Онлайн чтение книги Эмма
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Элиза с нетерпением ожидала минуты, когда ей, наконец, отдадут в переделку платье мисс Фицгиббон. Благодаря ее тайному искусству Матильда на следующее утро вышла к завтраку одетая как с иголочки. Я тогда подумала и думаю так и поныне, что то был жизненно важный шаг, вернувший девочке чувство самоуважения, — правда, не приблизивший нас к разгадке того, кто она такая.

После завтрака она, по моей просьбе, помогла мне разложить рождественские подарки для бедных и стариков, живших по соседству, и я ушла их раздавать, а она радостно взялась за шитье раскроенной мною нижней юбки для Элинор. Вернувшись два часа спустя, я услышала чей-то грозный голос у себя в гостиной. Огорченная Джейн доложила мне, что мисс Уилкокс «ворвалась в дом» — как она выразилась, требуя, чтобы ей дали возможность поговорить с мисс Фицгиббон.

В гостиной мисс Уилкокс коршуном налетала на перепуганную девочку. В руке директриса держала роскошный золотой браслет-змейку — вещь дорогую, но почему-то неприятную, — с рубиновыми бусинами вместо глаз.

— Теперь, — гремела она, — тебе не отвертеться, тебе больше не помогут вранье и угрюмое молчание. На этом браслете выгравировано твое имя, и ты нарочно засунула его в потайной ящик своей шкатулки для драгоценностей. Ты Эмма, Эмма, Эмма! Не отпирайся! Но как дальше? Как твоя фамилия? Где ты живешь? Говори! Иначе я позову констебля!

Девочка закричала в панике:

— Мистер Эллин, мистер Эллин, где вы?

— Не выйдет! — грубо парировала допрашивавшая. — Его тут нет, и он тебя не защитит! Он далеко и не услышит твоего нытья. Отвечай сейчас же…

— Что это значит? — возмутилась я. — Мисс Уилкокс, прошу вас держаться в рамках. Я не позволю вам так вести себя в моем доме.

Она развернулась ко мне всем корпусом.

— Взгляните! — закричала она, протягивая мне браслет-змейку. — Она его хитро припрятала, но я все равно нашла, там выгравировано ее имя — Эмма. Я настаиваю, чтобы мне сказали правду, будь то в вашем доме или за его стенами. Ну же, Эмма, открывай рот и говори!

— Я не Эмма! — запротестовала девочка, задыхаясь. — Не Эмма, не Эмма, не Эмма! — Она ломала руки, всхлипывала и заходилась плачем. Как всегда неумолимая, мисс Уилкокс высилась над ней, подобно башне. Еле сдерживаясь, чтобы не схватить непрошеную гостью за плечи и не вытолкать вон из комнаты, я только притянула Матильду к себе и прижала покрепче, тщетно пытаясь прервать пронзительный поток звуков, рвущихся из уст ее бывшей наставницы.

Как и я, девочка была не в состоянии остановить его, и, не видя иного способа избавиться от своей мучительницы, крикнула, отчасти поддавшись:

— Я не Эмма! Я Мартина…

И замолчала — в ужасе и отчаянии. Больше она не произнесла ни звука; думаю, никакой силой на свете нельзя было вырвать у нее ее фамилию. Я чувствовала, как дрожит и сотрясается все ее тельце, и с решимостью, на которую прежде не считала себя способной, попросила мисс Уилкокс немедленно покинуть мой дом. Директриса промаршировала к двери, сжимая браслет и побелев от гнева, — ведь ей воспрепятствовали в минуту, когда победа, как она полагала, почти была у нее в руках.

Я опустилась на диван, обняла малышку и постаралась успокоить, как умела. Когда ее возбуждение немного улеглось, я тихонько вышла из комнаты, чтобы написать записку мистеру Эллину и сообщить о случившемся. Он появился, едва только вернулся домой.

— Ну, — сказал он весело, — значит, тут разыгралась страшная буря в стакане воды, а? Так тебя зовут Мартина? Не бойся, ни миссис Чалфонт, ни я не намереваемся спрашивать твою фамилию. Лучше я скажу про другое: нам с миссис Чалфонт имя Мартина нравится не в пример больше, чем Матильда. И я позволю себе предположить, что дома тебя обычно называли Тиной. А впрочем, если и нет, неважно, ибо я собираюсь впредь называть тебя так. Тут он обернулся ко мне:

— Миссис Чалфонт, не сомневаюсь, вы не из тех несносных людей, что не одобряют уменьшительные и ласкательные имена и обращения. У меня была тетушка, которая никогда не называла меня «Вилли», когда я был маленьким, а только «Уильям», и у нее это получалось: «У-иль-и-ум» — и ужасно мне не нравилось. Ну что, детка, ты не против, если я буду называть тебя Тиной?

Она подняла на него взор. Ее заплаканные глазки сияли:

— Мне нравится имя Тина.

— И ты не будешь плакать из-за твоего браслета-змейки?

Высоко подняв голову, девчушка ответила с достоинством:

— Я не из-за него плакала. Терпеть не могу эту гадость. И убрала я его потому, что видеть не могла, — я вовсе не собиралась его прятать от мисс Уилкокс.

— Вот это приятно слышать. Постарайся поскорей забыть случившееся. Если мысли об этом все же будут докучать тебе, попробуй вспомнить, что мисс Уилкокс сейчас отчаянно нуждается в деньгах. Ей нужно платить жалование, оплачивать услуги разных людей, а кроме того, еще всякие сборы и налоги. Я думаю, ты в жизни еще не раз увидишь, какими сердитыми становятся взрослые из-за денег.

Тина вынула из кармана платья небольшой кошелечек:

— Тут у меня шесть шиллингов. Раньше было больше, но все сестры Уилкокс по очереди праздновали свои дни рождения, и нужно было делать им подарки от учениц. Диана сказала, что я самая богатая и должна дать больше всех. Шесть шиллингов ей пригодятся, чтобы уплатить по счетам?

— Несомненно, — ответил мистер Эллин с полной серьезностью, — но твоему отцу не понравилось бы, если бы ты лишилась карманных денег, детка. Пока он не даст знать о себе, я сам уплачу мисс Уилкокс, сколько требуется. Спрячь кошелечек и забудь ее жестокие слова. Радуйся и не забывай, что завтра Рождество, когда все радуются или, вернее, всем следует радоваться. А знаешь, почему?

Она была хорошо вышколена — наверное, мистером Сесилом или человеком, который привез ее и больше не объявлялся:

— Мы радуемся потому, что в этот день родился Спаситель, Господь наш Иисус Христос.

— Прекрасно, — ответил мистер Эллин. — Так что оставь грустные мысли и готовься к празднику. Веселого Рождества вам обеим!

И он удалился, возвратив радость туда, где царило уныние. Подъему духа моей гостьи весьма способствовало неожиданное появление тачки с увесистой плетеной корзиной — ее привез к моей двери мальчик-рассыльный, который так объяснил причину своего прихода:

— Мое почтение, мэм, миссис Смайли передает вам поклон и очень сожалеет, что ей пришлось послать благотворительную корзину двумя неделями раньше положенного, но это потому, что она вдруг была вынуждена уехать — заболел ее родственник, и она уехала ухаживать за ним.

Задыхаясь, он волоком втащил в гостиную настоящую громадину — в такую высоченную и объемистую корзину без труда поместился бы любой из сорока разбойников Али-бабы. Я прочла в Тининых глазах безмолвный вопрос, и объяснила, что благотворительную корзину используют для сбора средств, идущих на обращение язычников в далеких краях. Приходские дамы жертвуют свои вещи, вполне приличные, и потом в течение месяца продают из этой корзины все, что можно, своим друзьям и знакомым, а потом отправляют ее другой даме, чье имя значится следующим в списке.

Я достала из шкафа заранее приготовленные пожертвования и разложила их на круглом столе, тихонько радуясь про себя, что догадалась подумать об этом заблаговременно.

— Иди сюда, Тина, — позвала я, — помоги мне, пожалуйста, освободить стол. Уберем с него книжки и безделушки и разложим вещи. Если оставить их в корзине, не видно будет, что мы продаем. Пока корзину везли от дома миссис Смайли, соседки ее уже наверняка приметили и, значит, вскоре сюда пожалуют, чтобы в последнюю минуту купить недостающие рождественские подарки. Ты мне поможешь?

Ничто не могло сейчас больше обрадовать девочку, чем разрешение нырять с головой в корзину и извлекать оттуда разные предметы. Доломаны, ночные чепцы, подставки для яиц, кожаные перочистки в виде ромашек, варежки, передники, букетики искусственных цветов — все это нам предстояло оценить и решить, достойно ли оно занять место на большом столе или на малом, распоряжаться которым я попросила Тину. На лице у нее явственно промелькнуло удовольствие, и она тотчас рьяно взялась за великое перемещение, отвергая почти все, что мы с ней прежде приготовили и оказывая предпочтение все новым и новым сокровищам, выуживаемым из корзины. Оставив ее действовать по собственному разумению, я отправилась к Джейн и Элизе — советоваться, какое угощение приготовить для неведомого количества покупателей, ожидающих, разумеется, что в канун праздника им окажут гостеприимство. Но как знать, будет ли их много или мало? Чтобы запастись угощением, на которое они рассчитывали, у хозяев, которым корзина сваливалась как снег на голову, времени оставалось в обрез. Единственная моя надежда была на то, что кондитер еще не распродал всех своих запасов. Джейн помчалась к нему стрелой и вернулась, сияя, с солидным запасом песочного печенья и пирожных с кремом; Элиза горячо взялась за дело и напекла лепешек; Ларри побежал на ферму за молоком.

Можно было не опасаться, что у нас останется много лишних припасов: с самого полудня колокольчик заливался не умолкая, и так — весь день до темноты. Не успел он звякнуть в первый раз, как, опираясь на палку из черного дерева с серебряным набалдашником, появилась старая Энни и уютно расположилась в кресле у камина, а Джейн и Элиза, пользуясь заслуженной привилегией, первыми выбрали себе покупки. Тина пристально следила за ними минуту-другую и потом шепнула робко: «Миссис Чалфонт, можно и мне кое-что купить?»

Я кивнула в знак согласия. На остававшиеся в ее кошельке шесть шиллингов она купила пять вещичек, истратив все до последнего пенни. Я подивилась про себя, что она собирается делать с двумя вышитыми игольниками, на редкость уродливой подушечкой для булавок, тщательно расшитым карманчиком для часов и шкатулкой, инкрустированной раскрашенными и залакированными морскими ракушками. Она не снизошла до объяснений по поводу их назначения, только убрала с глаз подальше в книжный шкаф и поспешно вернулась к своему столику. Едва она заняла свое место, как появилась первая группка моих собратьев-прихожан; на них было столько снега, что я в душе порадовалась собственной предусмотрительности: я заблаговременно распорядилась застелить ковер в гостиной газетами. Полагаю, что не оскорблю их несправедливым подозрением, если скажу, что иных из них привело в мой дом не столько христианское рвение, сколько желание рассмотреть получше бывшую наследницу, слухи о падении которой уже кружили по деревне. Много заинтересованных и многозначительных взглядов бросили они друг другу, многими замечаниями обменялись шепотом, но — рада признать — совершенно беззлобными. И уж конечно, миссис Раннеклз позволила себе ввернуть: «Кто бы подумал, что надутая аристократочка из „Фуксии“ превратится в скромную маленькую продавщицу из „Серебряного лога?“»

Тина, к счастью, не замечала ни косых взглядов, ни шушуканья: все ее внимание было отдано покупателям и лишь изредка отвлекалось на алладдинову пещеру — корзину, куда она ныряла, чтобы пополнить запасы. Лишь появление мистера Сесила и мистера Эллина оказалось столь сильным магнитом, что заставило ее оторваться от дела: она не сводила с друзей глаз, пока они шли через гостиную.

Как и остальные, они пришли заполнить пробелы в своих рождественских подарках; мистер Сесил был особенно озабочен покупкой теплой шали для одной бедной вдовы из нашей деревни. После того, как я подобрала для нее красно-черную шаль и разные теплые пушистые вещицы для стариков из богадельни, друзья перешли к Тининому столику. Мой вышитый мережкой комплект из полотняных манжетов и воротничка пользовался в тот день большим успехом, но не был продан, так как казался непомерно дорогим нашим бережливым покупательницам. Этот комплект и подставка из голубых и прозрачных бусинок составляли теперь главное украшение Тининого стола. Не успел мистер Сесил купить подставку, как тотчас раздался не знаю чей свистящий шепот касательно «мисс Мейбл Уилкокс». Тина тоже его слышала. Молниеносным движением сунула она воротничок и манжеты под накидку для стула, связанную из тускло-коричневых и бордовых шерстяных ниток. Я мигом уразумела смысл этого маневра: в ее безмолвном присутствии, должно быть, не раз перемывали косточки мистеру Эллину и мистеру Сесилу, и в юной головке мгновенно созрело решение не допустить, чтобы мои манжеты и воротничок украсили особу мисс Уилкокс.

Я уповала, что мистер Эллин не заметил или хотя бы не понял смысла ее поступка. Но взгляд его хамелеоньих глаз сказал мне, что то была напрасная надежда: его зеленые глаза, тотчас поголубевшие и повеселевшие, блеснули понимающе, и он спросил:

— Что ты там прячешь под этой шерстяной штукой, Тина? А ну-ка покажи, что это такое. Я как раз ищу подарок для своей сестры, она родилась под самый Новый год.

Тина вздохнула с плохо скрытым облегчением, и в ответ в его глазах заплясали еще более озорные огоньки. Она отодвинула шерстяную накидку в сторону:

— Это миссис Чалфонт вышивала. Правда красиво и, наверное, пойдет вашей сестре? Только дамы говорили, что стоит дорого.

— Ты боишься, что я уже потратил все свои деньги? — засмеялся мистер Эллин. — Ничего, у меня еще кое-что осталось, и если поднапрячься, можно позволить себе небольшую роскошь.

В минуту, когда он повернулся к двери с завернутыми в серебряную бумагу манжетами и воротничком, у меня появилась совершенная уверенность — впрочем, вряд ли я нуждалась в ней, — что он никогда не был кавалером мисс Уилкокс и посещал ее дом в качестве одинокого, дружелюбного джентльмена, желающего оказать услугу мистеру Сесилу, не более того.

Перед уходом, как я с удовольствием отметила, он задержался и сказал несколько приветливых слов Энни, которая наблюдала со своего места за только что разыгравшейся сценой. На его вопрос о здоровье она ответила несколько неожиданно:

— Чувствую-то я себя хорошо, сэр, да, чувствую хорошо, да как-то сбита с панталыку. Как-то сбита с панталыку, сэр. Годков мне много, а у стариков легко все в голове мешается. Скажите-ка мне, сэр, это что, одна из племянниц мисс Чалфонт вон там стоит? Маленькая мисс Маргарет или, может, маленькая мисс Берта?

— Нет, нет, — заверил ее мистер Эллин, — вы запамятовали, Энни. Эта девочка гостит у миссис Чалфонт, ждет, пока за ней приедет отец. Ее зовут Мартина Фицгиббон.

— Ну да, ну да, — закивала Энни. — Надо же, у меня от шума совсем все в голове помутилось. Вот я и говорю, нас, стариков, легко сбить с панталыку.

Вскоре она уже пребывала в тиши собственной спальни. А еще через несколько минут было съедено последнее пирожное, выпита последняя чашка чая, и опустела до конца корзина. Под смех и рукоплескания мистер Сесил пересчитал деньги, которых оказалось двенадцать фунтов, и спрятал в одну из своих покупок — черный шелковый кошелечек-сапожок. Мистер Эллин, остававшийся на распродаже до конца, предложил мистеру Сесилу сопроводить его домой на правах полицейского патруля, чтобы уберечь от грабителей, притаившихся в засаде в надежде разжиться столь гигантской суммой.

Великим весельем была встречена моя покупка трех последних вещиц, остававшихся непроданными, как нам всем было хорошо известно, вот уже три года. То была куцая полоска ткани, дюймов в восемнадцать длиной, вышитая тамбуром и не имевшая сколь-нибудь понятного применения, столь же бесполезный обрывок широкой желтой ленты, а также некое невероятное сооружение из меха, фетра и перьев, назначение которого оставалось для всех полной загадкой.

— Что вы будете делать со всем этим? — спросила Тина, когда посетители разошлись и гостиная уже была приведена в свой обычный вид. Я как раз ставила веточки остролиста в большую вазу с рождественской зеленью, а она, достав свои покупки из тайника, заворачивала их в обрезки серебряной бумаги.

— Потерпи, это рождественский секрет, — ответила я.

— Как я люблю рождественские секреты! — отозвалась Тина, делая ударение на слове «рождественские» и продолжая свое. Подушечка для булавок, догадалась я, предназначалась Энни, игольники — Джейн и Элизе, а карманчик для часов и шкатулка — не иначе как мистеру Эллину и мне.

Тень озабоченности пробежала по ее лицу, когда она стала разглядывать плоды своих трудов:

— А мистера Эллина я завтра увижу?

— Вряд ли, не думаю. Ты не сможешь посещать церковь, пока не будет готов твой плащ, а на это уйдет, по меньшей мере, неделя. У тебя для него подарок, да? Если ты мне его доверишь, я попрошу слуг отнести ему.

Она вручила мне один из своих крошечных пакетиков, а остальные положила на стол, где мои подарки уже дожидались веселого рождественского утра.

Согласно обычаю, оно ознаменовалось появлением певцов рождественских колядок, укутанных до самых глаз шарфами, размахивавших фонарем и распевавших звонкими голосами. Мы их позвали в дом, угостили сладким пирогом, булочками с колбасой, кусками сырного торта и какао и одарили серебряными монетками. Потом я осталась в одиночестве.