Онлайн чтение книги Чумные ночи Veba Geceleri
Глава 13

Пока бронированное ландо губернатора везло доктора Нури в карантинную службу Мингера, его на время покинуло ощущение, что в Арказе вот-вот разразится эпидемия чумы. Был самый обычный день в провинциальном городе. Доктор слушал птичий щебет, долетавший из-за низких садовых изгородей, что тянулись вдоль ведущей к морю улицы, вдыхал аромат лавра и аниса и дивился густой тени деревьев – таких великанов он не видел еще ни в одном городе империи.

Доктор Нури уже более десяти лет состоял в османской карантинной службе; много раз случалось ему срочно отправляться на борьбу с заразой в вилайеты и города, разделенные неделями пути. Собственно говоря, выявлять эпидемии и первыми сообщать о них в Стамбул обязаны были местные отделения карантинной службы. Однако в большинстве случаев эту срочную и чрезвычайно важную работу брали на себя не карантинные чиновники, а врачи греческого происхождения, ведущие частную практику или принимающие пациентов в местных маленьких больницах, клиниках и аптеках. Дело в том, что сотрудники карантинной службы, будучи чиновниками, не спешили отправлять в столицу сведения, которые могли бы там не понравиться, поскольку знали, что за это им придется отвечать.

Однако глава мингерской карантинной службы доктор Никос, находившийся в подчинении у губернатора и у своего стамбульского начальства, действовал быстро и проявил настойчивость. Именно он первым сообщил об эпидемии. Вопреки желанию губернатора, который слышать о чуме не хотел, доктор отослал в столицу несколько телеграмм, которые в итоге и привели на Мингер Бонковского-пашу. Узнав о телеграммах, губернатор заподозрил в главе карантинной службы (и без того лице для него сомнительном, ибо доктор Никос был греком с Крита) греческого националиста, который злонамеренно раздувает масштабы распространения обычного «летнего поноса», чтобы показать беспомощность османских властей.

Едва завидев доктора Никоса, вышедшего встретить его на улицу, дамат Нури сразу вспомнил этого пожилого сутулого человека с козлиной бородкой.

– Мы с вами познакомились девять лет назад в Синопе[73] Синоп – портовый город на Черноморском побережье Турции., когда там завшивел весь гарнизон, – сказал он, улыбаясь. – А семь лет назад мы вместе работали в Ускюдаре[74] Ускюдар – район в азиатской части Стамбула., во время эпидемии холеры.

Глава карантинной службы с преувеличенной учтивостью поприветствовал дамата Нури. Затем они прошли в зал с белыми стенами и сводчатым потолком.

– Ваш покорный слуга, – начал доктор Никос, – руководил карантинной службой и практиковал в Салониках, потом на Крите и вот теперь перебрался сюда. Родом я не с Мингера, мингерского языка не знаю, не получилось выучить, но остров этот мне очень нравится.

Мингерский Департамент здравоохранения занимал небольшое каменное здание в готическом стиле, построенное венецианцами четыреста с лишним лет назад как часть дворца дожа. В XVII–XVIII веках, уже при османах, здесь располагался примитивный военный госпиталь.

– Так вы начали учить мингерский, но из этого ничего не получилось?

– В том-то и дело, что даже не начал… Не смог найти учителя. Тех, кто проявляет интерес к этому языку, господин начальник Надзорного управления заносит в свою картотеку как националистов… Мингерский – сложный язык, древний, но застывший на примитивной стадии.

Наступила тишина. Дамат Нури обводил взглядом шкафы с документами.

– Такой чистоты и порядка, – проговорил он, – я не видел ни в одной другой карантинной службе.

В ответ доктор Никос показал гостю небольшой ботанический садик, который от нечего делать устроил на заднем дворе исторического здания его предшественник (тот тоже был не местный, из Эдирне), и, улыбаясь, рассказал, как в те счастливые дни, когда не случалось ни эпидемий, ни других напастей, вместе с санитарами поливал из ведерка с носиком хамеропсы[75] Хамеропс – род пальм, низкорослое многоствольное дерево с кроной из веерных листьев с колючими черешками, характерное для Средиземноморья. в горшочках, хурму, тамаринды[76] Тамаринд – тропическое дерево семейства бобовых., гиацинты, мимозы и лилии. Потом вытащил несколько картонных папок с документами, также пребывавшими в идеальном порядке. Поскольку в последние два года работы ему выпало не так уж много, доктор Никос с тщательностью истинного османского чиновника разложил по темам старые письма и телеграммы, отправленные в свое время в Стамбул. Дамат Нури, которому случалось видеть бедность и запустение в карантинных службах многих вилайетов, не мог не оценить того, сколько труда и тщательности было вложено в эту работу, и некоторое время, словно вырванные из длинной поэмы четверостишия, читал письма, извещавшие по-французски об имевших место за последние тридцать лет подозрительных случаях смерти, причины коих так и не удалось в точности установить, о болезнях скота и об эпидемиях.

Впервые в Османской империи карантинные меры стали применять семьдесят лет назад, во время первой в Стамбуле крупной эпидемии холеры 1831 года. Меры эти, в особенности врачебные осмотры женщин и погребение умерших в хлорной извести, вызывали протест у мусульманского населения, что породило множество беспочвенных слухов, споров и беспорядков. В 1838 году султан Махмуд II[77] Махмуд II (1785–1839) – 30-й османский султан, правивший с 1808 по 1839 год. В 1820–1830-х годах заложил основы Танзимата, проведя ряд прогрессивных реформ., проводивший политику европеизации, вынудил шейх-уль-ислама дать фетву[78] Шейх-уль-ислам – высшее мусульманское духовное лицо в Османской империи. Фетва – решение по какому-либо вопросу, выносимое мусульманским духовным лицом и основанное на принципах ислама и на прецедентах мусульманской юридической практики. о том, что карантин не противоречит мусульманской религии, велел опубликовать ее в официальной газете «Таквим-и Вакайи», сопроводив статьей о пользе мер, препятствующих распространению заразных болезней, и пригласил в империю европейских врачей. Кроме того, султан создал в Стамбуле особый комитет, состоявший по большей части из чиновников и врачей-христиан, в который повелел включить также и европейских послов, чтобы те могли давать советы относительно проводимых реформ. Это был первый в Османской империи Карантинный комитет – и прообраз Министерства здравоохранения. Под присмотром комитета во всех вилайетах империи, в особенности в портовых городах, были созданы отделения карантинной службы, и за семьдесят лет сформировалась особая карантинная бюрократия.

Благодаря своему опыту дамат Нури сразу понял, что доктор Никос – один из достойнейших, избранных членов этой касты. Но пора уже было задать прямой вопрос:

– Как вы думаете, кто убийца?

– Бонковского-пашу убил человек, знакомый с историй доктора Жан-Пьера, – осторожно высказался доктор Никос. Ясно было, что он успел все обдумать и к вопросу был готов. – Его убил кто-то, кому хотелось, чтобы об этой смерти стали говорить: «Убили, конечно, отсталые мусульмане, не желающие карантина». Так я думаю.

Печальная история доктора Жан-Пьера, происшедшая полвека тому назад, была известна всем врачам османской карантинной службы, будь они христианами, евреями или мусульманами. Она служила примером того, как ни в коем случае не должен себя вести врач христианского или иудейского вероисповедания, который во время эпидемии работает в мусульманских кварталах. В 1842 году в Амасье[79] Амасья – город на севере Турции. началась эпидемия чумы, и молодой султан Абдул-Меджид отправил в этот захолустный городок знаменитого доктора из Парижа, дабы тот по завету покойного Махмуда II применил там современные европейские способы борьбы с эпидемиями. Молодой врач, француз Жан-Пьер, был поклонником Вольтера и Дидро и скептически относился к религии. Он твердил провинциальным чиновникам-мусульманам, что если отказаться от предрассудков и мыслить логически, то все люди равны и, в сущности, всем им свойственны схожие чувства и убеждения. Те в ответ усмехались и отпускали ехидные шуточки, но доктор пропускал их мимо ушей. Так что, когда губернатор и его подчиненные попытались ввести карантинные меры, а народ в ответ стал требовать: «Хотим врача-мусульманина!», Жан-Пьер удивился, однако не уступил. «В науке, в медицине нет более ни христиан, ни мусульман!» – заявлял он и настаивал на том, что должен осматривать больных женщин.

Жившие в Амасье богачи и христиане покинули город, лавки и пекарни закрылись, и мусульмане начали голодать, но более сговорчивыми от этого не сделались. Они не желали пускать доктора Жан-Пьера в свои дома и показывать ему больных. Эпидемия между тем разгоралась все сильнее. Тогда Жан-Пьер волей-неволей обратился к военным. С помощью вооруженных солдат он выламывал двери, насильно разлучал матерей с детьми, ставил стражу у подозрительных домов, запрещал их обитателям выходить на улицу, заставлял засыпать погребаемые тела известью и бросать в тюрьму всех, кто не соблюдал карантинных мер. На жалобы и ропот мусульман он не обращал внимания, лишь говорил, что все, что он делает, совершается с позволения и по приказу султана Абдул-Меджида. Кончилось это тем, что однажды поздним дождливым вечером, направляясь в окраинный квартал Амасьи, доктор Жан-Пьер вдруг исчез, словно его и не было. Пропал без вести.

Врачи карантинной службы знали, что в тот вечер доктор Жан-Пьер был убит, но, рассказывая друг другу эту историю, грустно улыбались, словно медик-идеалист все еще мог в один прекрасный момент вдруг выйти из-за угла.

– Сегодня в Османской империи ни один врач-христианин не пойдет в мусульманский квартал осматривать больных, не прихватив с собой револьвер, – заметил доктор Никос.

– А есть ли на острове врачи-мусульмане? – осведомился дамат Нури.

– Было двое. Один отчаялся ждать, когда достроят больницу «Хамидийе», и два года назад уехал в Стамбул. Эх, надо было ему тут, на острове, жену подыскать, тогда бы не уехал. А другой, Ферит-бей, сейчас должен быть в «Хамидийе».

Карантинная служба была одним из тех учреждений, которые во множестве создавались в Османской империи за последние сто лет с самыми благими намерениями и по европейским образцам, дабы справиться с какой-нибудь проблемой, однако не только не справлялись, но и в скором времени сами становились частью проблемы. В отделения службы на местах набирали клерков, охранников, санитаров, а потом начинали задерживать им жалованье. Месяцами не платили и врачам, вынуждая их в нарушение правил принимать больных частным образом в аптеках или зарабатывать на жизнь иными способами.

В 1901 году в Османской империи на государственной службе состояло 273 гражданских врача, и большинство среди них составляли православные греки. Нехватка медиков особенно остро ощущалась в мусульманских районах, имеющиеся же доктора, когда дело доходило до борьбы с эпидемиями, не горели желанием браться за эту работу, требующую смелости и самоотверженности, даже героизма. Что же до опытных врачей-мусульман, готовых работать в бедных кварталах и убеждать непримиримых к карантину набожных единоверцев хоронить покойников в извести и позволять осматривать своих жен и дочерей, то таких, можно сказать, и вовсе не было. Впрочем, всякий, кто приходил работать в карантинную службу, быстро догадывался, что, по убеждению султана и Министерства иностранных дел, в первую очередь бороться следует не с эпидемиями, а со слухами о них. Да-да, из-за международно-политического аспекта своей деятельности карантинная служба с самого начала была напрямую подчинена Министерству иностранных дел.

– На Мингере было три больших эпидемии холеры, – повел рассказ доктор Никос, словно желая сменить тему. – В тысяча восемьсот тридцать восьмом, шестьдесят седьмом и восемьдесят шестом годах, причем последняя вспышка оказалась слабее двух предыдущих. Поскольку спрос на мингерский камень упал и торговля сошла на нет, в последние десять лет заразу на наш остров не завозили, и Стамбул о нас забыл. Сколько бы я ни писал начальству, просьбы мои оставляют без внимания. Потом телеграфируют: «К вам назначен молодой доктор такой-то, мусульманин. Уже в пути. Встречайте!» Мы радостно бежим на пристань, но с парохода компании «Мессажери» никто не сходит. А все потому, что назначенный на остров господин доктор или подал в отставку, желая остаться в Стамбуле, или через знакомых во дворце добился, чтобы назначение в последний момент отменили.

– Да, вы правы, – признал дамат Нури. – Однако, как видите, его величество все же отправил к вам врача-мусульманина и он – то есть я – все-таки сошел на берег.

– Послушайте, вы не поверите, но у нас нет денег даже на то, чтобы купить хлорной извести, – продолжал доктор Никос. – Мы или умоляем господина губернатора выделить нам сколько-нибудь из запасов гарнизона, или поднимаем портовый сбор на санитарные нужды и покупаем необходимые материалы и лекарства на эти деньги.

Действительно, у отделений карантинной службы было право, в соответствии с международными законами, взимать плату за свою работу с судов и их пассажиров. Суть карантина (с итальянского это слово переводится как «сорок дней») изначально заключалась в том, чтобы изолировать больных и не давать им заражать здоровых. Шли века, и накопленный в Европе и Средиземноморье опыт эпидемий позволил сократить сорок дней до двадцати, а потом и до более коротких сроков в зависимости от конкретной болезни. В последние сорок лет благодаря открытию французского врача Пастера, который обнаружил, что причиной инфекционных заболеваний являются микроорганизмы, карантинные методы стали более разнообразными. Критерии «чистого» и зараженного порта, правила перевозки грузов и пассажиров, основания для поднятия на судне желтого флага, означающего, что на борту зараза, количество дней, положенных для изоляции, и размеры карантинных сборов все время менялись.

Несмотря на подробные директивы по всем этим вопросам, карантинный врач, такой как доктор Никос, все же обладал некоторой свободой действий, тем более что поднимался на борт судна в сопровождении солдат. Не заметив (за взятку) на пароходе компании «Ллойд», идущем под флагом Германской империи, больного в лихорадке и тем самым позволив судну прибыть в Стамбул на пять-семь дней раньше, карантинный врач мог спасти какого-нибудь коммерсанта от банкротства; и наоборот, написав (всего лишь при тени подозрения) рапорт о том, что на приближающемся к порту корабле не только пассажиры, но и все грузы заражены опасной болезнью, он волен был в одночасье разорить немало лавочников.

А еще карантинный врач мог одним своим словом прервать чей-нибудь хадж. Пусть человек годами копил деньги, пусть продал дом, чтобы отправиться в двухмесячное, полное трудностей путешествие; пусть он спорит, угрожает, плачет и трясется от ярости – во власти врача было разлучить его с попутчиками, ссадить с корабля и поместить в палатку карантинного лагеря. Доктору Нури случалось быть свидетелем того, как начальник карантинной службы какого-нибудь захолустного приморского городка, с трудом сводящий концы с концами, начинал применять эту свою власть для того, чтобы отомстить за свою тяжелую жизнь, нагнать страху на богачей или приструнить успешных коммерсантов. Эта власть, конечно, могла служить для карантинных врачей источником средств к существованию.

На языке у дамата Нури вертелся вопрос, когда доктор Никос в последний раз получал жалованье, но он его не задал, а вместо этого принял несколько высокомерный вид, с которым представители власти привыкли встречать жалобы чиновников и врачей на безденежье и нехватку того и этого.

– В Хиджазе, когда у нас не было извести, мы засыпали уборные и выгребные ямы угольной пылью.

– Современный метод, ничего не скажешь! Нет, я предпочитаю разводить известь в воде в пропорции не один к десяти, а один к двадцати или тридцати.

– Что можно использовать в качестве дезинфицирующего раствора?

– У нас есть немного медного купороса, найдется он и у аптекаря Никифороса. Но в условиях эпидемии он быстро кончится. Еще есть карболовая кислота и сулема, которую в Стамбуле называют хлористой ртутью, но их тоже мало. У мусульман знаний о микробах и заразных болезнях хватает только на то, чтобы протирать золотые и серебряные монеты уксусом. Самое большее, соглашаются на окуривание сернистой селитрой, пользы от которого не больше, чем от амулетов достопочтенного шейха-эфенди. Нам понадобится очень много дезинфицирующего раствора.

– Тем, кто будет его разбрызгивать, врачам, которые будут работать в мусульманских кварталах, нелегко придется после убийства Бонковского-паши, – произнес дамат Нури, желая скорее вернуться к теме, которая волновала его больше всего.

– Я присутствовал на лекциях по органической и неорганической химии, которые Бонковский-паша читал в Военно-медицинской школе. В бытность мою в Ливане он приезжал туда в качестве главного санитарного инспектора. Он был великим ученым. На такого человека руку подняли! Когда будете посещать больных, не уповайте на то, что вы мусульманин, просто берите с собой этого колагасы или еще какую-нибудь охрану.

– Не беспокойтесь, я буду осторожен. Однако если убийца намеревался саботировать карантин, то вам тоже следует быть начеку. Только вот кто же этот злонамеренный человек, которого мы должны бояться?

– Господин губернатор хорошо сделал, что сразу посадил за решетку Рамиза, сводного брата шейха Хамдуллаха. Надо сказать, что губернатор больше всех других шейхов текке опасается трогать именно Хамдуллаха. Потому-то Рамиз и распоясался. Мне кажется, убийца бедного Бонковского рассчитывал, что преступником сочтут Рамиза.

– Но ведь в этом деле есть элемент случайности. Вы же знаете, что Бонковский-паша по собственной воле у всех на глазах улизнул из почтамта. Ни Рамиз, ни кто-либо еще не могли знать об этом заранее.

– Убийца мог увидеть его случайно и быстро сообразить, что вину за преступление возложат на мусульман. Ведь и среди врачей-греков есть такие – хотя, конечно, не у нас на острове, но в других местах, – кто даже не дает себе труда говорить с мусульманами на турецком языке.

– Мусульмане правы, когда жалуются на грубость и высокомерие некоторых врачей-христиан, – осторожно согласился дамат Нури. – Вы сами недавно говорили, что они могут противиться карантину исключительно по причине своего невежества.

– Да, это так и есть. Но хотя карантин им поперек горла, чумы они все же боятся и не прочь, чтобы кто-то заслуживающий доверия надоумил их, как себя вести. И вообще, между неприятием карантинных мер и готовностью к убийству – огромная разница. Бонковский-паша и его помощник доктор Илиас приходили в те кварталы лишь для того, чтобы осмотреть больных и оказать им помощь. С ними не было ни одного солдата, никто не выламывал двери, не применял силу. Бонковский-паша не причинял мусульманам никакого вреда. Зачем же им его убивать? Зачем полагать, что его убил обязательно мусульманин? Я уже сейчас могу сказать вам, к какому результату приведет добросовестное расследование!

– К какому же?

– Имени убийцы я не знаю… Но это жестокий, бессердечный человек, которого не заботит судьба обитателей Мингера, пусть они хоть все пропадут пропадом. Я очень люблю здешний народ и в обиду его не дам.

– А обитатели Мингера и в самом деле, по вашему мнению, отдельный народ?

– Если бы начальник Надзорного управления узнал, что вы задаете такие вопросы, он бы поспешил под каким-нибудь предлогом упечь вас за решетку и устроить вам допрос с пристрастием, – отозвался доктор Никос. – Да, у себя дома некоторые из местных говорят на своем старом языке, но их познаний в нем хватает только для торга на базаре.