидетелем смерти брата. Вот, вы опять бледнеете! Как я поступила необдуманно и жестоко? Мне следовало бы помнить, что вы в своей счастливой жизни не слышали о таких ужасах!

Стараясь овладеть собой, Стелла пыталась жестом успокоить мадам Марильяк. Девушка знала теперь, что голос, доносившийся из соседней комнаты, был тот самый, который преследовал Ромейна. В ее ушах звучала не просьба о хлебе, а слова: «Убийца! Убийца! Где ты?»

Стараясь побудить мадам Марильяк прервать невыносимое молчание, она повторила:

— Продолжайте, прошу вас, продолжайте!

Тихий голос вдовы действовал на нее успокаивающе, и ей хотелось снова испытывать его влияние.

— Я не должна винить только дуэль в несчастье моего бедного мальчика, — сказала мадам Марильяк. — Уже в детстве ум его развивался не так быстро, как тело. Смерть брата, вероятно, только ускорила результат, который наступил бы и без того рано или поздно. Не бойтесь его. Он никогда не впадает в бешенство — из всех моих детей он самый красивый. Желаете вы видеть его?

— Нет. Лучше дослушаю, что вы скажете о нем. Он не сознает своего несчастья?

— По целым неделям он бывает тих, и вы бы не заметили по наружности разницы между ним и другими мальчиками. Но, к несчастью, именно в это время на него находит беспокойство. Он подстерегает удобный случай и, как только мы перестаем наблюдать за ним, пытается скрыться он нас.

— То есть уходит он вас и сестер?

— Да. Месяца два назад он пропал у нас. Только вчера его возвращение сняло с нас страх, который я даже не могу описать вам. Мы не знаем, где он был и с кем провел время своего отсутствия. Никакими способами невозможно заставить его рассказать об этом. Сегодня утром мы подслушали, как он говорил сам с собой.

Стелла спросила, не говорил ли он о дуэли.

— Никогда. Он, кажется, забыл о ней. Сегодня утром мы слышали только два-три отдельных слова, о какой-то женщине и потом еще что-то, кажется, намек на чью-то смерть. Прошлой ночью, когда он ложился спать, я была около него и мне показалось, что он что-то скрывает от меня. Я сложила его платье, кроме жилета, как вдруг он выхватил его у меня и подложил себе под подушку. Я не могу осмотреть жилет так, чтобы он не знал этого. Он спит чрезвычайно чутко, как только подойдешь к нему, он тотчас же просыпается. Извините, что я утомляю вас такими подробностями, интересными только для нас. Но вы по крайней мере поймете постоянный страх, в котором мы находимся.

— В вашем несчастном положении, — сказала Стелла, — я бы попыталась расстаться с ним — то есть поместить его куда-нибудь, где бы за ним был медицинский надзор.

Лицо матери приняло еще более грустное выражение.

— Я уже справлялась об этом, — отвечала она. — Прежде он должен, провести ночь в работном доме, чтобы быть принятым как не имеющий средств в дом призрения. О, моя дорогая, должно быть, во мне еще есть остаток гордости! Он теперь мой единственный сын. Отец его был генералом французской армии, я выросла между людьми благородными по происхождению и воспитанию — я не могу отвести своего мальчика в работный дом!

Стелла поняла ее.

— Я сочувствую вам от всего сердца, — сказала она. — Поместите его в частный приют, где бы он был под надзором знающего и доброго человека, и позвольте мне, прошу вас, открыть свое портмоне.

Но вдова упорно отказывалась.

Стелла настаивала:

— Может быть, вы не знаете частного приюта, которым могли бы быть довольны?

— Я знаю такой приют. Добрый доктор, лечивший мужа во время его последней болезни, указал мне на него. Один из его друзей открыл у себя приют для нескольких больных и берет за них только то, что стоит их содержание. Сумма немыслимая для меня. Вот в чем заключается искушение, о котором я упомянула. В случае своей болезни я могла бы принять от вас несколько фунтов, потому что надеялась бы впоследствии заплатить их. Но взять большую сумму — никогда!

Она встала, будто желая положить конец свиданию.

Стелла перебрала все доводы, чтобы убедить ее, но напрасно! Мирный спор между ними продолжался бы еще долго, если бы их не прервали звуки, снова донесшиеся до них из соседней комнаты.

На этот раз, звуки не только сносные, но даже приятные: бедный мальчик наигрывал на флейте или кларнете песенку из французского водевиля.

— Теперь он счастлив, — сказала мать, — он музыкант от природы, пойдите посмотрите на него.

Новая мысль пришла в голову Стелле.

Она преодолела свое нежелание видеть мальчика, связанного несчастьем таким роковым образом с жизнью Ромейна.

Когда мадам Марильяк направилась к двери в другую комнату, она быстро вынула из портмоне банкноты и сложила так, чтобы их легко можно было спрятать в руке.

Она последовала за вдовой в соседнюю комнату.

Мальчик сидел на постели. Он положил свою флейту и поклонился Стелле. Его длинные, шелковистые волосы спускались по плечам. Одно только в его нежном лице указывало на расстроенные умственные способности — его большие кроткие глаза смотрели без выражения, как стеклянные.

— Вы любите музыку, мадемуазель? — спросил он ласково.

Стелла попросила его еще раз сыграть песенку.

Он с гордостью исполнил ее желание.

Его сестре присутствие постороннего лица, казалось, было неприятно.

— Работа стоит, — сказала она, уходя в переднюю комнату.

Мать ее дошла с ней до двери, делая необходимые указания в работе.

Стелла воспользовалась случаем. Она положила деньги в карман куртки мальчика.

— Отдай их матери, когда я уйду.

Она была уверена, что в таком случае мадам Марильяк не устоит против искушения. Она могла противиться многому, но не могла противиться сыну.

Мальчик кивнул, давая знать, что понял ее. В следующую минуту он положил флейту и на лице его отразилось удивление.

— Вы дрожите! — сказал он. — Вы испугались?

Она действительно испугалась. Уже одно прикосновение к нему заставило ее содрогнуться. Не охватило ли ее предчувствие какого-нибудь несчастья при минутном соприкосновении с ним?

Мадам Марильяк, обернувшись, заметила волнение Стеллы.

— Неужели мой бедный мальчик испугал вас? — спросила она.

Не успела Стелла ответить, как кто-то постучался в дверь. Вошел слуга леди Лоринг и в деликатных выражениях передал Стелле приказание своей госпожи:

— Мисс, не угодно ли вам будет пожаловать вниз, вас там ждут.

Стелла была рада в эту минуту всякому предлогу уйти.

Она пообещала снова вернуться через несколько дней. Прощаясь с ней, мадам Марильяк поцеловала ее в лоб. Нервы Стеллы все еще чувствовали потрясение, произведенное минутным прикосновением к мальчику. Спускаясь по ступеням, она дрожала так, что должна была опереться на руку слуги. По природе она не была застенчива. Почему же теперь так испугалась?

* * *

Экипаж леди Лоринг ожидал Стеллу у выезда на улицу, и кругом собрались все дети из околотка, восторгаясь каретою. Леди инстинктивно опередила слугу, отворив дверцу.

— Садись! — закричала она. — О, Стелла, ты не знаешь, как напугала меня! Боже мой, ты сама, кажется, напугалась! От каких негодяев я освободила тебя! Возьми мой флакон и расскажи мне все.

Свежий воздух и ободряющее присутствие ее подруги оживили Стеллу. Она настолько пришла в себя, что смогла описать свое свидание с семьей генерала и ответить на вопросы, вызываемые рассказом. Последний вопрос леди Лоринг был в то же время и самым важным:

— Как же ты намерена теперь поступить с Ромейном?

— Как только приедем домой, я напишу ему.

Этот ответ по-видимому очень встревожил леди Лоринг.

— Ты не выдашь меня? — сказала она.

— Как это?

— Не сообщишь Ромейну, что я рассказала тебе о дуэли?

— Конечно, нет. Я тебе покажу письмо, прежде чем отправлю его почтой.

Успокоенная этим заявлением, леди Лоринг вспомнила затем о майоре Гайнде.

— Можно рассказать ему, что ты сделала?

— Конечно, можно, — отвечала Стелла. — Я ничего не скрою от лорда Лоринга и попрошу его написать майору. Пусть он напишет, что, узнав от тебя, в чем дело, я навела необходимые справки и сообщила Ромейну благоприятный результат, добытый с их помощью.

— Нетрудно написать письмо, моя милая, но трудно сказать, что подумает о тебе потом майор Гайнд!

— А какое мне дело до того, что подумает майор Гайнд?

Леди Лоринг взглянула на нее с плутовской улыбкой.

— Ты с таким же равнодушием относишься и к мнению Ромейна? — спросила она.

Стелла покраснела.

— Старайся говорить серьезно, когда дело идет о Ромейне, — отвечала она. — Его доброе мнение — для меня жизнь.

Час спустя важное письмо к Ромейну было написано.

Стелла со всеми подробностями рассказала о случившемся, опустив только две подробности: во-первых, она ничего не сообщала о том, что вдова упомянула о смерти сына, и о том, как эта смерть повлияла на младшего брата. Описывая мальчика, она упомянула только, что он слаб рассудком и должен постоянно быть под надзором. Во-вторых, она дала понять Ромейну, что объясняет участие, принимаемое им в семье генерала, мотивами обыкновенной благотворительности.

Письмо оканчивалось следующими строками:

"Отваживаясь, вопреки всем правилам приличия, являться безо всякого приглашения с вашей стороны вашей представительницей, я могу привести в свое оправдание только одно — мое доброе намерение.

Мне казалось жестоким по отношению к этим беднякам и несправедливым к вам, ввиду вашего отсутствия, откладывать безо всякой пользы исполнение вашего доброго намерения, которое вы, без сомнения, уже обдумали прежде. Составляя мнение о моем поведении, прошу вас помнить, что я всеми силами старалась не скомпрометировать вас. Мадам Марильяк видит в вас только благотворителя, предлагающего помочь ей и остаться неизвестным. Если, несмотря на это, вы не одобрите мой поступок, я не скрою от вас, что это огорчит и обидит меня, я так желала помочь вам, когда другие колебались. Я должна буду утешиться воспоминанием, что познакомилась с прекрасной и благородной женщиной и что, быть может, избавила ее сына в будущем от опасности, которую не могу определить. Вы окончите то, что я начала. Будьте снисходительны ко мне, если я нечаянно сделала вам неприятное, — я же с благодарностью буду вспоминать тот день, когда приняла на себя роль милостынника мистера Ромейна".

Леди Лоринг два раза прочла заключительные слова письма.

— Я думаю, что конец твоего письма произведет на него желаемое действие, — сказала она.

— Если оно принесет мне в ответ ласковое письмо. Вот все, чего я от него желаю.

— Если оно произведет какое-нибудь впечатление, — продолжала леди Лоринг, — то это будет не единственной результат.

— Что же еще оно может сделать?

— Вернуть Ромейна тебе.

Эти слова скорее изумили Стеллу, чем придали ей бодрости.

— Вернуть Ромейна ко мне? — повторила она. — О, Аделаида, как бы я желала надеяться, как ты!

— Отошли письмо на почту, — сказала леди Лоринг, — а там увидим!

ХIII

ПЕРЕПИСКА ОТЦА БЕНВЕЛЯ

1

Артур Пенроз к отцу Бенвелю

"Преподобный и дорогой отец!

Когда я имел честь в последний раз видеться с вами, вы дали мне поручение письменно уведомить вас о результатах наших религиозных бесед с мистером Ромейном.

Обстоятельства сложились таким образом, что было бы неуместно отнимать у вас время длинными разглагольствованиями по этому предмету. Превосходные книги, указанные вами мистеру Ромейну, произвели на него сильное впечатление. Он сделал некоторые возражения, которые я старался опровергнуть, как умел, но пообещал рассмотреть мои аргументы с самым серьезным вниманием как можно скорее. Я не в состоянии словами выразить вам, как счастлив, что имею надежду восстановить его душевное спокойствие — другими, более подходящими словами — совершить его обращение! Я уважаю и восхищаюсь мистером Ромейном, я даже, можно сказать, люблю его.

Подробности, которых недостает в этом кратком донесении, я буду иметь честь лично передать вам. Мистер Ромейн не желает долее скрываться от своих друзей. Сегодня утром он получил письмо, изменившее все его планы и заставившее принять решение о возвращении в Лондон. Мне не известно ни содержание письма, ни имя писавшего. Но приятно было видеть, что чтение этого письма сделало Ромейна счастливым.

Завтра вечером надеюсь лично выразить вам мое почтение".

2

Мистер Битрек к отцу Бенвелю

"Сэр! Справки, наведенные мною по вашему поручению, в одном отношении оказались удачны.

Я могу сообщить вам, что некоторые события в жизни мистера Винтерфильда, бесспорно, связаны с молодой леди по имени мисс Стелла Эйрикорт.

Однако нелегко было выявить связь этих обстоятельств. Судя по подробному донесению того лица, которому я поручил это дело, существуют серьезные причины скрывать эти факты. Я упоминаю об этом не для того, чтобы разочаровать вас, но чтобы приготовить вас к задержкам, могущим встретиться на нашем пути.

Прошу вас доверять мне и дать время — я отвечаю за результат".