Онлайн чтение книги День `Д`. 6 июня 1944 г. Величайшее сражение Второй мировой… D-Day, June 6, 1944: The Battle for the Normandy Beaches
27. «Честно служил при технике»

Начало продвижения британцев

Лейтенант Джордж Онор (резерв Королевского морского флота) был командиром «Х23», сверхмалой подводной лодки, длина которой насчитывала 7 м, а экипаж состоял из четырех человек. Как и перед капитаном «Х20», перед Онором открывалась уникальная панорама вторжения. На рассвете он бросил якорь в двух километрах от Уистреана (побережье «Меч»). «Х20» находилась около «Юноны». Обе субмарины расположились между наступающими и обороняющимися в водах, которые не контролировали ни те, ни другие.

«Х23» и «Х20» должны были обеспечивать действия танков в день «Д». Имелись только узкие полосы, где танки-амфибии, шедшие на острие удара, могли бы подняться на берег. Подводные лодки должны были выполнять роль проводников так, чтобы высадка произошла точно у цели.

Танки союзников «Черчилль» и «Шерман» были оборудованы для выполнения различных задач. Среди них были танки с бойковым тралом: на их лобовой части имелись лебедки с цепями, которые ударяли по земле во время вращения барабанов (приводимых в действие их собственными малыми механизмами) и обезвреживали мины перед танками. Были танки, которые несли фашины для переправы через противотанковые рвы, и другие, несшие тяжелое оборудование для наведения мостов, чтобы преодолевать щели большего размера. Чтобы приспособить часть специального оборудования, 75-мм пушки на танках заменили маленькими «курносыми» тяжелыми минометами. Эти минометы предназначались для стрельбы 25-фунтовыми фугасными снарядами на близкое расстояние (менее 50 м), чтобы можно было пробивать дыры в стенах из цемента и блочных домах. Были и танки, тащившие трейлеры с горючим вместимостью в 400 галлонов, которые могли стрелять струей пламени под высоким давлением в радиусе 100 м.

Капитан 79-й бронетанковой дивизии Хаммертон узнал об «игрушках Хобарта» от их изобретателя, генерал-майора Перси Хобарта в Оксфордской учебной зоне в Восточной Англии. «Генерал Хобарт собрал всех в кружок и сказал:

— У меня для вас есть кое-какие новости. Вы слышали о шоу лорда Мара, — тут все затаили дыхание, — и вы знаете о людях, пришедших потом, чтобы прибрать беспорядок. Ну а ваша задача будет полностью противоположной. Вы будете прибирать беспорядок, идя впереди. Вам предстоит очищать передовую от мин».

«Они экспериментировали с танками-разградителями, «змеями», «скорпионами» и прочим подобным странным арсеналом средств, — продолжает Хаммертон. — У них были плуги в виде бычьих рогов, которые приспосабливались на лобовой части «Черчиллей» и прорывали огромные борозды. Они должны были отбрасывать все мины в сторону. «Змея» представляла собой гибкую трубу, а «змей» — жесткую. «Змея» выбрасывалась вперед с помощью гарпунного ружья, а затем в нее закачивался нитроглицерин; «змей», набитый взрывчаткой, выталкивался перед танком. Делалось это для того, чтобы в результате детонации они вывели мины из строя».

На корпусе «курносых» танков было приварено множество дополнительных «ушек», около которых прикреплялись прочные буксирные канаты; они предназначались для того, чтобы стаскивать с пути препятствия или передвигать вышедшие из строя транспортные средства. Танки Мк. VIIIAVRE^{69} предоставляли грузовые платформы для дополнительного снаряжения.

Майор Кеннет Ферпосон из 3-й британской дивизии командовал штурмовым соединением «игрушек Хобарта» на участке «Меч». Вот его воспоминания о погрузке на ДСТ. Его подразделение состояло из четырех танков: двух — с бойковыми тралами, одного, перевозившего 30-футовый металлический мост, сложенный вдвое и закрепленный прямо на лобовой части танка, и еще одного, транспортировавшего бревенчатый «укладчик ковра» — два барабана (примерно той же ширины, что и танк), прикрепленные к лобовой части машины, один над другим, так что ими можно было покрыть песок. Первыми должны были следовать танки-тральщики, затем — мостовой (дабы проложить путь, чтобы перебраться через дамбу), затем — «укладчик ковра» (чтобы выровнять дорогу для танков, предназначенных для боевых действий). Танки «ДЦ» должны были идти перед ними, захватить береговую линию и разрушить укрепленные позиции.

Когда Фергюсон закончил осматривать устройство своих «игрушек», один из матросов воскликнул:

— Послушайте, сэр, вы забыли пианино!

Фергюсон хотел обеспечить себе возможность быстро передвигаться, когда он очутится на берегу, поэтому он погрузил мотоцикл и велосипед на свой танк AVRE. Тысячи британских военнослужащих взяли с собой велосипеды; насчет кого-либо из американцев таких сведений не имеется (хотя, может быть, какой-нибудь командир и пытался взять велосипед, а солдаты выбросили его, находясь над Ла-Маншем).

Капитан Кирил Джеймс Хендри командовал взводом «игрушек». Во время переправы командир ДСТ сказал ему:

— Ваш мост — это настоящий парус: не спустите ли его немного?

Хендри разложил мост, так что дальний его конец улегся на идущий впереди танк, и это помогло.

Англичане возлагали большие надежды на то, что эти специализированные танки помогут им высадиться на берег и прорваться через первую линию укреплений. Они были немного обескуражены отказом американцев использовать их изобретения (за исключением самой концепции танка «ДЦ». По поводу нее англичане утверждали, что американцы ее испортили, спуская «ДД» на воду слишком далеко от берега). Некоторые английские офицеры раздумывали, не вкралось ли здесь чувство оскорбленной гордости. По их представлениям, было бы весьма хорошо, если бы янки применили английские мозги, чтобы управлять американскими мускулами. Однако американцы настояли на том, что осуществят задачу собственными силами.

Что касается «Юты», то тут американцы были правы: хотя они и могли бы использовать танки-тральщики, в общем и целом бронетанковые соединения действовали на «Юте» эффективно. Будучи не столь громоздки или медлительны, как перегруженные английские специализированные танки, они спешно устремлялись в глубь территории и принимали участие в важных операциях по достижению большинства целей дня «Д» на «Юте».

На «Омахе» английские специализированные танки не смогли бы помочь преодолеть первую из трудностей — перебраться через гальку. Из всех побережий только на «Омахе» галечный берег столь высок и ненадежен, что танк не может пересечь его. После того как были прорваны бреши, американские танкисты могли бы найти некоторым из английских приспособлений хорошее применение (особенно фашинам и оборудованию для мостов). Но для такой работы у янки были бульдозеры, так что она была закончена вовремя, и некоторое количество танков добралось до плато прежде, чем стемнело.

Было бы неверно утверждать, что англичане хотели вести Вторую мировую войну скорее с помощью технических приспособлений и приемов, а также шпионажа, нежели силами солдат, скорее перехитрить, чем перебороть немцев; американцы же стремились победить вермахт в схватке «лицом к лицу». Все же многие как из той, так и из другой страны считали подобные обобщения обоснованными. С этим ощущением соотносится представление англичан о том, что американцы несли ненужные потери живой силы, связанные с их агрессивной ментальностью, нацеленной на «лобовые» действия. Американцы же считали, что ненужные потери несут англичане, и связано это с их осторожностью и отказом атаковать врага в его логове, невзирая на потери, что ведет к затягиванию войны.

В какой бы мере ни были истинными эти широко распространенные представления, несомненным является тот факт, что в день «Д» англичане использовали значительно больше технических приспособлений (начиная с «Х20» и «Х23»), нежели американцы.

«Мы были буквально начинены техникой», — так вспоминает лейтенант Онор лодку «Х23». Субмарина имела дизельную конструкцию и электрический мотор, две койки, туалет (десантный люк), печь, электронное оборудование, чтобы посылать сигналы, баллоны с кислородом (взятые из самолетов люфтваффе, подбитых над Англией, так как это были самые легкие баллоны из имевшихся в Великобритании) и многое другое.

«Так вот, у нас была вся та никудышная техника, — вспоминает Онор, — и хуже всего — эта никудышная мачта». Она насчитывала 18 футов в длину, и ее приходилось привязывать к специальным стойкам на обшивке субмарины. «Гнулась она ужасающе», — жаловался Онор.

Операция носила кодовое наименование «Гамбит». Онор не умел играть в шахматы; он посмотрел это слово в словаре, и выражение «отбрасывая открывающиеся пешки» вызвало у него некоторые затруднения.

Участие в гамбите предъявляет к игроку определенные требования. Все присутствовавшие на субмарине должны были уметь выполнять любую работу (управление всем машинным и электронным оборудованием, навигация, погружение и многое другое). Они также должны были уметь действовать эффективно, находясь взаперти в закрытой лодке (размером едва ли больше, чем каноэ) в течение 40 и более часов. В процессе испытаний обнаружилось, что некоторые добровольцы не могут выдержать и часа.

— Выпустите меня! — закричал один из них через 45 минут.

Имея пять человек на борту (дополнительно присутствовал матрос, который должен был привести резиновый плот к берегу, бросить якорь и в заключение установить маркер для танков «ДД»), «Х23» и «Х20» пустились в путь в 18.00 вечера в пятницу, 2 июня. Два траулера проводили их до острова Уайт. В этом пункте они ушли под воду и отправились к месту назначения: «Х23» — к «Мечу», «Х20» — к «Юноне».

Утром в воскресенье, 4 июня, незадолго до рассвета «Х23» поднялась на поверхность. «И мы попали тютелька в тютельку. Мы были точно на том месте, где должны были оказаться. Мы быстро огляделись, чтобы понять, что происходит вокруг». К удивлению Онора, немцы зажгли маяк, чтобы отметить вход в реку Орн. Когда занялся рассвет, он приказал погрузиться на глубину действия перископа и сверился с церковными шпилями и другими ориентирами, чтобы еще раз убедиться в том, что цель избрана верно. «Там, на берегу, паслась корова», — вспоминает Онор. Он погрузил лодку на дно пролива, бросил якорь и стал ждать.

В середине дня в воскресенье Онор возвратился на глубину действия перископа, чтобы посмотреть, что происходит. «Там были немцы из мотопехоты. Они спускались на пляж, играли в мяч, плавали. Приезжали, развлекались, эти солдаты из мотопехоты — воскресенье ведь. А мы говорили: «Ничего-то они не знают».

И вновь на дно, и вновь ожидание. Всплыли в полночь, с радио, настроенным на кодированные сообщения. Одно пришло незашифрованным, в виде голосового сообщения с острова Уайт, для «Х23» и «Х20»: «Ваша тетя сегодня катается на велосипеде». Это означало, что вторжение отложено на один день. Лодка погружается назад, на дно, чтобы ждать еще 24 часа.

Внутри субмарины было холодно, сыро, душно и тесно. Онор и его команда возились с гироскопами, чтобы хоть чем-нибудь заняться. Их беспокоил кислород; никто не знал, насколько может хватить воздуха в баллонах. Играли в покер. Пытались спать на двух койках по очереди. Нельзя было курить (вот чего действительно не хватало!). Гироскоп закрепили; больше делать было нечего.

«Не нравились нам эти двадцать четыре часа, — заявлял Онор. — Мы не знали насчет кислорода: насколько еще хватит этих чертовых баллонов. Может, они полупустые, или в них и вовсе почти ничего нет».

Когда субмарины в полночь 5–6 июня поднялись на поверхность, сообщений об отсрочке не последовало. Перезарядили батареи, и вновь на дно… В 05.00 — обратно к поверхности, стоя на якоре. Погода стояла плохая. Ветер над Ла-Маншем был такой, что волны достигали одного — трех баллов. Спустить на воду резиновую лодку было невозможно. Непонятно было, удастся ли им как следует установить мачту. Волны перехлестывали через лодку. На поверхности лодки было скользко и ощущалась качка. Те, что были внизу, подавали наверх инструменты и снаряжение, а тем, что наверху, хотелось спросить: «Какого черта?»

«Х23» закончила работу около 5.20 и немедленно начала посылать радиосигналы; на вершине мачты был зажжен зеленый огонь. Зеленый означал, что они на месте; красный означал бы обратное. Они включили радио под лодкой; Онор описывал это как «отвратительную штуку, гудевшую под водой». Гудение должен был уловить радиолокатор и таким образом засечь место.

Начинался рассвет. Лейтенант Онор глядел на море, и «постепенно вдали становились видны большие корабли и суда поменьше, эсминцы, а потом — все эти силы преисподней, вырвавшиеся на волю». Над «Х23» проносились 14-дюймовые снаряды с линкоров и 5-дюймовые — с эсминцев. На побережье бомбардировщики и истребители наносили удары по берегу. «Я тихо стоял, глядя на все это, — вспоминает Онор, — и тут вдруг мою кепку смахнуло одним из тех самых ДСТ (Р), выпустившим около тысячи ракет».

Затем двинулись танки «ДД», «эти бедные, несчастные танки», как их назвал Онор. «Они просто повалили с этих ДСТ. У них были двойные винты, и они встали в ряд, образовав линию, и тронулись. Так и тронулись к берегу в развернутом строю».

Один танк начал кружиться. Очевидно, у него погнулся винт. Он начал набирать воду и пошел на дно. «Ребята вылезли наружу, — рассказывает Онор. — Вылезли прямо как из подводной лодки — одним выводком».

Оставшаяся часть танков направилась к берегу. «Когда они плыли мимо, — отмечает Онор, — мы приветствовали их, а они — нас. Итак, наша задача была выполнена».

Онору было приказано встретиться со своим траулером и возвращаться в Англию. Боясь, что ДСТ или ДССК могут раздавить его маленькую лодку, он привязал к мачте большое белое полотнище и, держась на поверхности, удалился туда, где он оставил свой транспорт.

«Везде, насколько хватало глаз, виднелись причаливавшие суда. Даже самые маленькие суда, даже танки — и те причаливали. Повсюду люди спускались с них на берег. А с кораблей побольше… видно было, как с них спускают маленькие суда, они отчаливают от бортов. И все продолжают двигаться к берегу. Возня была ну просто как в улье, куда ни посмотри».

Онор вернулся в Англию и двинулся дальше дорогами войны. Когда 47 лет спустя его спросили, довелось ли ему когда-нибудь узнать, сколько у него оставалось кислорода, он ответил: «Нет. Мы этого так и не узнали. Да это и не важно».

Благодаря «Х20» и «Х23» танки «ДД» достигли цели. Однако они были слишком медлительны и громоздки, дабы противостоять объединенному воздействию ветра, волн и приливно-отливного течения. Они должны были достичь берега первыми, чтобы немедленно осуществить огневое подавление и тем самым поддержать высадку. Но, пока они медленно двигались к берегу, ДСТ, которые везли специализированные танки, начали их опережать. «Они просто останавливались», — вспоминал майор Кеннет Фергюсон. Когда его ДСТ обогнало танки «ДД», «я понял, — вспоминает он, — что они не очень-то туда спешат».

«Туда» означало 30-километровое пространство песчаного побережья, тянувшегося от Уистреана до устья реки Орн, а оттуда — до Арроманша, где находилась маленькая рыбацкая гавань. Там и сям в море вдавались скалы; между Люк-сюр-Мер и Лион-сюр-Мер лежала полоса примерно километровой длины, где 10-метровые утесы были отвесными; для вторжения она явно не годилась. Но большая часть остального побережья была вполне подходящей, за исключением западной части Арроманша, где плато повышалось, сбегая к морю отвесными скалами 30-метровой высоты. Немцы поместили на вершине скалы радарную установку «Вюрцбург», но в мае бомбардировщики союзников уничтожили ее.

В восточной части пролива в крошечной бухте Арроманша скалы вновь становились отвесными и стояли одна за другой на протяжении 12 км до «Фокс-Ред» — восточной оконечности побережья «Омаха».

Побережья «Золото», «Юнона» и «Меч» напоминали «Юту» в том отношении, что в этих местах земля по направлению от берега повышалась постепенно, почти незаметно. Во всех трех случаях у края побережья не было возвышенных мест, которые нужно было бы преодолевать и с которых нападающих можно было бы сбить огнем.

Но берега, где действовали англичане, кое-чем отличались от побережья «Юта». Они были гораздо более густо застроены курортными постройками и домами. Английская пехота вынуждена была громить врага в уличных боях. На «английских» побережьях рек было не так много, как на «Юте»; англичане пользовались более обширной системой дорог. И главной их целью было взятие Кана: по утверждению генерала Монтгомери, это была важнейшая из всех задач дня «Д».

Кан был принципиально важным для немцев пунктом, гораздо более важным, нежели Карантан или Байе. Из Кана открывался прямой путь на Париж. Немцы, очевидно, должны были бросить бронетанковые соединения на Кан как можно скорее; Монтгомери намеревался захватить город, что должно было, наряду с прочим, вызвать первоначальный шок и удивление. Он хотел взять Кан до того, как немцы смогут подтянуть туда свои танковые войска. Авиаторы также торопились попасть в Кан; в дальнейшем они хотели обеспечить себе базу на высокоразвитом аэродроме Карпике восточнее Кана, и начать эти действия планировали в день «Д».

Потребовалось шесть недель, чтобы осуществить эти цели, и произошло это лишь потому, что американцы прорвались на западном фланге и грозили обойти Кан. Впоследствии Монтгомери заявлял, что всегда стремился удерживать позиции слева (в Кане) и прорываться справа (в Сен-Ло). Вокруг этого утверждения историки спорят уже очень долго. В целом позиция зависит от национальности. Большинство британских историков поддерживает Монти; все американские историки считают его утверждение ложью, прикрытием. Нет необходимости вдаваться в детали, поскольку на эту тему написано чересчур много. Невозможно проникнуть в сердце Монтгомери, чтобы увидеть его истинные намерения. Мы лишь знаем, что он говорил окружающим.

А говорил Монтгомери, что Кан имеет решающее значение и что к концу дня «Д» он его захватит.

Чтобы взять Кан, англичане пошли на самые крупные из всех своих жертв. 6-я воздушно-десантная дивизия приземлилась к западу от реки Орн так, чтобы не подпустить немецкие танки к Кану. «Бык и олени» Джона Говарда приземлились на мосту Пегас, чтобы открыть эти перекрестки для натиска в глубь страны на Кан. В операцию были вовлечены коммандос.

Официальный английский историк позднее сделал вывод, что цели дня «Д» были, «вероятно, чрезмерно амбициозными, а именно: захват Байе и дороги на Кан, захват самого Кана и обеспечение безопасности левого фланга союзников вместе с плацдармом восточнее Орна… Кан находится в восьми милях от побережья… а Байе — в шести-семи. Взять их в тот день не было никакой возможности, если не вести наступление с максимальной скоростью».

Монтгомери обещал, что англичане будут наступать быстро. На заключительном брифинге в школе Святого Павла 15 мая он сказал, что в день «Д» он «глубоко проникнет» внутрь страны и «нанесет удар повсеместно и начнет бой, чтобы расчистить себе путь». Он утверждал, что, возможно, достигнет Фалеза (находящегося на расстоянии 50 км от побережья) уже в первый день, и настаивал на быстрой отправке к Кану бронетанковых колонн, поскольку «это спутает планы врага и заставит его задержаться, тогда как мы будем наращивать силы. Мы должны быстро захватить территорию и застолбить ее, глубоко проникнув внутрь страны». Он заявил, что собирается взять Кан в первый же день, прорвать немецкие линии и быстро продвигаться вдоль побережья по направлению к реке Сене.

Эти обязательства были весьма серьезными. Их принятие требовало уверенности и оптимизма, и весьма значительного. В конце мая разведка сообщила о присутствии вокруг Кана 21-й танковой дивизии, причем ее части располагались по обеим сторонам Орна. Штаб Монтгомери решил не сообщать об этом войскам (Джону Говарду и его людям не было передано ни информации, ни соответствующего противотанкового оружия).

Британский штаб не только утаивал сведения, которые могли оказаться бесценными для людей, идущих в битву, из опасения, что это снизит их боевой дух (отголосок Первой мировой войны). Штаб не мог с пользой применить весьма точные разведданные о позиции 21-й танковой дивизии. Официальный историк британской разведки времен Второй мировой войны писал: «Среди сохранившихся данных нет свидетельств тому, что она (информация. — Примеч. авт.) побудила британское командование пересмотреть и улучшить план взятия Кана… Несмотря на серьезные предупреждения от руководства разведки, командование действовало, не учитывая, что, возможно, позиции 21-й танковой дивизии широко развернуты вокруг Кана».

В качестве причины ссылаются на то, что было слишком поздно менять планы. Но за те же несколько последних дней американская 82-я воздушно-десантная дивизия изменила зоны высадки на основании новейших данных разведки относительно немецких позиций в Котантене.

Британская разведка действовала столь же успешно в сентябре 1944 г. непосредственно перед десантированием в Арнеме в ходе операции «Маркет Гарден», и вновь оказалась бесполезной, когда Монтгомери отказался применить разведданные. Англичане, как никто, умели получать сведения, но использовали их небрежно.

Препятствия на британских участках высадки напоминали те, что были на «Юте». Укрепления внутри страны были очень разнообразны, поскольку места сражений значительно отличались друг от друга. На побережьях «Золото», «Юнона» и «Меч», преодолев дамбу и противотанковый ров, люди и транспортные средства оказывались на мощеных деревенских улицах. Пробравшись через два-три квартала, они попадали в пшеничные поля, притом обширные — местность между Уистреаном и Каном ровная и в основном лишена живых изгородей.

Чтобы предотвратить прорыв англичан на открытой местности, немцы выстроили несколько труднопреодолимых укреплений. В Рива-Белла, деревне к востоку от Уистреана, была оборудована огневая позиция мощностью в 22 единицы всех типов, включая 12 155-мм пушек. В Улгате (около 10 км от левого фланга побережья «Меч») стояла батарея, включавшая шесть 155-мм пушек. Даже ближе, в Мервиле, имелось четыре 75-мм пушки. Немецкая батарея в Лонге, на полпути между побережьями «Омаха» и «Золото», состояла из четырех 155-мм чешских орудий, находящихся на расстоянии около километра от побережья; на краю скалы был железобетонный наблюдательный пост (причем имелась возможность сообщения с батареями по подземной телефонной линии).

Вдоль побережья были разбросаны обширные огневые позиции, включавшие 75– и 88-мм орудия, минометы и пулеметы. Как всегда, амбразуры открывались на побережье, а не выходили непосредственно на море. Бетон был чересчур толстым и слишком хорошо укрепленным, чтобы быть уязвимым для снарядов корабельных пушек даже самого крупного калибра. На таких позициях должна была использоваться пехота. В дюнах у немцев было несколько «тобруков», но их было не так много, как на «Омахе»; пехотные траншеи также не были столь разветвленными.

Немецкой 716-й пехотной дивизией командовал генерал-лейтенант Вильгельм Рихтер. Он отвечал за оборону на британских участках и пессимистически относился к возможности удержаться в случае серьезного наступления. Более трети его людей были из «восточных» батальонов, в первую очередь из Советской Грузии и России. Один офицер германского штаба отметил в майском донесении: «Мы слишком многого хотим, если ожидаем, что русские будут сражаться во Франции за Германию против американцев».

Опорные пункты и узлы сопротивления Рихтера располагались на расстоянии около 800 м друг от друга; в некоторых местах расстояние составляло более километра. Рихтер замечал, что они вытянулись вдоль побережья, как нитка жемчуга. Глубина позиции была незначительной. В качестве подкрепления Рихтер вынужден был полагаться на 21-ю танковую дивизию, находившуюся на расстоянии 12 км и парализованную приказами Гитлера, или на 12-ю танковую дивизию, один из полков которой стоял к северу от Кана приблизительно на расстоянии 20 км.

Нападение англичан на 71-ю дивизию генерала Рихтера началось вскоре после полуночи с бомбового удара по побережью. В этой части побережья Кальвадос плотность населения была значительно выше, чем на «Омахе» или «Юте», и французское гражданское население жестоко страдало. Мадемуазель Женже, жившая в приморской деревне Сен-Ком-де-Френ (на западном краю области вторжения англичан), записала в дневнике: «В то утро, разбуженные в час ночи звуками отдаленной бомбардировки, мы оделись… Мы слышали, как приближаются большие бомбардировщики и как они постоянно проносятся у нас над головами». Она и ее родители оставались в углу дома, где стены были толще всего.

На рассвете «внезапно ударила большая пушка с моря. Орудие «бошей» — поменьше — отвечало ей… Казалось, все в доме пляшет — окна, двери, все на чердаке… Нельзя сказать, что мы чувствовали себя очень бодро!»

Мадам д'Ансельм жила в Аснеле, деревне у побережья «Золото». На краю ее сада у немцев была огневая позиция. У мадам д'Ансельм было семь сыновей. Она выкопала в саду траншею, «достаточно большую, чтобы послужить убежищем для нас восьмерых и пары посторонних», — рассказывала она.

Когда началась бомбежка, мадам д'Ансельм спрятала в траншее свой маленький отряд. Они оставались там, пока не рассвело. Один из мальчиков воспользовался затишьем, когда бомбардировка временно прекратилась, и вскарабкался на стену сада посмотреть, что происходит.

— Мама, мама! — закричал он. — Гляди — море… оно все черное от кораблей!