Онлайн чтение книги
Волшебный рог мальчика. Старинные немецкие песни
Des Knaben Wunderhorn: Alte deutsche Lieder
Баллады и песни разных лет
КРЕСТЬЯНИН И РЫЦАРЬ
На некий постоялый двор
Заброшены судьбою,
Мужик и рыцарь жаркий спор
Вели между собою.
Нет любопытней ничего
Иной словесной схватки.
А ну посмотрим, кто кого
Положит на лопатки.
«Я родом княжеским горжусь,
Я землями владею!» —
«А я горжусь, что я тружусь
И хлеб насущный сею.
Когда б не сеял я зерно,
Не рыл бы огород, —
Подох бы с голоду давно
Твой именитый род!» —
«Мой гордый нрав и честь мою
Повсюду славят в мире.
Под лютню песни я пою,
Фехтую на турнире!
Каких мне дам пришлось любить
И как я был любим!
А ты, крестьянин, должен быть
Навек рабом моим».
«Заслуга, брат, невелика
Всю ночь бренчать на лютне
Сравнится ль гордость мужика
С ничтожной честью трутня?
Не танцы и не стук рапир —
Поклясться я готов, —
А труд крестьянский держит мир
Надежней трех китов».
«Но если грянет час войны,
Начнется бой суровый,
Кто из немецкой стороны
Пойдет в поход крестовый?
В пустыне — пекло, как в аду,
Но ад мне нипочем!
И сарацинам на беду
Я действую мечом!»
«Махать мечом — нелегкий труд,
И нет об этом спора,
Но в дни войны с кого берут
Бессчетные поборы?
Кто должен чертовы войска
Кормить да одевать?
Нет, даже тут без мужика
Не обойтись, видать!»
КРЫСОЛОВ ИЗ ГАМЕЛЬНА
«Кто там в плаще гуляет пестром,
Сверля прохожих взглядом острым,
На черной дудочке свистя?..
Господь, спаси мое дитя!»
Большая в Гамельне тревога:
Крыс развелось там страсть как много,
Уже в домах не счесть утрат.
Перепугался магистрат.
И вдруг волшебник — плут отпетый —
Явился, в пестрый плащ одетый,
На дивной дудке марш сыграл
И прямо в Везер крыс согнал.
Закончив труд, у магистрата
Волшебник требует оплаты,
А те юлят и так и сяк:
«За что ж платить-то? За пустяк?
Велик ли труд — игра на дудке?
Не колдовские ль это шутки?
Ступай-ка прочь без лишних слов!»
И хлопнул дверью Крысолов.
Меж тем, от крыс освобожденный,
Ликует город возрожденный,
В соборах — господу хвала! —
Весь день гудят колокола.
Пир — взрослым, детворе — забава.
Но вдруг у северной заставы
Вновь появился чудодей,
Сыграл на дудочке своей,
И в тот же миг на звуки эти
Из всех домов сбежались дети,
И незнакомец, всей гурьбой,
Увел их в Везер за собой.
Никто не видел их отныне,
Навек исчезнувших в пучине.
Рыдайте, матери, отцы, —
Не возвратятся мертвецы.
Тела детей волна качает.
Кричи — поток не отвечает.
Река бежит, вода течет.
Какой ценой оплачен счет!..
Всем эту быль запомнить надо,
Чтоб уберечь детей от яда.
Людская жадность — вот он, яд,
Сгубивший гамельнских ребят.
Гёте, прочитав эту балладу в «Волшебном роге мальчика», шутливо заметил: «Смахивает на уличную песню, однако не лишена изящества».
Уличной песне была суждена большая жизнь: легенда о Крысолове получила широкое распространение в Германии и за ее пределами. Коварный Крысолов, жадные обыватели и доверчивые гамельнские дети стали в мировой литературе символами. Существует множество обработок, пересказов и переложений гамельнского «Крысолова».
БАЛЛАДА О ГЕНРИХЕ ЛЬВЕ
Чего так в Брауншвейге встревожен народ,
Кого провожают сегодня?
То Генрих Брауншвейгский уходит в поход
На выручку гроба господня.
Жену молодую обняв у ворот,
Он ей половину кольца отдает,
А сам, уходя на чужбину,
Другую берет половину.
Вот герцог по бурному морю плывет.
Беснуется черная бездна,
И рушатся мачты, и ветер ревет,
И помощи ждать бесполезно...
Корабль сиротливый наткнулся на риф.
Но вдруг в вышине появляется гриф.
«О боже, спаси мою душу!»
Он герцога вынес на сушу.
В гнездо, где алкал пропитанья птенец,
Влетел он с находкою странной.
Но Генрих Брауншвейгский был храбрый боец
И славился удалью бранной.
Спасенный от смерти по воле небес,
Он, грифа осилив, направился в лес
И в зарослях летними днями
Кормился корой и корнями.
Однажды бредя сквозь лесной бурелом,
Пытаясь разведать дорогу,
Увидел он схватку дракона со львом
И кинулся льву на подмогу.
Поверженный, рухнул дракон, захрипев...
И Генриху молвил израненный лев:
«Услуги твоей не забуду,
Навеки слугой твоим буду!»
А ночью явился к нему сатана:
«В Брауншвейге тебе побывать бы!
Там дома твоя молодая жена
Затеяла новую свадьбу!»
И горестно герцог промолвил в ответ:
«Ее ли винить? Миновало семь лет.
Дай мне повидаться с женою
И делай что хочешь со мною!»
И только он эти слова произнес,
Как черт себя ждать не заставил:
Он спящего герцога в город принес
И льва за ним следом доставил.
И Генрих воскликнул, разбуженный львом:
«Я гостем незваным являюсь в свой дом!
Должны мы поспеть на венчанье».
В ответ прозвучало рычанье.
Вот герцог вошел в переполненный зал,
Отвесив поклон неуклюже:
«Недурно б, сударыня, выпить бокал
За вашего первого мужа!»
И, глаз не сводя с дорогого лица,
Он бросил в вино половину кольца,
Хранимую им на чужбине,
И подал бокал герцогине.
Но что, побледнев, она вскрикнула вдруг —
Иль сделалось худо невесте?
«Вернулся мой Генрих! Мой верный супруг!
Навеки отныне мы вместе!»
И гости воскликнули все, как один:
«Вернулся возлюбленный наш господин!»
В старинном Брауншвейге едва ли
Такое веселье знавали.
Так герцог, что прозван был Генрихом Львом,
До старости герцогством правил.
А лев, находясь неотлучно при нем,
И в смерти его не оставил.
Не смог пережить он такую беду
И в тысяча сто сорок третьем году,
Теряя последние силы,
Почил у хозяйской могилы.
Генрих Лев — фигура не вымышленная. Он был герцогом баварским и саксонским и в XII веке возглавлял союз феодалов, воевавших против императора Фридриха Барбароссы.
НИЩИЙ ШКОЛЯР
Я — кочующий школяр...
На меня судьбина
Свой обрушила удар,
Что твоя дубина.
Не для суетной тщеты,
Не для развлеченья —
Из-за горькой нищеты
Бросил я ученье.
На осеннем холоду,
Лихорадкой мучим,
В драном плащике бреду
Под дождем колючим.
В церковь хлынула толпа.
Долго длится месса.
Только слушаю попа
Я без интереса.
К милосердию аббат
Паству призывает,
А его бездомный брат
Зябнет, изнывает.
Подари, святой отец,
Мне свою сутану,
И тогда я наконец
Мерзнуть перестану.
А за душеньку твою
Я поставлю свечку,
Чтоб господь тебе в раю
Подыскал местечко.
РАЗГОВОР С ПЛАЩОМ
«Холод на улице лют.
Плащ мой! Какой же ты плут!
С каждой зимой ты стареешь
И совершенно не греешь.
Ах ты проклятый балбес!
Ты, как собака, облез.
Я — твой несчастный хозяин —
Нынче ознобом измаян».
Плащ говорит мне в ответ:
«Много мне стукнуло лет.
Выгляжу я плоховато —
Старость во всем виновата.
Прежнюю дружбу ценя,
Надо заштопать меня,
А с полученьем подкладки
Снова я буду в порядке.
Чтоб мою боль утолить,
Надо меня утеплить.
Будь с меховым я подбоем,
Было б тепло нам обоим».
Я отвечаю плащу:
«Где же я денег сыщу?
Бедность — большая помеха
Для обретения меха.
Как мне с тобой поступить,
Коль не могу я купить
Даже простую подкладку?..
Дай-ка поставлю заплатку!»
«Разговор с плащом», так же как и стихотворение «Нищий школяр», относится к лирике вагантов.
«Нищий школяр» входит в рукописный сборник XIII века, обнаруженный лишь в 1806 году в монастыре Бенедиктбейерн, в Баварии. Таким образом, около шести веков этот сборник пролежал взаперти в особом тайнике.
КОРОЛЕВСКИЕ ДЕТИ
Я знал двух детей королевских,
Печаль их была велика:
Они полюбили друг друга,
Но их разлучала река.
Вот бросился вплавь королевич
В глухую полночную тьму,
И свечку зажгла королевна,
Чтоб виден был берег ему.
Но злая старуха черница
Хотела разбить их сердца, —
Ту свечку она загасила,
И ночь поглотила пловца.
Настало воскресное утро.
Кругом веселился народ.
И только одна королевна
Стояла в слезах у ворот.
«О матушка, сердце изныло,
Болит голова, как в чаду.
Ах, я бы на речку сходила...
Не бойтесь, я скоро приду».
«О дочка, любимая дочка,
Одна не ходи никуда!
Возьми-ка с собою сестрицу,
Не то приключится беда».
«Сестренка останется дома —
С малюткой так много хлопот:
Поди, на зеленой поляне
Все розы она оборвет». —
«О дочка, любимая дочка,
Одна не ходи никуда!
Возьми с собой младшего брата,
Не то приключится беда».
«Пусть братец останется дома —
С малюткой так много хлопот:
Поди, на зеленой опушке
Он ласточек всех перебьет».
Ушла во дворец королева,
А девушка в страшной тоске,
Роняя горючие слезы,
Направилась прямо к реке.
Вдоль берега долго бродила,
Печалясь, не высказать как.
И вдруг возле хижины ветхой
Ей встретился старый рыбак.
Свое золотое колечко
Ему протянула она:
«Возьми! Но дружка дорогого
Достань мне с глубокого дна!»
Свою золотую корону
Ему протянула она:
«Возьми! Но дружка дорогого
Достань мне с глубокого дна!»
Раскинул рыбак свои сети...
И вот на прибрежный песок
Уже бездыханное тело
С немалым трудом приволок.
И девушка мертвого друга,
Рыдая, целует в лицо:
«Ах, высохли б эти слезинки,
Когда б ты сказал хоть словцо!»
Она его в плащ завернула:
«Невесту свою приголубь!» —
И молча с крутого обрыва
В холодную бросилась глубь...
...Как колокол стонет соборный!
Печальный разносится звон.
Плывут похоронные песни,
Звучит погребальный канон...
МАЛЕНЬКИЙ СКРИПАЧ
Когда родился я на свет,
Меня качали в зыбке.
Прошло не так уж много лет —
Я стал играть на скрипке.
В родной стране, в чужом краю
Играл я задушевно.
Влюбилась в музыку мою
Однажды королевна.
«Зайди скорее во дворец,
Сыграй мне два куплета!» —
«Да разве можно?! Ваш отец
Казнит меня за это!»
«Зайди скорее во дворец!
Оставь свою заботу:
Сегодня ночью мой отец
Умчался на охоту».
И вдруг король влетел во двор!
Как выдернет он шпагу!
Как закричит: «Разбойник! Вор!
Схватить! Казнить бродягу!..»
Вот день прошел, прошло два дня.
Ох и хлебнул я страху!
На третий день ведут меня
Три стражника на плаху.
Король на зрелище созвал
Соседей и соседок.
«Дозвольте, братцы, — я сказал, —
Сыграть вам напоследок».
Король, слегка умерив гнев,
Кивнул своей короной.
И заиграл я тут напев
Протяжный, похоронный.
Какой тогда поднялся плач!
Толпу трясло от плача.
«Ну вот что, маленький скрипач,
Король воскликнул, плача, —
Бери-ка в жены мою дочь!
Играешь ты на славу.
Тебе свой замок отдаю
И всю мою державу!»
ГОСПОДИН ФОН ФАЛЬКЕНШТЕЙН
Однажды с охоты граф Фалькенштейн
Скакал по лесам и полянам,
И вдруг на дороге увидел он
Девчонку в платке домотканом.
«Куда ты, красавица, держишь путь?
Не скучно ль бродить в одиночку?
Поедем! Ты в замке со мной проведешь
Хмельную, веселую ночку!»
«Чего вы пристали? Да кто вы такой?
Все хлопоты ваши напрасны». —
«Так знай же: я — сам господин Фалькенштейн!
Теперь ты, надеюсь, согласна?»
«Ах, коли взаправду вы граф Фалькенштейн, —
Ему отвечает девица, —
Велите отдать моего жениха,
Он в крепости вашей томится!»
«Нет, я не отдам твоего жениха,
Ему ты не станешь женою.
Твой бедный соколик в поместье моем
Сгниет за тюремной стеною!»
«Ах, если он заживо в башне гниет, —
Бедняжка в слезах отвечает, —
Я буду стоять у тюремной стены,
И, может, ему полегчает».
Тоскует она у тюремной стены,
Звучит ее голос так жутко:
«О милый мой, коли не выйдешь ко мне,
Наверно, лишусь я рассудка».
Все ходит и ходит вкруг башни она,
Свою изливая кручину:
«Пусть ночь пройдет, пусть год пройдет,
Но милого я не покину!»
«Когда б мне дали острый меч,
Когда б я нож достала,
С тобою, граф фон Фалькенштейн,
Я насмерть бы драться стала!»
«Нет, вызов я твой все равно не приму,
Я с женщиной драться не буду!
А ну-ка бери своего жениха,
И прочь убирайтесь отсюда!»
«За что ж ты, рыцарь, гонишь нас?
Ведь мы небось не воры!
Но то, что нам принадлежит,
Берем без разговора!»
СВЯЩЕННИК И ВОЛК
Эй, братцы! Навострите уши —
Хочу потешить ваши души.
Но есть особая изнанка
У незатейливого шванка.
Поп — деревенский старожил —
Своих овечек сторожил,
Поскольку после каждой стрижки
Звенело у него в кубышке.
Ах, как родных детей отец,
Лелеял поп своих овец...
Но вот несчастье! В том поселке
Внезапно появились волки
И, не имеючи сердец,
Нещадно крали тех овец,
Чтобы полакомиться в чаще
Едой, что всяких лакомств слаще.
Наш поп, обиженный судьбой,
Решил пресечь такой разбой
И в лес направился он прямо,
Чтоб ночью вырыть волчью яму.
Свой замысел продумав тонко,
Он в яму поместил ягненка.
И вот, знакомый чуя дух,
Волк на приманку в яму — бух!
Явив завидную смекалку,
Поп длинную хватает палку,
Желая волку в глаз попасть:
Мол, мы тебя отучим красть!
Но хитрый волк, сидевший в яме,
Своими острыми клыками
Вцепился в палку что есть сил
И старца в яму затащил.
Теперь, возьмите это в толк,
Их в яме двое: поп и волк.
Священник, глядючи на волка,
Молитвы шепчет втихомолку.
«Господь, — твердит он, заикаясь, —
Я пред тобой смиренно каюсь,
Что, осквернив поповский сан,
Нещадно грабил прихожан.
Я имя господа порочил,
Я людям головы морочил
И злее лютых обдирал
Сирот невинных обдирал.
Тобой подвергнутые мести,
Мы с волком здесь подохнем вместе.
Яви же милосердья чудо
И дай мне выбраться отсюда!»
Всю ночь промаялся старик.
Вдруг волк ему на шею — прыг! —
И мигом выбрался на волю,
Осуществляя божью волю.
Сбежалась вскорости толпа.
Из ямы извлекли попа.
Он с этих пор живет не тужит
И, как ведется, службу служит.
Стихотворение написано безымянным поэтом-вагантом в XI или XII веке.
Шванк — небольшой стихотворный или прозаический рассказ в немецкой средневековой литературе.
ГОРЕМЫКА ШВАРТЕНГАЛЬЗ
В пути заметил я трактир
И постучал в ворота:
«Я горемыка Швартенгальз,
Мне пить и есть охота!»
Хозяйка отворила дверь.
Я плащ и шляпу скинул,
Налил вина... Да стал глазеть
И кружку опрокинул.
Она тут потчевать меня,
Что барина какого...
Да только денег не возьмешь
Из кошелька пустого!
Хозяйка сердится, бранит —
Чуть не оглох от крика.
Постель не стелет, гонит прочь:
«Иди в сарай поспи-ка!»
Что делать, братцы! Лег я спать
В сарае возле дома.
Эх, незавидная кровать —
Колючая солома.
Проснулся утром — смех и грех! —
Дрожу, от стужи синий.
Вот так хоромы!.. На стене
Засеребрился иней.
Ну что же, взял я в руки меч,
Пошел бродить по свету.
С пустым мешком пошел пешком,
Коль не дали карету.
А на дороге мне сынок
Купеческий попался,
И кошелек его тугой
По праву мне достался!
Швартенгальз — скорее, прозвище, чем собственное имя. «Шварте» — по-немецки «толстая кожа, шкура»; «гальз» — «шея».
Эту балладу очень любил Генрих Гейне. Он писал:
«Какой честный малый этот бедняга Швартенгальз, хотя он и разбойник с большой дороги!.. Этот бедный Швартенгальз — самый что ни на есть немецкий характер, который я когда-либо знал. Какое спокойствие, какое сознание силы царит в этом стихотворении!..»
СВИДАНИЕ С МЕРТВЫМ ЖЕНИХОМ
Ее он любил когда-то,
Да взяли его в солдаты.
Ему сказала она:
«Зачем так печален взор твой?
Живой ты будешь иль мертвый —
Я стану ждать у окна,
Пока отгремит война».
За месяцем месяц мчится...
Вот всадник в окно стучится
Осенней порой ночной:
«Ты помнишь иль ты забыла,
Как прежде меня любила?
Садись на коня со мной!» —
«Я жду тебя, мой родной!»
Он обнял ее за шею
И вот уже вместе с нею
На черном летит коне.
«Не страшно ль тебе, родная?»
«О милый, ведь не одна я!
Чего же бояться мне
В своей ли, в чужой стране?»
Как жалобно ветры плачут,
Как мертвые быстро скачут.
Проехали шаткий мост,
К часовне ведет дорога.
Осталось скакать немного:
Белеет вдали погост
При свете холодных звезд.
«Любовь моя и отрада,
Навек нам расстаться надо», —
Невесте сказал жених.
И лег он в сырую землю:
Лишь мертвых земля приемлет
В объятья могил своих,
Но не берет живых.
ВЕЙНСБЕРГСКИЕ ЖЕНЫ
Мы затянем с вами чинно
Эту песнь седых времен.
Есть серьезная причина
Нам воспеть отвагу жен,
Верность женскую прославить
В подобающих стихах,
Как бы памятник поставить
В человеческих сердцах.
Сей рассказ из давней были
К нам пришел через века...
Крепость Вейнсберг окружили
Наступавшие войска.
Кайзер Конрад разъяренный
Гнал на штурм бойцов своих,
Но железной обороной
Старый герцог встретил их.
День и ночь идет осада,
День и ночь гремит война.
Прочь отброшена пощада,
Вельфам гибель суждена.
Среди грохота и воя,
Средь бушующих огней
Милосердие простое
Груды золота ценней.
Крепость мечется в тревоге
От негаданной беды:
Перерезаны дороги,
Нет ни хлеба, ни воды.
Даже старые рубаки
Приуныли в эту ночь:
«Все подохнем, как собаки.
Может бог один помочь».
Но когда душа мужчины
В подлый страх погружена,
Из печали, из кручины
Мужа выручит жена.
Так и здесь... Твердя молитвы,
Через вражеский редут,
Толпы жен на поле битвы
Прямо к Конраду идут.
«Кайзер, внемли нашим стонам,
Дай от смерти жизнь спасти,
Разреши несчастным женам
Прочь из крепости уйти!»
И ответил победитель,
Тронут этою мольбой:
«Уходите и берите
Все, что можете, с собой!»
И взгляните — что за диво!
Свет любви тая в очах,
Жены вышли торопливо
С тяжкой ношей на плечах.
Но не серебро, не злато,
Не дары своей земли —
Мужа, сына или брата
На плечах они несли.
Конрад, полон удивленья,
Молвит: «Вот чего не ждал!»
И в припадке умиленья,
Как младенец, зарыдал.
И противнику в награду
За любовь и верность жен
Повелел он снять осаду.
Так был город пощажен...
О великие герои,
О бесстрашные бойцы,
Люди Спарты, люди Трои,
Громких подвигов творцы!
Вашей силе и отваге
Неспроста дивится свет.
Но в какой, скажите, саге
Подвиг женщины воспет?
Разве гимнов не достойна
Та, что, долю не кляня,
Мужа вынесет спокойно
Из смертельного огня?
Слова лишнего не скажет,
Все поймет и все простит,
Другу рану перевяжет,
Лоб горячий остудит.
Как божественное чудо,
Щедрой данное судьбой,
На земле везде и всюду
Навсегда она с тобой!
Пусть же славятся отныне
До скончания времен
В гимне, в песне и былине
Честь, любовь и верность жен!
Событие, о котором рассказывается в этой балладе, произошло в 1140 году и послужило основой для многих народных песен и сказаний.
Вельфы, засевшие в крепости, были немецким феодальным родом, который владел Саксонией, Баварией и Брауншвейгом и ожесточенно боролся против усиления власти германских императоров.
НАДЕЖДА
Тяжела, страшна утрата,
Все погибло без возврата, —
Понапрасну слез не лей.
Что корить судьбину злую?
Позабудь любовь былую,
О минувшем не жалей...
Но и в черный день бессилья
Нам дает надежда крылья,
Заставляет жить сердца.
Жарко шепчет: «Не сдавайся!
Полно хныкать! Оставайся
Тверд душою до конца!»
Ах, не будь у нас надежды,
Мы б давно сомкнули вежды,
Может, сами б в гроб легли.
Но она, лишь скорбь заметит,
Светлой радугой засветит,
Вспыхнет звездочкой вдали.
Если ранен, если болен,
Если жизнью обездолен,
Сердце даром не неволь.
Только вспомни про нее ты —
Сразу снимет все заботы,
И твоя утихнет боль.
Если стану помирать я,
Не спешите плакать, братья!
Пусть тогда моя родня
Позабудет о погосте,
Да зовет надежду в гости —
И, глядишь, спасет меня!
СТАРЫЙ СОЛДАТ
Я старый, стреляный солдат,
Ничем особым не богат,
Прекраснейшая дама!
Не золото, не серебро,
Одна лишь честь — мое добро.
В том признаюсь вам прямо.
Моя палатка — замок мой,
Живу в ней летом и зимой.
Хожу в худом камзоле.
Да хныкать совесть не велит:
Ко мне господь благоволит
В бою, на бранном поле.
Весь провиант мой — хлеб и сыр,
Не больно тут устроишь пир!
Да не поймите ложно:
Лишь были б хлеб, да табачок,
Да придорожный кабачок —
И жить на свете можно!
Да что там горе и печаль!
Я уповаю на пищаль.
К врагу ворвешься в нору,
Как пригрозишь: «А ну, малёк!
Решайся: жизнь иль кошелек?» —
Все выложит без спору.
Постель мне — черная земля,
А сплю не хуже короля,
Храплю себе пресладко.
Но попрошу иметь в виду:
Я меч под голову кладу
Для пущего порядка.
Уж не такой-то я дурак,
Хоть не силен по части врак:
Ослепну, онемею,
Состарюсь, надо полагать,
В дугу согнусь — а вот солгать,
Ей-богу, не сумею!
Война для всех нехороша.
И все ж как тешится душа,
Когда охрипшим басом
Взревет труба, взметнув картечь,
И задубасит тяжкий меч
По вражеским кирасам!
Гул барабанов. Треск пальбы.
Дым. Пламя. Кони — на дыбы.
Беснуется железо.
Тут стал бы пятиться как рак,
Да не сдержать себя никак —
В атаку первым лезу.
Кто знает, может, поутру
Я, насмерть раненный, помру,
Коли судьба изменит.
И все же верю: пронесет!
Святая троица спасет —
И пуля не заденет!
Кому и жизнь моя нужна?
Вот были б дети и жена,
Тогда другое дело.
А нынче некому рыдать...
Вели, вахмистр, земле предать
Изрубленное тело!
Пускай на память обо мне
Три залпа грянут в тишине.
А я, закрывши веки,
Усну в земле, покуда нас
Всех не разбудит трубный глас,
Чтоб воскресить навеки.
И коль случится вам прочесть
Иль, может, где услышать весть
О гибели солдата,
Скажите просто: «Это он!
Ах, без взаимности влюблен
Он был в меня когда-то!»
Вчерашний день одно лицо
Передало мне письмецо
От вас, моей богини,
Что, дескать, я в грехах погряз.
Что честь и совесть порастряс,
Скитаясь на чужбине.
Я по прочтении письма
Обескуражен был весьма,
Слезами обливался:
Я честен сердцем и умом
И в добром имени моем
Никто не сомневался!
Сей незаслуженный ответ
На многое мне пролил свет...
Герои битв победных,
Солдаты честные! Не нам
Искать любви прекрасных дам —
Сейчас не любят бедных.
Стихотворение «Старый солдат» было написано в годы Тридцатилетней войны и возникло в войсках имперского полководца Валленштейна.
Если вы читали Шиллера «Лагерь Валленштейна», то несомненно узнаете в шиллеровском вахмистре нашего «старого солдата»: его лукавую и рассудительную речь и присущее простому человеку чувство собственного достоинства, которое здесь так отчетливо выражено.
ЛИЛОФЕЯ
В древнем царстве подводном жил-был водяной
Но манила его земля:
Он задумал сделать своей женой
Лилофею, дочь короля.
Он из красного золота выстроил мост
И, невесте богатства суля,
Вызывал на свиданье при блеске звезд
Лилофею, дочь короля.
Он коснулся белой ее руки,
Красоту королевны хваля,
И пошла за ним следом на дно реки
Лилофея, дочь короля.
И тогда схватил ее водяной
(Словно горло стянула петля):
«Не уйдешь ты отсюда! Ты будешь со мной,
Лилофея, дочь короля».
Миновало много ночей и дней...
В светлой горнице из хрусталя
Семерых родила ему сыновей
Лилофея, дочь короля.
Но однажды приснился ей странный сон:
Поле... Небо... Крик журавля...
И услышала тихий церковный звон
Лилофея, дочь короля.
«Отпусти, отпусти меня, водяной!
Погляди: о пощаде моля,
В униженье и в горе стоит пред тобой
Лилофея, дочь короля».
Но угрюмый супруг отвечает ей,
Плавниками в воде шевеля:
«Кто же вскормит моих семерых сыновей,
Лилофея, дочь короля?»
«Ах, не бойся, супруг, я вернусь назад,
Хоть мила и прекрасна земля.
Разве может покинуть невинных чад
Лилофея, дочь короля?»
И она восстала со дна реки
И в весенние вышла поля.
«Здравствуй, — в ноги ей кланялись стебельки,
Лилофея, дочь короля».
И вошла она тихо в господень храм,
Небеса о прощенье моля.
«Здравствуй, — люди склонились к ее ногам, —
Лилофея, дочь короля».
Прибежала мать, прибежал отец:
«Ты пришла, нашу скорбь исцеля,
Так пойдем же скорее в родной дворец,
Лилофея, дочь короля!»
Все светилось, сияло вблизи и вдали,
Пело небо, и пела земля,
Когда слуги в родительский дом привели
Лилофею, дочь короля.
Гости ели и пили всю ночь напролет,
Сердце сладким вином веселя:
Возвратилась домой из безжалостных вод
Лилофея, дочь короля.
Вдруг в окно кто-то яблоко бросил на стол:
То, внезапно сойдя с корабля,
Ищет, требует, кличет незримый посол
Лилофею, дочь короля.
«Пусть в огне это яблоко нынче сгорит!» —
Приговор свой исполнить веля,
Оробевшей служанке, смеясь, говорит
Лилофея, дочь короля.
Но невидимый кто-то ответствует ей:
«В светлой горнице из хрусталя
Семерых ты оставила мне сыновей,
Лилофея, дочь короля».
«Ты троих заберешь, я возьму четверых,
Пусть им родиной будет земля!» —
Так она сыновей поделила своих,
Лилофея, дочь короля.
«Я троих заберу и троих я отдам.
Но, сокровище честно деля,
Мы седьмого должны разрубить пополам,
Лилофея, дочь короля.
Всё поделим: и ноги и руки его.
Ты возьмешь половину и я.
Что ж молчишь? Неужель ты страшишься чего,
Лилофея, дочь короля?»
«Иль ты думал, мне сердце из камня дано?..
Ах, прощайте, цветы и поля!
Чем дитя погубить, лучше канет на дно
Лилофея, дочь короля».
БЫЛА Б ТЫ НЕМНОГО БОГАЧЕ...
Однажды я на берег вышла.
По тропке спустилась к реке.
Вдруг вижу: челнок подплывает,
Три графа сидят в челноке.
Вот граф, молодой и прекрасный,
В бокал наливает вина:
«Красавица, светик мой ясный,
Ты выпить со мною должна».
Глядит на меня чуть не плача
И шепчет, склонясь надо мной:
«Была б ты немного богаче,
Моей бы ты стала женой».
«Не смейтесь над девушкой честной.
Зачем мне ваш графский дворец?
Бедняк из деревни окрестной
Меня поведет под венец».
«А коль жениха не дождешься
Ни в том и ни в этом году?» —
«Тогда я монахиней стану,
Тогда я в обитель уйду».
С тех пор миновало полгода,
Зима наступила, и вот
Приснилось ему, что голубка
Монахиней в келье живет.
Стрелой к монастырским воротам
Летит он на быстром коне...
Открылось окошечко: «Кто там?» —
«Любовь моя, выйди ко мне!»
И девушка в белом наряде
Выходит к нему на порог.
Отрезаны длинные пряди,
И взгляд ее грустен и строг.
Он ей не промолвил ни слова,
Он ей не сказал ничего.
Но сердце от горя такого
Разбилось в груди у него.
БАЛЛАДА О ГОЛОДНОМ РЕБЕНКЕ
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«Хлебушек завтра посеем, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Вот в землю брошено зерно —
Твердит ребенок все одно:
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«Завтра начнется жатва, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Вот стало колосом зерно —
Твердит ребенок все одно:
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«Завтра начнем молотить, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Уже в мешках лежит зерно —
Твердит ребенок все одно:
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«Завтра на мельницу съезжу, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Мукою сделалось зерно —
Твердит ребенок все одно:
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«В печку тесто поставлю, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Вот хлеб горою на столе,
Да жаль, дитя в сырой земле.
РАССКАЗ О ФАЛЬШИВОЙ МОНЕТЕ
Итак, грядет последний час!
Вотще предупреждали нас
Христолюбивые пророки:
«За ваши грязные пороки,
За то, что вы презрели труд,
Вас призовут на Страшный суд!»
И все слилось в едином плаче...
А разве быть могло иначе,
Коль в наши злые времена
Спит совесть, вера казнена,
Убита честь, любовь распята,
Коль брат готов зарезать брата
И нет святого ничего?
Вокруг — сплошное воровство,
Добро и набожность в загоне...
Кто станет думать о законе,
Когда везде, и там и тут,
Все — лихоимцы, все — крадут,
Причем свершают похищенья
Почти без всякого смущенья!
Да, в наш благословенный век
Покинут богом человек
За то, что сам забыл о боге...
Шел некий странник по дороге.
Глядит: ему навстречу — воз.
Тьфу, пропасть! Смилуйся, Христос!
Четыре лошади в упряжке
Груз волокут безмерно тяжкий,
Плетутся, бедные, едва...
Крича похабные слова,
Нещадно лупит их возница.
Решил наш друг остановиться.
«Эй, кум! Ответь-ка на вопрос:
Каким добром гружен твой воз?
Овсом или иным товаром?» —
«Да что вы! Просто хламом старым!
Взгляните на мое добро:
Вот здесь дырявое ведро,
Вот медный таз с пробитым днищем,
Кофейник, выброшенный нищим,
От чьей-то шпаги рукоять,
Подойник, ржавая кровать,
Гвоздь, что торчал в трехногом стуле,
Подкова, крышка от кастрюли,
Видавший виды котелок
И прочий скарб...» — «Постой, милок!
На кой он леший, хлам тот ржавый?» —
«Для процветания державы!
Любой означенный предмет
Идет на выделку монет:
Перекуют да переплавят,
Чуть позолотою приправят
И пустят с ходу в оборот,
Чтоб одурачивать народ». —
«Да это ж противозаконно!» —
«Какие могут быть законы,
Когда имперская казна
Давно исчерпана до дна?
Ее война опустошила.
Тут власть верховная решила:
В такие дни и хлам хорош.
Мы наречем дукатом грош!
Авось при помощи подлога
Мы ублажим народ немного
И перебьемся как-нибудь...»
«Гм... Я улавливаю суть.
Но есть ли прок в такой затее?» —
«А как же, сударь! Богатеи,
Откупщики-ростовщики
Наполнят золотом мешки.
Ведь генералам и вельможам,
Проклятым кардинальским рожам
Война родителей родней.
Ох, наживаются на ней!
А сколько новоиспеченных
Безмозглых неучей ученых,
Шальному радуясь деньку,
Гребут лопатами деньгу.
Скупают эти благородья
Дома, поместья и угодья,
Зато мастеровой народ —
Тот с голодухи так и мрет,
И мужиков война раздела...
Да что тут скажешь? Плохо дело!
Ну, впору прямо в петлю лезть.
И все ж, браток, спасенье есть.
Тут надобно взглянуть пошире:
Беда — в войне, спасенье — в мире.
Мир, словно врач, излечит хворь.
Смекнул? Приход его ускорь!
Тогда фальшивую монету
Мы всем народом кинем в Лету —
И все невзгоды сгинут прочь.
Молюсь об этом день и ночь!..»
Баллада, распространявшаяся в виде «летучего листка», — своего рода стихотворная прокламация. «Порча денег», как порождение войны, — излюбленная тема народной поэзии 1618—1648 годов. В выпуске фальшивой монеты народные певцы прямо обвиняли германских правителей — и не без основания. Так в 1619 году из обращения были изъяты настоящие деньги и заменены посеребренными медными монетами.
ГЕНЕРАЛ ХОЛЬК, УМИРАЯ В 1633 ГОДУ В АДОРФЕ ОТ ЧУМЫ, ГОВОРИТ:
Спаси меня, о боже!
Лежу на смертном ложе —
В какую влип беду!
Господь, подумай только,
Что генерала Холька
Ждут дьяволы в аду!
Я — лютеранской веры.
Но все из-за карьеры
(Черт бы ее побрал!)
Сказал себе: «Не струшу,
Продам-ка папе душу!» —
И вот я — генерал.
В бою и перед боем
Не брезговал разбоем,
Добром набил сундук.
Ах, то был труд излишний!
Спаси меня, всевышний!
Избавь от вечных мук!
Как подведут итоги,
Раздастся голос строгий:
«Ты Лейпциг разорил!
Все пропил, промотал ты,
Деньгами, что украл ты,
Бессовестно сорил!»
Жаль, смерть меня скрутила...
А я ведь был кутила,
Знал, что такое страсть!
Мы пели, пили, жрали,
А люди помирали,
Чтоб нам кутилось всласть.
Все полетело прахом!
Дрожу, охвачен страхом,
Вот-вот сойду с ума...
В кишках — сплошное жженье,
Я проиграл сраженье,
И верх взяла чума.
Стращайте не стращайте —
Пришел конец... Прощайте!
Издам последний вздох.
Я в лапах у соблазна
Жизнь прожил безобразно
И грешником подох.
СПОР МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой,
С весельем, песнями, кутерьмой.
Я — солнце в небе, я — свет дневной. —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой! —
Так Смерть сказала:
— Мир этот — мой.
Я все окутаю вечной тьмой.
Умолкнут песни в ночи немой. —
Так Смерть сказала:
— Мир этот — мой! —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой!
Хоть из гранита гробницы строй,
Не похоронишь любви святой. —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой! —
Так Смерть сказала:
— Мир этот — мой!
Иду с войною я и чумой.
В могилу ляжет весь род людской. —
Так Смерть сказала:
— Мир этот — мой! —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой!
Распашет кладбище плуг стальной.
Взойдет колосьями перегной. —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой!
На некий постоялый двор
Заброшены судьбою,
Мужик и рыцарь жаркий спор
Вели между собою.
Нет любопытней ничего
Иной словесной схватки.
А ну посмотрим, кто кого
Положит на лопатки.
«Я родом княжеским горжусь,
Я землями владею!» —
«А я горжусь, что я тружусь
И хлеб насущный сею.
Когда б не сеял я зерно,
Не рыл бы огород, —
Подох бы с голоду давно
Твой именитый род!» —
«Мой гордый нрав и честь мою
Повсюду славят в мире.
Под лютню песни я пою,
Фехтую на турнире!
Каких мне дам пришлось любить
И как я был любим!
А ты, крестьянин, должен быть
Навек рабом моим».
«Заслуга, брат, невелика
Всю ночь бренчать на лютне
Сравнится ль гордость мужика
С ничтожной честью трутня?
Не танцы и не стук рапир —
Поклясться я готов, —
А труд крестьянский держит мир
Надежней трех китов».
«Но если грянет час войны,
Начнется бой суровый,
Кто из немецкой стороны
Пойдет в поход крестовый?
В пустыне — пекло, как в аду,
Но ад мне нипочем!
И сарацинам на беду
Я действую мечом!»
«Махать мечом — нелегкий труд,
И нет об этом спора,
Но в дни войны с кого берут
Бессчетные поборы?
Кто должен чертовы войска
Кормить да одевать?
Нет, даже тут без мужика
Не обойтись, видать!»
КРЫСОЛОВ ИЗ ГАМЕЛЬНА
«Кто там в плаще гуляет пестром,
Сверля прохожих взглядом острым,
На черной дудочке свистя?..
Господь, спаси мое дитя!»
Большая в Гамельне тревога:
Крыс развелось там страсть как много,
Уже в домах не счесть утрат.
Перепугался магистрат.
И вдруг волшебник — плут отпетый —
Явился, в пестрый плащ одетый,
На дивной дудке марш сыграл
И прямо в Везер крыс согнал.
Закончив труд, у магистрата
Волшебник требует оплаты,
А те юлят и так и сяк:
«За что ж платить-то? За пустяк?
Велик ли труд — игра на дудке?
Не колдовские ль это шутки?
Ступай-ка прочь без лишних слов!»
И хлопнул дверью Крысолов.
Меж тем, от крыс освобожденный,
Ликует город возрожденный,
В соборах — господу хвала! —
Весь день гудят колокола.
Пир — взрослым, детворе — забава.
Но вдруг у северной заставы
Вновь появился чудодей,
Сыграл на дудочке своей,
И в тот же миг на звуки эти
Из всех домов сбежались дети,
И незнакомец, всей гурьбой,
Увел их в Везер за собой.
Никто не видел их отныне,
Навек исчезнувших в пучине.
Рыдайте, матери, отцы, —
Не возвратятся мертвецы.
Тела детей волна качает.
Кричи — поток не отвечает.
Река бежит, вода течет.
Какой ценой оплачен счет!..
Всем эту быль запомнить надо,
Чтоб уберечь детей от яда.
Людская жадность — вот он, яд,
Сгубивший гамельнских ребят.
Гёте, прочитав эту балладу в «Волшебном роге мальчика», шутливо заметил: «Смахивает на уличную песню, однако не лишена изящества».
Уличной песне была суждена большая жизнь: легенда о Крысолове получила широкое распространение в Германии и за ее пределами. Коварный Крысолов, жадные обыватели и доверчивые гамельнские дети стали в мировой литературе символами. Существует множество обработок, пересказов и переложений гамельнского «Крысолова».
БАЛЛАДА О ГЕНРИХЕ ЛЬВЕ
Чего так в Брауншвейге встревожен народ,
Кого провожают сегодня?
То Генрих Брауншвейгский уходит в поход
На выручку гроба господня.
Жену молодую обняв у ворот,
Он ей половину кольца отдает,
А сам, уходя на чужбину,
Другую берет половину.
Вот герцог по бурному морю плывет.
Беснуется черная бездна,
И рушатся мачты, и ветер ревет,
И помощи ждать бесполезно...
Корабль сиротливый наткнулся на риф.
Но вдруг в вышине появляется гриф.
«О боже, спаси мою душу!»
Он герцога вынес на сушу.
В гнездо, где алкал пропитанья птенец,
Влетел он с находкою странной.
Но Генрих Брауншвейгский был храбрый боец
И славился удалью бранной.
Спасенный от смерти по воле небес,
Он, грифа осилив, направился в лес
И в зарослях летними днями
Кормился корой и корнями.
Однажды бредя сквозь лесной бурелом,
Пытаясь разведать дорогу,
Увидел он схватку дракона со львом
И кинулся льву на подмогу.
Поверженный, рухнул дракон, захрипев...
И Генриху молвил израненный лев:
«Услуги твоей не забуду,
Навеки слугой твоим буду!»
А ночью явился к нему сатана:
«В Брауншвейге тебе побывать бы!
Там дома твоя молодая жена
Затеяла новую свадьбу!»
И горестно герцог промолвил в ответ:
«Ее ли винить? Миновало семь лет.
Дай мне повидаться с женою
И делай что хочешь со мною!»
И только он эти слова произнес,
Как черт себя ждать не заставил:
Он спящего герцога в город принес
И льва за ним следом доставил.
И Генрих воскликнул, разбуженный львом:
«Я гостем незваным являюсь в свой дом!
Должны мы поспеть на венчанье».
В ответ прозвучало рычанье.
Вот герцог вошел в переполненный зал,
Отвесив поклон неуклюже:
«Недурно б, сударыня, выпить бокал
За вашего первого мужа!»
И, глаз не сводя с дорогого лица,
Он бросил в вино половину кольца,
Хранимую им на чужбине,
И подал бокал герцогине.
Но что, побледнев, она вскрикнула вдруг —
Иль сделалось худо невесте?
«Вернулся мой Генрих! Мой верный супруг!
Навеки отныне мы вместе!»
И гости воскликнули все, как один:
«Вернулся возлюбленный наш господин!»
В старинном Брауншвейге едва ли
Такое веселье знавали.
Так герцог, что прозван был Генрихом Львом,
До старости герцогством правил.
А лев, находясь неотлучно при нем,
И в смерти его не оставил.
Не смог пережить он такую беду
И в тысяча сто сорок третьем году,
Теряя последние силы,
Почил у хозяйской могилы.
Генрих Лев — фигура не вымышленная. Он был герцогом баварским и саксонским и в XII веке возглавлял союз феодалов, воевавших против императора Фридриха Барбароссы.
НИЩИЙ ШКОЛЯР
Я — кочующий школяр...
На меня судьбина
Свой обрушила удар,
Что твоя дубина.
Не для суетной тщеты,
Не для развлеченья —
Из-за горькой нищеты
Бросил я ученье.
На осеннем холоду,
Лихорадкой мучим,
В драном плащике бреду
Под дождем колючим.
В церковь хлынула толпа.
Долго длится месса.
Только слушаю попа
Я без интереса.
К милосердию аббат
Паству призывает,
А его бездомный брат
Зябнет, изнывает.
Подари, святой отец,
Мне свою сутану,
И тогда я наконец
Мерзнуть перестану.
А за душеньку твою
Я поставлю свечку,
Чтоб господь тебе в раю
Подыскал местечко.
РАЗГОВОР С ПЛАЩОМ
«Холод на улице лют.
Плащ мой! Какой же ты плут!
С каждой зимой ты стареешь
И совершенно не греешь.
Ах ты проклятый балбес!
Ты, как собака, облез.
Я — твой несчастный хозяин —
Нынче ознобом измаян».
Плащ говорит мне в ответ:
«Много мне стукнуло лет.
Выгляжу я плоховато —
Старость во всем виновата.
Прежнюю дружбу ценя,
Надо заштопать меня,
А с полученьем подкладки
Снова я буду в порядке.
Чтоб мою боль утолить,
Надо меня утеплить.
Будь с меховым я подбоем,
Было б тепло нам обоим».
Я отвечаю плащу:
«Где же я денег сыщу?
Бедность — большая помеха
Для обретения меха.
Как мне с тобой поступить,
Коль не могу я купить
Даже простую подкладку?..
Дай-ка поставлю заплатку!»
«Разговор с плащом», так же как и стихотворение «Нищий школяр», относится к лирике вагантов.
«Нищий школяр» входит в рукописный сборник XIII века, обнаруженный лишь в 1806 году в монастыре Бенедиктбейерн, в Баварии. Таким образом, около шести веков этот сборник пролежал взаперти в особом тайнике.
КОРОЛЕВСКИЕ ДЕТИ
Я знал двух детей королевских,
Печаль их была велика:
Они полюбили друг друга,
Но их разлучала река.
Вот бросился вплавь королевич
В глухую полночную тьму,
И свечку зажгла королевна,
Чтоб виден был берег ему.
Но злая старуха черница
Хотела разбить их сердца, —
Ту свечку она загасила,
И ночь поглотила пловца.
Настало воскресное утро.
Кругом веселился народ.
И только одна королевна
Стояла в слезах у ворот.
«О матушка, сердце изныло,
Болит голова, как в чаду.
Ах, я бы на речку сходила...
Не бойтесь, я скоро приду».
«О дочка, любимая дочка,
Одна не ходи никуда!
Возьми-ка с собою сестрицу,
Не то приключится беда».
«Сестренка останется дома —
С малюткой так много хлопот:
Поди, на зеленой поляне
Все розы она оборвет». —
«О дочка, любимая дочка,
Одна не ходи никуда!
Возьми с собой младшего брата,
Не то приключится беда».
«Пусть братец останется дома —
С малюткой так много хлопот:
Поди, на зеленой опушке
Он ласточек всех перебьет».
Ушла во дворец королева,
А девушка в страшной тоске,
Роняя горючие слезы,
Направилась прямо к реке.
Вдоль берега долго бродила,
Печалясь, не высказать как.
И вдруг возле хижины ветхой
Ей встретился старый рыбак.
Свое золотое колечко
Ему протянула она:
«Возьми! Но дружка дорогого
Достань мне с глубокого дна!»
Свою золотую корону
Ему протянула она:
«Возьми! Но дружка дорогого
Достань мне с глубокого дна!»
Раскинул рыбак свои сети...
И вот на прибрежный песок
Уже бездыханное тело
С немалым трудом приволок.
И девушка мертвого друга,
Рыдая, целует в лицо:
«Ах, высохли б эти слезинки,
Когда б ты сказал хоть словцо!»
Она его в плащ завернула:
«Невесту свою приголубь!» —
И молча с крутого обрыва
В холодную бросилась глубь...
...Как колокол стонет соборный!
Печальный разносится звон.
Плывут похоронные песни,
Звучит погребальный канон...
МАЛЕНЬКИЙ СКРИПАЧ
Когда родился я на свет,
Меня качали в зыбке.
Прошло не так уж много лет —
Я стал играть на скрипке.
В родной стране, в чужом краю
Играл я задушевно.
Влюбилась в музыку мою
Однажды королевна.
«Зайди скорее во дворец,
Сыграй мне два куплета!» —
«Да разве можно?! Ваш отец
Казнит меня за это!»
«Зайди скорее во дворец!
Оставь свою заботу:
Сегодня ночью мой отец
Умчался на охоту».
И вдруг король влетел во двор!
Как выдернет он шпагу!
Как закричит: «Разбойник! Вор!
Схватить! Казнить бродягу!..»
Вот день прошел, прошло два дня.
Ох и хлебнул я страху!
На третий день ведут меня
Три стражника на плаху.
Король на зрелище созвал
Соседей и соседок.
«Дозвольте, братцы, — я сказал, —
Сыграть вам напоследок».
Король, слегка умерив гнев,
Кивнул своей короной.
И заиграл я тут напев
Протяжный, похоронный.
Какой тогда поднялся плач!
Толпу трясло от плача.
«Ну вот что, маленький скрипач,
Король воскликнул, плача, —
Бери-ка в жены мою дочь!
Играешь ты на славу.
Тебе свой замок отдаю
И всю мою державу!»
ГОСПОДИН ФОН ФАЛЬКЕНШТЕЙН
Однажды с охоты граф Фалькенштейн
Скакал по лесам и полянам,
И вдруг на дороге увидел он
Девчонку в платке домотканом.
«Куда ты, красавица, держишь путь?
Не скучно ль бродить в одиночку?
Поедем! Ты в замке со мной проведешь
Хмельную, веселую ночку!»
«Чего вы пристали? Да кто вы такой?
Все хлопоты ваши напрасны». —
«Так знай же: я — сам господин Фалькенштейн!
Теперь ты, надеюсь, согласна?»
«Ах, коли взаправду вы граф Фалькенштейн, —
Ему отвечает девица, —
Велите отдать моего жениха,
Он в крепости вашей томится!»
«Нет, я не отдам твоего жениха,
Ему ты не станешь женою.
Твой бедный соколик в поместье моем
Сгниет за тюремной стеною!»
«Ах, если он заживо в башне гниет, —
Бедняжка в слезах отвечает, —
Я буду стоять у тюремной стены,
И, может, ему полегчает».
Тоскует она у тюремной стены,
Звучит ее голос так жутко:
«О милый мой, коли не выйдешь ко мне,
Наверно, лишусь я рассудка».
Все ходит и ходит вкруг башни она,
Свою изливая кручину:
«Пусть ночь пройдет, пусть год пройдет,
Но милого я не покину!»
«Когда б мне дали острый меч,
Когда б я нож достала,
С тобою, граф фон Фалькенштейн,
Я насмерть бы драться стала!»
«Нет, вызов я твой все равно не приму,
Я с женщиной драться не буду!
А ну-ка бери своего жениха,
И прочь убирайтесь отсюда!»
«За что ж ты, рыцарь, гонишь нас?
Ведь мы небось не воры!
Но то, что нам принадлежит,
Берем без разговора!»
СВЯЩЕННИК И ВОЛК
Эй, братцы! Навострите уши —
Хочу потешить ваши души.
Но есть особая изнанка
У незатейливого шванка.
Поп — деревенский старожил —
Своих овечек сторожил,
Поскольку после каждой стрижки
Звенело у него в кубышке.
Ах, как родных детей отец,
Лелеял поп своих овец...
Но вот несчастье! В том поселке
Внезапно появились волки
И, не имеючи сердец,
Нещадно крали тех овец,
Чтобы полакомиться в чаще
Едой, что всяких лакомств слаще.
Наш поп, обиженный судьбой,
Решил пресечь такой разбой
И в лес направился он прямо,
Чтоб ночью вырыть волчью яму.
Свой замысел продумав тонко,
Он в яму поместил ягненка.
И вот, знакомый чуя дух,
Волк на приманку в яму — бух!
Явив завидную смекалку,
Поп длинную хватает палку,
Желая волку в глаз попасть:
Мол, мы тебя отучим красть!
Но хитрый волк, сидевший в яме,
Своими острыми клыками
Вцепился в палку что есть сил
И старца в яму затащил.
Теперь, возьмите это в толк,
Их в яме двое: поп и волк.
Священник, глядючи на волка,
Молитвы шепчет втихомолку.
«Господь, — твердит он, заикаясь, —
Я пред тобой смиренно каюсь,
Что, осквернив поповский сан,
Нещадно грабил прихожан.
Я имя господа порочил,
Я людям головы морочил
И злее лютых обдирал
Сирот невинных обдирал.
Тобой подвергнутые мести,
Мы с волком здесь подохнем вместе.
Яви же милосердья чудо
И дай мне выбраться отсюда!»
Всю ночь промаялся старик.
Вдруг волк ему на шею — прыг! —
И мигом выбрался на волю,
Осуществляя божью волю.
Сбежалась вскорости толпа.
Из ямы извлекли попа.
Он с этих пор живет не тужит
И, как ведется, службу служит.
Стихотворение написано безымянным поэтом-вагантом в XI или XII веке.
Шванк — небольшой стихотворный или прозаический рассказ в немецкой средневековой литературе.
ГОРЕМЫКА ШВАРТЕНГАЛЬЗ
В пути заметил я трактир
И постучал в ворота:
«Я горемыка Швартенгальз,
Мне пить и есть охота!»
Хозяйка отворила дверь.
Я плащ и шляпу скинул,
Налил вина... Да стал глазеть
И кружку опрокинул.
Она тут потчевать меня,
Что барина какого...
Да только денег не возьмешь
Из кошелька пустого!
Хозяйка сердится, бранит —
Чуть не оглох от крика.
Постель не стелет, гонит прочь:
«Иди в сарай поспи-ка!»
Что делать, братцы! Лег я спать
В сарае возле дома.
Эх, незавидная кровать —
Колючая солома.
Проснулся утром — смех и грех! —
Дрожу, от стужи синий.
Вот так хоромы!.. На стене
Засеребрился иней.
Ну что же, взял я в руки меч,
Пошел бродить по свету.
С пустым мешком пошел пешком,
Коль не дали карету.
А на дороге мне сынок
Купеческий попался,
И кошелек его тугой
По праву мне достался!
Швартенгальз — скорее, прозвище, чем собственное имя. «Шварте» — по-немецки «толстая кожа, шкура»; «гальз» — «шея».
Эту балладу очень любил Генрих Гейне. Он писал:
«Какой честный малый этот бедняга Швартенгальз, хотя он и разбойник с большой дороги!.. Этот бедный Швартенгальз — самый что ни на есть немецкий характер, который я когда-либо знал. Какое спокойствие, какое сознание силы царит в этом стихотворении!..»
СВИДАНИЕ С МЕРТВЫМ ЖЕНИХОМ
Ее он любил когда-то,
Да взяли его в солдаты.
Ему сказала она:
«Зачем так печален взор твой?
Живой ты будешь иль мертвый —
Я стану ждать у окна,
Пока отгремит война».
За месяцем месяц мчится...
Вот всадник в окно стучится
Осенней порой ночной:
«Ты помнишь иль ты забыла,
Как прежде меня любила?
Садись на коня со мной!» —
«Я жду тебя, мой родной!»
Он обнял ее за шею
И вот уже вместе с нею
На черном летит коне.
«Не страшно ль тебе, родная?»
«О милый, ведь не одна я!
Чего же бояться мне
В своей ли, в чужой стране?»
Как жалобно ветры плачут,
Как мертвые быстро скачут.
Проехали шаткий мост,
К часовне ведет дорога.
Осталось скакать немного:
Белеет вдали погост
При свете холодных звезд.
«Любовь моя и отрада,
Навек нам расстаться надо», —
Невесте сказал жених.
И лег он в сырую землю:
Лишь мертвых земля приемлет
В объятья могил своих,
Но не берет живых.
ВЕЙНСБЕРГСКИЕ ЖЕНЫ
Мы затянем с вами чинно
Эту песнь седых времен.
Есть серьезная причина
Нам воспеть отвагу жен,
Верность женскую прославить
В подобающих стихах,
Как бы памятник поставить
В человеческих сердцах.
Сей рассказ из давней были
К нам пришел через века...
Крепость Вейнсберг окружили
Наступавшие войска.
Кайзер Конрад разъяренный
Гнал на штурм бойцов своих,
Но железной обороной
Старый герцог встретил их.
День и ночь идет осада,
День и ночь гремит война.
Прочь отброшена пощада,
Вельфам гибель суждена.
Среди грохота и воя,
Средь бушующих огней
Милосердие простое
Груды золота ценней.
Крепость мечется в тревоге
От негаданной беды:
Перерезаны дороги,
Нет ни хлеба, ни воды.
Даже старые рубаки
Приуныли в эту ночь:
«Все подохнем, как собаки.
Может бог один помочь».
Но когда душа мужчины
В подлый страх погружена,
Из печали, из кручины
Мужа выручит жена.
Так и здесь... Твердя молитвы,
Через вражеский редут,
Толпы жен на поле битвы
Прямо к Конраду идут.
«Кайзер, внемли нашим стонам,
Дай от смерти жизнь спасти,
Разреши несчастным женам
Прочь из крепости уйти!»
И ответил победитель,
Тронут этою мольбой:
«Уходите и берите
Все, что можете, с собой!»
И взгляните — что за диво!
Свет любви тая в очах,
Жены вышли торопливо
С тяжкой ношей на плечах.
Но не серебро, не злато,
Не дары своей земли —
Мужа, сына или брата
На плечах они несли.
Конрад, полон удивленья,
Молвит: «Вот чего не ждал!»
И в припадке умиленья,
Как младенец, зарыдал.
И противнику в награду
За любовь и верность жен
Повелел он снять осаду.
Так был город пощажен...
О великие герои,
О бесстрашные бойцы,
Люди Спарты, люди Трои,
Громких подвигов творцы!
Вашей силе и отваге
Неспроста дивится свет.
Но в какой, скажите, саге
Подвиг женщины воспет?
Разве гимнов не достойна
Та, что, долю не кляня,
Мужа вынесет спокойно
Из смертельного огня?
Слова лишнего не скажет,
Все поймет и все простит,
Другу рану перевяжет,
Лоб горячий остудит.
Как божественное чудо,
Щедрой данное судьбой,
На земле везде и всюду
Навсегда она с тобой!
Пусть же славятся отныне
До скончания времен
В гимне, в песне и былине
Честь, любовь и верность жен!
Событие, о котором рассказывается в этой балладе, произошло в 1140 году и послужило основой для многих народных песен и сказаний.
Вельфы, засевшие в крепости, были немецким феодальным родом, который владел Саксонией, Баварией и Брауншвейгом и ожесточенно боролся против усиления власти германских императоров.
НАДЕЖДА
Тяжела, страшна утрата,
Все погибло без возврата, —
Понапрасну слез не лей.
Что корить судьбину злую?
Позабудь любовь былую,
О минувшем не жалей...
Но и в черный день бессилья
Нам дает надежда крылья,
Заставляет жить сердца.
Жарко шепчет: «Не сдавайся!
Полно хныкать! Оставайся
Тверд душою до конца!»
Ах, не будь у нас надежды,
Мы б давно сомкнули вежды,
Может, сами б в гроб легли.
Но она, лишь скорбь заметит,
Светлой радугой засветит,
Вспыхнет звездочкой вдали.
Если ранен, если болен,
Если жизнью обездолен,
Сердце даром не неволь.
Только вспомни про нее ты —
Сразу снимет все заботы,
И твоя утихнет боль.
Если стану помирать я,
Не спешите плакать, братья!
Пусть тогда моя родня
Позабудет о погосте,
Да зовет надежду в гости —
И, глядишь, спасет меня!
СТАРЫЙ СОЛДАТ
Я старый, стреляный солдат,
Ничем особым не богат,
Прекраснейшая дама!
Не золото, не серебро,
Одна лишь честь — мое добро.
В том признаюсь вам прямо.
Моя палатка — замок мой,
Живу в ней летом и зимой.
Хожу в худом камзоле.
Да хныкать совесть не велит:
Ко мне господь благоволит
В бою, на бранном поле.
Весь провиант мой — хлеб и сыр,
Не больно тут устроишь пир!
Да не поймите ложно:
Лишь были б хлеб, да табачок,
Да придорожный кабачок —
И жить на свете можно!
Да что там горе и печаль!
Я уповаю на пищаль.
К врагу ворвешься в нору,
Как пригрозишь: «А ну, малёк!
Решайся: жизнь иль кошелек?» —
Все выложит без спору.
Постель мне — черная земля,
А сплю не хуже короля,
Храплю себе пресладко.
Но попрошу иметь в виду:
Я меч под голову кладу
Для пущего порядка.
Уж не такой-то я дурак,
Хоть не силен по части врак:
Ослепну, онемею,
Состарюсь, надо полагать,
В дугу согнусь — а вот солгать,
Ей-богу, не сумею!
Война для всех нехороша.
И все ж как тешится душа,
Когда охрипшим басом
Взревет труба, взметнув картечь,
И задубасит тяжкий меч
По вражеским кирасам!
Гул барабанов. Треск пальбы.
Дым. Пламя. Кони — на дыбы.
Беснуется железо.
Тут стал бы пятиться как рак,
Да не сдержать себя никак —
В атаку первым лезу.
Кто знает, может, поутру
Я, насмерть раненный, помру,
Коли судьба изменит.
И все же верю: пронесет!
Святая троица спасет —
И пуля не заденет!
Кому и жизнь моя нужна?
Вот были б дети и жена,
Тогда другое дело.
А нынче некому рыдать...
Вели, вахмистр, земле предать
Изрубленное тело!
Пускай на память обо мне
Три залпа грянут в тишине.
А я, закрывши веки,
Усну в земле, покуда нас
Всех не разбудит трубный глас,
Чтоб воскресить навеки.
И коль случится вам прочесть
Иль, может, где услышать весть
О гибели солдата,
Скажите просто: «Это он!
Ах, без взаимности влюблен
Он был в меня когда-то!»
Вчерашний день одно лицо
Передало мне письмецо
От вас, моей богини,
Что, дескать, я в грехах погряз.
Что честь и совесть порастряс,
Скитаясь на чужбине.
Я по прочтении письма
Обескуражен был весьма,
Слезами обливался:
Я честен сердцем и умом
И в добром имени моем
Никто не сомневался!
Сей незаслуженный ответ
На многое мне пролил свет...
Герои битв победных,
Солдаты честные! Не нам
Искать любви прекрасных дам —
Сейчас не любят бедных.
Стихотворение «Старый солдат» было написано в годы Тридцатилетней войны и возникло в войсках имперского полководца Валленштейна.
Если вы читали Шиллера «Лагерь Валленштейна», то несомненно узнаете в шиллеровском вахмистре нашего «старого солдата»: его лукавую и рассудительную речь и присущее простому человеку чувство собственного достоинства, которое здесь так отчетливо выражено.
ЛИЛОФЕЯ
В древнем царстве подводном жил-был водяной
Но манила его земля:
Он задумал сделать своей женой
Лилофею, дочь короля.
Он из красного золота выстроил мост
И, невесте богатства суля,
Вызывал на свиданье при блеске звезд
Лилофею, дочь короля.
Он коснулся белой ее руки,
Красоту королевны хваля,
И пошла за ним следом на дно реки
Лилофея, дочь короля.
И тогда схватил ее водяной
(Словно горло стянула петля):
«Не уйдешь ты отсюда! Ты будешь со мной,
Лилофея, дочь короля».
Миновало много ночей и дней...
В светлой горнице из хрусталя
Семерых родила ему сыновей
Лилофея, дочь короля.
Но однажды приснился ей странный сон:
Поле... Небо... Крик журавля...
И услышала тихий церковный звон
Лилофея, дочь короля.
«Отпусти, отпусти меня, водяной!
Погляди: о пощаде моля,
В униженье и в горе стоит пред тобой
Лилофея, дочь короля».
Но угрюмый супруг отвечает ей,
Плавниками в воде шевеля:
«Кто же вскормит моих семерых сыновей,
Лилофея, дочь короля?»
«Ах, не бойся, супруг, я вернусь назад,
Хоть мила и прекрасна земля.
Разве может покинуть невинных чад
Лилофея, дочь короля?»
И она восстала со дна реки
И в весенние вышла поля.
«Здравствуй, — в ноги ей кланялись стебельки,
Лилофея, дочь короля».
И вошла она тихо в господень храм,
Небеса о прощенье моля.
«Здравствуй, — люди склонились к ее ногам, —
Лилофея, дочь короля».
Прибежала мать, прибежал отец:
«Ты пришла, нашу скорбь исцеля,
Так пойдем же скорее в родной дворец,
Лилофея, дочь короля!»
Все светилось, сияло вблизи и вдали,
Пело небо, и пела земля,
Когда слуги в родительский дом привели
Лилофею, дочь короля.
Гости ели и пили всю ночь напролет,
Сердце сладким вином веселя:
Возвратилась домой из безжалостных вод
Лилофея, дочь короля.
Вдруг в окно кто-то яблоко бросил на стол:
То, внезапно сойдя с корабля,
Ищет, требует, кличет незримый посол
Лилофею, дочь короля.
«Пусть в огне это яблоко нынче сгорит!» —
Приговор свой исполнить веля,
Оробевшей служанке, смеясь, говорит
Лилофея, дочь короля.
Но невидимый кто-то ответствует ей:
«В светлой горнице из хрусталя
Семерых ты оставила мне сыновей,
Лилофея, дочь короля».
«Ты троих заберешь, я возьму четверых,
Пусть им родиной будет земля!» —
Так она сыновей поделила своих,
Лилофея, дочь короля.
«Я троих заберу и троих я отдам.
Но, сокровище честно деля,
Мы седьмого должны разрубить пополам,
Лилофея, дочь короля.
Всё поделим: и ноги и руки его.
Ты возьмешь половину и я.
Что ж молчишь? Неужель ты страшишься чего,
Лилофея, дочь короля?»
«Иль ты думал, мне сердце из камня дано?..
Ах, прощайте, цветы и поля!
Чем дитя погубить, лучше канет на дно
Лилофея, дочь короля».
БЫЛА Б ТЫ НЕМНОГО БОГАЧЕ...
Однажды я на берег вышла.
По тропке спустилась к реке.
Вдруг вижу: челнок подплывает,
Три графа сидят в челноке.
Вот граф, молодой и прекрасный,
В бокал наливает вина:
«Красавица, светик мой ясный,
Ты выпить со мною должна».
Глядит на меня чуть не плача
И шепчет, склонясь надо мной:
«Была б ты немного богаче,
Моей бы ты стала женой».
«Не смейтесь над девушкой честной.
Зачем мне ваш графский дворец?
Бедняк из деревни окрестной
Меня поведет под венец».
«А коль жениха не дождешься
Ни в том и ни в этом году?» —
«Тогда я монахиней стану,
Тогда я в обитель уйду».
С тех пор миновало полгода,
Зима наступила, и вот
Приснилось ему, что голубка
Монахиней в келье живет.
Стрелой к монастырским воротам
Летит он на быстром коне...
Открылось окошечко: «Кто там?» —
«Любовь моя, выйди ко мне!»
И девушка в белом наряде
Выходит к нему на порог.
Отрезаны длинные пряди,
И взгляд ее грустен и строг.
Он ей не промолвил ни слова,
Он ей не сказал ничего.
Но сердце от горя такого
Разбилось в груди у него.
БАЛЛАДА О ГОЛОДНОМ РЕБЕНКЕ
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«Хлебушек завтра посеем, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Вот в землю брошено зерно —
Твердит ребенок все одно:
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«Завтра начнется жатва, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Вот стало колосом зерно —
Твердит ребенок все одно:
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«Завтра начнем молотить, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Уже в мешках лежит зерно —
Твердит ребенок все одно:
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«Завтра на мельницу съезжу, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Мукою сделалось зерно —
Твердит ребенок все одно:
«Матушка, матушка, хлебца дай —
Голод замучил, хоть пропадай...» —
«В печку тесто поставлю, сынок!
Надо еще потерпеть денек».
Вот хлеб горою на столе,
Да жаль, дитя в сырой земле.
РАССКАЗ О ФАЛЬШИВОЙ МОНЕТЕ
Итак, грядет последний час!
Вотще предупреждали нас
Христолюбивые пророки:
«За ваши грязные пороки,
За то, что вы презрели труд,
Вас призовут на Страшный суд!»
И все слилось в едином плаче...
А разве быть могло иначе,
Коль в наши злые времена
Спит совесть, вера казнена,
Убита честь, любовь распята,
Коль брат готов зарезать брата
И нет святого ничего?
Вокруг — сплошное воровство,
Добро и набожность в загоне...
Кто станет думать о законе,
Когда везде, и там и тут,
Все — лихоимцы, все — крадут,
Причем свершают похищенья
Почти без всякого смущенья!
Да, в наш благословенный век
Покинут богом человек
За то, что сам забыл о боге...
Шел некий странник по дороге.
Глядит: ему навстречу — воз.
Тьфу, пропасть! Смилуйся, Христос!
Четыре лошади в упряжке
Груз волокут безмерно тяжкий,
Плетутся, бедные, едва...
Крича похабные слова,
Нещадно лупит их возница.
Решил наш друг остановиться.
«Эй, кум! Ответь-ка на вопрос:
Каким добром гружен твой воз?
Овсом или иным товаром?» —
«Да что вы! Просто хламом старым!
Взгляните на мое добро:
Вот здесь дырявое ведро,
Вот медный таз с пробитым днищем,
Кофейник, выброшенный нищим,
От чьей-то шпаги рукоять,
Подойник, ржавая кровать,
Гвоздь, что торчал в трехногом стуле,
Подкова, крышка от кастрюли,
Видавший виды котелок
И прочий скарб...» — «Постой, милок!
На кой он леший, хлам тот ржавый?» —
«Для процветания державы!
Любой означенный предмет
Идет на выделку монет:
Перекуют да переплавят,
Чуть позолотою приправят
И пустят с ходу в оборот,
Чтоб одурачивать народ». —
«Да это ж противозаконно!» —
«Какие могут быть законы,
Когда имперская казна
Давно исчерпана до дна?
Ее война опустошила.
Тут власть верховная решила:
В такие дни и хлам хорош.
Мы наречем дукатом грош!
Авось при помощи подлога
Мы ублажим народ немного
И перебьемся как-нибудь...»
«Гм... Я улавливаю суть.
Но есть ли прок в такой затее?» —
«А как же, сударь! Богатеи,
Откупщики-ростовщики
Наполнят золотом мешки.
Ведь генералам и вельможам,
Проклятым кардинальским рожам
Война родителей родней.
Ох, наживаются на ней!
А сколько новоиспеченных
Безмозглых неучей ученых,
Шальному радуясь деньку,
Гребут лопатами деньгу.
Скупают эти благородья
Дома, поместья и угодья,
Зато мастеровой народ —
Тот с голодухи так и мрет,
И мужиков война раздела...
Да что тут скажешь? Плохо дело!
Ну, впору прямо в петлю лезть.
И все ж, браток, спасенье есть.
Тут надобно взглянуть пошире:
Беда — в войне, спасенье — в мире.
Мир, словно врач, излечит хворь.
Смекнул? Приход его ускорь!
Тогда фальшивую монету
Мы всем народом кинем в Лету —
И все невзгоды сгинут прочь.
Молюсь об этом день и ночь!..»
Баллада, распространявшаяся в виде «летучего листка», — своего рода стихотворная прокламация. «Порча денег», как порождение войны, — излюбленная тема народной поэзии 1618—1648 годов. В выпуске фальшивой монеты народные певцы прямо обвиняли германских правителей — и не без основания. Так в 1619 году из обращения были изъяты настоящие деньги и заменены посеребренными медными монетами.
ГЕНЕРАЛ ХОЛЬК, УМИРАЯ В 1633 ГОДУ В АДОРФЕ ОТ ЧУМЫ, ГОВОРИТ:
Спаси меня, о боже!
Лежу на смертном ложе —
В какую влип беду!
Господь, подумай только,
Что генерала Холька
Ждут дьяволы в аду!
Я — лютеранской веры.
Но все из-за карьеры
(Черт бы ее побрал!)
Сказал себе: «Не струшу,
Продам-ка папе душу!» —
И вот я — генерал.
В бою и перед боем
Не брезговал разбоем,
Добром набил сундук.
Ах, то был труд излишний!
Спаси меня, всевышний!
Избавь от вечных мук!
Как подведут итоги,
Раздастся голос строгий:
«Ты Лейпциг разорил!
Все пропил, промотал ты,
Деньгами, что украл ты,
Бессовестно сорил!»
Жаль, смерть меня скрутила...
А я ведь был кутила,
Знал, что такое страсть!
Мы пели, пили, жрали,
А люди помирали,
Чтоб нам кутилось всласть.
Все полетело прахом!
Дрожу, охвачен страхом,
Вот-вот сойду с ума...
В кишках — сплошное жженье,
Я проиграл сраженье,
И верх взяла чума.
Стращайте не стращайте —
Пришел конец... Прощайте!
Издам последний вздох.
Я в лапах у соблазна
Жизнь прожил безобразно
И грешником подох.
СПОР МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой,
С весельем, песнями, кутерьмой.
Я — солнце в небе, я — свет дневной. —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой! —
Так Смерть сказала:
— Мир этот — мой.
Я все окутаю вечной тьмой.
Умолкнут песни в ночи немой. —
Так Смерть сказала:
— Мир этот — мой! —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой!
Хоть из гранита гробницы строй,
Не похоронишь любви святой. —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой! —
Так Смерть сказала:
— Мир этот — мой!
Иду с войною я и чумой.
В могилу ляжет весь род людской. —
Так Смерть сказала:
— Мир этот — мой! —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой!
Распашет кладбище плуг стальной.
Взойдет колосьями перегной. —
Так Жизнь сказала:
— Мир этот — мой!
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления
закрыть