Онлайн чтение книги Дивные пещеры
5. «ЖАДНОСТЬ ФРАЕРА СГУБИЛА»

Главный инженер Евгений Семенович Громов решил перенести деньги со свекловичного поля к себе на квартиру. Причин было три. Во-первых, дело с «ограблением века» как-то не получило дальнейшего развития. Милиция продолжала искать Костю Минакова, похоже, другой версии у нее не было, и на заводе, и в городе оставалось все спокойно. Громову казалось, что теперь деньги вполне можно держать дома.

Во-вторых, вот-вот должна начаться уборка свеклы – погода стояла ясная, сухая, но гидрометцентр упорно накаркивал дожди, и вполне возможно, что свеклу начнут копать в этом году пораньше. Будут тогда инфаркты у свекловодов при виде клада. Главный же инженер не хотел выводить из строя свекловодов в горячее для колхоза время.

И в-третьих – самое главное – деньги должны быть сейчас у Громова под рукой. Дело в том, что утром звонил Геннадий Александрович и сообщил ошеломляющую новость. Оказывается, только что подписан приказ о переводе Евгения Семеновича в столицу, в один из главков. Должность, правда, не очень большая, сказал Геннадий Александрович, но главное – зацепиться. Далее Геннадий Александрович сказал, что борьба за место была похлестче, чем за кубок обладателей кубков, но на поле Евгения Семеновича играло несколько опытных игроков. В заключение Геннадий Александрович осведомился насчет строительства коттеджа. Коттедж начали строить, не дожидаясь новых фондов, ответил главный инженер намеками, обрывая себя на полуслове, но там создалась пожароопасная обстановка, так как строители ведут себя безобразно, курят, не соблюдают техники безопасности, и придется домик списывать. Пусть Геннадий Александрович немедленно высылает заявление. Пока заявление будет идти, всякое может произойти. Геннадий Александрович сказал, что заявление он вышлет.

– В общем, ждем тебя, – закончила разговор столичная «рука». – «Посольская» уже в холодильнике. Сегодня посылаю вам выписку из приказа. Собирай чемоданы.

– За этим дело не станет, – ответил Евгений Семенович.

Главный инженер положил трубку и некоторое время смотрел на междугородный красный телефон (сам выбрал аппарат на станции, специально красного цвета – «Москва – красна»). Руки его дрожали. Главного инженера распирало желание немедленно сообщить новость всем, выбежать в приемную, сказать секретарше, курьеру, пройти по отделам, обронить небрежно: «Меня забирают в Москву». Но Громов тут же подавил это желание.

– Вот черт! – выругался Евгений Семенович, – И сказать некому…

Главный инженер посидел за столом, бессмысленно глядя на бумаги, потом потянулся к местному телефону (черный старый аппарат) и набрал номер бухгалтерии. Трубку взял Шкаф. Громов тут же нажал на рычаг.

Евгений Семенович подождал пять минут, машинально, без всякой цели перебирая груду бумаг, потом снова позвонил в бухгалтерию. Теперь послышался Леночкин голос.

– Алло? Бухгалтерия…

– Здравствуйте, – сказал главный инженер.

– Добрый день…

– Скорый приходит в половине десятого,

– Да? Так поздно?

– Сегодня он задерживается.

– Вот как…

Леночкин голос был бесстрастен.

– Вы будете встречать? – спросил Громов, помедлив.

– Постараюсь, – тоже помедлив, ответила Леночка, Они так часто разговаривали по телефону зашифрованным языком. Этот разговор означал: «Придешь в половине десятого? Раньше не освобожусь. Дела», – «Приду».

«Меня забирают в Москву», – чуть было не сорвалось с языка главного инженера. Собственно, ради этой новости он и позвонил, но вдруг в последний момент спохватился. Леночка обязательно не выдержит, прибежит в кабинет с какой-нибудь бумагой, кинется обнимать, измажет губной помадой. Нет, он сообщит ей новость вечером. А про деньги ничего не скажет. Заберет, и все, а ветку, которой отмечено место, выбросит. Пусть она потом копается в свекле. Не побежит же заявлять в милицию. Громов к тому времени будет уже далеко… Нет, Леночка – это не проблема. Он ей скажет, что заберет ее в Москву попозже, изредка будет писать, чтобы успокоить, а потом сообщит, что он женился и что Между ними все кончено. Может быть, он и в самом деле женится. Какая-нибудь выгодная партия. Может, даже дочь замминистра… А что? Он еще хорошо сохранился. Во всяком случае, не тащить же с собой в столицу глупую провинциалку…

– У вас есть скрепки? – спросила Леночка.

– Полная коробка, – ответил Громов.

Это означало: «Ты меня любишь?» – «Очень».

– Прогрессивка еще не скоро, – вздохнула кассирша. «Жду и скучаю».

– Будем ждать. – «Что поделаешь? Такова жизнь».

Громов положил трубку. Ему не полегчало. Внутри все дрожало. Он встал, вышел из кабинета, пересек приемную, коридор и очутился в туалете; проверил кабинки. Туалет был пуст.

И тогда главный инженер вжарил твист. Он танцевал в бешеном темпе, отбивая каблуками по кафелю, хлопая в ладоши, подпевая себе сквозь стиснутые зубы:

– Я от бабушки ушел и от дедушки ушел! Свободен! Богат! Знатен! Свободен! Богат! Знатен! Слова мои… музыка негритянская… Слова мои… музыка негритянская…

Потом Громов схватил стоявшую в углу швабру и нежно прижал ее к груди:

– На карнавале… вы мне шептали… Вы так прекрасны… Я без ума… Я на вас женюсь…

Ручка на двери дернулась и стала поворачиваться. Громов кинул швабру в угол, вбежал в кабинку и спустил воду. Потом он солидно вышел из кабинки.

– Здравствуйте, Евгений Семенович, – почтительно поздоровался сотрудник заводоуправления.

– Здрасть… – бросил главный инженер.

– Слышали пение? Неужели репетируют в рабочее время?

– Молодежь, наверно.

– Может, прогрессивка скоро? Вот и пляшут.

– Прогрессивка пока не ожидается.

Громов не спеша вышел из туалета. Напряжение немного спало, но все равно душа Евгения Семеновича пела и ликовала. Хотелось отмочить какой-нибудь номер. Например, ворваться в конструкторское бюро и взъерошить всем волосы или пройти на руках через приемную, где всегда полно народа, к себе в кабинет.

– Евгений Семенович! – Навстречу бежала секретарша. – Вас срочно междугородная!

«Неужели опять Москва? – мелькнула мысль у Громова. – Вдруг приказ отменен?» От одного этого предположения у главного инженера сразу вспотели руки. Противной для самого себя, семенящей походкой он подбежал к телефону.

– Алло…

– Товарищ Громов?

– Да…

– Вас вызывает Сочи!

– Сочи?.. Алло! – вдруг закричал Евгений Семенович, сообразив, кто его вызывает. – Меня нет! То есть его нет! Алло! Он вышел!

Но в трубке щелкнуло, загудело, и ласковый женский голос сказал:

– Здравствуй, милый!

Громов хотел бросить трубку, но сообразил, что это глупо.

– Привет… дорогая. Как ты отдыхаешь?

– Ты еще не выехал? Я думала, ты уже выехал.

– Мы же договаривались…

– Я прекрасно помню, милый, о чем мы договаривались. Но не будем ссориться. У меня есть для тебя великолепная новость, милый. Потолок у тебя высокий?

– Приличный, – пробормотал Громов. – Но при чем здесь потолок?

– Сейчас ты будешь прыгать до потолка! – Софья Анатольевна – это была она – помолчала. – Только что подписан приказ о твоем назначении!

– Ну и информация у тебя! – поразился Евгений Семенович.

– Ты уже знаешь?

– Да. Мне позвонили.

– Ну и как?

– Хорошо, что наш дом старый. С высокими потолками.

– Дня через два получите приказ. Готовься.

– Я Давно готов. Но теперь… ты понимаешь… я не смогу приехать к тебе…

Главный инженер с трудом выдавил эти слова, ожидая в ответ бурю ярости, но Софья Анатольевна прореагировала спокойно,

– Конечно. Я сама приеду к тебе,

– То есть… – не понял Громов.

– Слушай, милый, что я придумала. Я сажусь на поезд Москва – Сочи, номер вагона я тебе сообщу телеграммой. Ты тоже берешь билет на этот поезд, и мы вместе едем в Москву. Я хочу остаток отпуска провести в Москве. Вместе с тобой. Соседка по санаторию станет регулярно опускать письма. Как будто я в Сочи. Понимаешь?

– Бредовая идея! – быстро оказал Евгений Семенович. – Все нереально.

– Наоборот. Все гениально придумано!

– Во-первых, мы ни за что не попадем в одно купе…

– Я поменяюсь.

– В гостинице тебя не поселят.

– Положись в этом на меня.

– Соседка может подвести.

– Это моя подруга. Я ей все рассказала, и мы подружились.

– Если узнает… Он…

– Он… Никогда не узнает.

– И все равно это безумие.

Софья Анатольевна помолчала.

– Милый, – сказала она с угрозой и как-то официально. – У меня создается впечатление, что ты не хочешь больше иметь со мной дело. Но учти – на приятные приказы существуют не очень приятные контрприказы.

– Что ты хочешь этим оказать? – голос у Евгения Семеновича слегка дрогнул.

– Подумай сам, милый. Мне много труда стоило организовать этот приказ, но, если ты бросишь меня, я не пожалею еще большего труда, чтобы его отменили.

Наступило молчание. Партнеры по игре через несколько тысяч километров слышали дыхание друг друга.

«Теперь все будут говорить, что он организовал этот приказ, – подумал главный инженер. – О, люди, люди… Но у чертовой бабы и в самом деле хватит ума броситься отменять приказ… Из мести… Чтобы отомстить, такие, как эта, на все готовы. А у нее большие связи».

– Откуда ты взяла, что я не хочу иметь с тобой дело? – дал задний ход Громов.

– Я чувствую, милый. Наверно, у тебя кто-то есть.

– Глупость… Работа у меня отнимает все время. Я горю на работе.

– Не сомневаюсь. Но я не ревнива. Есть или нет – меня это не очень интересует. Главное, чтобы ты был моим. Ты ведь мой? (Некоторая угроза в голосе.)

– Твой, твой! – поспешил заверить главный инженер.

– Смотри же… До свидания, милый. Жди моей телеграммы.

– До свидания… Жду с нетерпением.

Громов положил трубку на рычаг и вытер вспотевший лоб. «Вот черт баба… Неужели всю жизнь нести крест? – подумал он. – И придется нести, ничего не поделаешь».

Остаток дня Евгений Семенович провел на территории завода. Он ходил по цехам, разговаривал с рабочими, вникал в просьбы, смеялся, шутил. Уже давно не видел завод своего начальника таким обаятельным и жизнерадостным. Против обыкновения Громов даже задержался и проверил, как заступила вторая смена.

Когда стемнело, Евгений Семенович взял на складе мешок, сел на велосипед и, не заезжая домой, отправился на свекловичное поле. Вечер был тихий, и Громов еще издали услышал громкие голоса в посадке. Он спешился и осторожно подкрался к дубу, откуда доносился разговор.

«Рыбаки, наверно, остановились закусить, – подумал он. – Или выпивохи. Удрали подальше от жен».

Однако, когда главный инженер осторожно раздвинул кусты и выглянул, картина, которую он увидел, поразила его в самое сердце. Хорошо освещенные лежащим на земле фонариком разговаривали двое. Один, маленький, лысый, имел удрученный вид и явно был в чем-то не согласен со своим собеседником. Другой, широкий в плечах, с длинными усами и острым беспокойным взглядом явно нервничал, убеждая лысого. Он тревожными движениями вертел в руках длинный нож, который поблескивал под лучами фонарика короткими, пронзительными вспышками.

Но не это поразило Евгения Семеновича. Поразил Громова целлофановый мешок, лежащий чуть поодаль от разговаривающих. Целлофановый мешок был полон денег. Это был его, Громова, мешок и его деньги. Рядом валялся пустой спортивный рюкзак, видно, приготовленный для денег.

«Ленка продала, – сразу догадался Евгений Семенович. – Ее дружки».

Решение пришло мгновенно. Во время острых ситуаций главный инженер всегда испытывал сладкое, захватывающее дух и колющее сердце волнение, которое предсказывало единственно правильное, неожиданное Решение. Громов бросал на помощь волнению весь свой мозг, всю кровь, все нервные клетки, и Решение пронизывало голову, как вспышка молнии. Он знал за собой это удивительное качество и всегда им пользовался в затруднительных случаях.

Громов понимал, что если он сейчас бросится на грабителей, то даже преимущество неожиданности ему ничего не даст. Их двое, один вооружен, возможно, вооружен и второй. После некоторой растерянности они нападут на него и убьют.

Можно было, конечно, выскочить из кустов, схватить мешок с деньгами, добежать до велосипеда и умчаться на велосипеде. Но это очень рискованно. Неизвестно, какая у них реакция. Велосипед сразу не наберет скорости, и грабители могут догнать Громова. Конечно, могут и не догнать, если реакция окажется замедленной, но лучше не рисковать.

На все эти размышления ушли доли секунды. Решение между тем уже родилось и требовало действия.

– Стой! – закричал во всю силу своих тренированных легких Громов. – Ни с места! Старший лейтенант, заходи справа! Иванов, перекрывай спереди! Куда? Назад! Стрелять буду!

Да, у одного из воров оказалась быстрая реакция. Не успел Евгений Семенович перевести дух, чтобы отдать новые команды, как бандит в огромной кепке схватил мешок с деньгами и, петляя как заяц и подпрыгивая, помчался к реке. Второй остался сидеть истуканом. Чтобы не оставлять в тылу у себя врага, Евгений Семенович кинулся на парализованного лысача, ударил под дых. Лысый сник, словно из него выпустили воздух. Громов быстро проверил его карманы – оружия не было. Он был не опасен.

Между тем широкоплечий уже прыгал зайцем далеко впереди. Его черная спина почти слилась с темным, заросшим редким ивняком берегом реки. Главный инженер припустил за похитителем. Бежал Громов не торопясь, без надрыва, экономя дыхание, как привык бегать на ежедневных утренних занятиях спортом. Тренированное сердце легко, с радостью гнало послушную кровь к мышцам, к легким, к мозгу, и тело неслось в пространстве, словно выведенный на орбиту снаряд: послушно и без всяких усилий.

Вскоре послышалось хриплое, судорожное дыхание преследуемого. Леночкин дружок бежал отвратительно, не по правилам: рывками, наклонившись вперед так, словно навстречу ему дул сильный ветер, подкидывая высоко вверх и одновременно разбрасывая в стороны свои короткие ноги, на что уходило много сил. Руки ворюга вместе с мешком прижал к груди – это сковывало грудную клетку и мешало дыханию.

– Стой! – крикнул Громов на выдохе. – Стрелять буду!

Похититель резко оглянулся, от этого движения его кепка слетела с головы и покатилась по земле, как колесо (свекловичное поле уже кончилось, и потянулся выгоревший на солнце берег реки с меловыми залысинами). Главный инженер выбросил вперед руку, что должно означать – он целится на ходу. Убегающий метнулся в сторону. Дальше он побежал зигзагами – наверно, видел в каком-то кинофильме или прочитал, что так лучше всего убегать от пули. Теперь расстояние стало сокращаться еще быстрее.

– Стой! Считаю до трех!

Длинный выдох… Короткий вдох… Длинный выдох… Короткий вдох… Кровь кипит в жилах, как вода в нарзанной ванне. Сердце просит прибавить скорости… Ноги рвутся вперед… Но главный инженер сдерживает свое расходившееся тело. Ему не улыбается драться с еще сильным, вооруженным бандитом. Лучше Громов его загоняет, как зайца. Подождет, когда тот упадет на спину, поднимет вверх руки и будет молить о пощаде, а грудь его станет трещать от судорожного дыхания, и на губах появится пена. Вот тогда Громов и возьмет свои деньги.

– Два! – крикнул Евгений Семенович.

Вор влетел на мост. Топот крепких башмаков эхом забился в железных пролетах, забегал по каменным ногам моста туда-сюда: на дно реки и обратно. Теперь бандиту петлять было нельзя. Ленкин сообщник тяжело топотал прямо посреди железнодорожной колеи, задевая башмаками о шпалы. Он нервно оглядывался, очевидно, ожидая выстрелов. Один раз вор споткнулся, упал и долго, как показалось главному инженеру, копошился между рельсами, пока ему наконец удалось подняться. Наверно, бандит ушиб ногу, потому что дальше бежал прихрамывая. Замедлять ход Громову было нельзя, чтобы не выдать свои намерения, и он сделал вид, что тоже споткнулся и таким образом дал бандиту возможность уйти немного вперед.

– Сдавайся! Два с половиной! – закричал главный инженер и опять выбросил руку, изображая, что целится. От имитации падения дыхание ни капли не сбилось: Громов дышал так же ровно и глубоко, как и в начале пути. Он порадовался этому. Значит, несмотря на возраст, он все еще молод и силен.

Вдруг впереди раздался хриплый, придушенный вопль и из темноты вынырнули два огромных, испускающих снопы света, глаза. Поезд… Выскочив из-за меловой горы, где его не было ни видно, ни слышно, состав теперь вышел на прямую и мчался прямо на них. Бандит метнулся на пешеходную дорожку. Громов тоже перебежал туда же. Бежать по пешеходной дорожке было очень неудобно: дорожка узкая, полуоторванные доски бьются под ногами, мешают железные перила – все время задеваешь правым плечом.

Неожиданно Ленкин сообщник остановился и сбросил с себя пиджак. Пиджак тотчас же ветром сдуло в реку.

– Сдавайся, бандюга! – заорал Громов, но его голос утонул в свисте и грохоте проносившегося мимо состава. Что было сил Евгений Семенович рванулся к ворюге – он понял, что тот задумал. Внизу, сияя сигнальными огнями, проходила баржа, груженная песком. До нее от настила моста было не так уж далеко. Баржа почти прошла, только ее корма с грудой белого песка еще маячила перед мостом.

– Лови меня, легавый! – крикнул похититель денег и, прижав к себе целлофановый мешок, подлез под перила и столбиком прыгнул с моста. Бандит целил в корму с песком, но промахнулся, наверное, он слишком сильно оттолкнулся от настила. Баржа прошла. Черноусый остался барахтаться в воде. Все-таки чуть-чуть он, видно, умел плавать, так как старался грести в сторону берега правок рукой – левой он бережно прижимал к себе мешок.

– Брось мешок, а то утонешь, – посоветовал с моста Евгений Семенович.

Бандит ничего не ответил. Он продолжал с силой подгребать к берегу, однако течение увлекало его под мост.

– Брось, – продолжал главный инженер. – Мешок завязанный, не утонет. А ты уходи, я тебя отпускаю…

– Иди… паскуда… – донеслось снизу.

– Долго не продержишься.

Громов говорил вполголоса, но его слова, отраженные и усиленные нависшими над рекой меловыми скалами, разносились далеко по реке. Бандит уже еле махал рукой, его все больше подтягивало к середине реки, где была стремнина. Рядом с ним скакал, как рыбий пузырь, целлофановый мешок.

– Брось, дурак. Никакие деньги не стоят жизни, – сказал Громов философски. Но философия не воздействовала на бандита. Бандиты вообще не признают философию.

Главный инженер перегнулся через перила.

– Не выплывешь ведь.

Теперь Черноусый и сам понял, что не выплывет, Голова его раза два ушла под воду, но бандит еще боролся. Наконец последним усилием он почти по грудь выпрыгнул из воды, как задыхающаяся рыба, и зубами рванул мешок.

– На… получай… легавый…

Это были его последние слова. В водовороте уже не виднелось ни головы, ни мешка. Главный инженер перебежал на другую сторону и долго всматривался в бегущую темную воду, но ничего не мелькнуло, не всплыло.

– Эх, дурак, дурак, – сказал Громов с сожалением. – Ни себе, ни людям. Ну и черт с тобой. Жадность фраера сгубила. А мы и без грошей обойдемся. Ах, Ленка, Ленка, хотела меня обмануть. Провинциальная красавица. Леди Макбет из Петровска. Тьфу! Подыхайте тут в своем вонючем городишке вместе со своими придурками – бандитами, мерзкими пещерами, дураками-ревизорами и прочим хламом.

Главный инженер плюнул еще раз и энергично зашагал к посадке, где оставил свой велосипед. Громов надеялся, что второй бандит уже очнулся и дал тягу.

Командированный Сусликов тяжело поднялся и побрел прямо через сжатое поле к сиявшему огоньками Петровску. Не было сил, не получив вовремя кефира, опять давала себя чувствовать язва, но надо было идти, надо было жить… Проклятый город. Неужели он из него выбрался?