Онлайн чтение книги Душа
XXVII. Вооруженные призраки

Оливье заглядывал к Натали ежедневно, а то и два-три раза в день. Иногда он оставался ночевать у Петраччи, и тогда Натали посылала Мишетту предупредить Луазелей, так как Оливье ни за что не соглашался пользоваться телефоном: он был убежден, что их телефонные разговоры подслушивают, и опасался полиции не меньше, чем тех, кто ему угрожал. Откровенно говоря, Оливье чувствовал себя героем драмы, расцвечивал ее как умел, переживал ее увлеченно, играл свою роль с вдохновением.

Все вокруг только и говорили об этих угрожающих письмах, о похищении. Оливье осаждали вопросами, лицей разделился на две партии: одни решили его защищать, а другие требовали его исключения… Сам Оливье пытался проявить стойкость, не терять голову, но он так же мало был создан для роли героя, как бумажный змей для роли космической ракеты. Реальность отнюдь не была его стихией, он с головой уходил в выдуманные истории, заранее переживал свое похищение, представлял себе, где это произойдет, сочинял диалоги. От этого кружилась голова. При столь непредвиденных обстоятельствах Кристо, возможно, был прав, что не хотел и боялся огласки. Натали делала все, что в ее силах, лишь бы внушить Оливье, что вокруг него идет нормальная жизнь, старалась отвлечь его, но отлично видела, что юноша весь во власти собственных фантазий… Он мысленно переживал необыкновенные приключения, а тем временем реальная опасность, возможно, подстерегала его.

Когда Мишетта объявила: «Натали, господин Луазель здесь! Пришел со стороны Дракулы…», Натали переполошилась. Рене Луазель еще ни разу у нее не был, никогда она его не видела. Он вошел: высокий, темноволосый мужчина, глаза черные, круглые, брови дугой, коротко подстриженные густые усики…

– Похитили? – Натали прижала руки к груди.

– Не думаю… Но он исчез…

Рене Луазель сел. Руки его свисали между колен, глядел он куда-то в угол, через голову хозяйки и подергивал плечом знакомым для Натали движением Кристо.

– Нет, не думаю, – повторил он. – Просто уехал потому, что не выдержал… Так или иначе все должно было прийти к какому-то концу.

В костюме из вельвета он походил скорее на лесничего, чем на инженера…

– Вы уверены?

– Нет, нет, ни в чем я не уверен… Самое ужасное, что нельзя быть полностью ни в чем уверенным. Есть все-таки один процент вероятности, что его похитили.

– Но все-таки один процент есть! – крикнула Натали. Рене Луазель поднялся.

– Да, – протянул он, – да… Жена уверяет, что, если бы он уехал по собственной воле, он оставил бы нам записочку… А вот я считаю, что он побоялся оставить записку, «вещественное доказательство»… Но все это из области психологии, а пока что я боюсь, как бы он не натворил глупостей… Надо знать Оливье – в это похищение он играл, как играют в индейцев! Мы сказали детям, что Оливье уехал по делам. Это ни к чему не обязывает, но поскольку существуют Малыш и Миньона, можно быть уверенным, что весь дом будет в курсе. Мы не хотим компрометировать Оливье в глазах его приятелей, его болельщиков… А для них убежать – значит себя обесчестить.

– Посмотрела бы я на них в этом положении! – И Натали начала яростно скрести гребешком голову.

Рене Луазель опять уселся в кресло, с которого только что встал.

– Сейчас, мадам, я чувствую себя чудовищно ответственным за все и за всех… В наш дом политика входила беспрепятственно и в окна и в двери. Впрочем, я и не представляю себе, как бы могло быть иначе: отец мой был активистом, и я пошел по его стопам так, словно это само собой подразумевалось. Но Оливье вылеплен из другого теста, он слабее… Одних политика закаляет, других сбивает с толку… Она порождает истинных бойцов, романтиков и авантюристов… А Оливье, как вы сами знаете, романтик. Поэтому-то я и чувствую себя ответственным, будто я собственными руками свернул ему шею.

У Оливье были совсем такие же руки, как у отца, небольшие, красивые.

– Что же делать? – спросила Натали.

– Сам не знаю… Я уже обошел всех его друзей. А к вам заглянул отчасти для того, чтобы попросить совета… Жена ходила к Клодине, к подружке Оливье, к его «невесте»… У него их было уже несколько, но жена уверяет, что Клодина его последнее увлечение. – Он улыбнулся, забыв на минуту о своей тревоге. – Возможно, Клодина знает, где он. Дениза еще не вернулась.

– А полиция?

– Нет… Рано еще… Не хочу ничего осложнять ради самого же Оливье… А вдруг он вернется.

– А вы не пытались встретиться с Дани, с супермужчиной?

– По-моему, они уже давно разругались, но вы подали мне прекрасную мысль. Впрочем, не знаю, где он околачивается… А что, если позвонить его родителям?

С каким-то лихорадочным нетерпением – и откуда только оно взялось! – Рене Луазель оглядел комнату, ища телефонную книгу.

– Она в магазине, – сказала Натали, – там и телефон. Вот сюда, в эту дверь…

– Нет, – объявил Рене Луазель, вернувшись, – по-моему, они не в курсе дела… Они меня просто обругали.

Он стоял, бессильно уронив руки, высокий, чернобровый, растерянный, со страдальческим взглядом… Очевидно, в обычное время он не прочь посмеяться… Из всех детей на него со временем будет похож один только Малыш.

– А возможно, они все-таки вместе?

Натали старалась уцепиться хоть за эту надежду.

– Нет, мало шансов, они больше не встречаются. Оливье разочаровался в Дани. Простите меня, мадам, но с нашим семейством у вас столько хлопот… Если бы только вам удалось вернуть нам Оливье, как в прошлый раз! – Рене Луазель вынул носовой платок, вытер лоб, кончики пальцев. – Бедный малый, он просто не мог больше ждать, слишком развито у него воображение, ему не терпелось, пусть бы скорее все началось… Я уверен, он не смеет вернуться, ему стыдно. Он не будет знать, как объяснить свой поступок… Если он явится к вам, мадам…

– О нет! Я его стыдить не буду, – Натали даже негромко рассмеялась от такого предположения. – Он, ваш Оливье, и сам не знает, что с ним делается. Он также создан для таких историй, как я для вольтижировки… Мозги набекрень, и, простите, кишка тонка. Один бог знает, что он такое насочинит, лишь бы заслужить ваше уважение, лишь бы вы его не запрезирали. Он отлично знает, что в ваших глазах это слишком серьезное дело и тут играть комедии не положено. Должно быть, жить в Доме политического борца не так-то легко.

– Боюсь, вы не совсем точно себе представляете, мадам, как обстоит дело!… Придерживаешься определенных убеждений… все очень просто, иными словами, воспринять их ничуть не труднее, чем, скажем, научить детей быть честными; это делается как-то само собой: не надо лгать, не надо воровать, надо защищать рабочих, трудиться, чтобы зарабатывать себе на жизнь… Только не подумайте, что наши дети живут в какой-то неестественно напряженной атмосфере… Мы не семейство из романа Доде наизнанку! Да и Оливье не создан для того, чтобы убивать других, убить себя…

Он проглотил конец фразы, боясь сказать: «Или дать себя убить…»

– Да, – повторил Рене Луазель, – трудно даже выговорить… Непостижимо…

Он откланялся и ушел. Натали осталась одна.

Что? Что тут можно сделать? Натали не хватало Луиджи, она ждала его, прислушивалась… Воистину непереносимо это состояние тоскливого страха, надо что-то сделать, лишь бы его отогнать… Говорить, рассказывать… Может быть, позвонить? Но кому? Все было недвижно, а «Голем» – новая ее иллюстрированная серия, автомат, которому дал жизнь некий пражский раввин, знаток каббалы, – Голем с его монгольским лицом, такое лицо она сама ему сделала, подмигивал ей, строил гримасы, отводил глаза… Натали внимательно его разглядывала: как странно он держится, весь как-то клонится вперед, словно вот-вот рухнет наземь, словно во лбу у него свинцовый груз… Шаги! Нет!… Да, шаги, кошачьи шаги наступающей ночи, вот что ее ждет… Где же Оливье, где он?… Что он опять натворил такого, если не смеет поднять глаз на родных, на отца?… Вот уже сутки, как его нет! Двадцать четыре часа!… Какая ответственность! А что, если они его похитили, держат взаперти, мучают? Она вдруг увидела его таким, каким он был два года назад, да, именно два года назад, когда Кристо ночевал у них в подвале. Подросток в смятых узких брючках, которые, казалось, вот-вот лопнут и обнажат его дерзкую ребяческую худобу. С тех пор он вырос, раздался в плечах, но кожа все такая же нежная, девичий румянец. Он будет красавцем, если вообще будет… Она гнала от себя мысль о том, что, возможно, уже сейчас творят над этим телом… А что, если зажечь все лампы, может быть, свет прогонит прочь призраки? Нет, при свете она разглядит их еще яснее, во всей их реальности. Кровь, раздробленные кулаком зубы, крики, нечистоты… Темнота хватала ее за горло. Слабеющей рукой Натали нащупала выключатель, зажгла лампу… Голем расхохотался ей прямо в лицо, и, когда вошел Луиджи, Натали вскрикнула: Луиджи был похож на Голема.

– Что с тобой? – испугался Луиджи. – Натали, родная! Тебе плохо?

Да, ей было плохо, да… Она стала рассказывать, быстро-быстро. Мир, в котором мы живем, этот мир – самый ужасный из всех ужасов. Луиджи! Луиджи! Здесь был Рене Луазель… с тех пор прошла целая вечность, он сказал, что позвонит, и вот ничего… Ничего, ничего, никаких новостей…

Луиджи держал руку Натали, водил ее кистью по своим колючим щекам, облысевшему лбу… Мы подумаем, говорил он, подумаем… Может быть, стоит порасспросить Кристо? Он наблюдательный человечек, и если даже Оливье ничего ему не говорил… Нет, нет, Кристо расспрашивать нельзя, он непременно заподозрит неладное, и неизвестно, как это на него подействует. Когда ему сообщили, что Оливье послали по делам, Кристо, по словам отца, так па него поглядел… Давай пощадим хоть Кристо. Видишь, до чего доводит политика… Не говори глупостей, Луиджи, нельзя жить так. Впрочем, как ни старайся, все равно от этого не уйдешь. А что, если позвонить Луазолям? Нет, нет, не надо, ты сам понимаешь, что при каждом телефонном звонке они пугаются, надеются… Ох уж мне эти семьи, погрязшие в политике! Вот к чему это ведет, ребятам приходится жить в такой атмосфере, что в конце концов собственная бабушка кажется замешанной в похищении детей. Как в страшной сказке… Ладно, Луиджи, если тебе так легче, ворчи, пожалуйста, ворчи, но ты мне рвешь сердце. Лишь бы с ним все обошлось благополучно. А что они будут говорить, когда он вернется? Лишь бы вернулся, а там посмотрим. Нет, но что все-таки он скажет товарищам? Да нет, он вернется, обязательно вернется…