Онлайн чтение книги Душа
XXXII. Время мчится на всех парусах

– Вот что я тебе предлагаю. – Марсель развернул лист с рисунком Кристо, пришпилил его кнопками к конторке. – Значит, решено – картину сделаешь из толя. Начнем с Натали: двигаться она не будет, зато будет освещена изнутри. Для этого я вырежу в толе все, что не покрыто платьем: лицо, шею, руки, ноги… помолчи, не перебивай… В вырезы подклею пергамент, а ты раскрасишь лицо и все прочее. Включаем свет. Прозрачный пергамент осветится, все остальное придет в движение, а Натали будет выделяться как светлое пятно.

– А ты не можешь сделать так, чтобы светился также и венок на ее голове? Ну Марсель, прошу тебя!

– Причем здесь «прошу»? Если можно, сделаю, а нельзя, так проси не проси… Дальше: все, что, как мы решили, должно двигаться на картине, или вращаться на стержне, или раскачиваться на месте, все это, понятно, нужно отдельно вырезать из толя. Объясняю: например, ракеты, ты мне их нарисуешь на куске толя, я их тебе вырежу и пришпилю к картине, как бабочек… Булавка, назовем это булавкой, проходит через толь, на котором нарисована картина, и присоединяется к механизму, находящемуся сзади, а механизм я устрою так, чтобы ракеты могли летать по своей трассе; в картине я оставлю вырезы, соответствующие траектории каждой ракеты, по которой ракета будет двигаться, не отрываясь от своей булавки. Посмотри-ка, пунктиром намечена траектория полета до Луны.

Кристо, стоя рядом с Марселем, нервно сучил ногами.

– А я, я тоже буду подыматься и опускаться?

– Сделаем… Я думал, что у вас будут шевелиться только крылья, но если ты не боишься, что при полете закроешь Малыша…

– Так еще лучше будет, вроде я его охраняю.

– Переходим к более простым вещам, к тому, что движется на месте: к примеру, ваши крылья. Или лодка Оливье – она будет у нас покачиваться на волнах. Вырежу голову Луиджи, приколю к шее и с помощью моторчика она будет склоняться к ногам Натали и снова подниматься. А приятелям Оливье, которые дерутся, я прилажу механизм за плечами. Головы алжирцев будут поворачиваться одновременно.

Весь этот четверг они просидели в чуланчике, и, когда вышли на воздух, мастерские были уже темные, безгласные. У Марселя был свой ключ. Кристо с лицом фисташкового цвета еле двигался, как игрушка, когда кончается завод, но жизнь для него окрашивалась в самые фантастические цвета. На родной его улице машины были огромные, оглушительно рыкающие, огни вспыхивали, как артиллерийские залпы, золоченая конская голова над лавкой, торгующей кониной, ржала в небеса, раздваивалась, множилась, и вот уже квадрига лошадей уволакивала куда-то вдаль все эти белые изразцы, весь этот мрамор и даже подручных мясника в окровавленных фартуках… На улице Марсель в черной кожаной куртке с рулоном под мышкой втолковывал Кристо, что торопиться теперь им ни к чему, что ему, Марселю, надо все хорошенько обдумать. А Кристо пока пусть займется чем-нибудь еще. До дня рождения Натали осталось полгода, времени с лихвой хватит… Надо сказать, что Луиджи имел с Марселем беседу: мальчик слишком увлекается, следует его придержать, приглушить его пыл, пусть побольше бывает на воздухе, играет, бегает…

Кристо прописали витамины, что было хотя бы не так противно, как рыбий жир, купили ему ролики, но он катался до одури, и вскоре его опять перевели в судомойки, так как мытье посуды, по общему мнению, весьма полезно для нервов, не хуже успокоительных средств… Потом отец поговорил с Кристо как мужчина с мужчиной, и тот обещал взяться за ум, господин Луазель в свою очередь дал обязательство играть с Кристо в шахматы не меньше двух раз в неделю. Словом, все получилось так складно, что мать, поглощенная заботами об Оливье и Миньоне, смогла временно отложить попечение о Кристо: в сущности, он хороший мальчуган, интересуется ракетами, космонавтами, ярмарочными тирами и каруселями и, само собой разумеется, любыми автоматами, оно и понятно, раз он бывает в мастерских Петраччи… Правда, его особая страсть к чистой математике и кибернетике вызывала кое-какие опасения, но мать Кристо постаралась закрыть глаза на это обстоятельство и дала себе передышку. Вот года через три-четыре, тогда действительно будет труднее, ведь переход от детства к отрочеству у Оливье прошел неудачно, да и с Миньоной было неладно. Сложность объяснялась тем, что она как-то плохо осознавала, что превращается в девушку. Наивность опасная… Дениза вспоминала, как она терла мочалкой в ванне голую спину дочери, которой в ту пору было лет четырнадцать, – прелестная грудь, бедра, – а Миньона щебечет, щебечет: «Тогда мы, дети, побежали… потри мне живот, мама…» Мы – дети! Трогательно, странно и тревожно. Дениза не знала, в какой именно момент Миньона перестала считать себя ребенком, но это все-таки случилось. Уже давно Миньона ждала телефонных звонков и почтальона, ревниво отстаивала свою независимость и ссорилась с бабушкой, когда та время от времени пыталась запретить ей то или это либо совала нос в ее дела. В конце концов, если не считать Малыша, который доставлял неприятности своим близким главным образом тем, что вечно являлся в шишках и царапинах, – приходилось только удивляться, как он еще жив и не превратился в калеку, – да, да, самым легким был все-таки Кристо, правда слишком независимый, не по годам независимый. Во время каникул он пристрастился к плаванию, его с трудом вытаскивали из воды. Он заплывал с каждым днем все дальше и дальше, побивал свои вчерашние рекорды. Но никому об этом не рассказывал, а однажды на обратном пути чуть не утонул… Если бы мама знала! И так уже были драмы – Кристо наотрез отказывался брать с собой в море на рыбную ловлю Малыша и Миньону: он уходит с рыбаками и не может тащить за собой все семейство.

Когда он вернулся в город, все ему говорили: «До чего же ты вырос, Кристо!» И тут же добавляли: «Но не потолстел, впрочем, такая уж у тебя конституция…»

Кристо по-прежнему был милым и услужливым мальчиком, был внимателен и точен, все ловче орудовал инструментом, но в нем появилось что-то новое и командовать им уже никто не решался. Даже сама бабуся не смела задавать ему вопросов, когда он заявлял: «Ухожу, вернусь через час…» – совсем как взрослый, который идет по своим делам. Иногда он говорил: «Дома обедать не буду»… «Это в двенадцать-то лет! – плакалась бабуся. – И я не смею спросить, куда он идет!» – «Ты прекрасно знаешь, он идет к Натали», – отвечали ей, но кто знает, так ли это? А Кристо говорил: «Обедать дома не буду», – чтобы не связываться с домашними, не торопиться к обеду, остаться у Натали или съесть бутерброд с Марселем или вообще ничего не есть. Обеденный час клином врезался в его время, из-за этого обеда приходилось терять уйму драгоценных минут, тем более что нелегко было собрать к определенному часу всех домочадцев… Точность никак не входила в число добродетелей семейства Луазель!

Но кто действительно вырос, это Оливье. Пять месяцев, проведенные в Швейцарии, неузнаваемо его изменили. Натали не могла глядеть на него без улыбки. Хрупкий Оливье сделался чуть ли не атлетом, во всяком случае, прекрасно владел не только своими мускулами, но и собой. Надо полагать, родители вполне довольны. Оливье принес Натали букет, ловко подал ей чашку кофе, положил сахару, налил кофе себе… Очевидно, горное солнце и снег сделали мальчика таким естественным и просветленным. Однако ему опять пришлось прибегнуть к помощи Натали: Оливье решил избавить родных от своего присутствия и подыскать себе жилье. Не то что он с ними не ладит, сохрани бог, но дома такая теснота… А для него теперь одиночество стало потребностью, ему хочется видеться с друзьями не под неусыпным оком бабуси, не говоря уже о том, что под ногами вертятся Малыш и пудели. Главное – убедить родителей, что ему это необходимо, необходимо найти логово и деньги, чтобы его оплачивать. Пусть это будет каморка для прислуги, он готов даже снимать комнату в какой-нибудь семье… разумеется, с отдельным входом… возможно, в обмен за эту услугу он может репетировать хозяйских детей… «Мечты, мечты…» – подумала Натали. Одно бесспорно, надо как-то это решить, Оливье и правда должен жить отдельно, а не под бдительным оком домашних. Натали провела гребешком по волосам, но ничего не придумала.

– А где вы возьмете денег на жизнь? Ведь не только за комнату надо платить.

Тут только она заметила, что обращается к нему на вы.

– Не нужно говорить мне вы, Натали! – Оливье поставил на стол чашку и поцеловал Натали руку. – Вы же знаете, я с родителями не в ссоре. Ничуть не в ссоре. Они сами все прекрасно понимают. Конечно, они огорчены, и я на их месте чувствовал бы то же. У них такое ощущение, будто они сразу постарели. Их маленький сынок – уже взрослый мужчина. – Оливье улыбнулся одними глазами, улыбнулся любезно и заговорщически. – Папа будет давать мне немного, сколько сможет… Потребности у меня очень скромные. Для начала возьмусь переводить один философский труд. У меня только и есть способность, что к языкам. Во всяком случае, я должен жить один… и переехать как можно скорее.

«Женщина, именно женщина, а не женщины, – подумала Натали… – Счастливый любовник, с трепетом ждущий нового свидания. А угрожающие письма?… Он о них и думать забыл, он не бежит от опасности, он хочет одного – встречаться с ней, хочет, чтобы их встреча всякий раз не превращалась в проблему».

Звонок… дверь так и взлетела… быстрый топот – Мишетта… зычный голос… Лебрен! Оливье улыбнулся.

– Совсем как в добрые старые времена.

Лебрен сразу же заахал: смотрите-ка, вот кто, оказывается, вернулся! Ну, что скажете о Швейцарии? А о самих швейцарцах? Снега, лыжи, лыжницы…

– Не страна, а детские ясли…

Вот как! Значит, ребеночка хорошо нянчили? – гремел Лебрен. А когда на военную службу? Отсрочка, дорогой мсье – мертвец в отпуску. Теперь, когда война в Алжире кончилась, это хоть не так гнусно, но… Я ведь студент… Да, философия и литература также… Семья – вовсе не однородный организм. Миньона, например, твердо решила идти на медицинский. Кристо, это уж бесспорно, – точные науки. Малыш пока просто сумасброд, тут ничего предвидеть нельзя, во всяком случае, сейчас говорить о каком-то призвании смешно, щенок и щенок… Все-таки хорошо, что «грязная война» кончилась. Нельзя сказать, чтобы там все успокоилось, время от времени постреливают, войска в состоянии боевой готовности, но все дело случая, можно погибнуть и от злокачественного гриппа, не так ли? Обычно страдают матери, а сынки иной раз даже рады… Так вот, мой милый, что касается твоего самочувствия, то, по всей видимости, оно превосходно! Комнату? Словом, помещение… чтобы ты мог принимать дам?… Слушай-ка, я как раз жду Беатрису, помнишь Беатрису, которую Натали как-то выставила вон? Теперь их водой не разольешь… Я шучу, Натали, шучу, я отлично знаю, все мы отлично знаем… Разрешите вам заметить, дорогая, что Мишетта не сварила в мою честь свежего кофе и что от меня это не укрылось, а, как на грех, я совсем валюсь с ног – провел ночь у постели больного, который едва не загнулся. Беатриса все устроит, Оливье… Господи, чуть было не назвал тебя «мсье»!

Беатриса притащила паштет, и на этом основании она, Оливье и Лебрен остались обедать. Доктор Вакье и Василий пришли после девяти, от обеда оба отказались, так как уже поели. Именно когда подали паштет, Натали, как бы желая подчеркнуть важность и неотложность своей просьбы, заговорила с Беатрисой об Оливье: «Вы, – начала Натали, – чье имя начинается с букв Бе, А[7]В. A. (Bonne Action) – добрый поступок. Лозунг бойскаутов: «Ни дня без доброго поступка».… – Ведь верно! закричали хором присутствующие, верно ведь!… – Так вот, вы должны найти место, где бы Оливье мог жить со всеми удобствами, а главное – бесплатно… Нет-нет, не под Парижем, и даже, по возможности, не слишком далеко от университета… Только не говорите, пожалуйста, что это невозможно, для вас ничего невозможного нет, у вас друзья повсюду, во всех частях света…» Беатриса, уперев подбородок в ладонь, задумалась… А что, если… нет, не подойдет, уж больно там подозрительная публика… О, ко мне ничего не пристанет, я могу жить в грязи и остаться белее снега, но с другой стороны… Оливье подливал вина Беатрисе, передавал ей хлеб, горчицу, беззастенчиво ухаживал за ней, то ли желая побудить на поиски жилья, то ли ради ее прекрасных глаз. У Беатрисы и впрямь были прекрасные глаза, и нынче вечером она казалась особенно оживленной, какой-то на редкость женственной. Лебрен, обладавший великим даром сохранять добрые отношения со своими бывшими подружками, от души восхищался Беатрисой и, очевидно, не прочь был начать все сызнова, возможно и потому, что его подстегивало присутствие Оливье. Впрочем, присутствие Оливье оживило всех, он был таким, каким никто из них больше не будет, извечным началом старой истории, именуемой жизнью, он переживал свои самые счастливые дни, брал от жизни все, стоило ему протянуть руку, да и сам он был всем по душе до такой степени, что любого и любую тянуло к нему и хотелось сделать ему приятное… Подобное очарование недолговечно, но Оливье был в полном расцвете этой поры, полусознательно, почти инстинктивно играл он на своем очаровании и был счастлив. Беатриса расспросит всех знакомых… Особняк – это, конечно, идеал… ничего, что придется ходить по черной лестнице?… Натали блаженствовала: этот мальчуган, столько намучившийся, с таким трудом вырвавшийся из пут отрочества, вот он сидит перед ней – чистенький, гладкий, будто на ее глазах разгладилось и побелело сморщенное красное личико новорожденного. Словом, за столом все веселились. Правда, с появлением доктора Вакье и потом Василия, пришедшего следом, атмосфера чуть остыла, но после рюмочки снова согрелась… Около одиннадцати пришел Клод, скульптор, и сразу же втянулся в общее веселье. Тут Луиджи возвысил голос. Минуточку! Минуточку внимания! Так знайте, дорогие друзья, через три месяца, день в день, рождение Натали… Гип, гип, ура! Гип, гип, ура! Гип, гип, ура! Можете орать сколько угодно, мы здесь, к счастью, словно на острове, отрезанном от всего мира океаном… Через три месяца это событие будет отпраздновано в бистро на улице Р., на втором этаже, все присутствующие приглашаются на обед и могут уже сейчас подумать о подарках… Кроме вас будут Кристо, Малыш, Марсель Великий Немой, супруги Луазели и учитель с женой. Закрыть список! Оливье, перекинув через руку салфетку, обносил гостей сыром. Три месяца… уж больно долго ждать три месяца… нельзя ли отпраздновать что-нибудь пораньше? Какого-нибудь нового патента Дракулы у вас, Луиджи, нет? А у вас, Натали, новой серии? Не важно, начало или конец! Поднялся Василий: «Давайте отпразднуем жизнь! Она достойна того, чтобы праздновать ее каждый день!…» – «По-моему, Оливье, я нашла… Нет, вполне серьезно! Можете жить у меня! Как я раньше об этом не подумала! Отдельная комната с выходом прямо на лестницу, на ту же площадку. Я живу в Пале-Рояле… в старину дома строили причудливо…» Там у нее стоят чемоданы, но их можно куда-нибудь убрать… К тому же она чаще бывает в Лондоне, чем в Париже… «Комнату? – переспросил доктор Вакье, впервые видевший Оливье. – Комнату этому молодому человеку? Это брат Кристо? Да, у меня есть комната… Для брата Кристо, помилуйте!» Оливье почувствовал себя оскорбленным: неужели он нуждается в рекомендации Кристо? Ну да, продолжал доктор, при клинике есть комната, которую вполне можно приспособить под жилье… Великолепно! Если Беатриса выставит его прочь, он переедет в клинику… А там не слишком пахнет формалином? Чудесно… А у вас, Беатриса, я буду жить в непосредственном соседстве с кухней, меня, надеюсь, не удушит кухонный чад? Нет, Натали, нет, в вашем погребе я увяну, как салат, потеряю свой прелестный румянец. Вы едете в Москву на конгресс онкологов, Лебрен? Вот счастливец! Просто умираю от желания повидать свою родину… Нет, нет! Сейчас не время лить слезы. Выпейте рюмочку – и все пройдет. В день моего рождения закажу раков, целую гору раков… А еще что? Бр-р… говорить о еде после такого обеда…

В полночь позвонили в дверь со стороны лавки, и смех тут же стих – значит, было все-таки что-то на душе у каждого, раз все вдруг насторожились?… Каждый беспокоился по своим причинам. Луиджи с Лебреном пошли открывать. Оставшиеся ждали… Шаги… «Вот, пожалуйста!» – провозгласил Луиджи, и из-за его спины выглянула Миньона, сопровождаемая Марселем и Лебреном.

– Я за Оливье… Почему ты не сказал, куда идешь? Мама так волновалась…

– Вот видите, Натали!… Добрые мои друзья, принимаю все ваши предложения разом… Уезжаю из родительского дома и даже адреса не оставлю…

Возможно, Миньона запротестовала бы, но ее усадили между Лебреном и Марселем Великим Немым, поставили перед ней прибор, налили рюмку… Семейство Луазелей нынче вечером оказалось предметом особого внимания и забот. «Лебрен!» – Натали нахмурила брови. Не хочет она, чтобы Лебрен усложнял жизнь Марселя. «Что вы от меня хотите, Натали?» – «На сей раз придется вам иметь дело со мной…» – «Слишком поздно, Натали, слишком поздно…»