Сосновая лодка с заостренным, как это принято на Мингере, носом приблизилась к скалистому берегу и пошла вдоль высоких крепостных стен. Не было слышно ни звука, кроме скрипа уключин и плеска волн, легонько ударяющихся о величественные скалы, над которыми вот уже около семи столетий высилась крепость. Фонарей не было, только кое-где в окнах теплился свет, но в небе сияла луна, и в ее волшебном мерцании Арказ, столица и самый большой город вилайета Мингер, казался розовато-белым миражом. Бонковскому, хоть он и был позитивистом, совершенно не склонным к суевериям, все же почудилось в этой картине нечто зловещее. На остров он приехал впервые, хотя когда-то давно султан и предоставил ему концессию на выращивание здесь роз. Много лет ему представлялось, что этот первый приезд будет торжественным, радостным и веселым. Ему и в голову не приходило, что он явится на остров, прячась, словно вор, в полночной темноте.
Лодка вошла в небольшую бухточку, взмахи весел замедлились. С берега дул влажный ветер, пахнущий липовым цветом и водорослями. Причалили они не к большой пристани, где была таможня, а к маленькому рыбацкому причалу, притулившемуся рядом с Арабским маяком (такое название он носил потому, что был построен, когда островом владели арабы). Здесь было темно и укромно. Губернатор Сами-паша, получивший от султана приказ не афишировать приезд главного санитарного инспектора, выбрал этот причал не только потому, что местность вокруг лежала совершенно безлюдная, но и потому еще, что отсюда было далеко до его резиденции.
Бонковский-паша и его помощник Илиас сначала передали встречающим, двум субъектам в черных сюртуках, свои чемоданы и прочие вещи, а потом, схватившись за протянутые с причала руки, выбрались из лодки сами. На набережной ждал присланный губернатором экипаж, в который они и сели, никем не замеченные. Сами-паша предоставил своим тайным гостям специальное бронированное ландо, которым пользовался во время официальных церемоний и в тех случаях, когда не хотел близкого общения с народом. Досталось оно ему от предшественника, чья мнительность не уступала дородности: тот всерьез принял угрозы греческих анархистов-романтиков, желавших отторгнуть остров от Османской империи (угрозы тем более убедительные, что в тот момент анархисты основательно заинтересовались бомбометанием), и заказал металлические пластины лучшему кузнецу Арказа, а деньги на это выудил из местного, хронически дефицитного бюджета.
Лошади, повинуясь кучеру Зекерии, тронулись с места, и бронированное ландо покатило по набережной, мимо погруженных во мрак отелей и зданий таможни, а затем, не доехав немного до Стамбульского проспекта, свернуло налево, к взбегающим по склону переулкам. Бонковский-паша и его помощник смотрели в окошки на облитые лунным светом старые, замшелые каменные стены, деревянные двери, закрытые окна и фасады из розового кирпича, вдыхая аромат жимолости и сосен. Когда ландо выкатило на площадь Хамидийе, они увидели часовую башню, которую местные власти намеревались достроить к двадцать пятой годовщине правления его величества, то есть к последнему августовскому дню, но, увы, не успели. Перед греческой средней школой и почтамтом, который раньше называли телеграфной станцией, горели фонари, и свет их выхватывал из мрака фигуры часовых, которых губернатор Сами-паша расставил на всех перекрестках после того, как поползли слухи о чуме.
– Его превосходительство губернатор – своеобразная личность, – заметил Бонковский-паша своему помощнику, когда они остались одни в выделенной им комнате гостевого дома. – Но я не ожидал увидеть город таким тихим, мирным, благополучным. Это его большой успех, если, конечно, нас не ввела в заблуждение темнота.
Доктор Илиас, грек, уроженец Стамбула, уже девять лет был помощником главного султанского фармацевта. Вместе они немало поездили по империи, борясь с эпидемиями, ночуя то в отелях, то в губернаторских или больничных гостевых домах, то в гарнизонных казармах. Пять лет назад эти двое доставили в Трабзон[28] Трабзон – портовый город на Черном море. целое судно с дезинфектантами, обработали ими весь город и спасли его от холеры. В другой раз, в 1894 году, когда холера распространилась в окрестностях Измита и Бурсы[29] Измит и Бурса – города в северо-западной части Анатолии., они обошли чуть не все тамошние деревни, ночуя в армейских палатках. Бонковский-паша проникся доверием к Илиасу, который помощником его стал, в общем-то, случайно (прислали из Стамбула), и привык делиться с ним всем, что было на душе. Власти и коллеги-медики благодаря многочисленным успехам и глубоким знаниям Бонковского и его соратника считали их едва ли не всемогущими «учеными-спасителями».
– Двадцать лет назад, когда Сами-паша был мутасаррыфом[30] Мутасаррыф – глава санджака. в Дедеагаче[31] Дедеагач (ныне Александруполис) – город на северо-востоке Греции., его величество отправил меня туда ликвидировать вспышку холеры. Тогда паша хоть и не сразу, но понял, что если будет проявлять неуважение ко мне и моим молодым помощникам, которых я взял с собой из Стамбула, ставить нам палки в колеса, то я не умолчу об этом в донесении султану, ибо всякое промедление будет стоить жизни многим и многим людям. Так что сейчас он может оказать нам холодный прием. – Это Бонковский сказал по-турецки. О делах государственных он предпочитал говорить на этом языке. Однако, поскольку оба учились в Париже (один – химии, другой – медицине), между собой они иногда объяснялись и по-французски. Вот и сейчас, пытаясь осмотреться в темной комнате, сообразить, где тут окно, где шкаф, а где просто тень, Бонковский пробормотал, словно сквозь сон, на галльском наречии: – Дурные у меня предчувствия.
Они уснули, но вскоре были разбужены странными звуками, похожими на крысиную возню. В Измире важнейшей частью борьбы с чумой была война с крысами, и теперь их очень удивило, что на Мингере, в гостевом доме, подведомственном губернатору, не расставлены крысиные ловушки. О том, что крысы и живущие на них блохи разносят чуму, множество раз телеграфировали из столицы во все вилайеты и санитарные управления на местах.
Впрочем, утром они решили, что в ночи их побеспокоили чайки, гнездившиеся на крыше ветхого деревянного дома. Губернатор Сами-паша, желая укрыть знаменитого ученого и его помощника от глаз любопытных газетчиков, торговцев-сплетников и злокозненных европейских консулов, распорядился поселить приезжих не в гостевых покоях новой губернаторской резиденции, а в этом заброшенном особняке, который за день до их приезда успели привести в порядок и снабдить охраной и слугами.
Поутру губернатор без церемоний явился навестить гостей и первым делом принес извинения за ветхость особняка. Бонковский-паша, снова увидевший Сами-пашу после долгого перерыва, поначалу решил было, что на того можно положиться. Весь облик губернатора, его крупная, величественная фигура, еще не поседевшая борода, густые брови и массивный нос говорили о силе и уверенности в себе.
Однако вскоре Бонковский и Илиас поняли, что рано обрадовались, ибо Сами-паша вел себя ровно так же, как и любой губернатор в любой части света, когда на подведомственной ему территории начинается мор.
– Никакой эпидемии в нашем городе нет! – с места в карьер заявил Сами-паша. – Никакой чумы, да хранит нас Аллах! И все же я распорядился, чтобы завтрак вам привезли из гарнизона. Они там даже свежеиспеченный хлеб прежде продезинфицируют, а потом уж едят.
Увидев, что в соседнюю комнату принесли на подносе оливки, гранаты, грецкие орехи, козий сыр и хлеб, Бонковский улыбнулся губернатору. Пока слуга в феске разливал по чашкам только что снятый с огня кофе, Сами-паша заговорил снова:
– Здесь у нас все – что мусульмане, что греки – очень любят посплетничать. Готовы разносить любые ложные слухи. Нет эпидемии – говорят, что есть, начнется – станут говорить, что нет ее. А потом напечатают в газетах: мол, Бонковский-паша сказал то-то и то-то, и поставят вас в неудобное положение. И все для того, разумеется, чтобы рассорить мусульман и христиан, взбаламутить наш тихий остров и отторгнуть его от Османской империи, как сделали с Критом.
Напомним, что за четыре года до описываемых событий расположенный неподалеку от Мингера Крит был занят войсками европейских держав – под тем предлогом, что на острове вспыхнул конфликт между мусульманами и христианами, который необходимо прекратить.
– Жители Мингера – люди мирные, так что здесь предлогом хотят сделать чуму! – прояснил свою точку зрения господин губернатор.
– В Измире, ваше превосходительство, во время чумы никого не интересовало, кто грек, кто мусульманин, кто христианин, – сказал Бонковский-паша. – И греческая газета «Амальтея», и османская «Ахенк», и даже торговцы, ведущие дела с Грецией, со всей серьезностью отнеслись к принятым нами мерам и строго соблюдали правила карантина. Именно это и принесло успех!
– Мы здесь хоть и с запозданием, но получаем газеты и новости из Измира, пароход «Мессажери» привозит, – ответил губернатор. – Позволю себе заметить, паша, что дело было не совсем так. Все консулы, в том числе греческий и французский, каждый день жаловались на введенные в Измире карантинные меры, писали в свои газеты и сеяли панику. Но здесь такого не будет. Я не позволю мингерским газетам публиковать подобные панические сообщения.
– Уверяю вас, как только население Измира осознало необходимость и пользу принятых мер, оно весьма охотно стало сотрудничать с властями вилайета и Карантинным комитетом. Губернатор Кыбрыслы Камиль-паша просил передать вашему превосходительству свой поклон и уверения в самых добрых к вам чувствах. Он, разумеется, осведомлен о моем визите сюда.
– Пятнадцать лет назад, когда Кыбрыслы Камиль-паша был великим визирем, я состоял у него в подчинении, возглавлял Управление вакуфов[32] Вакуф (вакф) – в мусульманском праве: имущество, переданное государством или отдельным лицом на религиозные или благотворительные цели., – произнес Сами-паша, с легкой грустью вспоминая необычайные карьерные успехи своей молодости. – Его превосходительство Камиль-паша – чрезвычайно умный, достойный высочайшего почтения и, в полном соответствии со своим именем[33]Имя Камиль переводится как «совершенный», «безукоризненный», «безупречный»., безупречный человек.
– Его превосходительство Камиль-паша разрешил свободно публиковать сведения об эпидемии, и правильно сделал, – ввернул Бонковский. – Не лучше ли было бы, если бы и мингерские газеты сообщили о том, что на острове чума? Нужно, чтобы люди забеспокоились, чтобы лавочники хорошенько испугались за свою жизнь, тогда им в голову не придет противиться карантинным ограничениям.
– Об этом не беспокойтесь. Я здесь уже пять лет губернатором и заверяю вас, что здешние жители – и католики, и православные, и даже мусульмане – люди вполне цивилизованные, уж никак не хуже измирцев. Всем распоряжениям властей они повинуются. Однако сейчас, когда официально эпидемия еще не установлена, публикация такого рода сообщений привела бы к совершенно излишней тревоге.
– В таком случае распорядитесь, чтобы в газетах рассказывали про чуму, эпидемии, карантин, – не сдавался Бонковский-паша. – Тогда в случае необходимости местные жители будут охотнее слушаться. Вы же знаете, ваше превосходительство, что без помощи газет османскими землями управлять непросто.
– Мингер не Измир! – отрезал губернатор. – Здесь чумы нет. Именно поэтому его величество изволил распорядиться, чтобы ваш приезд держали в тайне. Однако, если чума все-таки есть, вам высочайше предписано ввести карантин, как в Измире, и остановить эпидемию. Члены Карантинного комитета, сообщившие о чуме, – греки и сторонники объединения с Грецией. Это навело его величество на определенные подозрения. Враждебные намерения могут вынашивать также иностранные консулы. Так что встречаться с членами Карантинного комитета вам запрещено.
– Это мне известно, ваше превосходительство.
– Слухи распускают пожилые врачи-греки из комитета. Они сразу раззвонят обо всем стамбульским газетам. Многим хотелось бы, по наущению иностранных консулов, провернуть здесь то же, что и на Крите, – отнять у нас остров и поставить его величество перед свершившимся фактом. Не хотелось бы об этом говорить, но за каждым нашим шагом следят. Будьте осторожны!
Таилась ли в этих словах угроза? Несколько мгновений три османских чиновника – мусульманин, католик и православный – молча смотрели друг на друга.
– Так или иначе, решать, кому и о чем следует писать в мингерских газетах, надлежит не вам, пусть вы и главный инспектор, а мне, как губернатору. – В голосе Сами-паши появились суровые нотки. – Однако я ни в малейшей степени не буду препятствовать вам в составлении доклада, в котором вы должны изложить все как есть. Прежде чем отбыть этим вечером в Измир на французском пароходе «Багдад», вы можете осмотреть трех больных, двоих мусульман и православного, и взять у них анализы. Да, еще у нас этой ночью умер один пожилой тюремщик. Никто даже не знал, что он болен. С вашего позволения, когда отправитесь осматривать больных, вас будет сопровождать охрана.
– К чему такие предосторожности?
– Остров у нас маленький, шила в мешке не утаишь. О визите приезжих врачей к больным наверняка начнут говорить, распускать слухи, которые никому не придутся по нраву. Никто не обрадуется известию, что на острове эпидемия. Всем понятно, что́ за этим последует: карантин, лавки придется закрыть, торговля остановится, по домам будут ходить врачи да военные. Вы не хуже меня знаете, как рискует врач-христианин, когда в сопровождении солдат пытается осматривать дома в мусульманском квартале. Если будете твердить про чуму, лавочники, у которых вся торговля пошла прахом, объявят вас лжецом, а завтра скажут, что это вы сами чуму и распространяете. Остров-то у нас, конечно, небольшой, но здесь ни на один роток не накинешь платок.
– Какова численность населения?
– По переписи тысяча восемьсот девяносто седьмого года население острова составляет восемьдесят тысяч, Арказа – двадцать пять. Мусульман и немусульман примерно поровну. Даже, наверное, можно сказать, что мусульман в последние три года стало больше за счет переселенцев с Крита, но едва так скажешь, сразу найдутся несогласные, так что не буду настаивать.
– Сколько смертей на сегодняшний день?
– Одни говорят, что пятнадцать, другие – и того больше. Некоторые семьи скрывают умерших – боятся, что закроют дом, лавку, сожгут вещи. А есть такие, что каждого покойника объявляют умершим от чумы. Каждое лето здесь многие маются животом, и каждый раз старый Никос, глава Карантинного комитета, хочет телеграфировать в Стамбул, что у нас, мол, холера. Я останавливаю его, прошу подождать. Он принимается поливать из шлангов средствами от заразы базар, бедные кварталы, улицы, по которым текут нечистоты, и вот уже никакой, с позволения сказать, «холеры» нет. Если написать в Стамбул, что люди умерли от холеры, поднимутся вопли об эпидемии, консулы и послы начнут лезть не в свое дело, а напишешь «летний понос» – никто ничего и не заметит.
– Людей в Арказе раз в восемь меньше, чем в Измире, а умерших уже сейчас больше.
– И причину этого предстоит выяснить вам, – изрек губернатор с таинственным видом.
– Мне повсюду попадались на глаза дохлые крысы. В Измире мы объявили войну этим грызунам.
– Наши крысы – совсем не то, что измирские! – заявил губернатор с едва заметной ноткой гордости. – Горные крысы, которые у нас здесь водятся, твари куда как более дикие. Две недели назад голод погнал их в города и деревни. Там, где им не удавалось найти съестного, они пожирали тюфяки, мыло, солому, шерсть, лен, ковры – все, что попадется, даже дерево. Весь остров напугали. Но потом Аллах их покарал, и они передохли. Но эту, как вы говорите, эпидемию крысы не приносили.
– Кто же тогда?
– Официально никакой эпидемии на сегодняшний день нет! – отрезал губернатор.
– Ваше превосходительство, в Измире тоже все начиналось с дохлых крыс. Вам, конечно, известно, что чуму переносят крысы и блохи. Это научно доказанный факт. Мы привезли в Измир из Стамбула крысоловки. Каждому, кто приносил десять убитых крыс, платили по одному меджидийе[34] Меджидийе – золотая османская монета.. Мы попросили о помощи измирский охотничий клуб. Измирцы охотились на крыс на улицах, и мы с доктором Илиасом им помогали. Так и справились с эпидемией.
– Четыре года назад двое наших толстосумов, господа Мавроянис и Каркавицас, решили устроить у нас городской клуб, как в Салониках, по лондонской моде. Просили меня посодействовать. Но город у нас небольшой, ничего не вышло… Охотничьего клуба на нашем скромном острове, разумеется, нет. Научили бы вы нас, что ли, как на них охотиться-то, на этих ваших крыс!
Легкомысленный настрой господина губернатора встревожил врачей, однако они постарались этого не выдать, а стали рассказывать о последних научных открытиях, связанных с чумой и ее возбудителем. Тот факт, что крыс и людей убивает один и тот же микроб, был установлен во время эпидемии чумы 1894 года врачом по имени Александр Йерсен. Он был одним из тех ученых, которые, вооружась открытиями Луи Пастера в области микробиологии, добились огромных успехов в борьбе с эпидемическими болезнями во французских колониях и в густонаселенных, нищих городах далеко на Востоке. Благодаря наработкам немецкого врача Роберта Коха европейская наука сможет открыть возбудителей многих других болезней: тифа, дифтерии, проказы, бешенства, гонореи, столбняка – и создать вакцины от них.
В Институте Пастера делали всё новые и новые открытия. Один из его одаренных сотрудников, Эмиль Рувье, известный специалист по дифтерии и холере, два года назад был приглашен Абдул-Хамидом в Стамбул. Бактериолог вручил султану привезенный из Парижа сундучок с противодифтерийной сывороткой, прочитал ему и его приближенным короткую и увлекательную лекцию о микробах и заразных заболеваниях, которая поразила слушателей до глубины души, а затем, получив лабораторию в Нишанташи[35] Нишанташи – район в европейской части Стамбула., сделал несколько открытий, позволяющих производить больше сыворотки за меньшие деньги. Убедившись, что губернатор достаточно устрашен его рассказом, Бонковский-паша напустил на себя крайне серьезный вид и осторожно затронул самый важный вопрос:
– Вам ведь известно, паша, что если против многих болезней вакцины уже созданы и некоторые из них можно быстро произвести в османских лабораториях, то вакцины против чумы на сегодняшний день не существует[36]На самом деле первая вакцина от чумы была создана в 1896 году.. Ни в Китае, ни во Франции такой вакцины пока не изобрели. Мы справились с измирской эпидемией, действуя старыми, испытанными методами: ставили санитарные кордоны, изолировали больных, истребляли крыс. Против чумы нет иного средства, только карантин и изоляция! Все усилия врачей в больницах, как правило, не могут спасти больным жизнь, лишь немного облегчают их предсмертные муки. Да и в этом мы не вполне уверены. Скажите, господин губернатор, готовы ли жители острова соблюдать карантинные меры? Это вопрос жизни и смерти и для Мингера, и для всей империи.
– Если они вас полюбят и поверят вам, то станут – что греки, что мусульмане – самыми послушными, самыми смирными людьми на всем белом свете! – заявил Сами-паша и решительно встал, давая понять, что все сказал. С чашкой кофе в руке (слуга только что налил ему вторую) он подошел к единственному в гостевом доме окну, выходившему на крепость, устремил взгляд на море, чья прекрасная синева наполняла комнату, как счастье наполняет душу, и проговорил: – Да хранит Аллах всех нас, наш остров и его жителей! Но прежде чем спасать их и всю империю, нам надлежит сберечь вас, а вам надлежит остаться целыми и невредимыми.
– От кого вы собираетесь нас оберегать? – удивился Бонковский-паша.
– Об этом вам расскажет начальник Надзорного управления Мазхар-эфенди, – ответствовал губернатор.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления